Шлюха без пальца

Часть 1.


Меня тащат в подвал два здоровенных парня в розовой одежде. Розовые кожаные штаны, розовые рубашки, розовые бабочки, розовые остроносые ботинки и розовые "стрекозиные" очки. Эти качки - охранники, их миссия - защищать клуб от сброда, подобного мне.

И вот, один из них держит меня за руки, а другой за ноги. Было бы, наверное, веселее покричать, подрыгаться, но я просто расслабился и мне вспомнились фрагменты из детства, когда меня носил на руках отец. Нечасто взрослого человека носят на руках. У них крепкие сильные руки, держащие меня без особых усилий.

Мы спускаемся, я чувствую вонь, пол заплеван, на подошвах моих носильщиков хрустит мусор. Меня поднесли к низенькой железной двери, поставили на ноги и постучали. Через пол-минуты нас пустили внутрь. Огромное серое помещение, ничем не декорированное, с некрашеными бетонными стенами и полом. Ярко освещено мощными галогеновыми лампами. Посередине расстелена большая белая простынь. Ясное дело, это для меня.

Подводят меня к простыни и кладут руки на плечи, с большой силой придавливая вниз.

 - Ложись!

Я подчиняюсь и ложусь.  Чуть поодаль стоит и наблюдает за нами бородатый урод, который открывал дверь. Мои глаза слезятся от яркого света.

Вдалеке слышится стук, как в подводной лодке. Снова кого-то впускают. Ведут ко мне. И точно так же кладут на простынь. И снова. И снова. И снова. Пять человек лежат на большой белой простыне.

Я уже не первый раз здесь. Успел привыкныть. Предпоследний человек немного нестандартен для этой обстановки, он женского пола и рыдает. Вырывается, воет непонятную чушь. Ее положили с противоположного от меня краю простыни и придерживают ногами розовые охранники. Никогда не встречал здесь женщин, тем более в таком состоянии. С другой стороны, здесь ничего не должно удивлять. По говору и матерным выражениям она напоминает портовую шлюху, а шлюхи здесь привычны.

Мы лежим уже минут десять, охранники периодически кидают короткие фразы нам или между собой. Бородатый урод медленно расхаживает туда-сюда, периодически пошаркивая. Слышно шелчки от зажигалки, он закурил.

Наконец, в помещение заходит последний человек. Разумеется, без конвоя. Это Главный. Я никогда не видел его лица и сегодня тоже не увижу. Лампы ослепляют, давят на мозг. Он медленно подошел к охранникам, они расступились. Я был к нему ближе всех, вот он и начал с меня.

Крякнув, он стянул с меня левый кроссовок. Мне страшно, как перед уколом прививки в школе. Стягивает мой влажный носок. Я чувствую холодный металл на среднем пальце той ноги. Через секунду этот палец отделили от моего тела с характерным хрустом. Боль не очень сильная, я успел привыкнуть к этому. Главный приступает к следующему. От каждого, как и от меня, слышно напряжение и подавленный вскрик в момент отщипывания пальца. Работа совершается ножницами в длинными ручками и короткими лезвиями, вроде садовых секаторов.

Подошла очередь шлюхи. Почувствовав прикосновение к своей ноге она закричала громче прежнего , затев начала что-то говорить сквозь слезы и причитать. Просит пощады. Её держат на весу три розовых человечка, она трясется и извергает ругательства. Главный крепко хватает ее за ногу и режет палец. Слышно, как он плюхается на пол. Шлюха визжит как сирена. Видимо, Главный рассержен её поведением - спустя три секунды хруст повторяется и она лишается еще одного пальца. Вой резко понизился и послышался тихий скул со всхлипами, ее бросили обратно на простыню.

Главный что-то говорит охранникам, они дергают нас и мы встаем. Шлюху один из них берет на плечо. Я беру свой кроссовок и запихиваю внутрь него носок, но на ногу, ясное дело, не надеваю. Вся стопа в крови, я стою, опираясь на пятку. Нас ведут к такой же железной двери ни противоположном конце помещения. Ее перед нами открывает бородач и мы, медленно, хромая, поднимаемся наверх по лестнице. Еще одна такая же дверь - и мы на улице. Тут резко похолодало, солнце почти село, небо темно-фиолетовое, серый снег. С нами выходит один из розовых охранников, бросает бабу на сугроб, и уходит назад. Слышен затвор, они ушли. А нас шестеро. Шлюха свернулась калачиком на сугробе, но молчит.

Я сажусь на корточки и с содроганием осматриваю ногу. Бледная кожа, кровавые разводы. Кость не видно, много крови. Снимаю футболку, отрываю нижнюю часть и аккуратно обвязываю стопу. Вынимаю из кроссовка шнурки, приминаю его и привязываю к ноге, получается некое подобие шлепок.

Другие так возиться не стали, они прыгают на одной ноге кто куда. Я подковыливаю к шлюхе и трогаю ее за голову. Она не оборачивается. Трогаю еще раз - она чуть слышно мычит.

- Пошли, - говорю.

Молчит. И я поковылял от нее прочь. Отошел метров на двадцать, оборачиваюсь, вижу - встает. Неуклюже, на четвереньки. Ползет в мою сторону. Внутренне чертыхаюсь, неприятно смотреть на это чучело, но подхожу к ней снова. Предлагаю помощь. Поднимаю ее и придерживаю, помогая идти.


Часть 2.


Одной рукой я вытянул шлюху, помогая ей встать, другой держал равновесие. Что мне с ней делать? Идти ей, вроде как, некуда. Решил отвести в таксопарк. В таксопарке мы часто собирались пострелять по бутылкам лет эдак пять назад, сейчас же там можно было неплохо переночевать. Собственно, он из себя представлял огороженную сеткой асфальтированную территорию с несколькими проржавевшими автобусами. Стекла выбиты, в салоне растут кусты, а у одного из них в люк вылезла высоченная береза. Большую часть ночей последние пару месяцев я проводил здесь.

До таксопарка идти бодрым шагом минут 15, мы же со шлюхой волочились ну никак не меньше часа. Я шел еще более-менее ровно, она постоянно останавливалась, а на середине пути просто уселась на тротуаре и закрыла глаза. Меня это взбесило, захотелось ее ударить. Удержался, глядя на плачевное состояние своей ноги. Разговор, ясное дело, не клеился, молчание давило на меня и смотрел я преимущественно в землю. Наконец, мы зашли в таксопарк серез дырку в сетке, поросшую кустом.

Я затащил ее в свой автобус и положил на двухместное сиденье. Сиденьями я сам не пользовался, спал обычно на полу, где нет такого напряга со свободным местом. Стали думать по поводу перевязки.

Я принес с улицы кастрюлю  со снегом и стал растирать ногу. Двухлитровой кастрюльки мне показалось маловато, я вышел на улицу и стал окунать ногу в соседний сугроб. Кровь, уже успевшая остановиться, загустеть и почернеть, снова стала сочиться. Каждый раз меня внутренне передергивало, когда я наблюдал это. К тому же, ноющая боль стала гораздо сильнее. Затем зашел обратно в автобус и начал более аккуратно укладывать перевязку из футболки.

Шлюха тоже зашевелилась, попросила вышла на улицу и стала повторять, как я чистил ногу снегом. Я уже закончил со своей ногой и стал наблюдать за ней. Ее движения были забавно неуклюжи. Стоя на одной ноге, она даже один раз упала в сугроб, чем сильно меня позабавила. Я решил ей помочь. Чтобы не намочить перевязку, я привязал к ноге раздавленную пластиковую бутылку. Правда каждый шаг все равно было совершать очень больно, следовало избегать движений и вертикального положения тела, что увеличивало давление крови в ноге. С горем пополам я снова вышел из автобуса Давай, говорю, помогу. Она кивнула. Видно было, что пришла в себя, взгляд какой-то более содержательный.

Приведя в порядок ее ногу, я занялся огнем. Посередине салона, откуда я вытащил все одноместные сиденья, был сложен из колотых кирпичей небольшой черновой очажок. Топил я его чем попадется, сегодня это были картонки и куски поддона.

Разговор у нас не клеился. Я задал пару вопросов, как она оказалась в клубе и еще что-то, она уклонилась от ответа. Тогда я просто решил лечь спать. Ей не предложил, но она тут же последовала моему примеру, правда, выбрав крайне неудобную позу на сидении. От советов я воздержался.

На следующий день меня разбудили парочка разнополых бомжей, сваливающих на промысел мимо моего автобуса с криком и руганью. Однажды я даже подрался с ними, да без толку.

В салоне ощутимо похолодало, поэтому встал я мгновенно. Шлюха, увидев мое движение, тоже встала. Небрежно наступив на ногу, она вскрикнула.

Я решил в автобусе долго не задерживаться, нужна была еда. Предложил ей либо оставаться здесь до вечера, либо валить в город со мной. Скоро мы уже плелись обратно в город тем же путем, что и пришли сюда. И тем же, что пол-часа назад шли парочка бомжей, оставив за собой большую желтую лужу прямо посреди покрытой снегом узкой тропинки.

Шлюха идет куда быстрее вчерашнего. Не хнычет. На подходе к рынку, где начинался город, проходила теплотрасса, мы остановились здесь на минуту. Решили сразу в городе и разойтись.

Идем мимо рынка, мимо пробегает стая шавок. Одна из них остановилась и стала обнюхивать мою ногу, причем здоровую. Я пнул ее и она ушла.

Шлюха остановилась у рынка и я пошел дальше один.


Часть 3.


Под темного цвета коркой на ноге уже стала видна белая кожа, прошел почти месяц. Зато дороги затопило талой жижей, сапоги сильно натирают мыс левой ноги - от долгой ходьбы нога начинает ныть.

Рынок пустует шесть дней в неделю, открывается только по средам. Приезжают таджики на зилах и газелях, продают картошку и другие овощи сетками и мешками. После них остается много подпорченного материала - я ходил за ним каждую ночь со среды на четверг. В основном, самой съедобной бывает картошка. Капуста и лук гниют в кашу, морковь попадается редко. Летом бывают еще яблоки, хотя их можно и в других местах найти.

Я взял сетку из тех, в которых носят картошку, и начал откладывать самые съедобные картофелины. Их достаточно много - как правило, я уношу с собой несколько таких сеток. В этот раз я заполнил 3 полных сетки и уже собрался идти домой.

Пока я собирал урожай, вокруг тихо бегали пара мелких шавок. Ко мне они близко не подходили. Уходя с рынка, услышал визг и лай дерущейся своры. Собак здесь не отстреливают, но я пару раз изловчался сходу убить железным прутом. Правда, в автобусе долго мясо не хранится, да и приготовить его у меня нормально не получилось, так что я оставил эту затею.

Собаки не дерутся просто так, как правило, они борются за еду. Я решил проверить. Оставил сетки с картошкой за мусорным баком и пошел на звук.

Путь занял минут десять. У библиотеки был небольшой сквер. Мимо лавок носились возбужденные шавки. Их было штук 15, все мелкие, угрозы не представляли. На противоположной окраине сквера явно только что кто-то побывал: валялись банки от энергетиков, пара пивных бутылок, бычки и пустые пачки от сухарей.

Я перешел через дорогу. У библиотеки стояли два контейнера. Решил посмотреть содержимое. Кто-то выбросил желтый женский пуховик, видно не рассчитывает уже на холода, или купил себе что-то новое на весенней распродаже. Я надел его прямо поверх куртки, чтобы не занимать руки.

Лай успел затихнуть, собаки двинули куда-то еще. Я направился домой в сторону рынка за своими сетками. Слева от библиотеки иду мимо лады-восьмерки. В салоне горит свет. Водительское окно открыто. Иду мимо нее.

Снег под дверью смешан с еще пахнущей кровью, а в центре этого месива издалека видно светлое пятно.  В машине вроде бы никого нет, я подхожу ближе. Светлое пятно оказалось отрубленной рукой. Под крылом машины я нашел те самые ножницы, что лишали меня раз за разом пальцев на ноге. Меня сдавил сильный страх и отвращение. Взяв ножницы за рукоятку, я перевернул руку на ладонь. На среднем пальце кольцо. И я узнал его.

Эта рука трогала меня за ногу. Я чувствовал это кольцо. Я знаю его. Я снял кольцо и положил в карман пуховика.