Западная Белоруссия под властью НКВД СССР ч. 5

                ч.5

            НЕМЕЦКИЙ ШПИОН БЕРМАН Б. Д.

      Следующим (четвертым по счету) Наркомом внутренних дел БССР стал Берман Б.Д., который как потом в НКВД СССР во времена Л. Берии было достоверно установлено что он являлся немецким шпионом и заговорщиком! И этот приговор никто не отменил.

     В связи с чем и давайте теперь  самостоятельно разберемся в этой давней и запутанной истории. А начнем мы наше повествование уважаемый читатель с изучения краткой биографии нашего героя.

         БЕРМАН БОРИС ДАВЫДОВИЧ (15.05.1901, с. Андриановка Читинского уезда Забайкальской обл. — 22.02.1939).
      Родился в семье владельца кирпичного з-да (в 1913 отец разорился, стал служащим). Еврей. В Коммунистической Партии с 08.23. Депутат Верховного Совета СССР 1 созыва.
      Образование: 3-классное училище, станц. Ага 1916—1917;
        4-классное гор, училище, Чита 1917—1918.
 
          Как видим Берман Б.Д.  из всех предыдущих  белорусских Наркомов внутренних дел был самый образованный.
        Начало трудовой биографии тоже ничего для Бермана Б.Д. не предвещало.
        Мальчик в магазине и на дровяном складе Нефтаповича 1911—1915;
( «Мальчик»  так в дореволюционной России называли  нынешних менеджеров по продаже, которых мы  можем сейчас  лично наблюдать в любом супермаркете!)
        Мальчик в магазине Самсоновича, Чита 1915—1916;

        И так бы Берман Б.Г. и прожил в Чите спокойной жизнью если бы не Октябрьский переворот 1917 года.
      Потому то что наш скромный, начитанный и образованный еврейский юноша до того не убивший в своей жизни курицы, подался в ряды Красной гвардии.

      Это путь, ему казался светлым и правильным. И вначале привел его к вершинам власти, а затем оттуда привел к  расстрельной стенке в лубянском подвале.
 
        Пожалел ли  Берман Б.Д.  о своем выборе и утраченной возможности, прожить спокойной жизнью обычного советского еврея, в относительно тихом, как для большевистской России городе Чита,  мы увы не знаем. Но думаю, что на выбор  его пути в ВЧК-ОГПУ-НКВД  сыграл его старший  брат Берман М.Д.
   А сам дальнейший послужной список Бермана Б.В. на службе у красных  таков:

    1.рядовой полевой комендатуры Красной гвардии 05.18—1918; Участвовал в экспроприации имущества помещиков и купцов.
     Вернулся в родное село, где скрывался от белых;
    Затем получив от отца поддельный паспорт, уехал в Маньчжурию, где работал по найму на строительстве лавок и учился у студента Гроссмана, подготовившего его за 7 класс гимназии 1918—1919;

   2. мобилизован белыми в охрану КВЖД, служил рядовым с 1919; перебрался в Читу 12.20, затем уехал в Семипалатинск к брату;
   3.секретарь агит.-проп. отд. Семипалатинского губкома РКП(б) 01.21—02.21.

       И вот тут, наконец образованного юношу с уже устоявшимся как мы видим мерсийскими взглядами старшие партийные товарищи заметили и направили на передовой фронт борьбы в контрреволюцией –в Всероссийскую Чрезвычайною комиссию!

         И пусть извинят меня читатели, за  мою излишнюю эмоциональность в отношении Б.Бермана но его дальнейшую биографию,   можно охарактеризовать только как «Дьявол-оборотень на службе у красных дьяволов!»

4.В органах ВЧК—ОГПУ—НКВД:
    И вот они заветные 20 ступеней к вершинам власти!
    1. сотр. Иркутской губ. ЧК 02.21—1921;
    2.рядовой, политрук в РККА 1922—1923;
   3.уполн. 1 отд-я ЭКУ ОГПУ СССР 05.11.23—03.10.24;
   4. в распоряжении МК РКП(б), в Сергиевском уезд, комитете РКП(б) 10.24—08.25;
   5.пом. нач. 1 отд-я ЭКУ ОГПУ СССР 21.08.25—15.05.26;
   6.нач. 8 отд-я ЭКУ ОГПУ СССР 15.05.26—01.12.27;
   7.нач. 6 отд-я ЭКУ ОГПУ СССР 01.12.27—18.01.28;
   8. врид нач. КРО ПП ОГПУ по Средней Азии 14.02.28—12.04.29;
   9.нач. КРО ПП ОГПУ по Средней Азии 12.04.29—01.05.302;
   10.нач. ОО ПП ОГПУ по Средней Азии 1929—01.05.30;
   11.пом. нач. СОУ ПП ОГПУ по Средней Азии 01.05.30—31.01.31; с 1931 по линии ИНО ОГПУ СССР за границей;

   12. сотр. полпредства СССР в Германии (резидент ОГПУ);
     В связи с этим вот что он нем пишут современные историки:
      «В январе 1931 г. переведен в ИНО ОГПУ. Под псевд. «Артем» направлен резидентом в Берлин, где действовал под прикрытием должности сотрудника полномочного представительства СССР в Германии. Благодаря широкой агентурной сети в политических партиях, промышленных и финансовых кругах Германии возглавляемый «Артемом» разведывательный аппарат регулярно снабжал Центр агентурными и документальными материалами по внутренней и внешней политике германского правительства, о деятельности германской разведки, проводимой через МИД, нарастающей активности нацистских и военных организаций.
 Летом 1931 г. резидентура информировала Москву о возможности прихода Гитлера к власти.
В 1932 г. в Центр из Берлина были переданы данные о секретных переговорах рейхсканцлера Ф. фон Папена с правительствами западных государств, направленные на свертывание отношений с СССР и объединение европейских стран для агрессии против Советского Союза.
В 1933 г. был переведен нелегальным резидентом в Рим.»

    13. пом. нач. ИНО ОГПУ СССР 08.04.34—01.06.34;
    14. 2 зам. нач. ИНО ОГПУ СССР 01.06.34—10.07.34;
    15. 2 зам. нач. ИНО ГУГБ НКВД СССР 10.07.34—21.05.35;
    16. 1 зам. нач. ИНО ГУГБ НКВД СССР 21.05.35—31.08.36;
    17. зам. нач. СПО ГУГБ НКВД СССР 31.08.36—25.12.36;
    18. зам. нач. 4 отд. ГУГБ НКВД СССР 25.12.36—04.03.37;
    19. Нарком внутр.  дел БССР 04.03.37—22.05.38 и одновременно нач. ОО ГУГБ НКВД БВО 04.03.37—22.05.38;
    20. нач. 3 упр. НКВД СССР (транспорт и связь)  25.05.38—24.09.38.

    ФИНАЛ

5 сентября 1938 г. уволен со службы.
Арестован 24.09.38;
Приговорен ВКВС СССР 22.02.39 к ВМН. Расстрелян как участник заговора в НКВД.
Не реабилитирован.

Дополнительная информация:
     Звания: ст. майор ГБ 29.11.35; комиссар ГБ 3 ранга 14.03.37.
Награды: орден Ленина 19.12.37;
 знак «Почетный работник ВЧК—ГПУ (V)» № 614;
 знак «Почетный работник ВЧК—ОГПУ (XV)».

Примечания: Брат М.Д.Бермана .

        Матвей Давыдович Берман (10 апреля 1898 — 7 марта 1939) — высокопоставленный сотрудник ЧК-ОГПУ-НКВД СССР, комиссар государственной безопасности 3-го ранга (1935). Начальник ГУЛаг ОГПУ-НКВД (1932—1937).
      С 1930 года — заместитель начальника, а с 9 июня 1932 — начальник ГУЛАГ (до 16 августа 1937). Одновременно был начальником переселенческого отдела НКВД (1936), начальником строительства канала Волга-Москва (1936—1937), с сентября 1936 по август 1937 — заместитель главы НКВД СССР.
       С августа 1937 года по декабрь 1938 года — народный комиссар связи СССР.
Член ЦИК СССР в 1935—1937 годах, депутат Верховного совета СССР 1-го созыва.
         23 декабря исключён из ВКП(б) и 24 декабря 1938 года арестован прямо в кабинете Георгия Маленкова. Содержался в Лубянской тюрьме.
             Расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР 7 марта 1939 года на расстрельном полигоне «Коммунарка». Реабилитирован в 1957 году.

Женой Б.Д.Бермана была М.А.Бак, сотрудница НКВД
 
Сестра Б.А.Бака  -  нач. Ташкентского окр. отд. ГПУ
          Борис Аркадьевич Бак (май 1897 — 16 июня 1938) — сотрудник ЧК-ОГПУ-НКВД СССР, комиссар государственной безопасности 3-го ранга (1935). 1-й заместитель начальника управления НКВД по Московской области.

         Вот такая у Бермана Б.Г. биография.

         Но, в отличии от своего предшественника Г. Молчанова,  он продержался в кресле Наркома БССР больше одного года.
         И за это время, он очень запомнился белорусскому народу. А по учиненным им репрессиями затмил всех своих предшественников!

         Я бы, от себя его назвал таким себе «белорусским Ежовым»!!!

            И вот, что пишут о нем, сами белорусские историки в статье «Всебелорусский палач», http://aljans.org/library/vsyebyelorusskiy-palach

        «На его совести без преувеличения тысячи жизней белорусов.
         Среди руководителей НКВД он был одним из передовиков и требовал увеличения лимита на отстрел жителей БССР.
         Накануне Дня памяти жертв сталинизма и нацизма, отмечаемого 23 августа, «Салідарнасць» вспоминает о злодеяниях наркома внутренних дел БССР Бориса Бермана.
         В Минск Борис Берман прибыл в начале 1937 года. За плечами 35-летнего выходца из еврейской купеческой семьи уже был большой, если не сказать огромный опыт работы.
          Начав работать в органах ЧК в 1920 году в Забайкалье, он в начале 30-х был резидентом разведки ОГПУ в Европе, а с 1936 года занимал пост замглавы секретно-политического отдела НКВД, занимавшегося выявлением «антисоветских элементов».
          Его старший брат Матвей Берман – начальник ГУЛАГи заместитель главы НКВД СССР, жена Мария Бак – сотрудница госбезопасности.

          Советский разведчик Дмитрий Быстролетов, работавший с Берманом за границей, описывал своего сослуживца как «высокого, стройного, молодого, вернее, очень моложавого мужчину, любимца женщин, всегда веселого, энергичного».
        Несколько иными красками описала облик Бориса Бермана в книге «Незабываемое» Анна Ларина, жена Николая Бухарина.

          После ареста «любимца всей партии» 27 февраля 1937 года НКВД явилось на квартиру Бухариных с обыском:
        «Берман пришел точно на банкет: в шикарном черном костюме, белой рубашке, кольцо на руке с длинным ногтем на мизинце. Его самодовольный вид внушал отвращение».

         Всего через пять дней, 4 марта 1937 года, ставленника Москвы Бориса Бермана официально назначили народным комиссаром внутренних дел БССР.

          Как сегодня сухо отмечается на сайте КГБ, вовремя его руководства в Беларуси «были проведены наиболее масштабные репрессии в отношении населения республики».

      Алексей Наседкин, следующий за Берманом глава белорусского НКВД, сказал более эмоционально:
           «В Минске это был сущий дьявол, вырвавшийся из преисподней».

                Начало операции
           До августа 37-го на совести Бориса Бермана, похоже, были лишь отдельные жизни белорусов. В частности, выбросившегося во время допроса из окна председателя Совнаркома БССР Николая Голодеда, арестованного Берманом.
         Совершенно иной размах репрессии приобретут с 5 августа – эта дата станет началом сталинской операции против народа – «большого террора» – и сделает 1937 и 1938 годы одним из самых страшных периодов в истории нашей страны. Главная причина репрессий в год 20-й годовщины Октябрьской революции – сильнейший кризис в управлении государства, полная экономическая и управленческая бездарность на самом верху, отмечают историки.

         Приказ наркома внутренних дел Николая Ежова № 00447 под грифом «Совершенно секретно» гласил: «Приказываю с 5 августа 1937 года во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников».
        Согласно приказу все репрессированные делились на две категории.
       К первой относились
«наиболее враждебные элементы». Они подлежали немедленному аресту и затем расстрелу.
       Ко второй категории относились все остальные «враждебные элементы». Они подлежали аресту и заключению в лагере на срок от 8 до 10 лет.
        Приказом определялись лимиты для репрессий по регионам – это были круглые цифры, что свидетельствует о целеустремленности на убийства и репрессии, а не желании выяснять правду и виновность людей.

         Согласно первоначальной разнарядке (впоследствии лимиты в несколько раз увеличат) в БССР обязывалось расстрелять 2 тысячи человек и отправить в лагеря 10 тысяч.
        Приговоры должны были приводиться в исполнение «тройками». Белорусскую согласно приказу № 00447 возглавил Борис Берман.
       Шифровка первого секретаря ЦК КПБ Шаранговича Сталину и Ежову от 9 июля 1937 года (ответ на требование политбюро представить из регионов количество подлежащих расстрелу и высылке):

         «На Вашу телеграмму от 3 июля сообщаем, что нами учтено ранее высланных и возвратившихся кулаков и уголовников в Белоруссии 12 800 человек, из этого количества предлагаем расстрелять 3 тыс. человек, как наиболее враждебных и ведущих активную контрреволюционную работу и выслать из пределов Белоруссии 9800 человек менее активных, но враждебных элементов. В состав тройки предлагаем: НКВД Белоруссии Бермана Б.Д.».
        Резолюция Иофсифа Сталина – «За».
       Шарангович впоследствии будет расстрелян.

Орден Ленина за убийства

       В советской Беларуси по ночам шли массовые аресты. Род занятий и национальность значения не имели. Вот что показал в своем письменном заявлении сотрудник НКВД БССР Быховский, на чьей совести не одна исковерканная человеческая судьба (цитируется по книге «Куропаты: следствие продолжается»):

         «Берман и бывший начальник следственного отдела Волчек на официальных совещаниях давали установки совершенно открыто, что, если враг не сдается, надо на него воздействовать физически и сломить его…
        Я в числе других стал это делать. Я начал применять при допросах к арестованным самые разнообразные методы издевательств…
         Бил их руками, сажал на стул, затем вынимал из-под них стул и они падали, клал на пол, сгибал вдвое и ставил сверху табурет, садился на него и сидел до тех пор, пока эти лица не начинали давать показания, плевал им в лицо и пр.»

        Естественно, в результате таких издевательств арестованные признавали себя виновными и давали показания на других.
       В суде Быховский заявит: если бы он не выполнял распоряжения Бермана, его бы сделали польским шпионом и также расстреляли.

           Группа депутатов Верховного Совета СССР от Беларуси, 17 января 1938 года. Слева – и.о. первого секретаря ЦК КП(б)Б Алексей Волков, в центре – глава НКВД БССР Борис Берман

          Дмитрий Быстроплетов, в своих мемуарах «Пир бессмертных» привел воспоминания о Борисе Бермане следующего главы НКВД БССР Алексея Наседкина:

          «По субботам Берман устраивал производственные совещания.
             Вызывали на сцену по заготовленному списку шесть человек из числа следователей — три лучших и три худших.

              Берман начинал так: «Вот один из лучших наших работников, Иванов Иван Николаевич. За неделю товарищ Иванов закончил сто дел, из них сорок — на высшую меру, а шестьдесят — на общий срок в тысячу лет.
          Поздравляю, товарищ Иванов. Спасибо! Сталин о вас знает и помнит. Вы представляетесь к награде орденом, а сейчас получите денежную премию в сумме пяти тысяч рублей! Вот деньги. Садитесь!».

            Вдруг в мертвом безмолвии Берман громко называл фамилию… «Вот Михайлов Александр Степанович. Смотрите на него товарищи! За неделю он закончил три дела. Ни одного расстрела, предлагаются сроки в пять и семь лет».
         Гробовая тишина. Берман медленно подходит к несчастному.

         «Вахта! Забрать его!». Следователя уводят… «Выяснено, что этот человек завербован нашими врагами, поставившими себе целью сорвать работу органов, сорвать выполнение заданий товарища Сталина».
           Уже льющейся крови Берману было мало. Он просил увеличение разнарядки на репрессии – впрочем, в этом он ничем не отличается от руководителей НКВД в других регионах СССР.

          В 1939 году на следствии Николай Ежов утверждал: «Берман, в свою очередь, боясь ареста, старался вовсю… Без конца требуя увеличения «лимитов», Берман под категорию репрессируемых «националистов» проводил совершенно необоснованные репрессии».
           В 1956 году в докладе комиссии ЦК КПСС было приведено заявление начальника 3 отдела УГБ НКВД БССР Гепштейна:
         «Во второй половине октября 1937 года вернулся из Москвы… Берман заявил мне, что мы, оказывается, очень резко отстали от всех без исключения УНКВД Союза, что в Ленинграде разоблачено 2000 человек, на Украине 4000 человек и что поэтому нам необходимо резко перестроить всю работу».

          Видимо, практически сразу после этого порыва Бермана и состоялась одна из самых кровавых ночей в нашей истории. С 29 на 30 октября 1937 года в подвалах минской внутренней тюрьмы НКВД было убито около сотни деятелей белорусской культуры.
     В том числе 22 писателя, среди них – Михась Чарот, Василь Каваль, Михась Зарецкий и другие.
        Из известных писателей уцелели единицы. По воспоминаниям белорусского эмигранта Сымона Кандыбовича, автора текста гимна «Мы, беларусы» и председателя Союза писателей БССР Михася Климковича спасло только то, что перед страхом ареста он порезал себе горло лезвием – поэт остался жив.

         В своих стремлениях Борис Берман был преданным проводником линии Сталина. В ноябре 1937 года, выступая перед жителями Россонского района, он сказал (цитируется по газете «Советская Белоруссия», номер от 3 декабря 37-го):
        – Выродки, заклятые враги и палачи белорусского народа долгое время вели свою гнусную предательскую работу.
             Потребовалось вмешательство в белорусские дела лично тов. Сталина.
             Никто другой, как тов. Сталин, по одному письму, по одному сигналу из Белоруссии сказал, что в БССР есть враги, которые мешают народу наладить культурную жизнь. Тов. Сталин дал указание громить врагов, и мы начали их громить.

          Берман организовывал показательные процессы по выявлению «вредителей» и «шпионов» в Жлобине, Гомеле, Лепеле и других городах. Жители БССР писали друг на друга доносы, требовали в газетах расстрелов.
         Надо сказать громлением «врагов», т.е. репрессиями и убийствами, Берман занимался день и ночь.
          В книге «За кіпучай чэкісцкай работай» Александр Лукашук приводит запись врачей о здоровье Бермана из поликлиники санитарного отдела НКВД:
         «Чрезмерная утомленность, боли в районе сердца».
           Усердия Бермана в Москве не остались незамеченными. В конце 37-го его наградили орденом Ленина.
                Берман – немецкий шпион

          Итоги нахождения Бориса Бермана во главе НКВД БССР были ужасны.
          После начала «большого террора» лимиты на количество репрессированных, как он и просил, неоднократно повышались. К примеру, постановлением от 31 января 1938 года Беларуси был установлен дополнительный лимит в 1500 человек по первой «расстрельной» категории (данные из книги историка Леонида Наумова «Сталин и НКВД»).

            На сайте КГБ Беларуси сообщается, что за четыре месяца да своей отставки, в январе 1938 года на совещании у наркома внутренних дел СССР Ежова Борис Берман назвал общую цифру репрессированных по Беларуси — 60 тысяч человек!

           В следующие месяцы эта цифра, естественно, выросла.
           Если говорить конкретно об убийствах, то по данным Леонида Морякова с августа 1937-го до окончания сталинской операции в ноябре 1938-го НКВД в Минске было расстреляно более 10 тысяч человек.
       Но должность народного комиссара внутренних дел БССР Борис Берман занимал немного меньше – в мае 1938-го Москва его отозвала на пост начальника третьего управления НКВД СССР, где он занимался уничтожением «вредителей» и «шпионов» на транспорте.
        Совсем скоро карьера палача бесславно оборвалась. 24 сентября его арестовали.
          Обвинения были такими же невероятными как и те, по которым он судил людей в Беларуси. В итоге Борис Берман признался в работе на немецкую разведку.

       22 февраля 1939 года чекист был приговорен к расстрелу – приговор приведен в исполнение на следующий день.
         Имя Бориса Бермана можно было бы вообще вычеркнуть из истории.
         Но Куропаты, место массовых захоронений репрессированных, активно расширявшееся в годы его работы в Беларуси, сделать этого не позволят еще долго.»

На этом можно было бы и закончить наш рассказ о Бермане Б.М., но выше я процитировал работу историков, где они пришли к выводу, что «Обвинения были такими же невероятными как и те, по которым он судил людей в Беларуси. В итоге Борис Берман признался в работе на немецкую разведку.»

          И это очень непростая история! И с печальным концом!
         В связи с чем, давайте в целях заявленной автором объективности изложения материалов попробуем сами все же решить для себя: « А был ли Б. Берман немецким шпионом?»

         А для этого, я прошу вас ознакомится с статьей о Вильгельме Лемане.         
                ЛЕМАН Вильгельм или НАШ ЧЕЛОВЕК В ГЕСТАПО»!

        «Родился в 1884 в г. Лейпциге (Саксония) в семье учителя. Немец.
После получения среднего образования учился на столяра.
      Затем — с 1901 г. служил матросом в имперском ВМФ. В 1905 г. с борта военного корабля немецкой эскадры издали наблюдал Цусимское сражение русского и японского флотов, ходил к берегам Африки.
       В 1913 г., уволившись в запас в чине фельдфебеля-артиллериста, поступил в берлинскую полицию, где в 1913-14 гг. служил патрульным полицейским, а с 1914 г. – помощником начальника канцелярии Контрразведывательного отделения Берлинского полицай-президиума.
         Во время Первой Мировой войны В.Леман проявил себя зрелым контрразведчиком, на его счету числилось несколько обезвреженных шпионов стран Антанты.
        В апреле 1920 г. вернулся в политическую полицию.
         После окончания спецкурсов возглавил канцелярию 5-го отделения Отдела IА (контрразведка и политический сыск), в том числе осуществлявшего наблюдение за инопредставительствами, затем в ранге криминаль ассистента стал старшим референтом начальника Отдела Рудольфа Дильса.
 
       Среди прочего, в обязанности Лемана входило распределение дел между коллегами, организация ежедневных оперативных совещаний, доклады начальству о результатах работы. Леман лично вел особо важные расследования, руководил негласным наблюдением за контактами зарубежных военных атташе на официальных церемониях и маневрах, оперативным обслуживанием иностранных миссий.
       С 1927 г. отвечал за картотеку отделения.
       Летом 1929 В.Леман через посредничество своего знакомого отставного полицейского Эрнста Кура, завербованного к тому времени берлинской резидентурой ОГПУ (агент А/70), предложил свои услуги советской разведке в качестве источника информации и был привлечен к сотрудничеству на деловой основе (псевдонимы — А/201, «Брайтенбах»).
         С санкции руководства ИНО ОГПУ, резидентура выплачивала Леману 580 рейхсмарок ежемесячно.
        Получив информацию о новом агенте, 7.09.1929 начальник ИНО ОГПУ М.А.Трилиссер направил берлинскому резиденту Б.Д.Берману, шифротелеграмму следующего содержания:

          «Ваш новый агент А/201 нас очень заинтересовал. Единственное наше опасение в том, что вы забрались в одно из самых опасных мест, где малейшая неосторожность со стороны А/201 или А/70 может привести к многочисленным бедам. Считаем необходимые проработать вопрос о специальном способе связи с А/201».
       С весны 1930 г. разведывательные возможности Лемана расширялись: в его ведении перешла «разработка» персонала полпредства и торгпредства СССР, противодействие советскому экономическому шпионажу.
         В конце 1932 г. на него возложили ведение вопросов по польскому шпионажу в Германии, представлявших большой интерес для Центра.
          Так, 20.11.1932 «Брайтенбаху» удалось передать советским кураторам весь комплект «польских» дел, которыми располагал Отделу 1А прусской полиции.
          С 1933 г. агент возглавлял отделение по борьбе с «коммунистическим шпионажем».

            28.02.1933 Леман, в частности, получил указание найти доказательства того, что КП Германии и ее вождь Эрнст Тельман готовят коммунистический переворот, опираясь на легальную и нелегальную поддержку Москвы, о чем незамедлительно известил резидента ИНО ОГПУ в Берлине Б.Д.Бермана.

           22.03.1933 он же сообщил, что в Берлине арестован другой ценный агент резидентуры ИНО ОГПУ Курт фон Поссанер (вскоре его труп был найден в лесу около Потсдама).
          15.08.1933 «Брайтенбах» информировал резидентуру о том, что немецкой контрразведкой подписан ордер на арест советского нелегала Арнольда Дейча, работавшего в Германии под именем Стефана Ланга.
      В результате Дейча удалось вовремя вывести за пределы страны, прежде чем его объявили в розыск.

          20.04.1934 по рекомендации Р. Дильса и с одобрения премьер-министра и главы МВД Пруссии Германа Геринга «Брайтенбах» был переведен на работу в Управление тайной политической полиции — ГЕСТАПА, прообраз Гестапо, а через месяц, 19.05.1934, вступил в ряды СС. 30.06—2.07.1934, как доверенное лицо Германа Геринга, принимал участие в операции «ночь длинных ножей» по физическому устранению шефа СА Эрнста Рема и его сподвижников.

       С 1929 г. до весны 1939 г., за время сотрудничества с советской разведкой, В.Леман передал резидентуре значительное количество подлинных документов и личных сообщений, составивших в архивах советской разведки 14 томов.
           Информация «Брайтенбаха» по истине не имела цены.

           В связи с тем, что обо всех акциях Гестапо, резидентура своевременно информировалась, за 12 лет она не имела ни одного провала.
           От А/201 регулярно поступали сведения о деятельности, структуре и кадрах СД, затем – РСХА, его IV-го Управления (Гестапо), службы военной разведки и контрразведки (Абвер), данные о лицах, разрабатываемых Гестапо, справки по следственным делам, представлявшим интерес для Москвы.
 
          Став в 1934 Г., будучи по долгу службы куратором оборонной промышленности и военного строительства, «Брайтенбах» передал в Центр важные сведения, касающиеся этой сферы, в том числе материалы о сооружении в районе г. Потсдама особо важного объекта — ставки Верховного Главнокомандующего.

          От В.Лемана  дешифровальная служба НКВД получила исходные материалы по разработкам немецких шифров и кодов.

          Руководил деятельностью «Брайтенбаха» легальный резидент НКВД в Берлине Б.М.Гордон («Рудольф», «Густав»).
        С декабря 1934 г. непосредственную связь с агентом осуществлял нелегальный резидент В.М.Зарубин («Бетти»).

          В начале 1935 г. он получил от агента первые сообщения о начатых в Германии разработках ракетной техники.
          В конце 1935 г. Леману пришлось обеспечивать по своей линии испытания принципиально нового вида оружия — ракет на жидком топливе, способных поражать цели на удалении сотен километров.
            Их проводил молодой инженер Вернер фон Браун. Подробный письменный доклад «Брайтенбаха» об увиденном на полигоне Пенемюнде был доложен руководством внешней разведки лично И.В.Сталину и К.Е.Ворошилову.
           Вскоре из Разведуправления РККА в берлинскую резидентуру НКВД поступил длинный перечень вопросов по ракетной тематике, требующих уточнений. На ряд из них «Брайтенбах» сумел найти необходимые ответы.
         Руководству СССР были доложены переданные «Брайтенбахом» сведения о создании фирмой «Хорьх» нового типа боевой машины с металлической противопульной защитой — бронетранспортера; о выпуске фирмой «Хейнкель» истребителя с цельнометаллическим фюзеляжем; о закладке на 18 верфях Германии сразу 70 подводных лодок различных классов; о работах немецких химиков в области создания заменителей нефти и горюче-смазочных материалов; о строительстве засекреченного завода по производству боевых отравляющих веществ. Помимо этого «Брайтенбах» передал в Центр копию разработанной командованием вермахта секретной инструкции, в которой перечислялись 14 новейших видов немецкого вооружения, находящегося в стадии изготовления или проектирования. Информацию о них предписывалось «во всех случаях хранить в строжайшей тайне».

          Наконец, от Лемана поступил экземпляр доклада 1937 года с грифом «Особой важности, только для высшего руководства», озаглавленного «Об организации национальной обороны Германии».
         Кроме качественных характеристик германской техники, как производимой, так и разрабатывавшейся, агент сообщал о количественных показателях военного производства. Передававшиеся им материалы в сопоставлении с другими источниками позволяли руководству РККА объективно оценивать ударную мощь вермахта, темпы ее наращивания.

    В 1937 г. оба куратора Лемана были отозваны в Москву и сняты со своих должностей, а Б.М.Гордон в 1938 г. расстрелян.
        1937 г. связь с «Брайтенбахом» поддерживали сотрудники резидентуры А.И.Агаянц («Рубен»), «Маруся» (М.Б.Вильковысская - жена разведчика А.М.Короткова) и другие. После отъезда «Маруси» в ноябре 1937 г. и смерти А.И.Агаянца в декабре 1938 г. связь с агентом прекратилась.

        В конце июня 1940 г. «Брайтенбах» решился на рискованный шаг, опустив в почтовый ящик полпредства СССР письмо, адресованное военному атташе или его заместителю, в котором требовал восстановления прерванного с ним контакта:
         «Если это не будет сделано, моя работа в гестапо потеряет всякий смысл».
          В письме указывались пароль для вызова по телефону, место и время встречи.

          В сентябре 1940 г. заместитель резидента ИНО в Берлине А.М.Коротков («Степанов»), действовавший под именем А.Эрдберга, восстановил связь с «Брайтенбахом».
          В 1940 г. в справке 1-го (немецкого) отделения внешней разведки руководству НКВД говорилось:
          «За время сотрудничества с нами с 1929 года «Брайтенбах» передал нам чрезвычайно обильное количество подлинных документов и личных сообщений, предупреждал о готовящихся арестах и провокациях в отношении нелегальных и «легальных» работников резидентуры в Берлине,... сообщал сведения о лицах, разрабатываемых гестапо, наводил также справки по следственным делам в гестапо, которые нас интересовали».

         Руководитель НКВД Л.П.Берия, взявший под личный контроль работу с Леманом рекомендовал резиденту А.З.Кобулову бережно относиться к ценнейшему источнику:

         «Никаких специальных заданий «Брайтенбаху» давать не следует. Нужно брать пока все, что находится в непосредственных его возможностях, и кроме того, то, что будет знать о работе разных разведок против СССР».
       Связником для доставки его материалов в резидентуру и их оперативной пересъемки стал молодой оперработник, выпускник Школы особого назначения ГУГБ НКВД СССР Б.Н.Журавлев («Николай»).
          Он встречался с «Брайтенбахом» поздно вечером или ночью на затемненных улицах. Пересняв материалы, Журавлев возвращал их агенту рано утром до выхода на службу.
       С весны 1941 г. в сообщениях «Брайтенбаха» все чаще в них шла речь о предрешенной войне с СССР.

          К тому времени позиции агента еще более укрепились, расширились разведывательные возможности. Хауптштурмфюрер СС (капитан), криминалькомиссар Вилли Леман стал возглавил в Гестапо одно из отделений Отдела IV-Е (контрразведка на территории Германии), которым с сентября 1939 г. руководил оберфюрер СС Вальтер Шелленберг.

           В ведении «Брайтенбаха» вошло контрразведывательное обеспечение оборонных заводов, контроль за сооружавшимися военными объектами на Востоке.
Используя свое служебное положение, В.Леману удалось добыть и передать в Центр копии фактически всех документов и сводок Отдела IV-Е, другую высокоценную разведывательную информацию, в том числе сверхсекретный доклад шефа РСХА обергруппенфюрера СС и генерала полиции Райнхарда Гейдриха от 10.06.1941 «О советской подрывной деятельности против Германии».
           В.Леман принадлежал к числу агентов-нелегалов, заблаговременно предупредивших советское руководство о военных приготовлениях Германии и о времени начала вторжения. Уже в марте 1941 г. он передал, что в Абвере в срочном порядке укрепляется подразделение для работы против СССР, а к подбору кадров для новой структуры подключено Гестапо.

            19.06.1941 в РСХА поступил текст подписанного Гитлером приказа немецким войскам, развернутым по периметру советских границ, открыть военные действия против СССР 22 июня после 3 часов утра.

           «Брайтенбах» связался с советским полпредством и назначил немедленную встречу Б.Н.Журавлеву. В тот же вечер телеграфом через посла В.Г.Деканозова информация ушла в Москву. Таким образом, Леман стал еще одним источником, давшим советскому руководству абсолютно точные сведения о начале войны.
        Впрочем, эта информация, как и предупреждения других разведчиков, не была воспринята И.В. Сталиным и Л.П.Берией должным образом.

           После начала Великой Отечественной войны сотрудники советского полпредства были интернированы и 4.07.1941 покинули Германию.
          Вместе с колонией выехали и работники резидентуры, в том числе «Николай». В связи с тем, что связь с агентом на случай войны не была подготовлена, контакт с Леманом прервался навсегда.
          В мае 1942 г. Центр предпринял попытку восстановить связь с агентом.

           За линию фронта были выброшены на парашютах немецкие антифашисты Альберт Хесслер («Франц») и Ханс Роберт Барт («Бек»), имевшие с собой портативные радиостанции.
          Под видом военнослужащих-отпускников им удалось добраться до Берлина.
         «Франц» должен был поступить в распоряжение «Старшины» — оберлейтенанта Люфтваффе Харро Шульце-Бойзена, лидера подпольной группы, вошедшей в историю под названием «Красная капелла».
           Перед «Беком» стояла задача прочно осесть на новом месте, с тем, чтобы в последующем стать радистом «Брайтенбаха», но ему дали старый пароль, и на встречу «Брайтенбах» не вышел. К этому времени группа «Старшины» уже находилась в активной разработке Гестапо.
           В итоге, в сентябре 1942 г. «Франц» и «Бек» были арестованы.

          Их принудили к радиоигре с Москвой. Естественно, в Центре такая возможность не исключалась. На этот случай были разработаны условные сигналы, означавшие, что радисты работают под контролем.
           14.10.1942 «Бек», выйдя в эфир, в ходе контролируемого радиосеанса, передал в Центр обусловленный сигнал опасности — произвольное повторение нескольких отдельных групп текста.
           Немецких радистов, контролировавших его работу, это не насторожило, поскольку выглядело вполне естественной ошибкой. Однако и в Москве дежурный радист не придал значения сбивчивой работе радиопередатчика. Сигнал тревоги оказался не принятым.

          Таким образом, получив сообщение о благополучно начатой «Беком» работе, Центр передал ему на связь «Брайтенбаха».

         Из расшифрованной радиограммы Гестапо узнало установочные данные агента: домашний телефон и пароль для связи с Леманом.
          В декабре 1942 г. поздно вечером В.Леман был вызван на службу, откуда уже никогда не вернулся. Во избежание скандала гестаповцы тайно ликвидировали его.
           Точная дата смерти разведчика и место его захоронения не известны.
          В ноябре 1945 г. выживший в гестаповском застенке радист «Бек» был осужден ОСО НКВД СССР к ВМН по обвинению в том, что на протяжении 1942-44 гг. «поддерживал связь с Москвой по радио, передавая сообщения под диктовку сотрудников Гестапо».
           В 1969 г. вдове «Брайтенбаха» Маргарет Леман в здании Посольства СССР в Берлине и вручили часы в золотом корпусе с выгравированной на крышке надписью: «На память от советских друзей».

       Прочитав   эту информацию я подумал. Так вот он, настоящий прототип Штирлица?
       И из этой истории, мы видим, что Берман Б.Д. не был немецким шпионом.

Так за что же его казнили?

Ответ на это вопрос я нашел в работе  «Спецслужбы первых лет СССР 1923-1939. На пути к большому террору»

          «Конец ежовщины всем известен, команду Ежова зачистила и расстреляла команда нового наркома, Берии.
          С лета 1938 года начался быстрый закат вчерашнего фаворита Ежова в глазах Сталина, смолкли постоянные славословия в адрес «великого наркома НКВД» и песни советских акынов о «сталинском соколе Ежове», Сталин охладел к намеченному в очередные жертвы своему бывшему опричнику.
         Вот только совсем недавно он был мудрым наркомом и грозой всех заговорщиков, Микоян на торжественном вечере в честь 20-летия создания ВЧК в декабре 1937 года в Большом театре пропел ему от ЦК партии настоящую осанну:
           «Товарищ Ежов воспитывает коллектив чекистов в духе Дзержинского, он изгнал врагов и чужих людей, он применил сталинский метод руководства в НКВД, и потому товарищ Ежов – любимец советского народа!» В качестве совсем умилительной иллюстрации народной любви к НКВД и лично к Ежову с трибуны Микоян даже рассказал байку о помощи советских школьников чекистам под названием:
             «Как пионер Коля Щеглов, 1923 года рождения, в селе Побрякушки сообщил районному НКВД, что его отец растратчик».
        А вот не прошло и года, и Сталин все чаще бросает в адрес вдруг растерявшего всю мудрость и доверие советских школьников своего наркома: «Пьет, завалил работу, недоглядел». А вскоре и «Что этот подлец в НКВД натворил!».
           В августе 1938 года Ежову назначают в заместители по НКВД бывшего первого секретаря компартии Грузии Лаврентия Берию, тем же летом начинают «брать» первых ежовцев. Тогда же появляется донос на самого Ежова со стороны его подчиненного, начальника Ивановского управления НКВД Журавлева, где «железного наркома» впервые называют иностранным шпионом, заговорщиком, террористом и даже гомосексуалистом.
         Все эти обвинения очень скоро перекочуют в следственное дело и обвинительное заключение по опальному наркому Ежову. Написавший этот донос на своего наркома чекист Виктор Журавлев в награду получит пост начальника НКВД по Московской области, но затем будет переведен начальником лагеря под Карагандой в ГУЛАГ за ошибки в работе, где проворуется и будет послан еще дальше – командовать лагерем на Колыме.
          В 1946 году решат арестовать и его, но при вызове из Магадана в Москву Журавлев внезапно умрет, как подозревают – тоже отравившись сам в страхе перед арестом и пытками.
          Всю осень Николай Ежов еще мечется между попытками спасти себе если не должность, то жизнь и депрессией на фоне личной трагедии. У него умерла любимая жена Евгения, то ли от болезни, то ли убив себя большой дозой снотворного из опасений скорого краха карьеры и ареста.
         Эта роковая и красивая женщина Евгения Ежова (до замужества с кровавым наркомом Евгения Гладун) была редактором большого журнала и организатором редкого тогда московского салона для советской партийной элиты.

     Справка: Евгения Соломоновна Ежова (урождённая Фейгенберг-Ноткина, Хаютина по первому мужу, Гладун по второму; 1904 год, Гомель — 21 ноября 1938 года, Москва) — советский издательский работник.
      В 1930-е годы — официально заместитель главного редактора, а де-факто главный редактор журнала «СССР на стройке».
     (Официальными главными редакторами в эти годы были Георгий Пятаков, Валерий Межлаук, Александр Косарев.)
      Хозяйка литературного салона, который посещали известные писатели, а также видные сценические и кинематографические деятели: Исаак Бабель, Михаил Шолохов, Михаил Кольцов, Сергей Эйзенштейн, Леонид Утёсов и другие. Частыми гостями на этих вечерах были и представители советской номенклатуры.
 Известна как жена Николая Ежова. Покончила жизнь самоубийством (по другой версии, была убита своим мужем).

         «К ней был неравнодушен даже сам Сталин, а о любовных загулах Евгении то с писателем Бабелем, то с его коллегой Шолоховым главе НКВД периодически докладывали его подчиненные из наружного наблюдения.
       В следственном деле Ежова затем, естественно, будет версия, что он сам отравил супругу, дабы избежать разоблачения ею своей шпионской деятельности, да и сама она с ним тоже была завербована французской разведкой.
           Ежов под пытками признает отравление жены, якобы тоже с 1926 года шпионившей с ним на англичан и французов. На самом же деле Евгения Гладун-Ежова, скорее всего, действительно ушла из жизни добровольно, напившись таблеток люминала по согласию с мужем или без него, во избежание мучительной смерти в руках ведомства, которое тот пока еще возглавлял. В то же время у Ежова открылся сильный туберкулез, начались проблемы с алкоголем, депрессия после ухода из жизни действительно любимой и роковой в его жизни женщины была очень глубокой, но он еще несколько раз на личных аудиенциях пытался оправдаться перед Сталиным и вернуть себе доверие.
            24 ноября 1938 года после такой беседы Сталин снял Ежова с поста главы НКВД, отправив по традиции перед смертью руководить водным транспортом. Многих ежовских подручных к тому времени уже арестовали и выбивали из них на Лубянке показания на бывшего шефа для процесса над всей «ежовской командой».
      Его первого зама Михаила Фриновского тоже отправили руководить флотом, но уже военным.
       Ежов с Фриновским не имели никакого отношения к морскому делу, в свое время Петр I освоившего флотскую науку Петра Толстого сделал вместо флотоводца начальником своей спецслужбы Тайной канцелярии, а Сталин, напротив, с черным юмором отправил своих шефов тайного сыска во флотские начальники.
           Другой зам Ежова Лев Бельский по той же логике отправлен из НКВД в первые заместители наркома путей сообщения, арестован уже на этой должности. Фриновского из видных ежовцев возьмут одним из последних уже весной 1939 года, когда он и в ВМФ успеет навести чекистский террор, расстреливая офицеров и адмиралов по привычной упрощенной схеме.
           Чуть раньше арестуют отправленного вслед за Ежовым «налаживать работу водного транспорта» Евдокимова.
        Сам бывший нарком НКВД Ежов арестован вчерашними подчиненными 10 апреля 1939 года прямо в кабинете секретаря ЦК ВКП(б) Маленкова и увезен в Сухановскую тюрьму (ее в НКВД зарезервировали за особо значимыми политическими заключенными) с целью выбить из него показания для предрешенного смертного приговора.
         Полагают, что при его аресте в кабинете Маленкова кроме арестной команды НКВД присутствовал и сам сменивший Ежова на посту наркома Берия, а есть предположение, что и сам Иосиф Виссарионович явился и лицезрел арест своего недавно «верного Николая».
         По другой версии, Ежова вообще буднично взяли обычные оперативники НКВД прямо в его кабинете в Наркомате водного транспорта, и при этом будто бы издерганный страшным ожиданием Ежов сказал им: «Наконец-то вы пришли, я вас ждал».
        На следствии с Ежовым и его людьми повторилась та же картина, что и с командой Ягоды и другими группами репрессированных ранее ежовцами чекистов. Кроме работы на массу разных разведок от Великобритании до Японии и антисоветской деятельности Ежова и его окружение обвиняли также в составлении заговора для захвата власти в стране и убийства Сталина (как они сами в 1937 году обвинили в этом «заговорщиков Тухачевского» из руководства Красной армии).
         Сам Ежов под пытками признал и свое главенство в этом заговоре верхушки НКВД, и план застрелить Сталина на банкете и после этого в праздник 7 ноября 1938 года силами НКВД устроить фашистский путч в Советском Союзе, и свою вербовку германской разведкой, и деятельность по прикрытию врагов из других групп заговорщиков, и личное моральное разложение с пьянством, и даже скрываемую приверженность к гомосексуализму.
        Из приговора суда гомосексуальное обвинение убрали, видимо сочтя его по советской морали слишком пикантным и ненужным в деле столь матерого шпиона и заговорщика.
          При этом страшный и беспощадный «кровавый нарком» успел проявить и неожиданную для него сентиментальность, умоляя своих следователей об одном: сохранить жизнь его маленькой приемной дочери Наташе, родных детей у него от двух жен не было.
        Наталью Ежову отправили в детдом, недавно она, уже седая пенсионерка, по телевидению сказала, что помнит его лишь в образе любимого отца и ходатайствует о реабилитации его, в чем ей прокуратура отказала.
         Наверное, она одна имеет право на теплые воспоминания об этом ненавистном миллионам наших сограждан человеке, которого называет отцом. В конце концов, лично в ее отношении Николай Ежов действительно дважды повел себя благородно: взяв ее из подмосковного приюта в семью, а на пороге расстрельной камеры затем выпрашивая для нее жизнь у своих палачей.
        Даже у таких палачей и садистов, как Ежов, можно в биографии найти редкие моменты хотя бы предсмертного очеловечивания. Ежов же проявил их только стоя одной ногой в могиле на суде, когда кроме дочери попросил не репрессировать двух своих племянников и родного брата Ивана Ежова, не имевшего никакого отношения к большой политике запойного рабочего, который со старшим братом связи практически не поддерживал.
        Впрочем, этот предсмертный красивый жест Ежова был бессмысленным, и брат, и племянники уже были к тому времени НКВД расстреляны как члены семьи «врага народа», о чем самому обреченному Николаю Ежову не сказали.
         На суде, отказавшись от части данных под пытками следствию признаний, он вдруг еще походатайствовал за своего подчиненного по НКВД Журбенко, которого оговорил как шпиона на очной ставке под давлением следователей, – и тоже впустую, Журбенко уже расстреляли.
        Все остальные главные участники процесса над ежовцами тоже все признали.
         Кроме этого, на них же попытались списать многие грехи вакханалии террора 1937–1938 годов, обвинив и в пыточном следствии, и в злоупотреблении положением в НКВД для собственной карьеры, и даже в репрессиях невиновных лиц, принужденных ими пытками к самооговору.
          Не случайно вместе с ежовцами расстреляли и главного военного прокурора Красной армии Розовского, на которого возлагалась обязанность надзора за законностью работы НКВД  и   который, по мнению следствия, от этого надзора преступно самоустранился.
        Расстреляли и многих слишком отличившихся в ежовских расстрелах палачей и следователей-колольщиков.
        Как известно, с наступлением 1937 года НКВД была дана команда добить и тех троцкистов или эсеров, кто ранее уже был осужден к лишению свободы и находился в лагерях. По приказу Ежова по северным лагерям ГУЛАГа ездила специальная команда НКВД во главе с чекистом Кашкетиным, в 1936 году изгнанным из госбезопасности в связи с явным психическим заболеванием и Ежовым вновь восстановленным, которая сотнями расстреливала заключенных по заранее привезенным спискам.
       Об этих мрачных «кашкетинских расстрелах» впервые написал еще Василий Гроссман в своей запрещенной в СССР книге «Жизнь и судьба». Ясно, что психически нездорового чекиста Кашкетина назначили исполнителем такой миссии заранее, и его обрекая затем на смерть и на объявление «виновником перегибов», здесь и его медицинский диагноз пригодился бы. Кашкетин действительно в числе других ежовцев расстрелян сразу после возвращения из своей страшной поездки по лагерям.
          Эта версия о «вышедшей из-под контроля партии банде Ежова в НКВД» была очень удобна в попытке скинуть ответственность за самый массовый период репрессий с плеч власти и партийной верхушки на исполнителей из спецслужб, ею и после смерти Сталина будут пользоваться адвокаты советской власти и социалистического выбора.
         Она же была властью Сталина официально оформлена в ноябре 1938 года постановлением ЦК партии и Совнаркома «Об извращениях в работе НКВД», в котором именно на команду Ежова по партийной традиции списали «отдельные перегибы». Подписавшие эту бумагу Сталин и Молотов всего за считаные дни до этого своими подписями скрепляли длиннющие списки НКВД на приговоренных к расстрелу лиц, как спокойно делали это всю ежовщину.
        Неудивительно, что сейчас в скроенную советским агитпропом легенду о сорвавшемся с цепи нарушителе законов Ежове и его подручных, действовавших якобы без разрешения власти и ЦК, практически никто не верит.
         До сих пор вызывает удивление, на что надеялись эти люди. Ведь на первых обреченных в 1937 году из команды Ягоды или из плеяды первых чекистов-латышей весь этот абсурд с обвинениями в смертных грехах и выбитых пытками признаниями свалился относительно внезапно. Они не знали целиком природы наступивших процессов, пытались выжить за счет признательных показаний или стойкости на следствии, плыли по течению этой страшной реки, обезумев от невероятности случившегося.
            Но вот ежовцы, сами зачистившие в несколько приемов тысячи вчерашних коллег, должны были точно понимать собственную участь.
          А их брали поодиночке в течение целого года, с конца 1938 до конца 1939-го, и почти никто не попытался активно бороться, а на следствии просто быстро признавались, зная по своему опыту бессмысленность упорства при применении тех же методов допросов, которыми недавно пользовались сами.
         Очень часто арестованные ежовцы в попытке спастись от пыток или даже заслужить сохранение жизни в застенках собственного ведомства добровольно описывали «заговоры» в своей конторе и называли для следствия «сообщников» в таком количестве, в каком вообще могли припомнить пофамильно бывших коллег.
          Как поступил арестованный бывший начальник НКВД по Воронежской области ежовского периода Куркин, когда его сначала перевели на должность главы Днепропетровского НКВД и здесь же в Днепропетровске арестовали: Куркин на допросах записал в шпионы и вредители практически всех подчиненных по Воронежу, кого вспомнил пофамильно.
        Единицы попытались пойти наперекор судьбе, как начальник НКВД на Дальнем Востоке Генрих Люшков, вместо выезда по вызову в Москву для ареста ушедший через границу в Китай и убитый не своими коллегами в подвале в 1939 году, а японцами шестью годами позднее. Нашедший приют у японцев беглый чекист Люшков даже пытался изображать идейного противника сталинизма, написав там целое воззвание против Сталина, в котором себя называл «предателем» не потому, что сбежал из СССР, а потому, что по приказу Сталина совершал предательство против своего народа, участвуя в его политике террора в НКВД.
           Или совершивший в 1938 году нестандартный поступок для чекиста времен Большого террора начальник НКВД Украины Александр Успенский.
        Тот вместо выезда в Москву на арест (как полагают, предупрежденный по телефону уже обреченным Ежовым) имитировал в Киеве собственное самоубийство с прощальным письмом в кабинете, что идет топиться в Днепре, а сам с оперативными документами прикрытия перешел на нелегальное положение и скрывался под Москвой у знакомых.
       Успенского через несколько месяцев все же арестовали и тоже расстреляли, но этот главный ежовец Украины, а до того щедро ливший кровь жертв в ежовщину на посту начальника Оренбургского управления НКВД, все же попытался бороться за свою жизнь. Он вроде бы даже хотел по методу Люшкова выехать на границу и бежать в Польшу, но понял, что уже обложен, и к границе сунуться побоялся.
       Судоплатов в своих мемуарах утверждал, что Успенский устал скрываться и понял безнадежность своего положения, сдавшись в руки НКВД в итоге добровольно, причем не под Москвой, а в сибирском Омске.
           В книге Д.П. Прохорова и О.И. Лемехова «Перебежчики», напротив, утверждается, что после долгих метаний с чужим паспортом по стране Успенский вычислен чекистами и взят на вокзале уральского городка Миасс у камеры хранения. Он расстрелян в 1940 году, тогда же за соучастие в его переходе на нелегальное положение расстреляна и оставленная им в Киеве жена. Действительно, вряд ли решившийся на такой побег от своей спецслужбы чекист пошел сдаваться сам, точно зная исход следствия и суда.
         Да детали ареста Успенского теперь не так уж и важны, важнее его нестандартный для чекистов тех лет поступок с уходом в подпольщики.
Любопытно, что несколько лет спустя трюк Успенского с мнимым самоубийством пытался повторить в Берлине один из руководителей гитлеровских спецслужб Артур Небе, руководивший в аналогичной НКВД машине централизованных германских спецслужб РСХА управлением криминальной полиции (крипо). Небе тоже оставил посмертную записку и инсценировал свое утопление, правда, после провала настоящего заговора против Гитлера в 1944 году с его участием, а не мнимого «заговора Ежова» против Сталина.
          Небе, впрочем, даже в наступавшем тогда в терпящей поражение Германии хаосе трюк с имитацией самоубийства удался не лучше, чем Успенскому в предвоенном СССР. Люди из гестапо нашли его убежище, и вскоре Небе был казнен за участие в знаменитом покушении генералов на Гитлера.
         Периодически в те же годы проскальзывают сведения о попытках пойти против системы и кого-то из менее известных чекистов. Так, в Воронежском НКВД некий следователь по фамилии Гуднев в сентябре 1937 года без санкции начальства отпустил всех числящихся за ним арестованных, сжег их дела, а сам тоже пустился в бега. Разумеется, в системе сталинского СССР бунтаря вскоре изловили и репрессировали, но его случай успел произвести резонанс и оброс множеством слухов в народе – такая разновидность веры в доброго следователя.
         Сотрудник Свердловского управления НКВД Павел Корнель устроил маленький бунт: он сигнализировал в Москву наркому Ежову о нарушениях законности, о пытках и провокациях против подследственных, даже пошел на большой риск: напрямую позвонил Ежову в столицу по спецсвязи с жалобой на творимые командой начальника областного управления НКВД Дмитриева в Свердловске безобразия. Это закончилось арестом и расстрелом прямого начальника Корнеля – руководителя Свердловского НКВД Дмитриева, который и так уже был обречен. Сам объявленный поначалу правдолюбцем и борцом за советскую законность Корнель даже повышен до поста начальника Ульяновского НКВД, но уже через год арестован и расстрелян.
       Есть у историков устойчивая версия, что из-за своей принципиальности восстал словесно на заседании на Лубянке при Ежове начальник Омского управления НКВД Салынь, ветеран ВЧК дзержинской породы. Он будто бы прямо на заседании у наркома выступил против квот на аресты, объявив, что в Омской области столько врагов нет и устанавливать заранее количество обреченных вообще неверно, на что Ежов вроде бы тут же закричал:
        «Вот и первый враг себя сам выявил!», а месяц спустя Салынь сам был арестован и позднее расстрелян. Но многие исследователи в правдивость этой истории о пламенном чекисте Салыне не склонны верить.
          К тому же известна она только со слов единственного выжившего в лагерях участника того совещания чекиста Шрейдера, который и себя обычно рисует пострадавшим от злой ежовщины верным большевиком-ленинцем, в его мемуарах «Воспоминания чекиста» находят очень много несуразиц и передергиваний в связи с этим.
        Но все это в огромной системе тогдашнего НКВД единичные случаи. В основной массе, настрелявшись по подвалам в затылки «врагов народа», покорно и почти строем в новую волну вчерашние чекисты шли в тот же подвал. И только на волне отстрела ежовцев командой Берии столь массовые волны зачисток в НКВД прекратились.
       Сделавший свое дело нарком Ежов был расстрелян в феврале 1940 года в одном из подвалов на Никитской улице.
         С ним в течение примерно того же периода казнены все обвиняемые по делу о заговоре в НКВД главные ежовцы:
Фриновский, Волынский, Жуковский, Николаев (Журид), Заковский, Евдокимов, Берман, Бельский.
     А вместе с первыми заместителями Ежова в эту зачистку уничтожили и массу руководителей НКВД 1937–1939 годов рангом пониже.
         Нового начальника Особого отдела НКВД Федорова, нового главу внешней разведки ИНО Пассова, нового главу Спецотдела Шапиро, нового начальника сталинской личной охраны в НКВД Дагина, нового начальника секретариата НКВД Дейча, нового начальника ГУЛАГа в НКВД Плинера, нового начальника Секретно-политического отдела Минаева, изобретателя советских душегубок-хлебовозок Берга и так далее.
       Даже личная секретарша наркома Ежова по фамилии Рыжова была репрессирована.
                (конец ч.5)
Все фото к этой части находятся тут:
http://h.ua/story/373643/