Больше

(Роман о коммунизме, небытии, белых лампах и фотографиях на стене)

                "Дольше
                Живите дольше
                Живите дольше
                Рожайте больше..."


               


Граненые окна и стеклянные стаканы. Я из себя выжму, я из себя должен выжать все. Я выжму из себя все, что смогу. Я уже пьян с первого стакана. Выпит еще один стаканчик. Быстренько дочитана «Коварство и любовь». Я хочу разрушить свою психику алкоголем, всем, чем угодно, (даже этой) включая жидкость, что именуется спиртом. Пусть будет гладкий потолок и пол, на котором можно лежать спиной. Господи, я весьма пьян и фонари двоятся сквозь окно, и звуки застревают в ушах. Гадко, может быть, очень гадко, что я пьян. Это такая пустота. «Запретите мне, я спотыкаюсь на ровном месте. Запретите мне, все равно уже кайф прошел. Сон наоборот…» Я выпью еще стакан «и вирусы новых нот в крови». Неужели я не могу из себя выжать больше ничего? Ужасное ощущение, когда проводишь рукой по лицу. Ощущаешь не только рукой, но и лицом, и, то и другое как нечто чужое и, особенно, этот мир! 
 Теперь я выпью еще стакан, третий по счету, и отнесу на проходную пластмассовую емкость, а затем, если уж очень приспичит, я буду пить из горла водку.
  (Время 21. 35) Самое жуткое – это то, что я люблю, безудержно люблю, а листья в фонаре лезут в окно и кабина трактора похожа на аквариум, на клетку, на коробку с прозрачными гранями, на злодея, мечтающего меня упечь, все время наблюдающего за мной. Мне всё надоело. Всё - это я сам и более ничего. Вот, что такое всё - это «я», заполняющее собой весь мир. Это слишком гадкое состояние, чтобы жить в нём, его надо пройти, чтобы завтра утром, бесконечно далеким утром… Еще один стакан, выдержу ли я? Выдержу! Если воспринимать водку как средство от пустоты, то это мощно: пустота пустоты. Это опустошение. Ни в чем нет смысла, мое «я» возрастает до огромных размеров, и особенно в моем «я» отчетливо замечается отсутствие всякого смысла, бессмысленно огромное мое «я» заполняет все и хочется умереть от этого кошмара! Все-таки опустошение – это средство от пустоты. Мое огромное «я», бесконечно сострадающее самому себе. В общем, разве я не хотел получить того, что имею. А я не имею ничего. Разве мы не знали, что этим все кончится? Уж я то знал, что будет так, когда песня совсем чужая и ничего больше нет. Я не знал, чем все кончится? Знал и хотел. Так бывает всегда, и мухи ползают по огрызку яблока, и еще один, пятый стакан пуст. Пятый стакан  оказался неудачлив, он разлил мою водку по столу. Хотя я все соображаю. Пятый, предпоследний стакан вызвал дрожь в спине и конечностях, и теперь уже не имеет смысла относить пластмассовую тару на первую проходную. Я пьян. Я ненавижу себя и это жутко. Я все знаю, знаю, но от этого не легче. Нет, от этого не легче. Все пусто, что я пишу, пусто, очень пусто, просто глупость. Я видел огни. Я ненавижу себя. Мне на все наплевать. Как же я люблю. Так забавно и похоже на рельсы и труп. «Все, что я хочу. Это все, что я хочу!» У меня есть возможность выпить еще стакан, еще один стакан водки, последний, и дождь, вдвоем в комнате, где магнитофон и я. Все прошло. Все не очень жутко, но все же забавно. Разве кто может усомниться, что все было как надо? Все сие глупо, я знаю, и меня тошнит, и мне слишком гадко, чтобы жить, у меня кашель.

«Над нею радуги и мосты!» Умереть - предполагая, что можешь достичь лучшего и высшего, умирать - надеясь, что другой достигнет. Умирать, веря, что другой дойдет – тоже в кайф. Когда пришло время, и уже нет времени врать. Гладкий потолок, если бы вы только знали, как выглядит абсолютно шершавая плоскость с висящей паутиной, свисающими лампами, от которых так гадко, с тенями от ламп, в которых можно спрятаться, густые, темные на ярком  белом. На ярких окнах безумно темные проемы, безмерно большие проемы дверей, когда ловишь кайф (в очередной раз надеясь умереть). Мир, разбрызганный по двум плоскостям, яркий беспредельно и черный бесконечно, боже мой, как хочется еще, еще и еще. Белый, ужасно чистый, бесконечно глубокий, чужой. Черный – тянущий, манящий своей чистотой, совершенно как глубокий омут и решение всех вопросов. Дойдет ли вообще хоть кто-нибудь? Дойдет - значит скажет, скажет - значит узнает, отражение, скажет, значит поможет, бросит да выкинет (себя). (Рассыпется по всему белому). Потолок со свисающими проводами.

Лампады окон и дверей в моих тетрадях. Самое интересное, что они меняются, эти, так называемые, времена. Времена меняются время от времени, Сменяются понятия, оставляя последние за спиной, а тебя впереди. Все, что было, остается за спиной в тех понятиях, вместе с теми понятиями, которые отошли в прошлое. Ведь они сменяются, время от времени. Новые понятия рождают новый день, новый мир, оставляя за спиной, за окном, мир старый. Пока что затишье. Через пять лет произойдет смена понятий, очередная смена понятий в борьбе за лучший мир, оставив наш (лучший) мир позади себя, (наши) мои огни вокзалов позади за собой. Такое постоянно случается, власти борются за имена, за право называть вещи своими именами. Претендуют на (право) знание единственно верного названия вещей. Называют вещи своими именами. Когда добьются власти – называют своими именами, оставив прошлое никому. И нас умирать за прошлое, т.е. за то, что не вернуть, чего больше не будет, что было случайностью, такой же, как мы. Случай, что это было, случай, что увидели, случай, что пропали, узнали, потеряли. Так устроен теперь мир. «Придет вода, я буду спать!» «Кто успел, тому помирать. Кто остался, тот дурачок». Еще одна песня осталась позади. Теперь так устроен мир. Время меняется, пропадает, знаю, что из-за них. Из-за политиков, из-за государства, что наказывает преступников, добивают и ставят все на свои места, невзирая на то, что у меня сто лет снов за спиной, сто фонарей за железными рельсами! Сто фонарей, как сто трехглавых свечей вокзала в черноте, белых прожекторов скулящих. Основные темы: красивое и мерзкое. Так, чтобы болью отозвалось в каждом сердце. Рождение новых понятий Земли, старый мир, детдома. "И продавать по рублю". Если написать так: да, они делают над вами эксперименты. То это будет эффектно. Эксперименты над вами, т.е. вами, но не мной. Вот ведь, как страшно и вам, и мне. «Ходит дурачок». Весь кайф сострадания - то, что они сидят в своих квартирах, да еще умудряются сострадать, не понимают, как можно, что умер весь хохочущий страх сострадания над их состраданием. На диване, где я сплю, выдран клок кожи, не просто разрезан на две части, а полоска шва выдрана и скрутилась, весь диван в клочьях. Ничего-то они не понимают в любви. И в самом искреннем романе ничего не поймут. Потому что я не знаю, что такое трезвый человек, ужасно хотел стать трезвым, я пьян. Сделайте меня трезвым. Скажите мне, что такое трезвый, и я постараюсь им стать. Я уже хотел было идти спрашивать у человека с напильником правда ли трезвый человек это тот, что точит и точит какую-нибудь заготовку и ему так сто лет точить, а он и не знает. Это ли явление означает быть трезвым? То я лучше сброшусь под поезд. Можно ли сброситься под поезд? Лечь под поезд означает ехать на вокзал и там просмотреть расписание поездов, выкурить до времени сигарету и залезть под платформу. Сброситься означает пойти на переезд и сунуть голову под мимоидущий поезд. Наплевать на все, не дав кому-то наглумиться над образом, объяснив, что я так и не понял, что означает быть трезвым. Наплевать. Весь гадкий мир ваш сострадает мне, в этом есть особый кайф. Весь ваш гадкий, подлый мир соизволил, в конце-то концов, посострадать. Ха-ха вам в лицо. Я не понимаю, в чем чистое, светлое. Неужели в том, чтобы сунуть голову под колесо, да в этом конец всему. В этом возврат, в этом конец и начало, вся истина откроется сразу, в один миг. Неужели я боюсь смерти? Нет, ни на грамм! Все сразу же разъяснится и мои вопросы и с временем, и с будущим, которого я не хочу, а хочу все сразу узнать, да решить, одним лишь актом сования головы под мертвое колесо. Все разрешится сразу, все вопросы, все туманы, надоевшие донельзя. Все кончится. Всему конец. Настанет истина, и больше не надо будет жить. Всему конец, и я узнаю все сразу, колесо, желтый свет фонаря рядом со шлагбаумом и поезд, моя голова и истина, все переплелось одновременно, в один миг. Зато узнаешь сразу истину, сразу все разъяснится. И все, наконец-то, окончится, лишь бы поскорее. Надоели вы, умные люди. А вдруг вы не правы? Что тогда?! Ставите себя под сомнение? Страшно? Еще как! Боитесь?! Еще как! Да только я могу узнать истину раньше вас, больше того, помимо вас! Помимо вас! И всю истину за раз. Зато узнаю, хоть на одно мгновение, да пойму все. Еще неизвестно, на одно ли мгновение. Вдруг узнаю? А! Что вы на это скажете. Раньше вас! Как узнал за одну ночь всю истину, от начала и до конца, разгадал тайну зияющих мостов и огней зияющих мой друг. Разгадал тайну вокзала и всех приходящих на него поездов, скопление масс людей в холодном огне. Когда не надо больше тянуться за спичками для папиросы через весь стол. Я умнее, в раз могу стать умнее вас, писавших всю жизнь, не зная, в чем истина, обманывающих людей, выдавая свои идеи за истину. Так уж вы в них веровали. Ах-ах-ах-ах! Какое горе, понимаете ли вы, что в один момент, которого вы все так боялись, я могу узнать все без вашего посредства между Богом и землей. Все узнаю без вас, понимаете ли? И узнаю по-настоящему. Где всякие побочные теории не будут выдавать за истину. Какие-то там двойники сразу встанут на свое место, и мне на них будет наплевать. Гении земли. Когда я узнаю истину, одну единственную, непреодолимую, ту, что узнать дано! Я потребую у Бога, чтобы он прекратил зло. Чтобы тем, кто остался, не надо было искупать зло собой. Ведь это так противно. Я потребую, чтобы он прекратил это. Пусть будет красота и пусть люди растворятся в ней навсегда. Во веки веков в красных огнях машин, лишь бы не было людей, лишь бы была красота. Красота - прекрасна. Объяснял человеку с проходной, что в толпе манекенов похож на манекена. Объяснял по дороге, об аде и рае, что если есть личное бессмертие, то не может быть оно одно и то же для всех. Если есть личное бессмертие, то есть ад и рая быть следовательно никакого не может, следовательно, его нет. Следовательно, все законы добра и зла существуют только на земле и больше нигде, и все кончается для всех одинаково – ничем, небытием. (Поэтому лучше умереть поскорее, как можно скорее узнать истину). Если там нет личного бессмертия (т. е. ада, рая), значит. там нет, и, значит все растворяется в красоте. Просто, как в красоте; огни машин или в деревьях. Но я-то знаю, что есть нечто иное.

Проблески сознания. Писать, не писать? Писать и опять мучиться возвышенными вопросами, терять реальность и способность жить, вымучивая себя поиском добра и зла. Ломать голову. Я мучаюсь одним и тем же, я топчусь на одном месте. Жить или смотреть в окно? Живопись – это смотрение в окно. «Я торчу на одном и том же». Тянутся на моем закате дымящиеся облака, а я торчу на одном и том же. Свисают с неба ветви в окне последнего дня. Но что в сравнении все эти деревья и прочее, когда зажигаются фонари, два белых пятна и все вокруг них просто недостаточно черный фон. Просто мало черного. Не до конца черный, чтобы соответствовать этим фонарям - лампам белее тетрадного листа. Все вокруг них недостаточно черное. Белое и черное, вся это цветная размазня недостаточно черная, чтобы соответствовать белому за окном фонаря безумному.

Снился сон. Он покончил с собой. Некая стройка, там работала моя мать и все видела. Она мне рассказывала, как было дело, тоже видела. Упал с крана, сбросился и когда лежал, смотрел на шар. Это говорила она мне. А я все ходил и пытался понять, на какой шар он смотрел, когда умирал лицом на асфальте. Взгляд остановился на шаре, только на нем, случайно. Как долго это было, без слов и глаза еще живые, без слов, на один только шар. Потом я хотел узнать, откуда он сбросился. Зачем-то залезал под подъемный кран, а под ним рельсы, там свет зажигал, но как-то место не совпадало. Потом она мне принесла этот шарик, на который он смотрел, обычный железный подшипник (но может это не тот) размером с орех.

Небытие, в общем, всех уравнивает. То же небытие всех уравнивает. Все жизни делает равными. Лампы на потолке делает равными для всех, для него и для меня. Подумать об этом. Пьян, так как сдал кольцо золотое. И правильно. Маленькая ломка. Но всех уравнивает небытие. Хочу быть равным с ним. Неужели небытие незаменимо? Очнулся с мыслями о небытии, больше, чем само небытие. Иначе просто мы не будем равны, все мы: я, он и она. Не равные характеры, хотя бы равные условия, в таком случае, т.е. - небытие. Купил бутылку водки для дальнейших размышлений и бутылку воды. На мысли о небытие навела пачка сигарет «Север», о них рассказывал дядя Женя. Такое чувство, что я разучился писать, читать и т.д. Не знаю, как это дело делается. Без небытия немыслимо жить. Что мне думать, если нет небытия? Днем пил очень много различных вин. Не будет смысла, если нет небытия. (Это очень мощно признавать Молот Неба за истину на земле, но верить в небытие). Немыслимо так жить, если нет небытия. А потом небытие и конец всему. Самое эффектное, конечно, это умрешь после всего, что было, а там ничего и нету вообще. И после всего, что было, ничего нет! Обманули! Для всех оказалось все равно, что было. Т.е. напрасно я себя вымучивал, оказалось, что все равно и даже от меня это независимо! Если Бога нет, это конечно, очень эффектно. Такой обман. А главное, что Бог не зависит ни от чего! Т.е. нет его и все тут. Хоть что ты делай, а после смерти всех ждет одно – смерть! Проснулся с мыслями о небытии! Конечно, для меня лично это было бы лучшее из всего, что возможно, исчезнуть, не знать и забыть навсегда. Самое интересное, если это не от меня зависит, т.е. хоть что я здесь думаю, а его нет и все тут. Для себя, конечно, это лучший вариант. Но если его нет, то и вообще не из чего. И весь мой вид, измученный донельзя. Господи, Боже мой! Если бы только кто-нибудь видел его в зеркале, какая красная, измученная рожа в нем. Без веры в небытие невозможно вообще, жить невозможно! И даже не зависит от меня, как от кого бы то ни было. Т.е. небытие не зависит от моей веры в него. Бог зависит от веры. Т.е. вера что-то меняет: ад и рай и т.д. Небытие не зависит, хоть во что ты верь, конец один для всех, оно существует само по себе, может существовать в сознании. Поэтому все равно, как жить и сколько. Не знаю, что из всего этого получится (роман), но небытие относится, конечно к чистому и светлому, т.е. не Молот Небес… Выпил стакан водки. Если есть небытие – это, конечно, очень мощно. Можно ли вообще жить без него? Т.е. там люди все равны - с небытием. Без небытия вообще невозможно жить! Находиться в этом мире невозможно, все горит в нем, вся кожа горит в моей сторожке. Зачем тогда все это надо, если есть небытие, зачем все это кровосмешение? Если можно жить здесь, принимая небытие. Да, вера в Бога прекрасная штука! Я верю в небытие, оно должно быть, чтобы все было правильно, должно быть что-то правильное. Хоть что-то в этом мире. Хоть как-то должны же мы сообщаться, я и он, посредством чего-то, того мира, который один и для него и для меня. Иначе ни я его, ни он меня не можем чувствовать, и вообще, все бессмысленно. От таких мыслей успокаиваюсь. Все приобретает смысл, если есть небытие, все равны. Не знаю, опьянею сейчас, наверное, очень сильно и жутко, без небытия неизвестно, умер ты уже, завтра, проснувшись утром, или еще нет. Это кошмарная мысль. Я слишком верю в Бога. Не зная, проснулся, нет или уже умер. С небытием ясно – если проснулся, то все еще жив. И находишься в этом мире, как и все люди. Не жить невозможно без небытия, не любить, не смотреть на мосты дорог, без смысла все будет, если нет его, небытия. Как гора с плеч, упал Бог с меня. Его нет и не должно быть. Не могу же я не знать, что все мы живем в одном мире, в разное время, другие, третьи уже померли и их нет, но город остался и улицы остались, по которым мы ходили. И не можем мы быть, уже поэтому, не равны. Без всякого воскрешения. Небытие не зависит от меня. О! Эта мысль успокаивает, как никакая другая. "От любви в большой горящей бане". Да может это вообще единственно искренняя вера, возможная для человека, искренняя, т.к. для него она ничего не предусматривает, никаких личных выгод. Никакой борьбы за плоть, кровь и вечную жизнь. Говорю, что даже любить, не то, что жить, любить невозможно без веры в небытие. Бог с ума людей сводит, верой в Него, зацикливает на самом себе, лишая любви. Вот такой город высвечивается сквозь листы. Мосты. Листы-мосты. Нет никакого смысла жить, если нет небытия. Потому что любить невозможно. Просто хочется уснуть от этого кошмара, в котором мое отражение в каждом окне; в окне сторожки, черном окне машины за дверью, из двери выглядывает. Хочется уснуть, не жить, а уснуть от этого кошмара с верой в Бога. Самое главное, что небытие не зависит от Бога, т.к. Его нет. И даже водка от этих мыслей действует отрезвляюще, успокаивающе, т.е. как отдохновение. Сейчас смотрел душ, трубы, на которых я вешался прошлое дежурство в душе, не повесился - лампы там слишком гудят. Все направлено против Бога, т е. небытие признается этим. И жизнь получает хоть какой-то, хоть относительный смысл. Все как реальность кошмара, кончающегося ничем. Иначе нельзя жить, говорю, что все мерзостные типы верили в Бога. Должен быть конец, не зависящий ни от кого, даже от Бога. Я сам был некоторое время верующим, пока не понял все безумие этой веры, лишающей человека жизни и прав, т.е. она и он, как по вере, или она и он, как живые люди и, конечно, предпочтение живым, будь те хоть трижды святые… Не знаю, кто напечатает, я уже написал) мою книгу, возможно ли это? Да вся человеческая сущность сопротивляется против веры в Бога: что Он есть, а меня нет. Мозг этого не выдерживает. То, что я есть, а мира нет. Т.е. не было ни его, ни ее не было, никого, только я, со своей бессмертной верой в Спасение. Зачем и кого спасать? Главное, зачем это надо, безумие это, безумие. И ламп слишком много дневных в той комнате, раздевалке, перед душем. Без веры в небытие умереть невозможно, но это ерунда, главное – жить нельзя. Я против сумасшедших. На фиг надо это идиотство было мне? Думаю, его нет, но есть бессмертный мир, т. е. смертный. И от этой мысли ликую, что я, как и он живу, люблю, имею право любить и жить и умереть в небытие. Что мне теперь не надо гоняться за подарками, для кого бы они ни были предназначены. Что же это такое есть: «непрерывный суицид»? Суицид должен быть единственным, он же и последним. Все теряет смысл; и надпись «HELP!» на стене давно уже потеряла смысл, все теряет смысл, и маска над ней, если нет времени, если нет небытия. И все-таки, довести ее на фоне всего этого до логического конца, вот тогда было бы страшно, на фоне всего этого. И та, и другая истина существуют, одна не зависит от Бога, от человека, потому что есть Бог, другая, потому что его нет. Сейчас выпью стакан, и он очистит мои мозги. «Курение сокращает жизнь человека». Человека? Они, как люди если небытие, и как силы при Боге, конечно же, предпочитаю людей, нежели как каким-то бойцам. Я – атеист, так надо назвать книгу. Что я бегал и носился с этой идиотской верой, что человек, лишь сие, лишь боец и только поэтому имеет ценность. Конечно же, предпочитаю людей некому мифу, люди хоть являются людьми в реальности. Это что же за мясорубка такая, Молот Небес? Я испытал до конца эту веру и более не считаю себя верующим. Я должен знать, что завтра проснусь в этом мире, а не в том, в этом мире, в котором жил он, либо вообще не проснусь, как он. Если водка ядовитая. Не нужно было выдумывать Бога. Жизнь одна и никакой вечной жизни там не должно быть. Иначе нет смысла в капающей воде потолком, за дверью и каплями за окном, в окне, на подоконнике. Вечная жизнь – это то, что лишает смысла всякое бытие. Горел завод в окнах. Такие же капли в воздухе, везде, как сейчас. Срываются капли о подоконник. Иначе быть не может. Мир один и после него покой. Никакой встречи не будет. Нигде. Я не хочу верить в то, что после смерти есть жизнь, все обессмысливается, обесценивается. Не могу не любить. Потому что не могу не любить. Бог враг человека. Человек хочет быть сам по себе. Бог призывает к войне. Навязывает войну. Создал человека и заставляет его воевать, несмотря на то, что человек не хочет воевать, а хочет, чтобы не было Бога. И тот созданное оставил в покое, человека, который и без него обойдется, без Бога и дьявола, не нужны они ни на грамм, без них лучше, без них правильнее, без них есть только люди и смерть. Поэтому Бог является врагом. Верую, что его нет, и никогда не было. Ищите и не найдете на ваше счастье. Но оно, небытие, есть. И никаких снов после не будет. Зато теперь черный – успокаивающий, а белый не нужен. Черный - даже чуть-чуть успокаивает, а белый - не нужный вообще, от него глаза неистово режет. Оно , небытие, не зависит от нас и от наших мыслей, это самое главное, без веры в это не знаю, как жить. Это истина, небытие, нет Бога. Я с ума сойду! Ведь тебя нет. Столько времени прошло! Господи! Полосы по дивану с потолка. "Да разве жаль!" Они все капают и льются, полосы по дивану, по столу капают. Да, после ничего не будет. Не надо было выдумывать Бога, его нет. Есть смерть, и смерть означает ничего. Ничего от этих рож в магазине оценивающих. Ничего означает пустоту, нет. Конец всему и всем, независимо, хочет он или нет. Обломилась ваша вечная жизнь. Нет Бога.

Все улицы, все дома бездонной черной ямой, его нет. Я иду по улице, освещенной фонарями дороге, иду, освещенный фонарями, а его нет. Заглядываю в окно освещенных людей, а его нет, все бездонной черной ямой, иду мимо остановки, а его нет, училище военное, там люди, в окнах дневной свет, фонари за забором плац освещают, а его нет. Где он? В бездонной черной яме, а они выходят из этого училища к толпящимся на остановке и у входа особам, а я иду, все преступления совершаются под белыми фонарями, дневной свет, потому что я иду по улице, освещенной ими, все дома, люди в них сегодня видны насквозь. Все происходит под белыми фонарями, потому что я иду, я жив и эти курсанты, с ними говорящие люди на остановке и кучками по дороге, под лампами. Такое состояние по ночам, когда темно; училище, курсанты, фонари без свечек, выходят и идут и все умрут, фонари без свечек. Страх, что жизнь проходит под белыми лампами, что люди имеют смысл  и цели только здесь, что все умрут и что с этим ничего не поделать, что можно все. Страх, что у всех есть, куда идти, страх одиночества, одинокого, страх, что все позволено, страх изнасилованной под белыми лампами, фонарями, что все можно, что все умрут и ничего не меняется, страх на остановке, освещенной площадке, что это один. Что ничего не меняется и есть только сейчас, реальность. Последний мистический страх, что позволено все и всегда было позволено. Страх одинокого, вне логики. Страх, что все это знают и страх, что они это видят, и страх, что это ад, единственная реальность, страх; что это и есть то самое, что так было всегда, есть всегда и сейчас горят черные лампы и черная пустая яма на его месте. Последнее время на кухне до двух ночи смотрел сквозь окно на пустую улицу, понимал, что может пойти человек, пройти, понимал, что нет окна, ничего нет, кроме белой улицы, ночи, окна, стекла, улицы, понимал, что нет никаких преград, никакого страха человека, если появится здесь, в пустоте, и ничего нет нигде, такая же площадка и ничего нигде нет, ничего не разделит. И так несколько раз смотрел из окна, без света, что кто-нибудь пройдет по улице, темно, белое все от фонаря, серое сквозь окно. Ничего не разделит, ничего не помешает, светом от фонаря, неподвижный всю ночь, все тени от всех неподвижных предметов на плоскости, и есть только такая же плоскость, и кто-нибудь неподвижно, из ночи в ночь. Когда стоял у здания в окнах. Под зданием. Под окнами. В каждом окне, горящем белом окне. Постройка. Под самыми окнами один здесь. «И земля смердила до самых звезд». «Рожайте больше». Смотрел на далекие окна-звездочки. Стоял и смотрел на эти окна, на это здание в белых лампах, а вдалеке далекие окна звенели недоступные, ненужные окна звенели, ненужные окна. Его уже нет, в близких горит белый свет, «земля смердит до самых звезд». Нет снега, сквозь мороз, на котором снег, до самых звезд. Был пьян и смотрел на это здание, на эти окна, один, здесь. Пожалуй, и все события.

Лампады окон всеобщего прощения, всепрощения, общего прощения, далекие окна всепрощающей любви, далекие окна.

Параллельность мира, страх параллельности мира, параллельность окон, параллельных ледяных комнат, леденцовых ламп, двойное дно, двойная бездна, окном наружу, нечеловеческой свободы страх. Того, что все должно быть по-другому, тому, что здесь могло быть. И предстоит быть сейчас. Скрежет зубов, больше времени не будет. В этой комнате моего самоубийства, страх абсолютной свободы. Все могло быть иначе, в этих комнатах, стенах. Выпил, от трети стакана водки рождается сознание в муках и спазмах, в мышах головного мозга. Существуют лишь параллельные пути, от того и холоднеют ноги. И пол в белых лампах, и стены в белых лампах, и потолок в белых лампах, надо же как-то заканчивать то, что начал сам, и пол и стол. Идите все своей дорогой, идите все своими дорогами, ибо у каждого своя дорога, ибо нет дороги, не бывает дороги для всех. А мне надо вешаться. А меня надо вешать. В этих лампах, самому или с чьей-то легкой руки, с чьей-то помощью. Вешать меня в этих белых стенах, в этих белых пол и потолок. Мне надо вешаться. Меня надо вешать. Меня надо вешать, как это смешно, не сейчас. Что-то еще не сделано, знаменательное. Только непонятно, что. «Каждому валенку свой фасон». Могло быть все и без него. Где бы достать такие таблетки, что выпиваешь и спишь, засыпаешь на фиг, здесь же, на диване, засыпаешь тихо, мирно, без вопросов, без забот. Я стою за то, что они существуют.