Кукушка

Всему свое время               
 
         
               
 День 1

Сегодня я проснулся в 9,00. Это очень поздно. Обычно я просыпаюсь в 6,00 или в 7,00, потому что не люблю долго спать. Еще в 6,00 начинается моя любимая передача по телевизору. Без нее, как без завтрака, трудно начать день.
Сегодня мне не идти на работу. Но, почему-то очень хотелось в туалет с утра. Я не хожу в туалет с утра (только по-маленькому), а тут такое происшествие. То есть, не хожу, когда не иду на работу, а когда иду на работу, то хожу. Это от волнения, как говорит мой врач. Так вот... сегодня все было по другому: когда я встал, внизу живота случился легкий спазм; точно шелест осенней травы; как будто кто-то тихо прошептал: "Ой, извини дорогой, но не хочешь ли чтобы я вышла наружу?". Я посмеялся и ответил: "Но ты не должна сейчас выходить милая, ведь ты выходишь только после обеда". "Эхе, - громче ответил голос. – А я хочу сейчас. Тем более что я не такая как раньше. Раньше что? Продолговатый коричневый кусочек похожий на колбаску... А теперь я жидкая, как холодный кисель, и мое сакральное эго начинает буянить гораздо раньше. Немедленно открывай дверь и выпускай меня наружу!" – "Милая, потерпи немного – я не могу это сделать до обеда" - "Так считай, что ты уже обожрался. Ха-ха-ха".
Все было так странно... Уборная... эта маленькая комнатка с небольшим окном, облепленная кафелем... это необходимое помещение... эта забавная девочка выдерживала страшные звуки. Мне не хотелось беспокоить ее прохладный уют, ее тишину. Тишина уборной – просто поэзия. Но это были не просто звуки, а звуки разрывающегося грома. Я давно не помню, чтобы я издавал такие звуки в уборной. Только на новый год, когда объелся салатом оливье. Ох, этот салат оливье! Но я вчера не ел оливье. Вчера… да я отчетливо помню. Вчера была картошка. Милая картошка с котлеткой. Был хлеб, компот. Еще было яйцо на завтрак. А может это от яйца? Ох, уж эти магазинные яйца. Да и желток в нем был какой-то не такой. Вот мой кот не ест желтка и правильно делает.
Я долго сидел на унитазе. На миг я даже забылся. Мне представилась поляна. Милая поляна на облаке. Я сижу на этой поляне и нюхаю цветы. Еще я подумал о человечестве. Дико. Я только в юности думал о человечестве, да и только когда писал сочинение на тему сюжета романа "Война и мир". Война… прямая параллель. Ведь я тоже бился. И моя война была не менее страшна. Была бы еще и вонючей, но у меня хороший освежитель. Пришлось даже два раза пшикнуть.
После этого мне стало стыдно. Я не помню, сколько времени я пробыл в уборной, но кишечник со своей проблемой не отпускали меня примерно около часа. Возмутительный тоталитаризм. Но что я мог сделать? Только подумать, что мог бы сейчас быть со всеми: стоять в киоске за газетой, ехать в душной маршрутке, кормить собак в переулке, кататься на коньках...
Где-то около двенадцати, я вышел, принял душ, почистил зубы, побрился, и стал готовить себе есть. От еды воротило, но прямой родственник кишечника, желудок, не имел с моими мыслями ничего общего. Я решил сделать себе поздний завтрак. Это было наиболее логичным продолжением дня, потому что знатный обед, который я запланировал, я бы не выдержал. Немного обидно. Тунец уже был готов.  Да, я тысячу раз благодарен желудку, что он есть. Чтобы без него я делал? Уж точно не говорил. Но сегодня, в этот чокнутый день, все как будто взбесились! А что я им сделал? "О, мистер, вы не хотите принять от меня немного этого яйца и картошки", - спросил желудок у кишечника. "Извольте, сэр, но я не ручаюсь за последствия". "Прошу не беспокоиться – моя юридическая контора уладит все возможные инсинуации" - "Покорно благодарю".
На еду ушло еще где-то около часа. В 13,00 я, наконец, был свободен. Я чувствовал себя опять полезным членом общества. Теперь можно было прогуляться по парку или сходить за газетой в киоск. Я всегда покупаю одну газету – вошло в привычку. Я ее почти никогда не читаю – но иногда интересно. Про Жанну Фриске, Ксению Собчак. Там в основном про них пишут. И про президента. Но про Фриске все же интереснее. Про президента больно скучно. Вот окажись он скажем геем, тогда да. Президент-гей - это звучит гордо. Но это из ряда фантастики. Даже если наш президент действительно гей, то это вряд ли будет сейчас известно. Велика возможность утки. Правда, про Фриске тоже не всегда интересно. Ну не может женщина выйти замуж – кого это волнует?! У нас вон Владимир Сергеев из шестого подъезда жену топором разрубил, на лбу "Все зря" написал и повесился. Говорят, что он ее с любовником застукал, но неизвестно. Вот это интересно! Но будь Сергеева жена Жанной Фриске, тогда Владимир стал бы героем. Просто шекспировской драмы: "Ты красива – ты не хочешь быть со мной – так не доставайся ты не кому". А слово "Все зря" можно было бы трактовать как обращение к мужскому населению страны. Но Владимира только по местному телевидению показали и все. Хороший человек был.
На улице было тепло. Январские морозы уже спали. Было многолюдно. Я не привык быть в толпе, но деваться некуда – сам виноват. Задержался. А, может, многие тоже задерживаются... Я же не знаю про прохожих ничего. Разве я могу подойти к какому нибудь человеку и спросить: "А сколько вы сегодня какали сэр? И как все прошло?". Он подумает, что я сошел с ума и будет прав. Разительный контраст. Все встречаются и: "Здравствуйте", "Как ваше здоровье?", а тут такое... Уборная! Большинство о ней, как и о смерти, предпочитают не вспоминать. А кто знает? Может, смерть это и есть унитаз, а все мы просто барахтаемся, где-то на уровне сливного бочка, и молимся, чтобы нас не сдернуло в сточную трубу.
Падал снег. Мысли были неспокойные и нехарактерные. Пришло даже желание выпить. Но я его остановил. Я вообще не пью. Зато в газете была все та же стабильность. С первых станиц мне улыбалась очередная знаменитость, а со второй суровел президент. Я даже порадовался – хоть что-то на этой земле остается неизменным. Читать это все не хотелось. Потому что, по сути, читать было нечего. Наша печатная пресса уже давно делает то, что все от нее ждут. Конвейер. Если одно звено пропадет, то перестанет действовать механизм. Раньше меня это немного раздражало. А теперь даже нравится. Просто день сегодня нехарактерный. Это как проснуться в полдень и увидеть ночь.
Я немного пролистал страницы и пошел по направлению к лавочкам, засунув газету под мышку. Вокруг бегали парочки с детьми. Мне часто задавали вопрос: "Почему мне тридцать пять, а я еще не женат?". Но как я могу им ответить. Почему? Разве я это знаю? Я хочу жениться. Я еще в двадцать лет хотел жениться. В двадцать почти всех моих однокурсников затянуло это. Все женились. Были такие гордые: они уже женатые, у них есть жены, квартиры… А когда лет через десять они поняли, что такое семейная жизнь… Все это молодость. Я тоже чуть в двадцать лет не женился. Мама отговорила – спасибо ей за это.
В двадцать лет все всегда орут о новых проектах, о изобретениях, которые перевернут мир… Но мир, в сущности, не меняется – он украшается. И те, кто орут, что поставят мир на уши, станут такими же папашами, обрастут женами и детьми и отрастят пузо. Так было и так будет.
Я зачерпнул горсть снега и умылся. Нет, все сегодня как-то не так. Что-то не то все, не то. В институте, где я учился, все часто спорили о будущем. Я никогда не участвовал в этих дискуссиях, спорах. И не потому, что я не люблю перемены. Перемены составная часть стабильности. Я просто не умею спорить, не могу убеждать. Однажды это превратилось в тенденцию. Да, я тихий незаметный человек. Я только тень, проходящая мимо без следа. Меня никогда не замечали, не слушали, что я говорил. Все: девушки, учителя, друзья. Я был чем-то вроде дополнения. Нет меня – хорошо, есть – тоже не плохо. Но я не обижался на них. Я действительно маленький человек. Обычный. Как все.
                ***
 Из каких откровений состоит ложь? Я понял это ровно в 15,00, придя с прогулки. Мой ботинок долго не развязывался, а потом, вдруг, сразу развязался. А зашел в зал, сел. Я долго смотрел в окно на машины. Никак не мог собраться. Но, с чем я должен был собираться, я не понял. Я повернул свою голову и посмотрел на люстру и на шкаф. На полке шкафа стояли книги. О, эти писатели. В их книгах каждый герой сокровище. Наверно, по этому они все мертвы. Герой ведь это мысли. Он в них впутан, как нерв. А как можно понять и осмыслить мысли человека? Сначала человек думает о том, куда бы ему пойти, потом о женщине, потом о своем пробитом яичке, а потом о боге, чтобы завершить коллапс. Мысли – это неконтролируемый ад. Они буквально нагромождаются друг на друга, ничего не знача вместе. Вот и на меня нагромоздились сегодня. И каждая вторая из них – ложь.
От всего этого я еще просидел час. Захотелось поспать. И убить себя… паяльником например. Размажжить живот. "Если кто нибудь найдет меня, то пусть не будет против, если я скажу, что никто не думает о самоубийстве спустя минуту, благодаря которой оно не произошло". Все сегодня как то стихийно. Не люблю я стихии. Я один раз ее застал в Черном море. Мне на всю жизнь хватило.
В 16,00 я включил телевизор. Я мало понимаю, что происходит в телевизоре – это тоже дело привычки. К тому же меня сегодня окутывает что-то зловещее. Я уж думаю, не трансвестит ли я? А что? Вполне может быть. Только очки убрать и живот подтянуть. В телевизоре привычно суровел президент. Зачем вообще существуют другие программы? Можно показывать только президента! Правда, нация этого не переживет.
В 16,30 я выключил телевизор. Подумалось о пойманной кем-то корове, которая дает молоко. Я всегда боялся коров. И радовался, что у людей нет такого вымени. Корова. Морковка. Телевизор. Холодильник. Телевизор… телевизор тоже корова. Он дает молоко. Хорошее, если пока никто сильно не отравился. Хотя подозреваю, что разбавленное водой.
Я прошелся по квартире. Мое нажитое имущество смотрело на меня сиротело. Что это? Стол, комод. "Что стоишь ты здесь комод?" "Это я ли поставил тебя сюда?" "Или тебя, ваза". Я встал на стул. Хотелось произнести плакатную речь. Типа: "Граждане, проснитесь! Сегодня мы встречаем день труда и повиновения! Ровно в 12,00 в парке им.Горького вас ждет феерический концерт, а в 22,00 фейерверк!" Я встал на стул и слез обратно. Стул скрипнул – пол скрипнул.
У меня плохой пол. В этом доме он у всех плохой. На нем даже толком ничего не стоит. На меня дважды чуть не упал шкаф. Очевидно, я так и умру. А в некрологе будет написано: "Смешное нечто умерло придавленное деревянным другом, наспех сбитым гастарбайтерами". Я не помню, ощущал ли я себя человеком? Наверное, если только человеком придавленным шкафом. А как можно понять, что ты человек? По окружающим тебя. А сейчас со мной никого нет. Даже очки запотели.
Я потерял зрение давно. И учился вроде бы средне, а зрение все равно потерял. Судьба.
Меня не били в школе и дома. У меня были и есть хорошие родители. Я о них вспомнил ровно в 17,15 по московскому времени. Они, очевидно, этого не почувствовали. Ну и хорошо. Звонить им не буду – забеспокоятся. В 17,25 опять завопил желудок. Пришлось идти разогревать себе еду. Она у меня была – пряталась в холодильнике. У меня был макарон, мясо, немного рыбы… Я поставил плиту на сковороду и зажег огонь. Масло затрещало. Великолепный треск. Я вывалил все, что было, и стал ждать. До 17,45.
Вообще все что происходит – происходит буднично. На нее все нанизывается, как на шампур. Мне именно не нравились такие люди – люди, которые хотели будничности приписать такое мелкое место, что по сравнению с их особой наполненностью дня творчеством, вдохновением, оно не стоит и копейки. А я вот всегда стоял за будничность и за простоту. Мне кажется именно между уборкой, стиркой и ходьбой за газетой носится что-то великое. Грустное, но великое.
Почему-то это никогда не вязалось. Великий всегда должен жить особой, скрытой от людских глаз высокодуховной жизнью, ибо занятие и царство его не от мира сего. А мое - от мира сего. Я вообще думаю, что особой жизнью живет каждый человек. В этом его прелесть. А не в памятниках.
Рыба оказалось жесткой. Каждый раз во рту застревала кость. Никогда не понимал любителей рыбы, которую продают в магазинах. Я ее купил потому, что больше ничего не было. Одна кость застряла так глубоко, что я почти что подавился. С 17,50 до 17,58 проклинал рыбу и все что с ней связано. В 18,00 приступил к мясу. Я люблю мясо, а оно любит меня. Мы с ним одно целое. С этим коричневым кусочком аппетитно пахнущим. "О мясо, да осветит священный огонь твои чресла!"
В 18,30 лежал. Смотрел на потолок. На дыры в нем. Обвалившуюся штукатурку. На лампу. На пыль. Определенно я тоже там есть – трещина на изгибе. Точно я. Она и похожа на меня. В молодости. Когда линзы на очках были поменьше.
Все воспевают священные тексты и глубокие истины, а я когда нибудь воспою пыль. Пыль между трещинок на потолке. Сделаю это какими нибудь другими словами, непонятными другим. Словами, в которых, кажется, нет смысла, которые ничего не значат сами по себе. Это точно будет пыль, про которую никто никогда ничего не поймет. И в этом будет самый великий смысл.
В 19,01 уже было темно. Я зажег свет в квартире и зашел в спальню - увидел, что совсем не заправил постель. Я чуть не упал от удивления. Не припомню в моей жизни еще такого случая, когда я не заправлял постель. Одеяло лежало откинутое к окну, подушка перекосилась - на этой постели точно спал кто-то другой, я такого шороха не мог навести.
В 19,05 я вспомнил, что совсем не поливал цветы. Они уже почти завяли и смотрели на меня укоризненно. Опять виноват.
С 19,25 до 20,05 помыл всю посуду, помыл пол, почистил обувь, прибил полку и разбудил кота. Кот у меня такой… любит спать. Так что, если его не разбудишь, то он совсем забудет поесть. Я его разбудил, чтобы покормить.
В 21,00 опять схватил молоток. Зачем я его схватил, не знаю. Есть такие движения в нашей жизни. Хочешь залезть в холодильник, а хватаешь молоток. Какая связь между холодильником и молотком? Наверное, и один и второй это предмет. В 21,03 включил проигрыватель. Играла группа Portishead.
В 22,00 уснул.
               
 День 2

Я проснулся в 6,00. Я поставил будильник пораньше, чтобы не проспать. Было еще темно. Я пошел на кухню, чтобы заварить себе кофе. В 6,05 старался не думать о вчерашнем. Но вчерашний день все равно стоял в голове. Кофе приятно булькал. Черный. В 6,07, с кружкой в руке, я стал бесцельно ходить по квартире. Еще раз проверил ботинки. Посмотрел на часы – 6,10. Пошел в ванную и встал под душ. Вода не расслабляла, а лилась какой-то коричневой жижей. Я посмотрел на себя в зеркало – увидел желтый кафель и понял, что пора бы помыть ванную комнату. Загадал себе это сделать после работы.
Почему то не хотелось в туалет. Даже по-маленькому. Это сильно беспокоило. Если не хочется сейчас, то обязательно захочется в автобусе. А ехать на работу мне далеко. И опаздывать никак нельзя. Я казался себе чем-то расстроенным. Но на сегодня были запланированы планы. В 18,00 должна позвонить Галя, в 18,30 мы должны идти с ее приятелями в кафе. Я был последний раз в кафе еще, будучи студентом. Потом как-то не хотелось.
В 6,30 все закончил, но выходить было рано. Можно было сходить за газетой, хотя киоски не работали. Можно было просто купить газету в неработающем киоске. Можно было просто постоять. Главное - надо было что-то делать.
В 6,35 я уже ехал в лифте. Лифт ехал очень медленно и скрипел.  Скрипел больше чем раньше. Как бы не застрял. Не люблю лифты. В нашем всегда пахнет плохо.
Когда я вышел на улицу то понял, что оделся очень холодно. На улице стоял сильный мороз. О том, чтобы возвращаться домой речи не было: если вернусь, то точно, что нибудь случится. Прохожих было мало, газетный киоск не работал. Я встал у киоска и постучал несколько раз в окошко – никого. И тут я понял, что не взял газету, которую купил вчера. Как непривычно теперь будет ехать в душной маршрутке без газеты. В 6,45 клял себя за этот промах.
Я стал замечать, что я стал какой-то рассеянный... Раньше такого не было.
Я немного прошелся по улице; посмотрел на встающее солнце; на мусор в сквере; пошел на остановку. Автобус должен был ехать в 6,55 по московскому времени. Иногда опаздывал.
В 7,00 ехал в автобусе №33. Автобус №33 был как всегда полон народу. За окном чернели дома и парк. После третьей остановки мне сразу захотелось в туалет. Как это бывает: сильно и неопровержимо. С 7,05 до 7,10 терпел. Моим попутчиком был огромный мужчина с гусарскими усами, в пальто и шапке. Очевидно, казак. Либо человек, который пытается выдать себя за казака. От него пахло медом и тем особым запахом деревни, что сложно передать – в нем слишком много ингредиентов. Пока ехал, он что-то бурчал себе под нос и даже пару раз хотел со мной вступить в беседу. Он изъяснялся с украинским акцентом. Я на его вопросы не отвечал.
В 7,25 не выдержал и сбежал не на своей остановке. Очень хотелось в туалет, просто нет сил, как хотелось. Я знал, что на этой остановке где-то есть заброшенный переход, где можно сделать "это". До 7,28 искал этот переход. В 7,29 нашел. Переход был почти засыпан, но по запаху туалетом он служил уже давно. Интересно, как живется людям из соседних домов? Очевидно, знаю: "Мы сотни раз ходили жаловаться чиновникам, которые непосредственно должны засыпать это дело, но нас постоянно куда-то отсылали". История стара как мир. Но, как это не прискорбно звучит, сейчас я даже был благодарен этим чиновникам, что не засыпали переход. Куда бы я тогда пошел со своей проблемой? на улице сел?
В с 7,30 я должен был быть на работе. У нас в 7,35 планерка. Долго думал: почему в 7,35, а не в 7,30? Непонятно. Но в 7,35 я был занят всем чем угодно, но не сидел на планерке. Вот сослуживцы удивятся: никогда не опаздывал, а теперь прибегу запыхавшийся и потный.
В 7,40 я только шагал по направлению к конторке. Милое место наша конторка. Народ дружелюбный. Начальник хороший. На работе не устаешь: одни бумажки, бумажки, бумажки. "Извольте, граждане, предъявить декларацию о доходах!" "А где, милочек, ваш квартальный план!" "Но у вас работает столько человек, а официально зарегистрировано сколько? Нехорошо".
В 7,45 захожу в помещение. На меня смотрят ничуть не укоризненно – удивленно. Хотя я не вижу, как на меня смотрят – я чувствую это. У самого меня глаза опущены в пол. "Но вы… вы же опоздали", - говорит мне вахтерша Лида. "И пропустили планерку", - подпевает ей секретарша Зоя. "Как такое может быть?" – хотят сказать они, но не говорят. Очевидно, из вежливости. Да я и не обижаюсь. Ну опоздал – с кем не бывает? Я что такой особенный? И не могу немного понежиться с какой нибудь  baby часок другой в постели?!
Хотя вру. Сам себе вру. Никакой у меня miss, baby, крошки, сучки, не было. Я опоздал по другой причине. И эта Причина наиболее всего подходит ко мне. Надо отдать должное этой Причине. Что она выбрала именно того, кто ей нужен.
В 7,50 сижу за своим столом. Кучу бумаг надо проверить, заложить, задукоментировать, задекларировать, просканировать и порвать.  В 7,51 заходит начальник. "Вы опоздали?". Скорее не вопрос, а полу-удивление полу-уточнение. "Да". - "Но, почему же? Мы уж думали, что с вами что нибудь случилось". - "Да что со мной может случиться? – просто автобус поломался и все". "Да, действительно, – смеются его глупые глаза и черный пиджак – Что с вами может случиться?". Конечно, со мной ничего не может случиться. Со мной вообще никогда ничего не случается. А сегодня съели – случилось. Я опоздал, потому что у меня был понос. И он вылез из меня не где нибудь, а в заброшенном переходе. "С вами все нормально? – начальник не уходит". – "Да, сегодня все просто замечательно". – "Автобусный парк в нашем городе давно надо менять, давно…" - слышится из коридора его уходящий говор.
Кто бы говорил. Сам-то помнишь, когда последний раз в автобус-то садился? Автобусный парк менять... Я бы его тоже поменял, если бы ездил на Лексусе! Почему бы и не поменять этот чертов автобусный парк! Вот взять и все переделать: каждый винтик, шурупчик, болтик, седло, руль! Не закупать в Германии б/у, а своими ручками, ручками! А потом народ поедет и скажет: "Да, не зря мы налоги платим".
В 9,00 выхожу на балкон. Свежий ветер приятно освежает. Наш грозный и неуютный город лежит у моих ног. Открывается дверь и заходит Зоя. Следит что ли? Опять это "С вами все нормально?". Чуть ли не в крайнем возбуждении отвечаю: "Да". – "А вам кофе не принести?". Что?! Кофе?! Кому?! Мне?! Червячку, утопающему под горой бумаг?! ничтожной пыли?! трещинке на стене?! Нет, моя хорошая Зоя, не стоит. "Спасибо, я уже сегодня пил". – "Кофе бодрит, а то вы сегодня какой-то бледный".
Ну ничего себе... Надо пойти посмотреть в зеркало! А, может, я действительно уже труп?! А я даже как-то и не заметил..! Интересно, когда человек умирает, он замечает, что он умирает? Живет себе: ходит на работу, к друзьям, занимается какими-то обычными простыми вещами, а потом вдруг бах, и среди этих простых вещей происходит что-то совершенно неописуемое, неосязаемое, высшее. И грозный голос сверху: "Ты умер, брат". – "Но… но я хотел пойти в киоск за пивом". – "Поздно, ты умер!" – "Но… но давайте я и на вас куплю – вместе а?" - "Я не пью – гори в аду!"
 В 11,15 все улеглось. Только в 11,15 я смог приступить к своей основной работе. Что было до 11,15 рассказать не могу. Как это объяснить? Со мной что-то происходило. Я был слегка нервный. Так иногда бывает – люди нервничают, вот и я немного понервничал. Просто так – без повода. Точнее, может повод и был, но он какой-то накопленный, не сегодняшний, повод опыта вообще. Человек ел все время правой рукой, а потому стал левой. Ты у него спрашиваешь: "Ты чего?" - "Да я и этой и этой могу". Он же про себя тебе все не расскажет. Он, может, вообще себя все до конца не знает. А ты куда лезешь?
В 13,00 у нас обед. Но я не пошел на обед. Есть мне хотелось, но я решил просто не идти на обед. Я так пожелал. Почему я должен идти есть, когда все идут?! Пойду, сяду на унитаз и буду есть свой макарон быстрого приготовления. Прямо в уборной! Туда ведь тоже люди приходят без радости – по нужде! Какая разница?! И макарон буду есть – я его люблю. Он вкусный.
Я зашел в уборную, и мне стало смешно. Прямо как мальчишка. "Очнись, приятель - тебе уже тридцать пять, а ведешь себя как подросток. Я не как все. Ты еще скажи, что ты особенный".
В 13,15 я уже ел со всеми в столовой. Нервы расслабились и перестали сжимать грудь (на нее плавно опускалась тихая радость.) Да, такого нервного дня в моей жизни не было давно. Самое главное, что в принципе ничего и не произошло, а впечатление такое, будто побывал на войне. Не самое плохое впечатление.
 Зоя села со мной рядом. Несколько раз я посмотрел в ее сторону и подумал, что она не спускает с меня взгляд – наши глаза постоянно встречались. Еще я подумал, что Зоя лучше Гали. По лицу красивее и вообще. Но у Зои есть муж. Она говорит, что он врач. И все у них хорошо. Очевидно, Зоя сегодня удивлена моим нетипичным поведением. Знала бы Зоя, как я этим своим поведением удивлен. Оно для меня сплошная неожиданность.
Когда я вышел из столовой, Зоя ждала меня в коридоре. Нет, она не показывала, что ждала меня, я это понял сам. Как в дешевом советском кино. Которое я не люблю. "Вы знаете, я тут подумала, извините конечно, но вам уже тридцать пять, а вы все один… У меня есть подруга…". Ага, все понятно. Сводничаем. Вежливо удивляюсь и вопрошаю: "А почему вы решили, что я один?". Ну и глаза, Зоя, вы бесстыдница. Хоть бы постеснялись. "Как?! Разве я не права? - так и читалось в них. - Разве вы не обычный забитый циклоп, который никогда к девушке сам не подойдет? Разве не вы жметесь и потеете десять раз прежде чем что либо сказать при встрече?". Да, я циклоп, Зоя, и мне приятно быть циклопом. Меня все устраивает в этой жизни – все. У меня есть работа, квартира. Я могу ездить на юг каждый месяц и при желании накопить на особняк. Такие как я, милая, на дороге не валяются, а я если и валяются, то их быстро поднимают.
"Ой, извините" - "Да ничего, бывает". Зоя быстро бежит к звонящему телефону. Белая бесстыдная птичка – лети к своему врачу. Надеюсь, он не стоматолог. И фразы "откройте ваш ротик для поцелуйчика" не говорит.
В 14,00 опять покрываюсь горой бумаг. Периодически вижу взгляд Зои сквозь прозрачную дверь. Насмешливый взгляд. Она, очевидно, думает, что я ей наврал. Правильно думает – наврал. Галя – это несерьезно. Сколько ей лет? – Двадцать, двадцать один? Третий курс института. Нашла себе игрушку и играется. А мне хорошо – пусть играется. Я то знаю чем все закончится. Этим всегда все заканчивается: бессловесным тихим "прости".
В 15,30 устал. Опять зашел начальник. В его взгляде было нечто настороженное. Уж не наплела ли эта Зоя чего про меня?! "Дорогой мой друг". Ничего себе начало: "друг"? "Мне кажется, вам надо отдохнуть. Цены на нефть падают – евро растет, а мы стареем. Все-таки вы незаменимый сотрудник, но думаю, вам это пойдет на пользу". Как всегда краток и категоричен: вроде бы просит, но никаких возражений не принимает.
А что? Может мне пора отдохнуть? Да, я смертельно устал. У меня болит спина, у меня радикулит, я болен. "Да, вы правы". – "Тогда вперед, на заслуженный отдых". Как на пенсию проводил. Нет, мне на пенсию еще рановато будет. А отдохнуть действительно не помешало бы. Но вот не от себя ли отдохнуть?
                ***
В 18,00 зашел в кисок за газетой. Продавец удивился, почему так поздно. Я ничего не ответил. Зато по привычке свернул к лавочкам. Все на этой земле дело привычки. Почему мужчина любит женщину? – привычка. Почему кто-то ест с утра, а кто-то нет? – привычка. Кто-то вообще не может заснуть без прогулки перед сном. И именно поэтому все мы не можем умереть. Мы понимаем, что мир, в  большинстве своем, уродлив и не справедлив. Что жизнь, по-сути, пуста. И смысла в ней ноль. Но мы живем. Почему? Привыкли. Как представишь, что ты никогда больше не увидишь день, солнце, деревья, эти лавочки, этих мамаш с детьми; что ты никогда не пройдешься под дождем, не почувствуешь хлопья снега на своих плечах – тебе становится страшно грустно и жутко. Как такое может быть? За годы ты так привык к этому миру, что он стал тебе домом. Пускай дымящим, лоснящимся, коптящимся… Но твоим, родным, единственным…
В 18,55 пришел домой и понял, что Галя не звонила. Как ни странно, слышать, или осознавать это было даже приятно. Наши с ней отношения – это несуразность. Тогда к чему их продолжать. Тем более, что если бы она даже и позвонила, я что нибудь наплел бы и отказался. Не хотел я больше куда нибудь ехать: завтра мне не на работу, я теперь на заслуженном отдыхе. Вот так.
В 19,00 захотел есть. Я не поддался этому чувству. У меня выродилось огромное отвращение ко всему съестному. Я пошел и опять лег. Посмотрел на потолок. На трещинку. На пыль. На горшок с цветком. По-моему, пыли на потолке прибавилось. Да и трещинка, определенно стало больше. Значит, во мне что-то надломилось? Да. Я чувствую надлом. Можно пойти в очередной раз почистить ботинки, вымыть пол, кафель. Это верный способ. Кажется, еще на потолке паутинка появилась. Паутинка без паучка. Паучок сдох, а паутинка осталась – видимый след его существования на этой земле.
В 19,20 я подумал, что я, наверно, единственный заметил этот след существования паука на этой земле, в этом мире, в этой вселенной, в этом городе и в этой квартире.
В 19,30 желудок так завыл, что я совсем обессиленный поплелся на кухню готовить себе еду. В магазин я не ходил, так что продукты в моем холодильнике остались прежними. Так лежала рыба, мясо и картошка. Я положил рыбу на сковородку и стал ее подогревать. Рыба плескалась и трещала; норовила попасть мне в глаз. Я поставил будильник до 19,40 и пошел… просто пошел. Бесцельно и ненужно бродить по квартире. Отбивать у жизни свое законное время: 19,36; 19,37;19,38;19,39;19,40.
В 19,40 рыба превратилась в уголь. Оказывается, я слишком сильно включил газ. Никогда не любил рыбу – очевидно, рыба никогда не любила меня. Равноправие. Можно сказать "рыболюдская" демократия.
Зато мясо, кинувшись на сковородку, с удовольствием зашипело. Мясо моя жизнь. Мясо – это суша. Корова, свинья, бык, лошадь. А море я никогда и не любил. На нем так укачивает. И страшно.
В 20,00 включил телевизор. Я оказывается, сегодня весь день не включал телевизор. В телевизоре привычно суровел президент, а его любимая Россия неимоверно быстро вставала на ноги. Кто такой наш президент? Патриот, помощник инвалидам, борец против коррупции, против расизма, помазанный рукой слуги божия. Так и хочется приставить: ну и кто он после этого? Не сволочь ли?
В 20,03 закралась мысль, что в советские времена я точно бы сидел в тюрьме за эти мысли. А сейчас ничего – сижу спокойно в кресле, луплюсь в ящик. Сам не знаю, откуда у меня последнее время такая ненависть к нынешней власти. К оппозиции не меньше, но ее меньше показывает по телевизору, поэтому они в плюсе – в андеграунде, где всегда происходило все самое интересное. Если раньше… а, не об этом.
В 21,00 выключил телевизор и стал бегать по квартире в поисках кота. Как я мог сегодня его не покормить? Кто нашелся под столом, и было не понятно: спит ли он или уже сдох. Вроде бы дышал.
С 21,03 по 21,06 будил кота. В 21,07 кот, наконец, встал и поплелся к своей миске. В миске как всегда было молоко.
Я стоял и смотрел, как кот нехотя хлебает это молоко из миски. Оно ему, видимо, не нравилось, но он так привык пить молоко, что без него просто не может. Кошка и молоко. Есть в этом что-то сюрреалистическое.
В 21,30, уже сонный, включил проигрыватель. Опять заиграла группа Portishead. Надо было бы сменить диск. Загадал себе сделать это завтра.
В 22,00 уснул.

 День 3

Я проснулся в 6,00. Будильник не звенел, зато звенел внутри мой часовой механизм. Я решил подольше полежать. Мне вспомнилось, что мама как-то говорила, что я родился ровно в 6,00 по московскому времени. Меня это не совсем устраивало. Я бы сказал так: "Я вылез на этот свет ровно в 6,00 по московскому времени". Когда я родился, я и сам не знаю. То ли это существо, что смотрит на меня с фотографий – я? Не знаю. Не помню. Да и помнить не хочу. К чему это?
Я всегда вставал рано. Я не сова. Так что мое появление на свет в 6,00 сыграло свою роль. Мало кто помнит, во сколько он родился, а со мной это осталось. Кукушка вылезла – 6,00, - а вот и я. Весь в крови, сморщенный комок. Вы меня ждали, ну вот я к вам и пришел.
В 6,30 пошел в ванную комнату. Сегодня я доберусь-таки до кафеля и поменяю музыку в приемнике. С 6,31 до 6,35 быстро чистил зубы, умывался, приводил себя в порядок. Сегодня мне очень хотелось бы быть чистым. Благоухать особыми духами. Пойти в ресторан. Я ведь почти не трачу заработанные деньги, поэтому могу позволить себе сходить в ресторан. Приглашу туда Зою. Пусть ее муж-стоматолог поревнует.
До 7,00 думал, чем бы себя занять до похода за газетой (киоск открывается ровно в 8,00). Можно было сделать себе что-нибудь на обед. Или пойти встряхнуть кота. Кота жалко. Тогда можно пойти почистить кафель. На нем уже такой налет. Это, пожалуй, действительно лучшее, чем я могу заняться до 8,00. А в 8,00 откроется газетный киоск и все будет как прежде. Прямо представляется, как я подхожу к этой белой обшарпанной коробочке, на которой написано "Газета", как стучу в ее маленькое оконце – вылезает продавец и: "Вам, как всегда?" - "Да, прошу вас". – "Извольте".
Занятый этими мыслями, я достал бутылку чистящего средства и стал чистить кафель. Вблизи кафель смотрелся не таким грязным, но, отойдя на несколько шагов, можно было разглядеть огромные пятна. Пятна эти словно насмехались надо мной и над моей любовью к чистоте. А что такого плохого в том, что я люблю чистоту?
До 7,30 воевал с кафелем. Кафель не поддавался до 7,30 и после 7,30 тоже не подавался. В 7,32 я понял, что кафель просто состарился и его уже не оттереть никаким чистящим средством. В 7,33 сильно обиделся на кафель и на себя: потратил много сил, а толку ноль. Потом началось нечто неожиданное. Я задумался над данной минутой. У меня такое бывает: идешь по дороге с работы усталый, голодный; потом какая нибудь муха тебя укусит и ты смотришь на часы: 20,05. И так застынешь на дороге, задумаешься над этим временем.  Вот и мне что-то показалось не такое во времени 7,33. Никакой магии и никакого объяснения. Просто я застыл посередине своей неуютной квартирки и подождал пока это 7,33 пройдет. Хотя бы в 7,34 или  в 7,35. 7,33 прошло и я стал заниматься привычными делами.
Но что это за привычные дела? Почистил ботинки, прошелся по квартире, повалялся на диване и так дождался своего 8,00.
8,00 начало рабочего дня. У нас сейчас на работе аншлаг. Все приходят, здороваются, спрашивают как кто провел день, смотрят очередное новое платье секретарши нашего начальника и, естественно, находят его ужасно безвкусным. А мне всегда эти платья нравились. Чего такого плохого в том, что женщина может себе позволить менять платья каждый день? Она же женщина в конце концов.
В 8,01 я уже стучусь за своей газетой. Впервые за два дня я пришел за газетой вовремя и без всяких происшествий. Кисок работает – все хорошо. На меня улыбчиво (и сочувственно) смотрит продавец. – "Здравствуйте" - "Здравствуйте" - "Как всегда?" - "Да" - "Вы сегодня рановато" - "Отдыхаю".
Перекинувшись с продавцом несколькими словами, бреду по направлению к лавочкам. Лавочки, наконец, пусты. Сколько дней я ждал, что эти лавочки будут, наконец, пусты и вот они пусты. Как мало мне для счастья надо – пустые лавочки. Не Лексус, не квартиру в Алых парусах, не люкс в пятизвездочном отеле; а пустые лавочки. Воистину, каков человек, таковы и запросы у него. Да что у меня за запросы? Я что олигарх? К чему мне это все?
Как всегда лавочки вгоняют меня в особое состояние. Состояние, в котором не хочется поднимать правую руку и краем глаза пялиться на минутную и часовую стрелку, а потом подносить циферблат к уху и слушать, как он стучит: не сломался ли, не треснул... все также спокойно бежит секундная стрелка. Для меня это особое и очень ценное состояние. Можно сказать это состояние, когда я смотрю на деревья и нахожусь вне времени. Я не досягаем до него сейчас, хоть и понимаю что это не так. Но мне так думать очень приятно. Можно вдохнуть в себя воздух и сказать: "Я победил время, я его сокрушил собой!"
Я присел на лавочку. Газета висела у меня под мышкой. Не хотелось разворачивать газету и смотреть, что в ней написано. Я и без открытия могу рассказать об этом все. Опять подумалось обо всем сразу. Так лихо подумалось, что голова немного пошла кругом.
Сиротелые деревья склонялись надо мной и смотрели издали. На них сидели птицы. Я, вдруг, подумал, что никогда не сидел на этой лавочке – вид был мне не знаком. Я не видел оврага, и как снег как бы скатывается в огромную пропасть, минуя на своем пути преграды. Как журчит теплый ручей, торчат камни с мхом. Красиво торчат. Неуклюже, но красиво. По свойски. Вот морские камни – они все гладкие. Можно сказать, прилизанные. За это я их не люблю. Хотя, это тоже, наверное, красиво. А для меня «красиво» когда так: неуклюже, несуразно, с торчащими боками и проломленным низом, с огромными плешинами, но мило – так мило, что великолепно. Говорят, китайцы, когда-то, у себя в саду, выстраивали сад камней. Я понимаю их. Камни заставляют задуматься. Особенно, неровные камни.
Я встал. 10,04 жаловалось и скудно пищало. Нельзя стоять вне времени, оно рано или поздно даст о себе знать. И будет без разницы как его мерить. Времени без разницы, как его меряют: днями или часами. Оно ведь все равно идет. В 10,05 я опять заразился этой болезнью. Я как будто стал человеком-маятником, у которого в груди застыл часовой механизм. А может, я им был всегда? А теперь просто осознал это. Посмотрел на 10,05 и все. Как это сказать? Ну, примерно так: "Была в моей жизни одна из таких минут. Там их было много – очень много. Но эта называлась 10,04. Я с ней неплохо существовал ровно 60 секунд. В 10,04 я тихо плелся от лавочек, к киоску и к своему дому. В 10,04 я думал о счастливом будущем или о бродячей собаке, что пробегала мимо. Неплохо я жил в 10,04 и хотел бы еще пожить в 10,04. Но у 10,04 были другие планы. 10,04 ушло и превратилось в 10,05. И тут я понял, что что-то потерял, что что-то прошло. Так просто и не заметно".
Дома было привычно тихо. Так тихо, что жутко. Почему жутко? Ведь сколько раз я приходил домой? Миллионы! И всегда дома тихо. Я же перед уходом выключаю все электроприборы, и кот меня никогда не встречает. Но в этот раз я опять заметил нечто другое. В 10,10. А в 10,11 понял почему – я подумал о Зое. Подумал в том смысле, что ей неплохо было бы переехать ко мне. Но на сознательном уровне я это не проконтролировал, поэтому, когда я пришел домой, то подсознательно хотел застать Зою у себя дома. А не застал. Вот такой грустный вывод.
А как было бы прекрасно. Зоя, скорее всего, навела бы у меня дома порядок (хотя у меня итак порядок). Но это был бы зоин порядок, тот порядок, что любит она. Другие шторы – розовые, например. Или другой ковер в гостиной. Я бы пришел и понял, что со мной живет Зоя. Да о чем это я…
У нее же муж. Ну и что, что стоматолог – муж. Она его любит. Ласкает его по ночам.
В 11,00, убитый этими мыслями, грохнулся на диван. Как же человек может довести себя до белого каления этими мыслями. Ведь сегодня с утра я был счастлив. А теперь я уже пожил с Зоей, и Зоя ушла от меня к своему мужу стоматологу. В реальности она и не вспоминает обо мне. Как здесь с ума не сойти?
В 11,15 собрался звонить Зое и понял, что она на работе. И будет работать ровно до 16,00. Начальник раньше их точно не отпустит, так что 16,00 срок.
А если позвонить и попросить, чтобы она отправилась? Ведь если я ей нравится, то, как миленькая побежит, отпросится, а если нет, то сразу все станет ясно. И муж-стоматолог здесь не помеха.
В 11,30 ходил по квартире. Все собирался позвонить и ходил, ходил. Как секундная стрелка на часах.
11,35 разозлился и выбросил часы в угол. "Только бы не сломались", - сразу же мелькнула мысль. Нет: пуленепробиваемые, не сломаются, не должны.  А зачем я тогда их выбросил? Эх, сам не знаю. Ничего не знаю.
Не знаю во сколько. По ощущению (и боли в желудке) где-то в 12,00 - позвонил. Это стоило мне многого, но я позвонил. Набрал этот номер из 11 цифр и нажал на зелененькую кнопку мобильного телефона. "Ало", - послышался на другом конце провода взъерошенный голос.  "Зоя?" - "Да". На другом конце затихли. Я, неимоверно ругаясь про себя, тоже молчал. Зоя дышала. Или это просто был скрип телефонной сети – линейный ветер. "Я вас узнала". – "Как?" - "По голосу… Ну и кто еще может позвонить девушке и так громко молчать". Засмеялась. В телефоне опять шелест. Телефон. Живот. Нет. "Я…" - "Не трудитесь оправдываться, я знаю, зачем мужчина звонит женщине. К тому же в вашем случае". Опять смех. Насмехается что ли? "Вы имеете ввиду, что я осилил?" - "Подняли неимоверно тяжелый груз". – "Вы смеетесь". - "Вы смешной. Но это не так плохо". В голосе материнская нежность. Но не только она. И не такая. Мама говорит всегда, как с сыном, а Зоя нет. "Почему вы замолчали". – "Извините, я задумался". – "Так тут нечего и думать: где и во сколько?" - "У нижнего пруда, в 19,00". – "Хорошо… только не опаздывайте".
Ринулся в угол – 12,03. Идут ровно. Даже стекло не треснуло. Еще семь часов. Что я буду делать семь часов? Да какая разница. Она все поняла. И так сразу согласилась. А разговаривала почти как с мальчишкой.
Свидание. Глупо как-то – по студенчески у "нижнего". Это я, очевидно, прошлое вспомнил. Опять не понял, что вспомнил. Но вспомнил. У "нижнего" всегда было место свиданий. Там мы их назначали. Брали пиво и засаживались человек по семь. Теперь там многие сидят, а тогда никого не было – глушь. Теперь, кто там сидит не знает, что начинали это мы. Нам лавры.
Вот бред. Окончательно с ума схожу. Ха-ха, веду себя как мальчишь-кибальчишь. Не могу сидеть дома. Пойду, буду бродить, бродить.
                ***
В 13,00 выглянул в окно. Под моим окном голуби клевали хлеб. Говорят, сколько голубь не ест, он всегда голоден. Может быть. Но все равно приятно кормить голубей. Ненасытных белых голубей. Я высунул руку в окно и покрошил голубям еще хлеба. Если они такие ненасытные, то могут съесть и мой.
В 13,01 возненавидел себя, что опять посмотрел на часы. 13,01 звучало буквально, как приговор. Но, несмотря на то, что "звучало", часы я не выкинул. Как же я буду знать, во сколько мне идти, если выкину часы? По солнцу? Так его нет. Тучи. Белая пелена.
В 14,30 включил телевизор. Время, казалось не течет – оно просто тащится как черепаха. Наверно, я замедлил свой ход и все. Нет. Я просто последнее время много думаю о времени. И, естественно, оно тащится. Не думай я о нем, оно бы не тащилось. В телевизоре, почему то, не было президента. Как же наш телевизор без президента?! Президента в массы! Даешь президента! Народ хочет слышать голос главы государства!
В 14,31 разочарованно выключил телевизор, и поплелся готовить себе есть. Еда была прежняя, потому что, выработав привычку ходить за газетой, я не выработал привычку пройти еще прямо – до магазина. Это настолько глупо: тащится каждый день за газетой, которую просто пролистываешь и не покупать еду, которую ешь. В холодильнике, с недовольным видом, лежала рыба, мясо и картошка. Я ринулся было поискать яйца, но понял, что яйца я съел три дня назад.
Рыба уже не просто плюхнулась на сковородку – она грохнулась на нее с чудовищной скоростью. Рыба всем своим видом выражала полное недовольство тем, что опять побывает в моем рте. Слава богу, рыба осталась всего одна. В 14,40 я поклялся, что это последняя рыба из магазина, которая побывает в моем рте. В 14,45 я выполнил это обещание.
Мясо тоже не радовало. Я люблю мясо, но что-то как-то…
О картошке умолчу. Она настолько плохо вошла в организм, насколько плохо может войти картошка, которая уже сидит в печенках. Что она там забыла – не знаю.
С 15,00 по 18,00 помыл пол, почистил ботинки, два раза принял душ, разбудил и покормил кота, побрился, еще раз побрился, помыл волосы специальным раствором; покормил кота дважды (кот ошалел), повалялся на диване, посмотрел в окно, позвонил маме (мама ругалась), получив от мамы пинка, позвонил другу, сел, встал, сел.
В 18,00 я уже благоухал специально припасенным на такой особый случай духами и был одет в лучший свой костюм.
В 18,05 вышел. На улице светило солнце и было не по зимнему тепло. Я знал, что ехать до нижнего пруда ровно 45 минут и если водитель будет еще плестись, то все 50. До "нижнего" ехал только один автобус. №22. Сельский. Без подогрева. Я зашел, в автобус № 22, немного волнуясь. Но потом успокоился. Успокоился от дороги и от привычного созерцания вида. У нас красивый город, есть что посмотреть. Тем более я живу на окраине.
В 19,00 как штык стою, жду у входа в нижний пруд. Это своеобразный вход – ива. Нижний пруд так окутан ивами и кустарником, что с трудом можно найти небольшой вход. С табличкой "Проход здесь". Очень романтично.
19,05 Зои нет. Вопрос: "посмеялась?" Не могла. Хотя, почему не могла – могла. Подумала, что я пьян? Нет, она знает, что я не пью. Скорее всего, просто опаздывает.
В 19,10 после приятной прогулки по пруду возвращаюсь на место. Зои нет. Мимо ходят влюбленные парочки и смотрят на меня. Многие катаются на коньках, большинство сидит в кафе.
В 19,15 Зои нет. Сам захожу в кафе. Прошу чай. Чай зеленый, но очень вкусный. Пахнет мятой.
В 19,16 выпиваю чай, выбегаю и бью часы об лед. Пошло все! Надоело это время! Все мое время прошло, прошло, браво! Зоя не пришла, ее нет! Смеется теперь в руках своего мужа-стоматолога над тупым тридцатилетним идиотом, что назначил ей свидание у "нижнего"! Пускай смеется. Мне не жалко, что я кого-то там рассмешил" Хоть стоматолога, хоть проктолога" Я сам люблю посмеяться и нет ничего зазорного в том, чтобы немного хохотнуть!
Бред.
Не знаю во сколько, выхожу с нижнего пруда. У входа на меня мило и беззаботно смотрит Зоя. Она одета в черное пальто и похожа на лебедь. "Здравствуйте". Глаза лукаво улыбаются, на лбу ни морщинки. "Привет", - бурчу я. "А я думала вы не придете" - "Я вас уже полчаса жду" - "Ну девушкам свойственно опаздывать".
Через некоторое время уже сидим в кафе. Я сижу тупой и беззаботный. Зоя заказывает себе кофе и предлагает мне покататься на коньках. Я соглашаюсь, (хотя кататься не умею). Разговор непринужденный. От Зои пахнет ромашкой. Запах дурманит (в неприличную сторону) и это видит сама Зоя. Ее это, кажется, только веселит. "Вы такой смешной", - только и слышится из ее уст. Меня несет. Я уже читаю стихи: "Мои дни во времени сочтены/огнем горят глаза/я жду свой час у прощальной стены/ и хочу тебя облобызать".
"Постой, ну хватит", - Зоя уже смущается. А может, понимает, что дело принимает нехороший оборот? Эх, во всем я ищу подвох. "Никто не любит следить за временем. Потому что оно от нас все время убегает. А вот вы любите", - тихо говорит Зоя. "Да, люблю" – "Я видела, как вы разбили часы о лед – почему?" – "Нервы» – "Вот, это бабушкины, старые, я хотела сдать в ломбард, но думаю, вам они будут нужнее". Зоя протягивает мне пакет, в котором тикают старинные часы с кукушкой. Корпус сбит, но красив – отделан росписью в ручную. "Я их не завела, но кто его знает", - усмехается Зоя». "Вы очень хороший, очень". Так, все понятно. "И мне очень хочется быть с вами.. Вы мне нравитесь". Но-о-о. "Но у меня семья, муж, ребенок, как я их оставлю? Мне хочется быть с вами, но порой в нашей жизни стоит идти против себя. Даже, когда очень больно". Скромный поцелуй в щеку и все. Встает. Одевает пальто. Уходит. Быстро. Быстро.
А я знал. Было бы глупо, если бы она вот так сразу кинулась, бросила все.
                ***
В 21,00 сидел дома. Перед глазами все плыло. Нет, не из-за Зои. К такому я уже привык. И роль отверженного не очень идет мне. Я смешон в ней, как танцор, которому яйца мешают. Кот встал и прошелся по квартире. Чего это он? А в целом, все было как прежде. Мне это даже нравилось. Чтобы это: пришла, навела тут… Нет. Пусть будет так, как будет. К тому же может сразу мне и понравилась бы такая жизнь, а потом надоела; и опять все менять, перекраивать.
В 21,05 защемило сердце. Немного сбилось дыхание. Я лег. Посмотрел на   потолок. На дыры в нем. Обвалившуюся штукатурку. На лампу. На пыль. На горшок. "Надо бы полить цветы", - зажглась мысль. Вставать не хотелось.
В 21,08 сердце защемило сильнее. Зашуршал кот. Что он там делает? Поднял голову – кот нюхал мое пальто. Очевидно, пропахло духами. Кота это удивило. Даже заставило его встать.
В 21,30 сердце невыносимо заныло. Может, вызвать скорую? Нет, ненавижу врачей, капельницы, клизмы. Только не врачей. Автоматически включился проигрыватель. Заиграла группа Portishead. Опять не поменял музыку. А обещался. Вчера зарекся! Ботинки почистил, а хлеба не купил и диск не понял! Пол вытер – душу вымел! За газетой пошел – себя нашел! На лавочку сел – поседел! Тридцать лет коту под хвост – деньги в рост! Если хочешь видеть плешь – ешь!
Ботинки важнее хлеба. Соль семимильных безумий! Играй группа Portishead, не уходи мое 21,30! Ведь ты уйдешь и будет 21,31, а потом 21,32, а потом может и не быть! Идет старичок. Топ-топ. 1,2,3 – топ-топ – 4,5,6 – топ-топ – 6,7,8 – топ – 9 топ..! И головой об асфальт. Мне говорили, было такое.
21,40 шагнуло в 21,45 когда я закрыл глаза. Зазвонил телефон. Наверное, мама. Или Зоя. Хочет оправдаться. Не надо оправдываться. Наше 17,45 сего дня уже прошло. Это 17,45 поставило все точки над i. И это 17,45 документ с несмываемой подписью, заверенный самым авторитетным юристом.
Запомните, граждане, что ровно в 17,15 по московскому времени у вас должны родиться дети" Не раньше и не позже.
В 21,47 звонок стих.
21,48…
21,49…
21,50 - ты ли это? Мое ли ты время? Застывшие (как кажется) на мгновение стрелки? Я ли тот человек-маятник, что нужен тебе? Мое время внутри. Течет, бурлит, кипит по венам. В венах. А секундная стрелка – сердце. Остановится и все. Хоть немного остановится и все! Парад планет, аминь. Как механизм. Мясной чудесно-божественный механизм! Тик-так.
О, 21,51, я рад приветствовать тебя. Давно не виделись. Со вчерашнего дня. Да, все по кругу…
21,52, черт, я не успеваю. Как вы быстро летите. Может вас пригласили на бал?
Эй, 21,53, я тоже на бал хочу. Там где тебя не будет, 21,53, и твоих друзей тоже не будет.
Почему ты, 21,54, не замечаешь как я корчусь? Тебе все равно.
А ты, 21,55?
21,56 - мне больно!
21,57 - я корчусь и мне невыносимо больно!
21,58 - у меня горлом идет кровь (кровь? откуда в моем теле могла взяться кровь?)
21,59...
Белая стена в моей комнате задергалась. На стене также задергалась и чуть не упала дешевая картина. Я, видимо, совершал какие-то невольные движения; или мне чудилось, что вся моя квартира пошла ходуном и наполнилась каким-то шумом, скрипом. Я посмотрел на зоины часы, что стояли на комоде. Кукушкина жердочка выдвинулась, дверца домика была открыта, сама кукушка сидела где-то на крыше и спокойно смотрела на меня. Сейчас она показалась мне едва ли не живой. Хотя, почему она может быть не живой? Что я вообще знаю о жизни и смерти?
И как она могла забраться на крышу? Там что у нее есть секретный лаз?
Кукушка немного (странно) подвигалась и покивала головой. Потом подпрыгнула, дергая в воздухе лапки. Создавалось ощущение, что она мне что-то хочет сказать, призывает обратить внимание.
"Эй, кукушка, ты что-то говоришь?"
"Что ты хочешь сказать мне, кукушка?"
"Посмотри вниз" - "Что?" - "Вниз!" Я посмотрел на живот и увидел огромное зубчатое колесо, что впилось в желудок. Оно цеплялось за какую то цепочку, которая крепилась к артерии и уходила вверх к шее. "Тебе нужно ко мне" - "Зачем? И... но я слишком большой, я не могу залезть в твою коробочку" - "Тебе нужен мастер. Ты сломался, у тебя течет масло". Кукушка немного мотнула головой и затрещала. У меня тоже затрещало внутри. "Быстрее, а то весь совсем рассыпешься", - прокричала кукушка. "Я не знаю" - "Да ты что: тридцать пять лет без завода прожить, как ты вообще смог?" - "Не знаю", - сказал я тихо и почувствовал в груди громкий звон. Я опять опустил глаза: из груди вовсю вылезал потертый циферблат. Минутная стрелка почти подошла к цифре 12, но секундная шла неровно. "Так вот почему я последнее время опаздывал", - загорелась мысль. "Сейчас уйдет, - почти проорала кукушка". "Кто?" - "Время, время твое. Сейчас уйдет и, не догонишь, и никогда не вернешь". Кости заныли. Через секунду мне показалось, что я трескаюсь и распадаюсь на сто миллионов секунд, минут и часов. Они буквально выпадают из меня, как матросы из тонущего корабля. Хотя криков о помощи и призывов к спасению не было, грохот стоял неимоверный. Где-то в голове грохнуло "Бом!". В ушах зазвенело. Я понял, что это маятник начал отбивать свои последние удары.
И, вдруг, все стихло. Я подождал немного и постучал в дверцу зоиных часов. Дверца открылась, и кукушка пустила меня в свой дом.
"Кто помнит все, тот стоит вне времени", - сказала она и, как показалось, улыбнулась. "Да"
"22,00", - сказала она тихо. "Ку-ку", - сказал тихо я, выпрыгнул на жердочку, ощупал легонько свое деревянное тельце и отстукал клювом ровно десять раз.


             Написано 24 января 2009г. В 13,05 по московскому времени