Восхождение. Часть 9. Глава 9

   Я бежал, потом шёл, а затем еле плёлся от усталости всю ночь, пока не добрёл до густого дикого леса. Раньше этот путь я без труда преодолевал на лошади, и мы здесь охотились, а иногда просто весело проводили время с друзьями, такими же, как я, богатыми и беззаботными отпрысками высшего сословия. Что теперь?
   В одежде мастерового, по пыльной дороге, стерев ноги в кровь грубой обувью, к которой я не привык, да и не по размеру она. Не умеющий ничего делать руками (разве что фехтовать и трапезничать), хорошо образованный изгой и беглец, думаю о том, как теперь зарабатывать на жизнь.
   Единственное, что приходит в голову, - поискать убежище в каком-нибудь монастыре или вступить в ряды воинов-наёмников и погибнуть где-нибудь за веру и Бога, который не имеет к войне никакого отношения. Решение одно - отдать себя в руки судьбы: куда вынесет река жизни, там и душу положу. Какая разница, исход - один. Рано или поздно это случится. Одно понятно: ни своего имени, ни фамилии я больше использовать не могу. Ратный бой куда приятнее плахи. 
   Исполненный отчаяния, я упал на мягкий мох, смежил веки и заснул, потеряв последний остаток сил и надежд. Был ли то сон или видение, а, может быть, галлюцинация, не знаю. Только привиделась дева, красивая как мечта, с рассыпанными по плечам светящимися волосами, в рубашке тонкой, как паутинка, трепещущей на ветру.
   "Где смерть - ищи жизнь, где зло - твори добро, где предательство - оставайся верным! Проклятье искупит благословение, любовь победит ненависть, а вера сильнее безверия! Просыпайся, Эрнесто!" - дева засмеялась и хлопнула в ладоши.
   Очнулся, никого... Смеркается или рассветает? Сколько же я проспал? Надёжной защитой от солнца послужила мне зонтообразная пиния, под её хвойными лапами я нашёл спасительную прохладу и покой. А ещё насобирал "пинеоли", как их у нас называют, этот маслянисто-смоляной белый орех способен утолить даже сильный голод, только бы зубы не сломать об его крепкую скорлупу.
   Стало совсем темно. Может, это и хорошо, по ночным дорогам ходят разве что разбойники, да такие же как я, неприкаянные.
   Попив из мелкой речушки, решил продвигаться вдоль её русла: вода рядом и не заблудишься, куда-нибудь да выведет. Дороги назад нет. О судьбе бедной Мичелэнджелы и думать было страшно. Если она попала в лапы отца, то вполне возможно, находится сейчас где-нибудь в мрачных казематах замка. Я туда спускаться не любил, а в детстве боялся до предобморочного состояния. Даже если не было там заключённых, казалось, привидения убиенных мучеников неприкаянные бродят, жаждущие возмездия. Однажды Деметрио запер меня в одной из камер за непослушание рядом со скелетом, сотню лет назад превратившимся в горстку костей. Череп с пустыми глазницами и редкими гнилыми зубами привел меня в такую истерику, что адские вопли сотрясли древние стены родового гнезда, вынудив папашу вернуться и выпустить нерадивого юнца на волю. С тех пор меня запугивали заточением. Потом, когда вырос и повзрослел, было смешно вспоминать об этом. Но представить в подобном месте мою милосердную спасительницу невыносимо. "Господи, не допусти такой несправедливости! Разве можно наказывать за доброту?!"
   Эх, если бы Эделина была жива. Она знала, что делать!.. С нею б мы нашли себе тихое место... Сердце мучительно заболело, словно открытая рана. Трудно дышать, идти и просто жить на этом свете, когда её больше нет. Никто и никогда не любил меня так беззаветно.
   Вода бежит прозрачная, в лунном свете она кажется серебряной, тихое журчание стало для меня родным. Несколько дней я шёл, лишь изредка останавливаясь, чтобы передохнуть и немного поспать, обкладывая кровавые мозоли на ногах листьями травы, которую видел у Эделины. Пил вдоволь, чтобы меньше есть, но к концу третьего дня уже не было ни крошки съестного. Кое-где попадались ягоды, я в них не разбирался, поэтому пробовал всё подряд, и, совершенно естественно, к концу дня мой живот воспалился, превратившись в пороховую бочку, которую подожгли изнутри.
   Смерть шла за мной по пятам, ожидая, когда я свалюсь в её объятья. Сил больше не было. Глупо бежать от того, что неизбежно, зачем цепляться за жизнь, как утопающий за соломинку на крутом и скользком берегу?
   Стемнело. Вдали виднеются слабые очертания какого-то поселения. Но я решил, что не пойду к людям. Искупался в глубокой, в этом месте, реке, поддерживающей во мне дыхание жизни, лёг на траву и залюбовался звёздным небом. Недосягаемые светила сияют в вышине, невообразимо далёкой, и ведут между собою безмолвную беседу. В кустах сладко стрекочут цикады. Вода поёт колыбельную утомлённому путнику... и стало вдруг так спокойно, хорошо, словно сам Бог посмотрел на меня с любовью. 
   "Вот и конец! - подумал я. - Зачем куда-то идти, это оно - то самое благословенное тихое место, где я усну навечно и больше не о чём беспокоиться."
   Всплеск воды в зарослях заставил выйти из оцепенения. Я поднялся, вглядываясь в темноту как кошка, только слегка подслеповатая. Опять галлюцинации... Обнажённая дева с неприкрытой грудью и распущенными волосами печально смотрит на меня, излучая еле заметное голубое свечение, улыбается. Мокрые локоны струятся по течению.
-  Иди ко мне, красавец! - голос нежный, как перезвон серебряных колокольчиков. Показалось, что она говорит не по-нашему, но я всё понимаю. - Пожалею тебя, обласкаю! - тонкие руки тянутся мне навстречу. Заворожённый её магнетическим взглядом, я не смею пошевелиться. Могильный холод завладел моим нутром.
-  Кто ты? -  голос с трудом подчиняется. Столько дней я провёл в этом лесу один, что уже сбился со счёта.
-  Я здесь живу... недалеко. Ты можешь остановиться у нас, если захочешь! Ведь никуда не торопишься, как я погляжу. Тебе просто некуда больше идти. Ну же, не бойся, подойди! - сладостный голос затягивает в плен, словно рыбацкие сети улов. Что-то внутри беспокоит и останавливает меня, наверное, память об Эделине.
-  Я буду самой ласковой и нежной, обещаю, что не причиню тебе страданий! Всё будет так, как ты захочешь.
-  Почему ты голая?
-  Разве? - она взяла часть своих длинных вьющихся волос и прикрыла ими девичью упругую грудь. - Так лучше? Тебя смущает нагота? Никак девственник к нам пожаловал? - её глаза плотоядно блеснули, недобрым светом. Вот так семья обрадуется! Подойди-ка ко мне... потрогай! - она вновь обнажила женские прелести, жаждущие ласки.
-  Ни к чему мне твоя красота! - сгрубил я, но она и не подумала обижаться, только кокетливо засмеялась:
-  Ты ведь только что хотел умереть! Какая тебе разница? Куда слаще в любовных объятиях предаться вечному сну. Это будет приятно! - в её глазах ядовитый зелёный отблеск, как у животного в темноте. 
   Где-то заухала, пролетая, ночная птица, словно предупреждая об опасности.
-  Жил на земле и умру. Уходи, не мешай думать! 
-  Так и не доставайся же ты никому! - с обидой сказала она и, блеснув рыбьим хвостом, с плеском ушла под воду...
   Ещё долго мне чудилось, что кто-то смотрит в темноте на меня из реки, а ещё голоса всякие, будто имя моё зазывающие.
   Очнулся с рассветом, открыл глаза и понял: больше нет сил даже пошевельнуться. Меж тем, кто-то приближался, я слышал человеческую речь. Вскоре появились два монаха. Они заметили меня и, подойдя, остановились как вкопанные.
-  Никак утопленник!
-  Да, нет, брат Лучано, смотри, глаза живые, моргают. 
   Они подошли ещё ближе.
-  Матерь Божья, Пречистая Богородица, отощал совсем, кожа да кости. Как зовут тебя, человек?
   Я что-то попытался прохрипеть...
   Густая темнота, теплая, комфортная, живая, словно утроба матери. Из этого блаженного покоя вытащили меня на свет чьи-то сильные мужские руки, причинявшие мне страдание. Поддерживая голову, они заставляли меня пить, хотя я уже не испытывал жажды, и вообще никаких плотских желаний, кроме одного: исчезнуть, раствориться в бездонной пустоте навечно.

Продолжение: http://www.proza.ru/2013/03/10/1221