Почему не любят Россию

               
      Заявляется как-то на передачу «Поздно» к одному талеакадемику матушка-Россия. Без приглашения. Явочным порядком.
     - Поговорим? – предлагает.
     - С целой страной? – восклицает телеакадемик.
     - Ты же на всю страну вещаешь – не возражаешь, что на «ты», мы ведь ста-а-арые знакомые?
     - Конечно. Это честь для меня!
     - Вот и поговори со мной.
     - В общем-то, я не против, но – формат, не уложимся… – юлит академик.
     - А мы всего пару вопросов обсудим, самых самых.
     - Но я их не готовил, не формулировал, – подстраховывается ведущий.
     - А этого не потребуются. Спрашивать буду я. А ты – отвечать.
     - Ладно, – уступает тот. – И о чем же «самом-самом» ты хочешь меня спросить?
     - О свободе, конечно. Она же, вернее, ее отсутствие достало тебя, разве нет? Не было передачи, чтобы ты об этом не говорил.
     - А ты все мои передачи смотришь?
     - Как же. Интересно. Забористо. Так как насчет свободы? Есть она у тебя, у меня, у всех нас или нет?
     - Начистоту?
     - Еще бы!
     - Такой, как в девяностые, – нет. Все реже нынче слышишь правду. Не очень она приветствуется. Властями, я имею виду.
     - Ну, тебе-то лучше прочих известно, кем и как в девяностые правда «ковалась». Навроде того кузнеца, что приказал долго жить. В Лондоне. Вместе с его правдой.
     - Не только он ее «ковал», как ты выразилась. Были и другие.
     - Да, все, кто мог платить, подпитывать политамбиции, корыстные намерения. И это свобода слова? Творящая правду?
     - Правда возникает из суммы мнений. Вообще это понятие сложное. Для одних она одно, для других другое.
     - Нет, уважаемый телеакадемик, правда – это свет высшей истины, открывающийся человеку. Если он этого хочет, конечно. Отсюда мой второй вопрос: ты атеист?
     - Да. Надеюсь, это не возбраняется?
     - Оттого ты не внемлешь голосу истины. Не замечаешь очевидного. Не приглашаешь к разговору о Боге тех, кто может поколебать тебя в твоих взглядах на религию.  Зато при удобном и неудобном случаях тиражируешь свое негативное отношение к вере.
     - Потому что я атеист.
     - Нет, извини дорогой телеакадемик, из-за фронды. Раз все пошли к Богу, раз церковь в фаворе, ты – против.
     - Ну, это не так. Совсем не из-за фронды, как ты выразилась, я не веду бесед о Боге. Просто мне это не интересно. Как я могу беседовать о том, что мне безразлично?
     - Потому что церковного иерарха, будь он твоим собеседником, трудно подставить, спровоцировать. Даже передергивать, как ты любишь это делать, особенно заводя разговор обо мне.
     - Например?
     - Когда ты заявил, что за рубежом не любят Россию.
     - Но разве это не факт? 
     - Да. При этом умолчал, что не любят также Америку, не любят евреев. Что немцы не любят поляков, французы – англичан. И наоборот. Разговор в терминах «любят-не любят» по отношению к народам, государствам без анализа исторических реалий, экономических и политических коллизий, психологических мотиваций – рискованная штука, тебе ли не знать! Да, меня не любят за рубежом – и ценят; ругают – и почитают; проклинают  и уважают; меня поносят – и мною восхищаются. Как и Америкой, евреями, Германией, Польшей, французами, англичанами. Разве не так? Тебе ли не знать этого! Так что твое вырванное из контекста «не любят», сказанное про страну на всю страну, – в лучшем случае, все та же фронда, игра в свободу, персоналити-шоу: «а я – такой!». Про худший говорить не хочу. Зачем это тебе? Ради рейтинга? Тебя и без этого смотрят, дорогой телеакадемик.
     - Я аргументировал свое мнение. Подчеркну – личное, которое никому не навязывал.
     - И сделал это открыто.
     - Разумеется.
     - И после этого ты говоришь, у нас нет свободы?
     - !!!
     - И мой последний вопрос, уважаемый телеакадемик, от твоего друга Марселя Пруста: что ты скажешь Господу Богу, когда окажешься перед Ним?
     - Скажу: Бога нет.