Остановка. Двойной эспрессо

          Помнишь, Димка, как назывался тот город, где мы останавливались на пути из Сан Франциско на Тахо? Что-то из золотой лихорадки, Джека Лондона и Хоакина Мурьеты.
          А кофейню ту помнишь?

          Я вспоминаю ее очень часто. Стоит мне почувствовать запах левкоев, или услышать музыку, особую, зовущую, и снова вхожу я в узкую дверь с привязанным к ней колокольчиком, снова оказываюсь в небольшой комнате со скрипучим дощатым полом и тюлевыми гардинами на окнах.

          И сразу - этот запах, цветы и кофе, и свежая сдоба.

          Кофе варили прямо напротив входа, а направо, у широких окон-фонарей стояли столики, накрытые клеенкой с рисунком простым и сельским.
          Налево и чуть в глубине был прилавок с цветами в больших стекляных цилиндрах, дальше - холодильник с готовыми букетами, вдоль стен - витрины с мылом и свечами ручной работы, с открытками и безделушками. Пока хозяин, средних лет, похожий на школьного учителя дядечка, варил нам кофе, я с удовольствием побродил вдоль этих витрин, приятно удивляясь простоте и незатейливой, неброской элегантности предметов. Было там мыло с запахом мяты и цветущей липы, крем для рук с экстрактом лимона и огурца, крошечные горшки с цветущими фиалками. И букеты, маленькие и дешевые, и очень простые, ромашки с колокольчиками, пестрые мелкие гвоздики, астры.
          Маленькая радость, подумал я тогда, не праздничная, а домашняя, для своих.

          Мы выбрали столик у окна. Кофе оказался крепким и ароматным.
          Я устроился в плюшевом кресле, ты - в плетеном, с подушками.
В углу дремал над газетой пожилой господин в вязаной шапке, над ним телевизор беззвучно показывал бейсбол, а в динамиках Джефф Бакли негоромко тянул свое гипнотическое "Аллилуйя".

          За широким окном синели сумерки, а значит проехать перевал засветло уже не представлялось возможным, и некуда было спешить, и не о чем волноваться.

          А помнишь, как звякнул колокольчик на двери и вошел похожий на латинца парень нашего примерно возраста, с целой охапкой белых роз, длинных бутонов? Хозяин взглянул на него, молча и даже без улыбки. Латинец ответил ему таким же взглядом, и ты пнул меня под столом, прямо в голень, гадость малая.

          А я сразу понял: вот оно, все, чего я хочу. Вот он, мой остров Авалон, мое убежище.

          Знаешь, какая-то часть меня так и сталось в той кoфейне.
          Стоит мне закрыть глаза, и я возвращаюсь в запах левкоев и кофе, в тихую музыку и домашнюю радость.
           И кажется мне, это я неторопливо вожусь за прилавком, где кудрявой стружкой снимается с лимона цедра, глянцево пенится кипящее молоко и вьется над чашками душистый пар. Не кончается за окном зимний вечер, а я жду, и в ожидании моем нет нетерпения.
 
          И вот, весело тренькает колокольчик, и с охапкой белых роз ты входишь в дверь, и глядишь на меня с тем теплом, без которого нет дома и нет радости.