Пятнышки памяти 1

Время оставлет каждому незабываемые родинки жизни, вроде мелькания солнечных пятен в лесу. Их удерживает память, потому что они ярче и не вписываются в забытую серую рутину. Вот - мелькание в моей памяти.

Пятнышки №1
**************
Мне было 8 лет 9-го мая 1945-го года, когда кончилась война. Мы жили на площади Пушкина в Москве. В этот день вся Москва вышла на улицы, улица Горького была сплошь забита слоняющимся народом. Играла музыка, было тепло. Толпа наполовину состояла из ветеранов, инвалидов, пьяных, кричащих и пьющих водку из горла в толпе. Прямо передо мной ветеран расстегнул шинель, раздвинул рубашку под ней, и влил в пупок через маленькую черную воронку четвертинку водки. Несколько секунд спустя он сделался абсолютно пьян.
**************
Весь 1964-й проработал в Алма-Ате. Жарким днем городской автобус, на котором я ехал по одной из центральных улиц, неожиданно остановился. Я выглянул в окно. Нас затопил поток овец. Его вел на бойню крупный черный козел. Он гордо шел посреди улицы, не обращая внимание на окружающее, видимо хорошо зная дорогу на бойню.

Овцы растекались в соседние улицы, их догоняли и возвращали в кучу казахи на маленьких лохматых лошадках без седел. Обхватив лошадей босыми ногами, они моментально падали вниз, доставая с земли камни и бросая их в овец-отщепенцев. Те в панике шарахались к своим.

В море овец выплыли огромные двугорбые верблюды, навьюченные семейным скарбом кочевников. Между горбов уложены ковры юрт, на них хворост саксаула, еще выше матрасы и кухонный инвентарь, и на самом верху горы домашнего скарба сидела в пестрых шалях хозяйка с детьми. Корабли пустыни, покрытые длинной шерстью, плыли торжественно, раскачивая гору на спине.

На многих городских углах, в маленьких палатках, на жаровнях-лотках готовили шашлыки на жарких углях саксаула. Палочка шашлыка стоила 25 копеек. Рядом на столе стояла бутыль уксуса, большая тарелка с нарезанным кружочками белым луком и другая с порошком красного перца. Вываляв огненный шашлык в перце, кончиком шумпура поддеваешь колечки белого лука, и, чуть побрызгав уксусом...

Сзади, в палатке блеяли барашки – исходный продукт. Их тут же разделывали.
Шашлыки были обалденно вкусные. Прогулки по городу насыщали.
**************
На север от Лос Анжелеса есть место, туда приходится долго ползти в гору. Неожиданно, весь взмокший, выходишь на плато в высокогорной пустыне. Солнце печет в темя, абсолютная сухость, хочется пить. Размером с футбольное поле плоскость ослепительно белая, по ней тонким слоем растекается вода, едва по щиколотку. Под ноги больно смотреть так чист белый мрамор. Ошарашенные туристы садятся на камни, охлаждая натруженные ноги. Над этим великолепием мечутся стаи бабочек, яркость белизны сводит их с ума.
 
Я сел около невысокого корявого дерева без листьев. Где оно нашло землю, чтобы уцепиться? Из груди дерева выпирал камень – оно сумело вырвать его из горы.
Потом я его нарисовал.
**************
Северное море у берегов Голландии штормит 300 дней в году. В спокойную погоду волны всего три метра высотой. Я работаю на платформе далеко от берега. Его и в хорошую погоду не видно. Непрерывно идет холодный дождь с сильным ветром. Бригада буровиков-голландцев каждый час забирается в кафетерий на 10 минут – отогреваются и пьют кофе.
Мой тур (28 дней) кончился. Рано утром сервисная баржа заберет меня на берег.
 
Вылезаю из каюты в дождь и чуть брезжущий рассвет. Все кругом серое, и море, и стальные конструкции, и небо... и вдруг, совсем недалеко в море бесшумно пролетает трехмачтовый парусник на всех парусах. Белых. Он скользит белым привидением в общей серости.

Меня вызывают на погрузку на баржу. Я ее едва вижу где-то далеко внизу, но даже сверху видно как ее кидает на волнах. Меня должны спустить с десятиэтажной высоты рабочим краном. На длинном тросе закреплена «корзина» - круглая резиновая шина на паутине тросов. Для безопасности выдают прорезиненный меховой каверол – такие ползунки огромного размера. В них влезаешь полностью одетый и засупониваешься наглухо. Без такого предохранения человек живет в море десять минут. Не так давно сгорела платформа Альфа-Пайпер неподалеку, и погибло человек 150. Прыгнули в море.
Влезаю в корзину и держусь за троса. Бригадир спрашивает, не дать ли мне сопровождающего. Отказываюсь, хотя страшно.

Крановщик выводит корзину над баржой и отпускает тормоз. Корзина с моим бренным тельцем летит вниз и тормозит в нескольких метрах над палубой баржи. Баржу кидает метра три вверх-вниз. Задача крановщика выждать момент, когда баржа пойдет вниз на волнах и быстро спустить меня, чтобы ее догнать. Если он не попадет в ритм – баржу подбросит вверх, палуба ударит резиновую шину корзины и ее выбросит бог знает куда.

Не знаю, как невидимый крановщик ухитряется проделать необходимый маневр. Но он провел его мастерски. Быстро вылезаю из корзины и из мехового кокона. Дождь и ветер. Спускаюсь вниз в каюту. Ложусь на деревянную полированную лавку немножко отдохнуть от пережитого. Баржу кидает как неродную. Приходит матрос-голландец предлагает мне виски...

Наконец я в Стиппль аэропорту Амстердама и жду вылет на Хьюстон. Вдруг – не верю своим ушам – по радио объявляют «мистер Краснов, пожалуйста вернитесь на платформу». Бегу звонить менеджеру буровой. У них опять какая-то проблема...

Чего меня дернуло уйти в нефтянку? Мог бы остаться у Фреда – прессовал бы кредитные карточки.   
 **************
Мне 9 лет. Мы живем на площади Пушкина в Москве в многокомнатной коммунальной квартире. Самая маленькая комнатка – на кухне, она предназначалась для служанки. Там живет одинокая пьяница Вера Владимировна. Я покупаю у нее в столовой, что на углу улицы Чехова, мой дневной рацион в специальных алюминиевых судках.

Вдруг к Верке вернулся с фронта ее муж. Он в капитанских погонах и в полной форме, опаясаный ремнями. Главное, у него справа огромная потертая кожаная кобура, из которой чуть высовывается рукоятка револьвера. Я знаю – это револьвер, потому что кобура посредине толстая.

У Верки с мужем начался пьяный разгул. Она взяла выходные, не ходит в свою столовую. Днем после школы я один болтаюсь в квартире, и раскрасневшаяся пьяная Верка приглашает меня к себе в комнатушку. Она совсем малюсенькая, меньше нашей девятиметровой. Почти всю ее занимает кровать.
 
Я валяюсь на кровати и капитан дает мне поиграть свой револьвер! Огромный и с барабаном. Можно представить мои эмоции, хотя сейчас я их не помню. Наверняка это было счастье, такое же как десятилетием позже с Людмилой... но не буду сбиваться.
Я игрался с револьвером и от избытка чувств заснул. И когда проснулся – револьвера не было! Я облазил кровать и ползал под нею – револьвера нигде не было!

В ужасе, я воспользовался бурным разговором Верки с ее капитаном за малюсеньким столиком, уставленном бутылками, и выскользнул на кухню, а потом к себе в комнату. Я ждал стук капитанских сапог у нашей двери... обошлось. Я тогда думал, наверное война кончилась, и капитану больше не нужна его «шестизарядная дура»...

Но с тех пор я всячески избегаю оружие. Боюсь потерять.
**************
Мы едем на машине в гости к Джефу, доктору биологии, родственнику. Гоним по 101-му фривэю с юга на север, из Калифорнии в Орегон. Джеф живет в Юджин.
 
Надо проехать около 1000 километров. Выехали рано, я не очень выспался, всю дорогу пью кофе. В Орегон зима другая, чем у нас на юге. Снега нет, но по утрам с моря приходят холодные туманы и оседают сказочной росой на траве и кустах. Всё кругом как буд-то в белых кружевах.
 
Вдруг слева, со стороны океана, происходит нечто невероятное. Там, между холмами, метрах в пятидесяти от дороги танцуют слоны! Это настолько сюр, я притормаживаю. Слоны бегут в сторону дороги, задрав хоботы и трубя. Разворачиваются и возвращаются назад слоновой трусцой, тряся ушами. Они приседают и кланяются. Становятся на колени и встают, чтобы опять пробежаться трубя.

Слонов наверное десятка полтора. Они серые на фоне заиндевевшей растительности. Мы пролетаем слишком быстро, чтобы прийти в себя от изумления.

В Юджин первым делом бросаемся к Джефу с вопросом о слонах. Джеф, как всегда, невозмутим. Он объясняет сквозь рыжую бороду: там устроили пенсионерский приют для слонов. Когда в цирках они выходят на пенсию, их свозят сюда на относительную свободу и обеспеченную старость.

Но они так привыкли к регулярным представлениям, что добровольно устраивают шоу для проезжающих мимо.

Иногда и я чувствую себя слоном на пенсии. Мне тоже хочется бежать трусцой размахивая ушами и трубя, приседать, становиться на колени и опять бежать, нужно это кому или нет – не важно!
**************
Мне чего-то понравилось записывать эти пятнышки. А они напирают изнутря, требуя признания. Раз они помнятся всю жизнь, вероятно в них есть нечто существенное, важное для всей моей судьбы.
 
Продолжу.