Дневник провинциала 1980 год

   Вот и наступил восьмидесятый год двадцатого столетия. Обе цифры - мои любимчики среди всех цифирей.  К вечеру настроение у меня падает до мрачного. Давно такого стресса не было. Ощущение такое, словно тебя бросила жена. И все из-за этой дурацкой неисправности!
   Рассказываю: вчера днем балдею в Подольске с семьей. Предвкушаю себе эта... праздник. Бац! Дзинь... Звонок от дежурного по части. Меня вызывают   на  "Локомотив"  для устранения неисправности на моей радиолинейке. Вот,  досадую,  повезло!  Наше доблестное офицерье  сейчас, понимаешь,  во всю ивановскую готовится к празднику, - а некоторые шустрики, удальцы-молодцы, даже  начали праздновать, а тут... Эх! Прибываю я срочно в часть и вожусь  на  РТЦ   до восьми  вечера. Никак в мою башню не въезжает проблеск:  в чем же заключается причина неисправности?  Долго и бесполезно ползаю на коленках по двухметровой истрепанной бумажной схеме радиолинейки с малопонятными для меня, инженера-машиностроителя, чертежами с  лабиринтом электронных  ламп, диодов, тиристоров, транзисторов, конденсаторов, сопротивлений  и прочих пакостей-бякостей!   Чувствую: ничего не понимаю в этих чертежах. Какие токи, какие напряжения, что и куда идет и как срабатывает? Сам черт не выдержит подобной сложности, схватится копытцами за рожки, замычит, завизжит и сойдет с ума! Злюсь. Эмоция бросается в голову, словно меня лишили тринадцатой зарплаты! Минут десять смотрю в серый крашеный потолок. Наконец успокаиваюсь и нахожу причину неисправности аппаратуры. Иду на склад, заказываю нужную "лампочку", ожидаю около получаса и  получаю заветную деталюшку. Бегу обратно в РТЦ, быстренько разогреваю паяльничек родимый, он, гад, шипит, сопротивляется, - припаиваю то, что надо, - и адью! бегом на автобус номер двадцать шесть: надо через полчаса быть дома в славнейшем граде Московской области Подольске. Трясусь на колдобинах Варшавки  в автобусе, - и вот через сорок минут я дома. Ура! Лерку тороплю, даю ей полчаса на сборы. Она укладывается в сроки, наряжается, - и мы молнией мчимся на остановку. Автобус не подводит, подходит вовремя, по расписанию. Мы благополучно  едем обратно в полк. Фух! Слава Всевышнему! Успеваем к десяти на полковую новогоднюю гулянку!  Последняя началась с опозданием на полчаса.  В просторном зале клуба установили столы с яствами и бутылками. Офицерские семьи расселись, пили, ели, говорили тосты. Я неосторожно вскрывал рыбные консервы и порезал очень нужный для скрипки палец. Указательный на левой руке. Нужный для производства скрипичной игры в первой позиции. Обмотал несчастного страдальца носовым платком.  Успел поднять тост, проводить Старый Год, но не успел закусить нормально, как позвали музицировать в группу. И я поплелся со скрипенцией "на галеры",  то есть на сцену.
   Приспособился играть порезанным пальцем. Играем первую вещь, вторую. Делаем перерывчик на свой маленький фуршет. Рюмашничаем, закусываем.  И опять - "на галеры". Смотрю со сцены вниз, в зал, на столы, - там восторжествовал хмель. И вот уже пускаются офицерские  и женские каблуки отстукивать бодряще-задорную дробь по дощатому полу клуба! Народ смеется и визжит. Эх! Веселье в самом разгаре!
   Кончилось оно в пятом часу утра. Надо же - а я и не устал играть. Не ожидал от себя подобной стойкости. Смотрю на реакцию людей -  претензий к нашему музону не слышу. Отыграли, как надо. И я "отскрипел" вроде ничего, во всяком случае  помидорами меня  не закидали, и на том спасибо!
   Лерка устала, хотя и не подает виду, держится. Говорит, гулянка на "Локомотиве" ей понравилась.

   01.01.1980
   
                Наметил  себе  на будущее  некоторые  книженции для упорядочивания мозга:
   - Тарле "Талейран" (когда-то читал, еще хочу);
   - Виноградов "Три цвета времени";
   - Достоевский "Бесы" и "Идиот"(читал раньше местами, выборочно, нынче желаю полностью);
   - Шолохов "Тихий Дон" (раньше читал довольно поверхностно, кое-что пропуская; даже стыдно тебе должно быть, батенька, земляк ведь шолоховский, как-никак!).

                02.01.1980


   Да! Помните фразу из "Ревизора" про наказание человека через лишение разума? Мне же подумалось: если Бог недодал  разумения, то Бес подкинет своего. Вот у меня так и получилось недавно. Пятого января. Кто меня толкнул на сей поступок? Не иначе рогатый постарался. Если мозгов нет у человека, то их и не найдешь и не пропьешь! А развыступался я вот почему: еду в электричке в Москву за колбасой и мандаринами, а насупротив моей сидящей личности - дама средних лет с собачкой восседает и на меня ласково так поглядывает. И как-то по-собенному поглядывает. Сейчас я поразмыслил и понял: она меня гипнозом угощала, - внушала мне определенные намерения. Ну, я дурак и попался, зомбированный. Она заговорила о собаке, мол, отличный карликовый пинчер. Будет огромной радостью и забавой Вам, если купите. Ну, я, дурак, и купил за пятнадцать рублей собачку. Как-будто кто-то другой, со стороны, руководил мною. Привез "пинчера" вечером домой... Что тут началось! Сначала отругали, затем всплакнули, а потом стали смотреть на меня с жалостью. Дескать, совсем свихнулся мальчик, что с него возьмешь. Это так меня семья встретила, то есть теща с Леркой-Валеркой. Все, кто видел собачку, убеждали меня в том, что этому "дворянскому" псу до "карликого пинчера", как мне до Марса. Я так расстроился, если бы вы знали! Не пинчер!  Обыкновенная дворняга. Забирай его, куда хочешь, сказало мне мое любвеобильное семейство. Забрал его в общагу в полк. И жил с ним несколько дней. Слушал его младенческий скулеж по ночам. Нервы у меня прочные, вполне выдерживали подобные звуки. У майора предпенсионного возраста, поселившегося недавно за стенкой, не выдержали. Пошел он в штаб, пожаловался на меня и на моего бедного щенка. Поставили мне условие: убирай существо куда хочешь, но чтобы майору сон был обеспечен. Думал я, думал, что делать, а тут лейтенант Шевченко рядом случился и похвалил моего любимца. Говорю лейтенанту: "А слабо тебе забрать его?" И удача улыбнулась: с радостью Шевченко взял щенка. Смотрю, лейтенант искренне рад. Ну, думаю, слава Богам, щенок в хороших руках! Его я Боем назвал, а новый хозяин его  Мальчиком кличет.

                31. 01. 1980


   Нынешняя неделя неудачная. Тридцать три несчастья, как говорится. В воскресенье вечером заступил по парку, а в каморке дежурного нет света. Пришлось сидеть в темноте. Лег спать, - вышло из строя отопление. Полночи не спал от холода. Утром незаметно для меня  за пределы автопарка выехал дежурный тягач. Прискакал Шальной, - у него, видимо, нюх отличный на подобные  проколы, вкатил мне строгача и снял с дежурства. Сразу после такой встряски я попал на подведение итогов в штабе, где я оказался в центре внимания общественности, был популярен, и меня склоняли на все лады. Пришел в общагу и узнал от соседа Игорька, что щенок Мальчик запутался и чуть не задохнулся в тесемках галифе, оставленных кем-то во дворе лейтенанта Шевченко. Но вовремя пришли со службы и спасли задыхающего щенка.  Приехал в Подольск домой: теща болеет, верхнее давление 230, у Лерки неприятности на работе - недостача.
   Да, забыл еще одну бяку описать. Вчера играл на РТЦ в футбол (в перерывах мы регулярно по пятнадцать минут играем), и треснулся ногой об лед. Теперь хромаю. Вот как бывает.

                06.02.1980

   В двенадцать часов дня закончились корпусные учения, которые продолжались три дня. Две ночи спали всего по три часа. Вымотались, как марафонцы на последнем, сорок втором километре дистанции. Учения - лучший метод похудения. Рекомендую.  Я, например,  потерял три килограмма живого веса. Хотя, может быть в пример меня ставить, это не совсем удачный вариант.  Мое тело имеет одну приятную особенность - свойство "гармошки". В случаях каких-либо испытаний, нервных нагрузок или  ограничений в еде (учения, командировки, стрессы, диета и т. п.) я быстро теряю в весе. В спокойной обстановке с нормальным питанием моментально восстанавливаю вес.
   Разбор учений показал результаты: мы обломали крылья всем условным вражинам, которые рвались к сердцу нашей Родины. Ни одного промаха. Зародилось   чувство, похожее на гордость. Выходит, не зря мы на РТЦ старались-мучились.

                21.02.1980


   Вырвался в отпуск, в котором и пребывал благополучно с третьего марта по четвертое апреля. Даром время не терял: осчастливил своим присутствием лучший град в моей биографии - Миллербург и, конечно, любимую мамульку. Бабульку в Камышине тоже не забыл - и туда успел съездить.
   Я  двухгодичник. Уходить из армии через год не очень хочется. Поэтому в последние недели прилагаю свои скромные усилия, чтобы остаться в армии.  Однако не в ПВО. Хочется, чтобы знания, полученные в Бауманке не пропали даром. Появилась отличная перспектива перехода в военную академию, которую московский люд в просторечии называет "Хим-Дым". Это заведение находится напротив, буквально в десяти метрах, через дорогу от моей Альма Матер - Бауманского Училища. Я решил не упускать предоставленной мне судьбой возможности. А посему  сегодня прорвался на собеседование на ту академическую кафедру, на которую мне хотелось бы попасть. Встретил меня генерал, который мне показался важным, но достаточно любезным. Он спросил прямо о причинах моего желания остаться в армии. Я ответил: "Потому что в армии порядка больше". Кажется, ответ мой его удовлетворил.
   Встречался с институтскими ребятами в кафешке "Охотник" на улице Горького. Атмосфера встречи была отличная, веселая. Много говорили о работе, а я о службе. Эх, встречаться бы почаще!

                16.04.1980

   
   Дурость человеческая  беспредельна! А моя пуще всего! Ну сколько можно получать "пряники" от начальства!?  Вот, пожалуйста: опять строгач от Шального. Двадцать четвертого апреля на читке приказов мне объявили данное наказание за металлолом. Поехал старшим машины на "Вторчермет" на станцию Силикатную (это рядом с Подольском) с целью сдать три тонны металлолома и обнаружил огромную очередь, как в ГУМ-е за женскими сапогами.  Я договорился с водителем Минкиным о том, что пока машина вместе с водителем ожидает своей очереди,  смотаюсь домой в Подольск и приеду обратно к шестнадцати часам. Съездил к семье,  съел прекрасный обед, попил чайку. Вернулся на Силикатную и увидел одинокую пустую машину Минкина. Очереди уже не было. Позже я узнал, как было дело. В тот день  на "Вторчермет" поехала еще одна машина с металлоломом во главе со старшим машины прапором Герасимчуком. Он настолько расстроился громадной  величиной очереди на сдачу, что не пожалел четырех рублей и двенадцати копеек, купил водовку,  вручил кому надо во "Вторчермете"  и   был мгновенно выдвинут  в авангард очереди. К одиннадцати часам пустая машина Герасимчука вернулась в часть, напоролась на Шального, который устроил допрос: а почему вернулась только одна машина? где вторая? Прапор доложил все, как есть - что стоит там в очереди несчастный Минкин, а разгильдяйский старший машины гуляет где-то.
   Я вследствие полученного строгача теперь ожидаю дальнейших репрессий: запрещено отпускать меня к семье по выходным дням чаще, чем раз в месяц. От данного обстоятельства я  пребываю в большой печали. Забудет совсем Лерка мою внешнюю наличность. Но надеюсь, что эта угроза  останется только словами. Однако пуще всего я опасаюсь, что мое безответственное разгильдяйство помешает  переходу в академию. А это уже будет катастрофа космическая для моей личной биографии! Утону тогда в слезах я, повешусь и застрелюсь!

                27.04.1980

   
   Да! Видно без иронии в этой жизни не проживешь. В последние дни приходится чаще окружать себя панцирем иронии. Иначе съедят и фамилии не спросят. Спасибо тоже не скажут.
   Последний случай на Силикатной немало способствовал пропаганде моей недисциплинированной личности среди обитателей поселка номер два.   Наверное, слава, как и ее верная спутница - зависть,  бывает двух цветов: белая и черная. Можете меня поздравить: после  сдачи металлолома я несколько дней купался в лучах черной славы. Чуть не утонул даже!
   Распишу подробнее. Строгач метнул в меня Шальной. Но мое начальство на этом не исчерпывается. Начальник РТЦ подпол Савченко - круглолицый, лысый, вечно улыбающийся  и заикающийся хромоножка. Склонив голову набок, он сказал, что, мол,  взыскания от командира части для такого скользкого типа, как я, недостаточно. И предложил  отпускать меня к жене в Подольск только раз в месяц; дескать, может тогда этот оболтус поймет, что к чему. 
     В ответ  я  изобразил  искреннюю благодарную улыбку, словно мне выдали  бесплатную  профсоюзную путевку  в  крымский  санаторий.  И добавил, что очень благодарен  товарищу подполковнику за грядущее укрепление семьи: чем реже встречи, тем крепче чувства.
   Верой и правдой служит  в полку и зам по политической части майор Томилин, маленький толстячок,  мастер интриги. Когда он попадается мне на глаза, на ум всегда приходит глупая шутка: "Толстячок, а приятно!"  Замполит спросил меня вчера, сильно "окая":
   - Можаев! Как же это вы докатились до такого - бросили машину?
   - Товарищ майор, виноват, маху дал, -  ответил я, израсходовав весь свой  скудный "панцирь" иронии  на подполковника Савченко.
   Томилин опустил  голову и забубнил:
   - Хм. Маху дал, маху дал. Да нет, Можаев,  - это не маху дал, тут  кое-чем другим пахнет.
   И он, не прекращая бубнежа, повернулся и пошел куда-то,  пока не скрылся из виду.
   Акромя начальства есть и куча офицерской молоди - от лейтенантов до капитанов. У некоторых из них на меня иная реакция: они  "подкалывали".
   Например, Петровский спросил меня:
   - Когда твое выступление? А афиши где?
   Я не понял:
   - Не понимаю что-то. Какие афиши?
   Петровский применил свою  обаятельную улыбку, за что высоко ценим слабым полом, и сказал:
   - Ну как же. Ты же "металлист". Тебе пора выступать с концертами металлического рока.
   Фалейкин, пробегая мимо меня, на секунду остановился, подмигнул, спросил весело, и не дожидаясь ответа, стал смеяться:
   - Ты хоть тогда  в Подольске клево "оторвался"?
   - А что мне отрываться? Я ездил к жене, - отвечал я сквозь зубы.
   - А-а, - разочарованно протянул Фалейкин, - а я думал, ты к какой-нибудь русалке подвалил.
   Всегда спокойный и рассудительный Федотов сегодня в перерыве подошел и сказал:
   - Можаев! Не переживай. У всякого случается. Бывает, думаешь одно,  а выходит совсем другое. Но это ничего - бывает,  - глубокомысленно успокаивал лейтенант.
   - Да, правильно, бывает, - покорно соглашался я.
   Мой славный сосед по общаге Дедкин Игорек, завидя мою унылую мордуленцию,   поковырялся в сумке и вытащил  коньяк, искрящийся пятью звездами на этикетке.
   - Вот - купил! Отметим, а то мы еще с тобой ни разу не злоупотребляли! - кричал Игорь в мое оглогшее ухо, следуя своей  странной привычке. Игорек всегда разговаривает на повышенных тонах.
   Посидели, выпили, закусывая коньяк совершенно неправильно, не по-людски, одесской колбасой и черным хлебом.
   Я был благодарен Дедкину и понимал, что он по-дружески меня поддерживает.

                29.04.1980

   
   Вчера ходил в патруль по части. Не обошлось без приключений. В полку появился Дон Жуан, скрывающийся под погонами ефрейтора и носящий фамилию Айзезов.  Сей герой днем напился, был схвачен нашим бдительным патрулем во главе с моей бесстрашной персоной  и двумя моими верными Санчами – рядовым Керимовым и Джохаровым, и отправлен спать в казарму. Но герой на то и герой, что его тянет всегда на подвиги. Подвигом Айзезова после того, как он хорошенько выспался, стал поход  к  вдове  умершего недавно майора Михайловского. Несчастная женщина была готова в любое время принять  с известными намерениями любого солдата и офицера в своей маленькой квартире.  Однако бдительность моих верных рыцарей воинского порядка была на высоте. В результате неудачный любовник был схвачен за горло беспощадной рукой Джохарова и доставлен на гауптвахту. Прибывшее на гауптвахту  любопытное начальство в лице замкомандира полка Чугуева было подвергнуто многочисленным оскорблениям со стороны страдальца на ниве Амура. На Чугуева вылился поток,  который  изобиловал  известными  древнетатарскими  словами, обозначающими  некоторые мужские и женские органы. Далее  Дон Жуан, бивший себя в грудь, аки горилла взбешенная, грозился  в  будущем   обязательно стать первым секретарем своей солнечной республики, и понизить подполковника  в  должности.  Я про себя рассмеялся: фи! подумаешь! понижение в должности! - это называется "напугал  француза  жабой".  Уж коли станешь республиканским Алиевым, то  чего там  -  мсти по полной: выгоняй  обидчика из армии.
               
                30.04.1980
   
   Военный человек  –  существо   любопытное  и  внимательное.  Эти качества  ему по статусу положены,  иначе  в  боевой  обстановке  не  выжить.  Военный  человек  должен  все  замечать,   наблюдать,  во все вникать  и  внимательно  отслеживать  окружающую обстановку.  Но зачем этому  военному человеку  вникать  в  записи  чужого  дневника,  -  вот на этот вопрос,  извините, мои мозговые нейроны не находят ответа  и  оттого  пребывают  в  большом  недоумении.  Сия увертюра  мною сыграна  к  тому,  что  кто-то детально  познакомился   с  моим  настоящим дневником  и  распространил  слух  о  нем  в полку  с  такой  скоростью, что я понял:  скорость  звука  гораздо больше  скорости  света.    Школа  и  институт  нам давали совершенно  неправильные представления  о законах  физики.     Вы спросите, если Вы любопытны, какие слухи пошли?  Отвечаю. Разнесли евангелие  о том, что я расписываю в дневнике по-всякому военное начальство.   А я догадываюсь,  кто виноват!  Я виноват.  Рассеян  потому что до неприличности.  Тетрадочку  свою заветную  брал с  собою на дежурство в автопарк. Черненькую такую. Оставил  по  неразумности  на столе, видимо, а сам пошел в столовую кашу есть с пирожками.  Вот солдатики-соколики и поинтересовались в мое отсутствие!   Им же надо    отслеживать  окружающую обстановку.   

                31.04.1980
   

   Препаршивейшее  настроение сегодня.  А ведь должно быть праздничное.   В таких случаях я берусь за самобичевание и самокритику.  Как ни странно, эта метода иногда помогает выйти из стресса.
   Если нынче   художник  перенесет мою персону  маслом на холстину,  то  Вы  увидите не очень привлекательный  портрет    двадцатичетырехлетнего  парня не совсем дурной наружности, с кривой полуулыбкой, с  несколько  наклоненной головою влево, с наивным  взглядом серо-зеленых восточных глаз.    Если же Вы послушаете, как  я  обычно разговариваю с людьми,  то  Вы  заметите  ряд  моих аудионедостатков:  шепелявость,   излишняя громкость голоса,  торопливость речи,  несоразмерная  жестикуляция  и  смешное  взмахивание руками.  А  ежели  Вы  случаем  увидите меня,   идущего   где-нибудь,   ну,  например,  по улице Горького,  то  непременно  подметите  разболтанность моей походки.     Ну и скажите теперь: какой из меня  военный  человек?   Пиджак, он и есть пиджак!

                01.05.1980
               

   Ура! Мой перевод в Хим-Дым решился положительным макаром. Я предполагаю, что при этом сыграли роль не только мои связи, но и Бауманское образование.  Приказ о моем переводе уже попал в штаб армии. Еще раз  - ура!
   Интересно, когда  долгожданный  Приказ доползет до моего полка?
                03.05.1980


   Накопилось много дел «для души». Хочется многое перечитать из классики. Скрипка давно не чувствовала моего подбородка, а сам я отвык от запаха канифоли. Наверстать  сие упущение!  Немедленно! Вспомнить многочисленные рассказы бабули о жизни  и записать.
   Нравятся стихи испанской поэтессы семнадцатого века  Хуаны Инес де ля  Крус.

                04.05.1980


   Седьмого мая дали отгул. Помчался в Москву за колбасой и водкой. Краковскую купил в Елисеевском. Наблюдал сценку. К вино-водочному отделу подвалил молодой мужик, запакованный в черный костюм очень приличного покроя, и принялся укорять продавщицу:
   - Уважаемая! У вас центральный магазин, понимаете ли,  а на ценнике написано «Виски чехословацкие». Исправьте, ради бога, не позорьте столицу. Виски – среднего рода.
   - Ишь ты, грамотный нашелся какой. Уж больно много нынче ученых-то развелось, - стал раздражаться стоящий рядом пожилой покупатель в синей фуражке.
   - Вы же безкультурье свое показываете, - продолжал гнуть свою линию человек в черном костюме, глядя на полную продавщицу. Последняя молчала, была равнодушна, округляла глаза и пожимала плечами.
   Затем от  Елисеева я поехал на Щербаковскую в «Диету». Купил диабетических конфет для бабули. Надо не забыть отправить посылку в Камышин. Потом еще зашел в «Океан». Там - рыбный "коммунизм" - изобилие. Закупил рыбы разной.
   А сегодня я опять в патруле.
                08.05.1980


   Четырнадцатого отправлено мое личное дело в Хим-Дым из части. Мне теперь остается только ждать окончательного Приказа.   Время моментально превратилось во вреднейшее существо  и подобно   резине с бесконечным  коэффициентом  растяжения. Большинство однополчан знают, что скоро я от них уйду. У майора Субботина сей факт вызывает усиленное выделение желчных реплик в мой адрес. Он специально проходит мимо моей мурляндии и несколько театрально, чтобы все слышали, чеканит: «Проезжаю это я на днях метро «Бауманская» и слышу звуки скрипки!» (Хим-Дым расположен рядом с этой станцией метро). А вот другая его «едкость»: «Я бы всех этих с мохнатыми руками и ногами – в Сибирь!»
   В Сибирь, так в Сибирь! Мы - не против. Лишь бы свинтить отседа куда-нибудь. Место слишком "шальное" (шутка, конечно)! Однако я  отлично понимаю причины субботинского  негодования – он всю жизнь просидел здесь, в лесу, и никуда не смог вырваться.
   Шальной тоже рыпается, как и я. Он пытается перевестись в  подольский Архив, - там есть военные должности. Но корпусное начальство ему поставило условие: «только после того, как Вы отслужите три месяца командиром сводного военного отряда по оказанию помощи Целине».

                17.05.1980


   У меня масса дурных привычек:
- подносить указательный палец к губам;
- закручивать пальцем волосы на голове;
- работаю громкоговорителем, то есть разговариваю слишком громко, ору;
- берусь за множество дел и не довожу их до конца;
- недавно появилась привычка очень часто спрашивать: «В смысле?»
               
                18.05.1980


   Близятся сроки проведения армейских учений. В третьей декаде мая.
   Сейчас полседьмого вечера. К семи пойду к Шевченко смотреть футбол «СССР - Франция».
   Я заметил интересную особенность: на наших совещаниях только ругают, практически никого не хвалят, словно ничего хорошего никто из офицеров не делает.
   Вчера вечером играл в шахматы со Ступаком.   Мне везло, я выигрывал. Приятственно.

                23.05.1980


   Шура. Так мы с Игорьком Дедкиным зовем нашего пухлощекого суетливого Винни-Пуха Фалейкина. Как ни зайдешь к нему в кубрик, - он играет на  гитаре и поет, да  так фальшиво, что хоть беги! Но зато поет он из репертуара КСП (Клуба Самодеятельной Песни).  Вот и сию минуту, он дежурит в наряде, а не выдержал, парниша, - забежал в общагу, развалился в галифе на стуле  и посвистывает себе под  гитарные щипки. Шурик мягкотел и вспыльчив. Безотказен. Последняя черта характера привела к тому, что у него практически нет выходных.  В выходные всегда его ставят в наряд. И  выпивошка он приличный. Никогда не откажется. Добрый такой по натуре. Мне он жутко симпатичен. Я люблю добряков. Сам такой.
   Я сегодня ответственный  по полку, но договорился с эртэцэшным богом Савченко. Он смягчился несколько после моего «прокола»  по сдаче металлолома  и чаще отпускает  меня к семье. Уеду автобусом в двадцать двадцать семь вечера в Подольск. Ура!

                24.05.1980

 
   Прошли учения.  Было тяжело,  как никогда. И я думал,  закончатся ли они когда-нибудь  или нет!?  Все было по-настоящему.  Даже питались  из  пайка.  Галет наелся на две жизни вперед.  Никогда не думал, что галеты такие калорийные.
   Двадцать четвертого мая  прилично перехаживающий в  лейтенантах Белкасов  влип  в  плохую  историю. Напился,  не хватило.   Поехал  ночью  за водкой  на  своем  ушастом  "Запорожце". Сбил двух подростков-мотоциклистов, резвившихся по всей ширине ночного шоссе. Сшиб, но слава богам, не насмерть.  Будет, естественно, суд.  Из армии, наверное, вышибут.
   Мне для подмоги дали оператора  рядового Озерова с высшим образованием.

                04.06.1980


   Девятого мая начался «перечень». Такое странное название дали  модернизации всего оборудования. Посему провода, кабели, - большие и поменьше диаметром,  у нас торчат повсюду - чуть ли не из-под  ушей.  Шагу ступить некуда. Главные герои – присланные к нам гражданские монтажники и монтажницы. Они все перепаивают и переделывают.
   На улице жара. Комары свихнулись  и кусаются, как бешеные собаки. Догадываюсь о причинах комариной агрессии. Потому, что мы  все - в мыле. Как раз то, что комариным "стервам" и надобно.

                12.06.1980


    Рядом с моим рабочим местом работают две монтажницы, полноватые, сорокалетние, в зеленых халатах. Они умеют прекрасно сочетать свою сложнейшую паяльную работу с непрерывной болтовней.  Особенность их речей – на последнем слоге как бы задыхаются.

                13.06.1980


   Суббота.  Я в части.  Сейчас пойду собирать щавель. Погода отличная. Двадцать градусов тепла. Ни ветерка. Ясное небо. Увлекся фотографией. Сегодня поеду покупать фотоувеличитель и прочие фотомелочи.

                14.06.1980
 

   Учил сегодня регламентным работам подкинутого мне для подмоги рядового Озерова с высшим образованием.  Объяснял я  порядок выполнения регламента долго и так доходчиво, что даже сам понял то, о чем  гутарю (шутка)! Если бы передо мною в качестве слушателя оказался медведь, то он бы все правильно уразумел бы. Но если говорить без гримас  юмора и сатиры, то  Озеров все действия по регламентным работам повторил шиворот-навыворот, и все запорол. Я повторил ему все от начала до конца еще парочку раз. Бесполезно. Боже, подумалось мне, бедное создание! Как же ты умудрился закончить институт? Меня посетило неприятное чувство раздражения, даже злобы. Я нехорошо отругал бедного и ни в чем не повинного Озерова. Разве он виноват, что он такой уродился? И потом я весь день мучился совестью за  выказанное раздражение и жалел Озерова. Ночью, ворочаясь на неудобной койке,  я думал, как ему, наверное, тяжело живется в этой жизни. Вспомнил озеровские наивно-преданные собачьи глаза и чуть не заплакал. Да ведь он ребенок! Ко мне пришла внезапная догадка. Остановившийся в развитии взрослый ребенок. Как можно было обидеть ребенка?  И я пообещал себе не допускать впредь подобного отношения к Озерову.
   После отработанной смены играли в волейбол. Небо вместе со своими привередливыми небожителями дали нам пошпынять коричневый мячишко всего лишь полчасика. А потом обрушили на наши головы такой ливнище, что впору  было кричать «караул»!  Наши несчастные организмы  чуть не растеклись по отдельным ручейкам. Еще немного и мы бы расстаяли, как мороженое или Снегурочка. Но, опомнившись от такого напора стихийной силы, мы засверкали пятками до общаги так быстро, что нам позавидовал бы сам Валерий Борзов!
   Играл в шахматы с фиником. Выигрывал сначала, а потом больше проигрывал.

   18.06.1980
 
   
   Недавно я отмечал  в дневнике, что ходил  к  Шевченко   смотреть  футбольчик  между  императорскими сборными Александра и Наполеона ( шуткую,  ибо игривость, видите ли,  напала с утра ).  Ну так вот.  Хочу доложить  кое-что о том, как я у хозяев  провел времечко.  Лейтенант Сергей Шевченко, худющий, как швабра,  и маленький, как тот «пинчер», коего Серж любезно согласился принять от меня в дар,   - живет в развалюшном финском домике,  выкрашенном во  что-то    военно-зеленое.   Надо  прицарапать  к  этому,  что большинство  офицеров  нашего  «Локомотива»  поселены в это чудо строительной мысли – финские домики.  И все бы ничего,  ибо всем  хороши эти домики,  в них все предусмотрели  зэки пятидесятых годов  для автономной жизни  семьи среди лесов  и полей  древлянских;  но  вельми  старинны  они,  и  посему  без  слез  смотреть на них невозможно.  Однако я оказался стойким римлянином, и ни одна слеза не скатилась  с  моего  мужественного лика.  «Финские» поселенцы  подтыкают дыры стекловатой,  поролоном,  одеялами шерстяными, ну, в-общем, чем придется и насколько хватает искусства; а также замазывают глиною и цементами  прорехи в фундаменте и стенах, насколько бог им дал навыка строительного. Но мало что помогает супротив беспощаднейших   из  врагов наших – времени  и  климата.   
   Короче  говоря,   оглядел   я  внимательно  шевченковские  угодия,  представленные   небольшим четырехсоточным участочком,  домиком  и  домашним зоопарком (отданный мною "в хорошие руки" собакевич Мальчик, затем поросенок, еще кролики, куры всякие, утки там, гуси). Оглядел, значит,   и   сокрушался  мысленно.  Как они тут живут?  Боже мой!  Разве так должны  жить   семьи  офицеров–защитников   Первопрестольной   от  всяких там  натовских   «бэ - пятьдесят  вторых»,    «торнад»  и «тайфунов».   Не так, конечно, отвечал я себе.  И  почему-то  почудилась  мне  известная  старуха  с  разбитым  корытом. 
   Пока я разглядывал  неприглядный  финский домик, из него  между тем  выплыла медленно,  с  пушистым громадным котом (или кошкой)  на руках,  женщина лет двадцати пяти  со сложением типа пышечки.  Поздоровались, познакомились.  Лена,  вот как,  оказывается,  зовут современную Марию Николаевну Волконскую. Она довольно мила.  Только  успел заключить  я  сей  вывод,  как  неожиданно  мне навстречу  из  самого дальнего угла участка  выбежало лохматое  четырехлапое  существо.  Сердце мое переместилось  в  груди  - я узнал Боя!  Как он изменился?  Куда делся «пинчерский» вид?  Куда подевалась карликовость? При этом я увидел, что Бой - ухоженная счастливая собачка. Бой подбежал  ко мне,  подпрыгнул,  залаял-завизжал  и  предъявил мне  прочие доказательства  любви. «Узнал!», -  обрадовался   я.  И  радовался    до тех пор,  пока  не  ушел  после  просмотра  матча  от  Шевченко.  А песик,  - кстати,    в  холке  он   будет  более    двух  карликовых   пинчеров,  - сопровождал меня  еще ярдов этак сто; затем  остановился  в задумчивости, почесал  себе  за  левым ухом,   и  потрусил,  не  спеша  и  не оглядываясь,   к  своим пенатам.
   Шел   обратно я  в  общагу  и  крутил  в  башке  два  основных  момента  прошедшего  вечера.         
   Первый момент грустный.  Рассказ   Лены,   из  которого  я   понял,   почему   Серега Шевченко  без  всяких  раздумий   и   сомнений  взял  к  себе  Боя.  Более десяти лет назад  Лена жила в Семипалатинске.  В   те  времена возникла большая  напряженность  в  отношениях  с  Китаем  из-за   его  территориальных   претензий.  На  кухнях  поговаривали     о    войне   между   Китаем  и  СССР.   Однажды  город  охватила  паника.  Слухи были один  страшнее  другого.   Взвод   китайских  десантников-смертников,  вооруженных до зубов,   скрытно  внедрился  в  пределы  Казахской ССР   и  подошел    к  Семипалатинску.     Вот китайцы   уже   в  пятнадцати   километрах от   цели… ,   в семи километрах…    Да,  китайцев  тогда  наш  спецназ  все-таки  остановил  и  уничтожил на непосредственных  подступах  к  городу.  Но что пережили горожане?!  Лена  вместе со всеми тоже испытала шок. Ее  испуг был так велик,  что  она  дала  себе  зарок  впредь  не  рожать  детей.  И до сих пор его соблюдает. 
    Второй момент  хороший, радостный.   Наши так-таки дожали этих «хренцузиков»,  несмотря  на Платини.   Ну,   играет у них  этот   сверхигрок,  талантище,  конечно,  ничего не скажешь, здорово играет.    Ну и что?  А  у нас есть Черенок зато!  Вот Вам!   И забил, понимаешь,   за пять минут до конца матча!   Ну,  что,   отгрузили   мы   Вам  голешник?!   Знай наших!   
   Я шел и опять радовался.    Радовался  за  СССР,   как  я  прежде  радовался за удавшуюся  жизнь  моего Боя-Мальчика. 

                19.06.1980

   
   А распишу-ка   я  день  сегодняшний и часть вчерашнего, как  симфонию богатырскую с подробностями мыслепотоков  в моей дурной голове.  Итак, начинаю.
   Сегодня получил  письмецо  в  конверте  от Вани Сережкина.   Не забыть бы  ответить пообстоятельнее.
   Вчера вечерочком майор Щербатов отпустил меня домой в Подольск, но всю душу вытряхнул вопросиками. Приехал  я  домой. Вхожу в двухкомнатку, полученную  дражайшей тещей еще от подольского Архива.  Вижу привычный натюрморт:  композицию лежащей на тахте Леркиной маман, внимательнейшим образом отслеживающей каждое мое перемещение в пространстве; рядом с ней валяется открытый  и недавно читанный «Камень сердолик» мрачного советского писателя Проскурина;  несколько  выше и правее тещиной главы стоит на подоконнике засохший камыш   в высокой серой вазе; и от тишайшего дуновения воздуха  занавеска белая с узором а ля роза   чуть колышется.   Затем композиция начинает двигаться – теща поднимает в сторону Леркиной комнаты голову и зовет дочь. Выходи, дескать, твой заявился. В ответ ей слышится  тихое  посапывание.  Проявляю невиданную деликатность и не бужу лучшего представителя моего семейства.  Далее не очень интересное:  просмотр первой серии какого-то детектива, чтение некоторых писем от одноклассников, и апофеоз перед сном – вкушение замечательного ужина со свиным рагу и прочего, приготовленных виртуозом  кухонной плиты Надеждой Ильиничной.
  Сегодня утром  в семь тридцать возвращаюсь в часть. Иду по городку в гору к общаге. Зашел в свой кубрик, плюхнулся на кровать, поглазел на интересных мух потолочных и оттого прикемарил. Стук в дверь. Думаю, господи, кого нелегкая несет.  Поскорей бы, - крутится в голове, - смотаться из этого скучнейшего места.  В  Хим-Дыме,  точняк  полный,  будет настоящая жизнь, размышляю я в полудреме. Но стук настойчивый, повторяется. Я вскакиваю. Открываю дверь. Входит Юра Федотов. Передает евангелие – надо всем шагать на комсомольское собрание к восьми тридцати  утра. Собираюсь. Выходим. На плацу глашатаи (помдеж и другие) перенацеливают наши ноги в направлении  полкового развода к восьми сорока. Мы с Юранчиком в тупичке: так куды податься бедному крестьянину – к белым али к красным? Но все в порядке – идем на развод, а далее в клуб на собрание.  Времечко  тратим  попусту:  наблюдаем  за движениями  ртов  докладчиков,   из  коих не вылетает ни одной мысли.  Все –  сплошное ля-ля.   Тру-лю-лю и тру-ле-ле. Представляю  внутричерепное  устройство мозга  самоуверенных и бойких говорунов;  образ возникает из смеси дубовых щепок и соломы. Но конец приходит даже комсомольским собраниям. Ничто не вечно под Сириусом. Затем мы выходим из душного клуба вместе с Юрием и Акаевым и совершаем беспримерный поход пешком на станцию (РТЦ). Жарко, очень жарко. Снимаем рубашки. Очень обнадеживаем дивизию слепней, атакующих наши геркулесные тела, моментально понимаем всю ошибочность  последнего поступка и напяливаем рубахи обратно. Наши ноги томятся в сауне армейских грубых ботинок. Я уже готов. Готов сбросить эту чертову обувь. Но…  Вдруг наступаю на что-то серенькое, извивающееся. Ой, зараза! Гадюка! Так вот ты какая! Эта гадкая «животная» целует меня пару раз в ботинок, но толстая натуральная  кожа защищает ногу от укусов. Фух, думаю я, пронесло. А все-таки в армии все продумано до мелочей, даже ботинки.  После сих увлекательных приключений  и трех километров пути  по  лесу  доходим до РТЦ. 
   На станции, находящейся глубоко под землей,   жара египетская,  ливийская и сирийская, вместе взятые. Так как кроме климата есть еще и работа ламп и прочей электронной дребедятины  по увеличению температурки воздуха.  Обтираюсь носовым платком и продолжаю обучать регламентным  работам  Озерова.  Успехов опять нет, но я уже его не облаиваю.  Какой я душка! Исправно хожу отдыхать на  десятиминутные  перерывы после  каждых пятидесяти минут работы. Частенько эти перерывы затягиваются до двадцати  и более минут. Такое случается,  если нет работы или нет поблизости начальства, или же само начальство сидит на скамейках в беседке  рядом со станцией, вдыхает прохладный живительный июньский воздух, и лясы обтачивает. Вот как сию минуту. Разговор меж начальства такой: обсуждают новость – на подольском  рынке запретили торговать грузинам. Причина банальна – один из них угостился от кого-то сифилисом, но продолжал торговать на рынке. Наши перерывы занимательны не только баснями любителей поговорить, но и футболом. Гоняем бедный мячик на ближайшей поляне с таким азартом, что каждый день кто-нибудь травмируется, хромает или вывихивает конечность. Я недавно почувствовал себя этаким Платини. Мне дали пас на правом фланге,  а я с ходу как долбану по мячу, - и в девятку верхнюю правую попадаю!  Ух! Даже не ожидал от себя такой прыти и мастерства! Но это, конечно, случайно я так сыгранул.

                19.06.1980
   

   Продолжаю  писать ноты симфонии  обыкновенного дня моей верной службы царю и отечеству (опять  дурачусь, как шут фасолевый!) 
   Перед обедом устроили нам строевой смотр на станции. Причина проста, как гвоздь:  новый начальник станции вступает в должность. Его зовут майор Пятаков. Пока неизвестно, каким он будет начальником. До него был Савченко, коего офицеры называли меж собою Станционным Смотрителем, Николаем Палкиным эдаким. Савченко замучил всех занудством своим и службистостью,  растягивал слова, проглатывал окончания и даже целые слова. Так что о смысле  сказанного прежним начальником РТЦ приходилось догадываться. Пакостей он мне натворил множество. И я слаб оказался и низок – пожалел  рупь  ему  на проводы и подарок. Каюсь в содеянном!
   На обед в городок я уехал на полковом автобусе в четырнадцать ноль ноль. Пообедал слишком шикарно. Размахнулся. На девяносто пять копеек.
   После обеда опять потопал пешочком по змеиной тропе на станцию. Гадюк по пути не попадалось, они решили со мной больше не связываться, - я ведь и наступить могу на жало своим могучим военно-полевым ботинком. Вышел я в пятнадцать сорок, пришел в шестнадцать десять. Развод перед работой провел уже новый начРТЦ. Отработал, как обычно. Ничего особенного, тот же футбол в перерывах, лясы-пересуды в курилке и выставление параметров на радиолинейке. В восемнадцать тридцать пытался отпроситься домой у замкомандира моей группы Юрзинова. Сорвалось. Юрзинов ласково отказал. Зуб что ли на меня имеет за что-то?  Приехал в городок. Поужинал. И на волейбольную площадку-  избавляться от лишних эмоций.
  Я заметил, что в последнее время тревоги в городке стали звучать  гораздо чаще. Вчера гудела, но меня не было в части вечером.
   Игорек Дедкин заболел, что-то с почками.
   Скоро состоится офицерский суд чести над лейтенантом Белкасовым. Собираются выгонять из армии. У него это уже третий суд чести. И все из-за пьянки. На первом – общественное порицание. На втором – понизили в звании до лейтенанта.
   Уже двадцать  два тридцать пять вечера.  Глаза устают и тяжелеют, веки предательски слипаются, мысли коварно путаются. Вдруг приходит не мысль даже, а скорее ощущение бренности нашей жизни. Становится всех-всех жалко. С этим я и засыпаю.

                19.06.1980
               
   В последнее  время   почти каждый день  ужасным голосом гудит тревога, пугая все живое в окрестностях.  Я представляю, сколько инфарктов и инсультов случается у местных  зайцев и прочих представителей лесного царства.  Непатриотичные домашние куры и утки, наверное, также не в  восторге от подобных  звуков  и  в знак протеста  снижают  яйценоскость.  Тревога еще продолжает  свое страшное соло,  сотрясая  атмосферу в городке,  а уже раздается  нестройный  хор  сотен  пар  сапог и ботинок,  спешно доставляющих   своих  хозяев  к  нужным  военным объектам. 
   Я никак не могу привыкнуть к таким тревожным сигналам.  И  каждый день с утра прогнозирую, словно Вольф Мессинг,  загудит или не загудит сегодня. Но ПВО есть ПВО. ПВО  без тревог,  все равно,  что корова без молока.  Ведь самолеты вероятного противника, и невероятного, кстати, тоже, бдят, не спят.  Они,  гады,  барражируют  и барражируют  вблизи границ  нашей славной эсэсэрии,  с  целью  что-нибудь  пронюхать.
   Но не все такие нежные, как я. Есть у нас на «Локомотиве» и такие парни, для которых тревога  не  больше, чем комариный зуд. Начальник столовой прапорщик Борщев (заметьте, какая  фамилия, а!?)  молчалив,  как  двоечник  у  доски.  Однако, как только случается тревога,  а,  как правило,  она бывает поздно вечером,  так  прапор мгновенно превращается  в  отличника,  и его речь уже  не  остановить!  Оживленный  Борщев,  прибыв по сигналу на объект,  с восторгом,  с  подробностями  и  в красках  информирует всех окружающих  о  положении,  в   котором  его  застала тревога.  Сии положения разнообразны:  это и  совершение  трапезы  на  кухне,   это  и  вялое   ковыряние   лопатой земной поверхности на своем участке,  еще  много чего другого, и  даже, представьте,   отдание  святого  супружеского   долга   в  постели.  Борщев   наивен,  как котенок.    Коллеги,  хотя  и  смеются  над  его  рассказами,  но  у  многих  складывается  мнение, что  начальник  столовой   не совсем нормален.   Я  же,   заслышав   однажды  начало  подробностей  постельного  момента,  в  который  Борщева застигла  тревога,  подумал:  «Боже мой,  какой  птеродактиль  однако  этот  прапорщик!»  Стало как-то  противно,    и  я  поспешил  удалиться  на свое рабочее место. 

                23.06.1980


   Несколько дней назад состоялся  суд чести над  Белкасовым.   Суд постановил: ходатайствовать перед высшим командованием об увольнении лейтенанта в запас.  А мне  жалко  Белкасова. У него  грудной  ребенок  в  семье.

                24.06.1980


   Жду кодограммы о моем переводе в Хим-Дым.  Уже вот-вот должна прийти в часть. Поскорее бы!

                25.06.1980

 
   Не   забыть   двадцать  второго   июля   поздравить   бабулю   с   Днем   рождения!

                05.07.1980


   Отправляли   меня  сегодня   с  заданием   на   спортбазу,  находящуюся   недалеко  от    нашего   городка.   Видел   огромного  человека  –  штангиста  Алексеева.  Десять  пудов  живого  веса,  не меньше.  Человек-гора.   У одного  из  наших  офицеров  на  спортбазе   работает  отец.  Он божится,  что наблюдал,  как  штангист   выпил  бутылку  водки  за  обедом   и   глазом не моргнул.
   Проходили  какие-то республиканские соревнования.  Шел мелкий противный дождь. Наблюдал  мировой  рекорд  метательницы  копья  Татьяны  Бирюлиной – семьдесят метров и восемь сантиметров.  Ну,  конечно,  мой  шаблонный  мозг   не  утерпел   и   выдал игру слов: «Это Вам  не  в   бирюльки   играть!»

                12.07.1980


   Сегодня  любопытничал  в  доме-музее  автора  «Черного  монаха»   в   Мелехове  (бывшая   станция   Лопасня).   Это  недалеко  от  города  Чехова.  Много   интересного.   Там есть маленькая   отдельная  от  основного  дома  конурка  на  возвышении,  где  Палыч   писал  «Чайку».   А  в  большом  здании,  видимо,  многочисленные  гости  не  давали  бедняге  возможности  писать.   
    А  в  самом  Чехове  есть   усадьба   Гончаровой-Васильчиковой.  Тоже  обошел и посмотрел.  Там  похоронен  сын  автора  «Восстань,  о   Греция,   восстань»,   а   также     другие  родственники  поэта  –  солнца  русской  поэзии.    Могилы   в   запустении.   Усадьба   полуразрушена.   Там  сейчас  вечерняя  школа.

                13.07.1980


   Приснилась  бабуля.  Лежит  она  на  своем  любимом  диване  и  жалуется,  что  ей  тяжело    живется   у  старшей  дочери  Екатерины  в  Камышине  вдали  от  родных    мест,   где она  прожила  три   четверти   века.   И  мечтает  она   обратно   «вертаться»    в   Миллерово   к   младшей   дочери  Клавдии.

                14.07.1980


   Ужас:  умер Высоцкий!

                25.07.1980


   Читаю  письма  автора  «Скучной  истории».   Очень  нравятся.

                26.07.1980


   Отпускают  меня  домой  с  большим  скрипом.   По этой причине  настроение   -  не  очень.   А  скрипачу  так  и  надо!   Я    где-то   читал,   что  даже  гамадрилы  и  гиббоны  начинают   хандрить   и  болеть,  случись   у  них   долгая  разлука   с   кем-либо  из  близких  сородичей. 

                27.07.1980


   Отвез  Леру  в больницу подлечить  желудок.  Это на  месяц,  не  меньше.

                31.07.1980


   Ходил к жене в больницу.  По  дороге  к  корпусу,  в  котором  находится   Лера,  на  мою  неповторимую  жизнь    было  совершено  гнусное  покушение.   Покушались     братья   наши  меньшие,   сбившиеся    в   банду  гангстеров-налетчиков.   У каждого  из   них  сзади  болтается  по  крупному  хвосту,   это  чтобы  заметать  следы  кровавых  преступлений.    И  каждый  имеет  на  вооружении  пасть,  доверху  заполненную   острейшими  зубами-ножами.  На  меня   напал, наверное,  главарь  банды.  Может  быть в прошлой  жизни  он  был  знаменитым  Япончиком.  Еле-еле  отбился от  этих  милых  созданий.  Потом,  боясь  повторного нападения  и оборачиваясь  назад  каждые пятнадцать  секунд,  я  спрашивал себя:  «Неужели  перевелись  нынче  на  Руси  все  Каштанки?   Остались  только  эти  громилы?»  Посидел  подольше у  Леры. Вроде  идет  на  поправку.  Дай  Бог!
   Лето как-то шустро промелькнуло.
   Возвратился из отпуска майор Щербатов. Рассказал, что отдыхал на Азовском море. Проезжал Миллерово.   Перед  Миллерово  дорогу  перебежал  кабан    огромных   габаритов.
   Я – в  своей  комнате в общаге.  Сейчас  ночь.  Стрекочут кузнечики  о чем-то вечном.  За  стенкой  раздается  какая-то  песня – то ли  Пугачихи,  то ли  Ротару,  - не разберу. 

                04.08.1980
   
   В понедельник одиннадцатого августа в полк пришел приказ о моем переводе  и, к великому моему удивлению, и  о  переводе  Игорька  Дедкина!  Чудеса!  Урррррааааа!    Дедкин  переходит   в  другое  место - в Остафьево.   Сейчас оформляю обходной  лист.     Вчера   до  обеда  я последний  раз в жизни работал на станции.

                14.08.1980


   Пришли   с   Игорьком    за   полным  расчетом   к  начштаба  подполу   Шмакову,  красавцу сорокалетнему    с   прилизанными   черными   волосами,  заражающими   окружающую атмосферу  высочайшей   концентрацией  одеколона  «Москва»,  и  по  совместительству  вреднейшей   на  свете личности.  Эта личность,  развалясь  в кресле  и  не  соизволив  повернуть    в нашу  сторону  тыковку  своей  ухоженной   башки,  равнодушно   проронила,   чтобы мы пришли  завтра   в   пятницу.  И  тогда,  дескать,  нас рассчитают.  Ладно.  Приходим,   как  нам  велено,   в  пятницу   к   Шмакову,  а  он  вдруг  давай  орать   на  нас  зубром    из  Беловежской  пущи.   И  хочу  поделиться,  глотка  у  начштаба,   что  надо.   Ему  самая прямая  дорога  -  этаким  Троцким  с  трибуны  перед  революционной  толпой  выступать   и   причем   без   микрофона.   Я  чуть  своего  талантливого  скрипичного  слуха  не  лишился,  и  стал мизинцем  протрясывать  оглохший  орган.   Почему,  мол,  Вы  в  четверг   не  пришли,   орет  Троцкий.  Ведь  сегодня  Вы уже  должны  быть по  приказу  в  совершенно  ином  географическом  пункте - в  месте  назначения.   Да!  Видимо,   у   таких   шмаковых   вредность  натуры  и  издевательство  над  подчиненным  -  лучшее средство   от  скуки.  Если  такой  подпол  не  сделает  кому-нибудь пакости,   то  он    в  этот  день почувствует  себя плохо,  а  то  и  вовсе  заболеет.
   И  все  равно  радость  у  нас  с   Дедкиным    огромная!  Уходим  вовремя.  На  станции тревоги  теперь  не  через  день,  а  каждый  день.  Работа  адова.   Все  там  бедные  бегают  в  мыле. 
   Адью,  «Локомотив»!

                16.08.1980


   Я  уже  в  Хим-Дыме.  Потихонечку  вхожу  в  роль  начлаба.

                03.09.1980


   В  академию  езжу  из  Подольска  на  электричке  до  Курского  вокзала.   Ехать  примерно  час.  И  затем  до  Бауманской   еще  минут  двадцать  добираться.  Вполне  успеваю,  если  сажусь  на  электричку  в  семь  тридцать  четыре  утра.  На  днях  встретил  кадровика  с  «Локомотива»  капитана   Зезина.  Он  поделился – Шальной  переводится  на  повышение  в  Генштаб.

                12.09.1980


   Позавчера  стоял  в  почетном  карауле  у  гроба  Маршала  артиллерии  Чистякова.  Все  прошло  пышно,  торжественно, в  полном  молчании. 

                19.08.1980


   Я  пришел  на  место  подполковника  Семен  Семеныча.  Он  полнолицый,  маленький,   смеется  редко,  но  шутит  без  отдыха.  С  виду  простой.  Сам  он  идет  куда-то на повышение.  Передавать  дела  мне  подробно  не  хочет.  Все,  мол,   просто тут,  разберешься,  подбадривает  он  меня.  Но  я пристаю  к нему  сибирским  клещем.  Семенычу  это  не  нравится,  так  как  он  любитель-сачкодав,  пораньше обычно  убегает со  службы.   А   чтобы  было  совсем  понятно:   у  него  дача,  понимаете.   Да-ча!  Это, я  думаю,    серьезное  дело   для  всякого  серьезного  человека.   А  тут  под  ногами  какой-то  лейтенант  путается.  Ну  да  ладно.   Я   и  не  в  обиде.   Разберусь   сам  как-нибудь  с   должностью.
   Перед  тем,   как  уходить,   Семен  Семеныч     прощается   со  мной,   протягивая   широкую   толстую  ладонь.    И   всегда  произносит    одно  и  то  же:   «Ну,  давай,  Витя,  работай  над  собой!»   И  после  эффектной  паузы  добавляет:   «На  страх  врагам!»

                23.09.1980
 

     Я  по  сути  временщик,  если можно так выразиться. То бишь  лейтенант, призванный  послужить  Родине   парочку  годочков  всего-навсего.  Вот  посему   сегодня  я  и  накатал   рапортишку  сам  на  себя.  Рапорт на оставление  в армии пожизненно, так сказать.
   Прочитал «Сафо».  Понравилось.  Там у автора мысль есть любопытная и несколько спорная. Все молоденькие женщины, дескать,  в-основном,  смотрят на людей оценивающим  взглядом. 

                06.10.1980


   Решил  проверить  мысль  об  оценивающем  взгляде у молодых  женщин (из  романа «Сафо»). Когда  случалось  мне ехать в автобусах  или  метро,  то потихоньку  наблюдал  за  женщинами, за  тем,  как они  смотрят  на  других  людей.  Да,  действительно,  большая  часть  из  них  как бы  оценивает,  но  много  и  равнодушных взглядов.  Поэтому,  мне  кажется, эта  мысль  Доде  верна  только  отчасти.
   Моя нынешняя  должность  –  начальник  химической  лаборатории.  Мой шеф  –  начальник кафедры,  генерал-майор  Лакитаев  Николай  Алексеевич.  При случае  опишу  его  поподробнее.  Он  достаточно  интересен  и  неординарен.  Задания от него мне даются разнообразные и многочисленные. Только успевай получать и записывать.     Под  моим  гениальным   руководством  трудится    группа  лаборанток.  Они почти все  молоденькие,  за  исключением  двух  женщин,  коим  уже  за  пятьдесят.   Одна  из  них  Римма  Ивановна  Зосимович  -  жена  преподавателя  с  нашей  же  кафедры,  другая Пескова Нона  Михайловна – чрезвычайно  добросовестный  человек.  Из  таких,  как  она,  можно  делать  гвозди. Получатся самые прочные и надежные  гвозди.  Что  касается  девушек,  то  сначала  они  показались   мне  довольно  милыми людьми.  Однако не все оказалось  так  просто.  Некоторые  меня   восприняли  в штыки.  Я понял,  что сам виноват. Не успел  перестроиться после  полка,  где  командовал  солдатами. А здесь тебе не солдаты, здесь – барышни!   Тут  к  каждой подойти  надо  с   подходцем,    педагогией  и  психологией.  Ну,  одним  словом,  я  переборщил,  конечно,  с девицами    и   на  голос  свой  командирский  больше  напирал.  А  лаборантки,  как  я  узнал,  практически  все  - дети  военных высокопоставленных  чиновников.  Кто-то  из  отцов  у  нас  в Хим-Дыме  обретается,  а  большинство  папаш  в  иных  более  высоких  учреждениях  служит.  Ну  и в  ответ  на  мое   солдафонство  и  неумение  обращаться  с  таким  народцем,  я  получил  не  только  враждебное  отношение,  но   и  жалобы  на  мою  важнейшую  персону  генералу  Лакитаеву.  Последний  меня  вызывал  недавно  и  мягко  распекал,  понимая,  наверное,  что  мне  не  хватает  опыта.  Я  немедленно  после  блистательной  процедуры  в  стиле  Макаренко   решил   работать  с  девчонками  иначе, и теперь  надеюсь,  что  со  временем  все  наладится.
   Кстати,  у  меня  послезавтра почти  юбилей будет,  можно  сказать - чекушка!  Четверть  века  стукнет  в  спину,  и  я  полечу  тогда  дальше  по  стреле  времени!

                10.10.1980


   Парадная  подготовка  -  вещь  для  меня   новая.  Перед  каждой  из  них   я  с  трудом  напяливал  на  ноги  юфтевые  офицерские сапожки и  потом  залихватски  чеканил  шаг    на  плацу  академии.  Готовили  нас  к  Параду  на  Красной  Площади  к  седьмому  ноября,  к   празднику  Октябрьской  Революции.  Но  у  меня не  все,  как  у  людей - на  ноге  врачи  обнаружили  какую-то шишку,  а  институт  онкологии  рекомендовал  операцию.  Поэтому  с  парадом  покамест  я  распрощался. А  жаль.  Интересно  было  бы  пройтись  мимо  Мавзолея  Вождя.  Впрочем,  думаю, это  еще  успеется.

                11.10.1980


   
    В госпиталь  на  хирургический  стол,  под  ножичек,  так  сказать,  как мне  рекомендовала  военная  медицина,  я  не  лег.  Опухоль  доброкачественная  и  покамест  терпит  паузу.  Узнав  о  таком  обстоятельстве,   мой  шеф   Николай  Алексеевич  попросил  меня  подождать  с  ногой,  так  как с  семнадцатого  ноября   начинается  двухнедельная  проверка  академии,  в  том  числе  и  нашей кафедры.
   Вспоминается  служба  в  полку.  Плохое  постепенно  забывается,  хотя  трехдневные  учения  без  сна  и  на  одних  галетах  до  сих  пор  кошмаром  стоят в  мозгу.   

                30.10.1980


   Мне  сейчас  на  жизнь  жаловаться  грех.  Работы – пропасть.  Живу  дома  в Подольске семейным  порядком.  Какой-никакой,  а  начальник.  Есть свой  кабинет,  сейф.  Хотя, честно  признаться,  по  характеру больше исполнитель.  Начальствую  со  скрипом.  Молодые  лаборантки  с  норовом.  Даешь  какое-нить  задание,  например,  Поповской  Галине  и  получаешь  в  ответ  злой  взгляд  на  полном  некрасивом  лице  и  еще  впридачу  вопрос:  «А  почему  я  должна  это  делать?  Вон  пусть   Краснова  делает».   А  между  тем  Галина  сидит  без  дела,  занимается  маникюром   когтей,  одновременно умудряется  вырезать  ножницами  юмор  из  «Крокодила»,  читает  нарезку  и   тут  же    оглушительно  смеется.   Цирк!  Краснова  Татьяна  слышит  сказанное  в  свой  адрес   и,  конечно,   не  имеет  сил  промолчать,  как  это  обычно  бывает  у  женщин.    Она  недовольно  бухтит,  повернув   свою  миниатюрную   головку  к   Галине.    Мне  остается   вздыхать,  что-то  убедительное  проговаривать  Галине,  психовать   и  мыслить:  «Как  же  Вы  мне  надоели!  Понабрали  блатняков   всяких,  а  ты  мучайся  теперь  с  ними!»   Да.  Нервов  я  с  этими  врединами  в  юбках  трачу   КАМАЗ   и маленькую тележку.   В  отличие  от  бывшего   начлаба   Семен  Семеныча.   Тот  вообще  внимания  не  обращал  на  лаборанток,  а  сосредоточивался   в-основном  на  получении   хозматериалов  и  оборудования   с  различных  складов  для  нужд  нашей  большой  лаборатории.    Женский  персонал  был  предоставлен  самому  себе,  чему  и  был  чрезвычайно  рад.  У  Семен  Семеныча  имелась  в  жизни  другая  цель:  как  можно  больше  нужных  вещей  из  того,  что  получено  со  складов,  оттарабанить  на  любимую  дачу.  Как-то,   встретив  Семеныча  на  плацу  академии,  я  рассказал  о   возникающих  проблемах   с   лаборантками.  Он  посмотрел  на  меня,   как  на  идиота,   и   спросил:   «А  оно  тебе  нужно?»    И  добавил,  смягчаясь:   «Витя!  Мой  тебе  совет:  плюнь  ты  на  них.   Работай  над  собой  и    дыши  свежим  воздухом!»  И  затем,  когда   автор  сих  мудрых  изречений  удалился,   я  почесал  маковку   и  подумал:  «А  может,  действительно,  так  и  надо?!»
   Встретил  сослуживца  с  «Локомотива»  и  он  рассказал  ужасную  историю.  Произошла  она  с  женой  нового  финика  Ройзмана,  сменившего  уволенного   в   запас  Ступака.  В  день  совершеннолетия  своей  дочери  женщина   погибла  под  колесами  полковой  пожарной  машины.  Кошмар!  Между  прочим,  водителю  машины  оставалось  до  дембеля   всего  два  дня.  Просто  ужас!

                25.11.1980

                Проверка  академии   наступила  позже   запланированной  даты.    И  лишь   теперь   подходит   к  концу.  Кафедру  проверяли  по-всякому.  Пробовали  и  на  зуб,  и ногой  пинали,  и руками  прощупывали.  Опять  я  озорством  и  шуткой  забавляюсь.  Если  всерьез,  то  и  ходили  мы  строем  по  плацу  кругами,  а  наш   строевой  шаг  и  выучку   оценивал  шестидесятипятилетний  полковник  из  управы,  который,  я  уверен,  давно  уже  забыл,  что  такое  строй.  И  стреляли  мы  из  пистолета  макаровского,  попадая  так  часто  в  «молоко»,  что  оно,   пожалуй,   к  окончанию  стрельб  превратилось   в   сметану.     И  сдавали  мы  некий  зачет  на  профессионализм,  убеждая  комиссию  в  отличном   исполнении  наших  должностных   обязанностей.   Пришлось  на  время  побывать  в  шкуре    Ганса  Христиана  Андерсена.  Я  кумекал,  почему   Никалекс,  так  про  себя  я  зову  моего  босса,  попросил  меня  повременить  с  операцией  ради  проверки:  «А Вас, Штирлиц,  я  попрошу  остаться!»  И  мне  загнуло  в  голову:  я  же  свежеиспеченный  сотрудник  кафедры, за  мной  еще  нет  грехов.  Поэтому  я  прекрасно  подхожу  для  любой проверки.  Что с  новенького  взять?!
   На  службе  верчусь,   как  кот  за  своим  хвостом.  Много  хожу.  На  территории   девять корпусов  и  в  каждом  для  меня  находится  дело.

                23.12.1980


   Я  не  писал  об  Олимпиаде.  Упустил  сей  интерессантный  момент.  «Щаз»  восполню  досадный  пробел.  Летом  Москва  опустела.    Жизнь  московская  замерла  и  уступила  место  Ее  Величеству  Летним  Олимпийским  Играм.   Повыгоняли  всех  подозрительных:   урлу,  бездомных,   алкашей.   Детишек  постарались  в  пионерские  лагеря  спрятать.  Большегрузным  и  иногородним  машинам  объявили  бойкот.  Спасибо – остальным  московским  обывателям,  не  входящим  в  названные  сословия и касты, разрешили  остаться и  посмотреть  на  невиданные  ранее Игры.  Думаю,  что  эти  Игры  -  последние,  которые  я  видел  воочию.  И  в  подтверждение  этой  горькой  догадки   обезобразил  некрасовскую  «Железную  дорогу»:
   Жаль,  что   увидеть   здесь   Игры  прекрасные
   Повторно  не  выйдет – ни  мне,  ни  тебе.
   С  билетами  на  Игры  было  сложно.  Удалось  сходить на игру  в  ручной  мяч,  во  время  которой произошел  казус.  Мы  с  Леркой  сидели  на  самом  верхнем  ярусе  и  смотрели  на  игру  сверху  вниз.  Площадка,  по  которой  с  дикими  воплями  бегали  «ручные мячистки»,  оказалась  прямо  под  нами.  С  моего  незадачливого  носа  при  этом  слетели  очки  и  упали  на  площадку.  Я  тут  же,  отпрянув  назад  и  опасаясь  справедливого  возмездия  за  содеянное  преступление,  превратился  в  самого  незаметного  гражданина  СССР.  Наверное,  я  здорово  уменьшился  в  размерах  и  пребывал   в    гномах  вплоть  до  выхода  из  спорткомплекса.

                24.12.1980