Есть женщины в русских селеньях...

-Ну и ливень. И дорога склизкая. До асфальта ещё  километра три. Там на шоссе хоть фонари есть.  А здесь темно, как  у негра  в ж…ивоте. Блин, в конце 20 го века живём, а дороги  в России,  не дороги, а направление. Надо было на даче ночевать остаться, и чего дуру, понесло в город... Не позвонит он. Нельзя жить прикованной  к телефону…
 
 А это что? Ещё не хватало! Молния. Неужто гроза? Ух, ты как грохочет. А ливень то, ливень. Тпру, машинка, куда тебя заносит…ааа…спокойно…если заносит влево, влево и руль крутим. Ой-ё! Пипец!
Запорожец-мыльница слетел с дороги, полетел в кювет,  приземлился на  бок, а затем нехотя перевернулся  на крышу.

-Приехала. Вроде цела. Хорошо, что пристегнулась. Сейчас выключу  ключ зажигания. Трудно, однако, вниз башкой. А ручник – то я на фига дёргаю. Спокойствие, только  спокойствие, как говорил Карлсон.
Теперь свою тушку будем эвакуировать. Ну, Сезам, откройся…Умничка.
 
Лена выползла из машины прямо в грязь. Грязь недовольно зачавкала. Ливень остервенело, дубасил, гром гремел, молнии сверкали. Лена подставила лицо ливню и громко закричала:- ЖИВА!

Тонкий джемпер и джинсы  моментально  промокли до нитки и прилипли к телу. В кроссовках хлюпала вода. Лена залезла в перевёрнутую машины. Сидела на корточках, смотрела на ливень и дрожала от холода:
 
- Ситуёвина,  однако. Сижу как  в будке, как  собака. И ведь помочь некому. Разве что инопланетяне случайно залетят.

 Лена  с тоской посмотрела  вверх , а там почти по  Ломоносову: разверзлась бездна , только звёзд не  видно, сплошной ливень как из ведра.
 Надо в деревню возвращаться. А утром вернусь и пойду на шоссе. Может трактор,  какой…

Деревня Синьково состояла из восьми домов. И жили в ней  одни дачники.
В трёх километров от неё, по другую сторону от дороги, стояла  деревня Тихвино.  Населённая так  сказать деревня. Дачники ходили туда к местным жителям  за молоком и в сельпо, в котором продавались хлеб,  маргарин, ландрин, спички, соль, консервы с морской капустой, портвейн “Агдам» и вино» Солнцедар».

В Синьково  из восьми домов  только  в трёх постоянно жили дачники. Два дома  стояли заколоченными, из-за одного дома шла  судебная тяжба между родственниками, последний на  отшибе снимали московские художники. Приезжали редко. Пару дней пили, потом в бане мылись и в пруд голыми ныряли, потом косили траву на задворках. Сено им  и не нужно было, им процесс покоса нравился. Ходили по деревне  в рубахах простых да портах льняных. Бородатые, аки Львы Толстые и… с косами. На  дальние озёра  уток  стрелять ходили, да на рыбалку. Иногда  с Музами приезжали. Приедут, пошумят недельку и съезжают.
 
В доме напротив пара пожилая пасеку держала. А сегодня  мёда накачали да и уехали, чтоб на рынке завтра продать. Так  что в деревне одни старухи с внуками остались. Ни одного автомобилиста. Некому  техпомощь оказать.

Если скорость пешехода (согласно учебникам арифметики) 6 км в час. То три километра под ливнем Лена пробежала минут за двадцать.
На пороге её радостно встретил Джерик (юный эрдельтерьер). Запрыгал, стал облизывать и без того  мокрое  лицо  хозяйки.
В доме пахло укропом, мятой и  смородиной. В сенях вялились подлещики, которых наловил утром  сынишка. На кухне у печки сушились на верёвочках грибы. Бабушка вязала  крючком  что-то  ажурное,  Мишутка готовил снасти к завтрашней рыбалке под  пластинку со сказкой про оленёнка Бэмби.
Бабуля только руками всплеснула, когда  увидела мокрую насквозь внучку. А сынуля притащил полотенце, тёплый байковый бабушкин халат и серые фетровые тапки.
Лена не стала  расстраивать бабушку и сына. Сказала, что машина просто  сломалась, а не лежит вверх тормашками  под дождём в кювете.
Они пили горячий чай с мёдом и с оладушками. За окном бушевала гроза. Неожиданно отключилось электричество, и прервалась сказка про Бэмби. Они зажгли  свечи. Обыкновенные парафиновые хозяйственные свечи. Но при их свете и старый диван с валиками в белом чехле  с вышивкой ришелье, и круглый  стол с китайской скатертью, и старенький телевизор с усатой  антенной вдруг  стали загадочными и какими-то  волшебными. И только ходики  с гирями на  стене отстукивали  время тик-так.
 
- Мамочка, а ты в детстве слушала сказку про Бэмби? Давай больше никогда не будем есть мясо.

- Ну, ты же у меня рыбак. Завтра наловишь карасей. Бабуля тебе их в сметане поджарит.

- Мне бабуля сегодня очень грустное стихотворение прочитала. Про нищего, которому  кто-то камень положил в его протянутую руку. Мне так на душе нехорошо стало.

- Мальчик мой, значит, у тебя есть душа. А она болит, когда другим плохо. Так жизнь устроена. Ну, закрывай глазки. Пусть тебе приснится красивый сон. Я тоже спать пойду, завтра рано вставать.

Лена пошла в свою горницу, где на полу лежали яблоки и зелёные помидоры. На комоде в кринке стоял букет ромашек, который подарил ей сегодня сын.
 Дождь угомонился и монотонно постукивал в окно. Лена забралась под лоскутное одеяло. Одеяло это для дачи сшила бабуля.  Одна сторона - алый сатин, другая - разноцветные лоскутки. А один лоскуток был когда-то первомайским флажком, и на  нём было золотом написано «пролетарии всех стран соединяйтесь».

А в своей горенке перед  иконой Спасителя с зажженной  лампадой тихо молилась  бабушка Александра.
Просила спокойствия и умиротворения своей дочке-начальнице, которая пропадала вечно на работе, и редко приезжала на дачу. Просила сил, здоровья и счастье внучке, от которой непутёвый муж сбежал завоёвывать Америку, и которая разрывалась между домом, дачей и тремя работами. Просила прибавления ума и памяти правнуку Мишутке. И себе просила  силёнок, чтобы  помогать им всем,  чем только можно.

Разбудило  Лену пение петуха Сальмонелла.  Лена выглянула  в окно. Солнце потихоньку выкатывалось из-за леса. Она быстренько собралась,  натянула на себя свежую футболку  и не совсем просохшие  даже  у печки джинсы.

 Бабуля хлопотала  у печки, готовила  яичницу, но Лена, выпив стакан молока, схватила яблоко и, чмокнув спящего сына в розовую, а бабулю в морщинистую щёки, выскочила  из дома.

 Она бежала  по тропинке от деревни к дороге, где оставила  свою машинёнку…и вдруг остановилась. Радуга зависла прямо перед ней. Лена задохнулась от красоты и восторга. Умытый лес зеленел, на травах и цветах качались бриллиантовые капли  вчерашнего дождя. И всё это благоухало, жужжало, звенело. И такая радость жизни вдруг в ней проснулась, что ей захотелось петь, и верить в чудо...

Но чудо не произошло. Машинка  смиренно лежала  вверх колёсами.
- И куда же мне  целесообразней пойти? В Тихвино  или  в село за трактором …
Но не успела она сама с собой  обсудить этот вопрос, как увидела двух молодых женщин, идущих по дороге. Лена  застыла в восхищении. Эти молодухи будто сошли с полотна Рубенса: крупные, светловолосые, румяные. Ну, прям дочери царя Левкиппа, только одеты в ситцевые цветастые платья и  в кроссовки на босу ногу.

«Гилиара» и «Феба» остановились возле Лены.

- Тю. Это как же тебя угораздило то? Ты, девка, не кручинься. Сейчас Андрюха на тракторе должон  поехать. Вытащит. Токмо он один её не перевернёт. Зинка, - обратилась «Гилиара»  к «Фебе», давай подмогнём.

«Дочери Левкиппа» не спеша  спустились в кювет  и без особого напряжения перевернули машину сначала на бок, а потом и на все четыре колеса.

Лена стояла с открытым ртом. А дальше, ну прям как на театре: явление второе. Затарахтел  приближающийся трактор. Остановился. Из кабины вышел Андрюха красивый и гибкий, как греческий бог: с голым торсом, мощными бицепсами, кубиками на животе и  в вытянутых на коленках трениках. На могучей его  шее висел серебряный крест.

- Мил человек, помоги Христа ради, – сама  удивляясь своему тону, запричитала Лена.
«Гилиара»  с «Фебой»   бросились ему помогать пристёгивать трос.  Лена и глазом не успела моргнуть, как её «жопик» уже стоял на дороге.

Всё-таки радугу  увидеть к чуду. Лена повернула ключ зажигания, и машина завелась. Она бросилась к спасателям, достала кошелёк, вытащила деньги, стала совать их Андрюхе. Тот обиделся, сказал, убери. Сел в свой трактор и затарахтел отъезжая.

 Лена подвезла девушек  до фермы. Те вышли гордо из машины, и пошли красивые и статные к своим бурёнкам.

А Лена поехала в город на три свои работы. Ехала и думала, что Зина и Нина никакие не дочери Левкиппа, а прекрасные русские женщины. Про которых так  красиво написал Некрасов: В игре её  конный не словит,
          В беде- не сробеет,-спасёт.
          Коня на ходу остановит,
          В горящую избу войдёт.