Подруга детства

- С латыни зависть (livor)- синева.
Отсюда у нас -"посинел от зависти".

В Китае завистника определяют по глазам,
а зависть называют болезнью красных глаз.


Телефон тревожно заворчал рано утром. В трубке сначала послышалось прерывистое дыхание, потом раздался знакомый голос, правда, непривычно хрипловатый:
- Привет, подруга. Знаешь, я не собиралась тебе сообщать, но теперь уже можно, - говорившая сдавленно сглотнула, - в общем, я в больнице. Рак… в последней стадии. Ты приходи. Есть о чем пощебетать.

От страшных слов  захотелось закричать, даже заорать, что такого не может быть. Но, взяв себя в руки, Маша спросила только:
- В какой больнице?
- В областной. Умираю комфортно. Не откладывай. Мне недолго осталось. Я перед тобой исповедоваться буду.
- Зин, ты с ума сошла?
- Может, и сошла. Только не сейчас, а лет тридцать назад. Пора каяться…

Бесцельные передвижения  по пустой квартире не помогали - в голове всё время стучало:
- Господи! Что же это? В тридцать восемь лет?
Забралась с ногами в кресло, укуталась пледом, прикрыла глаза и тут же увидела непоседливую кругленькую девчушку лет пяти.

Открыла фотоальбом, оставленный на журнальном столике неугомонной дочкой, недавно сравнивающей себя и маму в девятнадцать лет, и задержала взгляд на детсадовской фотографии: в первом ряду - худенькая большеглазая Маша и  насупленная Зина с темным ежиком обритых из-за какой-то болезни волос.
 
Дальше шли официальные школьные снимки и куча любительских: на речке летом, зимой на лыжах, во время поездок в Ленинград и Москву, на туристическом слете, хотя… Маша пригляделась: на слете Зины почему-то нет.

Вот обе красуются в белых выпускных платьях после девятого.
Через несколько лет, повзрослевшие и напряженные,  стоят перед объективом в свадебных нарядах.

Главными героинями следующих фотосессий становятся любимые дочки. Наверное, поэтому последние  их с Зиной снимки  поместились на двух альбомных страничках

Лишь теперь заметилось, что подружка на фотографиях почти не улыбается.
 
Вот и здесь, что нравится Маше больше всех, восемнадцатилетняя, нарядная и по-взрослому причесанная, наклонив голову к плечу, она  задумчиво - серьезно смотрит на мир.
Маша смахнула бегущие по щекам слезинки:
- Как же теперь, Зиночка? …

Город привычно стоял в бесконечных гололедных пробках, и, еле-еле двигаясь в сплошном автомобильном потоке, она перебирала в памяти сладкие воспоминания детства и юности...

Подружки почти каждый день после школы гостят друг у друга, и  молчаливая Зинина мама, работавшая на продуктовой базе, кормит их всякими редкими вкусностями.
Однажды это были ломтики невиданного фрукта-ананаса в зимний день, и Маша на всю жизнь запомнила спелоземляничный вкус  душистой нежно-розовой  мякоти, тающей во рту, словно мороженое.

В седьмом классе она впервые безответно влюбляется в глупого, как выяснилось позднее, одноклассника Саньку – Зининого соседа. Конечно, подруга узнаёт секрет первой и очень старается  помочь, хотя и безуспешно.

Школу Маша заканчивает  в городе и поступает на юрфак, а через четыре года зовет к себе Зину, получившую диплом заочного финансового техникума. До замужества та живет у Маши.
Десять лет они работают вместе и дружат. Вместе переживают Машин развод, два Зининых замужества и развода.
Их дочки родились с разницей в два года, вот только негодница Юлька с Дашей не общается, да и Зину недолюбливает, считая корыстной неврастеничкой, которая пользуется добротой матери.
 
Маша, стараясь не обижаться на дочкин несправедливый максимализм, каждый раз терпеливо повторяет:
- Как же ты не понимаешь? Зина – очень одинокая и несчастная. Всего достигла сама.
- А ты не сама?- ехидненько вопрошает любимое чадо.
- Ну, не совсем сама, пожалуй. Я получила прекрасное семейное воспитание. И мама с Сергеем всегда с нами. А у Зины родители – простые люди, ничем помочь не могут. Ну, как ты можешь быть такой жестокой?

- Да она должна тебя по гроб жизни благодарить! - не унимается дочь и умолкает, только видя слезы на глазах матери.

Когда Зина сменила работу и в третий раз вышла замуж, встречаться они стали реже. Но близость никуда не делась, просто суета жизни развела. Маша считала, что на время…

«А вот как выходит», -  горько вздохнула, надевая белый халат в больничном гардеробе.

   Подруга поднялась навстречу. Лицо желтое, под глазами черные круги, не по росту длинный коричневый байковый халат и надвинутая на лоб косынка наводят смертную тоску.
Почти безуспешно пытается поднять уголки губ в улыбке и придвигает к окну белую крашеную табуретку:
- Заходи. Садись сюда. Да не смотри на меня так жалостливо. И не реви. Знаю, только ты меня в этой жизни и любила. А я… Сволочь я последняя!
Она вдруг глухо зарыдала, закрыв лицо рукавом.

- Что ты, родная, - всполошилась Маша,- это нервное. Успокойся. Ну, зачем на себя всякую ерунду наговариваешь?

- Эх, ты. Голубица безгрешная, – приглушенно раздалось из-под рукава.

Немного погодя умывшаяся и успокоившаяся Зина, отводя глаза, упрямо продолжила:
- Ты меня не останавливай. Я решила всё рассказать как есть и
хочу признаться, что всю жизнь тебе врала и вредила.

- Зачем?- недоверчиво отозвалась подруга.

- Да из-за зависти всё. Люто я тебе завидовала, - продолжала настаивать Зина.

- Мне? – откровенно удивилась Маша.- Разве я чем-то от тебя отличаюсь?

Та усмехнулась невесело:
- Вот этим и отличаешься. Люди для тебя, как в сказке, одинаково добрые, хорошие, порядочные, честные. Все живут правильно и просто так делают добро друг другу.
А ты вокруг-то посмотри! Хотя зачем тебе? Живешь в своем благополучном мире. Не интригуешь. Не подличаешь. А знаешь, почему?

- Почему?- спросила Маша, вроде начиная понемножку верить в покаянье.

- Да не нужно это тебе. У тебя и так все есть. А чего нет, само в руки плывет без всяких усилий.
 
- Ну, конечно, только ладошки подставляю,- горько прошептала «избранница судьбы », вспомнив предательство Павла в Бергене.

- Ты за столько лет даже не заметила, как я стараюсь помешать тебе быть счастливой.

- Не заметила. Постой-постой... А вот Юлька, кажется, о чём-то догадалась…

В палату заглянула медсестра:
- Больная Кривошеева! На процедуры!

Зина достала из кармана белый конверт:
- Возьми. Я тут все написала. Прочти сейчас, меня не будет минут сорок. А потом решай сама:  уходить или оставаться.

Все её силы, видимо, забрал  нелегкий разговор, потому что выходила она из палаты медленно, сгорбившись, по-старушечьи шаркая по полу безразмерными больничными шлепанцами.

Когда дверь захлопнулась, Маруся вынула из конверта два листа, убористо испещрённые  синими строчками, и начала неохотно читать:

« Маш, я очень виновата перед тобой. Уж прочитай до конца. Может, у меня получится всё объяснить.
  Очень хочется,чтобы ты поняла.  Дело даже не в болезни, хотя и в ней, конечно, тоже. Я не могу больше молчать. Зависть к тебе разъела мою душу, как ржавчина железо, не давая мне жить по-человечески.
 А теперь гложет совесть. Оказывается, она во мне ещё не умерла.

Знаешь, когда всё началось?
В  день  твоего появления  в детском саду. Я впервые позавидовала твоему красному платью с кружевным воротничком, розовой шапке с белым помпоном и таким же бело-розовым, настоящим, как у взрослых, перчаткам. Мы в своей деревне детских  нарядов не видывали, а ваша семья приехала  из самого Ленинграда.

Я сразу  поняла, что с девочкой-принцессой  надо обязательно подружиться, хотя меня никто не учил. Инстинкт  что ли заставил?
И мы  стали неразлучными: были парой на прогулках, сидели рядом за столом, спали на соседних кроватках, и я ходила в гости в ваш счастливый дом.

Ты никогда не замечала моих серых одежек. Но мама твоя оказалась очень внимательной,  и на нашей детсадовской фотографии я сижу в матросском костюмчике -её подарке.
 Ах, какая была матроска: ярко-синяя с белыми кантиками, и юбка в складочку пристегивалась к блузе твердыми блестящими пуговицами.

Если б не обновка, я не согласилась бы фотографироваться, ведь накануне меня обрили. Ты думаешь, что  из-за болезни. Как не так!
Я лишилась косичек из-за того,  что медсестра нашла у меня вшей, хотя нас с братом мать каждый вечер заставляла вычесывать волосы специальным гребешком, и эти серые жирные твари-многоножки, сваливаясь вниз, ползли по тетрадному листу, и надо было успеть их раздавить ногтем. Фу...
А ты никогда  не знала, что бывают какие-то вши.

Ты участливо держишь мою руку, и  я ещё не возненавидела тебя за вечную доброту. Но протест уже зарождался, и зависть заставила меня попробовать получить хоть что-то из имеющегося у тебя.

Помнишь наших плюшевых мишек? Но твой был в прелестных вельветовых штанишках: желтых в черную полоску, с малюсенькими карманчиками. Эти штанишки стали моим наваждением, и, всё обдумав, однажды после игры у тебя дома я сложила их в тугой комочек и незаметно сунула в рукав.
Каждый вечер я надевала моему любимцу прекрасную обновку, а утром прятала её подальше, но однажды забыла, и ты увидела пропажу.
   И что же? Ты обозвала меня воровкой? Рассказала родителям? Перестала со мной дружить? Ничуть!!!
Спокойно посмотрела на меня и сказала:
- Ой, а я не знала, что ты взяла штанишки поиграть. Оставь их насовсем, бабуля ещё одни сошьет.

Тогда я обрадовалась, что меня ни в чем не уличили, и ещё несколько раз таскала у тебя игрушки и книжки. А потом  стало неинтересно: я с ужасом поняла, что ты сама готова отдать мне то, что попрошу.
Иногда я стала просить, а позже просто намекать на то, чего хочется, и всегда, слышишь, всегда получала желаемое. Конечно, это касалось мелочей, палку-то я не перегибала: у меня, ребенка, уже осторожность появилась.
При этом твои ненормальные родители были очень довольны, что их девочка растет  доброй и отзывчивой.

   Когда моя мать устроилась кладовщицей на базу, мы стали жить хорошо. Но никакие дефицитные тряпки не приближали меня к тебе, ведь  каждая твоя одежка подчеркивала твою необычность и привлекательность, срастаясь с твоим «Я». Наоборот, стало ещё хуже, потому что  мои страдания  от бесполезности любых усилий привели к постоянному  раздражению против тебя.

Низенькая и толстая, я ещё больше подчеркивала  твою красоту. Твои отличные отметки казались ещё «отличнее» на фоне меня.
Но ты всегда старалась помочь, хотя тебя об этом никто не просил.
Часто, тактично предлагала надеть другую блузку или юбку, сама красила мне глаза, причесывала волосы.
Множество раз писала за меня сочинения, подсказывала  на контрольных. Помогала, не замечая, что подчеркиваешь мою ущербность и вторичность.

Конечно, я должна была отказаться от твоей опеки. Но какая дура откажется? Ведь  я стала бы обычной, незаметной посредственностью, а не подругой самОй Серовой. Так я думала тогда.
А у меня даже фамилия была противная… и грязная, потому что – Грязнова. Теперь я тоже только Кривошеева. Представляешь, даже нормальной фамилией судьба обделила.

И всё продолжало отрицательно прогрессировать: к зависти и раздражительности вполне закономерно добавилась ненависть за муки постоянной благодарности  тебе и страстное желание мстить за вечное добро.
 Не понимаю, как я, ребенок еще совсем, была способна на такие глубокие переживания? Как удавалось управлять собой и использовать тебя в своих целях? Хотя, что мы знаем о темных сторонах нашей сути?

Ты рассказала о своей первой любви к дебильному красавчику Саньке, похожему, по твоему мнению, на Грея из «Алых парусов», хотя этот «Грей» ценил только тех девчонок, которые позволяли залезть им за пазуху -  под юбку в седьмом классе мы мальчишек допускать ещё боялись.
Но я не стала тебя разочаровывать. Просто врала, что постоянно превозношу все твои достоинства Саньке, а он ничего сделать не может, потому что влюбился в пионерлагере в девчонку из соседнего района, с которой теперь переписывается. Я ведь знала, что ты не посмеешь с ним даже заговорить первой, будешь страдать издали.
Ты и страдала, пока на туристическом слете не познакомилась с предметом обожания поближе и не поняла, какой он дурак.
И мучилась уже от своей ошибки, а я наконец-то наслаждалась, впервые наблюдая за твоей беззащитностью и слабостью.

Взрослея,  становилась изощрённее и в способах мщения. Могла за твоей спиной говорить о тебе гадости, чтобы рассорить тебя с хорошим человеком. Обещала что-то  от твоего имени, а потом объявляла, что ты не хочешь выполнять обещание. И кое-кто от тебя отворачивался.
Сочиняла истории о твоем вздорном и мелочном  характере. И кое-кто мне верил. Зависть и ненависть, глодавшие меня изнутри, на какое-то время насыщались, и ненадолго становилось легче.

А ты ничего не замечала. После техникума я жила у тебя. Ты устроила меня к себе на работу, помогла поступить в институт.
И все воспринимали меня, как тебя. Даже друг твоего брата стал моим первым мужем, ошибочно думая, что я такая же, как ты.

Может быть, я остановилась бы в своей зависти-ненависти, если бы хоть что-то плохое к тебе прилипло. Но ты оставалась  и остаёшься стерильно  хорошим человеком.

Я долго действовала безнаказанно, но когда намекнула на работе, что шеф к тебе благоволит, потому что ты с ним спишь, всё, слава Богу, рухнуло.
О моей лжи рассказали не тебе – ему. Он, в отличие от тебя, в облаках не витал и в наших с тобой отношениях разобрался правильно: вызвал меня и предложил написать заявление по собственному, коротко пояснив, что ему не нужна та, кто пакостит своей подруге за добро.

Я соврала тебе, что нашла работу лучше. И теперь  живу  без тебя.
    Конечно,  беднее и обыденнее, но зато  сама.
И принимать меня стали  как меня - я ведь неплохой бухгалтер.
Мой теперешний муж тоже  звезд с неба не хватает, но меня по-своему любит.
И моя такая жизнь мне, Маш, нравится. Да, и довольна я очень, что наконец оставила  тебя в покое.
Я уже совсем решила, что должна тебе все рассказать, с духом собиралась, но тут-то меня зараза-болезнь и настигла – это мне за тебя кара.

Ты прости меня Христа ради. Грешные людишки. Не ведаем, что творим.
Твоя Зина».

     Маша встала. На левом виске билась жилка, и её пришлось прижать пальцем.

   Внезапно схватила сумку и выбежала из палаты. Уже из коридора вернулась, чтобы забрать письмо, забытое на подоконнике. Снова заспешила  вниз по лестнице. Резко впрыгнула в машину, заперлась и замерла...

   Стемнело, больничный двор опустел, но она никак не может решиться повернуть ключ зажигания - сквозь лобовое стекло на неё задумчиво и серьезно смотрит восемнадцатилетняя, нарядная и по-взрослому причесанная Зина, наклонив голову к плечу...

 

Эта очередная история сборника «Маруся»

Картинка из Интернета.