Аборт, как он есть

Только для мужчин
«Знают ли они, что Россия – одна из самых «абортабельных» стран мира, что в год у нас официально делается около 2 млн. абортов, а неофициально – более 4 миллионов?». Газета «Аргументы и факты», № 14, 3 – 9 апреля, 2013 года.



Восемь часов зябкого майского утра. Мчащиеся по улице Комсомола машины обдают грязью стену «Крестов». По тротуару, пытаясь увернуться от этих брызг, пробираются в дом № 12 женщины. Одеты они по – разному, разный у них и возраст. Все они держат в руках пакеты с нехитрым набором: халат, тапочки, вата.

Вывеска на здании обычная для лечебных заведений: «19 городская больница». Вход в парадный подъезд для этих женщин заказан, стрелка указывает – следуйте под арку. Обшарпанный свод нависает над головой. Нарастает какой-то грохот. Дворик, где слева – приемный покой, справа – забор, обнесенный поверху ржавой, колючей проволокой. Это из – за него накатывает, давит, ритмичный грохот какого – то цеха. Всё. Дальше женщин подхватывает и несет конвейер. Сдать одежду, облачиться в халат, подняться на отделение. Еще недавно в приемном покое брили, как правило, тупой бритвой лобки, теперь этого не делают, жалеют – зачем лишний раз давить на психику. Да и лезвий днем с огнем не найдешь.

Медсёстры разводят женщин по отделениям, они тянутся за ними, смотрят остановившимися глазами на двери операционных. Послушно заходят в палаты, глотают таблетки, которые должны успокоить нервы. Через полчаса, час одну за другой их начинают уводить в операционную.

В операционной стоят три гинекологических кресла, в просторечьи называемые «вертолетами». Все вновь зашедшие видят происходящее. Поза на кресле, как замечает Конкордия Анатольевна Торбина, заведующая пятым гинекологическим отделением, не самая симпатичная и многие стараются как-то увильнуть, но другого ничего не придумано. На большинство женщин в этот момент наступает ступор, и они перестают понимать даже простые просьбы: подойти, подняться на табуретку, лечь в кресло. Многие, протягивая руку, просят одно – скорее сделайте укол. Но для того, чтобы сделать укол, надо убедиться, что беременность действительно есть. Редко, но случается, что в женских консультациях ошибаются. И тогда женщина, уже приговоренная к аборту, с кресла снимается.

Еще три года назад обезболивания не делали. Наверное, считали, что советская женщина и так стерпит, а может быть, исходили из принципа – чтоб неповадно было. Теперь стали вводить лекарство, дающее забвение. Беда тем, у кого от него начинается аллергия, врачам на ходу приходится подбирать что – нибудь другое из очень скудного набора. Редко, но после наркоза может наступить смерть.

С легким треском игла протыкает кожу, входит в вену. Следует несколько вопросов, чтобы проверить, как выключается сознание. Но и тут не со всеми женщинами все происходит просто. На одних обычная доза не действует, и приходится добавлять еще кубики. А потом, уже в палате, их никак не разбудить. Самый легкий случай, когда женщина после укола ведет себя тихо, как мышка. Самый сложный вариант – это когда руки и ноги идут вразнос, работать с такими гинекологу – острый нож в сердце. Колют еще, чтобы обездвижить. Лишь после этого начинается сама операция.

Шейку матки берут на пулевые щипцы, расширяют канал – это самое болезненное. Начинают удалять плодное яйцо из полости матки. Зародыш, которому не суждено стать человеком, весит всего 20 – 30 граммов. После этого начинается «скоблежка». Надо выскоблить то место, где плод крепился к стенке матки. На всю эту процедуру, если обходится без осложнений, сильных кровотечений, уходит 7 – 10 минут. А дальше загрузка на каталки и развозка по палатам. Их везут мертвенно – бледных, с голыми ногами, с салфетками, прикрывающими промежность.

В палатах начинается «отходняк». И тут уж кто рыдает, кто забивается с головой под одеяло, кто бредит наяву. Некоторые забивают горечь и боль случившегося затяжками сигареты в туалете.

Об осложнениях даже при этих абортах на ранних сроках не говорю. Это когда начинаются кровотечения, воспаления, и женщину, уже попавшую домой, опять направляют на «чистку». Это – повторницы.

Но есть вещи намного страшнее. Когда срок беременности уже подходит к 28 неделям, а ее надо прерывать. По медицинским или социальным показателям. А ребеночек – то уже шевелится и нет – нет да толкнет пяткой, я тут, мол. Это не зародыш в двадцать грамм, это маленький человечек весом под килограмм. Что такое медицинские показатели, наверное, понятно. Когда медики рожать запрещают.  А по социальным? Это школьницы, девочки из общежитий, женщины, у которых уже семеро по лавкам, и рожать еще одного они не хотят ни в какую. Как дотягивают до таких сроков описывать - никакой газеты не хватит. Вот одна деталь: несовершеннолетним для того, чтобы попасть на аборт, надо привести на консультацию маму, та должна давать разрешение, это разрешение и заявление о том, что в случае осложнений претензий не будет, должен заверить юрист. А еще анализы. А денечки бегут неумолимо.

Сама Конкордия Анатольевна считает, что основная причина того, что женщины поступают к ним на аборт с такими поздними сроками, - это надежда. Надежда на то, что будет семья.

С одной девочкой, прошедшей через специальную родилку, где вызывают преждевременные роды, я поговорил. Миленькое, простенькое личико.

- Я бы не состоялась как мать, ведь ребенка надо заводить осознано. А сейчас и время -  не для родов. Ну, просчиталась я, ошиблась и залетела, мне и мальчик мой говорил – рожай. Ему уже 27, он хотел ребенка. Но какая из меня мать? Я все собиралась маме сказать, собиралась, вот так все и затянулось. Анализы, оформление документов. В среду мен это сделали. В 9.30 стали уколы колоть, до 12 кололи через каждые полчаса. Потом под капельницу положили. Только потом я родила. Мой ребенок родился мертвым. Девочка. Рядом со мной рожала другая несовершеннолетняя, так ее ребенок родился и потом плакал. А мой нет. Потом меня увезли в операционную и стали чистить без наркоза. Не было анестезиолога.

А вот что рассказала мне старшая медсестра Раиса Васильевна Васильева:

- Раньше выкидышей по социальным показателям почти не делали. Сейчас их стало много. Лучшие мои медсестры ушли, не выдержав этого ужаса. Невозможно смотреть на этих человечков, обреченных на смерть. Невозможно слушать, как они плачут, все тише и тише. Каждый день мы отправляем их в морг. Я их заворачиваю в клеенку, прикрепляю на ручку бирочку. В морге их вскрывают.

- Как всех порядочных людей, - добавила заведующая отделением Конкордия Анатольевна.

Когда я уходил из 5 – го гинекологического, заблудился в бесконечных коридорах и случайно попал в отделение, где месяцами лежат женщины, сохраняющие беременность. Многим из них врачи рожать запретили, но жажда стать матерью сильнее страха смерти. Женщины дают подписку, что знают, чем могут для них завершиться роды, и лежат, терпеливо сохраняя зреющую в них новую жизнь.

Когда я уходил из 19 – ой больницы, в вестибюле парадного подъезда сидел парень с напряженным, осунувшимся лицом. Рядом пламенел букет гвоздик. Я не стал дожидаться пяти часов вечера, когда женщины, перенесшие обычный аборт, сбивая с ног друг друга и попадающийся навстречу медперсонал, устремятся к выходу.

Поверьте, 19 – ая больница не самая плохая, можно сказать, даже хорошая. Это наш средний уровень, есть места и похуже. Этот материал я написал потому, что и на моей совести есть загубленные жизни. И вел я себя при этом не лучшим образом. Тоже верил в удобный для мужчин миф: аборт это как вырвать зуб. А еще я не знал, что месяц после аборта матка представляет собой кровоточащую рану. И нельзя требовать от подруги близости, нельзя ей позволять тянуть воз домашней работы. Господи, простите ли вы нас когда – нибудь?

Виктор Терёшкин

От редакции: в 19 – ой больнице в 1989 году было сделано 33 267 абортов, в 90 – ом – 27 776. Обратили ли вы внимание, что на улицах совсем не видно беременных женщин?

Газета «Час пик», № 24(69), 17 июня 1991 года.