Путешествия

Начало книги полно сомнений, которые ведут к поиску. Где-то во времени и пространстве разбросанные персонажи встречаются и каждый из них наталкивается на мечту, которую им подсунули их же родители. Они попадают в свои придуманные сказки, и оказывается – им они не нужны.  Это 1-я часть «Путешествий» - «Путешествие в свой дом». Каждый хочет свой дом, но представление о доме – в реализованных фантазиях не соответствует желаниям.
Чувствуя, что последний шаг в жизни они сделать не смогут (а многим это хочется), они просят «другой жизни». А она будет ли другой. Если выбор себя не сделан? Тем, кто пытался найти себя, приоткрывалось будущее, но они бессильны что-то в нем сделать… в будущее давно пробрались «их» мысли. И они командуют всем.
Автор в приключенческо-фантастической повести пишет о проблемах людей, которые были участниками тренинговых занятий. Им было 20 лет. «Ошибка считать, что проблемы другого – не твои проблемы» (проблемы все те же самые), - сказал один из участников тренинга.

ПУТЕШЕСТВИЕ В СВОЙ ДОМ

Я попал в странный город. Город... Лилово-серого цвета контуры. Окна стерты. Город молчал. Заставляя задуматься, не хотя, без скорости плыли клочья серовато-песочного тумана. Они обходили дома, не натыкаясь на них, парили над улицами, притягивая непонятностью, поднимались вверх, вниз - нет. Круглые, защитного цвета, камни улиц были подставкой оставленных каменных следов и листьев. Здесь когда-то падали листья.
     Я вник в улицу. Она засветилась тусклым отчаянием тяжелой надежды. От нелегкой стены отпал кусок, он, наверно, не хотел там быть, и превратился в родные очертания, сплетенные сиреневым светом, создавшим плечи, руки, каменную юбку, ног не было, их можно было только чувствовать, было не до них... В нем было уже что-то мое. Как быстро это происходит: что-то неожиданное встречается, и сразу в нем ищешь, и оно обязательно обретает часть тебя. Это обрело меня всего до боковых поверхностей рук. Как свои так и его ноги не чувствуешь, они не держат и ненадежны, здесь держит дух, который просыпается от сумрачной усталости почти беспробудной ночи известного в жизни.
     И вдруг я ее узнал: это Таня!
     Она заговорила, прорываясь сквозь себя за чувством:
     - Я увидела тебя. Мне, кажется, ты мог бы мне что-то дать... - сказал принц в юбке.
     - Но захочешь и сможешь ли ты это взять?
     Она громко замолчала. Ее взгляд ушел куда-то далеко, куда не пускают.
     - Как ты здесь оказалась?
     - Искала...
     - Ты ищешь так?
     - Ищу... открываю мир, сама не знаю что... - Таня стихла.
     Вокруг мерцал схваченный туманом тусклый свет, - близкое мне, - достигла она.
     - Значит, у тебя опять никого нет.
     - Нет. Есть ты... отец, - плач души, только что оживший от чувств из камня, унес воспоминания.
     Я стал прозрачно-зеленым и превратился в Умара-Уча. Таня с сомнением, а потом с восхищением приняла работу.
     - У меня что-то не так... с сердцем - не принимаю тех кого вижу рядом. Сейчас, кажется, выздоравливаю, - Таня из-под ума посмотрела на меня, проведя грабельками стройных пальцев по вороньему перу локона.
     Она тоже стала меняться: зеленый серебристый румянец заиграл на круглеющих щеках, лицо то исчезало, то появлялось в связи с приливом и отливом себя. Но ближе уже не стала. Ближе быть не может. Остальное не соберешь.
     Почему для исповеди она выбрала этот ненастный город? Мы встречались только, когда ей было необходимо. Прошлый раз это было сто лет назад, у Полковника Аурелиано Бурного. Тогда ей нужна была грозовая буря, которая носилась, воплощая силу, вокруг его острова Красных Скал. Она хотела забыться в этом Торнадо, находясь внутри яростности. Так было всегда: жаждущий путник на яхте выезжал на обочину циклона и цеплялся его вихрем, влетал во мглу и забывал все.
      Но здесь, после забвения, в потоке тонких, тускло-золотых искр в серо-синей плотности, она вдруг обрела покой, которого не ожидала - идешь на худшее, а получаешь за смелость подарок - и, когда дошла до пустоты светлого безмолвия самого центра, он ей стал не нужен, Аурелиано! Искренность победила выдуманную цель. И тут же приняла, что Аурелиано - аскет чувств, а не чудище Аленького Цветочка. "Зачем мне это стихийное бедствие?" - решила и повернулась к другой стороне себя, которая еще не была утешена.
     Я был тогда в циклоне, но не пробрался к ней: раз не видит, зачем настаивать на том что есть?
    Потом она стала взбираться на Поле Забвения, покрытое тяжелыми красными цветами. Оно притягивает одиночек. Oдиночки сильны, поэтому ищут, и, наткнувшись на поле, думают, что его можно пройти, не испачкав память, это их смелая ошибка. И она, постояв вначале, пошла и, заходя дальше и дальше, чувствовала, что что-то найдет вот там, за тем движением, за тем трепещущим изгибом, и нашла: забыла многое, в памяти появились цветы, они заслоняли собятия, события испуганно вырывались, но у них уже не было времени, и они разделялись цветами, легко входящими ароматом в нее.
     Она выбралась через Тропу Надежды, протоптанную смельчаками, шедшими до нее - смелые, должно быть, были эти люди. Но сто лет пришлось бороться с захваченной памятью, и она стала выглядеть неестественно требовательной - цена того как нести с собой все время забытое.
     А во сне ее замученная память пугала лицами Вольтера и Дидро, которые с искаженными до одинаковости лицами писали 93-ий раз "93-ий год" и, в такт кивая, говорили дуэтным тенорочком: "Это мы, это мы помешали Стендалю стать, наконец, человеком". А это были Леша Ма и Саша АС, и на одно мгновение, которое ничего не меняет, говорили басовыми струнами: "Неужели ты нам не поможешь!" И Саня кивал дикой улыбкой, и его рот не умещался во рту и извивался, играя зубами, как личностью. Потом в раскатах свойского смеха, отражающегося в сводах памяти, он западал за красный цветок, а Леша слишком торопился сесть на лошадь, чтобы его можно было остановить сердцем. Сердце до них не дотягивалось руками, тонкие золотые руки таяли и сворачивались, становясь прозрачными, и было видно совсем уж не улицу, а вертикально ковер-самоход, выхлапывающий из себя пыль с ревом: "От чан мирра угх - ха - а, э...!"
     После этого Таня ушла. Она не хотела быть рядом с теми, кто не видел ни разу жизнь и ходил с самозакрывающимися глазами. Они закрывались, когда кто-то был рядом. Она их хотела открыть, но изящные, тонкие пальцы не выдерживали натиск железных век, она с болью отдергивала руки, и глаза с лязгом и эхом удовлетворенно захлопывались. Ходили они заторможено и прямо, как прямой потомок генетика Лысенко, а говорили тогда, когда слышали рядом голос, но невпопад, и тщательно стараясь поверить, что им это надо.
      Она вышла на дорогу, на которой обретают только ясность: она едва светилась, а кругом ничего нельзя было заметить точно. Татьяна пошла. Так она шла, как ей казалось, 1, 2, 34, 87 лет и начала понимать, что сколько не иди - не дойти, так как, придя к цели, все равно пойдешь дальше. Это начало ясности пригнало что-то скрюченное, оно навалилось на Таню, раздавило ее, и, когда давило, она стала почему-то спокойная и светлая, ей стало ясно... . Она исчезла и стала с ясностью. Ей стало понятно, что идти - это каприз, и она приобрела мудрость остановки. И, когда остановилась, пропала: когда Дорога к Ясности пройдена - она исчезает.
      Что произошло с ней потом, она не помнит. Она только помнила, что стало ей ясно тогда.
       Это мне поведал ее Вид, который ходил с ней. Он устал, был силен и за нее лепил воспоминания. Она перекладывала все на его прозрачные плечи и несла на себе. Срок - 1ОО лет - кончился. Она должна была освободиться.
Помолчала. Она любила молчать с собой, это обдавало лирикой незавершенные воспоминания в лесе Руссо и помогало пытаться стать самой собой. Она вспомнила овец Локка, гнавшего их в пыли дороги горного кряжа римскому церсею. Она ему обрадовалась - широкой, согнувшейся от посеянных воспоминаний, спине, иссушенному скучным мужеством выдающемуся лицу, с печалью обретенной потерянности: "Зачем отдавать тридцать девять голов овец бабушки, если я за них смело постою?" А потом думал: "А зачем госпидя-я-я?" - и шел вперед среди кустов тамариска и акаций, и, когда шел, верил, что не дойдет, и в этом находил справедливость. А с горы, выше, за его состоянием зорко смотрел в балдахине охотник Франциск Ассизский, собирая цветочки. "Будут и ягодки", - приговаривал он.
      А он, наверно, хотел почувствовать ее, но заботы о поступлении на службу отвлекали его непреклонную решительность. Она тогда чуть поотстала: слишком быстро он гнал вперед стадо по дороге, по которой можно легко ходить имея опыт.
        Молчание кончилось.
     - Не знаю с кем я жила. Где Фараон, он уплыл, так как вел легкую жизнь. Она ничего не приносит... его унесло волнами.      Молчала, видя: если ты отец, если ты можешь найти и его... а то все одна и одна... неприятна безучастность.
     - Мы будем искать?
     - А как? - кивая в такт тоске.
     - А как ты думаешь?
     - Не знаю, - глазами - "ты знаешь", - я открыла этот Город... - жестом на исчезающие фиолетовые блики контуров крыш.
     - Пойдем.
     - Нет. Там нет даже Фараонов!
        Помолчала.
     - Надо искать Дорогу Саши АС. Он ее как-то открыл.     Молчание.
     - Но он ждет того... Человека Которому Можно Поверить.
     - Да... Он может остаться там надолго.
     Мы представили на красивой гладкой дороге в ночи согбенную фигуру в широком темном пальто, скатывающемся с плеч и спины, перевязанную черной повязкой вдоль и поперек, чтобы легче не двигаться и лучше смотреть, и шепчущую под нос по случаю дня рождения Нового века: "Закрыто. Ремонт. Идите в обход".
     - Надо позвать Катю 1-ю, которая Смотрит-Во-Все-Свои-Глаза. Может быть, она нам поможет! Ведь она стала двигаться.
     - Хорошо, если она нам откроет Дровотыка и Дроводуба, по воспоминаниям Весельчака, им надоело быть привратниками, может войдут! Тогда они НАС поддержат, сделав это с собой.
     - Пошли.
     Но никто не знал пути. Поэтому мы пошли. Таня не думала его создавать, но мы шли вместе.
      Кругом была мгла, Город был слева от нас, мы в него не могли зайти и не хотели. Он стал выше и шире, он заполнял пространство выше, но не давил из-за потерянности в сиреневой мгле. Мы к этому относились спокойно и только шли и шли. Мы не знали по чему мы идем, это было что-то не очень плотное и походило на что-то главное в нас внутри. Мы шли долго. Незнакомое всегда кажется дольше, будь то человек или пространство. Но мы не устали, так как были вместе, только пришлось превратиться в то главное, чем мы были внутри, чтобы не разрушиться - переливающийся шар с яркими пузырями, качающимися от движения и издающими при этом звон колокольчиков.
      Наконец, катившись, мы наткнулись на что-то твердое, препятствие, еще раз с разгону и попробовали пробить, но откатились назад, колокольчики звякнули не той нотой и мы приняли наши формочки.
   Это было что-то странное: во мгле стояли какие-то образования похожие на бочки с толстыми ногами, снизу изгибающимися в почву, а сверху держащими орехи. Они были покрыты зелеными чешуями и молчали.
      Таня опять чего-то ждала. Деревья стояли плотной стеной. Видно, сквозь них трудно было так просто пройти.
       Я стал их обходить, Таня плелась за мной. Вдруг на границе деревьев, стоящих как воины У-ШУ, я увидел деревянный дом желтого цвета. Почти сразу его увидела и Таня. Мы подошли ближе. Над закрытой снаружи на засов дверью висела надпись "Кабачок "Несчастный Кролик". Мы открыли засов и шагнули внутрь. В тусклом зале стояли кругом деревянные столы. За одним из них сидел то-ощенький кролик и весь трясся, у него даже шерсть от худобы стояла дыбом, и печально придерживал лапами голову. А рядом, на большом блюде, лежал фаршированный зажаренный поросенок с неизменной улыбкой, обложенный приправами, издававшими подходящий запах. А кролик тем временем говорил:
     - Бедный я бедный, несчастный я несчастный! Что мне теперь делать?! - и приговаривал то же самое.
     - Кролик, кролик, в чем твое несчастье? - спросили мы.
  Он подарил нам окосевший взгляд, ничуть не удивившись, и сказал:
     - Кончилась у нас морковка. Всю проели! Случайно свинья из лесу выбежала и я яму угодила. Вот мы ее и зажарили. Надеялись, что кто придет, хрюнятинки - кабанятинки - нуф-нуфинки захочет с голодухи поесть, и заплатит нам морковкой. Морко-о-овочки бы!
     Тут он из последних сил удовольствия почмокал тощеньким ротиком, почему-то напоминающим незакрывающийся рот княгини Болконской в "Мертвых Душах" Льва Толстого, и продолжал:
     - Летних калош не соберусь купить, все в зимних хожу - нечем платить! Калошник-кролик тоже сколько уж времени голодает, ему надо морковкой платить. Я бы и штаны последние заложил, лишь бы за них 2-е мо-орко-ово-чки получить, а они 1О-ть стоят! - и сник. Не было больше сил роптать.
      Таня посмотрела на меня:
     - А кто же его на щеколду закрыл?
      Кролик повел ухом - услышал и забормотал в бессилии:
     - Она сама закрылась. И теперь и не выйти. Да и некуда!
      - А через оконце, - оглянулась Таня.
  - Через оконце-е? - протянул кролик, и его ушли удивленно встали.
     - Как-то я и не подумал, - и еще больше сморщился в горе.
     - Когда плохо, так горько, что только о горе хочется думать... И о мор-ко-о-овке! - запел он опять.
     Мы вышли из кабачка. Рядом с ним стоял лес. Рядом с лесом была яма с покосившейся табличкой на папирусе: "Сюда попал кабанчик". "Наверно, тот, на столе", - подумали мы. Мы обошли вокруг, но ничего не заметили.
     - Дровотык бы нам помог Дроводубом?
     - Да, если бы они были. Надо что-то делать.
     - Придется ждать.
     Мы сели и стали ждать. Мы ждали вечность, тогда вечность быстрее проходит. Вечность кончилась довольно быстро каким-то скрежетом за деревьями. Потом два дерева присели на лапках и развалились в разные стороны, и к нам выпали заостренный Дровотык, который еще по инерции держал похожего на гантель Дроводуба.
     - А чего это вы здесь делаете? - тщательно скрывая чувства, стараясь не радоваться, спросил Дровотык и отпустил Дроводуба - тот упал.
     - Мы ждали. Не знали как пройти сквозь лес.
     - Ну, теперь можно. Лес - это наша стихия, - прожужжал Дровотык, в то время как Дроводуб встал на ноги, его руки и ноги, наконец, отщепились от фигуры и стали видны.
     - Зд-рав-ст-вуй-те! - сказал он кротко.
     Мы вошли в пробитый ход. Сколько же здесь было наломано щепок! Пройдя немного, мы увидели поляну. Чувствовалось, что здесь происходило что-то замечательное.
     - Удобное место разжечь костер. Посидеть. Мы уже наломали здесь дров друг с другом, - сказал Дровотык. Когда он говорил, то помогал себе головой, как будто что-то протыкал.
     - Мы собрали холм дров и зажгли костер. Дрова трещали по всем швам в языках пламени.
     - Так вы здесь решили жить? Значит, про этот лес рассказывал Весельчак?
     - Ага. Он выщипал у кроликов всю морковку, что росла рядом. Хотел проверить, насколько они кролики: пойдут ли они дальше дома?
     - Непонятно, но здорово! - сказала Таня.
     - А вы как?
     - Трудно, кругом лес. Чтобы здесь найти что-нибудь, его надо ломать. Но здесь есть ягоды: земляника, черника, банан - и все величиной с лукошко! Ходят кабанчики. Помню, мы их ловили. Мы слышали легенду о пойманном кабане. Давно-о это было! Чтобы ловить, надо понять, что никуда не денешься и тогда поймаешь себя и поймаешь. А лес-то называется "Да-Ну-Все-Это", это рассказал Весельчак. Он сюда приходил давным-давно, и спел песенку:
    
                Какие вкусные плоды,
                Какие стройные мечты,
                Чтоб было вдоволь корма тут,
                Поесть, поспать и ни-ичего не делать!
                Ура! Да здравствует еда!
                Набить живот - ну вот
    
       Ее тут же подхватили тысячи голосов хрюшек, медведей-гнусиков, кроликов дрейфусов, енотов-лакальщиков, холеных гусей Хамчика, овцелентяев и пр. и т.п.      Потом спел песенку:
    
                Цветы - зажгите чувства!
                То вечности волна
                Колышится по стеблям
                И тише чем Луна
    
     И ее подхватили только голоса птиц, они иногда могли подниматься в небо.
     Когда же пропел:
    
                Как радостно вдыхать
                смирение в очах,
                Как радостно постигнуть
                следы в твоих речах,
                Когда имеешь смелость
                и твердость выступать
                Идешь по той дороге,
                что трудно открывать
     - из чащи вышел, весь переливающийся оттенками злата, грациозный олень и глазами поблагодарил его.      Слушая Дровотыка, мы, не теряя времени, собрали гору орешков с деревьев и подкладывали их к костру, а когда они шипели, вынимали их палочками. Они ничуть не нагревались. Их брали в руки, резко дули, отчего образовывалась дырочка, из которой мы пили холодный, похожий на насыщенный молочный коктейль с Фей-хуа, сок. Да, да, орехи, когда их со всех сторон так сильно подогревать, остывают, внутренне холодеют и становятся очень приятными на вкус, а скорлупа тончайшей. В них сохранилось все самое вкусное.
     Мы сидели на почтительном расстоянии от развевающегося пламени и пили из орешков.
     - Невозможно остановиться!
     - Какая вкуснота!
     - Ага. Ой, хорошо!
     Все поглощали сок в невероятных количествах. Сок был прямо создан для поглощения: его не надо жевать, он сам скользил по тебе вместе с блаженством. Поэтому его пили и пили, не отрываясь. А пустые скорлупки исчезали, как мыльные пузыри.
     - О-о! - откинулся на несколько мгновений Дровотык.
     - А что вас привело сюда?
     - Поиск, - сморщилась Таня.
     - Мы ищем Принца Тани.
     Дровотык внутренне вздохнул и посмотрел на тоненький прутик без веток в руке.
     - Что-то об этом говорил Весельчак...
     - Если бы был Локк, он бы помог...
     - А он уже на службе в Риме? И овцы целы?
     Никто не знал: слишком много людей его искало.      Таня увидела грустные его глаза, что-то сжалось слева в какой-то точке. Молчали. Костер все трещал.      Вдруг что-то зашумело в каком-то месте, горб поляны приподнялся, и, отваливая желтый, пушистый как снежок дерн, из ямы показалась голова... Весельчака!      Все были почти удивлены и почти обрадовались.
     Весельчак оглянулся, зажмурясь от нормального света.
     - Как ты здесь оказался?!
     - Пришел. Не видите что ли?
     Все удивленно смотрели. Весельчак выпрыгнул на новую поверхность и по ошибке отряхнулся: на нем ничего не задержалось.
     - Вы так прогрели поляну, что я проснулся и вылез.
     - Так ты здесь все время сидел? Или спал?
     - Да. Нет, не просто вылез. Там живут подземные гномы. Их много развелось. Они, знаете, похожи на переспелые груши. Понастроили ходов и закрыли их дверями. Не вылезти, я ведь, видно, долго спал. Тогда я им запер двери. Они не могут пройти ни с той стороны, ни с другой, смотрю, сняли они двери, я и вылез.
     Весельчак присоединился к нам и лихо уплетал сок, быстро догоняя и так же быстро перегоняя нас. В этом искусе искусства он был непревзойден.
     - Чего вы такие мрачные? - спросил он, наконец, чувствуя, что все молчат, после галлона выпитого сока и продолжал облегчать новые орешки, уплотняя себя.
     - Да, вот, хотим найти Принца Тани...
     Энергичное молчание.
     - Это может быть любой, - сказал Весельчак.
     На душе от этого стало как-то уверенно и тускло. Прокралась и заполонила, как будто, все беспросветная надежда. Там, вдали, было светло.
     - Дровотыкчик, что ты думаешь? - не верила Таня.
     - Под землей это и может быть, там и гномы живут, и интриги плести интереснее... Но ты же не любишь гурманов: они едят с удовольствием и орехи и теории... Будущее я отдам твоей уверенной растерянности, - Дровотык слегка глянул на Таню, а так смотрел все прямо перед собой.
     - А ты распоряжаешься Будущим? - не хотела удивляться Таня.
     - Да. Теперь да. Мы с Дроводубом наломали столько дров, сколько нужно нам, смогли сделать один проход в лесу. Теперь, делая так же, можно идти дальше.
      От страха за такую близость надежды, да еще большую чем ожидали, все старались не верить внутри.
     - Теперь эти проходы - это Будущее, так как многим нужно время, чтобы их сделать.
     - И что же? Какое у нас Будущее?
     - А какое Будущее у Домашней Бабочки?
     Все удивлись. Совсем забыли.
     Ведь когда Пастух проходил вместе с заколдованными овцами под темно-серой Аркой с мрачной тенью, то одна овечка немного расколдовалась, так как не понимала, что с ней сделали, но иногда старалась доверять своим чувствам - и вспорхнула вверх синим перламутром Бабочки, немного летела от неожиданности по инерции за блеющими и снующими овцами, а потом, скорее почувствовала, чем поняла, свою свободу, легкость взлета больших бархатных крыльев на волнах ветра вверх-вниз, но не вперед. "Зачем толкаются туда овечки? Солнце прямо в глаза. Не полечу. Буду порхать здесь" - увидела она, что можно так подумать. Пролетела Арку, за которой огромными горбами высились горы в шуме цветов, а с этой стороны начиналась долгая предгородская долина- так что Арка была границей между горами с их трудными, сбивающими дыхание на прохладном ветру подъемами вверх, и городом с его озабоченными лицами, делающими свои дела и называющими это простым словом, включающим все их заботы: "жизнь". А Солнце, золотом лучей осыпающее и город с бегущими в туниках жителями, и склоны гор с цветами, и их далекие вызывающе ослепительные вершины - давало возможность создавать темную тень Арке, которая переползала от горы к городу.
     А Бабочка, пролетев Арку, увидела красивые гладиолусы, эдельвейсы, фиалки на фоне цитрусовых кустов с яркими плодами на поднимающихся склонах, и решила: "Я туда непременно попаду". И тут увидела в тени Арки Сверчка. Он был большой аккуратный и серый и серьезный и сидел тихо-тихо, поводя глазами во все стороны - это было средство от врагов. Все это располагало к тому, что можно было и подлететь. Бабочка снизилась до него, так как он был ближе гор, и чтобы что-нибудь сказать как положено, спросила:
     - Не проводишь ли ты меня до гор?
     Сверчок подвинул глаза, чтобы лучше увидеть то, что он видел всегда - горы.
     Помолчал и сказал:
     - Мне ли тебя провожать? Ты вон как порхаешь! А я могу летать, но не так высоко и не так легко, - и он чуть подвинулся на своих пружинистых лапках.
     Бабочка удивилась, что ее так превозносят, а по природе своей не желала иметь самомнения, так что ничего не почувствовала и молчала. А Сверчок вынужден был почувствовать, что он кавалер, и сказал:
     - Да ладно, я тебя провожу. Хе, - и прыгнул, его вторые крылышки раскрылись, и Бабочка удивилась прелестному голубому цвету его крыльев. "Это красиво, но на расстоянии" - подумала она и полетела за ним.
  Ну как Вы думаете, они, конечно, долетели и... распрощались... Бабочка стала порхать вокруг фиолетовых бутонов, устала, ее глаза казались сонными вишнями. Она там так и осталась, потому и стала Домашней.
     А Сверчок съел все сладкие побеги, потом вкусные побеги, потом невкусные побеги, побегал в тени оставшихся побегов и попрыгал к своей Тени под Арку. Там было спокойнее сливаться с цветом дороги и видеть снизу караваны исполинских слонов, украшенных мишурой, кивающих на каждом шагу, верблюдов, которые вот-вот начнут ржать, и звенящих колокольчиками овец.
       Тогда Таня видела, как вспорхнула вверх Бабочка, и от неожиданности была недовольна, и летала она как-то не так-слишком мягко. Но потом Таня почувствовала, что не все бывает как она представляет, и ей понравилась Бабочка, но чем - не помнит...
     И вдруг она ее вспомнила! Целый год о Домашней Бабочке не было слышно ничего, но все ее с удовольствием вспоминали. Как она аккуратна! Как она собранна! Все не видели ее год, но чувствовали - она не изменилась. Каждому хотелось ее видеть. И опять обратились к смолкшему Дровотыку:
     - Если ты знаешь Будущее, то как нам найти Домашнюю Бабочку?
     - Разве вы не знаете, где она остановилась? - спросил в ответ Дровотык.
     - Мы это видим, но не знаем как туда попасть, ведь не был построен этот лес или мы его обходили, - сказали обитатели Поляны и посмотрели на нависшие над ними ветви, которые держали орехи.
     - Ладно. Проход мы с Дроводубом прорубим. А Будущее она выбрала скучное, так как не выбирала. Если мы не поможем, она так и будет заколдована.
     Дровотык подцепил Дроводуба и направил его на молча сомкнутые деревья. Дроводуб забормотал что-то, опустил голову и захихикал, при этом стал раскачиваться, а деревья заскрипели и стали рушаться. Вроде бы, все происходило медленно, но Дровотык стоял и продвигался, и, к удивлению, быстро образовался проход, он увеличивался и увеличивался.
      Тут у Тани возник вопрос:
     - А, как это вы создали Поляну, разве лес уступит свою территорию?
     - Ну, конечно, - не останавливаясь ответил Дровотык.
     Среди леса вдруг раздалось бормотание и после двух развалившихся стволов, перед нами предстала картина: сидел большой красивый Бобер и что-то писал, а рядом ерзал Хомяк и что-то ворчал про искусство веры, но как только увидел нас, тут же убежал в норку среди деревьев: он там с искусством жил. Бобер же, судя по габаритам, не мог уже влезать в такие норы и поэтому, сидя в окружении деревьев, писал. Исписана была не одна страница. Он поднял голову и смотрел на нас. Было видно, что он много думает.
     - Здравствуйте, - невнятно пробормотал он и хило улыбнулся. В глаза засверкала грусть. - я, вот, додумался до многого...
     - Как ты здесь живешь?
     - Видите же сами. Куда вы идете?
     - За Принцем Тани.
     - Можно мне с вами?
     - З-заходи!
     Дровотык с Дроводубом продолжали свою работу по открытию Будущего, Таня слишком тщательно разглядывала стволы и думала: "Я бы не прошла здесь одна", и все-таки верила, а Бобер шел и говорил:
     - Вот, вы знаете, я как здесь вырос, не знал как отсюда выбраться, и, вроде, тепло, можно жить, но как-то темно и все на одном месте...
     За разговорами стало быстро необычно светлей, последние деревья пали, и мы вылетели на огромный солнечный простор: впереди перебегали синие, бирюзовые, бледно-изумрудные горы, прямо находилось плато каньона красного цвета, а еще ближе холмы переливающихся цветов. 
   - Здорово! - сказал Весельчак. Он привязал два поваленных бревна из леса и тянул их за собой, но видно, недолго: вид был довольный.
     - Зачем тебе это?
     - Да, так, использую где-нибудь.
      Все удивились. Мы сделали два шага и оказались на горной дороге, на которой лежали маленькие и большие камни - кто как успел развалиться, падая сверху. Впереди, на дороге, в лучах Солнца, показался в балдахине сине-серого цвета какой-то высокий человек. Одежда монаха сидела на нем неаккуратно. Размахивая руками он приближался к нам, вспугивая кузнечиков и бабочек. На холме было какое-то движение и все исчезло. А в подошедшем мы узнали Локка!
     - Ну, я и устал, - сказал он, сел и полулег. Как все обрадовались!
    - Пока я шел, - сказал он отдышавшись чуть-чуть, - сколько всего произошло! Иду сюда, я знал, что надо сюда идти, встретил Княгиню в Белой Мантии. Я на нее не обратил внимания из-за ее наигранной беспечности, пока она не обратилась ко мне: "Почему ты меня не замечаешь?" Я ответил, что ей это только кажется, что я ее заметил. Ну, она сейчас к нам подойдет...
     - А где твои овцы? - спросила довольная Таня
    - Я их оставил. Я не знаю, что с ними делать и оставил их в городе.
     - Не понимаю, что ты с ними так долго ходил? - сказал удивленно Весельчак.
     - Да. Долго. А ты теперь с бревнами ходишь?
     - А ты среди бабочек нашу не видел?
     - Летает. Но я не знаю, как ей полететь дальше.
     - Смотрите! У Бобра хвост уменьшается!
     Тут на глазах у всех хвост, действительно, стал уменьшаться и вовсе исчез. Было видно, что ему легче, опора стала не нужна.
     От возбуждения все вдруг стали говорить.
     - Как тебе достались овцы?
     - Зачем ты шел по горным тропам?
     - Пошел ли ты на службу?
     - Я еще не знаю. Так получилось, не помню.
    Вопросы успокаивают спрашивающих, когда они их задают, даже если на них не получают ответа. Тут подлетела Бабочка.
     - Ура! Вот и Бабочка! - ликовали все.
  - Ну, как вы прогулялись? - наклонила аккуратную головку Бабочка.
      Удивление.
     - А я все знаю, - глухим голоском продолжила она.
     - Да? Откуда?
     - Рассказали...
     - Кто!?
     - Сверчок. Ну, не так. Пока не пристанешь... Потом сказал... Давно хотела спросить. А почему я Бабочка? Ну, домашняя, это понятно...
     - Восхитительная и порхаешь, не дают тебе отдохнуть.
Так тебя заколдовали.
     - Вообще-то, тебя заколдовали овцой, чтобы ты блеяла. Но в тебе была искренность, она тебе помогла отчасти расколдоваться, когда ты проходила под Аркой.
    Появилась Княгиня в Белой Мантии. Было видно, что она волнуется, по алеющим щечкам, но она шла почти твердым шагом. В это время над нашими головами пролетел большой ворон, каркая полетел над тропой, извивающейся в горы, и исчез.
     - Ой, - испугалась порхающая Бабочка.
     - Надо быть собранным.
     - Пойдешь с нами, Княгиня?
     Княгиня молчала. Чувствовалось, что ее что-то мучало. Ее переживания вызывали расположение.
     - Ну-ну. Я... Ну, хорошо, - нерешительно.
     Мы тронулись с места.
     - А как же Сверчок? - случайно вспомнила Бабочка.
     - А где он?
     - Он живет у Арки.
     - А что он там делает?
     - Ест путассу, - сказала Бабочка, - он любит эту рыбку.
Когда проходят караваны, если с них сваливается эта консерва, то он впивается в нее зубами, и в три приема съедает банку.
     - Неужели он больше ничего не ест? - Бабочку очень хотелось спрашивать.
     - Ой, ну что... Что видела сказала!
     - Спроси, пойдет ли он с нами?
     Бабочка улетела и вернулась с тихим Сверчком.
     - А, вот, и Локк! - улыбнулся недовольно Сверчок, - я видел, как ты щекотал прутиком важных визирей на верблюдах, а потом ходил здесь, вначале тропы, в балдахине, руки в боки, говоря: "Я охотник! Я охотник!" А, когда проходил под Аркой, одна овца отстала, а ты ей: "У-у, к-ко-з-ее-л!"
       Не долго думая, мы встали на тропу и пошли цепью по щели среди поднимающихся справа и слева холмов.
      Вскоре стало труднее дышать. Воздух стал более свеж, от подъема всем стало жарко, пошел пот по спине, потом за ушами, капал с бровей чуть не в глаза. Через 1ОО метров все падали на тропу, часто дыша. А окружающее менялось. Цветы забежали по холмам в разные стороны. Появились огромные лопухи и совершенно ровные нетолстые деревья с тонкими ветками и листьями оранжевого цвета с желтыми цветами. Стали попадаться первые родники, журчащие среди камней. Группа жадно пила эту воду, от которой становилось легче идти, она давала силы и с ними оптимизм.
     Наконец, кончились странные деревья - дальше, выше и выше виднелись холмы, покрытые выцветшей мелкой травой, до них еще дотягивалось заходящее Солнце. Мы остановились. Казалось, надо отдохнуть. И только теперь, сев ни где попало, а кружком, поразились. Сверчок не был сверчком! Это был какой-то долговязый человечек с головой, немного напоминающей былые времена... Бобер был среднеупитанным Барином. Он, видимо, сам испугался таким быстрым изменениям и от того у него стали очень большие глаза. Он кротко поворачивал голову направо и налево, не в силах, видимо, кого-то найти. Дровотык потерял свою остроконечную форму и превартился в худенького мальчика с заостренным лицом. Дроводуб в мальчика покрупнее, и он, когда сидел, все время раскачивался. Весельчак был совсем не весел, а серьезно опустил голову, кидая камушки вниз, в глубокое ущелье, по которому шумел ледяной поток.
     - На тебя приятно посмотреть, - сказала ему Таня.
     - Спасибо, - Весельчак замолчал, в нем появилась серьезность, от усилий, которых стоит восхождение.
     - А вот, и Бабочка! - увидел он снизу по тропе что-то поднимающееся, как в длинном плаще.
     Да, это была Бабочка, вернее, уже не Бабочка, а девочка! Бабочка сперва порхала от цветка к цветку и думала: "это мой домик, и это мой домик", - а потом устала, видя как вся группа шла вперед. Она вспотела, села на тропу и стала перебирать лапками за всеми, и вдруг чешуя с нее стала слезать, как панцирь, и она постепенно превратилась в девочку в темно-синем плаще с рукавами донизу. Так она и докарабкалась до верху и села, ничего не говоря.
     - Есть не хочется, - посмотрел на всех Весельчак.
     Все удивились: прошли так много, а есть совсем не хочется.
     - Интересно, эти листья съедобные? - спросил никого Весельчак, оторвал ветку и стал жевать, - Ничего. Сладкая.
     Все тоже стали их жевать.
     Солнце завалилось за верхние холмы. Приближались сумерки. Вокруг все как бы неслышно гудело и встало, ожив на это долгое мгновение, вспыхнув бледно-фиолетовым светом. Холмы "загорелись" этим пульсирующим светом. Вокруг все, затихнув, источало силу. Живая тишина наполняла все. Вдруг порыв ветра подбросил ветки деревьев, у которых мы расположились, зашуршал листвой, и высокое дерево упало прямо перед нами.
     - Вот это да! - воскликнул Весельчак, как будто получил подарок.
     - Пошли!
     Мы встали, и... все у нас поехало: холмы вдруг совершенно бесконтрольно поплыли в разные стороны, деревья стали шире и бледнее, как во мху, исчезли, остались только бледные силуэты, за которые мы хотели в страхе схватиться, но все проходили сквозь стволы, не задерживаясь. Говорить никто не мог, слышно было лишь мычание. И тут с гулкими ударами внутри нас пласты земли под нами стали расходиться, мы все сконцентрировались на гулких ударах и пошли. Впереди было плато из огромных панцирей, по границе дававших огромную темную тень. Мы с трудом на нее взгромоздились и пытались идти дальше. Было темно, но все видно. Из панцирей тяжело зашуршала темная вода. Она все пребывала и пребывала, с бульканьем вырываясь из тени границ панцирей. Один панцирь оторвался от основы и заходил на волнах, подхваченный водой. Мы с трудом влезли на него. Панцирь становился все больше и выше, из темно-серого он превратился совсем в темный, и там появилась светлая точка, она приближалась и росла, превратилась в дом с колоннами, на ней красовалась вывеска "Инкубатор", дом развалился, мы увидели самих себя, бегающих на четвереньках, читающих книги, открывающих дверь, это раскололось, и осколки медленно пронеслись мимо нас во все стороны, а на их месте огромный человек с одним центральным глазом, совершенно неоформленный, протягивал нас на руке, и мы там этого не замечали, совершенно спокойно делали "свои дела". Совершенно спокойно! Эта безучастность нас возмутила. Огромный серый человек повернулся в полоборота спиной к нам и пошел вправо вперед, сделал два увязающих, тяжелых шага и стал западать за горизонт, освещенный тусклым светом, протягивая ту ладонь, на которой были мы, появившемуся огромному бледному белому шару, и стал уходить в темную почву. Справа появилась пирамида с плоской вершиной. По ступенькам к нам бежал какой-то маленький человек. Бежал он, быстро перебирая ногами, а рука исполина протягивала нас к нему, но сам он уходил в почву быстрее и быстрее.
   Стало видно, что маленький человечек необычайно красив, немного темноват лицом, у него большие глаза, которым можно доверить все без запинки, а правильное, умиротворенное любовью, лицо обрамляли длинные, темные вьющиеся локоны. Он сбегал вниз, а ступеньки все больше и больше освещались. Было видно, что он ничего не боится. Все растворилось. Шар тусклого света приблизился на два шага, там появились следы на какой-то поверхности. Она казалась рыхлой - след утопал глубоко. Поверхность изменилась, и мы увидели удивительно знакомые лица, которые мы сразу узнали, но то не были наши знакомые. Было страшно, до чего они были знакомы. Не было сил собраться и уйти от них. Они смотрели на нас, не мигая. Мы тоже. Появился туннель. На его движущиеся боковые своды нельзя было смотреть. Все исчезло. Появилась стена в горизонте пустыни с синим ночным небосклоном. На ней стояла женщина в тунике с сомкнутыми губами и непроницаемым лицом цвета песка. Она держала свернутый папирус. Почувствовав нас, она протянула папирус влево, к нам, он был цвета заката. Папирус вспыхнул и загорелся. За ним появилось арочное окно. Оно приблизилось. Внутри лежало облако. Темное облако фиолетового цвета. Оно заколыхалось и превратилось в купол, его засасывала даль темноты за ним. Больше мы ничего не могли видеть.
    
     Когда мы очнулись, то с удивлением смотрели друг на друга. Мы видели друг друга впервые: мы были совсем другие. Не хотелось шевелиться. Мы лежали в странных позах на каком-то мельчайшем песке. Сколько прошло времени никто не знал. Но чувствовалось, что времени прошло очень много, было невероятно тяжело связывать разорванные временем события. В нас чего-то не хватало.
     Сколько можно было смотреть - было песочное поле, переходящее в розово-оранжевые потоки как бы из дыма, идущего сверху вниз, а там, дальше, уже ничего нельзя было увидеть. Туда тяжело было даже смотреть. Так мы пролежали очень долго. Невероятная усталость создавала желание ничего не делать. Потом мы попытались встать. Но удалось только на четвереньки.
     - Так, вот, это что Будущее? - догадался Бобер, похожий теперь на разведчика-могиканина. Слова его были тяжелые как предметы.
     - Да, - задумался Дровотык, похожий на следопыта-ирокеза. Он сидел, скрестив ноги. Его лицо не выдерживало его серьезность.
     Да, в Будущем встать в полный рост было невозможно, это можно было иногда в Настоящем, и еще увереннее в Прошлом, особенно в фантазиях о нем, где мы себя придумали.
       Больше никто не хотел говорить, слишком много усилий это требовало. Все было как в вертикальном тумане. С трудом проглядывали холмы. Мы поползли к одному. Каждое движение стоило невероятных усилий, с каждым шагом давление все усиливалось. Выбившись из сил, мы сели на склоне холма. Таня просто так провела по пыли холма рукой, она необычайно легко сползла, и мы увидели Сашу, пишущего в повязке стихи! Он медленно поднял голову, посмотрел на нас и сказал:
     - Б-будущего н-н-е-т!
     Тут с другой стороны холма быстро вышла группа людей и бодро прошагала мимо нас туда, откуда мы приползли. Они были бледны, худы, с завязанными на поясе тряпками по колено, лица вытянутые, необычно странные. Они шли, болтая худыми руками, ногами разболтанно поднимая пыль, которая, оседая, расползалась.
     - Пошли за нами, - бросил нам первый, еще один взглянул, и все молча прошли, легко владея собой.
       Все были поражены. Как же им удалось так быстро идти!  Там, где они прошли, следы быстро рассасывались и... не было Саши! Мы не могли следить сразу и за ними и за Сашей, и вот его не было! Встала долгая пауза. Наконец разведчик-могиканин усиленно захотел что-то сказать. Увеличив усилия вдвое, он молвил:
     - Для Саши Будущее - это смерть. А это Будущее. Он здесь не может жить даже как мы, так как у него очень большая инертная личность, которой он живет. Может, за нее он поплатился Будущим?
     Следопыт-ирокез кивнул головой.
     - Я ничего не понимаю, - с усилием сказала Таня, похожая на эскимосского попугая Ару, - выходит, если имеешь личность, значит, не будет Будущего?
     - Смотря какую личность. Если она настолько сильная, что избаловала своего хозяина, и он уже не очень-то хочет увидеть что-то еще, а это что-то еще открывает путь к тому, чтобы почувствовать Будущее, - сказал следопыт.
     Таня нахмурилась, борясь со своей сущностью.
     - А ты знаешь как вернуть Сашу? - спросил Локк, ставший очень похожим на статую Хранителя Молчания острова Пасхи, правда поменьше и живую. Хранитель смотрел на следопыта.
     - Ему надо не беречь себя. Тогда личность уйдет, она любит ухаживать, а если это не принимают - она уходит, освобождая место перспективе, а не оценке, - следопыт замолчал, опустив голову, - а как его вернуть должен знать ты! - тихо закончил он.
       Хранитель не хотел верить тому, что он слышит: у него оставались привычки, от которых он получал удовольствие. Когда что-то меняешь в своем распорядке, то с этим теряются и те эмоции, которые остаются теперь только долей воспоминаний и потому приятны.
      Он покопал пыль склона холма: оттуда выбежал какой-то ребенок, он заплакал как бы в злобе и убежал, выкрикнув: "Где же мой Букварь!?" Потом обозначилась изящная форма Саши, даже со следом от повязки. В ней повисла записка: "Ушел в Элитарный Подвал к Хоботу. Ну, вас всех! Дыр-дыр-дыр-пыр..."
     - А-а, значит, он где-то здесь, - Хранитель чуть-чуть почувствовал, что он хранит. - оглянулся и долго всматривался куда-то.
     - Далеко еще один холм, - промолвил он как бы про себя и пополз к нему.
     Все в недоумении поползли за ним. Следующий холм был далеко, к нему ползти было почти невыносимо.
     Копнув его, Хранитель обнажил следующую картину: сидел Леша /Хобот/, сложив руки лодочкой и молчал. А рядом сидела Катя 1-я и как бы выискивала у него в волосах насекомых. Было видно, что они друг другу не мешают и не помогают, а каждый занимается своим делом.      Увидев нас, Леша улыбнулся медленно и как бы скучно, а Катя отмахнула назад волосы.
     - Хоббит я Хоббит, ну как мне додуматься!? - сделал гримасу Леша и постучал рукой по лбу.
    - О чем ты хочешь додуматься? - спросила его Катя 1-я.
     - Не знаю.
     - Вот, как я. Я ничего не понимала раньше.
     - А сейчас? - наклонился к ней Хранитель.
     - Сейчас мне лучше.
     - А мне почти также, - неуверенно сказал Леша.
     Тут снизу, из подземного хода, к ним подлез Саша Ф-ф и улыбнулся как всегда при встрече.
     - Вот, ты какой уж охотник стал, - посмотрел он победно снизу на Хранителя, - на Будущее охотишься? Не надо меня в Будущее сажать... как в лужу, хе-хе, - и он стал грызть свои ногти.
     - Саш, а как ты оцениваешь окружающих? - спросил Весельчак. Он стал похож на рыцаря без права на успех, от чего его лицо приобрело налет мужества.
        - По-разному, во всяком случае не так, как ты раньше.
     - Мне кажется, мы думали недостаточно, я думал. А важность задевал я у тебя зря. Прости, - сказал рыцарь.
     - Н-не надо. Я тебя понимаю. Чувствую.
     - У меня было нежелание принять тебя. Поверить, что тебя можно принять. Чувствовал тебя, ты такой круглый и гладкий! Но я боялся принять - этому не давало что-то внутри. Я бы стал разрушаться. Я испугался.
     - Ты боялся усомниться в ценности своего самолюбия. Вот теперь я начинаю тебя чувствовать, - сказал Сверчок рыцарю, вводя себя в их диалог.
     - А что ты делаешь, когда увидишь недостатки других? - спросил могиканин Сверчка.
     - Я? Ну, что я могу сделать? Мне что-то мешает поверить, что я могу помочь, - Сверчок задумался.
     - Все думаю, если человек не любит другого, значит, он его уважает, - произнес он.
     - Так, люди уважают друг друга, если не любят, - повторил могиканин. - Значит, идет только оценка логикой, что ли? И ты так делаешь.
     - Да. Похоже. Я здесь соглашаюсь, так как вижу все иначе.
     - Смотрите! - вскрикнула Бабочка, - Видите! - и показала на человека рядом со Сверчком.
     Там появился и сидел на корточках человек, впервые виденный всеми, но удивительно знакомый! Он был чем-то похож на Сверчка, но больше, холеный и аккуратный. Улыбка игнорирования не сходила с его, сплюснутого почти в одной плоскости, лица. Он как бы ею играл и посмеивался над всеми, причем всех разглядывал с ярким превосходством, чему помогал и рост, даже на корточках!
      Все старались понять, что произошло, слишком явно чувствуя это существо, и от этого чувства было еще более противно, его вовсе не хотелось испытывать. Это было испытанием чувств.
     С появлением этого человека Сверчок изменился: он стал как бы ниже. Глаза как бы поддерживали другого, исчезли резкие сверчковые движения, не чувствовалась холодность от его присутствия. Он что-то постигал, внутри заполняя какую-то пустоту.
     - Как долго я спал, - сказал он с внутренним спокойствием. Существо же, чем-то задетое, посмотрело на него своей плоскостью и отпрыгнуло куда-то назад. От него заходили волны пыли. Когда они угомонились, то все увидели за ними еще две фигуры /!/: маленькую, темную, всю в аккуратно закрученных черных локонах с ног до головы. Лицо приплюснутое сверху и снизу, с подведенными запуганными глазами и тремя диагональными ровными морщинами, плечей почти не было, ручки были короткие и все время выравнивали ровные локоны. Оно сидело на корточках, а ступни ног были направлены в разные стороны. Существо все время что-то бубнило очень вкрадчивым голосом другому, что сидело тоже на корточках. Это с доброй усмешкой круглого лица покоилось как на высоком круглом аквариуме и смотрело, что в нем такое творится, с таящим блаженством, совершенно не слушая того, который бубнил. Все смотрели на эту троицу маленьких великанов.
     - Они во мне вызывают неприятное чувство.
     - А у меня неуверенность и ненадежность.
     - А у меня тревогу.
     - До странности знакомые.
     - Я, кажется, понял, - сказал неуверенно могиканин, -
м-может, это мой.., - и он показал на бубнящего.
     - А?! Зануда! - вырвалось у озаренного Сверчка.
     Встало смотрящее молчание.
     - Он вышел из меня, вернее, вышло из меня, - его передернуло от представления его в себе, - я чувствую какую-то детскую незаполненность... То, что он у меня заполнял, было цветами, цветком. Белая Лилия, - произнес задумчиво могиканин.
      А Зануда все бубнил и даже от бубнения еще больше пригнулся.
     - Зануда и Бабочка прямо дополняют друг друга, - медленно начал говорить следопыт, - у Бабочки нет столько занудства, а у Зануды столько сдержанности. А так они оба терпеливы.
     - Слушай, - с усилием обратилась Таня к следопыту, - а тебе приятно, что ты говоришь?
     - Нет, - следопыт замолк.
   - А кто же остальные? - с какой-то грустью и незаметным любопытством сказал Сверчок.
     - Я не знаю, может быть, это не верно, но тот Хохотун - это ты! - мучительно ответила Таня.
     -Я-а?! Ужас. Понимаю, кажется. Это что же, мое Самолюбие? Приятная встреча, даже смотреть не хочется.
     - А этот - третий?
    - А это, наверно, я, - поднял с трудом голову рыцарь, - Упоительные развлечения в "аквариуме".
    Все были были поражены масштабами происходящего. Никто не говорил. Могиканин, рыцарь и Сверчок чувствовали и старались привыкнуть. На них нахлынули разбуженные воспоминания, которые были променяны на эти схваченные слабости.
          Наконец Сверчок спросил:
     - Выходит, Будущее - это восстановленное Прошлое, Детство? И, не дождавшись ответа, прибавил, - Да, это так.
     - У меня были ясные представления, я был спокоен, но они никак не влияли на изменение моего жизненного пути, - сказал следопыт, - а теперь оно... что-то, меняется.
     - Да. А я не чувствую, что здесь надо искать смысл жизни - сказал Сверчок, - Он во мне, это что-то настоящее... чувства.
     - Это неизвестное - настоящее Будущее. От неизвестного оживаешь, - сказала Княгиня.
     Во время разговора троица: Зануда, Самолюбие и Упоительные развлечения, - не обратила на нас никакого внимания. Нас для них как бы не было, мы были только фоном. Да и друг другом они не очень-то были заинтересованы, каждый занимался своим, ничуть не проявляя интереса к другому.
     - До чего же они больше нас и кажутся сильнее, - с трепетом сказала Княгиня, - они заслоняли жизнь.
       Из нее вдруг вырвалась маленькая стройная девочка с шарфом на шее вместо одежды и делала такие жесты, как бы, что бы ее не касались, привязывая к себе.
     - А что же дальше-то будете делать? - спросила она. Таня с усилием подняла голову.
     - А что ты хочешь? - "опять из области преданий или что-то наше", подумала Таня, глядя на притягивающую девочку.
     - А о чем вы раньше мечтали?
     - Сделать ДОМ! - как-то сразу вспомнил Леша.
     И вдруг пыль перестала нас держать, мы стали проваливаться вниз, все быстрей, падать со страшной скоростью, заболел живот, в нем что-то сжимало и сжималось все больше и больше, а сам ты внутри сместился наполовину вверх к шее и к голове, без почвы было неприятно, теперь и ее стало нехватать, все время хотелось ее ощутить, поскорей, а ее все не было... Это стало самым главным, единственным желанием! Не было ни холодно, ни жарко, проходить пыль было не больно, но, казалось, что холодно и жарко... и хотелось, чтобы было больно. Что-то разорвалось внутри и какая-то часть нас взлетела. Ага, мы! И мгла...
    
     Очнулись мы на твердой земле. Все валялись в совершенно разбросанных позах. Прошло очень много времени, мы это знали. Начали ахать и медленно шевелиться. Если человек к чему-то не готов, то после этого он начинает ахать, надо же как-то успокоить в себе самую главную учетную часть. Долго же мы летели.
     Мы оказались на косогоре, в светлой выжженной солнцем траве, в которой кое-где красиво виднелись большие камни. А рядом стоял большой двухэтажный сруб! Дом был средней высоты и совершенно новый! Бревна были только что подогнаны.
       Мы приподнялись и сели, но каждый уже держал в себе других и дом, думая, что все это значит и что делать? Мы поднялись и увидели у двери дома небольшого человека. Подходя ближе, узнали и наша сосредоточенность рассеялась: это был Свидетель.
     - Вы собираетесь проникнуть внутрь? - спросил он, когда мы подошли.  По нашим взглядам было видно, что "да".
     - Я понимаю, но это опасно, я уже пробовал, лучше этого не делать, - сказал он, вертя на тонкой блестящей цепи ключи.
     - Ничего. Открывай.
     Мы открыли дверь, и перед нами предстало дерево из тумана. Линии тумана рисовали вверх ствол, закручивались кроной, завертываясь внутрь. А в нас стал говорить голос: "Если вы войдете, то вас ожидает ваше Будущее".  Мы шагнули, и каждый исчез.
      "А, так это Будущее. Ну, ладно, - решила Таня, - раз что хочу..." И увидела, ее охватило огромное черное небо, и она полетела в нем вверх. Увидела Месяц, подлетела к нему, села на него верхом и стала раскачиваться. Качалась, качалась на нем в лирике настроений, чувствуя, что кругом вечность, что под ней покоренная полетом бездна, прыгнула и полетела, ей встретились кричащие красные чайки, потом ее старушка-вампирка на пляже /где же ей еще быть/, что с ней делать - на ринг, партнером-старичек /тот выдержит/, пускай подерутся, им полезно, а то куда энергию девать, не на очередь же... в КАЗИНО. А судить будет мой тренер из яхт-клуба, он много говорит, прямо как судья, вперед! Вокруг собрались Кассиус Клей, Марчелло Мастрояни держал в режиссерском чемодане Федерико Фелини - видно было голову, и она все видела. Подбегали купающиеся, лысый следопыт говорил своему помощнику /бывшему Дроводубу/ в таком же виде: "А, это та, пироженица!" шли они в обнимку со своими париками. Старушка на ринге пыталась защищаться, а потом ударилась в брейк, где позвоночник вихлял за всеми ее изгибами. Пришел ишак и съел старушку. Марчелло Мастрояни тут же сел, обнял улыбающуюся девицу в загаре, чтобы не было стыдно, открыл чемодан, голова Фелини так и осталась, а его фигурка превратилась в бутылку Рок-Рома, он стал ее пить, это оказалась неочищенная нефть, он стал чернеть. "Его Девушка" сказала: "Я тебя еще больше люблю... ты такой же, как моя зависть...".  Бабочка, ставшая девочкой Асэлью, скромно заходила в каждый университет, и к ней выбегал его ректор вместе с деканами, и эта горстка испуганно падала перед ней на колени и, ломая руки друг о друга, просила поступить именно в этот Университет на... международные сношения. Но Асэль топала ножкой и говорила: "А те-епе-ерь я поступлю на все факультеты э-э... не помню как они называются. И вы мне будете... отчитываться, как я учусь! А я пойду дальше". Придя в следующий университет, кинувшимся ректору и деканам, которые тряслись своими бородками, она сразу сказала: "А у вас я буду преподавать... экономику". "Но мы не осилим!" - ослиным голосом дрожал ректор. Всмотревшись в него, Асэль сказала: "Я осилю". Не осиливая более никаких возражений, ректор забубнил: "О-о, с-сила!" - беспринципно ломая себе руки.
    Сверчок, выиграв в шашки у Шурика Дыбмана, в соседней зале защитил докторскую на звание чемпиона мира по математике. Квалификацию подписывал Исаак Ньютон.
      А могиканин увидел, что он один в своей квартире, родителей нигде нет... и уже не первый год, а вокруг силуэты девушек в прическах панков. Каждая была изящна и застыла в своем изгибе. Могиканин подошел к одной, она обернулась - он увидел Наташу! Пошел к другой, коснулся плеча, она обернулась - Наташа! Побежал к дальней - Наташа! Они все были красивые, смелые - и все Наташи! Он стал разглядывать укрепленный врагом пейзаж, одевшись быком, задел хвостом дерево - пейзаж упал в море и стал растворяться, выпуская пузыри, из него поднялась заросшая голова Посейдона, и, ткнув с досады золотым трезубцем воду, он загудел: "Опять воду мутишь, проныра!"
       Следопыт ходил по пуховой кровати и разглядывал на ней свои следы, тут же ступал еще раз, чтобы был еще след, вытащил кровать из бассейна в озеро, поставил грот-марсель и поплыл, за ним оставались его следы.
      Леша был брит наголо и кимарил в медитации в одежде самурая на леднике, положа в изнеможении руки на электрогитару, ниже проплывал туман, парящий по хребтам Тибета. Чтобы он не упал, с одной стороны его поддерживал Джон Леннон в темном смокинге, похожий на китайца, а с другой - Катя 1-я, улыбаясь грозовой улыбкой всем воображаемым мужчинам. Поодаль стоял Саша с этюдником и рисовал с них картину "Первый день с Помпой", но почему- то там было синее море и ни одного корабля. "Хы-хы", - говорил Саша, выводя новую линию, из которой выбегали в синеньких капюшончиках от мороза гномики, бросали изумленный взгляд на быстро выросшего родственничка, теперь, из-за трудностей с устройством на работу, работающим волшебником. Говорили ему "хы-хы" и убегали. А вокруг них сидели лаоцзытики и смотрели на пиршество впечатлений. У каждого был такой же красивый лоб, как у их папы - Леши.
       А Хранитель достал, наконец-таки, Вере тигра, но он был м-а-аленький такой, как ручной. После этого посадил всех в 15-ти местный микроавтобус "Юность" с видеопрограммами "Жизнь группы" и увез до Хан-Тенгри. Восходил на нее за руку с девочкой в шарфе, а связка болталась за ними, и Хан-Тенгри дрожал и утрамбовывался под его новыми ботинками. А когда дошли до вершины, он сел на трон и молвил: "Все, мной восхищаться!" Стал главным судьей и судил по-справедливости: выяснял кто прав, как Пан Тун, а потом говорил ему тихо-тихо: "Ты спросил "как я смог, кем я стал, кто я был", я сказал без запинки...ну, а ты повторил..."
     Тане надоело, наконец, развлекаться. Да и какой-то страх вызывали такие развлечения: все делаю что хочу и это пугает. Какой-то фон испуга. "Это Будущее мне не нужно. Это Будущее мне не по зубам. Здесь нет гармонии. Во мне с ним нет гармонии. Это выход от испуга. Меня напугали - я вылетела в мечтах в это. И вот оно пережито и - не то!"
      Она очнулась в избе. Ни ногой, ни рукой не в силах пошевелить, и думать не может, не то что говорить. Только смотреть на ровные изгибы бревен, лавки... Постепенно появились все и можно было двигаться и даже говорить!
     - Неприятно, - сказала Таня.
     - Что? - спросил затихши Леша.
     - Я там, когда была... поняла. Люди придумывают себе что делать - ходят за занавесками в магазин. И им, именно, такие, красные, нужны, пишут книги - ведь это одиночество. Я это запомнила, мысль была, когда на месяце раскачивалась. Одно и то же, одно и то же. Писатель пишет - он хочет забыться, отвлечься от одиночества. Кому он нужен? А пишет - отвлекается, или на жену, разговоры с ней ни о чем - отвлекают, и становишься уверенней как-то. Потому как знаешь, что ты один, а отвлекся, связался с женой, друзья появились, когда увидели, что ты пишешь, то есть, совсем другие люди появились. А почему они появились - "почитатели таланта"? Почитать можно роман. Нет! Они тоже отвлечься хотят от одиночества. Он открыл, что "он сам" есть и хочет слиться с другими, а признания других, своих ошибок нет. И отстранился, а тяжело одному, когда чувствуешь, что один.
     - Когда ты кому-то нужен, то недовольно так отвлекаешься, думаешь, "ну, зачем это" и идешь с нытьем внутри.
       - А когда сказал так, тебе нужен кто-то?
     - Да. Одиночество - как ненужные границы, - сказал следопыт.
       - Что-то плохо.
     - И не нужно отвлекаться на Гете. Нужна картошка, которую вместе готовишь. Те, кто отвлекались от однообразия на одно, другое, третье, и там успевали находить себе содержание, то есть удовольствие - облагораживались и им было интересней, захватывающе свободней.
     - И они сердятся - как бы связываясь тем с детством, когда их любили, и они не были одиноки чувством и не создали еще одиночества, не умудрились отстраниться.
     Во время поисков искренности с самим собой появилась девочка, маленькая, с правильным лицом и аккуратными ножками, в коротком платьице из сиреневых цветов.
     - Акай! - крикнула Таня. Получилось это как из далекого мира.
       Акай только посмотрела большими красивыми глазами на сестру. Она была как бы здесь, но совсем в своем мире, и он, светясь, еще не спал с ее плеч. Она колебалась: идти ли к Тане или остаться в своем.
         Появилась еще одна девочка - повыше, постарше и чуть потолще. Лицо отдаленно напоминало потустороннюю человечность и какую-то нераскрытую искренность. Щечки были естественно надуты, а глаза, как подарок - смотрели на все исподлобья. Она молчала, только взяли Акай за руку. Девочки молча понимали ситуацию, но никому об этом не говорили. И никто их не спрашивал, самостоятельного ощущения было много и так. Даже имя не решались спросить.
      После молчания, в котором мы искренни, оттого и чувствуем вечность, оттого и больше понимаем, пришелицы заговорили:
     - Я ей верю и люблю, - и Акай заплакала в другую девочку, - но никогда ей об этом не скажу!
          Стало больно до чего это была правда!
     - Я ее люблю, люблю, она во мне, но она не моя, ну, что мне делать! Я ведь могу любить отдельно. У меня есть чувства мои. Они на островке, во мне! - она рыдала. Может быть, слезы искупляют вину другого за то, что он любит, но не так. Мокрые слезы горячей мольбы лились по щекам девочки, лились по ее душе. Она хотела остаться одинокой, чтобы обрести себя.
       Таня не смогла подойти к ней, ее ломало. Она с мольбой смотрела на меня.  Я подошел к девочкам.
     - Акай!
     Она, вся скрюченная, в слезах, открыла лицо мне и прильнула вся-вся ко мне и зашептала:
     - О-о, как мне хорошо... с тобой! Никто не мучает!
      Как мы чувствовали друг друга! Я видел как ее мир растекается на равнине, на бесконечной равнине желтого света! Как ей там было хорошо, в этой перине, где можно подпрыгивать и не приземляться, а медленно опускаться в свои мечты, которые не имеют никаких человеческих форм - они синяя ткань чудесного. Она таяла и растворялась в нем, обретая себя, ту, которой не давали жить, дышать этой гармонией упоения. И незаметные ноги и руки растворяются, от тебя остается только счастье, за которым здесь не разрешат охотиться, и он поддерживается и растворяется этим ничем, счастью не нужна поддержка, ему нужен толчек принятия!
      Все смотрели, только веря в то, что происходит. Акай опустила одну ручку сбоку, прижавшись ко мне. Мы стали одним целым и смотрели на все единым ощущением. И тут ее прорвало:
     - Милые мои, хорошие и любимые маленькие взрослые. Я долго думала и теперь только поняла, что не то... не так надо было думать, а через любовь и все спокойно, спокойно. И все будешь знать... о себе. Какая ты в огромном звенящем мире, как... как в воде раковина.  Я чувствовала до этого одиночество, меня отстраняли, а я рвалась. Куда? Сама не скажу... в стенку, в белую полупризрачную стенку, думая, что она когда-нибудь поддастся. Я верила, что она поддастся. А что за ней? Ничего... ничего интересного! Это я поняла сейчас. Я вижу! Но надо было прорваться!
       Все онемели.
     - Как в сказке, - сказал, наконец, следопыт.
  - Значит не нужно прорываться? - грустно спросил могиканин и опустил голову, не выдерживая напряжения воли.
     - Да, не надо! - сверкая и переливаясь воскликнула Акай.
   - Наше одиночество - это тот выбор, который предложили родители, а мы им поверили и приняли? - тихо, нерешительно двигался следопыт.
      - Значит, они сами не знали, что выбирать, но им надо было что-то нам дать и они подсунули, что было, - сказал Хранитель.
     - Потому-то так скучно было в Будущем. Вроде бы, все получаешь, чувствуешь, видишь, что пожелаешь, а нет чувства удовлетворения, - задумался помощник следопыта.
     - Выходит, надо всем вместе быть в Будущем. И я же там все делал, как хотел, не думая о других, - сказал подвинувшись Сверчок, - так вот откуда такая скука! Вроде мечтаешь, мечтаешь, а дальше чувствуешь скуку и не знаешь как от нее отвязаться. Мне даже говорить не хотелось, после того, что я сейчас видел.
     - То Будущее создано одиночками, и мы в него попали. Какие плоские мечты!      
     - А почему они туда попали?
     - Потому что не боролись.
     - Хоть кто-нибудь бы сказал, что надо бороться, я же об этом думал! - опечалился следопыт.
     - Хоть кто-нибудь бы сказал, что не хочет более слабый стать сильнее, как более сильный. Для этого нужны усилия, а не только мысли об этом, - возразил ему помощник.
     - Я пыталась туда попасть, в то Будущее, но только начала собираться, мне как-то это не удавалось, - впервые сказала вторая девочка.
     - Да, мы, наверно, поверили тому, что нам говорили. А ты - нет.
     - А что это за равнина? - глянула в окно Княгиня.
     - Это гора "Зеркало", - ответила девочка.
     - "Зеркало"? Странно... Гора? - протянула Княгиня.
     - Я больше не могу так! - Таня вскочила.
     - Может быть, попробуем, прогуляемся там? - тут же предложил Хранитель.
     Мы вышли из дома. На природе было совсем иначе, но волшебство оставило свои прикосновения в нашем настроении. Все дышали какими-то волнами с привдохами, было какое-то переполненное дыхание.
    Сколько выбирал глаз была равнина с понижениями, в которых висела тень, и повышениями, на которых высох луч света. Любопытство повело нас в путь. Когда идешь, начинаешь думать иначе и настроение прихватываешь иное, как будто в тебе что-то движется, как будто идет в тебе мысль по этой же равнине и делает такие же усилия.
     - А как тебя зовут? - спросил Хранитель девочку.   
     - Тота. Я давно многое вижу, но не думаю об этом.
     - Давно? А ты видела Фараона? - вдруг задал странный вопрос Хранитель.
     - Да. Мельком... Он уходил с толпой... Скорей убегал из пустыни.
     Все прислушивались к разговору.
     - А ты почему не пошла?
     - За ним!? Зачем, я парю. Я парила и мне ничего не надо было более. Я думала, что больше и не надо. Я была богиней, что может не есть, как смертные Фараона, потому парить и помнить! Но завидовала сестре Тиде - она ведь Хозяйка Вечности!
     - А-га. Я, кажется...нашел...нить... Вижу. Я тебя почувствовал. В тебе есть древнее... Потому у меня возникли такие вопросы. Ты мне знакома...ты летаешь!
     - Я тебя видела. Ты собирался что-то создать и поэтому тебе нужно было подчинение толпы людей, а для этого нужно поклонение. Но ты перестал бы любить, если пересилил себя... Так сказала Тида, я ее не люблю, но она мудра, поэтому ее приходится слышать!
     - Она ошиблась. Я вспомнил. Давно-о это было. Госпид-я, как же интересно туда падать!
     - Я хотел помочь землям Фараонов, я чувствовал любовь к этим просторам и я начал верить, что есть сила, у меня сила, вступить сюда!
     - Да, так вот чем ты мне нравился!
     - А, так это Тида сожгла свиток...!
     Тота сразу замолчала, наклонив голову. Как раз в это время мы увидели начало вытоптанной среди сухих трав тропы. Мы встали на нее.  Впереди появились две высокие женщины чуть ли не в два раза выше нас, с маленькими головами, в белых тончайших туниках. Не смотря на кажущуюся их внешнюю воздушность, от них не чувствовалась легкость. Они шли по обе стороны тропы и о чем-то спорили. Они не располагали к себе и в них чувствовалась сила. Невольно сравнивая силы, мы чувствовали, что не справимся с ними, но шли. Увидев нас, дамы резко замолчали и посмотрели на нас. В их взгляде было что-то холодно-зловещее.
     - Ах, вот она! - отыскала правая Таню, подбежала, выхватила ее, как пушинку, из нас. Все было сделано легко и мгновенно, никто даже не сделал движения.
     - Долго я от тебя не буду чувствовать уверенности! Почему ты ей только иногда даешь глоток свободы! - трясла она ее на уровне своего, как выточенного, вытянутого волевого лица с непреклонным взглядом.
     - Но так нельзя, - растерялась другая. Ее черты были мельче, никак не объединялись в одну гармонию лица, она все время, как бы спохватываясь, судорожно делала вздохи с звуком "а-аз" и трогала край светлого локона у лба, как будто он сейчас отвалится, - надо подумать, ты не учитываешь чувства!
     - Как не учитываю, я им, наоборот, даю простор, дорога открыта!
     - Да, но чувства принадлежат другим настроениям, в нас есть и другое, когда его ценишь - так приятно!
     - Так другое ведет к другому пути. А в результате бездействие!
     - Я не знаю, но это приятно...я совсем запуталась, - сказала, сникая, левая.
     - Ну! Ты-то как думаешь? - взглянула правая опять на Таню неизменным взглядом.
     Таня была ошеломлена. Видно было, как в ней борются чувства, но выговорить она не в силах была ничего от шока.
     - Пойдешь с нами? - стряхнула ее правая.
     Все итак были ошеломлены, что выражалось в изумленных взглядах, застывших на них, а теперь и дух перехватило: Таня кивнула!
     В тот же момент девы взмахнули туниками, и ветром смахнуло Таню на землю - они растворились. Никто не в состоянии был переварить ситуацию, хотя, мучаясь, пихая ее внутренне в лазейки сознания - слишком мало было сил, дамы держали всю ситуацию.
      - Б-б-в-в-у, - потрясла головой Таня, широко упершись пальцами в почву.
     Потом помогли ей медленно встать. Мы подняли головы-перед нами была гора!  На горе сиял серебром буддийский дацан. Мы поднялись к нему, прошли между колонн входа и увидели в приглушенном свете зала монаха. Он пел мантру:
     - Днем мучают себя, что надо делать задания, ночью зато их делают; себя не помнят, зато помнят касающееся других; себя любят, зато не любят родителей; знают, когда плохо, но не радуются, когда можно радоваться; того, что рядом, не видят - видят хорошо то, что вдали; своего взгляда нет, зато пользуются взглядом других; страдают не от своих решительных действий, а от того, что ничего решительного не делают; лицо немужественное, зато считают, что мужественны; верят, а того, во что верят, нет; ночью лучше бы спать, а они не могут улечься; думают, что отдыхают, а не знают, что такое отдых; ценят крохи времени, оставшиеся от дня, а не ценят времени своих дней; думают, что они умны, а их обманывают старшие; утру надо бы радоваться, а они не хотят вставать; вокруг жизнь, а они не видят; все должно быть обращено к сердцу, а у них к удовлетварению плоти; видят себя, а не видят /настоящих/ людей; в себе видят хорошее, а оно ничего не дает хорошего; богатства у них нет, а они не хотят узнать, как его получить; деньги, которые могут получить, не получают, зато тратят те, которые им не принадлежат; ничем не больны, но справки по болезни имеют; еще не работали, а чувствуют усталость; делают такое, что еще никто никогда не делал, и не делают такого, что делают уже давно, -
 даос печально передохнул,
 - хотят быть самостоятельными, но смиряются с мнением взрослых; радуются, когда видят друзей, а с ними не говорят; любят поспорить, а не спорят; считают, что у них все есть, а не видят, что ничего нет; надеются, что все впереди, но думают, что им это кто-то сделает; тревожатся, когда не из-за чего тревожиться; слушают того, кого не надо слушать; жалеют мелочи, а большого не видят; хотят поскорее стать взрослыми, а молодость не ценят; любят кого-то, но он должен быть всегда на расстоянии; нравится не человек, а свой образ об этом человеке; сами красивы, а считают, что уроды; считают, что у них нет талантов, а сами проявляют талант.
   Монах замолчал, опустил бритую голову, свернул свиток, ступил назад и провалился, за ним что-то грохнуло, а на ярком полу остался валяться его свиток. Он колыхнулся и загорелся.
                Бумага умирала.
                Сначала она почернела,
                Затем стала седеть,
                Потом сжималась,
                Скрипела.
                Ей жить хотелось,
                Но она умирала
                Медленно и глупо.
                Потом рассыпалась,
                Стала пылью.
                И ее тут же развеял
                Ветер...
 

   
     Воцарилась тишина.
     Вдруг храм дернулся, задрожал, за-ше-ве-лил-ся, и мы почувствовали толчек, стали подниматься вверх. Все растерялись, кинулись из дацана, но отпрянули перед дверью.
     - Там пропасть!
     - Мы поднимаемся!
     Еще один толчек рванул нас вверх, все качнулось с гулом.
     - Смотрите! Мы как на башне, и на ней появляются новые сегменты-кольца от нового толчка. От толчка на сегмент мы поднимаемся выше! - кричал в каком-то шуме следопыт.
     С новым толчком треснула поперек белая колонна и слетела, уносимая вниз своей тяжестью, свод лопнул и накренился, с новым толчком еще больше поехал вперед, увлекая соседнюю колонну, как привязанную гантелю, вылетели стекла, смялась узорная рама, теперь похожая на открытый зев гигантской анаконды, а ее глазами стали фонарики-светильники по сторонам, со следующим ударом из них хлынул свет, треснула вдоль статуя Золотого Будды, качнулась его поднятая рука, закрывающая энергетический меридиан, со следующим ударом его глаза как бы открылись от фиолетового света, который при любых других случаях был бы приятен, а здесь зловещ, и с загадочной улыбкой создавал странное сочетание, до тупости непонятное, но, уставясь, о нем каждый думал, ковры по стенам заходили, поперечная балка треснула с гудящим звоном трубы, уносящимся в свист, один ковер частью сорвался со стены, она трещала и сыпалась, другой, с подушками у алтаря, сполз, как спрут, вниз, оставляя растерянными подушки на зловеще-блестящем полу, пол накренился, как будто мы были на верху Пизанской башни, и что-то выдохнуло, конструкция осела и замерла.  На мгновение все стихло. Подул сильный ветер, охвативший все небо и наш слух. Закаркали вороны. Эхо куда-то уносило их голоса. А они как бы приближались и были рядом с плечами. Нас передернуло, все сцепили руки. Померкли последние светильники. Кругом была ночь. Никто не хотел говорить. Наконец, следопыт отдернул оцепенение и подошел к краю. В его шагах было что-то не его.
     - Здесь ничего нет... Вообще ничего. Ничего не видно.
     - Кругом тьма, - подтвердил подошедший Хранитель.
     - Э-э, ой! Смотрите!
     Там, где должно было быть небо, летел, переливаясь ярким желто-красным огнем по краям, зеленый дракон. Зрелище притягивало к себе все внимание.  А Дракон медленно приближался к нам, как бы давая время подумать. Долетев, наконец, до нас, он сел на то темное чем было все вокруг, на нашем уровне, и посмотрел. Огненные глаза Его удивили мудростью. Он знал.      Мгновение Он молчал. Было ясно - Он знает нас насквозь.
     - Я-а-а!!! Спрошу-у-у у вас один вопрос-с, - грохотом зарокотал его беспредельный глас.
     - Чего-о-о вы хо-т-и-те?!
     - ... Другой  жизни.
     - Ха-ха-ха-ха! Вы ошиблись...от-ве-том.
     Мы увидели Его медленно раскрывающуюся пасть, там, внутри далеко-о что-то сияло. Огненная пасть открывалась до невероятных размеров, и...мы исчезли.





                Ч А С Т Ь  II

    Изгиб берега аккуратно выложенный камушками живет в соседстве с морем. Что между ними общего? Только грань берега, обливаемая настойчивыми волнами. Они проникают меж песчинок гальки и на время застревают в их количестве, ничуть не изменяясь качеством в этих мелких границах. Потом утаскиваются в стихию волн, совершенно безучастные. И так повторяется все время. И время уходит на это все.
    С песчаного берега, тихо набирая высоту, поднимаются холмы. На фоне бело-красноватого песка и холмов темно-зеленые деревца туи, твердыми душистыми веточками смотрящие в Солнце. Синеискрящееся небо усиливают белые чайки, медленно требующие свободы. Почти у самого края, которое может цапнуть море длинной волной, брошены два человека.
   Новая волна с шелестом поднялась из однообразно колеблющегося простора нежной мерцающей синевы и с шумом понеслась на берег...потом оттаяла, скользя вниз, не задев двух людей, а лишь по дороге перевернув рогатую раковину - та пуста, открыв рот. Еще одна волна повторила вынужденное усилие предыдущей, а, может быть, ошибку - не дотянулась. Их было всего 48, а может быть это была одна и таже, собирающаяся все время с какими-то настойчивыми силами и идущая вперед и на мгновение закрывающая захваченный берег, а потом в каком-то мирном спокойствии растекающаяся назад, отдавая то, что с трудом было захвачено. Так они шумели целый день.
  К вечеру, когда кажущееся темным синее небо, действительно закрылось первой синей тенью, одна чайка, крича что-то несусветное, повернула голову в сторону двух недвижимых фигур, невольно долго загорающих на Солнце, и, описав полукруг, села на мокрый песок недалеко от них. Но новая волна накинулась на нее, вспугнула. Чуть пролетев, она лениво села на сухой песок и опять посмотрела на фигуры. Они не двигались. Немного раскачиваясь, птица прошла к ним, замерла. Потом взлетела и исчезла. А на песке все живее обозначались тени с каждым уменьшением солнечного света. Они все больше наполнялись содержанием жизни, становились глубже, изобретательней в устройстве, просыпались новые и начинали ползти. Сумерки выпустили некоторые звезды, которые тут же начали подмигивать. Подполз откуда-то туман. Пухленькие обрывки, медленно паря, плыли над берегом. Собрались испуганно-трепещущие вокруг фигур, силясь их поднять, но они были слишком взволнованны, чтобы эти усилия удачно исполнились. Двух попыток было им достаточно. Они медленно разлетелись и стали искать других развлечений, щекоча раковины, пугая их изнеженных обитателей. Придумать же такое - живой язык! Постучать по панцирю, пусть попрячутся.
    К рассвету пуфики тумана устали и, шурша, сникли росой на камнях и раковинах, как изумленные прозрачные пуговицы, слетая от движений на этот задумчивый язык. Рассеялась темная ночка. На горку вскочил испуганный рассвет.
    
   Утром проснулись только чайки, волны и легкий ориз, протянувшийся по волнам, деревья так и продолжали стоять. Чайки устроили пустой базар, а волны переменили тактику - они разделились: одна стремилась к одной фигуре, другая - к другой. Но их стало вдвое меньше. Они собрались и принялись за свою работу. К вечеру последняя волна своей пеной обдала и ту и другую фигуру, и... они зашевелились. Все затихло...

  Одна фигура приподнялась не без труда и полуприкрытыми безразличными глазами смотрела на песок вокруг, увидела другую фигуру, делающую неловкие движения, лицо у нее сразу прояснилось. Это был могиканин, второй - Хранитель.
     - Ты живой? - проскрипел могиканин.
     - К-кажется.
     - Голова тяжелая.
     - Все тяжелое.
     Могиканин сел на песок с большим трудом и затих, уставясь на затихшее море. Оно было тяжелым от своей темноты. Хранитель струдом укладывал себя в удобную позу, так и лежал, только открыл глаза и смотрел в другую сторону.
    Прошло много времени. Могиканин недвижимо смотрел на огромную темную гладь воды, на наполненное темно-темно-синее небо с пульсирующими звездами. А Хранитель едва различимый не то лежал, не то и вовсе уснул, не было видно.
      Вдруг Хранитель сказал:
     - А ведь первый раз сплю. Почему мы там не спали...нигде. И не хотелось спать.
     - Ага. Также как и есть. А сейчас...не очень, но хочется, - он оглянулся, - может здесь есть что-нибудь натуральное?
     Оба замолчали.  Потом тихим голосом Хранитель сказал:
     - Как тебя вижу - представляю твоих родителей: держат тебя так, чтобы ты ничего не делал. Это не жизнь.
     - Но я им обязан жизнью. Помолчал и добавил:
    - Мне приснился странно...Я паж у Жанны д,Арк. Она идет и звенит латами. Вокруг светлые залы с золотой вычурной отделкой. Она подходит к своему белому креслу, переодевается, снимает доспехи, свое белое платье. Я это вижу. Оно небрежно спадает с кресла. Одевается в мужчину. Потом...учится...ее никто не узнает, она - мужчина. Получает духовный чин... Потом становится настоятелем монастыря... Какие-то люди в плащах - ее свита. Потом умирает кардинал...и она становится кардиналом!
 - Интересно...ведь католики ее и растерзали. Странно...переодевание...такой результат.
      Долгое молчание.
     - О чем ты думал, когда Дракон разевал свою огненную пасть? Наконец спросил Хранитель.   
       - О том, как...мелок я, бездарно...слабо прожил жизнь.
Она сжалась в крупицу... И что Дракон умный. Но не было страшно. Спокойно даже.
     - Да. И сил нет, поэтому умираешь... И ничего не сделаешь, чтобы остановить то, как человек разрушается. Он сам, ведь, идет на смерть, незаметно, несобранностью, - сказал Хранитель.
     - А когда все рушилось? - спросил он.
     - Ой, - передернуло могиканина. Он задумался.
     - Да, я, вообще, ничего не думал... Я считал толчки, их было семь. И они были как удары пульса. Как толчек сердца так толчек подъема.
     - Какой ты внимательный.
     - А всегда в важные моменты о ерунде думаешь...а в неважные - о важном.
     - Да. Когда Дракон разевал свою пасть, я не мог ни о чем думать, я только уставился на этот огонь у него в пасти.  А что ты помнишь?
     - Ничего... Боюсь думать. Со мною было что-то не так. Я еще подумал, что хотел летать...или освободиться...от груза. А потом я был сразу везде и выше и одновременно в разных местах что-то делал, и меня тянуло...я торопился везде успеть, сжимался со страхом...
     - А я вспоминал равнину в это время. Я как бы чувствовал, что я так широк и безграничен и в тоже время в этой темной точке - в одной точке, - унесся в воспоминания Хранитель.
     Потом спросил:
     - А что ты имел ввиду под "новой жизнью"?
     - Да, та мне надоела, мучила меня. Я считал, придумал, что есть новая.
     - И я тоже в это иногда верил... А как мы умирали. Я представлял, что это будет торжественно. А тут так.
     После молчания Хранитель продолжал:
     - И еще надо разобраться, где там было Прошлое, где Будущее?
     - А мы сейчас где?
     - Да, тоже верно, - опять как бы спохватился Хранитель, - где мы сейчас. Это и есть Настоящее?
      Могиканин посмотрел вокруг, не видя за темными очертаниями ничего, и пробормотал:
     - Вот, раньше я бы в таком месте испытывал бы тоску и одиночество. А теперь что-то не так, чего-то не хватает.
  - А мне часто чего-то не хватает, если начинаю задумываться, - сказал Хранитель.
     - Да. И вообще, все чего-то не хватает в себе. Какой-то неполный. Все хочется чего-то извне что ли? Я поэтому и думаю от того, что не хватает. Или нас так воспитывают, что еще что-то надо. И мы потом так же думаем, - продолжал Могиканин.
    Боясь догадываться дальше, а только испытывая чувство догадки, оба уснули.
    Пульсировали как сердца звезды. Они стали больше. На них обращаешь теперь внимание, так как смотришь на что-то живое, движущееся, а фигуры застыли на пол пути к ощущаемой ими свободе и не были сейчас интересны.
     Море стало совсем ровным. Из него появилась волна, как склоненный в балдахине человек, и он, опустив в гладь моря голову, взгляд и мысли, сказал:
                Я наверно не жил
                И не с вами, ни с ним
                Я на верном пути
                Как печально мне с ним
                Я не верю границам своих неудач
                Мне навеял тоску
                Моих мыслей палач
                Почему я не там
                Где людей этих боль
                Оглянуться не мог
                Нечем им мне помочь
     Вздохнул. Его вздох эхом унесся куда-то вперед, по куда более твердому направлению чем он сам. А человек осел, стал меньше, шире захватывая гладь, которая его и создала, и расплылся без шелеста и шума. Все застыло, не шевелясь и на рассвете.
    
     Зашевелился Могиканин, и опять сел, глядя вперед. Что он там хотел увидеть? Когда хочешь ведь не видишь этого. Подвинулся Хранитель.
     - Никак не могу привыкнуть к этому месту, - сказал Могиканин.
     - Все здесь теребит и не успокаивает. Все не становится знакомым.  Хранитель молчал.
     - Надо бы поискать поесть что-нибудь, - наконец сказал он.
     Они встали, медленно потянулись и пошли к виднеющемуся холму и туям. Шли они долго. Подошли к туям - ничего особенного - зеленые веточки с маленькими шишками, на вкус горькие. Они их есть не стали. Начали подниматься на холм - запело море тихо-тихо. Его песня собиралась в слова:
    
                Мгновение. Вечность.
                Постигнуть не можешь
                Мгновение. Вечность.
                Прошел - Они скрылись
                В себе остается заметить
                Все тоже. Не можешь
                Не видишь. Уймися. Замрите.
Песня поднялась в небо, и из него появилась парящая на шаре Фея в синем и, подлетая к ошеломленным путникам, пела:
    
                Говорят о том, что все равно
                Идут куда? Туда, где темно.
                Встречают тех, кто тоже в бреду.
                Куда идут? Куда идут?
    
     - Да надо просто вытащить туи, - сказала она. - Вот смотрите. Фея взялась прозрачной хрупкой рукой за макушку туи и потянула вверх. Туя плавно, но не быстро стала подниматься, ствол все вытягивался и вытягивался из песка, и песок тем временем на большом расстоянии вокруг туи стал оседать, как будто пропадать изнутри.
     - Интересно, - удивленно смотрел Хранитель. От удивления и усталости ему не хотелось ничего делать.
     Могиканин молчал, потом посмотрел на Хранителя.
     - Ну надо ж помочь, - Могиканин вопрошающе посмотрел на Хранителя, Хранитель взглянул на него, но ничего не сказал, сел и молча смотрел на Фею. Она делала свое дело с удивительным упорством.
    Горизонт стал падать. Из оседающего песка стали появляться углы ступени...пирамида! Хранитель и Могиканин очутились на каменной площади. Правее возвышалась серая пирамида с плоским верхом. По ней, легко паря в каждом движении, спускался мальчик. Дальше стояли трапециями платформы, на них что-то делали люди, они разговаривали.
       Мальчик уже слетел к ним, говоря:
     - Вы идете. Это Город Великого Направления. Через Дракона вы проникли сюда. Но он не ваш. Вам идти, - и он показал рукой куда-то вперед и правее. - Тогда я до вас не добрался. Вам идти туда.
    Ни Могиканин, ни Хранитель ничего не спросили. Рядом с мальчиком было так хорошо, таяло в середине живота и было понятно что-то чувствами, наполненными от него неизвестной никогда ранее уверенностью. Хотелось быть рядом, слушать его, от чего чувствуешь себя совсем по-иному, становишься себе интересным, и слушаться.
     Они пошли в указанном направлении, удивляясь широченной каменной дороге и увиденному. Каменная дорога тоже что-то давала, это было прекрасно как утро и уверенно, как мечта.
     Вдруг они почувствовали, а потом увидели толпу людей, стоявших с краю каменной дороги. В них чудилось что-то знакомое. Хранитель и Могиканин шли дальше, приближаясь к ним. Только подойдя вплотную, они узнали Асэль и Княгиню, Сверчка, Следопыта и Помощника, впереди стоял Свидетель.
     - Как нас ма-ало! - только и сказал Хранитель.
     - Как вы-то здесь оказались? - спросил, глядя на всех, Могиканин.
     - Ну, как как? - недовольно возразила Асэль. - Ты же не знаешь как ты сам-то здесь очутился!
     - Почему? Мы были на острове.
     - Острове? - заинтересовалась Асэль.
     - Да. Мы видели вдали, когда проплывали, остров, - сказал Сверчок. - Вот с кем я плыл не помню...на галере.
     Все заинтересованно посмотрели на Сверчка.
     - На галере?
     - Да. И остров был вдали, а над ним что-то красное и фиолетовое. Он мне еще мешал. Я что-то чувствовал, а он мешал. Зачем он там.
     - Не помню никакого острова и никакой галеры, - прошептала Асэль.
     - Нам мальчик с пирамиды показал этот путь, мы шли сюда и встретили вас, - сказал Хранитель. - Наверно, надо идти дальше.
    Никому не хотелось ничего выяснять и все пошли по дороге. 
    Дорога стала совсем широкая и вдруг исчезла. Вместо нее впереди были камни - глыбы темного цвета, угловатые и бессмертные. За ними ниего. Осторожно заглянув за них, путники увидели ниже пропасть, дымящуюся туманом, в которой застрял огромный кусок скалы. Ее острые края упирались в скаты пропасти. Стоял гул от потока страшной силы, ревущего значительно ниже под ним.
     - Я пойду туда, - показала на камень Княгиня.
     - Как мост, - выглянул Сверчок.
     - Не знаю. Как хотите, - сказал Хранитель. Он молчал, рот у него был открыт. Он был растерян.
     Княгиня быстро спустилась на камень, даже не проверяя прочность его посадки. И вдруг на камне появилась фигура в холщовых ниспадающих одеждах. На голове ни волоса, не считая центрального закрученного пучка, заколотого яшмовой булавкой завидной величины. Он был стар, лицо блестело. Он держал лопату. Откуда он появился никто не видел. Как из-под земли, из-под камня! Он уверенно прошел по сырому камню к Княгине, ждавшей его в молчании, и сказал:
     - Каждый, кто был на мосту, должен брать лопату и его чистить, и дал лопату Княгине.
      Княгиня посмотрела на лопату. Она была из слоновой кости с очень маленьким квадратным совком, вся исписанная какими-то знаками: там было семь треугольников, в трех из них были змейки, три линии и два круга. От них стрелки показывали на перевернутый угол. За ним на расстоянии, утыканном точками, был круг, в котором было семь кругов.
  Княгиня долгое мгновение стояла, ничего не предпринимая, потом поскоблила мокрый камень. Она проскоблила его весь и остановилась.
     Остальные спустились вниз. Они не слышали, что говорил старец, но видели что происходило. Старец передал лопату Асэль. Она стала делать тоже самое. В это время Княгиня забралась на другой откос пропасти. За ней полезла Асэль. Потом все остальные. Старец исчез. Группа забралась на откос. Здесь по земле стлался розоватый туман и больше ничего.
  Первыми шагнули вперед Княгиня и Асэль и вдруг оказались в японских темных платьях, опаясанных белым широким поясом, глаза стали уже.
     - Пошли, Сяо Мэй, - сказала одна другой.
     - Пошли, Мын Фэй, - ответила ей та мелодично.
     Они поплыли, взявшись за руки. Стали уменьшаться до пол человеческого роста, потом стали совсем маленькие. Вот прошли линию Первой Сестры. Вот прошли линию Второй Сестры. Стали еще меньше, а идут.
   Шагнул вперед Хранитель и превратился в другого человека, даже имя сменил - стал Жэнь Тай-ну. Появились у него впереди большие деревья. Вошел он под их кроны. На них, как изогнутые кругом листья пальм, дремлют Бодхисаттвы и Будды. Вдруг Жэнь Тай-ну как закричит. Бодхисаттвы и Будды проснулись, сбежались все вниз. Спрашивают:
     - Что случилось?!
     - Это я экзамены сдаю, - сважничал Жэнь.
     Следопыт задумался и остановился, а Помощник заспешил вперед и стал Кин Кудом. Видит трава растет. Кин Куд стал ее рвать. Вырвал клок. Она большая, стебли как серпы, выше его. Берет он их ручищей и чувствуется в ней сила. А он говорит:
     - Я больше не б-у-у-д-у! - куда-то вверх.
     Свидетель нашел их своим чувством в усиливающемся тумане, который сомкнулся над их головами. Сквозь туман процеживался какой-то ранний свет, но не достигал пионеров. Они шли какое-то время, но это было трудно, не видя куда идти, и они остановились и сели. Стало казаться, что впереди поляна обрамленная толстыми низкими деревьями, а на ней выделялись камни. Глядя на них Хранитель вскрикнул:
     - Я вспомнил! Мне Могиканин рассказал свою судьбу. Он рыл проход в почве и вылез среди деревьев. Они гудели и шатались из стороны в сторону. "Ты наш" - схватили его двое и чуть не разорвали, с такой силой он был выловлен снизу вверх к облакам. Он видел синее небо и кучи облаков, а был сцеплен ветками, как дернется - тут же впивались они в него, что больше и не хотелось. А небо рядом, его можно видеть все время, каждый раз дышать. Из тех двух стволов, ветками которых он был схвачен, раздались надтреснутые голоса: "Ты теперь бобер. Никто не знает, кто ты был раньше. А теперь ты будешь бобром, с головой бобра, которая все выполняет правильно, с ценной шерстью и хвостом для лавирования". А он молчал, так как не знал, кто он есть и кем он был, до того как деревья его поймали. Я очень этим заинтересовался и спросил, давно ли он там? Могиканин ответил, что не знает. Время там не хочется использовать и учитывать, так как не знаешь, что могло бы быть лучше. А когда так и не думаешь, что бы ты сделал. Никто же не пришел, не открыл, что можно что-то делать. Я его тут же спрашиваю: "А тебе надо, чтобы кто-то показал?" А сам думаю: "Деревья прямо как родители. Значит их кто-то заколдовал, но не так как нас. Я ведь что-то помню...жил в каком-то ином мире...
     Все, затаив дыхание, слушали Жэнь Тая. Чувствовали и его и свои попытки что-то вспомнить, после чего они оказались в столь необычных местах.
     - Ну, ты вспомнил?! - не выдержала Сяо Мэй - Асэль.
     Жэнь Тай-ну мотнул головой.
     - Так, так, - продолжала Сяо Мэй, - так эти плоды...в лесу от нагревания холодеют и такая у них тонкая, тонкая оболочка. Нагревание...холодеют... Значит от скандалов родителей становятся безразличнее, невосприимчивее дети! Им такие плоды легче держать. В них ничего не вложено, сердца. А потом он что-нибудь сказал?
     - Его отпустили вниз. Может быть, был слишком тяжел. Могиканин хотел уйти, но вокруг были стволы и пробиться было нельзя. Подсунули только Хомяка, но он его не понимал.
     - Ага! Другой вид.
     - А что это он говорил об искусстве Веры?
     - Я не знаю. Он говорил, что Вера - это девочка. Он видел ее раз. Может, она выпросила разрешения у стволов, девочкам это легче удается, и они расступились на мгновение и показали ей Хомяка. Откуда она появилась он не знает. Она была в синей рубашечке и юбочке в горошек, с косичками. Могиканин заметил, что она разговаривать не умеет на языке хомяков. Она сказала Хомяку, что очень хочет быть с ним рядом. А он не понял, посмеялся для приличия и уполз в нору.
      Всех услышанное опечалило.
     - А когда же Могиканин тебе это рассказал? - спросила Жэнь Тай-ну Мын Фэй - Княгиня.
     - Не знаю. Все выходит как из тумана, - ответил Жэнь.
     - Тос-с-с! - вдруг взмахнула рукой Асэль. - Я слышу голоса!
     Все зашуршали молчанием внутри.
     Откуда-то извне действительно раздавались голоса. Все повернулись туда. Можно было не идти на звук. Было так, как будто, туман, собравшись с силами, понес их на звук. Они приблизились к той поляне с камнями, которую едва различали до остановки сквозь туман. Там в кругу сидело 9 гномов. Они говорили, глядя на груду камней в центре их круга:
     - Таня никуда не вмешивалась своей обаятельностью и вот... стала морем...кого-то наказывают...
     - Что ж теперь говорить! Подойти к морю и сказать: здравствуй Таня! Давай здравствуй!
     - Как это вовремя с ней сделала Пыль Времени, воспользовавшись ее нежеланием бороться за себя.
     - Да, Амо говорил, что никогда не слышал от нее решения.
     - Ей очень хотелось выбросить камни привязанности.
     - Потом она хотела жить проще...
     - Что же ее Город?
     - Город, в котором хорошо, все покидают.
     - Ей, наверно, хочется кричать часто от отчаяния, от того, что она чувствует, это очень остро, это как бы не ее.
     - Девушкам не нравятся изменения, им нравится внимание.
     - А подруга Акай Тота, как шаль, недостижима дорогая тому кто будет с ней рядом.
     - Да, тяжело с тем, кто хочет, чтобы его понимали, а сам не понимает человека, который живет рядом.
     Жэнь очень притягивали гномы, и он зашевелился, чтобы быть к ним поближе и приятнее их слушать. Но получилось неловко и что-то зашуршало, посыпалось с стрекочущим звуком, гномы оглянулись, вскочили и побежали куда-то.
     На пустой поляне остались только камни. Издали никак не привлекая к себе внимания, вблизи они менялись внутри, там было движение, они светились зеленым цветом. Очень притягательны!
     - Ой, какая прелесть! - сказала Сяо Мэй и хвать один камушек, тут же она истощилась в зеленый камень с острыми краями, подлетели два желтых попугая, подхватили это клювами и понесли. Их тяжелый полет мгновение задумчиво провожали взглялом оставшиеся на поляне, а потом поспешили за Жэнем, который, не обращая внимание на камни, спешил за гномами.
     Гномы вбежали в какой-то проход между стенами и исчезли за воротами, находящимися в глубине между стен. Жэнь восхищенный остановился, ему теперь шла короткая стрижка и очень нравились огромные тесанные глыбы, из которых складывались стены и ворота. Его настигли остальные и стали оглядываться.
      - Зачем девочка взяла камень, - крикнул кто-то за воротами, кого не было видно, - это камни привязанности...
     - Что это за камни? - спросил Сверчок.
     - Если взять такой камень, то сперва ты будешь чувствовать удовольствие, а потом будешь привязан к чему-нибудь давно тебе известному...навеки.
     - А что в этом плохого? - продолжал Сверчок любимое занятие.
     - Ничего, - был ли то ответ за воротами?
     "Ничего... Да, а Сяо Мэй нет", подумал Сверчок.
     - А здесь была такая девочка с большими, такими задумчивыми глазами? - спросил Жэнь.
     - Да, какая-то девушка была. Она про что-то долго думала, сидя на поляне. А потом, кажется, просто так взяла камень и все.
     - Что все?
     - Теперь ее трудно увидеть...
     - Она в плену? Ее кто-то похитил?
     - Нет. Она относится к людям моря.
     - Что это за люди моря?
     - Они безграничны.
     - Что же с ней случилось?
     - Она осталась собой, но ее трудно увидеть, она...в море...она волна. Волны нам многое говорят.
     - А почему это с ней стало, а Сяо Мэй куда унесли попугаи?
     - Они взяли камни привязанности. А когда их берешь, остается то, что приятно...но уже то что есть. Устремления не имеют уже власти. Ваша девушка, унесенная попугаями, относится к людям города. Попугаи слышат и повторяют, как люди города, они отнесут ее на место. У людей города все повторяется. Они повторяют свои ходы в мыслях, в действиях, - голос вздохнул, - даже в чувствах. Им волшебный мир ничего не дает, то, например, что она превратилась в Бабочку, из Бабочки в Асэль, из Асэль в Сяо Мэй, даже то что человек прошел над пропастью по камню знания, то изменило мало упрямство сущности.  Воцарилось молчание.
     - А почему вы нас боитесь гномы?
     - Мы живем живой жизнью, той, какую вы совсем и не знаете или она бывает у некоторых из вас только мгновение. И вы их потом вспоминаете все остальное время. У вас это называется счастьем.
     - Ну, а почему же вы все таки нас боитесь? - допытывался Свидетель.
     - А потому, что вы люди можете захватить нас своей скукой однообразия и нас покроет Пыль Вечности...как она покрывает вас.
     - Что это за Пыль?
     - Это то, что вас остановит когда-то. Кого-то раньше, кого-то позже. И он будет делать одно и тоже, не думая, чувствуя одно и тоже. Так останавливает Пыль Времени проникающих все-таки в волшебный мир: кто-то стал волной, кто-то...ну вы увидите... Пыль Вечности вызывает в наших сердцах боль.
     Все замолчали.
     Жэнь предложил идти дальше, не оставаться же у ворот. И они прошли ворота. Слева высились горы покрытые уступами и сочной зеленью, наверно, там жили гномы, но их привлекла прямо перед ними большая осевшая долина. На ней были камни. Первые стояли рядами, дальше ряды иногда нарушались, некоторые камни были вне ряда. Они заметили разгуливающее по долине существо похожее на небольшого дракона с головой рыбы и без шеи. Существо очень задумчиво ходило между камнями, как будто оно охраняло свои мысли.
     - Я не понимаю, что-то с ним не так, - задумался Сверчок.
     - Смотрите! - воскликнул Жэнь, - У него нет тени!
Стало холоднее.
   Дракончик медленно ковылял к ним без какой-либо заинтересованности: как-то неспешно, весь в своих мыслях.
     - Я, Амо - праотец драконов, - сказал он подойдя, - знайте, пришельцы, это место захоронений иллюзий. Камни были людьми. Ряды камней - это одно поколение людей с их иллюзиями, за ним ряд - это другое поколение людей...и их иллюзии. У каждого поколения были свои иллюзии, они не быстро менялись. Тот, кто жил иллюзиями превращен в камень. Они сюда проникли, чтобы найти источник любви. Но только тех, кто чувствует путь в чувствах, а не привязывается чувствами к чему-либо, здесь нет, они ушли.
     Некоторые делали шаги в чувствах, и приоткрывался перед ними путь к гармонии, но потом они распускались, отставали из-за этого, было тяжело им куда-то идти - те между рядами поколений.
     Амо пристально посмотрел на горстку смельчаков:
     - Вам открыл этот путь сын Храма Принявших, - и исчез.

Солнце зашло за Долиной Поколений тихо, бесшумно, ничего  не нарушая.

                х

Ночью взлетело с Долины три звезды и унеслось за нее,  на Восток.
    

                Э П И Л О Г

В Долине Поколений взошло Солнце, осветив растерянного красивого человека с правильным лицом и блуждающими глазами. Он прижимал "Книгу Решений". Его глаза не задавали вопроса "где я"?, они были уверены.
        Подошел Амо:
     - Вам, молодой человек, здесь не пройти. Вы предпочли удовольствия себе, - Амо посмотрел на книгу. Лицо его помрачнело. - Точные книги попадаются многим, но кто открыл к ним доверие?

                х                х
                х
               
     Пыль Времени опустилась на это бездумное красивое лицо, и камень буквой М застыл в беспечной позе узника.
    




                Ч А С Т Ь  III
- В-во-он, Акай идет, - указал рукой один из трех старцев с короткими волосами и длинными белыми бородами. Они сидели на вершине горбатого холма, в то время как у подножия, среди тамариска и акаций появилась маленькая фигурка девочки.  Акай взошла, наконец, на вершину и увидела этих трех старцев, они бубнили:
     - Ана-на-на. Ту-ду-ду. Лу-лу-лу, - ее это немного испугало бы, если бы не расположило что-то в них знакомое.
     - А, Акай, ты не изменилась, - сказал тот, что поменьше.
     - Любовь не меняется, как и тупость. А вы кто? Что-то знакомое...
     - Я Свидетель, - ответил старец, и стал вертеть связкой ключей.
     - Вы откуда взялись? Ведь никого не осталось...
     - Помнишь...наш дом, где мы могли делать что хотели...и нашли тебя...мы почувствовали твою любовь...
          - Помню...а что же стало с вами дальше?
     - Дальше...Нас проглотил Дракон со всем брахлом, которым мы были напичканы вроде нашей ценности, перспективности, желанием жить так как нам рассказывали. Там мы попали в какую-то страну, где на некоторых действовало волшебство. Это на тех, кто думал, что так и надо меняться. И из этого ничего не происходило, эти изменения в них ничего не меняли, увы.
          - А что случилось с людьми? Я никого не встретила, - спросила Акай.
     - Была Великая Страна, - заговорил Свидетель, - которая задыхалась,  там не было справедливости. Жившие там Добрые Люди не смогли ничего изменить, они были бессильны. В их сказках была только борьба за красавиц и как легкими путями, без усилий, с помощью того кто может, добиться богатства, зло же противостоящее этому наказывалось, это считалось справедливостью. Мудрости же в сказках не было. И многие из тех людей носили в себе такие мечты. А рядом была другая страна. Она не имела сказок, но люди там ни от кого не ждали помощи и поэтому родились...и они сами стали создавать богатства. И началось движение людей из Великой Страны в ту страну, получалось как в их сказках. И начали люди гибнуть, так как не может одно существовать в другом, если то его приняло только внешне. И не может жить то, что не приняло себя.
     - А вы?! Вы остались...
     - Да. Нас вытянули. Мы дошли до Долины Пыли Вечности. Пыль покрывает тех, кто привязан к чему-то, что заменяет путь к чудесному, к себе, к тому кто полностью живет. Из тех, кто дошел вместе с нами взлетели только мы: Сверчок, Хранитель и я. Взлетели мы ночью. Мы здесь 1ОО лет. Да, Княгиня не тянулась за путем, только иногда, ей осталось многое неинтересно, ко многому она была безразлична. Княгиня не искала принца. Ей не не нужен был тот, кто все время мешает. Где Весельчак никто не знает, так как его никто не понимал. Если бы он понял сам себя, то помог бы себе. Следопыт - сильный человек...был иногда...но какой-то другой. Помощник...ему было трудно то, куда мы шли. Воцарилось долгое молчание.
     - А где Тота и Тида? - спросила Акай, наконец. В глазах ее была потерянность.
     - Тида была Хозяйкой Вечности, - начал Сверчок, - так как внутри она никогда не менялась и ничего не решала. Тота, ее сестра, была тоже бессмертна, так как ничего не решала, но не могла быть Хозяйкой Вечности, так как соглашалась. Она была такой хорошей, такой чистой, чтобы понравиться своему принцу. Это вечная идея, она верила, что встретит его, для того чтобы с ним соглашаться, а самой не решать ничего. Так что они там, где и хотят быть, в Долине Пыли Вечности.
        - А сестра моя, Таня!?
  - Она вышла из покинутого Города Великой Страны...чтобы жить своей стихией - морем...и не дотягиваться до людей, - сказал Хранитель, - тебе выбирать...
     Акай задумалась.
     - Хоть это и тяжело...быть свободной, но я выбираю любовь. Я верю, что выдержу ее полноту...я маленькая.
     - Когда выбираешь что-то еще, легче, конечно, ведь что-то теряешь..., - тихо в землю произнес Свидетель.
 
  А в это время в Долине Пыли Вечности проснулась Княгиня. Она без грусти окинула взглядом застывшие в движении камни, приподнялась с песка и пошла в беспечном направлении, на юго-запад.
     "Ну вот, улетели Свидетель, которого, ах, так приятно слушать, с которым так приятно находиться рядом, что ничего не хочется делать, и ни о чем не хочется думать, Сверчок, который мне так нравился (раньше) и Хранитель (который мне нравился еще раньше)" - шла и думала Княгиня и вдруг воскликнула:
     - А это что!
     Она остановилась и даже изумилась: впереди была светлая зеленая поляна, а на ней указатель - "Леночкин Сад".
     Княгине это место очень понравилось. Там по зеленым листочкам ползали изумрудные толстенькие гусеницы, знойно стрекотали кузнечики, порхали бабочки.
    Туда же прилетела и Домашняя Бабочка. 
  Княгиня этому не обрадовалась и не расстроилась. Бабочка же, как и все остальные, на нее обращала мало внимания. В сад забрел бычок.
   Княгиня этому обрадовалась: ну вот, все как надо. А чтобы было еще интересней они с Бабочкой поставили указатель "Ирочкины Ясли". И там жили. В таком месте ни о чем не думается, дни, похожие друг на друга, идут быстро.
    Могиканин пошел по какой-то дороге совершенно в другую сторону. Дорога была очень прямая, а вокруг было темно, ничего не видно. Так он шел какое-то время, думая, что она его никуда не приведет. Дорога несгибаемо шла прямо.
     Вдруг в Леночкин Сад пришел Весельчак. Княгиня ему очень обрадовалась, Бабочка куда более сдержанно.
     - Знаете вас со всех сторон грызут кролики! - переводя дыхание выпалил он.
     - Нет, - удивились они.
     - В вашем Саду со всех сторон трава, а в ней натыканы морковки. Они их уже много съели! Приближаются сюда.
    Княгиня и Бабочка не знали плохо это или хорошо, кроме того они не знали что делать. Весельчак с ними не остался, а ушел по какой-то дороге. Бабочка залезла под листочки и думала: "Бабочка, Бабочка, какие у тебя ножки, - она посмотрела на свои изгибы ног, сохранявшие им мягкость. - Какая же ты хулиганка. А чего я хочу? Не знаю. Вот кузнечик: светленький, зеле-ененький. А что с ним делать? А когда отвлекаюсь, все время отвлекаюсь, я забываю свои мысли, что только что думала. А потом вижу: он так не делает как нужно, надо за него все делать. Потом спохватываюсь: не надо за него ничего делать. Ну меньше. А как? Ничего не придумаю. Скорее думаю о том что приятно. Я привыкаю к кому-то долго, а не узнаю его. Я совсем никого не знаю".
    Княгиня уснула и приснился ей сон: пришла к ней Апшеронская мамочка с лукошком полным горошин, а эти горошины ей раньше, давно, давно, не разрешал собирать Адам, ее дядя. Горошины все разлетелись.
     "Что за сон?" - думала Княгиня... и ничего не придумала.
       А хруст поедаемой кроликами морковки слышался уже вокруг. Княгиня не хотела это слышать, здесь было что-то неприятное. Бабочка отвернулась и закрыла все свои глаза крылышками.
    Толпы кроликов приближались медленно, но уверенно, съедая морковку, потом они добрались до бычка - единственная услада Княгини - и съели его (!), а также гусениц, маленьких пиявочек и больших стрекоз. Когда они дошли до Бабочки, она с неприязнью взлетела и стала порхать над кроликами. Надолго ли? Конечно нет. Они теперь должны были терпеть присутствие кроликов рядом. Видели, что кругом кролики, и думали: уйти некуда.




           ПУТЕШЕСТВИЕ В ЧУЖОЙ ДОМ

                А К С И С
               
     На остров волны выбросили девочку. Она была очень маленькая, лет 11. Когда бушующие волны успокоились, и она на Солнце очнулась от забытья, сил у нее не хватило двинуться от страшной стихии дальше. Силы вернулись к ней значительно позже и дали доползти ей до больших прибрежных камней, за которыми росли зеленые деревья, там она укрылась от постоянных теребящих порывов ветра, мешающих думать.
     Все ничтожное желание жить у нее уместилось в любопытстве, но все же она собралась и медленно на четвереньках поползла по прибрежной линии острова, поднимающегося вверх - прочь от мрачных цветов стихии. Недолго пройдя, она забылась. Так пролежала она трое суток. Потом очнулась, привстала с трудом. Сильно кружилась голова, все болело. Оглядевшись, она увидела только зеленые деревья. На одном она разглядела какие-то беловатые плоды. Доползла до дерева. С великим усилием она смогла дотянуться до этих плодов, попробовала - они оказались горькими.
   Медленно она стала пробираться по острову пока не увидела огромное бирюзового цвета озеро. Оно радовало и успокаивало даже в таком состоянии. Другого берега почти не было видно. Вода в нем оказалась пресной и чистой, от нее ей стало легче. Она увидела рядом с берегом озера песчаные холмы, а среди них луг цветов, они были высотой поколено. Она подобралась к ним поближе. Пять белых широких лепестков с ямочкой посредине обрамляли красный центр, как звездочку. Что-то влекло девочку к этим цветам, к этому лугу. От цветов был пьянящий запах. И она вдруг почувствовала себя сильней. К ней шли откуда-то необычные силы, так она не чувствовала себя никогда! Она только что чувствовала себя умирающей, ни на что не способной и вдруг какие-то потоки силы прямо ее возрождали. Она их прямо чувствовала, они шли от луга. С каждым вдохом она чувствовала себя уверенной! Она села поудобней, поразившись легкости своих движений, и уложила свой взор на спокойные волны озера, переливавшиеся любым цветом, увлекающие любое настроение. Девочка чувствовала какая она красивая, несамостоятельная и маленькая - и неуверенная и счастливая уснула.
    Пробудилась она ночью, твердо зная, что ее зовут Аксис. С невидимого в темноте озера шел прохладный ветерок. Аксис почувствовала страх и неуверенность. "Аксис, Аксис", - повторяла она про себя, вскочив на ноги и заметавшись среди невидимых цветов. "Почему же такая неуверенность?" - спрашивала она себя, метаясь среди луга."Я одинока", - наконец поняла она и жгучая тоска по себе и по уверенности в себе прокатилась в ней болью. От боли она невольно схватилась за цветы, и один вырвала. Но вместо того, чтоб бесцельно затихнуть в еще зажатой руке, он с необычайной силой устремился вверх! Она невольно сжала ладонь, чтобы сохранить его, и вдруг изумленная почувствовала, что необъятная сила цветка отделила ее от земли, и она со свистом пролетает воздух, все дальше отдаляясь от земли! Страх огромного пустого пространства под собой, желание отпустить цветок, уносящий ее в неизвестно какие высоты, сама неизвестность, к которой уже надо было привыкать, а на это не было никаких сил - она же была в невероятном движении, оживили неуверенность и, даже не подумав, что вниз лететь также страшно, как и вверх, она разжала застывшую руку, как бы разрываясь полетев вниз. Ветер трепал мысли и платье, от него было холодно от падения с такой высоты жутко.
     Вдруг она почувствовала под собой какую-то поверхность. Все произошло так быстро для нашего медлительного разума, что Аксис стала осознавать происходившее только тогда, когда плавная, замедляющаяся скорость предмета под ней не прекратилась - они остановились. Что-то под ней зашевелилось и она съехала еще на какую-то твердую поверхность. Перед ней что-то двигалось и вдруг она услышала голос. Не смотря на приглушенность, голос был уверенный и сильный:
     - Я помог тебе спуститься. Когда рассветет ты увидишь семь гор. Не поддавайся своим капризам и влезь на них.
    Что-то опять зашуршало, как будто огромное животное взлетело и, судя по звукам, стало отдаляться. Ветер полетел ему вдогонку. Воцарилась тишина. Она не успела ничего сказать.
  "Жуть какая-то!" - подумала Аксис, ее трясло от пережитого. "Зачем мне эти горы!?" - думала она, стуча зубами и сжавшись пританцовывая.
    
     Медленно стала рассеиваться тьма, серый туман открывал слева плещущую поверхность озера, наползая на берег, а затем и его. Проявились горы, их было семь. Они стояли перед взором Аксис.
     Помня, что ей сказал голос, Аксис пошла к первой. С трудом забралась она на эту гору из синего синего камня. Приходилось использовать любые уступы и ложбинки горы. На ней ничего не росло. Она выдохлась пока залезла. Наконец-то, вершина! На вершине сидел скрестив ноги синий дух. Увидев Аксис он сказал:
     - У тебя есть любопытство и наблюдательность, но нет собранности и устремленности. Хочешь ли ты получить их?
    Аксис только немножко удивилась, хотя никогда раньше не видела духов. Почему-то маленькие принимают удивительное как должное? Наверное, допускают большее, чем могут позволить себе взрослые. О вопросе Аксис подумала, но думать не любила, мгновение помолчала и кивнула.
     - Рядом с тобой должна быть подруга, ты же девочка. А девочке без подруги тяжело, всегда хочется рассказать ей что-нибудь, - дух лихо подмигнул, - и с плеч долой, - добавил он смысла, хитро уставившись на девочку.
     - Может оказаться настоящей мнимая поддержка, - помолчав добавил он, шевельнув левой рукой за спиной. Из-за спины вышла маленькая девочка с опрятными формами фигуры. Она подошла к Аксис и, взяв ее за руку, сказала:
     - Пошли.
     Аксис почувствовала от нее что-то хорошее, оглянулась, уходя, на духа, он поднял руку в знак прощания. А она подумала: "Во, здорово, подружка есть!"
   Влезая на следующую гору, она еще больше устала, а сердце так и рвалось из груди. Аксис устала, а девочка-подружка была как ни в чем не бывало! "Главная черта подруги - быть не в тягость", - подумала про себя Аксис, а вслух спросила:
     - Ты так легко поднимаешься, почему?
     - От постоянных ненужных забот человек хочет отдохнуть. Не надо придумывать на что тратить силы и тогда меньше будет появляться желание отдыхать и расслабляться, - ответила девочка.
   "Странно так говорит...как будто знает меня!" - вдруг озарило Аксис. "Я же все время себе что-то придумываю, а как хорошо потом понежиться, отдыхать".
     - Но интересного та здесь ничего нет, - как бы прочитала мысли Аксис девочка-подружка.
      Аксис на нее внимательно посмотрела, но ничего не увидела кроме своего любопытства.
     - А как тебя зовут, маленькая? - спросила девочку Аксис.
     - Меня зовут "маленькая", - опустив глаза ответила девочка.
     Легкая волна недовольства прошла по Аксис, но она почувствовала, что недовольство к девочке не относится, к ней шла ровная расположенность, потом никакое чувство вплоть до безразличия, а затем какой-то затаенный интерес. Эти чувства прошли вереницей у Аксис под внимательным взглядом девочки, она подняла глаза, когда Аксис стала испытывать вереницы чувств.
     - На самом деле меня никак не зовут, это лишнее обращать на себя внимание еще и именем. Это прибавление к себе того, что тебя не касается. Вот ты же жила без имени, только своими чувствами и не мешало тебе, что ты имя не помнишь.
        Аксис задумалась.
     - То, что меня зовут Аксис, я узнала, уснув у озера, а до этого я и не помню как меня звали...и звали ли меня так, - задумчиво произнесла Аксис.
     - Ну, ты еще долго будешь решать как быть с именем или не быть, а меня можешь называть как хочешь, все подойдет, я на все будут откликаться.
       Аксис легонько ухмыльнулась.
     - И на это тоже, - добавила девочка тут же, как бы догадываясь о нехороших мыслях Аксис.
      Аксис тут же стало легче, нехорошие мысли отлетели в сторону, она почему-то стала чувствовать себя уверенно, наполнено. Она посмотрела на скромное лицо девочки, та шла рядом с ней, лицо ее было непроницаемо, но от него исходила решительность.
    Вторая гора была серая, на ней тоже ничего не росло. Взобравшись на вершину, Аксис увидела серого духа, девочка-подруга, как бы показывая свою безучастность, была немного в стороне и все ожидала с молчанием.
     - Тебе скучно и ты ничего не хочешь делать, но есть желание, - сказал дух. - Вот тебе посох, он тебе поможет, - и протянул ей сухую длинную палку с узором на рукоятке.
     Аксис с интересом посмотрела на подарок. Посох был легкий, он не чувствовался в руках, рукоять была в виде кобры, глаза у кобры были закрыты, а на капюшоне выделено два равноценных круга, не касающихся друг друга. Аксис хотела думать, что это ничего особенного, но ее почему-то волновал подарок.
     Третья гора была красноватого цвета и на ней ничего не росло, только у самой вершины стояло одно единственное дерево с толстым стволом и широкой кроной из красивых веток.
    "Странно, ничего вокруг не растет и вдруг дерево, да еще на самой вершине?", - подумала Аксис, посмотрев на девочку-подружку, та молчала, как будто присутствие ее и молчание были важнее всего.  Когда они подошли к дереву, поднялся ветер, и голос сказал:
     - Я дух горы. Ты, любишь и ценишь себя очень. Поэтому ты и попала в такое пустынное место, где нет даже растений. Когда тебе захочется изменить мир, измени себя. И мир станет другим.
     Дерево закачалось и из него выпал белый плод, развалился на две дольки, и из него вышел стройный юноша с мужественным лицом и отзывчивыми глазами.
     - Я буду появляться, когда ты захочешь, - сказал он красивым, успокаивающим голосом и растворился в воздухе.
       Когда они с девочкой-подружкой спускались с горы, все мысли и настроения жили этим юношей. Аксис он очень понравился, она представляла его лицо с волевым подбородком, ясными, умными глазами. У подножия горы она посмотрела на еще четыре вершины. Она чувствовала себя уставшей. Снизу горы казались недосягаемыми. Три из них казались белыми, а последняя, седьмая была фактически скалой, неопределенного цвета, ее охаживал туман, контуры ее шли почти вертикально вверх. Аксис вид последней горы понравился.
     - Я не полезу на эти горы, - кивнула на них Аксис. - Вон, пойду на последнюю седьмую, если сил хватит. Не охота мне, тяжело лезть. Да, и почему это нужно делать сегодня, можно и завтра, - добавила она.
     - Никакого завтра не будет.
    Аксис передернуло от того, что она услышала. Она изумленно посмотрела на девочку-подружку, ее восхитила уверенность, с которой она это сказала.
     - Почему не будет? - спросила Аксис.
     - Потому что так все распределено.
     - Кем?
     Девочка молчала.
     - Кем же? - нетерпеливо переспросила Аксис.
   - Есть кто-то кто распределяет время. Например, ты будешь жить столько-то, другой столько-то, а вот духи гор живут уже несколько столетий, сколько они будут еще жить! Каждому дается какое-то время и он его на что-то тратит...или не тратит, - добавила она. - Каждому предлагается выбрать, из событий во времени то, что ему интересно. Он может это выбрать только когда-то, а потом этого уже не будет.
    "Что-то похожее уже было", - подумала Аксис. "Где-то, кто-то уже выбрал, а я не могла..." Так было понятно, но ничего не вспоминалось.
     - И то, что происходит сейчас, будет только сейчас, больше уже этого не будет, - закончила девочка.
     - Но у меня нет сил, - закапризничала Аксис и стукнула посохом по камню. "И зачем мне этот посох"! - подумала она, - Хоть бы какая польза была! - в сердцах воскликнула Аксис.
        Девочка-подружка едва уловимо улыбнулась, Аксис это заметила.
     - Ты знаешь, что это за посох, для чего он? - спросила она.
     - Увидишь сама, - после паузы ответила девочка.
     - Все какие-то неопределенности, - огорчилась Аксис, - куда я попала!
     - Не огорчайся, - девочка впервые подошла к Аксис и ее обняла, - если захочешь сама все узнаешь.
     - Как?
   - Ну, с посохом тебе, видно, одной не справиться. Он реализует желания, но тут нужно иметь могущество или..., - она помедлила, - присутствие. Ну, ты увидишь, - добавила она, предвкушая следующий вопрос.
      Неожиданно Аксис вспомнила про юношу.
     - Почему же он не появляется? С ним было бы интересно! - от усталости недовольно сказала девочке Аксис.
     - Он и не появляется, так как ты капризничаешь, значит ты очень себя любишь, - ответила девочка.
     - Я устала, - Аксис вовсе не хотелось идти дальше. К девочке она уже начала привыкать, тем более, что не чувствовала к ней неприязни, а девочки чувствуют друг друга сразу.
      Все-таки она встала и пошла по направлению к седьмой горе. "Она последняя, сразу все узнаю", - решила Аксис.
     - Последняя, седьмая гора - это гора, которая дает мне силы, - Аксис услышала этот голос рядом со своим ухом. Это был голос юноши, она обернулась, он летел рядом с ней. Обрадованная тем, что он, наконец, рядом, она улыбнулась: "Как хорошо!" Шаг ее стал уверенней, она не замечала ничего вокруг, только то, что юноша рядом. Но пока они обходили белые горы, девочка-подружка заговорила, указывая на них:
     - Эти горы принадлежат тебе, - она указала на две белые горы. - Ты можешь с ними делать все что ты хочешь.
     - Но я никогда не жила в горах и не хочется мне с ними ничего делать, - продолжая идти, ответила Аксис.
     Девочка-подружка остановилась и сказала:
     - Иди на последнюю гору одна.
     - Пошли вместе, - удивилась Аксис, что ее оставляют.
     - Я не могу. Я должна была довести тебя до последней горы, здесь все, связанное со мной кончается, - ответила девочка.
     - Связанное со мной, - задумчиво повторила Аксис. - Это ты что же живешь этим? - она описала все вокруг.
      Девочка твердо кивнула.
    - Я тогда тоже не пойду, - почти капризно сказала Аксис.
     Девочка печально и, как показалось Аксис, с оттенком горечи посмотрела на Аксис.
     - Иди, иди, ты же еще не нашла то, что тебя бы устраивало, для чего можно бы было остановиться и не идти никуда дальше, - сказала она, не отрывая взгляда от Аксис.
      Аксис чувствовала какую-то неуверенность и то, что она права.
     - Откуда ты знаешь эти главные вещи во мне? - спросила она.
     - Я нашла то, что искала и этим живу, мне больше пока ничего не надо. Я тоже раньше искала, когда не знала, что ищу.
    Она замолчала, опустив голову в землю, затем добавила,
     - Потом я попала сюда и мне здесь все нравится настолько, что я этим живу и не хочу отсюда никуда сбегать.
      В этом диалоге Аксис совершенно забыла про юношу. Когда мы достигаем то к чему стремимся, мы забываем об этом. Аксис оглянулась: юноши нет, появилась пустота, как всегда перед решительными действиями, зачем только они?
    "Я устала, с этими горами я все равно ничего не сотворю, ох, полезу на эту, последнюю", - подумала она и стала взбираться на нее.
      Последняя гора шла вертикальными линиями вверх и была выше других. Аксис упиралась на посох и увидела, что идти стало очень легко! Она на одном дыхании добралась до вершины. На вершине торчала какая-то иссохшая серая кривоватая палка. Когда к ней приблизилась Аксис, то из палки вырвался голос:
     - Иди за гору.
     Аксис зашла за гору и увидела, что далеко дальше берег, а за ним безграничная вода, вода и вода. Аксис поссмотрела вокруг. За ее спиной были шесть гор, создававшие какую-то знакомую форму. Да! Это было похоже на корпус лодки...корабля...галеры, а седьмая гора венчала ее носом. "Дно" галеры светилось. Присмотревшись Аксис увидела, что это светящаяся стрелка. Стрелка показывала в направлении левее места берега, который она обнаружила. Там тоже был берег - песок, скалы, песок, песок, туман - все, больше ничего не было видно.
  "Может остаться здесь, посмотреть вид с горы", - подумала Аксис, приостановилась. Но он не вызывал чувства удовлетворения, появилось терзающее чувство, и она стала спускаться вниз, решив дойти до берега в указанном стрелкой месте.
   При приближении к берегу все слышней был прибой. Холодными пугающими горбами валились на берег волны. Вдруг впереди, слева появилась галера и исчезла. Ее образ живой, реальный четко запомнился тут же Аксис.
  - Я ж ее видела, - пыталась удивляться она, но отрешенность не давала ей как-то этим увлечься, тем более, что есть она не хотела, а именно это мучает привязанность воображения, желая, достичь, видеть, быть на лодке, выдерживающей натиск столь тягостных волн.
      Она села и сидела так долго у берега, у прибоя, у себя.
  Через какое-то совсем неиспользованное время появилась галера опять. Теперь она, не исчезая, шла к берегу! Аксис даже надоело следить за ней глазами. Наконец, галера остановилась, через некоторое время от нее отплыли две лодки, покрытые пурпурной парчой, вперед были вывешены знамена того же цвета.
     Лодки причалили к берегу в стороне от того места, где была Аксис. Из одной вынесли золотой гроб и лысые люди в белых туниках понесли его от берега.  Аксис посмотрела по направлению, куда его несли и ахнула. Там были белого мрамора ступени, они шли змейкой вверх к горе, с которой она только что сошла вниз. Но никаких ступенек тем более окаймленных с обоих сторон ровными плитами, ограничивающими их уютом, не было! Медленная процессия, поддерживая золотую ношу, уменьшалась по мере подъема по ступеням. Ступени исчезали на холме у подножия гор.
   Медленная процессия, дойдя до вершины холма, наконец, поставила ношу. Пошел дождь. Сверкнула молния и ударила прямо в гроб, как показалось Аксис. Больше ничего нельзя было разглядеть из-за дождя, только люди в туниках торопились спуститься по ступеням вниз.
    Они заметили Аксис, которая при приближении людей решила скрыться среди деревьев, начинающихся у берега. Двое побежали в ее направлении.
   "Надо бежать", - решила Аксис и побежала от берега в чашу, ноги заскользили по крупному мокрому песку. Преследователи настигли ее среди деревьев. Она обессиленная не могла сопротивляться...потеряла сознание.
    


               
             О Р И С И С
     Аксис очнулась, лежа на берегу. На нее сверху смотрело бессмертное смелое лицо девушки с квадратным сильным раздвоенным подбородком, детскими губами и носом дугой, что ничуть не утяжеляло ее лицо. Красивые большие глаза искрились неземной чистотой и с некоторым невольным вниманием взирали на лежащую.   
  - Тебя как зовут? - спросила она.
     - Аксис.
     - Меня - Орисис.
     Аксис почувствовала необычайную симпатию к этой стройной девушке.
     - Ты что так долго не появлялась? - развеселившаяся чувством спросила Орисис, как будто они были знакомы уж давно.
     - Да так, обстоятельства были сильней меня.
     - Да, обстоятельства...из-за них живу здесь одна - скучища, - сказала Орисис и растворилась.
      Аксис удивилась. Орисис появилась в нескольких метрах от нее.
     - Во здорово! Научи меня, - с восторгом прошептала Аксис, сразу сев на песке и увидев берег и скалистый остров. Она чувствовала себя прекрасно: волшебство, о котором можно было только мечтать, существовало!
     - Ну, как можно кого-то научить. Это просто во мне, - отстранилась Орисис. - Был здесь один юноша, он меня тоже учил. Это надо делать так, то - надо так, надо быть собранной, не сразу решать, что делать, а представить хотя бы на шаг, что будет впереди. Но меня родила Камиусса, - она кивнула на скалы в море, - и я жила совсем одна, и это породило независимость: не могла соотносить действия и мысли с кем-то еще, сперва-то никого не было.
     Орисис на мгновение замолчала.
     - А потом появился ОН! Я сразу его полюбила. Он внутренне казался таким красивым! Я хотела, чтобы он был всегда рядом. Он мог взлетать. Стоит на земле, потом - р-р-аз - и сверху. И весь светится голубым и слепящим желтым. Как мячик! Я им восхищалась. Потом стал говорить о развитии. Что это скучная жизнь и не жизнь, а так. А что я видела - только свою смелость и красоту. Я его не слушала, только хотела, чтобы он был всегда рядом. А он жил каким-то миром. Говорил, что тот мир похож на мой. Восхищался.
     Но он все время куда-то улетал. Я его видела на небе, потом он исчезал куда-то, снова приходил, приносил какие-то диковинные фрукты, очень вкусные листья. Я ела и хотела еще.
      Орисис села на песок и ее тело стало переливаться изумрудными звездами на зеленоватом фоне, потом стало прозрачным, нежная кожа светилась.
     - А мне ничего не хотелось, только, чтобы он был рядом! - мечтательно, глядя вверх добавила Орисис.
      "Принц! Во здорово"! - подумала Аксис.
     - А где же он сейчас не знаешь? - спросила она.
     - Ему понадобились какие-то пришельцы, он их чему-то хочет научить, - ответила Орисис.
     - А что за пришельцы? - в Аксис ликовало любопытство.
     - Какая-то фея, - медленно от безучастности стала вспоминать Орисис. - Она живет там в долине, - она махнула тонкими пальцами на Запад и с уютной гордостью добавила, - здесь горы.
     - Откуда же ты знаешь, что она пришелица? - спросила Аксис.
     - Мне рассказал Киорк - дракон.
     "Ну, дела!" - подумала про себя Аксис.
     Невозмутимо, медленно произнося слова Орисис продолжала:
     -Драконы всюду летают и все знают. Киорк рассказал мне, что эта фея пришла из пустыни. Ей удалось спастись, сбежать от кроликов. Кто-то очень был заинтересован, видимо, в том, чтобы кролики расплодились и создал колодцы с водой. Стали расти растения, появилась тень. Кролики обрадовались, что могут распуститься, а раньше единицами жили среди скал, еды было мало, и они не были так страшно назойливы да и появлялись только ночью.
     - Значит, это уже не пустыня, раз там растения и вода? - спросила Аксис.
     - Пустыня. Там все остановилось.
     - Что остановилось?
     - Там ничего никуда не движется...даже если движется.
     - А как же эта фея... или она может что-то?
     - Она тоже. Она не могла выбирать...и стала слабым духом. Она может теперь только бороться, - ответила Орисис.
      Аксис была в замешательстве, Орисис внимательно на нее посмотрела.
     - Слабые не могут решиться на что-то, внутренне они пытаются бороться за себя, но внешне это не проявляется ни в какой борьбе, сами отсюда они не могут вырваться, у них нету силы на решительность, - добавила Орисис.
     - Зачем эта пришелица нужна тому юноше? - после молчания спросила Аксис.
     - Она и не нужна... Есть еще пришельцы, - Орисис твердо уставилась на Аксис. - Ты была в сантиметре от них.
     - Я!? - удивилась Аксис.
     - Д-аа, - передразнирла ее тем же тоном Орисис. - Ты же не полезла на три вершины. А они там. И будут они понимать.  У Аксис и так голова кругом шла, а тут она совсем запуталась из-за того, что от Орисис исходило слишком много чувств, и они хаотично неслись в разных направлениях. Она тут же уснула и приснился ей сон: как идут к ней две толстые тетушки по ровной иссушенной земле - тетушка Судьба, поддерживаемая тетушкой Лень которая поменьше, подошли семенящей походкой к ней, обе в балдахинах священников, в капюшончиках, лица-то не видно, накрыли ее прорзрачным колпаком большого размера и стали танцевать на этом колпаке. Она не слышит и задыхается. Тут прилетел юноша с третьей горы и говорит:
     - Вот теперь тебе трудно. Смотри, - он дотронулся до нее рукой, - и она как бы очнулась от чего-то, вся тяжесть улетела. Она как бы порхала, счастливая.
          Она проснулась под туникой Орисис. Было темно, из всего истекала приятная прохлада. Орисис сидела поодаль, она бросила вверх искрящуюся звезду - та улетела. Орисис махнула ладонями - и прилетела к ней с неба другая.
     - Что делает юноша? - спрашивает ее с любовью нежно-урчащим голоском Орисис.
     - Играет в прятки с драконами, - стройным детским голоском отвечает распустившаяся искрами звездочка.
     - Даже их обманывает, - задумалась Орисис, - наверняка что-то задумали. Ну, почему не может быть простого волшебного счастья!
    Звездочка, крутясь, полетела вверх к другим.
   Звездочки завертелись, поя:
                Мы водим хороводы
                Показывая судьбы
                Кто может нас увидеть
                Тот знает цену дел
                И сильных всех мы любим
                И судьбы их свершивши
                Показываем след.
                Кто знает нас отчасти
                Тот смертию утешен
                И больше предается ей
                в своих мечтах
                Ничто не можем мы показать
                тому
                Мечтай - в том жизнь твоя!
    
     Аксис была потрясена. Придя в себя, она спросила:
     - А откуда ты знаешь про горы?
     - Киорк рассказал.
     - Значит они там. А что они будут делать?
     - Это зависит от них. Кстати, это было все на острове, откуда тебя утащили жрецы Фараона. Подумать только, поверить, что можно было от них спрятаться. Да они все чувствуют иначе не были б жрецами! - Орисис на мгновение замолчала.
     - Это была та из трех гор, о которой ничего не сказала твоя подружка, - ткнула пальцем Орисис.
      Аксис изумленная молчала.
     - Она увидела, наверно, твою беззаботную лень, ничего не сказала про гору, а ты и не обратила внимания. Все равно, ты на них не хотела подниматься. "Подумаешь, горы!" Вот и подумаешь. Аксис упала на колени перед Орисис.
     - Ты все знаешь. Я преклоняюсь перед тобой. Я хочу подчиняться тебе! - воскликнула она, рыдая.
     - Ну, ладно, ладно тебе-е, - засеменила Орисис, стыдясь того, что так мало знает. - Мне ведь это не нужно. Там, слезы, тайны, - почему-то добавила она. - Просто Киорк рассказал, а то так скучища такая! Разбить бы скалу! - Орисис неистово махнула рукой.
   


                СТРАНА ВОСПОМИНАНИЙ

     Хранитель, Свидетель и Сверчок перенеслись с долины Пыли Вечности и очнулись на вершине горы, образованной холмами оранжево-желто-зеленого цвета.
    Пристально глядя на холмы, Хранитель сказал:
     - Осень - это, когда вспоминаешь, то, что сделал летом, натворил, не изменишь.
     - То есть, в воображении, если изменяешь то, что уж случилось, то это как запоздалая воля. Мы же в воображении изменяем произошедшие события. А тогда мы волей не делали, - думал Свидетель.
    - Эти холмы осени, цвет оранжевый, желтый, наполняют полнотой. Хочется действовать. То, что делал, как ненужное, - продолжал Хранитель.
      - Так как ты это уже сделал, - влез Свидетель.
   - Так вот почему разные настроения, состояния вызывают весна, осень, лето..?
   - Ты уже настраиваешь себя или настраиваешься на полноту и легкость лета, на тяжесть и беззаботность зимы. Действуешь летом от полноты, требующей действий. От полноты осени несешь багаж в памяти о том чего не надо уже.
     - Надо - не надо. Не надо ничего, смотрите как красиво. Цвета переходят друг в друга, пятна оранжево-красные как впали в желтое ожерелье, зелень внизу подбадривает находки желтого, - сказал Сверчок.
     - Давайте спустимся с горы, - предложил своим спутникам Хранитель. - У меня какое-то странное состояние, необычное... Давайте спустимся с горы, - каким-то другим голосом, растягивая паузы между словами, повторил Хранитель.
    Все начали осторожный спуск. Сразу напротив появилась совершенно белая гора.
     - Удивительные здесь вещи, - указывая на гору, сказал Свидетель. - Гора, например. И ничего не растет, а эта вся в зелени, кустах.
   Продолжая молча дальнейший спуск, они увидели темную долину, схваченную горами со всех сторон. В центре долины стояли пирамида с плоским верхом.      Во всех ожило смутное предчувствие, появились необычные чувства, чего раньше никто не ощущал.
    Через долгое время путники ступили в долину и подошли к пирамиде. Все невольно стали ее разглядывать.
    Пирамида была большая, цвета слоновой кости с плоским верхом - площадкой. У основания по углам стояли каменные столбы с изгибами того же цвета. В центре пирамиды был закрытый П-образный вход, над ним была выбита из камня фигура по пояс. Лицо человека с расширяющейся цилиндрической короной, знаменующей высокую власть. В правой руке он сжимал жезл, венчал жезл ворон, устремленный вперед.
    Рассматривая пирамиду, Хранитель подумал, что на верхней площадке пирамиды могли бы разместиться шестьдесят военных слонов. "Странная мысль", - подумал он и вдруг вспомнил, а скорее увидел живую картину: как родители сажали его маленького в челн и отправили в безликие волны. Как он доплыл, гонимый только в одном направлении ветром и волнами, до берега. Там встретилась ему невероятных размеров прозрачная фея, сказавшая ему:
     - Родители от тебя отказались, вложив в тебя грамоту, а самого тебя в челн. Ты встретишь того, кто тебя поведет, тогда ты твердо будешь идти, и встретишь ты много людей, радующихся твоей силе. Но ты все время будешь отсутствовать, то есть себя обвинять, что ты плох. У неудовлетворенного всегда что-то отсутствует. Ты будешь знать главное о людях. Сохраняя других, ты будешь сохранять и себя. Потому ты - Хранитель. Потом вернется Фараон...
     Больше она ничего не сказала. Хранитель был полностью захвачен чувствами от увиденного. Картина растворилась. Хранитель оглянулся на спутников, они смотрели на него. Он рассказал, что видел. Все молчали.
        Наконец, Свидетель сказал:
     - Пошли внутрь, - указав на пирамиду.
     Все медленно стали подходить к воротам пирамиды. Вдруг жезл в руках каменной фигуры над входом с глухим треском опустился, ударил по воротам, и ровно отесанная глыба камня входа с гулом отошла в сторону, открывая проход.
    Путники вошли внутрь, глыба закрыла за ними вход. Было светло от какого-то тусклого света, пробивающегося сверху. Они оказались на ровной каменной площадке, впереди шло несколько ступенек вниз с четырех сторон. На углах стояли каменные столбы в рост человека. В центре был саркофаг с лежащим там человеком. Путники подошли к нему. Раздался гул. Человек медленно встал. На каменных столбах зашуршал загоревшийся огонь. Человек был в тунике и в таком же головном убранстве, что и выбитая из камня фигура. Его глаза горели на выразительном лице. Он заговорил:
     - Я - Фараон Ристарх, - уставившись на Хранителя, он продолжал. - Ты, храня память предков, должен знать их слабости и силу. Они были изгнаны за похоть в пустыню. Когда великое, но слабое племя твоих предков Вахонов пыталось примириться с пустыней, жестокое племя Ику напало на них. Жажда обогащения и наслаждения правила их безрассудными сердцами. Они имели много мечей, закованы были в металл - символ жестокости. У них не было женщин, так как среди жестоких они не выживают. Нападая, они ликовали, что получат добычу, думали о женщинах, но не подумали они о уме племени. А племя встретило рев нападавших не железом и мечами - у них этого не было, а...песком. Бросали песок в глаза - и падали в ярости, что не достигают желаемого, свирепые воины. Кажущаяся беспомощность невооруженного племени была причиной того, что Ику не остановились, не опомнились во время - и все до одного пали во власти мыслей о легком успехе, не видя больше ничего. Плакали и рассекали мечами воздух. Это была победа собравшегося от невзгод пустыни племени Вахонов. Но что им дальше делать они не знали. И погибли бы, если б не сообщили мне воины о них и не вывели другие мои воины их из пустыни в мои богатые земли.
       Смиренные вначале, они, заметно увеличившись, стали не обращать внимания на своих детей, выпущенные в жизнь, они своею волею или жизнью своей должны были соревноваться в победах между собой, но связи с племенем, ставшим уже народом, не было, разрозненные люди не могут объединяться, если их с дества отстранили от себя родители, если им не дали почувствовать ценность объединения, ставшего племенем.
     - Из твоих слов я вывел следующее, - неожиданного для всех чуть не перебивая Фараона, сказал Свидетель. - Первое, слабость - это увлечение, а затем подчинение распускающим мыслям. Ику не остановились, видя легкий успех. Когда человеку...или народу кажется что-то легким, и он неосторожно к этому стремится, то гибнет, если не останавливается. Смысл жизни вложен в надежду. Второе, распущенный народ может собраться от суровых условий - Вахоны. Видимо, чувствовали какой-то смысл в выживании. Но в хороших условиях человек, народ ни о чем не думают. Хорошие условия распускают все, даже смысл в жизни. Социальный смысл жизни теряется, даже о детях нет заботы - это третье. Хочу спросить, а были ли Вахоны духовно сильны, если они разрушили социальный смысл жизни народа своего, то, быть может, у кого-то была возможность найти духовный тогда?
     - Ты - сын народа Носхи. Народ твой ленив и дерзок на слова, так как не понимает ни своих, ни других. А непонимающий не гибок. Потому в народе том сильна тяга к власти, чтобы подчинить своим взглядам других, ибо он не понимает другого. Раз один не понимает другого, то он или терпит его или его терпят, если у него власть. Но они все равно терпят друг друга. Потому властители тяжки, а народ не важен, - сказал Фараон, глядя на попытку пренебрежения лица Свидетеля. - Так тяжело переживая друг друга люди народа Носхи и приходят к таким ответам, а потом и задают уж вопрос. Ведь сперва они возмущались социальными требованиями, перенятыми, кстати, от другого племени, и решили, что выход - от них отказаться, заменив духовным смыслом. И достаточно им было этого, мысли, за место самой духовности. И ничего с собой они не сделали. И есть у них величие в терпении...самих себя.
    Фараон замолчал. Молчали и все остальные, что-то открывая для самих себя.
   Наконец, Хранитель осмелился спросить, и радость заискрилась в его глазах:
     - Мы попали сюда из Долины Пыли Вечности. Что нам дальше делать?
     - Искать мира с собой.
     - А как его искать? - спросил Сверчок.
     - Вы это и сами знаете. Только не обращаете на это внимания. Для вас мир с собой - это движение. В движении вам будет встречаться разное. Через встречи вы будете что-то понимать, и это тоже движение, вы будете наполняться. И в этом наполнении вы будете чувствовать мир с собой. Так вперед! - и Фараон стукнул о каменную плиту жезлом, ворон живым взлетел с него, устремившись вперед, а плита с паломниками оказалась в течении темной реки, уносимой их куда-то в темноту, берега были выложены теми же плитами, что и пирамида. Фараона никто не видел, все в трепете были захвачены движением реки, плиты, чувств, появилась какая-то новая спокойная радость от открытия в себе чего-то нового. Река шла в подземельи, откуда-то шел тусклый свет, а внутри появлялась настоящая уверенность.
    

                Б Л И К И  В С Т Р Е Ч И
     Спуск на плите из необычного постепенно превращался в интересный. Хотя вокруг ничего не менялось.
     - А мне нравится, - сказал Хранитель. - Плывем.
     - На чем только, - с сарказмом добавил Сверчок.
     - На самом надежном, - в словах Хранителя мерцал юмор. - Уж, это не сдуется, как резиновая лодка, и не сломается, как деревянная.
     - Да, это уж точно. Хорошо бы ей берег на пути не попался, - надежды на оптимизм слова Сверчка почему-то не придавали. Плита никем из путешественников не управлялась.
     - А может не расколется, - ахнул Хранитель.
     Все были уж в достатке мокрые от волн реки, постоянно попадающей от большой скорости на плиту.
     - Может, может, - неизвестно в каком направлении сказал Сверчок, хихикнув.
     - Вы кончайте, - с досадой проговорил Свидетель. - Хорошо, что она идет, никуда пока не врезаясь.
     - Хорошо, что она идет! - разыгрался Хранитель, потом добавил.
     - Да, она не врежется, я так чувствую. И не развалится.
   Сверчок кивнул, а потом, глянув на бешеное течение реки с относительной легкостью тянущее даже плиту, добавил:
     - Развалится - до берега рукой подать!
     - Ничего здесь не развалится просто так, - раздражался на шутки Свидетель. - Здесь это будет по воле волшебника или еще кого-нибудь.
     - То, что по воле, это чувствуется. Главное, чтоб она держалась! - и поглядев на воду, добавил, - на уровне.
     - Необычно ощущение, - уже не так серьезно задумался Хранитель. - Как будто едва удерживаешься на такой скорости, - он был захвачен желанием что-то разглядеть впереди.
     - Когда, ты, вообще, чувствовал что-то обычное? Я и забыл об этом, - сказал Свидетель.
     - Да-а, необычный я человек! Что такое обычное? - несерьезно задумался Хранитель. - Обычного бы немножко. Расскажи про обычное, ты ж Свидетель?
     - Обычное - это ненужное, постоянное, известное, - начал вспоминать Свидетель.
     В это время сильный поток воды, в котором они были, пошел круто вверх. Каждый подумал, что свершилось то чего он в душе боялся, надеясь на лучшее. Афоризмы надежды разлетелись, плита застряла где-то, все оказались тут же в воде, поток ее с силой увлек их куда-то вверх, выше, выше и выбросил.
    Задыхаясь, отскочив от стремительного потока, путники быстро осмотрелись.
  Они были на вершине темной скалы, из которой шел поток, подхвативший их, через оскалы скалы он низвергался вниз. Внизу была вода, и чуть дальше окаймлял ее песочный берег, дальше шли песчаные холмы.
   Путники спустились вниз и переплыли к берегу. К ним навстречу шли две девушки.
     - Кто вы? - спросила стройная, высокая, светлая девушка.
     - Ой, смотрите - Княгиня! - воскликнул в изумлении Свидетель Сверчок приятно улыбнулся.
     Девушка, что спросила, обернулась к спутнице ниже ростом. Та, кого назвали Княгиней подошла к Свидетелю и вгляделась в него.
     - Княгиня? Ты меня знаешь? - спросила с сомнением она.
     - Знаем. Мы шли с тобой через волшебные страны, - сказал Хранитель, - а в Долине Пыли Вечности мы разошлись.
     - Я ничего не помню.
     - Во, дает! - воскликнул Сверчок.
     - А что, ты, совсем ничего не помнишь? - спросил Хранитель.
      - Ничего, - сказала девочка.
     -Так значит, вы пришельцы, - сказала первая стройная девушка. - Это вас учит сын Храма Принявших.
     Все посмотрели на девушку.
     - Кто ты?
     - Кто это - сын Храма Принявших?
     - Я - тот, кто здесь живет, - и девушка показала рукой на песчаный берег, скалы, гладь воды. - Зовут меня Орисис. Та, кого вы назвали Княгиней, назвалась Аксис. Я не знаю откуда она, да и я тоже, получили имена. Я живу со своим, зову себя Орисис.
    
           Вот уж действительно: встречи недолги
           Все впечатленья схватили в свой плен
           Кто в эти встречи внесет проясненье
           Кто не забудет их жесткий портрет
    
     - А чем ты живешь, - спросил Сверчок у Орисис.
     - Чувствами... к этому миру, - ответила она.
     - Для нас этот мир нов и необычен. Все, что с нами происходит, необычно. Мы в этом не очень-то участвуем, - сказал Хранитель.
     - А ты хочешь в чем-то участвовать? - спросила Орисис.
     - Да.
     - В чем же?
     - В собственной радости.
     - Тебе этого не хватает?
     - Да.
     - А у меня это есть, - сказала Орисис.
     - Да. Я чувствую в тебе какая-то радость. Ты отличаешься от меня. Ты легче, - Хранитель на мгновение замолчал, потом спросил,     - А что это за сын Храма Принявших, и чему он нас учит?
     - Сама не знаю. Он неожиданно появился. Совсем недавно. Потом мне дракон Киорк рассказал, что пришельцы прошли Пустыню и где-то рядом. Сын Храма Принявших мне тоже сказал о пришельцах. Он вас чему-то учит. Так вот значит вы какие, - Орисис внимательно на них посмотрела как бы приглядываясь.
     - А что это за Храм? - спросил Хранитель.
     - Храм, где разбиваются судьбы, - ответила с укором Орисис. Все заинтересовались. Орисис, вздохнув, продолжала:
     - Я его увидела - и так захотела, чтобы он был всегда рядом. А он все время куда-то улетал. Что он в вас нашел! Я все время хочу быть рядом с ним, а он появляется - потом улетает, куда - я не знаю. Вот моя судьба сидеть здесь, никуда не уходить, так как это ближе всего к нему. Да, даже, если б ушла, все время думаю о нем. Когда думаю - мне хорошо.
     - А ты хочешь от него избавиться, стать свободной, и судьба будет целой? - спросил Хранитель. 
    - Нет, не хочу.
     - Почему же ты говоришь о разбитых судьбах?
     - Я хочу, чтобы он был рядом, - с нажимом сказала Орисис. Хранитель и Сверчок переглянулись, Сверчок улыбнулся.
        - Чего это ты так улыбаешься? - спросила Орисис.
    - Да, так, - опустив голову, ответил, не вразумляя, Сверчок.
   Воцарилось молчание. День со своей высоты стал спадать, краски стали более живыми, а цвета менее яркими.
     - Скоро он может появиться. Он иногда появляется позже, - сказал Орисис. - Если хотите, идите за мной, только надо идти, это не здесь.
 Воодушевленные скорой встречей, каким-то просачивающимися сквозь необычные события надеждами, все пошли за ней.
    Идти пришлось по долине среди пологих холмов. Тепло дня приникало к земле. Орисис несколько раз останавливалась, приговаривая.
    
                Самочувствие мое самочувствие
                Вызывает у всех сочувствие
                Я хирею, я бледнею на глазах
                Состояние такое вызывает страх
    
     Наконец, вышли к берегу темной реки.
     - Вот, - ребенком сказала Орисис. Глаза ее хулигански горели, лицо стало совсем детское. Чувствовалось: она сейчас сделает что-то хулиганское, непоправимое. В лице чувствовалось какое-то движение, сравнимое лишь с застывшими лицами тех, кто никогда ничего не сделает и не способен что-то делать.
     - Нас разделяет река Бессмертия, - она показала на тихо идущие воды. - Я по одну ее сторону - он по другую. Он говорил, что перебраться туда может только желающий и постигающий вечное знание. А мне все одно - что этот берег, что тот, - и добавила:
     -Пошли.
     - Куда? - спросил, учащенно дыша от ходьбы, Хранитель.
     - Увидите, - и Орисис пошла по песку берега.
     Все тронулись за ней.
  Разгорался закат. Блики Солнца шумным цветом заполняли небо на том берегу, казавшемуся близким по расстоянию и далеким по пустынности, вызывавшей отчужденность. Чем больше на него смотришь, тем меньше он вызывал интерес, только мысль: увидеть сына Храма Принявших -  увлекал и венчала воображением взгляд.
     Тот берег поднимался черной стеной над бесшумными, ровно-идущими волнами реки. Верхняя грань берега лентой излома горела изумрудно-зеленой пеленой. Дальше все было застигнуто зеленоватым небом заката.
     Шли долго. Появился высокий холм. На нем ничего не росло. Группа взобралась на него. Орисис села наверху.
     - Он приходит в сумерки. Я его все время жду...здесь, - сказала она. Ее взгляд и лицо горело, в них была величайшая надежда. Именно такой, с надеждой, она себя радовала. Вдохновение от радости переполняло Орисис. Она вскочила возбужденная и заходила по лысой вершине, а потом затанцевала. Ее танец был гибок, грациозен и прекрасен настолько, что все были захвачены ею.




 СЫН ХРАМА ПРИНЯВШИХ
  Воскресло молчание. Ничто не нарушало величие закатных красок. Орисис давно перестала танцевать и села скрестив ноги.
  Вдали, справа, появилась летящая в воздухе фигура юноши. Приблизившись к группе, но находясь на том берегу реки, он заговорил, голос его был полон изумрудных оттенков:
     - Когда нет рядом...никого. Это вечер, который накрыл все. Все темное живое. Ты думаешь? - Нет. Кто ж думает, когда один. Один живет - он мечтает, он мечта. Мечта о том, что сбылось сейчас в тебе, и ожил вечер. Вечер - это, когда ненужное сделано для назойливого людского страха, ты потратил день на радость глупости. Вечер. Кто подарил его тебе? - Смелость ...твоего желания радоваться, которого до этого не было, оно пряталось от набегов людей. Они отнимают, если сами не имеют. Отнимают, чтобы самим отвлечься, приобретая память о том, что отняли, но не содержание этого. И желание потом оживет в тебе в смертный час зари, прощающейся с тобой силой усилия, возвещающего начала радости мира в себе, набирающего полноту. А вечер. Когда можно любить, не борясь за присутствие любимого рядом, он здесь, он покой твой всегда.
   Я встаю перед тобой на колени, как вечер встал передо мной на колени: живи мной. День ставит на колени все, даже любовь любит на коленях, невольно смотря, что с ней делают. Но с ней сделать ничего нельзя: только любить. Любить твои острые глаза счастья, потому что счастье острое; смотреть твоим сердцем, как солнцем в ночи, умывающим себя в реке Бессмертия, любить своим сердцем, уже больше не отстаивающим свои чувства, а идущим к тебе в темноте живых чувств, на свету они ж грубее, жестче. Закат же в этом признается, растворяя неправду. Ночь все проясняет, она не возвышенна, как закат, и не бдительна, как восход. Ночь - полнота, ты - это полное, не бегущее, а приставшее, не живущее, а ожившее. Твои чувства пришли к тебе, подвинься, пусть они лягут, пусть каждое подарит тебе свой образ - символ твоей жизни, чувство твоего дара. Это темный холм, на котором не видно луга, это море, на котором не видно волн, это силуэт, в котором красное сердце, он идет к тебе напролет тоской одиночества, получившей тебя, оно сломалось от другого красивого и живого, что доверчиво тянется к тебе, возьми, не сможешь ты его отдать, подарок сердцем живет в тебе и во мне. Внешняя - ты хрупкая белая травинка, а там смелая стихия. Внутри тебя ночь, и она там живет. Как знает, что можно так жить.
       Ты живешь прошлым, которое подарило тебе твой мир и ждешь получить его теперь. Теперь будет идти в будущее.
       Орисис встала и заговорила с этого берега:
    
                Зачем тогда ко мне пришел ты
                Чтоб разбудить мечту?
                (Теперь бросаю каплей в реку горячую слезу)
                Ты разбудил, и подтолкнула она меня к тебе
                В мечте когда-то я тонула
                Сейчас она во мне
                Сплетенье красок, сплетенье рук,
                сплетенье счастья - сплетенье двух
                И в том сплетеньи день ото дня
                Уходит счастье все от меня
                И меркнут краски, и нету рук
                Чтобы помочь мне
                Где ты же? -Друг!
                Тебя ль не призывала, не ласкала
                Тебя ль я не любила не ждала
                Быть может я не так себя держала?
                Быть может я не так себя вела?
                К чему счас разговор о том, что было
                К чему счас вспоминать все что прошло
                Быть может я не так тебя любила
                И все поэтому так попросту ушло
    
     Орисис исчезла. Сын Храма Принявших перелетел реку Бессмертия и приблизился к путникам. Радость объединила всех.
       - Здравствуйте, пришельцы! Рад вас видеть, - сказал он.
   Хранитель радовался, Сверчок улыбался, Аксис перестала испытывать себя, Свидетель никак не мог придти в себя, он с трудом привыкал к происходящим событиям, он долго их готовил в себе, чтобы запомнить их и затем понимать, то есть быть их свидетелем.
     - Останьтесь здесь. Возьмите камень и положите его под голову и уснете. Я за вами вернусь, - сказал сын Храма Принявших и исчез.
     Темнело. Темнота теплом укрывала землю. Холм, на котором все сидели, искрился.
      "Как много произошло событий", - думал Свидетель.
     Хранитель не хотел ни о чем думать, какая-то уверенность чувствовалась в будущем и она захватывала все, ни о чем не хотелось думать кроме чувства об этой уверенности. Сверчок осторожно гладил Аксис по длинным каштановым прямым волосам. Аксис молчала. Ей это было почти приятно, она представляла того парящего горного юношу. Было ощущение, что не нужно уже напряжения, все отпало. Вошли в спокойствие и все отдыхало. Дальше все знает тот, кто их поведет, не было на этот раз распускающего чувства сомнения, и он всегда будет рядом - сын Храма Принявших.
  - Хорошо! - прошептала Аксис, и ее слово, изобразившись, ушло во тьму.
     Каждый положил себе камень под голову, но спать не хотелось. Радостное чувство переходило в счастье. Полнота и упоение места наполняло всех. Все чувствовали себя не собой, а этой полнотой, радостью, необычностью.
   Хранитель подумал: "Много раньше было нехороших людей. Видно плохие люди потом объединились злом, чтобы делать хорошее. Они ж уничтожили друг друга".
     - Искупаться хорошо! - представляя удовольствие, сказал Свидетель.
     - Хе. А ты здесь купаться будешь, в речке? - ехидно спросил Сверчок.
     - А что, - ответил Свидетель. Он медленно встал и пошел к реке.
        Все удивились, приподняв головы и прислушиваясь. Но никто его не остановил. Всем было любопытно, что будет.
  Был слышен плеск воды, но какой-то непродолжающийся, а застывающий. Потом воцарилась тишина. Все молчали.
    Через некоторое время услышали, как возвращается Свидетель.
     - Великолепно-то как! - в удовольствии воскликнул он.- Какое ощущение!
     - Ну, расскажи, расскажи, - стали с любопытством спрашивать все.
     - Когда я стал входить в реку, - начал тихо и спокойно рассказывать Свидетель, - то прямо стал чувствовать как растворяюсь, как в невесомости, паришь в чем-то. Я забыл про все. Потом чувствую, что меня несет куда-то. Очень не хотелось собраться и плыть. Чувствую, очень сильно несет, но так хорошо! Я стал плыть, движения, как в воздухе, но из каких-то...освежающих песчинок. С трудом выплыл.
     - Я тоже хочу, - капризно мягко сказала Аксис. - Может нам попробовать?
     - Сверчок обреченно кивнул, предчувствуя чем это замечательное занятие кончится.
     - Я не пойду, - четко выговорил Хранитель. - Вы как хотите.
     Все молчали. Свидетель лег и уснул.
     - Орисис сказала, что переплыть реку может только желающий идти по пути знания, - сказала наконец Аксис. - Наверно, лучше не надо.
     Все уже засыпали, невидимой нитью связываясь с другими мирами, как вдруг выпрыгнули откуда-то звезды и, образовав круг, завертелись. Из круга вылетела Орисис и села среди путников.
     - Я родилась под звездой Белогуди поэтому ничего не построила! - воскликнула она темному небу.
     - Что это за звезда? - едва ворочая словами от сна спросил Хранитель.
     - Каждый рождается под своей звездой, - вздохнула Орисис. - Моя звезда не дает мне желания что-то делать, что-то создавать. Это вызывает во мне очень много усилий, и я не делаю. Она дает мне счастье быть самой с собой.
       Воцарилась тишина. Все уснули в надеждах.
   День уже пригвождал землю, холм и цвета своей теплотой, когда путешественники, наконец, проснулись.
      Сын Храма Принявших сидел, скрестив ноги, и смотрел на пробуждающихся ото сна.
    - Вы, наверно, хотите есть? - спросил он, в глазах его была хитрость. Почему-то есть не хотелось никому и уж много времени.
     - Нет...здесь вообще есть не хочется.
     - Захочется. Пошли, - сказал он и встал.
     Все почему-то сразу и легко встали. На этом месте совершенно не чувствовалась усталость. Сын Храма Принявших оглядел всех. Хранитель шмыгал носом, Сверчок был к чему-то внимателен, Свидетель был чрезвычайно серьезен, Аксис не улыбалась, она не знала возьмет ли ее с собой сын Храма Принявших, но ей этого хотелось только из-за любопытства и от того, что с пришельцами было хорошо. Рационально, как все девочки, рассудив, она решила, что лушчее - это быть с ними. Сын Храма Принявших, взглянув на нее, незаметно себе улыбнулся, он как бы знал о чем она думает и еще что-то. Когда он взглянул на Орисис, она поджала губы, ее смелое красивое лицо на гордой шее стремилось вперед...к вниманию и ласке, нежности и признанию.
     - Река течет на Запад, - указал рукой сын Храма Принявших. - Мы пойдем вверх, на Восток, - и он пошел, приглашая всех идти вместе с ним.
   Местность поднималась плавно вверх. Проходили пустынные холмы один за другим. Редкие деревья и тени от облаков на иссохшей зелени почвы оживляли пейзаж. Стало прохладней. Река бесшумно присутствовала рядом. Впереди, у пологого холма, появился клочок тумана, он медленно шел в сторону. Пройдя еще несколько ли, встретился еще один клочек тумана.
     - Откуда здесь туман? - спросил Свидетель.
      Сын Храма Принявших, не отвечая, молча шел вперед.
   Пройдя еще ли, путники увидели двухглавый холм, окруженный туманом. Сын Храма Принявших пошел вверх, на седловину холма. Поднявшись наверх путешественники увидели внизу город.
     - Ничего себе! - воскликнул себе под нос Сверчок, но внутренней радости не испытал. - Ведь все же погибли? - поднял он лицо на сына Храма Принявших.
      Тот улыбнулся.
     - Пойдемте в гости. Люблю ходить в гости, - сказал он. Путешественники стали спускаться с холма. Домики города были одно- и двухэтажные с лепными изгибами украшений, что располагало к ним. Город был охвачен стеной из камня, в стене были ворота из каменных глыб с поперечной каменной плитой сверху. На воротах была надпись: "Карма решает все".
     Путешественники прошли ворота. Под стенами города, создававшими тень, было прохладно. Маленькие улочки ускользали от центральной широкой в разные стороны. Двухэтажные домики с голубыми куполообразными невысокими крышами стояли на небольшом расстоянии друг от друга, отражая белыми стенами солнечный свет. Стоял осел, уставившийся на каменную мостовую.
   Пройдя дальше путешественники увидели лавку с тканями, у которой стояли молодой человек и девушка. Оба черноволосые. У него были короткие волосы, загорелая широкая шея и, наверно, такая же спина под белой туникой, а девушка, обращенная лицом к нему и невольно в сторону путников, была вмеру стройна с длинными черными волосами и влекущими бровями. Они легонько обнимались, пожимая друг друга ладонями.
     Проходя мимо них, Хранитель знаками показал девушке, что, мол, он-та лучше его (того парня), пусть она идет к нему. Девушка пыталась себя не заинтересовать этим, ей это удалось. Дом, у которого они беседовали, создавал холодную тень. Дальше на повороте, Солнце опять встречалось идущему, а Аксис увидела на дороге необычную шапочку, кожаную бежевую по краю с мехом, она сделала движение, чтобы поднять ее, но ее опередил Хранитель. Он взял шапочку и стал напяливать себе на голову. Ему это удалось, направляя голову то вправо, то влево, при этом надежно держа шапочку рукам. Аксис она куда легче налезла бы.
     - Такая шапочка-мракобесина, - выговорился Хранитель. - Мракобетная шапочка такая.
     - Отдай шапочку! -воскликнула, но тихо, тихо Аксис. - Это моя шапочка!
     - Это красная шапочка, ее нужно красной девице отдать, - ответил Хранитель, оглядываясь, как будто тут же и начал подыскивать красную девицу из тех единичных людей, которых можно было увидеть.
     - Когда мало кругом людей, не считаешь себя человеком, а было б много, то только в себе и про себя думал, - продолжал Хранитель.
     Продолжая идти дальше, путники увидели девушку, сидящую в красном парчовом кафтане, на деревянной скамейке. Она грустила подперев вытянутое правильное лицо ладонью руки. Ее некороткие каштановые волосы помогали ей, видимо, в этом занятии, не давая получить солнечный перегрев.
     Хранитель прошел перед ней в одну сторону, потом в другую. Наконец, он обратился к девушке:
     - На какое действие направлена, Ваша, жизнь? - спросил он.
     - Не могу смотреть, какое живейшее участие ты принимаешь в моей судьбе, - ответила та из своей позы.
     - Есть такая практика: если перебинтовать всего человека, то он почувствует себя здоровым, - сказал Хранитель.   Девушка невольно засмеялась и покраснела, теперь она легче сливалась со своей одеждой.
     - Вам, стыдно, что я Вас смешу, - продолжал Хранитель.
  - Вам стыдно, если на Вас кто-нибудь оказывает воздействие.
     Девушка молча краснела все в той же позе.
     - Ну, почему, Вы, такой безучастной пытаетесь быть? - спросил Хранитель. - Кто на Вас так воздействует?
     - Ну, говори, говори, - защищалась девушка, переменив позу.
     - А я не хочу с тобой разговаривать, когда мною заинтересовываются, - сказал Хранитель уже на "ты". - Вот, тогда не заинтересовываются, я говорю-ю-ю, говорю-ю-ю.
     Из домика рядом вышла еще одна девушка. Высокая, лицо без эмоций, глаза под живыми бровями искрились детством, темные волосы сплетены в мелкую косичку, нос ничего невыражал и не был заметен. Она была одета в тонкую тунику, серебряный широкий браслет ошейником охватывал стройную шею.
     - О чем это вы тут разговариваете? - спросила она, подойдя к скамейке и украдкой посмотрев на Хранителя.
     - Вот, поговори с ней, - сказала первая и отсела на край скамейки в ту же позу.
     - Там занято, - сказал Хранитель.
     Ответом было молчание.
     - Ты откуда такой взялся? - наконец, сказала первая девушка.
     - Не знаю...мы вот зашли...ненадолго, - потупившись, настойчиво переминаясь с ноги на ногу, сказал Хранитель, с обвинением посмотрев на своих спутников.
     У Орисис был надменный почти непроницаемый вид недовольства.
     - Альгуний Непобедимый, - в шуточном испуге произнес Хранитель.
     Все молчали, некоторые улыбаясь внутри.
     - Ты, какой хотела бы быть женой Синей Бороды, у? - спросил он.
     - Последней, - ответила Орисис, почти ничего в себе не меняя.
     - Кстати, как вас зовут красноречивые девушки? - спросил Хранитель.
     - А тебя? - спросила первая.
     - Я - Хранитель, - и Хранитель постучал себя в грудь кулаком, раздался ободряющий звук.
     - Я - Кам, а она - Гам, - ответила первая. - Странное у тебя имечко, сам выдумал?
     - Нет. Я просто храню... - Хранитель был серьезен. - А что вы с Гам не разговариваете, поссорились?
     Девушки методично молчали под лучами Солнца и вопросов. У Гам был почти серьезный вид.
     - Гам, ты на кого ополчилась? - продолжал вопросы Хранитель.
     Девочки молчали. Сверчок перестал сдерживаться и в икающем хохоте приник к улице всем телом, его тень дергалась, пожалуй, больше, чем он сам мог выдержать.
     - Ты, уже не надеешься на себя, как на действенную армию? - обратился к Гам Хранитель.
     - Пошли дальше, - сказала наконец Орисис и потащила Хранителя уцепившись за руку.
     Путешественники пошли дальше. Через какое-то время поднялись со скамьи (подсудимых) те две девушки, пошли, взявшись за руки и очень живо перешептываясь друг с другом, на небольшом расстоянии за группой.
     - Интересно, почему девушки с такой готовностью доверяют друг другу многое? - задал сам себе вопрос Хранитель. - Наверно одна другую чувствует такой же глупой, как и она.
     На полукруглой глиняной стене домика висело объявление:
    
  Хочу создать семью
      Ищу подлеца

    
     - Ничего себе! - воскликнул Сверчок.
     - Может здесь мало подлецов и они ценятся? - предположил Хранитель.
     Навстречу из-за поворота выехала повозка, нагруженная хлебом, на ней низенькая, круглая девочка разговаривала с запряженным в повозку ослом.
     - Я уйду отсюда, я никому здесь не верю, даже дети такие же как взрослые, их чувства не искренние,- жаловался серый осел.
     - Да, уйдем, может быть, никогда и не вернемся, - отвечала смелым голосом круглая девочка.- Найдут, наверно, кто будет раздавать хлеб, - девочка схватила каравай и запустила в сторону дома.
     - Хватит швыряться народным добром, пора уж в него чем-нибудь швырять, - покосившись сказал Хранитель, внимательно наблюдавший за происходящим.
       Девочка на повозке видимо не услышала, так она была поглощена собой, раздумья о хлебе ей в этом помогали. Осла же, видимо никто не брал в расчет.
     Повозка, нехотя следуя дальше, поравнялась с Кам и Гам, девочка в повозке всучила им по караваю.
     В это время группа поравнялась с книжной лавкой. В тени дома меж раскрытых деревянных створок был прилавок, на нем лежали книги. Было впечатление, что они только что напечатаны. У лавки никого не было, только ее хозяин что-то, сидя, читал.
     - А есть Энциклопедия Апокалипсиса? - поинтересовался Свидетель.
     На другой освещенной стороне дороги, дальше, стоял лоток с жареной рыбой, и у лотка стоял Помощник.
     - Вот это да! - воскликнул Свидетель, не интересуясь более книгами.
     - Здравствуйте, - тихо улыбнулся Помощник.
     -Ты как здесь оказался? - спросил Свидетель.
     - Сбежал. Дракончик Амо как порассказал, я и деру. Все куда-то поисчезали, - Помощник окинул всех взглядом. - И Княгиня здесь.
     - Она не помнит, что она Княгиня.
     - Здорово, - ухмыльнулся Помощник. - А это кто? - он указал на юношу.
     - Это сын Храма Принявших.
     Помощник кивнул и в силу своей привычки дальше не спрашивал.
     - Здесь, кстати, Бабочка, наша Сяо Мэй.
     - Да, ну!! - невольно изумились все.
     - Так это Город Привязанностей? - спросил Хранитель.
     - Как угодно его можно назвать. Люди здесь беженцы, по рассказам их города умерли. Здесь они на что-то надеются, что их кто-то спасет, - ответил Помощник. - Живут надеждами и тем чем раньше жили.
     - А где Бабочка?
     - Пошли покажу.
    Мимо закрытых лавок, где висели таблички "санаторный день" группа прошла чуть-чуть по главной улице и свернула в узкую улочку, которая извилистыми поворотами привела всех к большому двухэтажному дому, совершенно лишенному каких-то украшений, хотя окна были просторные и лепка бы им не помешала, но, видно, следили за домом изнутри, а не извне... Крыши не было видно вовсе.
     - Эй, Асэль, выходи, - тихо крикнул Помощник, глядя вверх, на второй этаж, где было по паре удобных окон с двух сторон стены дома.
     Через некоторое время с лицом "А что случилось?" появилась в окне Асэль и тут же лицо ее стало выражать "Батюшки мои!" бровями, полезшими брать неприступные высоты собственных надежд и шириной щек, заметно сузившихся под весом уже неконтролируемой нижней челюсти, пусть даже изящной, но лишенной всякой поддержки, как и ее хозяюшка.
     - Ой, батюшки мои! - выговорила она тут же.
     - Да, мы "батюшки твои", - подхватил Хранитель, выпятив грудь. - Ничего не случилось, Асэль. Это мы пришли проведать тебя.
     Личико, наверно, уже принявшее более обычные озабоченные формы, исчезло. А внизу через мгновение открылась "парадная" дверь, и в восточном халате с поясом появилась Асэль, как две капли воды похожая на ту девушку, которая появилась ближе к началу нашего повествования.
     - Что случилось, Асэль? - раздался трескучий немолодой женский голос откуда-то из дома, со второго этажа, возможно первый этаж здесь по каким-то причинам не очень любили.
     - Осколочно-дребезжащая бабуся какая-то, - привыкая к собранности в точных определениях, играя в злобность, сказал Хранитель.
     - Это тетушка Фенозис, - переставая играть в спокойствие, улыбнувшись, сказала Асэль.
     - Что это за тетуш...родственница? - спросил Хранитель.
     - Я ж не могу жить одна, вот приютили...и кормят, - ответила Асэль.
     - Зайдем, - предложил быть свободными Хранитель.
     - Ой, лучше не надо, - спохватилась о своей несвободе Асэль и об обязанностях своей несвободы по отношению к несвободе хозяйки.
     - Она про вас ничего не знает, - умоляла она их, или себя? - Я ж не могу ей все объяснить.
     - Эй, Апокалипсис вызывали!? - амбально крикнул Хранитель на спасительный второй этаж с низким апломбом.
     - Издеваешься, - тихо сказала Асэль. - Кончай!
    Сверху никто не выглянул, звуков противоречащих тишине не было.
     - Она живет не вместе с ребенком, а вместо ребенка. Я ребенок. Она мне говорит все как надо делать, не думает, что может быть по-другому, никакой самостоятельности, - быстро добавила Асэль.
     - Мы будем к востоку от города, - сказал сын Храма Принявших.
     Группа развернулась и пошла обратно. Оказывается Кам и Гам шли за ними с надкусанными караваями. Они стояли поодаль, приткнувшись почти к стенам домов, пропуская (на)шествие.
     Проходя мимо них, Свидетель вдруг сказал:
     - Народное творчество руками не трогать! - Убьет.
   Неужели он откуда-то уже понял, что каравай стал народным творчеством? Может быть, это было последним...единственным народным творчеством? Руки у всех опустились. Гам опустила руку с караваем и безразлично улыбнулась.
     - Я бы хотел с, Вами, поговорить, - обратился Помощник к сыну Храма Принявших. - Я тут девушку нашел...от нее все отказались, а я взял ее себе...
     - Тут все от всех отказались. Говорить будем об этом вне стен города, - сказал сын Храма Принявших Помощнику. На пути им встретилось три деревянных колодца, несколько шелковниц то там то здесь оживляли темной зеленью однородность белых домов, созданных для смысла человеком, ради своего спокойствия. На некоторых домах они заметили объявления:
    
     Меняю одноэтажный дом  на двухэтажный
Пожизненное содержание обеспечиваю  полностью

            
    
     Появились и такие объявления:
    
      Меняю дом с каменным гарпуном в Пощеконии на местный.
        Встречи: каждую новую Луну у Западных Ворот


               
     но это были, видимо, старые несорванные объявления на таком клеющем соке растения, что его было трудно сорвать, да и написано оно было на папирусе.
     В центре города чуть-чуть над всеми домами возвышался Храм Покинутого с колоннами из белого камня и плоским распластавшимся крышей куполом, почему-то называющимся Куполом Смерти. Это рассказывал Помощник. Вокруг храма, под самодельными навесами от Солнца торговцы меняли диковинные фрукты и дыни.
     Пройдя город, они вышли из Восточных Ворот, на которых было начертано: "Уходя - ты уходишь из себя".
     Выйдя за город, путники увидели холмистую долину, редко поросшую деревьями с насыщенной кроной, расположение их приятно успокаивало. Они дошли до лощины, где журчал ручей охраняемый со всех сторон деревьями и кустами, стоящими на всем протяжении его существования. Путники выбрали удобное место среди деревьев и стали устраиваться. Робко подошли Кам и Гам и еще одна девушка с фруктами и дынями. Каждая положила в круг сидящих то, что принесла.
     - Можно мы тут с вами посидим? - спросила, мучаясь своей сдержанностью, Гам.
     Никто не возражал. Все отдыхали, накинувшись на огромные сочные в паутинке дыни. Их хотелось есть, есть и есть.
     - Не помню, когда это я последний раз ел, - сказал Хранитель.
     - Помощник, почему ты решил взять девушку, от которой все отказались? Почему ты решил ее обречь на то, что она должна тебя выслушивать? - неожиданно для всех вдруг заговорила Аксис. Почему ты эту девушку лишаешь удовольствия быть с человеком? Почему ты обрекаешь ее слушать то, что ты говоришь? Вижу я тебя всего немного времени, но вызываешь ты чувства недовольства своей вялостью, ощущение такое, что ты ничего не можешь.
     - Не знаю, что-то подобное уже было, я сказал, что я сволочь и ушел.
     - Ну, не всегда же ты будешь уходить? - возмущалась дальше Аксис. - Ты будешь говорить, что ты спас ее от позора. А когда она захочет уйти от тебя, ты скажешь, что это невозможно?
     - Нет, ну, не думаю, - зарылся в себе Помощник.
     - Ну, если ты берешь такую ответственность - быть с человеком, то ты должен что-то дать кроме обеспеченности и обязанности тебя выслушивать? - продолжала Аксис. - Всех твоих разговоров хватит максимум на месяц. Вот ты так сидишь, соглашаешься со мной. Почему ты соглашаешься вместо того, чтобы решить? Ты так уходишь, а в следующий раз тоже самое будет.
     - Не понимаю.
     - Что не понимаешь? Ты не понимаешь, что можно здесь сделать? Ты думаешь, думаешь об этом, а потом тебе надоедает. И почему ты решил, что эта девушка должна что-то думать? Если ей надо будет что-то решать, то она просто уйдет.
     - Ну, и пусть уйдет, - Помощник совсем опустил нос.
     - Ну, это как обычно! У тебя есть мечта; чтобы рядом была девушка, свой очаг? Когда же ты воспользуешься случаем, чтобы это получить?
     - А дальше что?
     - Ничего. Дальше ты будешь обвинять не себя, а ее. Ты все это так хорошо себе представляешь, но ничего дальше.
     - Не знаю дальше как быть...ну я хочу, чтобы она еще лучше была.
     - Если она будет такой какой ты ее хочешь видеть, она с тобой не будет.
     На мгновение Аксис замолчала.
     - Возможно, главное твое свойство прибрать к рукам то, что можно, - продолжала Аксис.
     - Да.
     - Ну, и что ты с этим делаешь? Ты видишь в ней потенциальную жертву.
     - Я бы ей помогал на расстоянии, - сказал Хранитель.
     - Люди ищут в словах других то, что им приятно, на остальное не обращают внимания. В том, что я сказала, наверно, для Помощника нет ничего приятного, - закончила Аксис.
     - Попробуй не искать себе жертв и не будешь жертвой, сказал сын Храма Принявших.



   
                М О С Т
- Какой чистенький город, - вспоминал Сверчок на следующее восторженное утро, бриз колыхал низкую иссушенную траву у его ног. - Здесь, наверно, недавно живут эти люди?
     Сын Храма Принявших кивнул.
     - Люди вообще живут недавно, - сказал он, в нем чувствовалась невероятная собранность. - Город был пуст, и поэтому они живут здесь.
     Он ненадолго замолчал. Затем заговорил снова:
     - Многие племена изгоняли здесь друг друга. Он был на пути в страну Мерки. Город остался нетронутым, так как племена уходили от него сражаться в пустыню. Время тех племен кончилось, так как их отношения между собой не несли гармонии, и все разрушилось, истлело, неоставив следа. Город сей был местом отдыха, но не местом постижения, да и некому было постигать. В племенах не было дружбы, дающей равнозначную гармонию. А раз не было ее появилось вместо этого желание...соперничества, достижения, чтобы хоть как-то обратили внимание в племени и признали. И вот, многие стали бороться за это признание силой слов и мышц. Они самоутверждали себя за счет друг друга. Убить соперника и возвыситься или принизить и тем возвыситься. Их родившие не дали им чувств, проявивших себя в доверии, спокойствии в привязанности. И создали себе люди храмы для преклонения - преклонения саамоутверждению. А внутри у них не было сердечного чувства. Холодность процветала, не увядая, глядя на храмы во имя себя. Не найдя внутри себя ничего, что бы ценил, человек отказался от себя и отказался от других, тех кого он чувствовал. И заменил это культом.
     Вещи, приятные вещи, которыми стремится окружить себя человек, - это предметы самоутверждения. Люди, их чувства тоже. Все что приятно. Он этого добивается. Добиваться, чтобы самоутверждаться. Только мудрый, ничего не делая, возвышается...знанием.
     Подошла Асэль.
     - Здрасте, - сказала она, чувствовалось, что она наполнена напряжением, ничего больше в нее не влезет, на самостоятельность времени и места уже не будет.
     Орисис ревностно посмотрела на Асэль.
     - Интересно, почему женщины друг к другу относятся как к конкуренткам? - спросил сын Храма Принявших.
     - Не знаю. Наверно, им чего-то не хватает. Они думают, что у другой это есть, - ответила Орисис.
     - Асэль, наверно тетушка Фенозис говорит: "Молодым людям позволять ничего нельзя"? - спросил Хранитель.
     - Это начальная женская подготовка, - ответил Свидетель.
     - Как я тебе сочувствую, Асэль! - в шутку сказал Хранитель, вознеся руки к груди.
     - А я не буду сочувствовать, так как если человек будет сочувствовать, он не сможет помочь, - сказал Сверчок.
     - Сочувствие мешает, не знаю, возникает очень неприятное чувство, когда тебе сочувствуют. Сочувствие возникает не от того хочешь ты сочувствовать или не хочешь, - сказала Орисис.
     - Вообще никакой разницы нет кто как сочувствует, только человек связан отношениями и все. Но это только воздушные замки, это ни в ком ничего не меняет, - сказал Хранитель.
     - Орисис, а человек вообще не может исправляться: вот какой он есть он и есть? - спросил Сверчок.
     - Я раньше так считала, что не может меняться, а сейчас, - она посмотрела со значением на сына Храма Принявших, - я думаю иначе.
     - Зачем тебе люди? - спросил Хранитель Сверчка.
     - Они мне нужны, чтобы развиваться. В их присутствии я многое понимаю, - ответил Сверчок.
     - Они тебе нужны, чтобы что-то заполнить, - сказал Хранитель. Ты можешь без них?
     - Да, - сказал Сверчок.
     - Долго? - спросил Хранитель.
     - Долго.
     - Можешь без них, а как хочешь?
     - С ними, - сказал Сверчок.
     - А один человек может измениться? - спросил Хранитель у Орисис.
     - Да, Орисис посмотрела на сына Храма Принявших.
     - А остальные только мешают? - спросил Хранитель.
     - Если он от них зависит, - ответила Орисис.
     - А для чего нужно измениться? - продолжал спрашивать Хранитель.
     - Я за себя могу ответить. Нужно измениться, потому что я себе надоела, - ответила Орисис.
     - Ну, ты ж не всегда себе надоедаешь? - спросил Хранитель.
     - После того, как мне с собой было очень хорошо.
     - Когда человек себе надоедает, он начинает себя развлекать. Стремиться к тому, чтобы было хорошо теми средствами, которые он знает, - сказал Хранитель.
     - А если надоедает от того, что хорошо? - спросила Орисис.
     - Интересно, в человеке есть вещи, которые могут развлекать его натуру, и в то же время, есть осознание, что это ерунда и глупость. То есть, замкнутый круг получается, - сказал Хранитель.
     - Почему я могу всякой ерундой жить? - спросил Сверчок.
     На вопрос Сверчка никто не ответил. Потихоньку все ели то, что принесли девушки из города, узнали, что третью девушку зовут Лам, но она молчала, и к ней пока никто не обращался.
     - Что вы делали, когда были одни? - спросил всех сын Храма Принявших.
     - Я ничего не могла сделать, - ответила Орисис.
     - Еще б немного и я бы сам задумался, - сказал Сверчок.
     - Если не было никого рядом, то я себя оживлял, - сказал Хранитель.
     - Такое ощущение, что ничего здесь не изменишь, - задумался Сверчок. - Чтобы изменить что-то в себе нужно очень сильно полюбить кого-нибудь.
     - Что хорошего это принесет? - спросил Хранитель.
     - А вы полюбите друг друга, - сказал сын Храма Принявших.
     - А как можно полюбить того, кто хочет пройти мимо? - спросил Хранитель. - Я говорю о Сверчке.
     - Все-таки у тебя, Хранитель, самые глубокие чувства, из всех кого я знал, - сказал Сверчок, а затем обратился к сыну
Храма Принявших. - А что это за Храм Принявших?
     - Храм, где путник успокаивается. Путник идет куда-то, так как он неспокоен, он ищет спокойствия, там, где он был, он этого не нашел раз он в пути. Спокойствие дает принятие...принятие духа. Принятие многих распускает, им становится так хорошо, что больше ничего и не надо. Но жаждущие расширить знания своего духа идут дальше, - сказал сын Храма Принявших.
     - Я уловил этот момент, когда Вы чувствуете другого человека, то Вы с ним объединяетесь. Он Вам становится дорог. Я только не пойму почему в конце концов другой разрушает это объединение? - спросил Сверчок, глянув на Орисис.
     - Потому что объединение происходит с лучшей его частью, а не с представлениями, вжившимися в человека, - ответил сын Храма Принявших.
     - Вам это больно, что он разрушает? - спросил Сверчок.
     - Когда больно, хорошо, как на пределе человечности, - сказал Сын Храма Принявших.
     - Это приятно, когда принимаешь, тогда отказываешься от эгоизма, - сказал Сверчок.
     - А я ведь многих принимала какую-то секунду, а потом отбрасывала, - сказал Орисис.
     - Я бы смог измениться с тем, кто меня примет, - сказал Сверчок. - А ты, Орисис?
     - Я устаю от принятия сына Храма Принявших, - ответила Орисис.
     - Если над человеком ранимым посмеяться, то ему будет очень больно, если у него есть сердце. Да, получается, что общение с чужим эгоизмом губительно, - задумался вслух Сверчок.
     - Смотря кому, - сказал сын Храма Принявших, - тем более если собран.
     - Но ведь это, может быть, плохое обращение с собой? - спросила Орисис.
     - Это плохое обращение со своим эгоизмом, сохранение распущенности, - сказал сын Храма Принявших. - Орисис, ты себя или нас хочешь убедить, что ты эгоистка?
     - Иногда я себя не считаю эгоисткой, могу там пожертвовать, сказала Орисис. - Не хочу ничего, не помню.
     - Чтобы себя сохранить, Орисис забывает, что она сказала, - сказал сын Храма Принявших.
     Хранитель развел из валявшихся сухих сучьев костер и начал лепить куплеты:
    
                Я уйду погреюсь у костра
                На холодных струнах моя грусть
                Ей здесь кантоваться до утра
    
     За разговором прошел день, сгущались сумерки. Хранитель продолжал сочинять куплеты:
    
                Орисис, тебя ничем не удивишь
                Ты сделаешь из всех киш-миш
    
     А через секунду добавил:
    
                Рыдала группа до утра,
                Но это было все вчера.
    
     День кончился.
                х                х
                х
         Утро всех застало за разговором Свидетеля и Хранителя.
     - Женщины торопятся жить. Их увлечения то одним, то другим связаны с тем, что они хотят жить. Мелкие, некрупные желания, не тянет к другим, не хватает силы, нет чувства перспективы. А в чувстве чем больше перспективы - тем оно лучше, - сказал Хранитель, потом пропел:
    
                У нас любовь была
                Мы ей зажралися
                Любовь лупила ты
                И не стеснялася
    
     - Женщина не живет постижением себя, решением своих проблем, она живет другим человеком. Женщина просто действует: она вроде чего-то дает и завязывается такая связь - общение энергетикой. И, если для мужчины гарантией безопасности является отсутствие этой связи, то для женщины связь эта является гарантией безопасности. Когда мужчина получает эту связь, он совершенно упускает ее из виду, а женщина ни одной своей связи, взаимоотношения не теряет. И она все время нейтрализует попытки мужчин пробиться к ней. Она спокойна в своем захвате. Я бы сказал - пригородный захват. А мужчине нужно, чтобы его приняли всего, - сказал Свидетель.
     - Я не знала, что делать с человеком, после знакомства у меня возникает куча сомнений, - сказала Лам.
     - Чтобы подарить сомнения, он должен быть очень дорогим человеком, - сказал Сверчок. - Ты знакомишься в одной плоскости, а хочешь продолжить знакомство в другой.
     - Я его берегу и ничего не говорю, - сказал Лам.
     Пока шел разговор, на том берегу появился туман. Его красивые пуховые очертания изгибы стали покрывать жесткие очертания дальнего жестко-скального берега. Потом он медленно пополз над рекой Бессмертия, ничуть перед ней не робея, он медленно двигался вперед, навстречу этим берегам. Нежный розовый цвет тумана вызывал радость. Осталось только море тумана, не было видно берега, не было видно реки. Вид движущегося розового тумана всех восхищал.
     - У нас более не осталось времени говорить здесь, - с грустью сказал сын Храма Принявших, - смотрите на туман.
     Все стали смотреть на необычайное движение. Клочья тумана собирались в казавшиеся плотными сгустки, переливающиеся розовым цветом. Они то соединялись порывами, то разъединялись и медленно плыли к путешественникам. Они покрыли все пространство перед ними, и все услышали шорох, все вокруг шуршало, тихо трещало и было плотным. Появилась легкая прохлада. Ничего не было видно, только движение этой плотной массы. Вдруг в центре появился мост! Мост из деревянных круглых нетолстых бревен с изогнутыми перилами из тонких стволов, на них висели пушистые хвосты. Они мерно покачивались, как от дуновения ветерка.
     - Шагните, - услышали все голос сына Храма Принявших. Голос был взволнованный, он шел из трепетавшего сердца.
     Группа шагнула вперед и почувствовала не твердую почву под ногами, они были над землей, их что-то поддерживало, они были подхвачены туманом! Через его прозрачные сцепления была видна земля, она уходила назад, они двигались. Под ними появился мост. Было видно как река Бессмертия бесшумно несла на Запаад свои тихие воды. Вид сверху был еще более зловещий.
     Кам  заволновалась.
     - Я боюсь, - вскрикнула она с плачем в голосе.
  Вдруг Свидетель накренился вперед и, слетев с поддерживаемого тумана, пролетел за мостом прямо в волны реки.
     Орисис ахнула. Все были в смятении, растерянные делали усилия глядеть на сына Храма Принявших. Тот вздохнул.
     - Он сам выбрал это, - сказал он. - Каждый расплачивается своей точкой зрения.
     - Ну что же делать! - воскликнул Помощник и побежал по туману назад. За ним побежала Кам. Они скрылись.
    В это время процессия проплыла реку и мост и двигалась уже над каменистой поверхностью. Впереди появилась огненно-оранжевая гора с неровной плоской вершиной, освещенная Солнцем, она согревала взгляд.
     - Это Ненайденный мир, - показал рукой сын Храма Принявших. Здесь обитают души тех, кто не хотел жить скукой людей, а удовольствиями полетов своих душ, но из полетов они возвращались ни с чем. Цель летать и больше ничего не достигать - ни к чему не ведущая цель.
     Туман снижался, становясь все прозрачнее и, наконец, растворился у подножия горы - путешественники почувствовали твердую землю под ногами. Всем было приятно. Сын Храма Принявших сел на каменное возвышение у подножия горы. От горы шло тепло. Все с интересом оглядывались вокруг, но ничего кроме последних обрывков тумана над камнями не было видно. Потихоньку все сели вокруг сына Храма Принявших.
     - А куда эти души летали? - спросила Аксис.
     - Куда угодно, далеко от планеты, это не зависело от их желания. Только они никого не встречали, кто бы их учил, - сказал сын Храма Принявших.
     - А что мы будем теперь делать? - спросил Сверчок.
     - А что мы будем есть? - спросил Хранитель.
     - Мы в гостях, - сказал сын Храма Принявших. - Мы всегда гости, где бы мы ни были. И здешние места мне кое-что раскрыли. Он потянулся к какому-то бугру и с легкостью его оторвал от гладкой глыбы. - Вы можете попробовать вот это, - он протянул девушкам странный полукруглый предмет как бы состоящий из долек.
     Орисис перехватила его, оторвала кусок и стала есть.
     - А-ах! Как вкусно! - воскликнула она, оторвала еще, а остальное передала дальше.
     - Это кукуряка, плод, - сказал сын Храма Принявших. Хранитель посмотрел на плод и поискал что-то вокруг глазами потом встал, отошел, вернувшись с несколькими такими плодами. Положив их в центр живого круга, он сел опять. Все с удовольствием накинулись на еду. Предмет, похожий на обычный валун по цвету и виду, был плодом, напоминающим одновременно по вкусу спелый инжир и землянику, причем был сочен и сытен.
     - Ешьте, ешьте, - кивал сын Храма Принявших. - Там, он показал за гору, - владения дХора...      Передавая плод Аксис, Асэль невольно назвала ее "Княгиней"
     - И Асэль меня знает? - спросила Аксис.
     - Да, мы ж были все вместе с тобой! - воскликнул Хранитель. А в Долине Пыли Вечности мы расстались, нас: Сверчка, Свидетеля и меня унесло...мы оказались в горах, там я вспомнил необычные вещи своей жизни, потом мы встретили Фараона и по какой-то подземной реке, на какой-то плите добрались до вас с Орисис.
     Асэль, слыша это тоже впервые, была заинтересована рассказом.
     - Я ушла из Долины и встретила тебя, - обращаясь к Аксис, сказала Асэль. - Мы еще думали, что нашли место, где можем хоть немного спокойно пожить. Но пришли толпы кроликов, и мы бежали в разные стороны, больше я тебя не видела, а сама добралась до города, где мы встретились.
     - Почему она меня помнит, а я нет? - задумалась Аксис.
     - Асэль помнит все, потому что кроме этого у нее ничего нет и она за это ухватилась, это ее самостоятельность, - сказал сын Храма Принявших. - У тебя же есть самостоятельность, но совсем другая. Ты ценила себя и соглашалась распускаться. Ты пускалась в такие авантюры, после которых все забывала. Как ты оказалась на острове дХора?
     - Не знаю. Почему это остров дХора? - спросила Аксис.
     - На этом острове много веков назад жил волшебник дХор. Он мог разное... Он и создал этот остров. На этот остров пришел волшебник Иган, он создал в горах острова Страну Воспоминаний, которую ты прошла, всего-то нужно было сделать усилие, не полениться. Про эту страну узнал Фараон, наблюдая за звездами, и переселился туда... - начал рассказ сын Храма Принявших, - со всякими предосторожностями, он боялся великого волшебника. Но его притягивало волшебство, находиться в нем было сильнее боязни. Там он купался во всякого рода знании, которое тянуло его в разные совершенно не связанные стороны. Но он мог воспользоваться окружающим его волшебством только, чтобы немного расширить свои возможности вспоминать и чувствовать полнее, более этого он все равно не узнал, больше того что может редко человек узнает и это далеко не всегда, правда и это довольно много. Иногда он покидал страну, отправляясь в путешествие. Тогда жрецы прятали его в золотой саркофаг, в который свободно проникал воздух и так выносили из каменной гробницы, а после - вносили. Фараон думал, что Иган не заметит, что он живет в его Стране, применяя то чему он здесь научился, и не будет обращать внимание на похоронные процессии. Представляю, как потешается Иган, видя это. Ему, видно, совершенно все равно раз это существует. Того знания, которому научился Фараон, видимо, не хватило, чтобы понять, что волшебник все это знает и видит, даже кажущуюся смерть, в которую вводит себя царь.
     - Но Фараоны же умерли много веков назад, а он жив? - спросила Асэль.
     - Да. Там... - про что-то неопределенное сказал сын Храма Принявших. - А здесь время искажено...волшебством и продолжал:
     - Вы заметили, что там, где вы были, есть не хочется, да и думать об этом тоже, так как это волшебные земли...это сделал дХор. В озере бирюзовом Иган создавал девушку. Она жила и в воде и на суше. Это было совершенство. У нее были прекрасные черты фигуры, совсем не похожие на рыхлые скучные формы афродит греков. Она была собрана и прозрачна. Жизнерадостный с приятными тонами смех ее раздавался над озером. Он успокаивался, видя ее. Она была собрана, собранность успокаивает... а в мире людей и распускает.
     Однажды она захотела уйти из этих мест. Иган ее отпустил - что ему. Да и одно и тоже каждый раз надоедает, созданное всегда конечно, оно вызывает одни и теже чувства, пусть прекрасные если кто-то в себе что-то создал, то он здесь натыкается на конечность, и те кто сталкиваются с созданным им, тоже.
     Она ушла куда-то. А он каждый день из поднимающегося бирюзового тумана встречал рассвет у озера - рассвет дарит вдохновляющие цвета - и бросал в него семь лилий. Они плавали по озеру, а потом прибивались к противоположному берегу. Через время они прижились, стали расти у берега, постепенно отошли от него, образовался луг цветов. Необычайная сила волшебника дала им возможность начать расти у берега, на берегу. Но у них еще было очень много нерасходанной силы, и с виду скромные цветочки обладали ею в огромном количестве. Когда вырвала один из них Аксис, то энергией улетела в далекие пространства. От нее бы ничего не осталось, если бы она до чего-то долетела, так как она ничего не хотела, а там ее ждало что угодно, но не утешение от ничего не деланья. И не осталось, если бы она, падая, расшиблась и ее не подхватил Киорк-дракон ночи и не опустил бережно на землю.
    

                У Ш Е Д Ш И Й   М И Р
     Все были захвачены рассказом, но больше всего Аксис. Она долго не могла ничего сказать. Сын Храма Принявших молчал, наблюдая за ней.
     - Может быть та девушка похожа на тебя? - наконец сказал он, обратившись к ней. - Но он тебя не увидит. Он ушел по ту сторону.
     - По ту сторону..? - как в забытьи растерянно спросила Аксис.
     - По ту сторону реки трех качеств.
     - А где это? Что там?
     - Там совсем другой мир. Мир, который утеряли люди из-за невнимания к гармонии в себе. Тем они утеряли возможность увидеть и сохранить в себе внутренний мир. Они стали обращать внимание на внешние материальные предметы, и этот внешний мир стал господствовать в них, над ними. Его было легче переносить. А не имея внутреннего мира, они вынуждены были тех кто им был интересен заинтересовывать не собой (там то уже не было ничего) а внешними вещами: сказками, рассказами, посещением зрелищ, материальными предметами, люди были особенно к ним падки. Так "развивалась" эта цивилизация, а люди стояли на месте, - сказал сын Храма Принявших. - Наш путь туда, - он неопределенно показал за гору.
     Группа обогнула гору и стала подниматься по холмистым долинам. Чувствовалось, что они попали в какой-то другой мир. Все было как всегда: появившаяся трава, свежий воздух, темное от синевы небо, но трава была необычного цвета, хотя и зеленая, воздух нес совсем иные настроения, и они передавались путникам, даже небо казалось слишком синим и в то же время с какой-то пеленой.
     За очередным холмом вдали показались дома. Это был город, он находился на возвышении, за ним дальше была видна гора, терявшаяся в синем мареве.
     - Это город Нут. Так зовут и город и волшебницу, которая живет там, - сказал сын Храма Принявших. - Нут никогда не говорит. Она дала обет молчания, что не молвит слова пока не увидит равного себе. Она не видела равных себе.  Гаты - жители города сочинили про нее стихи:


              Н А Й Д Е Т Е   С А М И
              Кто мне подарит Сказку?
              Ответа не ждите у ласки
              Ответа не будет во взгляде,
              Он только его получил
    
              Не знаем, где встретится Счастье
              Во что упирается ласка
              Зачем нам надежда во взгляде
              Не то в нем, по-правде, дано
    
              Гляжу я и хочется верить
              В людей, что идут только ночью
              В лампаду, повисшую в стенке,
              В надежду, что может разжечь
    
              Где даль умирающих сказок
              Где воля к надежде и радость
              Где вызов сомнениям глупых
              Где снова увидеть мечту

             Мечта угнездилася в память
              Сомнения глупых не трогай
              А воля к надежде спасет
              И сказки прорвутся для жизни
              И муки надежды помогут
              Тем людям чей путь только ночь!
    
              Там ждет нас невинная радость
              Надежду открывшая счастью
              Во взгляде с косичками - вот
    
              Жила-была маленькой жрицей
              В алтарь приносила надежду
              А получила любовь
    
              К ней львы приходили ласкаться
              А Солнце играло с ней в прятки
              Пока безобидные муки
              Ночь не кутала сном
 
              Тогда-то она просыпалась:
              Нут-богиня молчанья
              И в белом покрытьи невесты
              Шла по стене алтаря


              Молчанье - ворота для счастья
              Того, что подарит нам сказку
              И ввысь той мечты унесет

             Где можно лететь по пустыне
              И понасыпать там Замков,
              От вида которых дрожать

             Поверить, что есть там и птицы
              Добывшие в счастьи мечту,
              А рядом растут тамариски
              В их веточках нежность открыта
                узором, постигшим судьбу
    
              Охотники ищут общенья,
              Медведи с газелями дружат
              А девушки искренне шепчут
              За что получают цветы...
              Летают домашние феи
              И одинокие всадники
                секреты несут нам опять



               И радостью нового сказа
              И верностью нового взгляда
              Раскроет объятия Нута,
              Обнимет глазами планету,
              Подарит ее небесам!
    
              Летим мы под шорохом ночи
              Летим в недалекие дали
              Летим в нашу память навечно
              Не принявши ОБЩЕЙ СУДЬБЫ!
    
         - Как здорово! - воскликнула Орисис.
     - Наверно, гаты -это те, кто отказался от тупиковой цивилизации, - сказала Аксис.
     В это время все шли уже вниз по лощине меж гор и наконец увидели реку. Извиваясь, она искрилась в лучах Солнца по дну лощины, среди расположенных то там то здесь скал.
     - Это река трех качеств, - сказал сын Храма Принявших.
     - Готовый окунуться в нее приобретает легкость и цель, крепнет решительность. А скалы вокруг - здесь много веков назад жили дукры, племя очень простое, они так привязались к этому месту, что застыли.
     Все захотели искупаться. Вода оказалась прохладной и оживляющей, все стало восприниматься более ярко и резче.
     Сын Храма Принявших повел всех вдоль реки, пока не увидели мост. Мост был из белых уже совершенно иссушенных плит, вдоль моста по обе стороны торчало по семь каменных фигур, сидящих со скрещенными ногами, в лицах с опущенными веками была предельная погруженность в себя. Перед вступлением на мост была высокая каменная ступень. Орисис, посмотрев на сына Храма Принявших в надежде, что он подаст ей руку, чтобы помочь взойти на него, спросила:
     - Кто за кем должен ухаживать, мужчина или женщина?
     - Кто не может ухаживать, за тем и ухаживают, - сказал Хранитель.
     Орисис с недовольством и укором посмотрела на казавшегося безучастным сына Храма Принявших.
     - Орисис, ты потакаешь в обвинениях себе, - сказал он.
     - А я хочу так, - и топнула ногой.
     - Упрямство возникает в отместку на то, что на тебя не обратили внимание.., - последние слова сына Храма Принявших разошлись в шуршании. Мост прямо зашевелился. Фигуры стали раскачиваться в разные стороны с каким-то монотонным звуком, получалась как бы мелодия, было ощущение что фигуры переговариваются без слов, но звуками, несущими смысл. Это всех очень удивило, проходить через это было неловко.
     Орисис сочинила куплет:
    
                Ничего ведь не случилось
                Не произошло
                Мы с тобой прошлись по мосту
                Просто так и все
                И теперь меж нами мостик
    
     Хранитель, что-то вспомнив, посмотрел на неживое лицо Асэль и спросил:
     - А тетушка Фенозис не будет волноваться, что тебя так долго нет?
     - Ой, что уж теперь, - вздохнула Асэль.
     Группа поднялась в гору и попала в город. Никаких стен вокруг города не было. Дома были из камня, улицы узкие. Расстояния между домами, выложенными из камня располагали и успокаивали. Стояли и о чем-то разговаривали люди.
     - Это гаты - жители города, все кто хочет там жить. Они шли ото всюду, некоторые здесь останавливались, - начал говорить сын Храма Принявших. - Город - это остановка и себя и всего внутри себя. Оживление надежд, но надежды не составляют какую-то черту кого-то, они не окрыляют тем, что не сбылось пока. Это "пока" может длиться вечно.
     Прошла группа гатов в позолоченных одеждах.
     - Так много золота? - удивилась Орисис.
     - Много.
     - Это ценность для людей?
     - Для людей - да, для них - нет, только для красоты форм. Они не создают кумиров из металла, предметов. Он не имеет власти.
   Путники стали проходить улицу. Вид гатов, их интонации почему-то утомляли. Все торопились поскорей пройти дальше. Наконец город был пройден, и группа вышла к холмам, за которыми стояла гора.
     - Это гора Кая, - сказал сын Храма Принявших.
     - Кто такой Кай?
     - Это принц драконов.
     - Драконы? Как интересно! - сказала Аксис.
    У других интерес был более подавлен. Было и интересно и неловко - две встречи с драконами уже были. Дракон в ночи, задавший вопрос, и Амо - оставили в сердце неизгладимые визиты. Войдя в холмы, сын Храма Принявших сказал, улыбнувшись:
     - Вот мой мир, - указывая на все. - Во все это можно войти. Вот смотрите, - и он вдруг исчез, потом появился.
     - Так как же войти?
     - Достаточно вашего согласия, идущего от сердца.
     Почему-то все колебались.
     - Я не могу, - сказала Аксис.
     - Я тоже, - сказал Хранитель.
     Орисис обернулась к городу. Над городом в мареве вырисовывалось прозрачное женское лицо.
     - Смотрите-ка, сказала Орисис совершенно спокойно.  Все обернулись.
     - Это  Нут-богиня молчания, - сказал Хранитель.
     Никакой тяжести не было в форме лица святой.
    Асэль огляделась. Вид холмов притягивал к себе. Она как бы была связана с ними. Все вокруг ее тянуло.
     - А давайте попробуем, - робко сказала она, как будто выговорила и забыла.
     - Какая смелая ты стала, - пытался пошутить Хранитель и резко добавил, - давайте.
     Все опять согласились, отодвинув страх и колебания. Сын Храма Принявших внимательно на всех смотрел. Каждый в сердце почувствовал очень приятное ощущение, оно было легким. Чувство это стало расти, охватывая постепенно все существо, и все начало вертеться, исчезло земля и небо, цвета и тени этого мира, появились ярко золотые тона, вырисовывающиеся в виде овальных камней с голубыми прозрачными линиями, пронизывающими фигуры, все куда-то двигалось, движение было легким, все что-то постигали всем своим присутствием, постижение это было в основе нежным, по принятию - тонким, человек как бы знал каждой частицей себя что-то иное, наполненное, он просыпался, каждая спавшая часть его тела, на которую не обращали внимание, жила и постигала, она как бы узнавала каждое мгновение что-то новое, новое и чудесное, ощущение привязанности совсем к другому, не желающим ни с чем сравниваться.
     Впереди появился выделяющийся шар, от него шли какие-то движения, потом звуки, приковавшие внимание. Наконец, все вдруг оказались там же, среди холмов, совершенно иные, с освобожденным счастьем, дарящим полноту.
     - Я - проявление четвертого числа. Этим числом ознаменовано мое рождение. Это действие в мире, - начал говорить сын Храма Принявших, - и положив камень на камень, сказал:
     - Вот мой символ.
      Это была Т.
     - Но эти действия не дошли до людей, - продолжал он. - Нельзя изменить то, что идет своим направлением...к собственному разрушению. Люди шли по пути разрушения себя: своего внутреннего состояния, и достигли невольно этой цели.  Первый ученик, который смог направить на духовные стремления людей, был Рама. Он был овен. С овна начинается восхождение звездного круга, означающее созидание основ. Это и было вначале подъема белой расы. Тогда разрушения расы были слабы. Потом, достигнув господства, она стала распускаться от удобных условий - это первый признак развала, начало разрушения расы.
     Последние в круге звезд - Рыбы. Рыбы включают в себя все знаки зодиака...но не объединяют их, они их только, принимая, понимают. Из-за невнимания к духовным, гармоничным красивым внутренним ощущениям белая раса, люди, не дошли до развития Рыб, до того на кого указал Иешуа, Козерог, находящийся в самом центре звездного круга. Начальные буквы его полного имени прочитанные дают Рыбу.
     - Я - Рыба. И был я там...и люди были там, и теперь я здесь... Рама из долины, от которой зависит жизнь людей материально, ушел в горы, и мой путь - в горах.
     Были люди, которые касались света знания, они несли его через материальные изделия в мир людей. Эти люди ткали ковры, которые гармонией цветов и сочетанием их вызывали внутреннее движение медитирующего, создавали здания, которые всех заставляли испытывать при нахождении внутри и рядом с ними одни и те же чувства, прорывались к искусству танца, вызывавшего радость от гармонии внутреннего взлета, учились дышать, вдыхая благоухающий аромат без запаха, но с духом. Но тот, кто не может это воспринять - не воспримет, даже если он заинтересуется тем знанием, о котором прослышал.
    
               

              Н А З А Д
               
     Ночь. Глядя на Луну, лежа на холме, Аксис задумалась: "Почему никто не захотел идти в мир сына Храма Принявших?  Что-то всех остановило. Я здесь. Здесь здорово. Но чего-то я не знаю про себя. Надо вспомнить. А вспомнить...там...на тех горах. Тогда было все равно. Страна Воспоминаний. Эти горы вызывают приятные чувства, но здесь приобретаешь чувства, а не вспоминаешь. Попытаться бы вернуться".  Утром Аксис обратилась к Хранителю:
     - Хочется вернуться в Страну Воспоминаний.
     - Хорошо. Опять в Фивы? Ихневмона может увидим.
     - Но как туда добраться! Это так тяжело. Я несамостоятельна.
     - А что такое несамостоятельность? - спросил Сверчок.
     - По-моему, несамостоятельность - это, когда кто-то хочет воспользоваться не собой, а чем-то другим в жизни, - сказал Хранитель.
     - Может быть, вынужден своим состоянием считать, что должен воспользоваться. И он решается только в мыслях, а так нет внутренней решимости, - сказал сын Храма Принявших.
     - У меня нет самостоятельности, - подумав, сказал Хранитель.
     - Я часто стою на пороге самостоятельности, но часто мне это мешает и лишает... я боюсь оторваться, потому что я привязана, - сказала Аксис.
     - Наверно, нам надо идти с тобой, - сказал Хранитель Аксис.
     Все согласились.
     - Страшновато все-таки, - сказала Аксис, поглядев на сына Храма Принявших. Она уже возложила столько надежд на него, что они образовали довольно большое число подушек, чтобы в мечтах возлежать на них. Но здесь ей не нравилось. Причиной, наверно был постоянный незаметный источник радости.  Сын Храма Принявших внимательно посмотрел на Аксис.
     - Вы пошли? - спросил он.   Аксис кивнула.
     - Ну, прощайте, - сказал он. - Это мой мир, я здесь живу, - и добавил:
      Спросил Учитель у неизвестного:
     - С кем из людей ты первым встретился?
     - С тем, кто был внутри ни с кем.
     - Создавал ли ты его?
     - Создавал.
     - Почему же они так несчастны?
     - Они себя не прощают.
     Сверчок задумался над словами.
     - Что значит "они себя не прощают"? - спросил он. - И почему встретил одного, а многие несчастны?
     - Учил он одного, чтобы он нес дар окружающим его, - ответил сын Храма Принявших. - А себя не прощают - заставляют себя люди делать то, что не хотят.
     Попрощавшись, группа стала спускаться с горы. "Что это значит, что было сказано", - шел и думал Хранитель, а вслух сказал:
     - Когда я расстаюсь с кем-то, то очень не хочется в момент расставания, а когда уже расстался - все нормально. А когда вижу кого-то очень радуюсь.
     Никто им не встретился по дороге к городу, так они вошли в город Нут. Он казался совершенно пустым. Предметы, его составляющие, еще сильней вызывали чувство щемящей тоски. То там, то здесь брошенные одежды, утварь, а на открытом месте стояло три трона, наполовину ушедшие в землю, обращены были они друг к другу. Они быстро прошли над рекой по мосту, изваяния застыли они не раскачивались. Все вспоминали что было с сожалением.
     Они вступили в долину, над которой виднелся верх огненной горы Ненайденного мира. Они дошли до нее. Здесь тоже было пустынно.
     - А как же мы перейдем через мост? - спросил, продолжая идти, не чувствуя ни какой усталости, Хранитель.
     От осознания вопроса Аксис остановилась, остальные тоже.
     - Тогда мы пролетели туманом.
     Огляделись - безжизненная панорама скал кругом.
     - Наверно, идти нельзя через мост, - подумала Аксис.
     - Кто знает.
     - Может ждать тумана? - предложил Хранитель.
     - Давайте, - сказал Сверчок, садясь. Он был молчалив и сосредоточен до недовольства. - Этот город не зря все покинули. Может время гатов кончилось, находят же брошенные города без следов человека? - добавил он.
     Ему никто не ответил. Все сидели, отдыхая и ничего не делая. Через некоторое время Хранитель сходил за кукурякой и нашел несколько штук.
     - "Кукуряка"! Ну, и название, - ухмыльнулся Сверчок. - А вот никому не нужен Свидетель? - спросил он. - Ведь про него никто и не вспомнил за это время.
     Все молчали.
     - Он выбрал то что хотел, - сказал Хранитель, наконец, метясь и кидая во что-то камушки, стараясь попасть.
     - А ты что хотел? - спросил Сверчок.
     - Не знаю, у меня мало самостоятельности... Может самостоятельность, - предположил Хранитель.
     Опять воцарилось молчание.
     Незаметно приблизился вечер, создав свое настроение полноты из оранжевых красок. Поднялся ветер, он монотонно дул в одном направлении, из-за горы появились изогнутые вверх клочья облаков фиолетовых оттенков. Стемнело. Вспомнив, как сын Храма Принявших сказал подложить под головы камни и спать, все легли. На камнях было неудобно, долго устраивались, чувствуя одиночество и надежду где-то внутри в том, что дойдут. Гам жалела, что покинула сына Храма Принявших, Орисис жалела, что не подумала, а пошла, веря, что это ее помощь, если она будет находиться рядом, она думала вернуться, но из чувства долга осталась.
     Устроившись в ложбинах меж глыб, наконец, все уставшие забылись во сне.   
                х       х
                х
               
    
     Хранитель проснулся от шороха в ушах и холода под ногами, приподнялся и увидел, что он плывет в бело-синеватых облаках среди черного неба, вверху светит Луна. Он еще совсем не проснулся, был удивлен, и, не шевелясь, смотрел на все вокруг. Все казалось чудесным. Он посмотрел вдаль по сторонам на облака и увидел слева Аксис, она спала, вытянувшись на спине, с напряженным неспокойным лицом. Справа скрючился Сверчок. Никого более не было: Орисис исчезла, Кам - тоже.
     Хранитель решил посмотреть, что будет дальше, ничего не делая. Плыть, ощущение полета, было очень приятно. Ничего кроме облаков и темного неба с прозрачного света Луной не было видно. Так было очень долго, и незаметно Хранитель уснул.
     Ему приснился сон, что он взлетает ввысь от того, что ему хорошо, там раздвигается небо, озаряясь золотым светом, а он темен, вокруг, по краям неба, исполинские люди с лысыми головами, ушами с огромными мочками до плеч, с пронзительным горящим взглядом под волевыми бровями расходящимися в стороны вверх. От них было очень хорошо. Они вглядывались в то, что появилось перед ними - в него. И начали смеяться. Раскаты их смеха были глубоки. Кругом все молчало. Он полетел вниз и проснулся.
     Вытянувшись, на спине лежала Аксис, с другой стороны, изогнувшись, Сверчок на земле среди холмов. Кругом холмы, редко покрытые иссушенной травой, небо беспросветно затянуто облаками.
     Хранитель разбудил Сверчка и Аксис. Они были удивлены тому, где они находятся и еще больше рассказу Хранителя про ночной полет в облаках, они все это проспали. Чтобы посмотреть, нет ли еще кого-нибудь вокруг, обошли местность, но она была безлюдна. Они взобрались на холм и увидели город. Город, охваченный стеной до реки Бессмертия, город, в котором они уже были.
     - Как мне этот город неприятен, - сказала Аксис.
     - Может обойдем? - предложил Сверчок.
     - Сын Храма Принявших провел нас через него, наверно, не случайно, по-моему, надо идти также, - сказал Хранитель.
     - Пройдем, зажмурясь, - сказал Сверчок.
     Они вошли в город через ворота с извечной надписью и пошли по каменной улице, шумно отдавались шаги по камням. Нигде не было видно ни души. Вдруг пробежал от одного домика до другого гном. Это было очень быстро, но путники заметили, что он был больших размеров. Через мгновение там раздался голос:
     - Ты мне всю жизнь угрожала своей дуростью.
     Лавки были заколочены, никто ничего не продавал. То там, то здесь появлялись гномы. Хранитель попытался с ними заговорить, но они тут же отходили, и он оставил эту затею.
     У книжной лавки с открытыми створками сидели гномы за чашкой чая и обращались друг к другу в изысканной форме:
     - Отрежьте мне пожалуйста кусочек "Старушки Изергиль".
     И к кому обращались отрезал кусочек торта и передавал просящему. Тот благодарил и ел.
     - А я хочу кусочек Теодора Драйзера.
     - На тебе "Финансиста".
     - Я хочу "Сестру Керри"! - капризничал тот.
     В это время с другой стороны лавки другие гномы вытаскивали книги и проговаривали, заглядывая в порванные страницы:
     - Социализм - это от каждого по способности, а каждому - по роже.
     - Классы возникают там и тогда, где и когда начинают верить в сказку, - произносил другой.
     - Деньги возникают там и тогда, где и куда их спрятали, - говорил третий.
     Путешественники зажали уши, чтобы не слушать и промчались вперед.
     Впереди на площади собралось много гномиков у ванны. Один гном уже стоял на краю ванны и произнес:
     - По-мо-о-олимся братия, - и добавил иным тоном, - ...в ванне.  Все, кто был рядом, закарабкались и влезли в ванну.
     - Пре-есвятая Околесица. Пошли нам вещей числом по-более, ценою по-дешевле. Прости нас, как мы прощаем покупателям нашим и избави нас от д-у-б-о-о-ва-го-о! - спел первый.
     Из ванны раздалось с гулом:
     - Аминь!
     Через мгновение гном на ванне продолжил:
     - Клянусь ничего не делать и не мучить своей дурью других, а только себя!
     - Клянемся! - повторили гномики.
     С интересом прошли путники мимо них.- Почему гномы переселились в город Терпимости? - задумался Сверчок.
     - Интересное название, сам придумал? - спросила Аксис.
     - А как же такое иначе назвать, - ответил Сверчок.
     - А они может не переселились, а так...забрали, - предложил Хранитель.
     - Так значит они шутят...все шутят, - догадалась Аксис.
     - Нагляделись на то как люди живут.
     - Какой диагноз у этого города? - спросил Сверчок.
     - Столбняк, - ответил Хранитель.
     - У вдовствующего императора дона Хуана был сын Карлос. Посмертно Карлосу был присвоен титул Покорителя Знаний, - услышали они голос и увидели процессию гномов, идущую с незажженными факелами в руках.
     Пройдя насквозь город путники не встретили ни одного человека. Их как бы не было вообще. А дома стояли, потеряв всякий смысл. Атмосфера вокруг была зловещая.   Взглянув на ворота у выхода из города, Хранитель прочитал на них: "Неизменяемых у нас нет". "Надо бы написать - "Изменяемых у нас нет", - подумал он, а вслух сказал:
     - В этом городе ничего не изменишь, даже морковки.   
     Они вышли за ворота.
     - Как одиноко! - воскликнула Аксис.
     - Как я злюсь! Как я зол! - как из-за угла, на путников вынырнул Свидетель!
     Путники удивились, не чая более увидеть его.
     - Так ты все купаешься в реке Бессмертия? - догадался Сверчок. Свидетель кивнул.
     - А чего ты злишься? Просто интересно было б сравнить, - спросил его Сверчок. - У меня так было, если чего-то не получалось с людьми, которые не важны, я злился на себя, а если важны, то на них.
     - Что вы там-то видели? - в ответ спросил Свидетель о земле за рекой Бессмертия.
     - Ну, мы там толком ничего не разглядывали, - начал Хранитель. - Город там есть, молчаливый такой, - Хранителю, да и остальным не хотелось почему-то рассказывать впечатления. - А ты сам разве не это выбрал?    Свидетель кивнул:
     - Меня что-то прямо потянуло туда, и я упал в реку Бессмертия.
        Все молчали.
     - А злюсь я, вспоминая учителей... - начал опять говорить Свидетель. - Столько времени потрачено мною на выслушивание таких идей, с которыми гномы развлекаются. Это ж все занимает много времени.
     - А я теперь просто не вижу за что злиться на другого? - сказал Сверчок.- Злишься, когда считаешь и требуешь, чтобы он понял что-то, а он может не может, у него свои взгляды. Надо признать, что он имеет на это право.
     - Ну, ты это заменил другим. Ты не злишься, но чтобы к тебе приблизиться нужно унижаться и в мыслях и в чувствах, - сказал Свидетель.
     - Ты нашел мое. Ты такую проблему поднял. Осталось совсем немного, чтобы я совсем от нее отказался, - сказал полушутя Сверчок.
     - У сына Храма Принявших тоже есть проблемы, я так думаю, - продолжал Свидетель. - И он не любит противопоставлять себя своим проблемам.
     - Ты такой интересный стал! - воскликнул Сверчок. - Вообще, ты мне льстишь, помещая меня в одну компанию с таким дураком, как сын Храма Принявших. Я хочу, чтобы ты ко мне хорошо относился, но ты ко мне будешь хорошо относиться, если к себе будешь хорошо относиться, - Сверчок на мгновение задумался. - Ты прямо надгробную речь произносишь, - продолжал он, обращаясь к Свидетелю. - Ты думаешь, когда чего-то нельзя сделать, то все можно. Мне не хочется понимать себя так, как ты меня понимаешь.
     - Чем тебе не нравится? - спросил Свидетель.
     - Чем не нравится? Мне как-то не нравятся люди, которые хотят во мне что-то исправить. Это мое дело, - сказал Сверчок и добавил.
     - Так мы с тобой друзья по несчастью, мы оба не строим отношения как хотим.
     - Я думаю, нам надо найти страну, из которой нас вывела Орисис, чтобы там как-то искать путь в страну Воспоминаний, - сказал Хранитель. - Попробуем пойти так, - и он указал в сторону синеющих холмов.   Группа направилась туда, Свидетель тоже.
     - Ты, случайно, не понял смысл жизни после купаний? - спросил Сверчок Свидетеля.
     - Смысл жизни - это весточка с того света, - ответил Свидетель.
     -Я, кажется, поняла, что такое одиночество, - заговорила Аксис. - Это. когда человек не поддерживает другого или не делает усилий его понять. У него возникает одиночество. Вообще-то, это трусость...
     - Когда человек не может далее понимать смысл своей жизни, он перебрасывает его на близких ему в, так называемой, помощи им, и в этом видит уже смысл жизни, - сказал Хранитель. - Куда девались люди из города? - обратился он к Свидетелю.
     - Они исчезли...однажды возбужденные все вышли из домов, спустилась коричневая туча и поглотила всех... - вспоминал Свидетель.
     - Интересно, почему так случилось? - задумался Хранитель.
     - Я думаю, из-за того, что они не были объединены, - сказал Свидетель. - Если бы так было, они бы что-нибудь придумали. Когда люди объединены, именно тогда они ощущают себя. И это вот объединение, как рождение. Человек чувствует свободу и от себя и от других. Я думаю, что люди не объединялись, так как они самонадеянны, что они могут скрыть что-то от другого. Раз они сбежали сюда, они могли бы объединиться, но они повторяли те отношения, которые их ни к чему не вели, - Свидетель задумался и, наконец, добавил:
     - Чувства тебе дарят люди. Когда говорила Таня, я утаскивал это к себе. Она говорила, а я брал себе, и на этом основывались чувства.
     Вдруг группа застыла, как вкопанная. Прямо перед ними выросло исполинское чудовище цвета выветренной травы, сужающееся и уносящееся ввысь. Оно все дрожало, от него исходила страшная сила, ее нельзя было выдержать. В ужасе вся группа бросилась бежать назад.    Холмы, трава, спуски, подъемы, воздух, шумящий в ушах - все все перемешалось в бесконтрольные линии, и она в одну прямую, на которой все стали чувствовать себя спокойно внутри и буквально неслись вперед, наполняемые несущей силой. Так они пронеслись большое расстояние и приостановились, увидев впереди изгиб реки. Сзади были только холмы, чудовища не было, но в той стороне все казалось зловещим.
     - Это на тебя Бессмертие охотится, - сострил Сверчок, обратившись к Свидетелю.
     Все часто дышали, но страха уже не чувствовали.
     - Да, видно, не попадем мы в страну Воспоминаний, - проговорил быстро дыша, Хранитель. - Хорошо не часто приходилось видеть такое, а то мы стали бы лучшими Покорителями Пространств! - и он посмотрел на Аксис, та вся заострилась, казалась какой-то светлой, глаза горели, было такое чувство, что она за это время многое отбросила, освободилась. На нее было приятно смотреть. Если б она смотрела на себя со стороны, ей бы тоже понравилось.
     - Надо искренне говорить с девушкой, - совсем другим, веселым и утверждающим, тоном продолжал Хранитель, глядя на Аксис. - Девушка должна знать с кем имеет дело, даже, если это дурак, это для нее лучше, чем неопределенность. С ним она будет спокойна. Главное для нее надежно знать кто рядом.
      - Щ-щ-ас-с мы проверим, - сказал на ходу Сверчок, увидев у берега одинокую высокую фигуру Гам. Она сидела на камне у реки и застыла, глядя вперед.   Группа подошла к ней, Гам встала им навстречу и смотрела на всех темными притягательными глазами. Все приветствовали друг друга.
     - А почему ты и с тобой была еще девочка... Лам ничего не говорили и совсем соглашались? - спросил Гам после приветствия Хранитель. - Мы куда-то шли, и вы соглашались туда идти?
     - Не знаю. Я на вас надеялась, - выпалила Гам.
     - Тебе нужна поддержка, наверно, раз ты идешь за кем-то? - предложил Хранитель, а сам подумал: "Она такая чистая, как Золушка. Такие нравятся мужчинам, наверно, чтобы в них что-то нарисовать, без этого мужчина потеряется..."
     - Смешно, каждый человек хочет, чтобы его поддержали, - усмехнулся Сверчок, он чувствовал себя свободней без Орисис.
     В Гам ничего не шевельнулось к говорящим, она молчала.
     - Я пришел вот к чему, - начал Сверчок, - поддержка не нужна в двух случаях: когда тебя принимают и когда тебя не принимают. Я пришел к выводу, что поддержка вообще не нужна. А дальше все уходит в воспитание, в котором что-то не получено. Грубая игра получается: кто взрослее - тот и поддерживает. Человек гоняется за чужой взрослостью и в то же время хочет сохранить свое детство.
     - Новое - это неведомое старое, - сказал, слушая Сверчка, Хранитель, и обратившись к Гам, спросил:
     - Ты знаешь, куда идти?
     - Нет, - мотнула головой Гам.
     - Ты утешаешь себя тем, что другие тоже не знают куда идти? - спросил Сверчок. - Почему ты боишься до конца быть открытой? Ведь уже все кончилось.
     - Когда вы говорите, у меня такое отвращение к себе возникает, - сказал Гам. - Я так самостоятельно ни думать, ни говорить не могу.
     - Тебе очень трудно будет не понять меня, это потребует огромных усилий, - сказал Сверчок.
     - Этот разговор ни к чему не приведет, - сказала Гам.
     - Ты не сможешь забыть эти мгновения, когда ты почувствовала себя рядом со мной, - сказал Сверчок. - Почему ты считаешь, что ты мне чем-то обязана?
     - Потому что ты думаешь обо мне. Зачем тебе это? - сказала Гам. - Ты говоришь так, как будто ты думаешь обо мне. На самом деле, ты думаешь о себе. Если я думаю, я думаю только о себе.
     - Ты других людей пропускала через себя? - спросил Сверчок.
     - Ну, конечно, чтобы понять их, - ответила Гам.
     - Но это человечность, ты не думаешь только о себе, - возразил Сверчок. - Почему же ты отказываешь в таком праве другим?
     - Я не называю это помощью, от этого никто не стал бы лучше, - сказала Гам.
       Сверчок задумался, потом сказал:
     - Личность - это человек, который хотя бы по одному вопросу имеет свое мнение.
     - А в чем ценность этого мнения для него? - спросил Свидетель.
     - Это создает ему иллюзию, что он продвинулся в этом вопросе, - ответил Сверчок.
     - Это создает ему иллюзию, что он один, - ответил Свидетель.
     - Я подумал, что составление мнений-конструкций - это, когда никуда негодный человек на что-то годится, - сказал Хранитель.
     - Да, тебе тяжело было говорить, - обратилась Аксис к Гам.- Наверно, ты думаешь, что для человека, который будет рядом, ты отдашь себя в полное распоряжение и выиграешь свободу мысли? На самом деле - ни ты с ним, ни он с тобой.
       Получила ли ответ Гам никто не знал.
     Вечер все никак не наступал. Глядя на холмы и реку, Свидетель сказал:
     - Такое чувство - все хорошо, но чего-то не хватает.
     - А у меня такое чувство, что всего хватает, но не очень хорошо, - привыкнув отвечать, сказал Хранитель.
     - Ой, не могу, - загнулся от фразы Хранителя и его настроения Сверчок.
     - А надо, - привыкнув отвечать, ответил Хранитель.
    
                х                х
                х
               
     С той стороны реки подул ветерок, потом еще. Путешественники посмотрели туда.
        Раздувая щеки до невероятных размеров, с того берега на них дул сын Храма Принявших! Выдохнув очередную порцию бодрящего ветерка на группу, он сказал, радушно улыбнувшись:
     - А-а, вот вы где! Хватит путешествовать. Пора домой.
    


                МЕСТЬ  ОБЕЗЬЯНЫ

            ИЗ ПАСТИ ДРАКОНА
               
     - Это был Иган, - сказал сын Храма Принявших путешественникам, втянув их силой на тот берег, где он находился.
     - Вы это видели!? - удивился Хранитель.
     - Видел, - ответил сын Храма Принявших.
     - А почему Иган на нас напал?
     - Кто знает, что в голове у волшебников, - уклончиво сказал сын Храма Принявших, - у них столько знания, что не знаешь от чего он это сделал.
     - Жуть какая-то, - сказал, поежившись, Сверчок, он иногда был очень впечатлительный.
     - Наверно, ему чего-то не понравилось, - сын Храма Принявших искоса посмотрел на Сверчка и продолжил:
     - Ему многое может не нравиться. Тем более кто-то знает, тем более ему неприятен мир незнания, мир людей с их идолами, куда попал и бог. А волшебник создает свой мир и в нем живет. В нем интереснее, так как создавал его волшебством, и спокойнее - свое же.
     Сын Храма Принявших устроился у реки, на холме.
     - Чего все возникают и исчезают, а меня совсем это раньше не трогало? - задумался вслух Сверчок.
     - Так у тебя смысла не было в других людях, - сказал Хранитель.
     - А у тебя? - спросил у Хранителя Сверчок.
     - И у меня, - подумав, ответил Хранитель.
     - Я заметил, что, если одно и тоже повторяется, то теряет смысл, - заговорил сын Храма Принявших. - Смысл только, если это было первый раз, когда это было новое, а остальное, повторяющееся - только память об этом смысле. Точно также, когда человек что-то открыл: открыл и обрадовался, а потом он только помнит, что он когда-то открыл, но считает себя умным сейчас, а ведь это только память о том, что он сделал. И в отношениях юноши и девушки: они вначале жили смыслом увлечения друг другом, а потом, когда стали видеть друг друга постоянно, и все стало повторяться (ведь последнее время люди ничего в отношениях между собой не смогли придумать) - смысл исчез.
     - А я там, среди людей, давно не жила каким-то смыслом, - сказала Аксис.
     - А сейчас? - спросил Аксис Хранитель.
     - А сейчас мы озвучиваем поход, а сын Храма Принявших его осмысливает, - сказал Сверчок, - он старший по знанию!
     Все засмеялись.
     - Орисис еще застала людей, которые несли в себе смысл, смысл в человеческой заинтересованности к другому и к себе, чувствуя такое от человека, человек чувствовал смысл от нахождения с таким человеком и сам его приобретал, - сказал сын Храма Принявших.
     - Где же они?
     - Они исчезли, верх стали одерживать слабости, - сказал сын Храма Принявших.
     Все молчали. День клонился к закату. Хранитель поудобней уселся на камень и вскоре запел:
    

                Встанем под утро
                Отправимся к богу.
                Скажем ему, чтобы оставил дорогу,
                Скажем ему, мол ты сжалься над нами
                Мы не хотим быть твоими врагами
    
     и через паузу утвердительным тоном:

                Если же ты пророк Гавриил
                Скажем тебе, чтоб ты впредь не хамил,
                Если ты ключник - святой Августин
                "Исповедал" ты все же скотин
                Нам все равно, что ты с богом знаком,
                Стукнем тебя по башке чакраком
    
                Бог, ты зачем нам свой рэкет послал?
                Мы тебя ждали, а ты оплошал:
                Мы все взбесились - ты нас наказал
               
                Боярыня Морозова писала из Сибири,
                Чтоб мы тебя не трогали,
                чтоб мы тебя не били!
                Ну почему ж не верили, чего же не любили?
               
     - А Иган был человеком? - спросил Хранитель сына Храма Принявших.
     - Давно. Это ему видимо потом наскучило, - ответил тот.
     - Вот бы таким стать, - тихо воскликнул Хранитель.
     - Мне кажется Вы знаете как этого добиться? - обратился Хранитель к сыну Храма Принявших.
     - Нет, я этого не знаю, - сказал сын Храма Принявших.
     - Слышал я есть озеро с чудесными свойствами, говорят помогает, - добавил он.
     - Озеро!? Да разве здесь где-нибудь есть озеро!
     - Вы разве знаете весь мир, простирающийся отсюда в разных направлениях? - спросил сын Храма Принявших.
     - Там, -  он показал на запад, - есть еще страны.
     - Что это за страны? Нам показалось, что все уже безнадежно погибли.
     - Это длинная история. Очень давно появилась с планеты Гучэкуэр Ахас, она родила сына и дочь. Сын родился днем, а дочь родилась ночью. От них пошли люди дня и люди ночи. Люди дня могли жить и днем и ночью, правда ночью они слабели, у них была внутренняя чистота в порядочности, верности и справедливости и сильная привязанность к правде, они не хотели от нее отказываться и даже готовы были идти на смерть, так как это им было важнее какой-то замены или лжи. Они были примером другим людям, но за ними не пошли. Их становилось от поколения к поколению все меньше и меньше. Некоторых из них уже постигала мудрость рассудительности, и они уже прятались в домах, становились неактивны - ведь мудрость нейтрализует, потом информация о предшествующих поколениях все больше и больше утомляла память потомков, не неся никакой радости и обучения.
     Людей ночи больше и они другие: они живут только в ночи без права на самопожертвование ради высоких идей, ими не владели идеи людей дня, а когда человек не несет такое содержание он хочет устроиться материально, он согласен лгать и потворствовать своим слабостям, - сказал сын Храма Принявших.
                х                х
                х
      Следующий рассвет был такой же как всегда, если на него смотреть и думать о своем, что тебе не принадлежит, например, о каких-то ценных приятных предметах, они не твои, даже, если они твои, но они вызывают приятные чувства, значит они ценны из-за того, что вызывают приятные чувства, чувство слабое, если предмет уже принадлежит тебе, так как это чувство грубее, это чувство с оттенком пользоваться, а не только восхищаться. Также и с человеком.
     - Гам, почему ты защищаешь свой эгоизм? - спросил Хранитель, когда путники, не глядя на рассвет, а только пользуясь тем, что светло, поднялись очень бодро из-за жестких камней и пошли, движимые сыном Храма Принявших в "неизвестное куда", лишь бы не оставаться со знакомым в себе и порядком надоевшим чувством.
     - Потому что на него нападают, - отпарировала, даже не посмотрев на Хранителя, Гам.
     - Девочки такие бестолковые, что думают только о себе, - подумал даже вслух Сверчок, а про себя продолжил: "если есть точки соприкосновения у людей, то здесь они стесняются друг друга, если нет - то не стесняются. Вот они не стесняются".
     - Ты себя до отчаяния хочешь довести, Сверчок, как Хранитель Гам? - спросила почти равнодушно к себе Асэль.
     Сверчок только хмыкнул. Через какое-то время он сказал:
     - Отчаяние - это, когда человек вспоминает надолго об отсутствии чувства поддержки... Чувство поддержки могут давать не только и не столько люди, сколько то, что они дают: деньги, еда, на худой конец общение.
     - Отчаяние - слабость в принятии близко временного, - сказал сын Храма Принявших, - но отчаяние и вызов усилия для сохранения себя.
     - Ну не надо же во всем видеть только хорошее, - сказал Хранитель.
     Сверчок засмеялся.
     - Сверчок любит, когда умные вещи говорят. В этот момент он их любит даже больше чем самого себя, - улыбнулась "милой" улыбкой Асэль.
     - Вообще, есть у женщин смысл жизни? - спросил у Гам сын Храма Принявших.
     - Нет. Если только их практичность.
     - Ну, Гамусик, ну маленький, - сын Храма Принявших попытался снять жесткость высокой девушки.
     - Когда вокруг нет больше других маленьких девочек, то тогда я маленькая, - сказала Гам.
     - Ты хотела бы наверно выйти замуж? - спросил сын Храма Принявших.
     - Ну, нужно за ним долго ухаживать... чтобы потом была надежда жениться, - ответила Гам.
     - И все? Если удастся жениться, то уже не надо будет продолжать ухаживать? - опять спросил сын Храма Принявших.
     - Нет. Тоже ухаживать...только за другим.
     За разговорами путники прошли город Нут.
     Выше, за опустошенным городом Нут, появилась долина, на ней сидела девушка с задумчивым овалом лица и прекрасными, искрящими полнотой чувства, глазами.
     - А-а, вот они беглецы, нетронутые счастьем! - тихо воскликнула она.
     Было не по себе от ее слов, но она вызывала расположение. Сын Храма Принявших с интересом ее рассматривал, все чувствовали правду от услышанного, потому молчали.
       - В какие края путь ваш? - спросила она, подняв голову от своего бирюзового одеяния, усеянного крапинками.
     Группа была в растерянности, никто ничего не знал, сын Храма Принявших молчал.
     - Мы не знаем...а идем, - наконец, ответил Хранитель.
     - Где же началась ваша судьба? - спросила девушка.
     Ей хотелось отвечать, и Хранитель сказал:
     - Мы помним искали принца Тани, очень хорошей, но растерянной девушки.
     - Она теперь с нищим, - задумчиво сказала девушка.
     Сверчок встрепенулся.
     - Не пытайтесь, - как бы пресекая вопрос сказала девушка, - это вне досягаемости, в этот мир не прорваться...вам.
     - Ей можно как-нибудь помочь? - спросил Сверчок.
     - А вы разве ей не помогали? - спросила девочка. - Если так помогать, как вы, то ничего не будет, - продолжала она. - Зачем же вы все время ходили за ней? Зачем вам надо было искать Таниного принца?
     - У нас не было ничего, чтобы удерживало от этого, - сразу ответил Хранитель.
     - Мы ни в чем не видели смысла, только так немного к чему-нибудь незаметно привязывались, так как это находилось рядом или казалось приятным, а потом надоедало, - сказал Сверчок. - Затем мы пошли в поход, осмысливал его сын Храма Принявших, он смог нас расколдовать через другие, нам неизвестные, настроения, и мы пошли в совершенно другой мир.
     - Может мы заколдовались еще больше, - после паузы добавил Сверчок.
     - Во всяком случае все сверстники превратились в блеющих овец, сказал Хранитель, - а это никак не вдохновляет, как и те привязанности, которыми жили девочки и мальчики до превращения.
     - Я помню ты получил поручение понять это стадо, видимо, чтобы смирить свою безрассудную смелость мысли, когда устанешь и, наконец, осознаешь, что это вне твоего смысла, - сказал Сверчок Хранителю.
     - Сперва я, Сверчок, Асэль и другие были вместе, - пытался разобраться Хранитель. - Их кто-то заколдовал, я не знаю кто, я думаю мы не могли заколдоваться до конца, так как были менее привязанными к жизни, которой жили поселения людей.
     - Разве вам интересно кто вас заколдовал, важно ощущение колдовства, - сказал сын Храма Принявших и предложил идти дальше на гору Кая, все согласились, девушка же не пошла с группой.
     Долго долго под углом восхождения шла группа в гору, поросшую выцветшей на свободно гуляющем ветру мелкой травой. С подъемом все выше порывы ветра сперва еле заметные становились сильнее и холоднее, но группа, вытянувшаяся в цепочку, шла шаг в шаг к двугорбой вершине. Исчезла трава, впереди был горб горы из одного сплошного камня, осколки камня бирюзового цвета покрывали ее нецельным панцирем. Появились клочья огромного облака, которое с трепетом и ожиданием того, что он разлетится от ветра в разные стороны, накрыло горб горы и очень неохотно его покинуло, хотя ветер был очень сильный.
     Наконец, группа поднялась на седловину между двумя горбами горы и пройдя вперед они могли заглянуть вниз. Внизу был туман. Нежные воздушные клочья бело-бирюзового тумана улеглись за вершиной горы. Гора же сама, сверху это было видно, продолжающимися горбами охватывала огромную территорию, уходящую в сферу плохой видимости сиренево-голубого марева, конца которому не было видно, только неясные очертания живых линий движущихся гор со сторон.
     Уставшая группа, с трудом дыша, уставилась на туман. От него чувствовалась наполненность, он не двигался, покрывая горную долину.
     - А-эй! - запел вдруг сын Храма Принявших, его голос полный ореховых звуков унесся вдаль.
     Через мгновения дернулись края тумана и медленно образовался разрыв, клочья легко начали движение. Туман, гонимый невидимой прохладой легкого ветерка, отошел к синеющим горам, обнажая долину с располагающими к покою скалами. Они были расположены так, что не давили скоплением друг на друга, пространство к себе располагало. И вдруг это пространство зашевелилось, скалы упали, указывая остриями на что-то. Приглядевшись, группа увидела темное отверстие в центре этих указателей. Сын Храма Принявших кивнул, и все пошли за ним в том направлении, осторожно ступая, боясь, что еще что-нибудь зашевелится, надо быть готовым ко всему.
     Ступив в долину, пионеры видели как струйки бирюзового света поднимаются из-под камней, истинные чувства подсказывали, что здесь никогда ничего не нарушалось, здесь не было человека. Странные настроения появились у группы, никто не чувствовал себя человеком, чувства были иные, все чувствовали себя необычными движущимися существами бирюзового цвета.   Подойдя к отверстию, сын Храма Принявших взглянул на группу и, шагнув, исчез. За ним, толком не понимая, что она делает, но с непреодолимым внутренним настроением, шагнула туда Асэль и...полетела. Она летела в какой-то темноте, платье ее задралось, разорвалось и улетело, она едва успевала переживать происходящее, сперва панику, что она без одежды, потом новое ощущение в себе, приятное чувство возникшее от нового состояния: оказывается одежда мешала замечать многое в себе, открылись новые, наполняющие удовольствием чувства, переходящие в восторг от наполненности, страх стыда все это сдерживал. А полет продолжался. Она хотела что-то вспомнить в себе, себя знакомую ей, страхи, подавленность, ради которых она жила с кем-нибудь что-то вроде родителей обязательность, но это стало образом, потом символом, но даже не памятью чувства. Слезы потекли из глаз и на ветру разлетались, но она не хотела быть счастливой, это было слишком хорошо, поэтому грубо и ненужно. Она вспомнила, что она без одежды и вспомнила, что у нее никогда в детстве не было своего мира, а те у кого он есть обязательно его рассматривают и входят в него в одежде, а это им дает его видеть, но мешает им жить. Еще она поняла почему она почувствовала, что нет ей хода в страну воспоминаний - у нее не было воспоминаний, ей нечего было вспоминать, не было своего мира чувства и настроений, чувства зависели от других, возникали как реакция на то, что ей говорили, и она захваченная этим так и жила, это-то и был ее смысл...жизни, и она упала на какую-то поверхность, тут же быстро встала и очутилась лицом к лицу с мудрыми глазами дракона. Она не почувствовала никакого отторжения от себя этих глаз в отличие от того, как отторгала с силой невыносимости все то, что видела и что встречалось ей вокруг ранее на глаза, все как бы давило на нее, она хотела уйти, но свободы не хотела, а среди этого можно было жить, и она делала из этого жизнь. Глаза дракона по второму ощущению вызывали ощущение мудрости тоже почти невыносимой, значительно превышающей то, что она смогла приобрести, если бы она захотела, так она подумала. Потом она почему-то увидела сына Храма Принявших, и он ей показался слишком безжалостным в своей человечности, что ради нее он готов не понимать никого и ничего больше: если нет человечности в человеке, то он не нужен, нужны хотя бы какие-то человеческие чувства, иначе он не будет принят. Ей представился Храм уютный и аккуратный полукругом колонн нежных и широких, и там было почему-то очень хорошо ей, только ей, и она так полюбила что-то и забыла себя сомневающуюся, стала новой, полной бирюзовых чувств. "Ах, да меня ж никто не винит", вспомнила она напоследок, "без одежды я невидима". Ее забытье было полным, оно не могло исчерпать себя наконец.
    Скованными, нечеткими стали движения Аксис, когда она подошла к отверстию и шагнула..."Я не должна быть смелой", - подумала она, летя вниз. Было чувство, что она прорывается сквозь россыпи драгоценных шариков, наполняющих воздух, ее платье туго прилипало к ней, мешая дышать и мыслить, ветер полета был где-то рядом и не мешал держать в себе тяжесть нерешенного, чего-то незнакомого, нерешенное всегда незнакомое и с ним невозможно познакомиться, для этого надо сделать такой шаг к нему, который бы тебе понравился, а не просто со страхом отталкивания как всегда. "Я помню, что я хорошая, чем помню не важно, как - не важно. Кто я?" Аксис летела вниз в темноте и внутри у нее было темно, она ни на что не могла надеяться, когда летела, успокоенная она жила собой, ощущение тяжести борьбы с собой заслоняло все. "Пусть за меня борется кто-нибудь, у меня нет сил бороться".    
     Она упала недалеко от Асэль. Обе были в забытьи. Появились Сверчок и Хранитель. Сверчок от кого-то убегал, понял какие-то мешающие пробеганию замки, а Хранитель разил всех светящимся мечом, отданным ему на хранение сыном Храма Принявших.
     Первым пришел в себя Хранитель. Ему привиделось, что огромный дракон жарит в котелке драгоценности, он тут же вскочил и сел. Рядом, в полумраке пещеры действительно был дракон, да и не один. Он посмотрел на движения Хранителя и отошел, обозначая огромные размеры пещеры.
     - Не приставай, Орисис, - перевернувшись застонала Аксис и открыла глаза.
     - Кошмары все мучают, - подумал вслух про Аксис пробудившийся для этого Сверчок.
     - Орксис на той стороне реки Бессмертия рассказывает наверно про нас байки еще не разбежавшимся перебежчикам, - подумал вслух Хранитель. - Девушке обязательно надо поделиться с кем-нибудь...тем, что ей не принадлежит.
     - Орисис хочет нас сохранить для того мира, - сказал сын Храм Принявших.
     - Чтобы мы въелись в память как герои, - добавил Сверчок.
     - Если ей это удастся, можно и не жить, - сказал Хранитель.
     - Так жить еще никто не мог, - добавил Сверчок, покосившись на сына Храма Принявших, тот улыбнулся, в нем чувствовалась неподатливая твердость.
     Зашевелился один из драконов.
     - Вас наверно бесполезно спрашивать в чем смысл жизни, - сказал он. Из его пасти вырвалось немного жару, в движениях была невероятная сила.
     - А ты знаешь? - спросил Хранитель.
     - Смысл жизни во всеохватывающем чувстве, когда ты действуешь, тогда ты создан, собран, целая, - ответил дракон.
     "Да, - подумал Хранитель - в этом волшебном мире все делают с тобой и у тебя всеохватывающее чувство, что ты ничего не сделал пока мы вообще ничего не можем сделать, насколько мы слабее...вот это смысл..."
     - Смысл - быть слабее, погубил так называемые ваши цивилизации, так как смысл в распускании (ведь такой смысл был на самом деле, к другому смыслу, например, противоположному, никто из-за того же попустительства слабости и не стремился) с бессмысленно оптимистическими мечтами ничего не может остановить, и все становится руинами в существе человека, потому что он не вдохновлен, а поэтому не целен, если человек не охвачен чувством, он не целен, затем таким же становится и все вокруг. Человека привлекают к руинам древности легкость и символ. Легкость из-за того, что руины - это уже исчезнувшие цивилизации, а это вызывает облегчение, тут уж ничего не поделаешь; живые люди - символ, так как руины - символ того развала, который человек только и умеет что бичевать в себе и вокруг, - драком замолчал.
     - Со всеохватывающим чувством можно созидать мир...волшебный мир, - добавил дракон, стоявший поодаль.
     - Я понял, - сказал сын Храма Принявших. - Для тех, кто передвигается в волшебстве, кто ищет знания, твердая почва - редкая возможность развлечься и расслабиться.
     Пока осажденные в своих слабостях пребывали в состоянии молчаливого шока, драконы, ничуть не стесняясь, перекидали их на спины и, с шумом воспарив из недр земли, ссыпали их на высоком склоне.
     "Что делать?" подумал Хранитель бесцельно решивший побродить не смотря на то, что он не очень любил ходить, по окрестностям, невольно исследуя то место, куда они так залетели.
     Незаметно Хранитель прошел на территорию Ненайденного мира. Вечерело, Солнце садилось туда, куда бесцельно шел Хранитель, левее почти бесшумно текла совсем в другую сторону река Бессмертия, неся в себе загадки, которые нельзя было пощупать, только Свидетель, как свидетель, окунулся в нее, приобретя и нащупав также свойства, которыми был поражен и теперь наполнен, но то ли не хотел, то ли не мог об этом ничего сказать.
     Чем выше по течению шел Хранитель тем темнее становилось вокруг, и цвет реки чернел то ли от угасающего светила, то ли по своим внутренним свойствам, но Хранитель рассеивал взгляд только по бликам Солнца на поверхности мертвой лавы, застывшей змеей как хватало горизонта. Не было ни усталости, как после удовлетворения от работы, ни лени, так как она появлялась от перспективы что-то делать. Так шел Хранитель, пока не споткнулся, зацепив носком ноги, о борозду лавы, и вдруг огромный кус лавы с треском и грохотом отошел от первоначального мирного положения, ожил и изменился в дракона! Украшенная шея монстра изогнулась в сторону пришельца, который от изумления упал на спину, а пасть приоткрылась бурлившей в ней силой огня, слепившей взгляд, и произнесла:
     - Идешь к колдовству, - глаз сверкнул белым импульсом гнева, и дракон взмыл в жемчужно-изумрудное закатное небо, выделившись на нем движущимися насыщенными темными тонами, за ним, прыгнув поползла жаркая тень.
     Хранитель выдохнул, собирая себя по кусочкам, поднялся и посмотрел на то место - там как будто вырвали клок скалы, оно дымилось. Он осмотрелся. Впереди начинался склон, был подъем, а река отдалялась, располагаясь ниже.
     Хранитель стал взбираться по склону, попадая ногами в лунки застывшей лавы. Его слух уловил стук, он шел, как показалось Хранителю, слева, снизу реки, и был равномерен, сух и насыщен, он располагал к себе, уподобляясь треску сухого грецкого ореха, трескавшегося сразу. Вслушиваясь невольно в звуки, Хранитель поднимался выше, от Солнца остались только отсветы, где-то там запав, оно давало светлые надежды, но его шар был уже не виден. И вдруг он увидел гигантских размеров грецкий орех, который был как бы за склоном, и вдруг на глазах треснул, и из него выкатился звук, долетел до Хранителя и поработил его. Хранитель был им очарован, захвачен и стал серым и все стал видеть серым: серые контуры, которые вдруг стали колебаться и двигаться на месте, его мысли и чувства приобрели серый оттенок, который был глубже и полнее чем обычные сухие логические мысли и бездействующие чувства. Все вдруг стало действовать и как бы изнутри меняться. Ритм стука исчез, все как бы превратилось в сплошной звук, и оттянул Хранителя вперед, и он увидел, что притягивается звуком к приоткрытой створке ореха, а край его напоминает изгиб острого клюва птицы Эпиорниса, почему-то именно это пришло ему в голову, но совершенно не вызывало страха, не было никакого своего желания идти или не идти к нему. В это время клюв чихнул, раздался грохот и огромные белые пузыри вылетели из него и обволокли Хранителя, теперь уж он себе не принадлежал, какая-то сила легко без каких-либо усилий впорхнула его в клюв, и что-то сзади с лязгом закрылось.
     Хранитель мог только видеть, он начал различать впереди водную гладь почему-то тяжеложурчащую, дальше башню слонового цвета, круглую без завершения, она стояла на дальнем берегу того же цвета, отражаясь в неестественно синей воде. Через какое-то время слева появился одетый в тунику человек с черными волосами скомканными лавровым венцом, он обхватил обеими руками большой темный кувшин, ноги его подгибались от его тяжести.
     - Эх, прокачу, - невпопад легко, непринужденно выговорил он, зыркнув на Хранителя глазом.
     Хранитель был поражен: тот проворно двигался, не смотря на тяжесть кувшина, а он не мог двинуться с места.
     Лавроноситель довольно проворно спустился к берегу и уложил кувшин в лодку, которая теперь была в поле внимания Хранителя, кувшин с гулом установился меж бортов, лодка накренилась на корму. Лавроноситель подал левую руку Хранителю в знак помощи, чтобы сесть в лодку, его рука была узкой, пальцы застыли в длине, глаза смотрели на Хранителя.
     Хранитель ни на что не решался и не мог думать, и вдруг все посыпалось, раздался треск, зашуршало, огромные капли падали сверху, со звоном раскалываясь о пейзаж, пейзаж треснул на миллион трещинок, туника лавроносителя из бледного цвета хаки превратилась в синюю, его накрыло огромной волной. Он исчез.
                х                х
                х
       Очнулся Хранитель среди группы. Сын Храма Принявших улыбался. Асэль во все свои изумленные глаза смотрела на Хранителя в надежде, что именно такое вот изумление приведет его в чувство. Сверчок разглядывал невидимых жучков под своими башмаками, а может он хотел начать карьеру башмачника, да и повторить карму Лю Бея, Гам светилась непроницаемым лицом, а Аксис чуть поодаль полулежа приходила в себя от волнения.
     Поняв, что он жив, а это главная мысль приходящих в себя, Хранитель продолжал молчать, чувства его еще сильно бредили пережитыми картинами и впечатлениями. Над ним склонилась стройная в своей миниатюрности Аксис в короткой шелковой синей маечке, прикрывавшей только нежную грудь, и короткой синей юбочке отделанной золотым узором по краю, и поддержала его голову. Он тряхнул головой, и невольно из него со скрипом выпали слова:
     - Что...случилось?
     - Я вмешалась в твою судьбу, - сказала Аксис.
     Хранитель взглянул на Аксис.
     - Я увидела, - сказала Аксис, - как ты был втянут в это круглое...оно раскачивалось. Мое тело разрывалось от желания остановить тебя, там было что меня пугало. И вдруг слева я увидела поднимающееся из реки Бессмертия существо, оно все струилось водой, может быть, мои чувства отчаяния дошли до него и оно волной-рукой ударило то круглое и выкатился ты. Я осталась с тобой, а Сверчок пошел звать всех сюда.
     Слова Аксис увели Хранителя совсем в другое. Он вспомнил существо реки Бессмертия. "Кто ты...кто ты... ты?" - спрашивал он. "Оно бросало капли волн на лавроносителя", повторял он.
     Сын Храма Принявших с интересом слушал Аксис, потом долго молчал пока Хранитель приходил в себя и наконец сказал:
     - Ты дошел до владений Таохэгунов.
     Теперь все с интересом смотрели на сына Храма Принявших.
     - Это был таохэгун-орех, орех-длинный язык. Люди, которых он поглощал на время исчезали - они "путешествовали" - потом они появлялись, но измененные. Такое было ощущение, что они подавлены полученными там...внутри впечатлениями и еще, видимо, эти ощущения были настолько насыщенные и сильные, что других впечатлений они уже не принимали в себя.
     - А что-нибудь значит слово"таохэгун"? - спросил Сверчок.
     -Тао - один, хэ - здесь, вниз, гун - сила, - торжественным тоном произнес сын Храма Принявших.
     - Это ж по-каковски? - спросил Хранитель.
     - По-молокоссосски! - парил сын Храма Принявших.
     - А что есть еще таохэгуны? - спросил Сверчок, его участие в группе придавало ему самостоятельности, вне группы такой участливости к себе он не прилагал.
     - Есть.
     - Тоже орехи?
     - Нет.
     - А какие они? - спросила Асэль.
     - Они все разные, - в задумчивости произнес сын Храма Принявших.
     - Какие!? - не унимались пионеры.
     Сын Храма Принявших молчал. Все присутствующие чувствовали, что в нем что-то происходит, наконец, движение в нем остановилось и он застыл, как глыба темного камня. Сразу стали заметны шуршащие сумерки, прямо над головой замигали две звезды: одна подальше большая прямо над темным холмом вместо горизонта, вторая маленькая ближе, тепло окружающего мира баюкало и все незаметно заснули.

                х                х
                х

       Яркие солнечные лучи слепили глаза и разбудили, наконец, Хранителя. Легкий бриз играл в его черных жестких волосах. Хранитель долго лежал, поглядывая то на высокостоявшее Солнце, то на сына Храма Принявших, и вдруг его как осенило:
     - А боится кого-нибудь таохэгун? - спросил он.
     Сын Храма Принявших слегка улыбнулся.
     - Кого может бояться олицетворяющий силу?... Только силу, влияющую на него не так как он, - сказал он.
     - И есть такая сила?
     Сын Храма Принявших заискрился зловещей улыбкой.
     - Дух реки Бессмертия? - стал догадываться Хранитель.
     - Это не дух реки Бессмертия, это существо попавшее в лапы собственной стихии, - сказал сын Храма Принявших.
   - Драконы, - догадливо-услужливо продолжал Хранитель.
     - Нет, драконы хоть и мужественны, но не безрассудно, они будут также "схвачены" таохэгуном, и неизвестно чем кончится их "путешествие", - многозначительно добавил он.
     - Пойдемте туда, - просяще предложил Хранитель, посмотрев на сына Храма Принявших.
     Сын Храма Принявших задумался.
     - Экскурсовод по местам изменения своей души и неважный, - сказал он наконец.
     Хранитель посмотрел на Сверчка, Сверчок усмехнулся и сказал:
     - Тебя что-то туда ведет, а меня нет.
     Аксис преданно смотрела на Хранителя, и они пошли к ореху.
     - Мы говорим на уровне стесненных разговоров, - сказала серьезно Аксис Хранителю, он кивнул, она посмотрела на него и спросила:
      - А как ты относишься к тому кто тебя любит?
     - А как можно к нему относиться? - ответил он, но это не был ответ, внутри он не отвечал, так как ничего не оживилось в нем. Стояла дружеская нетеплая атмосфера.
     Они вышли к ореху, и что-то втянуло Хранителя внутрь, и он исчез. Аксис остановилась, попыталась удивиться, но ей это не удалось, ее ничего не притягивало и она не осмеливалась идти туда. Орех не издавал никаких звуков, он был как бы опустошенный и замерший. Она села и стала ждать под лучами Солнца.
     А в это время Хранитель увидел Лавроносителя, тот весело пел, сидя в лодке, на расстоянии от берега, река темного цвета не колыхалась. Наконец, он подплыл к берегу, взглянул на Хранителя, и прошел мимо него куда-то влево. Через какое-то неопределенное время он вернулся, волоча огромный кувшин, Хранителя это опять изумило, не смотря на то, что он это уже видел, кувшин казался невероятно тяжелым. Когда он установил его на корме, Хранитель, едва управлял звуками голоса, спросил его:
     - Что ты делаешь?
     Лавроноситель уселся у кувшина и похлопал его ладонью:
     - Это богатство, - и засмеялся.
     - Что ты с ним делаешь? - выдавил Хранитель.
     - Пользуюсь, - захохотал Лавроноситель.
     - Покатаемся, - предложил он после паузы.
     Но Хранитель не мог двигаться, как и в прошлый раз. Посмотрев на него, Лавроноситель засунул руку в кувшин, что-то от туда выудил и поднес ко рту Хранителя. Это была лепешка цвета репы, он предлагал ее съесть. Хранитель раскрыл рот и тот быстро запихал ее всю туда, лепешка при надкусывании становилась горячей, жар распространялся по всему телу, и Хранителю стало легче, он мог двигаться и идти и сел в лодку. Лавроноситель ухмыльнулся и стал грести. Они быстро пересекли водную преграду и причалили к каменистому противоположному берегу, недалеко от слоновой башни.
     Лавроноситель взвалил кувшин и быстро его куда-то поволок, пока Хранитель пытался вылезти извертящейся на воде лодки, он вернулся, подал ему руку, и Хранитель вышел на берег. Два шага и они оказались на идеально ровной площади, на которой ходили люди в разных халатах. В виде башенок с одним окном голубого стекла стояли маленькие домики, а пройдя еще, Хранитель увидел торговые ряды. Здесь были и дыни, и жареные языки, сладости, кишмиш, пышные пироги, горы фруктов покрывали лотки цвета слоновой кости.
     Лавроноситель шел и ухмылялся. У лотка с желтыми большимми грушами он придержал шаг, взял грушу, вдохнул ее запах, быстро вынул из кармана такую же лепешку какую дал Хранителю, передал хозяину, тот спрятал под халат, отсчитал более двух десятков прекрасных груш и отдал Лавроносителю.
     - Что это!? - спросил Хранитель.
    - Хорьки, - шепнул на ухо, специально проскользнувший для этого, Лавроноситель, он явно был упоен тем, что знал о хорьках, а Хранитель не знал, поэтому не вдавался в подробности.
    - Они дают силу? - продолжал спрашивать Хранитель.
    - И дают и берут. С их помощью можно строить домики.
    - Как?
  - Они растут от тепла человеческого тела, потом их прокладывают меж камней стен из камня и они прочно застывают.
     - А что глины здесь нет? - спросил Хранитель.
     Лавроноситель от такого вопроса даже ухмыльнулся.
     - Все, кто использовал глину, давно умерли... - сказал Лавроноситель, протягивая груши. Груши оказались очень вкусные.
    
     Без сожалений Хранитель расстался с Лавроносителем, так расстаются каждый день с холодными людьми и, пройдя город, вышел на скалистую равнину. С черного неба дул неприятный ветер, мысль о хорьках и о том, что они дают не покидала его теперь. Город, который он только что видел, был гораздо уютнее и приятнее, чем все эти скалы и приключения. Неужели уже пора подумать и о себе и перестать о себе думать. Впереди раздался треск, огромная скала осела, и огненные края ее выдохнули змеи теплого дыма, Хранитель отшатнулся. Тайная мысль жить лучше скользнула в нем змеей надежды. "Это лучше, чем эти постоянные приключения". Он уже чувствовал комфорт. "С помощью хорьков я мог бы жить лучше..." - подумал он.




         
       ПОРЫВЫ ЮНОСТИ ПЛЕНЕННОЙ
               
     Хранитель поспешил вернуться в город. Он не хотел возвращаться к тем, кто остался в Непонятом мире или еще где-то, он хотел комфорта. Хранитель стал искать глазами Лавроносителя, но тот исчез, как дух. Хранитель подошел к берегу реки.  Темная вода глядела на него также, как и он, но ни какой лодки не было видно. Идя по берегу, он увидел вдалеке две лодки у берега, но когда он подошел и влез в одну с определенным намерением, выбежали откуда ни возьмись двое в халатах, вышвырнули его из лодки, избили и пригрозили:
     - Ты кто такой! Ты что украсть собрался!? Невышло. Все равно плыть-то некуда, а тот берег пропащий...кто хотел добыть хорьков там и остался.
     - Где, - спросил, утираясь от ударов, Хранитель.
     - В мрачном безмолвии, - хмыкнули оба.
     - А если я привезу хорьки, - чувствуя уверенность в своих силах, сказал Хранитель.
     - Вот и вези.
     - Ну, я могу взять лодку...привезу хорьков.
     Ему только с досадой махнули.
     Хранитель отполз от лодок подальше и огляделся. Здесь всегда, похоже, была ночь, на набережной горели факелы. Он бездумно побрел вдоль берега. Вдруг его кто-то окликнул.
     - Эй, ты видно с того берега, - увидел он тучную женщину с неаккуратным лицом и двумя слугами, отнюдь не похожими на оборванцев.
     Ничего внутри у Хранителя не шевельнулось, он замедлил с ответом.
     - Хочешь пробраться назад? - продолжала госпожа.
     -Я так устал от приключений, что готов остаться здесь, но съездил бы за хорьками, они мне дали бы возможность жить.
     Женщина внимательно на него посмотрела, задумалась. Он производил приятное впечатление: волевое неразболтанное потаканием себе лицо, мягкие ресницы, тренированная фигура.
     - Надо еще проверить можно ли тебе верить и наберешь ли ты хорьков? - наконец сказала она.
     Хранитель молчал.
     - Вы можете научить меня, как искать или собрать хорьков? - наконец спросил Хранитель, силе обаяния не хочется сопротивляться, а она исходила от него, и дама сказала:
     - Раз уж я туда попасть не могу, то надо попробовать. Я тебе дам лодку - плыви! А хорьки ищи в расщелинах камней гор, они совсем другого цвета там - серые и сильно сопротивляются. Складывай их в определенный кувшин, его ты тоже получишь. Не сжимай хорька в руке долго, он закиснет, - госпожа криво ухмыльнулась, - и мне незачем будет тебя отправлять больше ТУДА. К нам часто ваши приходят, все рвутся найти хорьков, чтобы остаться здесь, здесь же можно хорошо существовать, не то, что в этом заморенном волшебстве. Вот был один, ничего так был, отправился за хорьками, а вернулся, привез мало, худеть начал, все же отправляют и дают лодку за половину собранных хорьков. А он мало привозил, видно о себе много думал, а это работе мешает, и реже и реже стал появляться...его звали Весельчак. Он так себя называл.
     У Хранителя что-то оборвалось, видно он на мгновение отождествил свою судьбу с тем, кого знал, с Весельчаком. Мы невольно и часто делаем это. Он внутренне изумился и обмяк. Хранитель вспомнил Весельчака с его странными замашками и идеями, но не захотел его отыскивать. Получив что надо от госпожи, он отплыл на столбовую дорогу своей судьбы.
     Через мрачные воды он доплыл до другого берега, вынес кувшин, закрепил лодку и пошел по каменистой поверхности. Стояла кромешная тьма. Он мечтал набрать много хорьков, неудача Весельчака на его упрямство никак не повлияла. Он хотел жить для себя. Он не думал, что нежелание делиться приводит к безраздельному господству своей ограниченности.
     Он искал расщелины в каменистых наплывах и смотрел хорьков. Хотя он очень не любил ходить, он прошел большое расстояние, но ничего похожего на хорьков не было. Он бил по пластам щелей, используя камни, но это не давало никакого результата. Пройдя еще большее расстояние, он сел отдохнуть. "Где-то ведь выход из этой страны. Где-то ведь она кончается, я же как-то в нее попал через таохэгуна, также можно и выйти", - думал он, но оглядывая нагромождения камней, темноту, слыша тишину, что-то в это не верилось. "Лавроноситель вышел на берег, - стал вспоминать Хранителя, - и куда-то ушел, а вернулся с кувшином хорьков. Где ж он их взял? Или они сами в кувшин позалезали? Может они у берега где-то находятся? А почему тетька не может сюда попасть?"
  Отдохнув, сколько хватало терпения, Хранитель уже с- трудом встал и пошел в том направлении, где он считал находилась речка. Ни звезды, ни Луны, ничего не освещало его путь. Через какое-то время он опять сел, понимая, что идет не туда, он плохо ориентировался в пространстве. После очередного прохода большого расстояния он заметил что-то блеснувшее в трещине, наклонился, так было не понять, и просунул туда руку - это была вода. Хранитель подумал, что, может быть, если найти ручейки, то по ним можно выйти к реке. Но эта вода никуда не текла, она застыла, не было никакого движения. Хранитель исследовал все вокруг, поднимал камни, но ничего больше не напоминало воду. Он пошел дальше, вглядываясь в камни, и вышел к небольшой скале. Исследуя ее, он нашел тоненький ручеек, наклонившись к нему, он провел по краю щели над ним и наткнулся на что-то знакомое, ощущение подсказало, что это хорек! Он дернул его и с трудом оторвал, тот завертелся в сжатой руке, куда ж его девать - в кувшин, он сунул его туда, прислушался - никаких звуков. Хранитель стал искать еще и нашел вдоль ручейка еще одиннадцать хорьков, последний он съел, ему сразу стало легко, и только теперь он задумался: ведь он шел в темноте, как же он видел, а он видел! Приглядевшись, он понял, что камни выдают какое-то едва уловимое свечение - туман, и поэтому он их видит. Так бывает, человек думает, видит что-то, но не осознает почему он это видит.
     Теперь он мог идти быстро и прошел большое расстояние. Он не думал о хорьках, а спешил торопливо назад, в надежде выйти к реке, и действительно, покрыв огромное расстояние, он увидел что-то светлеющее вдали и вскоре вышел таки к реке, а освещался город надежд на том берегу.
     Разыскав лодку, он водрузил туда кувшин и переправился на тот берег. К лодке подошел один из прислужников госпожи, помог ему выйти и отвел в дом госпожи, ничем не отличающийся от других, он состоял из двух комнат, там было светло от горящих светильников. Госпожа сидела на подушках, а рядом стояли двое в расшитых золотом халатах с длиннющими бородами в остроконечных шапках и косо смотрели на Хранителя с кувшином.
     - Высыпай, - без каких-либо чувств, тяжело вздохнув, под тяжестью своего раздающегося тела, сказала госпожа.
     Хранитель высыпал хорьки на пол цвета слоновой кости. Один из бородачей отсчитал пять, положил в холщевый мешочек и передал Хранителю.
     - Вот тебе твоя доля недвижимости, - неестественно улыбнулась она. - этого, конечно, не хватит, чтобы сделать свой дом, но надеяться вполне можно.
     Прислужник вывел Хранителя из дома. Он вздохнул и побрел по улице. "Обменивать на рынке я их не буду, они дают больше сил, чем груши, а силы мне понадобятся", - думал он, но его печалило сколь много сил требовала эта работа - собирание хорьков.
     Сев у базара, он отдохнул и спросил у прохожего нельзя ли купить лодку.
     - Нет, - сказал тот, - лодки не из чего делать, те, что остались принадлежат редким жителям.
     - А откуда они остались? - спросил Хранитель.
     - Когда бежали беженцы, то они их делали, чтобы приплыть сюда, там росли деревья, - ответил прохожий. - Когда приплыли сюда, их было много, но от времени они разрушались и из десятка худых можно было сделать одну прочную. Был один мастер, он создал такой раствор, чтобы лодки не гнили быстро, но уж он давно в стране Девяти Источников, а те лодки, которые он обработал раствором принадлежат немногим, и они ими дорожат, так как только с их помощью можно добраться до хорьков на том берегу.
     - А переплыть? - спросил Хранитель.
     - Вода эта не для нашего организма, - отвечал прохожий. - Он начнет слабеть от таких омовений.
     - А многие собирают хорьков? - опять спросил Хранитель.
     - Н-е-е-т. Все боятся ледяного дыхания воды и того берега.
     - Почему?
     - Мрачно. И оттуда все бежали, неспроста это.
     - Хорьки можно есть и строить дома с их помощью и только? - спросил Хранитель.
     - Да. Кто обладает хорьками может построить себе дом, а так трудно будет без дома-то, или мы уж привыкли. - ответил прохожий.
     Хранитель поблагодарил и отдал одну лепешку прохожему, тот просиял и поблагодарил куда более уверенным тоном чем говорил обо всем остальном.
     Хранитель опять вернулся в воспоминаниях к Лавроносителю. Он вытащил на том берегу откуда-то кувшин, может быть, совсем рядом с тем местом, где мы тогда с ним причалили. Может он прячет там хорьки в кувшине? Может они размножаются? По крайней мере идеи не казались ему пустыми. Он нашел прислужника госпожи, следившего за лодкой, получил разрешение взять ее кивком головы и поплыл через реку. "Во всяком случае, надо все исследовать", - думал он.
     Подплыв к другому берегу, он тщательно исследовал его на большом расстоянии и нашел сперва спрятанный кувшин, в котором "грелись" хорьки, а недалеко и ручеек тоже ювелирно спрятанный под камнями не без хитрого умельца, так что не всякий догадался бы о его присутствии. Но, развалив камни, впритык лежавшие друг к другу, Хранитель не обнаружил ни одного хорька, были только светлые пятна, возможно, здесь раньше присасывались хорьки, но теперь уже были использованы.
     Хранитель задумался. Кувшин он не тронул - не ему принадлежит, а вот по ручейку пошел. Но сколько бы он ни шел - ни встретил ни одного хорька. "Надо искать другой ручей", - решил он и, вернувшись к реке, пошел вдоль нее. Так он прошел большое расстояние и съел один хорек. Наконец, он решил свернуть от реки и стал исследовать каменистые пространства и вскоре так устал, что уснул чуть ли не на ходу.
     Через неизвестное время он проснулся и лежа смотрел перед собой, усталость еще сказывалась, все мышцы болели. Ему показалось, что что-то вдали в одном месте светлее чем остальная поверхность, излучающая тусклый свет. Он не шумно повернулся: где-то там были какие-то движения света. Не вставая, с тайными мыслями Хранитель пополз туда и, наконец, увидел светящуюся прозрачно-голубую фею, делающую какие-то движения над предметом на подставке-камне.
     Она была очаровательна, как все китайские феи и даже японские. Сделав неосторожное движение, Хранитель себя выдал, и прекрасная упорхнула, взмахнув длинными прозрачно-голубыми рукавами. Не видя более никакого движения, Хранитель подошел к предмету. Это было что-то с определенными линиями. Первым порывом Хранителя было взять это, но он спохватился: а вдруг опять куда-нибудь попадешь, да и вещь чужая, и он отошел.
        Блуждая так довольно долго, он вышел к холмам, состоявшим из цельного камня и, исследовав их, нашел во влажной расщелине хорька. У него стало подступать отчаяние, он лег на камин и приник ухом к земле и услышал звуки - это были и щелчки, и как будто кто-то мелодично бил по камню, и как будто камень катился по откосу. Он стал вслушиваться внимательно, но более ничего выделить не смог, те же звуки шли с разных сторон. Он разгреб камни и опять приник ухом - то же самое. Он сел. Что же делать, если вернуться, то за лодку возьмут еще хорьки, а их совсем мало, удовлетворит ли их такое количество? И он решил сидеть пока чего-нибудь не придумает, и стал кидать камушки, но ничего не придумывалось, и он вернулся к предмету, у которого была фея, потратив много сил. Здесь он также кидал камушки и выгреб так перед собой большую яму, потом он побил камнем о очищенную поверхность и эта каменная поверхность треснула, он с усилием его выволок, глубже оказалась более мелкая щебенка, он выгреб и ее, и вдруг краем глаза увидел, что за ним кто-то наблюдает, он поднял голову. Это была фея. Она сидела на корточках и смотрела на него прекрасными большими глазами.
     - И какими мыслями вводит себя в смущение юноша? - спросила она очень тонким, едва уловимым голоском.
     - Хорьки не дают покоя, - улыбнулся Хранитель.
     - А ямка для чего? - спросила фея.
     - Говорят помогает, - ответил Хранитель.
     - А-а, - сочувственно протянула фея, встала и зашагала бесшумно прочь.
     Хранитель поспешил к ней, пытаясь остановить.
     - Тут истинная красавица, а он хорьками какими-то интересуется! - воскликнула она.
     - Вы так красивы, я не осмелился высказать восхищение вслух, думал это будет грубо и это вас заденет, - пролепетал Хранитель застенчиво, он не любил высказывать мысли вслух.
     - Грубое всегда задевает, - с попыткой укола ответила та, но посмотрела на него с интересом.
     Не зная как говорить с феями, Хранитель сказал:
     - Обыскался хорьков. Вы не знаете, где они прячутся?
     - А где прячется счастье? - парировала она, стараясь не замечать его зацикленность, и посмотрела на него с кокетством, взмахнув длинными ресничками.
     - Да, это тоже неизвестно, - "но хорьки-то счастье могут принести", подумал он.
     - Куда мы пойдем, - после паузы спросила фея.
     - А куда здесь можно пойти? - озадаченный, но пытаясь из себя выдавить нежность (что ему было равносильно подвигу), сказал Хранитель.
     - К водопаду хотя бы, - капризно сказала фея.
     Хранитель был озадачен: мало того, что он здесь исходил все, но он еще и к водопаду должен идти, а сколько идти неизвестно! Это его останавливало. "Уж если найду скопище хорьков, вообще ходить не буду", подумал он. Но что говорит фея? Той надоело ждать, она развернулась и полетела над камнями, пнув подвернувшийся большой валун туфелькой, тот перевернулся от изумления. Проследив взглядом невольно за ним, Хранитель увидел на нем три хорька! Фея сразу ему понадобилась, он окрикнул ее. Она замерла в воздухе и обернувшись спросила:
     - Что!?
     Хранитель судорожно пытался что-то сказать, остановить ее, но не мог, она им совершенно не владела...в отличие от хорьков. Но ему, видно, долго их не видеть, если он с ней не поладит.
     - Вы испытываете мое волшебное терпение!? - сказала фея.
     Не зная, что сказать, Хранитель произнес:
     - А что это за терпение?
     - Волшебное...то? Ну это ко-то-р-о-е...длится вечно...но быстро проходит, - быстро закончила она фразу, выдохнув от придуманной выдумки.
     - А как его не испытывать? - спросил он страшнейший вопрос.
     - Увлечься мною, тогда мое терпение будет увлечено.
     - А как? - продолжал Хранитель.
     - Ну и чурбан-мужчина! - топнула она об воздух каблуком и испарилась.
     "Да, если она еще раз появится, что может и не повториться, надо что-то придумать, чтобы ей было интересно", подумал он, но никакого чувства к этой особе все равно не испытывал. "Возвращаться - отдавать хорьки, уж лучше пока здесь", думал он и перевернул несколько валунов - никаких хорьков. Он собрал валуны в виде алтаря-пирамиды и стал громко произносить:
     - О-о-о! Великая и капризная...нет, не то. О великая и прозрачная фея, как только я увидел тебя, твой образ овладел мною, полностью приковав к тебе мое внимание (последнее было сущей правдой). Не появишься ли ты передо мной и не подскажешь ли ты мне как с тобой быть, - последнее, конечно, он произнес шепотом.
     Но никого вокруг не оказалось.
     - Древние в жертву духам приносили лошадей и быков, но у меня этого нет, - продолжал Хранитель, - могу в жертву принести хорька, - но ему стало его очень жалко. "Не буду", подумал он. "А, может, она следит за мной?" Он встал и положил на пирамидку хорька, нет, надо все, она какая-то капризная, самолюбивая что ли, и он водрузил на пирамидку весь кувшин и сел рядом, но ничего не происходило. Незаметно он уснул. Когда он проснулся, то посмотрел в кувшин - увы, там не стало ни на один хорек больше. Он взял кувшин и стал с ним ходить.
     Так продолжалось три дня, он ходил по пространству камней, нашел еще двух хорьков и наконец, решил вернуться к реке. "Может, увижу Лавроносителя", подумал он. Но придя, наконец, к берегу, он никого не нашел, сел в лодку и полуобреченно поплыл к городу.
     Его встретил служака и привел к госпоже. Так как он привез все хорьки, съев всего лишь один во время поисков, то получил четыре обратно. Теперь Хранитель свернул на рынок и обменял хорька на персики и яблоки, они выглядели аппетитно, но он к ним даже не притронулся. Он сел в лодку и опять поплыл к берегу хорьков. Он все это время редко чувствовал усталость. Отыскав предмет, у которого колдовала фея, он сложил на свой вкус пирамиду с плоским верхом и водрузил туда кушанья, встал на колени и закричал, потом уж наступила полная тишина.
- Кому ты молишься, дурачок! - услышал он, наконец, не зная радоваться перспективе или нет. Обернувшись, он увидел фею, это уже легче.
   - Хорькам? - продолжала она, но нежно, даже с материнским сочувствием упрямому мальчику.
      - Ладно, сказала она, важно вышагивая перед ним, - хорьки водятся там и тогда-а...где и когда может быть еда и влага.
      - А еда - это что? - спросил Хранитель.
      -...Ну камни.
     - А зовут тебя как? - опять спросил Хранитель.
     - Зимка, - ответила фея.
     - А меня все называли "Хранитель".
     - Почему? - просила Зимка, придумывая в нем что-то родное.
     - Не знаю. Может, я раньше что-то в себе хранил, должен был вспомнить, но не сейчас. Я ничего уж не помню.
     - Во, - схватила, отлетев на расстояние Зимка, и протянула Хранителю камень. - Если ты поймешь, то найдешь хорьков.
Она улетела, а Хранитель долго вертел камень перед глазами. Но он казался ему таким же, как остальные. Он поставил камень перед собой и сел. Но он был все равно такой же, как все окружающие камни.
Вернулась Зимка и тихо встала перед камнем, через ее светящуюся прозрачность был виден камень, но он стал совсем другим! Он был гуще и с темно-фиолетовым оттенком, когда как остальные камни через прозрачность феи были такими же.
     - Теперь смотри, - сказала фея и отлетела на расстояние.
   Хранитель посмотрел через нее и увидел такой же необычный камень. Он быстро встал и подошел к фее, она надеялась, что он ей что-нибудь скажет...нежное, но он взял камень, под ним было немного воды, а на камне прилип хорек! "Значит надо было обязательно использовать фею", он улыбнулся ей. - Вы говорили про какой-то водопад, - сказал он большим глазам.
     Она заволновалась и обрадовалась и потащила его куда-то. Они прошли большое пространство каменной равнины и приблизились к невысокой гряде гор, тьма рассеялась, туман, медленно движущийся меж склонов, как хозяин владений, искрился тусклым светом. Здесь была растительность и даже малюсенькие голубые цветочки тянулись от любопытства вверх: но силенок им явно хватало вылезти невысоко. Обогнув гору, они услышали гул и, наконец, увидели водопад. Гул его создавал ореол над потоком летящих брызг и белым валом несущейся воды, падающей со скального выступа в озерцо, справа и слева поднимались забрызганные скалы цвета каштана. Зрелище вдохновляло, хотелось смотреть и смотреть.
    Вдруг Хранитель увидел, что кто-то сидит у водопада ниже него и тоже смотрит на водопад. Приглядевшись к подозрительно знакомым очертаниям, он узнал Аксис! Хранитель подошел к ней, фея во все глаза немного со стороны смотрела на происходящее.
       - Аксис! - окликнул Хранитель.
      Она не слышала из-за гула водопада, он подошел ближе и попал в поле ее зрения. Аксис, это была она, обернулась и радостно улыбнулась.
        - Ты как здесь оказалась? - спросил Хранитель.
    - Я ждала, тебя ждала, рассердилась, но пошла к таохэгуну, пыталась пройти, но он не открывался, и нашла другой и прошла внутрь. Сюда меня привела фея, - Аксис показала на Зимку.
Глаза Аксис сияли, не в силах сдерживать чувства, она сказала:
        - Поцелуй меня.
        - В поцелуе чувствуется какое-то физическое бессилие, - сказал Хранитель, поглядывая на фею.
   Подавив горечь от неиспользованных надежд, не показывая, что рассердилась, Аксис спросила:
       А ты как? - Вот, лепешки неудачно отыскиваю. Здесь город неподалеку есть, там с их помощью хорошо устроиться можно. А ты что всех оставила? - спросил Хранитель.
      - Пересилило что-то, - ответила, опустив глаза, Аксис, - я так устала, отвезешь меня туда?
      - Мне сегодня не везет, - сказал Хранитель.
     - Там можно хоть повеселиться? - с надеждой спросила Аксис.
  - Я думаю, сегодня уж мало будет возможности повеселиться, - ответил Хранитель, - но мы воспользуемся каждой, - обернулся - феи нигде нет. Его это внутренне расстроило. Хранитель дал лепешку Аксис, ей стало получше, и они пошли, но силы ей скоро изменили, и Хранитель вынужден был посадить ее себе на спину, а она держала мешающий кувшин.
     - Давай я тебя поношу...чтоб ты была такая поношенная, - сострил Хранитель, Аксис улыбнулась.
    Тяжело досталось пространство до берега реки, большое расстояние помноженное на вес Аксис, она хоть и была маленькая, но тяжеленькая, дало большую усталость. Хранитель очень устал, хоть и приложился к лепешке, но терпеливо донес Аксис и, посадив ее у берега, пошел искать лодку. Потом они переплыли реку.
    Попросив Аксис подождать, он пошел к госпоже с неизменным сопроводителем. Грустно смотрел Хранитель на два хорька, выкатившихся из кувшина на пол у госпожи, но та ничего не сказала, вернула ему хорька и даже разрешила еще воспользоваться лодкой. Выйдя от нее, он отдал хорек Аксис - осмотреться, а сам собрался плыть назад, за хорьками. Аксис, не смотря на усталость, хотела поплыть с ним, но он настоял, чтобы она осталась, обещая вернуться.



           ВСТРЕЧА

      Теперь, на берегу хорьков, Хранитель шел, выкрикивая  разные глупости, что в голову приходило, ему стало даже легче. Он надеялся так привлечь фею, но привлек совсем другое. Хранитель вдруг услышал за каменистым завалом глухой голос, и высунулась голова Весельчака!
     - Вот так встреча! - воскликнул Хранитель.
     - Привет. Я пытался в этом что-то услышать...но не мог, - сказал Весельчак.
     - Чего ты здесь? Отдыхаешь, - спросил Хранитель.
     - Д-а-а. Вот лежу, - растянул Весельчак.
  - Мне про тебя рассказывали в городе, - продолжал Хранитель. - Ты новое дело открыл - лепешки отлавливать.
  - Да, надое-л-о это, вот лежу здесь и все. Все равно Солнца нет, не знаю сколько лежу, - ответил Весельчак.
    Ни тот ни другой не хотели больше ни говорить ни спрашивать ничего друг у друга, но каждый захотел хоть как-то другого использовать.
    - А как ты находил хорьков? - спросил Хранитель.
   - Трудное занятие, - протянул Весельчак, - наладить бы их выращивание. Я их по стуку определяю, - добавил он.
      - Это как? - заинтересовался Хранитель.
    - Вот, разгребаешь камни до плоского плато - плоской глыбы сплошняка каменного, стучишь и прислушиваешься, - начал объяснять Весельчак, - когда лепеха - то такой острый звук удара идет с того места. Чаще бывает, что находишь, штуку, другую. Нелегкая это работа.
     - А лодка у тебя тоже есть? - спросил Хранитель.
  - Да, да уж развалилась, где-то у берега, - ответил Весельчак.
    Перспектива не есть не очень вдохновляла Хранителя, может Весельчак и так проживет: не ест и не двигается, но это не подходило Хранителю.
    - Покажи, как стучать, - сказал Хранитель.
     Рядом было плоское плато и Весельчак стукнул камнем по нему, и они приникли к плоскости, прислушиваясь.
   - Вот там, где-то метров сто туда, - показал Весельчак.
    Хранитель услышал звук, но точно определить место не мог. Придя на предположительное место пребывания хорьков, они начали переворачивать валуны, и вот Весельчак вынул хорька.
    - Здорово, - сказал Хранитель.
   - Тяжелая это работа - тащить из камней хорькомота! - сказал Весельчак.
  - Ну, давай еще поищем, - предложил напрячься Хранитель.
  - Да н-у-у. Это ж столько надо вслушиваться! - запротестовал Весельчак.
     "Ах ты галапогосский нытик совсем не хочешь работать даже для себя", подумал Хранитель, но ничего не сказал.
  - А ты один? - отвлекая на другую тему, спросил Весельчак.
       - В городе Аксис, - ответил Хранитель.
   - Аксис! - обрадовался Весельчак, - надо будет посмотреть на нее, съездим на твоей лодке, - предложил он.
     - Съездить-то съездим, но как с пустыми руками, хорьки можно на фрукты обменять, не говоря уж о другом..., - возразил Хранитель. - Кстати, нельзя ли причалить не у берега города? - спросил он.
    - Можно, только провалишься, когда ступишь на берег, там кругом трещины...и трещинки острые такие, кожу и мясо срывает, опасно. Единственное место - причал города, там трещины все аккуратно заделаны. Да, и если узнают, что ты обошел и высадился в другом месте, чтоб пробраться в город, то заметут, век воли не видать, - запричитал и занервничал совершенно меланхоличный Весельчак, - или изобьют и не дадут лодки...покататься.
    - Ясно. Видно, воли вообще не видать...нигде, - Хранитель посмотрел из под ладони в неоптимистические горизонты.
    - Ладно, не отчаивайся, - поверил в его серьезность Весельчак, наберем может еще лепешек и в путь.
   Они нашли еще пять лепешек и перемахнули на тот берег. Их встретила Аксис, улыбнувшись, но больше Хранителю.
      - Ну как тут? - поинтересовался у нее Хранитель.
   - Я договорилась, сняла в долг комнатку за хорек, - ответила Аксис.
    - Молодец! - обрадовался Хранитель.
  - А оставшийся хорек ушел на еду, она там, здесь недалеко, - добавила Аксис.
   Весельчака уже никто не узнавал, а так мало ли кто прибывает "оттуда", у них осталось своих собственных три лепешки, и они сели в чистом уголке, который сняла и прибрала Аксис.
   - Хранитель, а ты помнишь, сын Храма Принявших рассказывал про какое-то озерцо, может это то озеро и есть, в которое впадает водопад? - предположила Аксис.
    - Да, - оживился Хранитель, - но что с ним делать? - Во всяком случае, надо на него еще раз посмотреть, может, что и узнаем, - предложила Аксис, и они уснули в надеждах. 
                х                х
                х
      На "следующий день", то есть, когда они выспались и  отдохнули, Хранитель решил идти к озеру. Поинтересовавшись далеко ли это, Весельчак отказался идти, съел лепешку и сказал, что лучше полежит, отдохнет.
Хранитель и Аксис поплыли на тот берег, дошли, наконец, до водопада, с усилием вспоминая туда путь, и вдоль речки, которая кончалась водопадом, нашли уйму хорьков. Собирая их долгое время и вконец утомленные, они подсчитали и получилось - 6О штук.
    Только после продолжительного отдыха и, съев по лепешке, они, едва волоча ноги и кувшин, доползли до лодки и отвезли это на другой берег.
      Госпожа была поражена, она хотела знать подробности такого небывалого успеха (никто никогда не привозил такого количества хорьков), но Хранитель уклончиво сказал, что это случайное место и оттуда взято все. Выяснив, сколько лепешек надо на постройку дома, они с Аксис, отдохнув, начали его создавать и построили стены широкого дома, они были цвета слоновой кости. Израсходованы были все хорьки, надо было еще ехать за ними. Хранитель решил не тревожить безмятежного Весельчака, и они опять поплыли без него. После второго захода большой дом был готов! Радости не было конца. Слух об этом быстро распространился по городу, и жители завалили вопросами Хранителя, но ничего не выяснив, кинулись к Аксис - она тоже стойко ничего не говорила, хотя спрашивали и иссохшие слабые старики и малые дети.
     Прослышав об этом, пришел Весельчак и подивился.
   - Как это вы? - спросил нерешительно, не веря своим глазам, Весельчак, уплетая угощения в новом доме.
  - Искали, - ничего не сказал Хранитель, Аксис его поддерживала молчанием.
    - Вот тебе пять лепех, ешь и если хочешь ищи, - добавил  Хранитель.
   Но тот ничего подобного в таких количествах не находил, едва хватало сводить концы с концами. Весельчак теперь частенько стал наведываться к Хранителю, в его присутствии он чувствовал как будто это он сам добился такого успеха, а когда он был один, то завидовал Хранителю, тем более, что тот отстроил себе еще один отдельный дом, украсил его коврами, доставшимися от беженцев и являвшимися большой ценностью, стоившими многих хорьков. Его развлекали девушки, пусть глупые, но красивые, и этого было достаточно, устающему от хождения за хорьками Хранителю. О том, что озеро как-то связано с могуществом Игана, его уже не интересовало, как и то, где фея Зимка. Да, может, это и не то озеро - отмахивался от этого он, когда назойливые мысли об этом приходили в голову.
   Хранитель стал заметной фигурой в городе. Его называли "Волшебный Счетчик - Звезда Денег". Лавроноситель пытался у него узнать, где он достает горами лепешки, но получил такой же уклончивый ответ, как и все любопытные. За ним пытались следить, но он быстро передвигался, так как мог себе позволить есть лепешки, когда хотел, и это придавало ему больше сил и скорости перемещения, так что бегать за ним не успевали. Спрашивали и у Аксис, которая теперь жила в отдельном доме и изредка ей перепадало от Хранителя много вкусного, но она преданно молчала, а Весельчак ничего не знал и не делал, а только мечтал о богатстве.




           ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

     Однажды госпожа при очередной разгрузке лепешек, все-таки лодки Хранителю не удалось раздобыть, и он пользовался ее лодкой, сказала ему с восхищением и уважением:
    - Молодец! Твой капитал все растет. Что ты собираешься делать?
   - Строить и продавать, раз уж нельзя выращивать хорьки, - без эмоций, которые уже не помещались на уставшем лице, ответил Хранитель.
      - Я тебя хочу представить некой особе, может это будет лучший способ вложения капитала, - многозначительно посмотрела на него госпожа.
  Хранитель всецело был поглощен ростом благосостояния, ведь это замечательное утверждение самого себя, ты от успеха силен и уверен, так ли нужны остальные люди как капитал, который всегда поможет, а люди ненадежны, и что еще нужно, чтобы встретить старость! И он не замечал и не интересовался кто чем занимается в городе. Он прислушался к тому, что скажет дальше госпожа.
     - Пойдем я отведу тебя, - предложила она.
     - Куда? - спросил он.
    - Увидишь, может, тебе понравится.
    И они пошли и вошли в какой-то дом, как и все похожий на другие.
   У входа изнутри стоял по пояс обнаженный, загорелый до неузнаваемости человек в черных шелковых шароварах с позолоченным поясом. Это удивило Хранителя. Человек слегка поклонился госпоже и повел их вглубь дома, где оказалась лестница, ведущая под пол, а там огромные хоромы с шелковыми разноцветными подушками и коврами, а в центре, освещенная факелами на колоннах, возлежала изумительной притягивающей красоты белоснежная женщина без какой-либо одежды, даже ее тайное место не прикрывало их одно из современных, предназначенных для соблазнения, вещиц. Она едва двинула коленкой.
    - Многие многие люди разных поколений побывали здесь, - сказала, стоявшая за ним госпожа. - И они приходят и приходят.
     Чувства очаровательной обнаженной женщины, по мере раскрытия их Хранителем, все больше нравились и притягивали его, неведомое чувство захватывало Хранителя. Увидев в огромном зеркале, стоявшем на груде лепешек (!), что госпожа и свита ушли, он прильнул к ней, чувствуя от прикосновений наслаждение охватившее всего его. Очень долго был он там и вспоминал как райское наслаждение, никогда раньше ни с кем не испытанное и, как он думал, никогда ни с кем не испытаемое в будущем.
     Выйдя от нее, он столкнулся с госпожой.
   - Оставь в подарок 3О-ть лепешек, разве это того не стоит, ведь ты был с принцессой Обезьяной! - сказала госпожа.
     Хранитель криво улыбнулся, но велел человеку принести из своих 3О лепешек.
      - Что это за принцесса Обезьяна? - спросил он, все еще блуждая, внутренне покачиваясь, в лабиринтах наслаждения. - Это та, от которой мы произошли. Она живет в ночи, и мы поэтому живем в ночи, - ответила госпожа.
       - Почему? - спросил Хранитель.
      - Она родилась ночью, - ответила госпожа. 
    Даже сквозь усталость и очарование прорвалось чувство, разметавшее всю цельность внутреннего ощущения Хранителя, от предчувствия.
      - Она дочь Ахас, прилетевшей с планеты..., - вспомнил он слова сына Храма Принявших.
  - Да откуда ты такой умный, - сказала госпожа, посмотрев на свиту.
     - Я слышал об этом, - выдохся Хранитель.
      - Ну, надо же, от кого? - спросила госпожа.
  - От сына Храма Принявших, - ответил, затихая Хранитель, ему это казалось таким далеким.
    - А, слышали про такого - дьявольски умный волшебник, - сказала госпожа.
   Хранитель вопрошающе посмотрел на ее полнеющее лицо.
    - Да нам рассказал про него ваш Весельчак, - ответила госпожа.
     - А почему она так молода? - спросил Хранитель.
   - А к ней приходят все и отдают ей силу молодости взамен наслаждения. Потом не так легко стареет дочь Ахас, у них на планете это не принято. Это мы пузыри слабые, - без горечи ухмыльнулась госпожа. - Кстати, теперь и ты стал существом ночи.
     - Что это?
     - Ты такой же как мы и никуда не вырваться, ведь ты же привязан ее очарованием или очарован полезностью хорьков теперь уже навсегда, так влияет дочь Ахас. Да и разве это плохо, что делать еще в этом мире!? - воскликнула госпожа.
     Потрясенный Хранитель вернулся к себе и никого более не впускал, несмотря на настойчивые попытки Аксис, им владели неизменные чувства древней Обезьяны. Ему только сообщали: появилась Асэль и не нашла ничего лучшего как выйти замуж, она была очень благодарна своему мужу, что он взял ее, к себе, родила двух детей; Гам от голода стала летать, проникла туда же, пользовалась услугами вора, считающего, что он справедливо поступает; Сверчок затих где-то в особняком стоявшем доме, не гнушаясь тяжелой работы, ему нравилось так помогать Аксис, он не хотел встречаться с Хранителем из-за его эгоизма, и, кстати, что он теперь хранил - материальное богатство? От требовательности к себе Аксис страдала она, а перепадало окружающим, так как она себя вела, как не получивший сполна в детстве любви ребенок - она требовала любви и исполнения всех своих желаний.
   О сыне Храма Принявших никто ничего не знал и не слышал, да и драконов никто уж не видел, они стали ненужным воспоминанием и только мешались там, как назойливые тени, воспоминания, увы, не изменишь.



Пояснения 
Путешествие в свой дом 
  Стр. 5       -   Умара Уча  = Отец Народов
  Стр. 7       -  "93-й год" - роман Виктора Гюго про смутное
время неопределенности, колебаний во
времена  Французской революции.
  Стр.10       -  Локк - английский философ ХVII в. Считал,
что все человеческое знание происходит из опыта. Все идеи возникают из внешнего опыта и внутреннего рефлекса.
Деяния святого Франциска Асизсского
воспроизведены в книге под названием "Цветочки Франциска Асизсского”.

  Стр.14 - Летних калош не соберусь купить, все в
зимних хожу - нечем платить! - жаловался
дневнику на тяжелую жизнь Достоевский.
См. "Толстой и Достоевский" Д.С.Мережковского.

  Стр.51 - Александр Дыбман (СССР) - чемпион мира
по шашкам 1989 года.
  Стр.53 -  Пан Тун - даос времен Троецарствия в
Китае (III в.) За день решил все дела
вверенного ему уезда, ни в чем не
ошибившись.
- Ты спросил "как я смог..." - фраза,
напоминающая песню "Я - дебил".
  Стр.55 - Гете - в свое время был признан
талантливым поэтом. Современными
поколениями, теми из них, которые еще
берут его произведения в руки,
воспринимается без какого-либо духовного
смысла, а "Фауст", его самое известное
произведение, как власть распущенности,
несмотря на Эккермана, написавшего ему
хвалебную оду.
  Стр.86 - Сяо Мэй. Сяо (кит.) - быть почтительной к
родителям. Мэй=Мэнь (кит.) - начало. То
есть, исходное у девочки уважение к
родителям. Мын Фэй. Фэй (кит.) - ложь.
... линия Первой Сестры ... линия Второй
Сестры... - было замечено, что судьба и
характер  первого ребенка отличается от
второго. Первый более последователен в
достижении своих целей, второй - более
общителен.
Жэнь Тай-ну. 1-й смысл -буквальный.
2-й смысл: Жэнь (кит.) - человечный,
милосердный, Тай (кит.)- великий, ну (кит.)
- слуги. Т.е. - великий слуга человечества.
Бодхисаттва - святой, постигший настоящее
неинтеллектуальное знание. Будда - один из
известных, продвигавшийся по пути знания.

 Путешествие в чужой дом
  Стр.157 - Карма - закон причин и следствий. Как
человек связан с миром, так он и живет,
этими привязанностями, которые могут
создавать любые влияния вплоть до
болезни.
  Стр.165 - "Санаторный день" - сравни - "санитарный
день".
  Стр.169 - Купол Смерти. -Основание храма у
православных христиан символизировало
материальную жизнь, купол - переход из
жизни земной к небесной. Там, вроде, была
иная жизнь: не хотелось человеку умирать.
Но, если человек тратил энергию
безрассудно в мирской жизни то его астрал,
дуль, разрушался при смерти человека и
никуда не отлетал. То есть, все кончалось
здесь, на месте, на Земле. Поэтому и
называется - Купол Смерти.
  Стр.202 - Я - проявление четвертого числа.
Суммируется день, число месяца, цифры
года рождения до однозначного числа.
Полученное таким образом число несет
определенный астрологический смысл, а
человек - проявление этого смысла.
 Стр.204 - Ихневмон - фараонова мышь - мелкий
хищник, мангуст, семейства виверровых.
  Стр.213 - Дон Хуан - маг, учитель, индеец, живет в
Мексике или в третьем внимании. Ему не
повезло с учеником (уж что есть) - Карлосом
Кастанедой - наслаждающимся своими
рассуждениями и упрямством больше чем
знаниями.





 Месть Обезьяны
  Стр.228 - "Стукнем тебя по башке чакраком" - чакр -
энергетический центр. Чакры расположенны
на  разных уровнях позвоночника человека,
их семь.
 Стр.246 - Птица Эппорнис - огромная хищная птица
похожая на страуса, вымерла много веков
назад.
 Стр.247 - Лю Бей - герой Поднебесный, III в.н.э.,
вместе с Гуань Юем, Чжан Фейем и Чжао
Юнем боролся за сохранение Ханьской
династии в смутное время, когда
центральная власть в древнем Китае
ослабла. Основал царство Шу. До смут в
Поднебесной был торговцем башмаков, хотя
и был императорского рода Лю.
  Стр.262 - В стране Девяти Источников, то есть на
том свете.