Теоретическая база

         В разные периоды своей жизни он верил в разные вещи. Много лет верил в дружбу. А что может быть лучше? Собрались друзья, золотые ребята, в каждом что-то свое, особенное, поговорили свободно так обо всем на свете, а может и выпили, тогда вообще праздник, с шутками и смехом. Сердце радуется. Светлое время. Верил в это даже больше, чем в любовь. На этот счет у него была стройная теория, можно сказать, теоретическая база.
         Дружба и любовь в сущности антиподы, а то, что выглядят похоже, как очень хорошее отношение к какому-то человеку, так это большое заблуждение, по сути самая распространенная ошибка. В дружбе есть устойчивость, постоянность и внутреннее доверие, ощущение честности, а любовь всегда в движении, коварна, подозрительна и переменчива по своей сути. Дружба – это  созидание, приятность. Любовь – всегда захват чужой территории, вторжение, которое хоть и начинается, как агрессивной войне положено, радостно, с душевным подъемом, но заканчивается крахом, крушением иллюзий. Направление главного удара, стратегическая цель всей твоей кампании была построена на чувстве, на чистой эмоции, то есть ошибочна изначально.
          Почему невозможно отцепиться друг от друга спокойно, как при дружбе? Ну скажем поругались, не поделили чего-нибудь и разошлись бы без нанесения взаимных царапин, порезов и кровоточащих ран. Причем, откуда только берется такой садизм в перезревшей любви? Чем удар глубже и больнее, тем лучше и приятнее. Изверги? Нет! Психопаты? Тоже вроде нет! Враги? Да, вот это похоже. Настоящие враги, смертельные, готовые любой ценой, с любыми потерями сокрушить бывший объект поклонения, а ведь сравнительно недавно смотрели друг на друга с обожанием, ходили обнявшись, целовались без намеренья задушить. Загадка? А разгадка может быть только одна. "На войне, как на войне!" – там ведь никто не церемонится.
            Жертвами этой необъявленной войны были практически все его друзья, да и многие другие невинно пострадавшие знакомые, в сердцах обвиняющие своих бывших подруг в невероятных подлостях и интригах. Целая армия травмированных женщинами мужчин. Куда спрашивается раньше смотрели, болваны доверчивые? Он, конечно, вежливо выслушивал жертвы любовного вируса, удивлялся безумным требованиям, непомерным материальным претензиям их бывших подруг, но и радовался смутной, неподходящей для роли сочувствующего друга, радостью. Какое счастье, что это произошло не с ним. Он один из многих выстоял, сохранился, не дал себя заарканить и был от этого даже горд. Спасибо, не надо. Наслушался по горло про чужое "счастье", бракоразводные процессы, алименты и прочий гарнир, оставшийся после уютного семейного ужина при свечах.
          Если на это явление посмотреть трезвыми, холодными глазами ученого – естествоиспытателя, то, исходя из обширного накопленного опыта жертв любовной лихорадки, можно сделать простой и ясный вывод – разрушение любовных отношений, так сказать, деструктивная причина не в партнере, а в себе самом! Доказательство этого, вроде бы парадоксального вывода, прозрачно и очевидно, он его сам придумал и очень им гордился.
         Есть у каждого в голове модель идеальной жены, хоть сам он про это ничего не знает. Идеал этот в подкорке сидит, в генотипе человека, сформировался от него независимо, рациональному мышлению не подвластен. Идеал этот, как "пятая колонна", не видим, не слышен, в общем, не проявляется никак, но существует, ждет своего часа. Скажем, человеку приспичило найти себе пару. Что ему делать? Это, образно говоря, – "Пойди туда, не знаю куда. Найди то, не знаю что." Ну встречает он совершенно случайно какую-нибудь и кажется – Она! С чего он это взял, не ясно, но засело это в его голове, закрепилась там такая уверенность, а то, что с тем скрытым идеалом не совпадает, так этого он и сам не знает, даже не догадывается. Кроме того, это совсем не помеха. Все, чего его внутреннему идеалу не хватает, сам  добавляет, дорисовывает. Романтизирует нещадно, подкрашивает и ретуширует изо всех своих возможностей, старается подогнать реальную подругу под заданный шаблон и преуспевает в этом обязательно. Желание есть, воображение тоже есть, бог не обидел. Ведь в каждом из нас сидит художник – Пигмалион, ваяющий свою Галатею.
             Встречи, свидания, поцелуи. Все замечательно! Не о чем думать – идеал рядом и с ним хорошо, как ни с кем до сих пор не было. Свадьба, как логическое завершение, или, как это сейчас принято, просто совместная жизнь. Без посторонних. Он и Она. Экзамен на прочность. Все начинает крутиться всерьез. Деньги, которых не хватает. Доходы, расходы. Вдруг выясняется, что отношение к жизни – разное, приоритеты – тоже. Камуфляж испаряется, мимикрия не срабатывает, игра уже идет с открытыми картами. Переоценка, вернее уценка, бесценных ценностей. Галатея совсем не соответствует идеалу! Это раздражает. Поэтому "пятая колонна" выползает из подполья и начинает диверсии, безжалостно подрывая основы. Локальные бои за каждую ерунду. Обиды наносятся по нарастающей. Ожесточение от непонимания. Противостояние. Естественное желание отомстить за вопиющую несправедливость. Любовь чахнет, сдувается, как яркий, красивый шарик после одного прокола превращается в сморщенную резиновую тряпочку неопределенно – грязного цвета, непригодную уже ни на что. Этот шарик уже не надуть, он кончил свое недолгое веселое существование, налетался в вышине.
           Так на кого же обижаться, что Она не соответствует? Естественно, на себя!  На нее бесполезно. У нее и в мыслях не было, чего от нее ждут. Она ни разу не видела свой идеальный портрет и с Галатеей его воображения не знакома, это ведь все метафизика, мечтания, эфемерность, которую и объяснить–то толком невозможно. Как, каким образом Она могла походить на фантом зашитый где-то в глубине его сознания, о котором у него самого довольно–таки смутное представление. Значит следует и нужно обижаться только на себя. Это только Пигмалион сделал свой идеал с начала до конца, а ты встретил нечто случайное, дорисовал, подкрасил в ослабленном влюбленностью воображении, добавил недостающее, убрал неприятное и аттестовал как идеал. Сам все это сделал, своими руками, а то, что поддался гипнозу обстоятельств, сам загнал себя в самообман, так кого ж теперь винить? Себя, только себя.
           Однако, во-первых, именно этого делать никому не хочется, а, во-вторых, положа руку на сердце, в чем в сущности можно себя обвинить? Во всем виновато оно, подсознание бесконтрольное, делает, что хочет, ни с кем не советуется. Поэтому нужна, просто жизненно необходима, надежная и продуманная теоретическая база. Когда правильно оцениваешь, понимаешь суть вещей, то не безумствуешь.
           Кроме того, есть еще одно соображение, вернее неизвестный широкой публике факт – женщины сильнее. И намного. Практические наблюдения позволили ему сделать этот неутешительный вывод. Да, женщины сильнее! Понял он это случайно, ведь со стороны трудно оценить кто в паре главный, кто там управляет, принимает решения, но ему повезло, он нашел полигон, набрел на лабораторию, где можно поставить чистый эксперимент – у кассы кинотеатра, где он ждал кого-то и от нечего делать смотрел на толпу. Она хочет пойти на этот фильм, а Он на другой. Вроде бы ерунда, несерьезность, каждый может уступить, но что говорит статистика? Кто сильнее? Кто побеждает? Не важно как будут договариваться, какие доводы пустят в ход, это сугубо внутреннее дело каждой пары. Результат важен – на какой фильм пойдут. Число наблюдений любое, пары подходят и подходят, все разные, друг с другом не знакомы, то есть классическая случайная выборка независимых объектов, а результат совсем не случаен, более того, абсолютно предопределен. Всегда, в это даже трудно было вначале поверить, побеждает Она! Она добивается выгодного для нее результата. Всегда Она! Всегда Он уступает, соглашается, либо с веселой улыбкой непонимающего своей участи, либо наоборот, если пара это семья с опытом, то Он уже все понимает, поэтому без всякого сопротивления плетется за своей половиной на подневольный фильм.
           Этот феномен нужно принимать как научную истину, без эмоций, как составную часть теоретической базы. Знание должно помогать, а не вызывать раздражение.
           Так, или примерно так, лениво думал Алекс, маленькими глоточками отпивая холодное пиво из высокого фирменного бокала и в который раз выслушивая сбивчивый и эмоциональный поток обвинений в адрес бывшей жены, исходивший от его приятеля, переживающего первый в жизни бракоразводный процесс. Сидели в хорошем ресторане. Глядя на танцующие пары и невостребованных девиц за соседними столиками, Алекс раздумывал о том, что все эти слова про "коварство и любовь" стары как мир. Самому не нужно влезать в эту глупость, тогда не придется так переживать. "Адвокат сказал..., раздел имущества..., ты же помнишь, что я купил машину до..., нужно доказать, что совместное проживание...", – доносилось до него.
           "Как это, в сущности, грустно, – думал Алекс, вспоминая времена, когда Они только радовались, приглашали к себе в новое семейное гнездо. – Она мне тогда показалась довольно симпатичной. Совсем недавно это было и года не прошло. Эх, лопнул шарик. Грустно все это, печально."
            Он посмотрел на своего приятеля. Замученное, нервное лицо, бегающий взгляд, какой-то озлобленный голос, особенно когда он говорил о ней, а о ней он говорил все время, без перерыва. Это была его доминанта, главная тема теперешней жизни.
           "Сам виноват. Гуляли пару месяцев, ну может чуть больше. Жениться ему приспичило. К чему такая спешка? Не пожар ведь. "Она такая особенная!" Что это вдруг, почему, с чего ты это взял? Обыкновенная девица, ну симпатичная в меру, но таких пруд пруди. Загорелся, обезумел и вот результат. Не было у него теоретической базы, вот и ошибся, а за ошибки приходится платить, поэтому возгласы о вопиющей несправедливости это пустой звук. Придется тебе раскошелиться, никуда не денешься," – раздраженно подумал Алекс, которому было совсем не интересно вникать в хитрости судебного процесса и адвокатских расчетов.
            Вечер шел к концу. Усталые официанты уже начали собирать посуду. Они расплатились и вышли на улицу. Было уже темно, хотя все пространство вокруг ресторана ярко освещалось. В воздухе висела влага, чувствовалось приближение дождя, может даже грозы. Алекс, озабоченно посмотрев на темные нависшие облака, попрощался с приятелем, сочувственно похлопал его по плечу, держись, мол, друг, и пошел к своей машине, припаркованной на стоянке у ресторана. Какая-то девушка на улице, подняв руку, пыталась остановить такси, но все проезжали мимо. "Какой же смысл ловить такси у ресторана, ясно, что тут все машины заранее заказаны. Совсем не соображает, – автоматически отметил Алекс и собрался двинуться дальше, но было что-то привлекательное в ее облике, фигуре. Особый стиль – элегантность, – так она до утра простоит," – подумал он и что-то похожее на сострадание шевельнулось в нем.
           "Грех не помочь такой симпатичной барышне в трудном положении, – подумал он, сворачивая со своего пути, – ведь кажется дождик собирается, а моя машина рядом. Заняться мне сейчас все равно нечем, сделаю благое дело, подвезу, если конечно не очень далеко."
– Извините, но вы здесь зря ловите такси, тут никто не остановится, – сказал он, вежливо подходя к девушке, – хотите я вас подвезу, а то дождь может хлынуть в любую минуту.
          Она оглянулась, внимательно посмотрела на Алекса, после чего повернулась к нему спиной, даже не удостоив ответом. "Красивая, потому гордая," – отметил он и, объясняя себе, что холодный прием обращен не лично к нему, а к случайному уличному приставале, не обиделся и не ушел, а продолжил монолог.
– Извините, но это невежливо. Я вам предлагаю помощь, а вы даже не отвечаете.
– Я ищу такси, а не уличное знакомство, – произнесла она холодно, отстранено, без всякой любезности в голосе, даже не посмотрев в его сторону.
– А я вроде бы не предлагал вам руку и сердце, – попытался он шутливо продолжить беседу, но никакой реакции на его тонкий юмор не последовало. Посмотрев на повернутую к нему спину, он почувствовал себя лишним, свои действия глупыми, как будто он навязывается, а ей это вовсе не нужно, в общем полным идиотом, неловко потоптался на месте, повернулся и в раздражении, быстрым шагом направился к своей машине. "Делай после этого добро, – злобно подумал Алекс, – и гарантированно получишь по морде."
           Настроение резко испортилось. "Все-таки наглость, грубость какая-то, могла ведь культурно ответить, ничего бы от нее не отвалилось," – переживал он свой провал. Сел в машину, закурил, чтоб успокоиться, и, нервно взяв с места, выехал со стоянки. Девушка стояла на том же месте, в той же позе с поднятой рукой. Никто не останавливался. Такси, приехавшие по заказу, забрав очередную веселую партию пассажиров из ресторана, устремлялись по своим маршрутам. Первые редкие, но какие-то очень крупные капли дождя упали на землю. Повинуюсь бессознательному импульсу, Алекс, забыв обиды, подъехал к ней и открыл дверцу машины.
– Садитесь! – гневно сказал он. – Вы в самом деле ненормальная.
           Она посмотрела вверх, оценила мокрую угрозу, исходящую с небес, после чего вздохнула и, смиряясь с обстоятельствами, села рядом. Дождь резко набирал силу, по крыше и по стеклам машины забарабанила водяная дробь. Девушка сидела отстранено, глядя прямо перед собой на замутненное дождем стекло, и молчала, ни там спасибо, ни здравствуйте, вообще ничего. Крупная, даже чуть грузная, восточный тип лица, прямая короткая стрижка, большие красивые карие глаза. В ее внешности была загадочная отчужденность классной манекенщицы, холодность и завершенность, ничего случайного.
          "Она наверное меня боится. Стеснительная, – подумал он, включая дворники и разглядывая свою спутницу, – а резкость эта от неуверенности в себе, некая форма самозащиты." Настроение улучшилось, все-таки его взяла, конечно не без помощи стихии, но все равно, ощущение победы в этой микро дуэли приятно будоражило.
– Куда ехать? – спросил он, имитируя голос таксиста. – Поедем без счетчика.
– Я надеюсь, что вы не будете ко мне приставать. Вопросы типа: "Как вас зовут? Чем вы занимаетесь? и Есть ли у вас приятель?", меня бесят, я слышу их непрерывно.
          Алекс, у которого в голове была связка именно из этих вопросов, даже расставленных в том же порядке, слегка оторопел. "О чем же тогда разговаривать? Все-таки она наглая", – решил он, кардинально меняя первоначальное мнение о своей пассажирке. Он обиделся уже окончательно, скривил губы, включил музыку и, не говоря ни слова, поехал по указанному адресу, благо было не очень далеко. Ехали молча, злоба на свою невежливую, некомпанейскую попутчицу, которая вместо благодарности ставит какие-то особые, дикие условия, определяет, что ему можно, а что нельзя делать в собственной машине, росла и крепла в душе. "Может высадить ее, – раздраженно подумал он, – пусть выпендривается под дождем."  Но это выглядело слишком жестоко, на такое у него не хватало решимости, все-таки девушка. "Отвезу и без единого слова, без улыбки сразу обратно, сама поймет, как к ней тут относятся," – решил он. Минут через десять езды его обуза, упорно сидевшая молча, с отрешенным видом неотрывно глядя в ветровое стекло, почему-то встрепенулась и повернулась к нему лицом.
– Вы хороший человек, добрый, – вдруг неожиданно произнесла она ровным голосом, но с интонацией удивления, как будто констатируя некий неожиданный факт.
          Если бы из автомобильного кресла можно было бы упасть, Алекс бы упал. Он на секунду даже потерял координацию, почему-то притормозил машину, потом посмотрел на свою соседку. Глаза их встретились, она не отвела взгляд и ее жгучие, умные глаза смотрели прямо в него, не отклоняясь и не моргая. Столкнувшись с таким резким изменением в позиции своей случайной спутницы, Алекс вдруг почувствовал в организме какую-то слабость, а она вдруг улыбнулась ему особой, специально для него придуманной улыбкой, которая казалось осветила добротой ее надменное лицо.
– Вы мне действительно очень помогли, я вам так благодарна, и музыка у вас хорошая. Меня зовут Марина, – медленно и неторопливо продолжала она.
– Ну, что вы. Ерунда, – засуетился Алекс, – мне было приятно..., – промямлил он и замолчал, не зная что сказать, что именно ему было приятно.
– Вы похожи на интеллигента, ученого или писателя. Чем вы занимаетесь?
– Чернорабочий умственного труда – программист, – ответил Алекс своей проверенной шуткой, – вторая степень по прикладной математике.
            Но она не улыбнулась шутке, ее улыбка погасла. Она пристально смотрела на него долгим изучающим взглядом, серьезно и внимательно.
– Это хорошо, – единственное, что после раздумья Марина произнесла в ответ. – Здесь направо. Уже приехали.
Машину поставьте вот тут, – сказала она, – на стоянке под домом. За ваше доброе сердце я угощу вас кофе...

           Сейчас, по прошествию времени, Алекс пытался понять, объяснить себе зачем он это сделал, почему изменил своим принципам. В голове была каша, он помнил только, как любовь Марины мучила, мотала его своими переменчивыми иллюзиями выхода на грань, а иногда и за грань, возможного. Эх, Марина, зачем он только ее встретил? Во что она превратила его благополучную, спокойную жизнь? Детально вспоминая историю своих отношений с ней, коротких взлетов радости и счастья и мучительных падений, точнее говоря, историю своего позора, он видел, представлял себя в санках бобслея, когда скользишь по ледяному желобу все с большей скоростью, все мелькает по сторонам и невозможно из этого выскочить, можно только вылететь с трассы, разбиться. Как его, в общем спокойного, уравновешенного человека, она заставила так мучиться, страдать. Он вспомнил невольную судорогу, которая свела его лицо, тогда в ресторане, когда ее пригласил танцевать какой–то хмырь, он сразу и твердо сказал ей: "Нет!", а она засмеялась и пошла. Нарочно, а у него все внутри оборвалось и сжалось, стерва! Почему он не мог бросить ее, холодно сказать жизненно необходимую, классически банальную опереточную фразу: "Между нами все кончено"? Почему когда он уехал в командировку на две недели, вернувшись сразу позвонил и прямо из аэропорта к ней? Можно ведь было спрятаться, не звонить, не встречаться, исчезнуть. У нее был тяжелый, пессимистический характер, спонтанные, резкие перепады настроения, то она его обожала, боготворила, то избегала, смотрела чужими отталкивающими глазами. Она сама страдала, но не могла ничего с собой поделать, но он от этого просто сходил с ума, никогда нельзя было заранее предсказать, что вызовет ее гнев, поток обвинений, слезы.
            Анализируя все сначала, вспоминая существенные и даже несущественные подробности своего грехопадения, Алекс вдруг понял, что у него был одна возможная развилка, один единственный шанс выйти, улизнуть, избежать этого рокового кошмара. Когда он увидел ее первый раз. Он мог обидеться по–настоящему, проехать тогда мимо и не встречать ее больше никогда, тогда бы не началось это неотвратимое скольжение по ледяному желобу. Он помнил все, даже самые мельчайшие детали их первой встречи – был ужин в ресторане, потом вышел, попрощался с товарищем, было хорошее настроение, начинался дождь. "Во всем виноват дождь, – вдруг решил он окончательно и бесповоротно, но тут же сам скептически улыбнулся своему открытию. – Это уже шизофрения, такое можно рассказывать только в психушке. Получается, что я собственными руками испортил, погубил, полностью разрушил свою жизнь из-за какого-то дождя."
            "Соседа вызвали на допрос, значит скоро моя очередь", – машинально отметил Алекс и зашагал взад и вперед по грязной, маленькой и полутемной камере предварительного заключения. Времени на раздумье оставалось немного, нужно ведь было, в конце концов, понять почему его теоретическая база не помогла, не сработала...