Мои женщины Февраль 1963 Англичанка

Мои женщины. Февраль. 1963. Англичанка.
 
Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация: «Все девушки «Плейбоя».
 
Продолжение: Мои женщины. Февраль. 1963. Барабанщица.


Общее увлечение современными танцами в нашей школе, да и вообще среди городской молодёжи, началось в конце 1962 и в начале 1963 года с приходом новых молодых учителей, особенно нашей «англичанки» - Снежной королевы. Слава о ней, как о суперсовременном учителе, разнеслась по «всему свету».

Нашу «англичанку» ставили в пример, хвалили, звали в гости, на совещания, на какие-то собрания и семинары учителей, сманивали в РОНО и т.д.

Однако, наша молодая учительница по английскому языку «прикипела» к нам, своим ученикам, и пока не хотела никуда уходить. Дело в том, что её сразу полюбили все ученики нашей школы «от мала до велика».

Она была какая-то другая, совсем иная, чем наши привычные учителя. От неё веяло чем-то иным, столичным, заграничным. Она манила, притягивала, интересовала собой. С ней хотелось общаться, говорить и даже ругаться…

Разговаривала «англичанка» как-то странно – со всеми вежливо, культурно, серьёзно. Её язык и манера общения резко отличались от манеры и стиля общения других учителей.

Наша завуч и учительница по русскому языку и литературе были жёнами больших руководителей, поэтому вели себя важно, значительно, несколько высокомерно, начальственно.

Они тоже были относительно добрыми тётками и их тоже любили ученики младших классов. Потому что они были, хоть и строгими, но справедливыми – наказывали часто, но только за реальное баловство и шалости. Как учителя они были прекрасными специалистами. Завуч вела физику и была неутомимым и азартным экспериментатором.

Она не хуже моего папы разбиралась в технике, особенно в электротехнике и радиотехнике. Говорили, что у неё какие-то хитрые приспособления, которые позволяют ей слушать «вражеские голоса из-за бугра»…

Учительница русскому языку и литературе тоже была прекрасным специалистом и увлекалась историей русского и славянского языка.

Она, например, говорила, что русский или славянский язык гораздо старше и богаче, чем считается сегодня, что русский и славянский язык имеет корни в древнеарийском или индоевропейском языке, что на древнем славянском языке говорили народы не только Древней Руси, но и народы Евразии, проживающие на всей территории от Атлантического океана до Тихого океана.

Особенно хорошо у неё получалось читать «с выражением», то есть художественно, стихи, былины, рассказы и даже повести. Она нам «расшифровывала» многие произведения знаменитых писателей, сказки и былины и мы с открытыми ртами слушали её пояснений, узнавали значение и толкование чудных старинных слов и понятий.

«Англичанка» была иной. Она была современной…

Она была иной буквально во всём: в одежде, в причёске, в манере поведения, в речи, в словах, в действиях и поступках.

Например, она не была комсомолкой и не участвовала в комсомольских собраниях. Когда у нас были торжественные праздничные мероприятия, приуроченные к важным политическим и общественным дням и событиям, она никогда не выступала и не говорила речей.

Зато она часто выступала на родительских собраниях, приглашала родителей в школу, беседовала с ними, устраивала совместные показательные уроки учеников с родителями. Это было необычно…

Обычно наши учителя писали нам в дневники различные замечания и мы должны были их показывать нашим родителям. Потом мы должны были отчитываться перед учителями о результатах воспитательного воздействия родителей и показывать наши дневники с подписями родителей под замечаниями.

Как правило, родительское воспитательное воздействие на учеников в этих случаях ограничивалось недовольством, руганью, шлепком по попе или подзатыльниками.

«Англичанка» призывала к себе родителей и учеников и они совместно «потели», слушая её гнусавые нотации или «задушевно» беседовали, разбирая «таланты» учеников.

Дело в том, что «англичанка» считала всех и любых детей изначально талантливыми, свободными, раскованными, творчески настроенными и хотела, чтобы эта свобода, раскованность и творчество в чём-то реализовались, проявились, раскрылись.

Она, например, не преподавала свой английский язык так, как наша «немка-барабанщица» - заучиванием слов, предложений и правил грамматики. «Англичанка» беседовала, говорила, общалась, играла в английские слова. Она вообще «играла»…

Не только мне, но и моему другу Славке, многим в нашей школе казалось, что наша «англичанка» больше играет, чем ведёт себя «всерьёз». У нас это называлось «воображает», а взрослые говорили – манерничает…

«Англичанка» действительно вела себя манерно, стильно, модно, по-современному. Особенно это проявлялось в её одежде и манере одеваться.

Она была по-особенному красивой, изысканной, грациозной. У неё всегда были самые модные платья, юбки, костюмы, платки, украшения, туфли, сумочки и косметика. Все девчонки просто сходи с ума, увидев её в новом наряде.

Например, однажды «англичанка» пришла в школу в оранжево-золотистом блестящем платье с открытыми плечами и остроугольным вырезом на груди. Вырез был не глубокий, но достаточный для того, чтобы полностью показать три нитки жемчужных ожерелий на её шее.

Эти жемчуга и «золотое» платье с поясом-бантом на талии вызвали такой фурор в школе, что наряд «англичанки» обсуждался на педсовете. Наши советские учительницы ходили обычно либо в строгих серых, чёрных или коричневых платьях-костюмах, но не в таких ярких открытых платьях.

В другой раз «англичанка» явилась в школу в костюме из плотной шерсти, но только совершенно белом. Её костюм состоял из юбки длиной немного ниже колен, с накладными планками фальшивых карманов и небольшим боковым разрезом внизу юбки.

Однобортная куртка костюма была короткой, до талии, с поясом, большими белыми пуговицами спереди в два ряда сверху вниз, с очень короткими рукавами и волнообразно приподнятым воротничком.

Курточка костюма «англичанки» не имела глубоко выреза на груди, но опять давала пространство для того, чтобы все видели её неизменные три нитки жемчужных ожерелий. Эти жемчуга сводили с ума не только девчонок, но и всех женщин, которые видели нашу «англичанку».

Однако главной деталью нового костюма «англичанки» был берет – большой белый берет из мягкой материи. Он легко лежал на пышной причёске «англичанки» и небрежно сбоку и сверху вниз прикрывал её голову.

В это время из наших городских женщин почему-то береты никто никогда не носил, только платки или шляпки…

Особенно вызывающе и обезоруживающе выглядела наша «англичанка», когда в феврале 1963 года вдруг появилась на улицах нашего города и в школе в леопардовом пальто.

Это леопардовое однобортное пальто имело классический воротник с открытой шеей, опять большие чёрные пуговицы спереди в два ряда сверху вниз, полукороткие рукава чуть ниже локтей и длину опять чуть ниже колен. С этим пальто «англичанка» носила длинные до локтей чёрные блестящие перчатки.

На голове у неё опять был берет, но теперь это был большой круглый мягкий и пушистый берет из «леопардовой шкуры».

«Англичанка» даже в лютый мороз как-то ухитрялась приходить в школу в открытых туфельках на невысоких каблучках. Правда её часто подвозили, привозили и увозили всякие там мужчины…

У «англичанки» было несколько разноцветных сумочек, но все они были из жёсткой кожи и одного фасона – прямоугольные. В них она хранила и носила свои женские «причиндалы», очки, косметику, духи, ручки, записную книжку и ещё много «всякой всячины».

Увидеть содержимое сумочки «англичанки» мечтали многие, если не все, девчонки, да и ребята тоже. Правда никто не смел и-за любопытства или всерьёз что-либо взять из сумочки «англичанки». Если она замечала, что кто-то хоть прикоснулся или внимательнее, чем обычно, заглядывается на её сумочки, она резко меняла отношение с таким человеком – становилась холодной, отчуждённой, безразличной.

Для влюблённых в неё девчонок и парней её безразличие и холодность были страшной мукой, потому что «англичанка» была очень приветливой, отзывчивой, лёгкой в общении молодой женщиной. Она всех одаривала своей удивительной улыбкой, которую я почему-то назвал «американской»…

Улыбка у «англичанки» действительно была замечательная – лёгкая, искренняя, уместная и почти постоянная. Она почти всегда слегка улыбалась, поэтому её выражение лица всегда было милым, добрым, доброжелательным, красивым.

Никто из нас не видел нашу «американку» в каком-нибудь «откровенном» одеянии, но в школе упорно витал слух, что однажды она была одета в почти прозрачную кофточку с глубоким полукруглым декольте, через которую просвечивался её ажурный бюстгальтер и широкополую длинную юбку с огромным распахивающимся разрезом спереди, в котором были видны её стройные спортивные упругие ноги.

При этом её талия была туго опоясана широченным ремнём с огромной прямоугольной красивой пряжкой-бляхой.

Какие у нашей «англичанки» ножки, талия, попка и грудки – это я хорошо знал и помнил, когда во время репетиции новогоднего спектакля лежал под стульями и грудой ребячьих шуб, курток и пальто. Тогда я видел её голой и переодевающейся в шикарное платье «Снежной королевы».

На остальных ребят эти слухи-рассказы неизменно действовали возбуждающе, и они часто говорили про «англичанку» по-нашему, по-уличному: «Во, бляха-муха!».

«Англичанка» очень любила платья с открытыми плечами, что очень сильно сердило всех остальных женщин-модниц. Просто у неё были сильные красивые руки, полукруглые крепкие плечи, ровный наполненный бицепс и очень красивые локоточки. Видимо в институте она занималась спортом или играла в волейбол.

Точно такими же красивыми, стройными и наполненными были её ножки. Они были ровными, с гладкой кожей, без сильно выраженного рельефа мышц. Её туфельки всегда были на невысоком каблучке и открытым верхом. От этого её ножки казались длиннее, стройнее, тоньше.

Ещё одной характерной деталью стиля «англичанки» были перчатки. Их у неё было несколько пар: чёрные длинные до локтя и белые короткие из очень тонкой кожи или материи.

Эти перчатки до конца «доконали» всех наших городских модниц. В городе и области их «достать» было невозможно. Наверно их привозили «из-за бугра»…

Однажды в школе девчонки бурно обсуждали наряд нашей «англичанки», когда она явилась на «званное» мероприятие в РОНО.

- Представляете, девочки, - с восторгом рассказывала Валя Антипова, которая просто «без ума» была от любимой «англичанки». – Она пришла в наше РОНО в сплошном светлом закрытом платье из тонкого сукна с очень короткими рукавами и маленьким вырезом, но края этих рукавов и выреза были оторочены тончайшими кружевами. Причём кружева на вырезе платья можно было надеть как капюшон, что она и сделала…

- А причёска!? – спросила-возразила Тоня, лучшая подруга Вальки Антиповой. – Капюшон же помнёт всю причёску.

- В том то и дело, что не помял! – воскликнула восхищённая Валя. – Настолько тонкими были кружева, что ничего не помял. Представляете?!

Ребята с сомнением, но внимательно прислушивались к рассказу Вали Антиповой. Они делали вид, что им «всё до лампочки», но их уши и шеи напряглись…

- Платье у «англичанки» было с поясом и пряжкой, очень приталенное, - продолжала рассказ Валя. – Представляете наших «тёток» и нашу «англичанку» с плоским животом и тонкой талией? Она – совершенство!

Я так не считал. Для меня совершенством женской красоты и стиля была моя мама…

У неё тоже был кружевной платок из очень тонкой воздушной материи, и когда она его надевала, то становилась сказочно очаровательной и красивой. Мама это знала и надевала этот кружевной платок только в исключительных случаях, по праздникам и торжествам.

Особенный фурор производили цвета платьев «англичанки» - голубой, бежевый, салатовый, оранжевый, золотой… Где и как она «доставала» материю для своих платьев – никто не знал, но это всегда были самые дорогие и самые модные ткани.

Голубое простое платье в стиле 50-х годов, с широкой юбкой, открытыми плечами, полукруглым вырезом на груди, дополненное жемчужными ожерельями и белыми перчатками стало одним из самых известных в гардеробе нашей «англичанки». Тогда голубое вообще никто не носил…

Правда, однажды «англичанка» явилась в школу на репетицию танцевального кружка в чёрно-белом, но у неё этот вид получился скованным, чужим, резким. Её белая кофточка с неизменными открытыми плечами и простым вырезом ворота с полуоткрытыми ключицами резко отличалась от чёрной широкой юбки длиной чуть ниже колена.

Даже белый матерчатый пояс, завязанный красивым узлом, не «разбавил» чёрно-белого контраста её костюма. Поэтому танцы в этот вечер не заладились и все, в том числе «англичанка», как-то быстро устали и разошлись по домам.

Зато потом «англичанка» отыгралась на нас, явившись на урок в розовом простом платье из чудной пушистой рифлёной материи, напоминающей по фактуре вафельное полотенце. Платье опять было с открытыми плечами, совершенно без выреза, с закрытой грудью и спиной, с пришитым к платью фальш-поясом с прямоугольным бантиком и длиной опять чуть ниже колена.

«Убил» нас цвет платья – розовый, а ещё – голова «англичанки» тесно увязанная розовым атласным платком. Из-под этого платка только локоны упрямо выбивались и «англичанка» мило и элегантно всё время поправляла эти непослушные локоны, пряча их под края платка.

Ребята и мой брат тогда жаловались, что совершенно не могли сосредоточиться на уроке и на разговоре с нею, потому что смотрели, как пружинно вырывается её локоны, и как она их прячет, прячет, утихомиривает…

Ещё «англичанка» носила очки. Одни очки у неё были «для смотрения по сторонам», другие «для чтения», а третьи – «для фасона». Вот эти «третьи» очки были огромными, тёмными, дымчатыми с очень красивой оправой.

Другой её «фишкой» были браслеты-недельки. Это она ввела моду на них. Все девчонки в школе теперь носили на запястьях тонкие рифлёные разноцветные браслетики-недельки. Каждый день – свой браслетик.

Только «англичанка» надевала эти браслетики-недельки все сразу и редко, поэтому они «бросались» в глаза, замечались всеми и были всегда к месту, к событию…

По городу «англичанка» предпочитала ходить и гулять в чёрном одеянии: чёрное пальто, чёрные чулки (наверно колготки), чёрные туфли на среднем каблуке, чёрный вязаный шарф, чёрный берет или зимняя мохнатая шапка. При этом неизменные огромные чёрные светозащитные очки.

Наша «англичанка» на улице хотела быть незаметной, но от её чёрного одеяния на фоне зимы, наоборот, веяло тайной и все взгляды неизменно устремлялись к ней. Тем более, что она всё время лучезарно улыбалась своими слегка накрашенными губками…

Правда наша «англичанка» прислушивалась к недовольству наших других учителей0женщин и к критике работников РОНО. На торжественную линейку в школе она явилась в очень строгом красном костюмчике из плотной толстой рыхлой материи.

Рукава курточки были как всегда чуть ниже локтей. Курточка была однобортной, но теперь застёгивалась на невидимые крючки, а спереди на животе была только одна огромная пуговица, обшитая такой же красной материей. Юбка тоже была однобортной, но её запах-складка была на противоположной стороне от запаха-складки курточки.

Шею «англичанки» украшали её жемчужные ожерелья, к которым все привыкли. С ними она была особенно торжественной и красивой.

В этот раз её особенным украшением стала причёска…

Её золотистые пушистые волосы были высоко взбиты и собраны в крупные локоны. Один локон косо прикрывал прядями её лоб, другие обрамляли её лицо и были завиты наружу и в стороны, украшали её шею и затылок. Вся причёска «англичанки» была очень фактурной, скульптурной, объёмной.

«Королева, королева» - шептались в строю девчонки-пионерки и девушки-комсомолки… «Скоро замуж выйдет…».

Никто в школе не знал, имеется ли у «англичанки» парень, жених, суженный или муж. Поговаривали, что она уже была замужем три раза: первый раз по любви, второй раз за денежным человеком, а третий раз – в Москве за важным начальником, который её содержит и охраняет от всех…

«Этот третий на ней даже не женат», - судачили в городе женщины. – «Поэтому его никто не видел и не знает. Он только даёт ей деньги и из-за границы привозит ей шмотки и всякое барахло».

Никто не знал – правдивы ли эти слухи, но они упорно распространялись и «жили»…

Мне было многое непонятно, но я был согласен с моими родителями, которые однажды между собой сказали так: «Она позволяет кому-то себя баловать и любить, но только издали, а так в её жизни, вероятно, было что-то драматичное и грустное, потому что она всегда улыбается».

Только однажды я видел нашу «англичанку» совершенно счастливой. Это было в нашем городском Дворце культуры, где шла репетиция кружка народных и бальных танцев. Наша «англичанка» пришла в этот день на занятия с детьми в новом наряде.

На ней был совершенно новый чёрный костюм. Странная материя курточки и юбки имела красивую гофрированную структуру. Рукава курточки были обычной долины с двумя блестящими пуговицами на отворотах. Курта расстёгивалась посередине груди и в этот раз «англичанка» её намеренно не застегнула, а наоборот, распахнула, чтобы все видели её почти мужскую белую сорочку-рубашку с высоким жёстким воротником и чёрный настоящий кожаный ремень с огромной красивой пряжкой.

Юбка была длинной и на ногах у «англичанки» были чёрные блестящие сапоги на высоком тонком каблуке. Костюм дополняли чёрные матерчатые перчатки и чёрная сумочка с блестящими ручками-цепочками осень подходящими по фактуре с пряжкой ремня.

Этот костюм, видимо, очень нравился самой «англичанке» и она откровенно и открыто красовалась в нём, поэтому не просто улыбалась, а широко улыбалась, с широко открытыми глазами, приподнятыми бровками, милыми складками-ямочками на щеках.

Причёска в этот день у неё была вольной, тоже взбитой, но свободной, летящей, взволнованной. И танцевала она в этот день тоже весело, свободно, легко, раскованно, счастливо…

В нашу «англичанку» просто невозможно было не влюбиться, хотя у неё был немного великоватый нос и она немного гнусавила, особенно когда говорила по-английски.

Мои родители решили, что мне лучше изучать немецкий язык, потому что он легче и потому, что у меня сложилась хорошая дружба с учительницей по немецкому языку, по совместительству библиотекарем школьной библиотеки и «барабанщицей», советской разведчицей во время войны.

Мои родители сами прошли всю войну и очень уважали настоящих фронтовиков…

Мой старший брат очень захотел изучать английский язык. Он был просто «помешан» на желании перевести многие из танцевальных песен, которые слушал на гибких пластинках.

Этого хотели многие, потому что в школе нам говорили, что «их» песни бездушные, грубые, пошлые, мещанские, а «наши» песни – душевные, патриотические, сильные, мощные и правильные.

То, что «наши» песни такие – мы были все согласны, но никто из нас не знал, а какие же слова «их» песен. Мы просто, танцуя рок-н-ролл или твист, шаля и балуясь, бездумно повторяли: «Комон, беби, о-о!»…

Никто также не знал, где и как наша «англичанка» достаёт деньги на все эти модные наряды, платья, костюмы, береты, перчатки и т.д. Скромная зарплата учительницы и наш постоянный дефицит товаров в магазинах не позволял ей так одеваться и выглядеть…

Поэтому по городу и по школе упорно «ползали слухи» о многочисленных «романах» нашей учительницы по английскому языку.

Говорили, что её «романы» - это попытка «забыть старые обиды», наносимые «грубыми и бедными мужьями». Говорили, что она «всех мужей замучила своими непомерными тратами», что «ради тряпок и безделушек она прыгнет на шею любому богатому мужику»…

Папа очень не одобрял эти слухи, которые «приносил» к нам в дом мой брат. Мама строго запрещала моему брату и мне говорить «что-либо подобное в адрес этой женщины-учительницы». Брат делал вид, что он «просто рассказывает о том, что говорят ради шутки». А я ничего шуточного в этих слухах не видел.

Мне было жалко «англичанку», потому что она была сейчас живым воплощением моей Феи красоты и страсти…

После того, как я увидел её в городском дворце культуры на репетиции танцевального кружка, я уверился, что она – это моя ожившая фея красоты и страсти.

Я снова страстно захотел рисовать и нарисовать её, мою новую фею, либо в танце, либо обнажённой, либо в фантастических модных одеждах, которые я сам бы для неё придумал…

Кстати, вскоре «секрет сумасшедших трат» нашей учительницы по английскому языку был раскрыт и разгадан: она покупала вещи в комиссионном магазине в Москве, надевала к определённому случаю или немного их носила, а потом снова отдавала в «комиссионку». Вот так она всегда была модной, шикарной, стильной и с виду «богатой».

Также она поступала со своей многочисленной модной обувью, сумочками и бижутерией – сдавала в уценённый магазин. Там её вещи покупались практически мгновенно.

Всё это нам с мамой рассказал папа. Моему брату он просил ничего не говорить, чтобы не повлиять на его «чересчур возбуждаемый мужской характер».

Как будто я не возбуждался!..

Но особенно возбудились практически все парни и старшеклассники в школе, когда узнали, что наша «англичанка» курит!..

Этот факт она долго скрывала, но потом её «застали» курящей у форточки в учительской комнате и в школе был небольшой скандал. Завуч строго-настрого запретила «англичанке» курить в школе, но «джин уже вышел на свободу» и девчонки-старшеклассницы стали замечаться с сигаретами за школьными сараями и даже в компании курящих ребят.

Да, «англичанка» или моя фея красоты и страсти курила и это был факт, хотя никто и никогда из нас, учеников, её не видел курящей.

Меня это вначале смутило, но потом мой внутренний голос сказал: «Ничего страшного. Тебе же хочется только её нарисовать, а не целоваться с ней».

Я продолжал, как разведчик, изучать стиль моей «англичанки-феи». Я заметил, что её образ выверен до мелочей, которые всегда присутствуют в её новом облике.

Например, она всегда была идеально причёсана. Её причёски всегда были подходящими к случаю и месту, к событиям. На танцы – свободная и лёгкая вольная причёска, на торжественную линейку – строгая, идеальная и скульптурная.

Она всегда ставила ноги в определённые позиции – ни широко, ни узко, а одна нога чуть впереди другой. Поэтому её ножки всегда были красиво собраны друг с другом, без широких и кривых просветов.

Все девчонки и девушки в школе теперь старательно выстраивали свои ножки в такую же позицию. Только у них это получалось специально, а у «англичанки» естественно, без опускания головы и старательного топтания на месте.

Ещё я заметил, что наша «англичанка» умеет быстро, точно и очень тщательно видеть себя в зеркале. Она буквально мгновенно могла заметить в своём отражении какую-то деталь, тут же её поправить-исправить и отойти от зеркала. Через некоторое время она снова гляделась в зеркало или в своё отражение и снова что-то поправляла. Делала она это почти незаметно, естественно, не специально, как разведчица.

Моя фея-англичанка никогда не суетилась. Если у неё что-то нарушалось, она сначала это замечала, потом выжидала момент и незаметно исправляла. Для этого она часто переключала внимание или отвлекала внимание окружающих на что-то интересное.

Любимыми цветами моей феи-англичанки были светло-коричневый, бежевый, цвет слоновой кости, светло-розовый. Однако она смело пробовала в одежде любые цвета и их комбинации.

Свои красивые губки «англичанка» всякий раз красила новыми оттенками розового, красного и тёмно-красного цветов. При этом она никогда густо не красила свои ресницы и не подводила чересчур сильно свои глаза. Она всегда стремилась к естеству и соответствию события-места и своего облика. 

Без всякого сомнения, наша учительница по английскому языку в начале 1963 года была самой модной и стильной женщиной в городе и стала для многих девчонок и девушек образцом для подражания. Для меня она стала образом молодой девушки-женщины шестидесятых годов.

Сама «англичанка» относилась к себе спокойно и просто жила так, как ей было удобно, свободно и комфортно. Видимо, это было её самой главной жизненной установкой, жизненным принципом.

При этом она очень увлекалась всем новым: новыми танцами, новыми песнями, новыми книгами, новыми вещами и даже новыми успехами нашей советской науки и техники, особенно космонавтики.

Каждое появление нашей учительницы по английскому языку «в народе» становилось предметом обсуждения, слухов и пересудов. Её внимательно рассматривали, следили за ней, даже подсматривали «в щёлочки».

Новые наряды «англичанки» тут же копировались и буквально на следующий день в городе и в школе можно было видеть девушек-старшеклассниц с такой же, как у «англичанки» прической и макияжем.

Некоторые из известных в городе женщин тоже стали ездить в Москву в комиссионные магазины и вскоре на разных мероприятиях появились модно одетые красивые женщины. «Модная лихорадка» охватила буквально всех особ женского пола любого возраста…

Моя мама тоже поддалась общему настроению и тоже стала менять свой гардероб. Часть вещей ушла в «комиссионку» и в «уценённку», а папа стал крякать и поднимать брови, когда не находил в нашей шкатулке, где лежали все наши семейные деньги, «денюшек» на фотореактивы и фотоплёнку.

Я со своим некрасивым носом, оттопыренными ушами и узкими плечами не претендовал на образец красоты, поэтому особо не заморачивался модной, стилем и всякими «вещами», как мой старший брат, а увлёкся совсем иным.

Я вдруг оценил современные модные рок-н-рольные танцы, потому что их великолепно танцевала моя фея-англичанка…

Дело в том, что в городском Дворце культуры готовился общешкольный праздник ко дню Международной солидарности всех женщин – 8 марта. Все школы должны были подготовить какие-нибудь танцы в честь наших мам, бабушек и сестёр, подготовить певцов, чтецов стихов и басен и других «артистов».

Мне, как показавшему «класс» на последних школьных танцах, выпала «честь» представлять нашу школу в современных рок-н-рольных танцах. Так я попал во Дворец культуры в танцевальный кружок.

Танцы у меня не заладились, потому что я не мог и не хотел танцевать так, как показывал нам наш руководитель.

Он манерно, как петух или индюк, ходил по сцене, крикливо командовал, капризничал, сердился, силился что-то нам показать, но у него это выходило «по-бальному», чудно, не по-нашему…

Только когда приходила наша учительница по английскому языку у него с ней получались настоящие рок-н-рольные танцы. Они вместе танцевали бесподобно!

Только глядя на то, что вытворяли наша «англичанка» и этот «балерун», я страстно и жгуче захотел научиться также танцевать.

Теперь с меня и моих товарищей «по несчастью» сходило по «семь потов», но мы послушно и настойчиво вертелись, скакали и прыгали, чтобы заслужить похвалу и улыбку нашей «англичанки».

Мы танцевали не только рок-н-ролл, но также твист, вальс, танго, фокстрот, буги-вуги, чарльстон и другие танцы. Мы должны были показать «танцевальное попури» из истории современных танцев. Причём нам разрешили танцевать рок-н-ролл и твист только в самом конце и только несколько минут…

Вот так я узнал, услышал и увидел самые популярные танцевальные мелодии, песни и танцы 1962 года.

На первом месте по популярности у нас была песня и танец Little Eva - The Loco-Motion или Маленькая Ева – «Построим поезд».

Очень заводная, весёлая и ритмичная, она завораживала, заставляла танцевать немедленно, бездумно, легко.
 
Все ребята и девчонки танцевального кружка немедленно подхватили за нашей «англичанкой» несложные ритмичные движения и начали выделывать ногами и руками такое, что даже руководитель-балерун поперхнулся и не стал мешать нашему веселью.

Мало того, он сам не утерпел и тоже включился в наше общее танцевальное сумасшествие.

Когда мелодия на пластинке закончилась, мы все хором стали просить «англичанку» хоть немного перевести нам текст этой песни. Из всех слов мы только запомнили «Come on baby» -«Давай, Бэйби».

«Англичанка» сначала прочитала нам один куплет, а потом его беглый перевод:

Everybody's doin' a brand-new dance, now
(Come on baby, do the Loco-motion)
I know you'll get to like it if you give it a chance now
(Come on baby, do the Loco-motion)
My little baby sister can do it with me;
It's easier than learning your A-B-C's,
So come on, come on, do the Loco-motion with me.
You gotta swing your hips, now. Come on, baby.
Jump up. Jump back. Well, now, I think you've got the knack.

Мы все танцуем новый танец, щас прям,
(Давай, Бэйби, мы построим поезд!)
Тебе по нраву будет, если мы щас прям
(Давай, Бэйби, сделаем мы поезд!)
Моя сестрёнка, можешь сделать ты хоть вид,
Ведь это куда легче, чем зубрить алфавит,
Давай, не стой, сделай этот поезд со мной.
Давай, лишь только бёдрами слегка покачай,
Ты сможешь, думаю, лишь стоит только начать.

(Перевод © Copyright: Михаил Беликов, 2009, Свидетельство о публикации №109070904953, Проза.ру).

На втором месте была сольная ритмичная танцевальная мелодия Dick Dale - Surfing & Misirlou.

Сначала ритм задавала гитара, потом мелодию подхватила труба, потом снова в быстром темпе гитара, потом другие инструменты, барабаны, потом снова гитара, играющая как домбра.

В этой мелодии и ритме слышались слова: «I love you, Pumpkin», «I love you, Honey Bunny» и «Everybody be cool this is a robbery!». Мы немедленно их перевели сами как: «Я тебя люблю, Пупкин».

Третьей по популярности была мелодия и песня американского певца в стиле «твист» Chubby Checker & Dee Dee Sharp - Slow Twist или Чабби Чекера – «Медленный Твист».

Этого певца я уже знал, потому что любимой танцевальной мелодией моего брата была «LET’S TWIST AGAIN» (Chubby Checker) или «Давай станцуем твист».

Он очень чисто и зажигательно пел:

Come on everybody clap your hands
Now you're looking good
I'm gonna sing my song and you won't take long
We gotta do the twist and it goes like this

Come on let's twist again like we did last summer
Yea, let's twist again like we did last year
Do you remember when things were really hummin'
Yea, let's twist again, twistin' time is here
…

Наша учительница танцевала твист вместе с нами. При этом она в такт мелодии быстро переводила текст и сообщала нам:

Давай похлопаем в свои ладоши –
Вот так ты выглядишь хорошим.
Я буду песню петь – ты не мешай
Танцуй же твист – давай, давай!

Давай станцуем твист как прошлым летом,
Да-да, давай станцуем твист как в прошлый год.
Ты вспомни то, что было спето,
Давай станцуем твист – пришел его черед.

Да-да, давай крутись, вращай всем тем, чем ты можешь,
О, детка, дай мне знать, что я всех тебе дороже.
Давай станцуем твист как прошлым летом,
Давай станцуем твист – пришел его черед

Давай станцуем твист как прошлым летом,
Да-да, давай станцуем твист как в прошлый год.
Ты вспомни то, что было спето,
Давай станцуем твист – пришел его черед.

(Перевод - Александр Булынко, 2009).

«Англичанка» танцевала медленный твист намеренно «лениво», грациозно, якобы не обращая ни на кого внимания. При этом она приняла танцевальную позу, согнула руки в локтях и «повесила» в пространстве перед собой кисти своих рук.

Она слегка покачивала бёдрами, скользила на кончиках своих туфелек и изредка в движении «выбрасывала» свою ножку вперёд.

Руководитель танцевального кружка, наоборот, танцевал перед ней в полу присяде и рьяно двигал попой и бёдрами. Он совсем «потерял голову» и танцевал твист всё ближе и ближе к «англичанке»…

Мы все танцевали-баловались и хором подпевали американскому певцу: «О-о-о! Лей твист эгейн!».

Вот тут уже я не стал сдерживаться, «включился» в музыку, «отключился» от присутствующих и стал танцевать саму эту музыку сам для себя…

Потом наступил черёд плавной и протяжной музыки-песни Astrud Gilberto & Stan Getz - Girl From Ipanema или «Девушка из Ипанемы».

Эта мелодия тоже танцевалась многими в стиле «медленного твиста», но некоторые из взрослых ребят и девушек стали танцевать медленно, прислонившись телами друг к другу.

Наша учительница танцевала сама, одна и в моём стиле – сама в себе и в музыке. Я почувствовал, что нас что-то объединяет и очень взволновался…

Следующей мелодией была песня  Pat Boone – «Quando, Quando, Quando». Это была простая, красивая и очень мелодичная песня, вероятно, красивого и улыбчивого певца.

Шестой популярной песней 1962 года была несколько монотонная ритмичная простая песенка Neil Sedaka – «Breaking Up Is Hard To Do». Тоже в стиле «медленного твиста» и конечно о любви…

А вот седьмая песня была классически американской и ковбойской - Ricky Nelson - Hello Mary-Lou или «Хелло, Мэри Лу». Ритм гитара задавала тон. Ноги сами пускались в ритмичный пляс имитирующий скачку на лошади. Классная короткая песенка и танец…

Восьмая танцевальная мелодия стала, наверно, самой знаменитой и её упорно разучивал наш школьный вокально-инструментальный ансамбль. Это была мелодия The Spotnicks - Rocket Man или «Люди-ракеты». Очень фантастическая и очень запоминающаяся мелодия, которая чем-то напоминала нашу песню о гражданской войне…

Девятой мелодией 1962 года оказалась знаменитая на весь мир Jet Harris - Besame Mucho или «Бесса Мэ». На этот раз её играл ансамбль на электрогитарах. Особенно выделялась бас-гитара. «Бесса Мэ, Бесса мемучо!!» - пели мы и танцевали это танго в стиле опять же медленного твиста…

Потом был опять весёлый и простой твист в исполнении Joey Dee & The Starliters - Peppermint Twist. Тут ритм задавала соло-гитара и хлопки в ладоши. Мы все тоже стали хлопать в ладоши.

Ритм усиливался, ускорялся и мы тоже бесились, вертели попами и поглядывали на разгорячённую «англичанку». Она была прекрасна и мы все в этот момент любили её…

Ритм твиста внезапно сменился знаменитым блюзом Louis Armstrong - C'est Si Bon или Луи Армстронга «Сес си бо». Теперь мы дружно «хрипели»: «Май дарлинг! Сес си бо».

Я в конце песни имитировал соло трубы, да так, что самому понравилось, хотя слушал эту мелодию всего в третий раз…

Успокоение пришло с блюзовой песней-мелодией слепого американского певца Ray Charles - I Can't Stop Loving You.

Наша «англичанка» нам уже ничего не переводила, а только медленно танцевала с руководителем-балеруном, который перестал «кривляться», манерничать и стал совсем простым советским парнем…

Тринадцатая песня-мелодия тоже была простой, плавной и мелодичной. Это была Patsy Cline – с песней «Crazy». «Крэйзи» - пела она и мои ноги и руки сами нашли ближайшую девочку и мы, не глядя друг другу в глаза, едва прикасаясь руками, ногами и телами стали танцевать. Как мне было жалко, что мелодия-песня быстро кончилась…

Четырнадцатая по счёту модная песня 1962 года была тоже почти медленная, но певец Gene Pitney пел как-то не по-мужски песню «Town Withoout Pity». Он всё правильно делал, но голосок у него был какой-то гнусавый, тонкий, как у нашей «англичанки». Но мелодия хорошая…

Девочка, с которой я танцевал, опять хотела со мной потанцевать, но я что-то эту мелодию не воспринял, как свою…

Пятнадцатую песню пели вообще какие-то тонкоголосые парни-кастраты The 4 Seasons – Sherry. Мы такие голоса не любили и не уважали, но они так забавно «гундосили», что мы тоже развеселились…

Шестнадцатую песню «Return to Sender» пел знаменитый американский певец и король рок-н-ролла Elvis Presley или Элвис Пресли. Эту ничем не примечательную обычную песню-мелодию он пел в стиле «медленного твиста». Мы ничего не понимали в словах, а «англичанка» и её партнёр-балерун просто «балдели» от этого Пресли…

Семнадцатую песню-блюз «I Left My Heart In San Francisco» пел Tony Bennett & Judy Garland. Он что-то там «ту юкал» женщине, но это было коротко, нудно, медленно, заунывно. «Англичанка» с закрытыми глазами «окунулась» в эту песню-музыку, а мы только тихонько покачивались и не мешали ей «сопереживать».

Зато следующая песня-мелодия Exiters – «Tell Him» нас чуть-чуть растормошила. Мы опять начали танцевать-прыгать-баловаться, как маленькие дети. Это был по ритму совсем уж «детский твист».

Девятнадцатая по счёту песня «You belong to me» ансамбля The Duprees была обычной и я не понял, почему она стала «лучшей песней 1962 года», а вот двадцатая песня «Duke of Earl» певца Gene Chandler была запоминающаяся своим повторяющимся началом «Дюк, Дюк, Дюк а бел» и странной мелодией.

Эту мелодию танцевать было легко, тем более, что певец и его друзья ритмично ему подпевали разными голосами и с ними легко было выдумывать новые движения.

Следующая песня была французская: Claude Nougaro – «Le jazz et la java». Красивая песня, но непонятная. Ясно, что веселая, потому что певец всё время грассировал, шалил голосом и «баловался» в песне. Танцевать её, наверно, мог только настоящий француз…

Двадцать вторая песня оказалась мелодией, наверно, из какого-нибудь гангстерского фильма. Это была итальянская песня-танго «Tango italiano», которую исполняла Milva.

Наша «англичанка» с руководителем-балеруном опять вдвоем танцевали, а мы, уставшие и довольные, любовались ими.

Двадцать третья песня оказалась весёлой простой и ритмичной французской песней «Belles belles belles», которую пел Claude Francois. Мы все немного попрыгали под эту песню в стиле твиста, но это уже было «не то, что раньше». Что и говорить – двадцать третье место…

А вот следующая песня всколыхнула не только девчонок, но и нашу «англичанку». Они азартно и весело стали вертеть попами и подпевать певице Mina – «Renato» - «Ренато, Ренато, Ренато!».

Мы им не мешали…

Потом они отдыхали, а мы, ребята, пытались что-то изобразить под звуки пронзительной трубы и драматической песни «Evelyne» итальянского певца Nini Rosso. «О, Эвелин!» - пели мы вместе с ним и «страдали» руками и ногами в танце…

Двадцать пятой по популярности песней 1962 года была песня Адриано Челентано «Stai lontana da me». Этого итальянского артиста, «баловника и шалуна» уже знали у нас в школе и даже подражали ему…

А вот следующая песня хотя и была ритмичной и хорошо запоминающейся мелодией, но нам не нравилось то, что в ней был капризный голосок итальянского мальчика. Пела эту песню Dalida, а песня называлась «Le petit Gonzales».

Потом мы услышали самые модные и известные советские эстрадные песни 1962 года.

Первой была песня Ирины Бржевской на музыку Людмилы Лядовой на слова Бориса Брянского «Нам весело». Тоненьким весёлым голоском Ирина Бржевская пела:

«Снова к Луне ушла ракета
И, конечно, снова не унять нам сердца радостного стук
Ведь, знает вся планета
Это дело - дело наших рук...».

Песня кончалась словами: «До чего же мы здорово живём, радостно живём, весело живём»…

Второй самой любимой в советском народе была песня «Я люблю тебя жизнь», которую исполнял Марк Бернес. Эту песню почти всю мы знали наизусть и стоя на танц-поле мы дружно пели вместе с любимым артистом кино: «Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно».

Третьей самой популярной нашей песней стала «Песенка шофёра» в исполнении Олега Анофриева. Тут мы уже стали весело танцевать друг с другом.

Я опять «случайно» встретился с девочкой, с которой недавно танцевал. Теперь её ладошки были не потными, а цепкими. Она прыгала вместе со мной и пыталась подладиться по меня, а я – под неё…

Четвёртой популярной советской песней была «Колыбельная Светланы» из кинофильма "Гусарская баллада" в исполнении Ларисы Голубкиной. Наша «англичанка» вдруг перестала быть «англичанкой», погрустнела, похорошела и вся гибко плыла-танцевала на носочках вслед прекрасной музыки и прекрасному исполнению песни…

Особенно хорошо у «англичанки» получился танец под проигрыш гитары. Она в моём стиле вся отдалась музыке, и я телом ощутил то, что она сама чувствовала. Это было красиво и здорово…

Я впервые со стороны увидел, как я могу танцевать…

Потом была ещё песня «Давным-давно» из этого любимого всеми кинофильма «Гусарская баллада» в исполнении Юрия Яковлева и Ларисы Голубкиной. Их уже показывали по телевизору. Мы с удовольствием вполголоса дружно им подпевали…

А потом был любимый мамин вальс «Сердце молчи» в исполнении Вячеслава Тихонова из кинофильма «На семи ветрах».

Он пел:

Сердце, молчи...
В снежной ночи
В поиск опасный
Уходит разведка.

С песней в пути
Легче идти.
Только разведка в пути не поёт,
Ты уж прости...

Где-то сквозь снег
Песни и смех.
Здесь лишь гудит
Новогодняя вьюга.

В мирном краю
Тех, кто в бою,
Вспомни и тихо пропой про себя
Песню мою.

а я «видел» перед собой ясные глаза артистки Лужиной в этом фильме…

Следующей песней, которую мы все слушали молча, сидя прямо на танцполе и качаясь из стороны  в сторону, была песня Булата Окуджавы «Последний троллейбус».

Всё-таки наши песни душевнее и лучше «ихних»…

«Англичанка» тоже так считала, потому что вмиг включилась в наше общее «качание» и тоже, как некоторые девчонки, слегка всплакнула и тихо пела:

Когда мне невмочь пересилить беду,
Когда подступает отчаянье,
Я в синий троллейбус сажусь на ходу,
В последний, случайный.
Я в синий троллейбус сажусь на ходу,
В последний, случайный.

Последний троллейбус, по улице мчи,
Верши по бульварам круженье,
Чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи крушенье, крушенье.

Идущим по улице дверь отвори,
Я знаю, как в зябкую полночь
Твои пассажиры, матросы твои,
Приходят на помощь.

Я с ними не раз уходил от беды,
Я к ним прикасался плечами.
Как много, представьте себе, доброты
В молчаньи, в молчаньи.

Последний троллейбус плывет по Москве,
Москва, как река затихает.
И боль, что скворчонком стучала в виске,
Стихает, стихает.

(Песня в исполнении Булата Окуджавы в кинофильме «Цепная реакция», 1957).

Следующая песня была очень весёлой, задорной и известной всем. Приунывшие девчонки и ребята быстро встрепенулись и с удовольствием хором пели вслед Людмилы Зыкиной песню «На побывку едет молодой моряк» (Слова В. Бокова).

От чего у нас в поселке
У девчат переполох?
Кто их поднял спозаранок,
Кто их так встревожить мог?

На побывку едет
Молодой моряк.
Грудь его в медалях,
Ленты в якорях.

За рекой над косогором
Встали девушки гурьбой.
«Здравствуй, — все сказали хором,
Черноморский наш герой!»

Каждой руку жмет он
И глядит в глаза,
А одна смеется:
«Целовать нельзя!»

Полегоньку отдыхает
У родителей в дому.
Хором девушки вздыхают:
«Мы не нравимся ему!»

Ни при чем наряды,
Ни при чем фасон —
Ни в одну девчонку
Не влюбился он!

Ходит, шутит он со всеми,
Откровенно говорит:
«Как проснусь, тотчас же море
У меня в ушах шумит.

Где под солнцем юга
Ширь безбрежная,
Ждет меня подруга
Нежная».

Тут уж не выдержал общего настроения руководитель-балерун и сам спел нам песню «Робинзоны», которую пел по телевизору в «Голубом огоньке» Юрий Дробяско, но нам не понравился его суетливый тонкий «бабий» голосок и его песня «с чемоданами открытий робинзонов-непоседов» нам не понравилась…

Тогда «англичанка» вдруг встала и, заметно покраснев, тоже запела песню, которую мы тут же подхватили, вскочили и стали весело танцевать. Это была песня Нонны Сухановой «Эй, моряк, ты слишком долго плавал» из кинофильма «Тайна двух океанов».

«Англичанка» преобразилась в «дьяволицу», в «морячку», в «певицу из кабаре» и лихо изображала то барабан, то саксофон, то трубу, то танцовщицу.

Она страстно выгибалась всем телом, вертела попой в танце похожем на твист, вскидывала вперёд ноги и сладко потягивалась всем телом, когда пела: «Мне теперь морской по нраву дьявол. Его хочу любить!».

Мы все были в диком восторге и у всех наверняка сердца бились, как те барабаны в песне…

Совершенно неожиданно во мне тоже что-то всколыхнулось, я увидел, как шагают мои ноги и вдруг услышал суровый «мужской» голос, который рвался из меня словами песни «Куба – любовь моя», которую пел на «Голубом огоньке» Иосиф Кобзон, одетый в военную форму кубинских революционеров, с бородой «а ля барбудос» и со странным автоматом в руках.

Ещё не полностью осознавая, что делаю, я «сурово» пел:

Куба - любовь моя,
Остров зари багровой.
Песня летит над планетой звеня -
Куба - любовь моя!

Слышишь чеканный шаг -
Это идут барбудо;
Небо над ними как огненный стяг -
Слышишь чеканный шаг!

Мужество знает цель!
Стала легендой Куба,
Вновь говорит вдохновенно Фидель -
Мужество знает цель!

Родина или смерть! -
Это бесстрашных клятва.
Солнцу свободы над Кубой гореть!
Родина или смерть!

Куба - любовь моя,
Остров зари багровой.
Песня летит над планетой звеня -
Куба - любовь моя!

(Музыка: А.Пахмутова Слова: С. Гребенников и Н.Добронравов).

Я пел эту песню не глядя ни на кого, но всем трепещущим своим сердцем я обращался к «англичанке». Что-то мешало мне не только видеть лица, но вообще смотреть, поэтому я никого и ничего не видел и не замечал.

Только в конце песни через ступни и ноги я почувствовал, что кто-то рядом со мной танцует. Это был наш руководитель-балерун.

Я пел, а он в это время танцевал, причём так, как танцевали артисты вокруг Иосифа Кобзона по телевизору.

Он танцевал как настоящий балетный артист – лихо, широко, резко, отточено, красиво, мужественно.

После нас в зале танцевального кружка раздались бешенные аплодисменты и сильнее всего хлопали возле входной двери. Мы все оглянулись…

В дверях стояла небольшая плотная группа родителей, работников дворца культуры и среди них мой старший брат. Он пришёл за мной…

Занятия и неожиданный концерт кончились.

Все стали собираться и я услышал, как руководитель-балерун говорил, что «он участвовал в том «Голубом огоньке» и вместе со всеми артистами танцевал под песню Иосифа Кобзона».

- Так вот вы чем тут занимаетесь! – со значением сказал мой брат, не сводя глаз с нашей «англичанки». – И давно вы так музицируете?

- Мы не музицируем, - с обидой я сунул в руки моего брата мой портфель и зимнюю шапку. – Мы репетируем концерт к 8 марта.

- А при чём тут Куба и любовь твоя? – ехидно спросил мой старший брат, а сам уважительно и терпеливо держал в руках мой портфель и мою шапку.

- А при том, что это – импровизация, - важно ответил я, нахлобучил на голову свою шапку, выхватил свой портфель и ринулся вслед за толпой наших танцоров по широкой лестнице к выходу из дворца культуры.

Брат спешил вслед за мной. Ему хотелось меня расспросить поподробнее, а мне хотелось домой, только домой и ничего более…

Во мне всё трепетало, билось, горело, жгло, требовало выхода, выплеска, выкрика.

Почему-то я был уверен, что сегодня поздно вечером меня ждёт очередная встреча с моей Феей красоты и страсти, которая подарит мне что-то совершенно необычное, страстное, прекрасное и я был уверен, что это будет фея-англичанка…

Дома мой брат, обиженный моим невниманием и нежеланием рассказывать ему о том, что мы делали на репетиции, сам начал рассказывать папе и маме, как он застал нас за разными танцами и песнями, которые мы пели и танцевали, как сумасшедшие.

Папа и мама переглянулись, встревоженно стали расспрашивать, но мой брат заявил, что «подробности может рассказать только сам Сашка», поэтому мне пришлось им поведать о том, как мы репетировали, потом слушали пластинки, потом танцевали свободно разные танцы, смеялись, подпевали, а также о том, как наша учительница по английскому языку пыталась нам что-то перевести из текстов этих песен.

- Она что – может переводить тексты рок-н-рольных песен?! – вскричал крайне возбуждённый брат. – Так чего же ты молчал!

Он тут же ушел в свою комнату, поставил свою любимую пластинку, начал дико танцевать и кричать во всё горло: «О-о! Твист о гей! Комон, комон, бейби! Эврибади! Ай лав ю!».

Вечером я украдкой взял из корзины в ванной комнате марлевые салфетки, которые приготовила мне мама, чтобы я сморкался, когда простужаюсь и утащил одну с собой в постель. Я знал, что сегодня ко мне в мой сон придёт моя Фея красоты и страсти, и я опять буду истекать «мужским соком».

Так назвал эту странную жидкость мой папа, когда я ему «под большим секретом» сообщил, что у меня иногда из писки что-то вытекает липкое, прозрачное, пахучее и быстро высыхающее…

- Это нормальное явление, - сказал мне серьёзно папа. – Так у всех мужиков бывает. Я тебе это уже говорил. Ты лучше не сопротивляйся, а наоборот, помогай своему организму взрослеть. Возьми, например, у мамы марлевые салфетки и заранее положи их себе в трусики: «мужской сок» вытечет и задержится в марле, не запачкает трусы. А марлю ты потом под краном с тёплой водой с мылом постираешь, на батарее высушишь, и она снова будет готова к использованию. Понял?

Я всё понял и сделал так, как сказал мне папа, поэтому к встрече с моей Феей красоты и страсти я был готов «во всеоружии»…

Фея красоты и страсти «пришла» ко мне почти сразу, как только я коснулся головой прохладной подушки.

Она явилась мне в той самой позе, в которой я впервые увидел нашу учительницу по английскому языку, войдя в зал танцевального кружка. Только теперь она была не одетой, а абсолютно голой…

Я увидел фею-англичанку сидящей боком на мягком диване, хотя в зале танцевального кружка она сидела на жёсткой лавке у зеркальной стены под перекладиной станка для тренировки балерин и танцоров.

Фея сидела на диване, который очень был похож на наш домашний диван в зале, правым боком, поджав под себя ноги, опираясь правым локтем на спинку дивана, а левой рукой слегка опираясь на край сиденья возле пальчиков правой ступни, которая выглядывала из-под её попки.

Фея-англичанка сидела открыто, распахнуто в плечах и груди и я совершенно отчётливо увидел её большие тяжёлые груди. Их кожа была совершенно чистая, гладкая, блестящая и они двумя большими шарами-сливами красиво выделялись на теле феи.

Фея-англичанка смотрела на меня также совершенно открыто, спокойно, приветливо и ласково. Её голова, как всегда, была украшена великолепной причёской.

Её волосы были взбиты и превратились в воздушную объёмную шарообразную копну с красивыми крупными локонами. Локоны закрывали уши феи. Один из них косо и очень красиво прикрывал её лоб.

Глаза феи-англичанки были немного прищурены и почти не накрашены. Они излучали доброту, понимание, ласку, согласие…

Губы феи-англичанки тоже были почти не накрашены и только слегка выделялись на фоне её красивого лица. Фея улыбалась мне и по бокам её губ образовались две очень добрые, милые и красивые дугообразные складочки.

Фея слегка наклонила вбок свою голову. Я увидел, как напряглась её жилка на шее, образовались морщинки, и как что-то стало пульсировать у неё под кожей возле правой ключицы.

Груди феи притягивали к себе мой взгляд. Я никак не мог от них отвлечься. Единственное, что меня смущало и помогало взять себя в руки – это были большие темноватые круглые пятна вокруг набухших острых сосков.

Ниже под грудью феи в тени я увидел её плоский спортивный живот. Он полностью втянулся внутрь тела феи и был почти таким же плоским и твёрдым на вид, как живот моего брата.

В следующий миг я не просто взволновался, а взорвался ощущениями и чувствами. Они буквально затопили меня горячими волнами, дрожью и трепетом.

Я увидел, как моя Фея красоты и страсти стала покачивать-играть своим левым коленом…

Её левая нога, так же как и правая, была поджата под себя. Я видел её всю – от кончиков голых пальцев ступни до крутого изгиба бедра и попки.

Фея чуть-чуть вытянула вперёд свою левую ногу по направлению ко мне и, не меняя выражения лица и пристального доброго взгляда, немного качнула своим левым коленом и бедром, приоткрывая то, что за ними находилось…

Там, за коленом и левым бедром находилось «сокровенное тайное место»…

Вдруг я услышал звуки музыки. У меня в голове зазвучала мелодия песни The Loco-Motion или «Построим поезд».

Забили барабаны и голос феи-англичанки стал ритмично петь:

«Everybody's doin' a brand-new dance, now
(Come on baby, do the Loco-motion)
I know you'll get to like it if you give it a chance now
(Come on baby, do the Loco-motion)
My little baby sister can do it with me;
It's easier than learning your A-B-C's,
So come on, come on, do the Loco-motion with me.
You gotta swing your hips, now. Come on, baby.
Jump up. Jump back. Well, now, I think you've got the knack».

При этом она ритмично, в такт музыки покачивала своим левым коленом, всякий раз всё шире и шире приоткрывая пространство своего «сокровенного тайного места».

В какой-то момент она неожиданно легко вскинула свою левую ножку и как в танце, быстро «выбросила» её немного вперёд, ко мне.

От неожиданности я вздрогнул всем телом и почувствовал, как во мне всё напряглось, как моя твёрдая писка тоже встрепенулась и ринулась навстречу этой ножке феи, как сладко и жгуче заныло внизу моего живота и как мне вдруг захотелось туда, в то мелькнувшее на миг тёмное пространство за её рельефным коленом…

Барабаны отбивали ритм, музыка вела мелодией, голоса феи-певицы слились с моим голосом и движениями колена феи и моего тела в ритме твиста. Я всем телом стал отвечать предложенному ритму и мелодии танца феи. Мне с каждой секундой становилось невыносимо хорошо…

Когда глаза феи-англичанки сверкнули искрящимся огнём, а улыбающиеся губы вдруг отчётливо произнесли мне: «Come on, baby!!», - я выплеснулся…

Из моей писки потоком хлынул «мужской сок». Всё моё тело выгнулось дугой, напряглось, задрожало, затрепетало. Я на секунду потерял всё ощущение окружающего и происходящего.

Я изливался и изливался, исторгал из себя что-то обильное, горячее, мокрое и мне было не только «всё равно», но и «всё нипочём».

Я радовался…

Я был счастлив!! Я был рад и горд! Я был… я был… героем. Настоящим «барбудос»!

Моя фея красоты и страсти удовлетворённо улыбнулась мне, прекратила ритмично качать коленом, тесно замкнула свои ноги и постепенно стала таять в моём сне, унося с собой мелодию весёлого танца «твист».

Уже на последних мгновениях перед уходом в глубокий счастливый сон я успел услышать мой спокойный задумчивый Внутренний голос: «Странно, она пела по-английски, а ты всё понимал, что она поёт, как будто она пела по-русски…».

Действительно странно…