Восхождение. Часть 9. Глава 10

   Через крошечное окошко кельи пробивается ярким столпом утренний свет. В воздухе, кружась, веселятся искрящиеся пылинки. Темнота и смерть оставили меня, уступив место болезненной реальности и туманному будущему, смысл коего сейчас непонятен.
   Брат Лучано сидит на небольшой самодельной скамеечке рядом и пытается меня накормить отварными мелко нарезанными овощами из монастырского огорода, щедро политыми оливковым маслом и посыпанными пряными специями. 
   Этого человека я уже узнаю по шагам, он ежедневно навещает меня и тихо молится, когда нет других более важных дел, как, например, заставить больного поесть. Всё ещё не желая мириться с тем, что моя встреча со смертью отсрочена, я противлюсь каждой ложке.
-  Не упрямься, открой рот, чтобы поправиться, нужно есть. Строптивый мальчишка, ну скажи хоть слово! Я же вижу, тебе лучше, жар спал, нужно только подкрепить силы, и вскоре ты выздоровеешь! Зря что ли я на тебя столько сил истратил?! - его тихое ворчание всегда доброе.
   В конце концов стало жаль настойчивого монаха, и я, сдавшись, начал послушно жевать.
-  Слава тебе, Господи! Услышаны молитвы раба Божьего! Вот так-то лучше, мой драгоценный! Вот это хорошо! Чтоб там было-не было, а коль уж жизнь дана - надо жить. Раз послал мне Всевышний такую ношу, прости, брат, умереть не позволю! В ответе я и буду бороться с тьмою, тебя обуявшею!
   Ему лет тридцать, а может сорок, на голове уже чётко сформировалась лысина, по форме напоминающая епископскую шапочку, которую обрамляют непослушные тёмные волосы с редкой проседью. Живые тёмно-карие глаза смотрят с неподдельной любовью и состраданием. Крепкое тело привыкло к труду и воздержанию. Терпеливый и в то же время очень целеустремлённый человек, живущий так, чтобы даром не терять ни одной минуты. Ежедневно он намывает полы в моей обители, меняет простыни и проветривает помещение, кормит, поит, протирает моё тщедушное тело, молится, читает вслух и проводит отеческие беседы, которым я внемлю не без удовольствия, впитывая в себя мудрость монашеской философии и смирения. Уходит Лучано только на обязательные богослужения, кухню и ночной отдых. Ему поручили печься о заблудшем, и он со всем усердием исполняет волю настоятеля. 
   Странно, что совсем не тяготит его постоянное присутствие, даже наоборот, когда он рядом, становится спокойнее и легче на душе, отступают удушливые кошмары с запахом гари, вечным, непрекращающимся ливнем с грозой, перестают мерещиться обнажённые девы, зовущие в тёмный омут.
   Библия, которую он читает, открывается здесь в новом свете, и знакомое с детства писание видится иначе, глубже и яснее, чем в давние беспечные времена.
   Монах пытается разговорить меня. Но я не хочу врать, а сказать правду не смею по причине того, что уже успел привязаться сердцем к доброму брату. Узнай он, что я - убийца священника, не стал бы так оберегать и заботиться. Но вместе с тем крепнет ощущение вины и раскаяния, не о том, что сотворил, нет, сейчас бы поступил точно так же, ибо отомстить за любимую - долг любого мужчины. Мне стыдно, что пользуюсь его добротой и вниманием, не имея на то никакого морального права. Впервые в жизни в его лице дух мой обрёл настоящего учителя, подобных которому в миру не встречал я.
   Вскоре начал подниматься с постели и потихоньку ходить. Взамен изодранных лохмотьев мне дали одежду послушника и сандалии, мягко облегающие ногу, чтоб зажили глубокие мозоли и трещины на стопах. Монахи сами шьют одежду и обувь, обрабатывают кожу здесь же выращенных животных, мясо которых идёт в пищу и на продажу. Аббатство процветает.
   Когда впервые вышли с Лучано в сад, я был поражён красотою этих дивных мест, усовершенствованной большим человеческим трудом. 
-  Это наш маленький Эдем, - увидев моё восхищение, обрадовался монах. - Все мы приложили к нему своё радение. И ты можешь стать одним из нас! Создавать прекрасный мир, где нет места лжи, горю и предательствам, только святая вечная любовь...
   Деревья и кусты с обильными плодами, яркие цветы вдоль дорожек, устланных мелкими камешками, светлыми и гладкими как на дне реки. Во всём здесь ощущалось умиротворение. Скамейка, укрытая в тени высоких кустов, стала для меня излюбленным местом отдыха. Сиреневые цветы, густо рассыпанные по ветвям, источают сладковато-горький аромат. Гудят пчёлы, собирая мёд, порхают яркие беззаботные бабочки. Благодать сходит в душу лебединым пёрышком надежды, и забываешь о жизни за стенами этого рая.
   Я решил, что уже ничего не в силах изменить: нужно принять всё, как есть, и жить дальше, раз уж Бог даровал мне исцеление, а не смерть, значит, зачем-то это надо! Подобные мысли непрестанно внушает Лучано, и я постепенно привыкаю к спокойствию и доброте.
-  Вот ты где, раб Божий! А я тебя обыскался... - на лбу Лучано выступили мелкие капельки пота, он забегался, разыскивая меня. - Тебя приор вызывает, хочет расспросить, кто ты таков. Если правду не скажешь, попросят покинуть пределы монастыря!
   "Если признаюсь, тем более отправят куда подальше! Несчастная моя судьба! Почему не умер тогда в лесу, ведь был уже готов, а теперь снова блуждать подобно бездомному псу и скрываться, - это выше моих человеческих сил. Лучше бы не знать твоей доброты, брат!" - подумал, но вслух не сказал.
-  Неужели за всё это время я не удостоился твоего доверия?! - Лучано горько вздохнул.
-  Если бы кому-то доверился, то именно тебе. Но, узнав правду, ты, брат мой, первый погонишь меня отсюда метлой, как паршивую собаку.
-  Нет! Ты не прав. Даже не знаешь, насколько ты не прав, барон Эрнесто Гриманни!
-  Откуда?! Я никогда не говорил...
-  В бреду поведал и не такое, - он отвёл взгляд. - а потом тебе показалось, что безопаснее молчать. Поверь, лучше признаться во всём и покаяться, чтобы рассчитывать на милость, чем лишиться покровительства нашего братства. Только здесь можно начать новую жизнь с новым именем, забыв о прошлом, искупить свои грехи и того, кого ты загубил... - он умолк, пронзая меня тёмно-карими сострадающими глазами.
-  Наставник знает?
-  Нет. Я молчал, ведь бред - как исповедь, только непроизвольная... Но советую сказать всю правду, только тогда появится шанс остаться. Аббат Пьетро многое видит, его нельзя обмануть. Есть только одна возможность - покаяться! - он внезапно обнял меня крепко, по-отечески, чуть не плача. - Я так счастлив слышать твой нормальный голос! Слава Всевышнему, выжил наш найдёныш! Сколько дней и ночей я молился об этом у твоей постели, мальчик!.. И теперь не хочу потерять! Иди и ничего не бойся, правда спасает! Тут многие из нас не без греха... - осенив мне грудь крестным знамением, Лучано не удержался и поцеловал в лоб своего подопечного.
   Прошли дальний двор, где, увитая диким виноградом, аллея подходила прямо к двери неприметного вида, в этой убогой пристройке любил уединятся приор. С душевным жаром ещё раз перекрестив меня, брат Лучано тихо постучал и приоткрыл дверь, жалобно скрипнувшую старыми петлями, смиренно поклонился наставнику и скрылся.
   Почтенный старец мало чем отличался от других монахов, но вызывал духовный трепет. Пристальный тяжёлый взгляд опустился в глубь моей грешной души. От страха я позабыл собственное имя и что здесь делаю.
-  Присядь! - он указал на скамью возле себя.
   Сел с дрожью в коленях, сердце затрепыхалось раненой птицей.
-  Итак, дитя реки, расскажи о себе. Мне нужна горькая правда, а не сладкая ложь. Молчание тоже не спасёт. Ты ведь не хочешь лишиться нашего покровительства, крова и пищи?
   Горло сжало, откашлялся, пытаясь собраться с мыслями.
-  Святой отец, перед Вами - грешник и убийца, недостойный не только вашей милости, но и жизни. Я искал смерти, а не спасения, но провидение привело ко мне добрых братьев, продлив земные муки мои.
-  Чего ты достоин, а чего нет, не тебе решать, мальчишка! - тяжёлая натруженная ладонь опустилась на стол, подобно печати. - Что грешник, то верно, - уже чуть помягче продолжил он, - все мы здесь на исправлении. Рассказывай подробно, ничего не утаивай!
   Запинаясь, задыхаясь и краснея, я поведал о своей запретной любви к прекрасной знахарке, о том, как над нею издевались, а после сожгли на костре из-за меня. Признался, что убил падре и не жалею об этом, о милосердии бедной прачки, приютившей преступника, о том, как бежал из города и скитался.
   К удивлению, ни один мускул не дрогнул на лице старца. Дивясь собственной откровенности, так накипевшей во мне за длительное молчание, я выложил всё, как на духу, даже про русалку и ту рассказал, чем вызвал у аббата искреннюю улыбку.
   Дослушав до конца, он поднялся, молча встал напротив, положил ладони мне на плечи.
   Я, разумеется, сразу вскочил на ноги, опустив голову в ожидании приговора.
-  Чего хочешь от жизни теперь, сын? Остаться здесь, посвятить себя искуплению злодеяний и спасению души или уйти на свой страх и риск обратно, чтобы дальше искать погибель?
-  Узнав братство и полюбив его, я желаю остаться и быть вам полезным.
-  Тогда отныне, послушник, имя тебе - Ренато, что означает "рождённый заново". Других имён и титулов у тебя с этой минуты нет и никогда не было. Кто бы тебя ни спрашивал теперь, помни об этом.

   Я открыл глаза. Агнешка наклонилась ко мне и губами прикоснулась к виску.
-  Слава Богу, Эрик, ты вернулся!

Продолжение: http://www.proza.ru/2013/03/11/1338