Дом, в котором есть своя комната

Петухи. Петухи и запах свежей древесины. Это утром.
А вечером, точнее – ночью, безудержное стрекотание кузнечиков и огромные куски неба с неприлично яркими звёздами. 
«Ночью наглые звёзды такие, Беззастенчиво лезут в глаза…» Из кого же это? Ах, да – это из меня… Раньше в таких случаях приходили на ум  классики, теперь свои собственные стихи… Что бы это значило?

Здесь не деревня в полном смысле слова, но у кого-то из соседей – куры и петухи, которые будят по утрам. Реагируешь на них, как на будильник, но легко засыпаешь снова, блаженно вспоминая, что сейчас лето и не надо поднимать детей в школу. Дом деревянный, некрашеный, не покрытый ни лаком, ни морилкой, и пахнет, будто утыкаешься носом в древесные опилки. Иногда эти первозданные шершавые плоскости притягивают так, что хочется распластаться по ним, впитать в кожу часть этой застывшей стихии, ощутить, почувствовать… Но – занозы…  Ну, а кузнечики и звёзды – это почти на каждой даче, если захотеть услышать и увидеть. И разумеется, не заснуть раньше, чем совсем стемне-ет!
На небольшом участке (стандартные шесть со-ток) почти пусто. Немного кустов малины, смородины и крыжовника, немного деревьев – три яблони; розовый куст под окном, одичавший, но сохранивший право называться цветущим и по-лускошенный бурьян «а ля газон».
Художественный беспорядок, подпалённый обезумевшим солнцем.
Справа от калитки маленький домок – «капсула космического корабля». Он невероятно малых размеров, но там есть всё: горячая вода, душ, печка для зимних наездов, телевизор, который мы не включаем, спальня, кухня, даже стиральная и посудомоечная машины, последняя, правда, не работает, стоит, так сказать, для мебели. В этом игрушечном домике живёт Геточка, остальные там пользуются благами цивилизации. А если остальных не слишком много, то там же и трапезничают.
А слева от входа – большой дом! Тот самый, благоухающий древесиной, с подтёками смолы на стенах, манящий в своё просторное чрево, как в объятия… Он действительно – большой! Особенно для того, кто в Москве живёт в «хрущёвке» и не избалован избытком жилплощади. Внешне он напоминает рекламу строительной компании: не слишком оригинальный, но новенький и аккуратный, как картинка. При общей страсти «быть не как все»  это немного раздражает, но… плевать. Зато внутри – четыре комнаты на первом этаже, две – на втором и два просторных холла! И вся эта роскошь для двоих!!! Две комнаты про запас – гостевые, две (на втором этаже) спальни (у каждой своя!), один кабинет для занятий французским и дру-гой – для работы над Чеховым. Окна на все четыре стороны открыты настежь, и в доме гуляет ветер: развевает занавески, шуршит бумагами, взлохмачивает волосы,– одним словом, общается.
Ветер – третий жилец нашего деревянного шести-комнатного рая.
Моя комната – это отдельная песня! На дверях, которые всегда открыты, табличка «Алёна. Стучать три раза». Стучать никто не думает. Да и некому. Но главное – застолбить место. В эту комнату никого никогда не поселят без моего особого письменного разрешения. С ума сойти – своя собственная комната! Осталось только заиметь машину, чтобы приезжать сюда в любой момент, не завися от расписания автобусов.
У окна на полу – матрас с постелью и узорчатым покрывалом, это место для сна и погружения в мечты. Здесь невероятно хорошо мечтается: полётно, с размахом, и в то же время подробно и ощутимо. Напротив романтической лежанки – табурет с доской (бывшей дверцей тумбочки) – импровизированный столик. Но с учётом двух кабинетов внизу функция этого стола скорее декоративная. Ближе к дверям – полка с кни-гами (какой писатель без книжной полки!) и по-лочка чисто женская, с косметическими прибамбасами, свечой в чашке вместо подсвечника и всякими сувенирными мелочами, ничего не говорящими непосвященным, но таящими в себе волнующие сюжеты, приключенческие истории, символические подтексты и ещё много чего, чем может наделить воображение фарфоровую фигурку, плетёную вазу  или портрет Пушкина.
За стеной по соседству – спальня Егоровой. Когда прошлым летом там ночевала молодая пара, звуковое оформление ночи было… пикантным, слышимость тут идеальная, чувствуешь себя незримым участником на чужом празднике жизни. Но Егорова спит (или не спит) очень тихо, как мышка, и мы друг другу не мешаем. Работаем мы вместе, а мечтаем по отдельности.
Да, надо ещё сказать пару слов о лестнице. Она не слишком крутая, но и не слишком пологая; карабкаясь вверх и слезая вниз порядка десяти раз  в день, тешишь себя надеждой, что это благотворно скажется на фигуре.
В семи минутах  пешего хода от дачи есть пруд! Он слегка вытянут в длину, и, если не особенно смотреть по сторонам, то можно представить, что это река. А ширины он ровно такой, что удобно переплыть. Чуть шире – было бы уже трудно, а чуть уже – не интересно. Купаться мы ходим к вечеру, только выполнив план по Чехову. Кто плохо работает – тот не купается! По водной глади шныряют беспардонные водомерки, своим умением «ходить» по воде напоминая о несовершенстве человеческой природы.
Вечернее солнце уже мягкое, не палит, а, скорее, заигрывает. Неспешно возвращаясь домой, болтаем уже не о высоких материях, а о предстоящем ужине. В отличие от дневных трапез, готовить его будем на костре, а это уже ритуал. К нему надо подготовиться – переодеться, причесаться. И хотя любоваться нами будет только старая черная кошка Агаша, но ужин есть Ужин!
После него, если будет желание, можно ещё посидеть у костра, помолчать, глядя на языки пламени, сжечь черновики старых стихов  и ненужные воспоминания. Жечь и предвкушать завтрашний день, ещё один рабочий день. Рабочий в лучшем смысле слова – когда работа как- то естественно сочетается с отдыхом и с размышлением о своём «сегодня», таком простом, но несущем в себе все последствия прошлого и все причины будущего.
Завтра будет день.
Будет ещё один шанс принять этот мир и научиться быть в нём счастливой.