Глава 6 Обмануть время

Из дневника
1973
«Вперевалочку ходит по квартире смешной топтышка и не верится, что это - мой сын. Найдёт что-либо на полу и бросит в мусорное ведро. Дочка тоже так делала, но, пожалуй, лишь это у них и похожее, а в остальном уж очень разные! Как будут относиться друг к другу, подрастая? А теперь малыш, как только просыпается, сразу кричит: «Аля, Аля!» с ударением на первую и последнюю буквы. Кое-как протянули с ним год, - то взяла отпуск после положенных двух месяцев по уходу за ребенком, то муж - очередной, и теперь проблема: с кем оставить сына? Очередь в ясли ещё не подошла, а няню не найти.
 ... Уже несколько месяцев мой муж-журналист работает в Конторе по прокату фильмов и, конечно, работа эта кроме зарплаты никакого удовлетворения ему не приносит. Но что делать? После того, как секретарь Обкома по идеологии Смирновский сказал о нём: «Этот конфликтный журналист...», то в газеты его не берут, и только остается нам терпеливо ждать лучших времён.
... Около двух месяцев не водили дочку в садик и за эти дни, имея возможность попристальней вглядеться в неё, думаю: слишком требовательны к ней и многое пытаемся внушить, словно взрослому человеку. Недавно она напроказила, отец раздраженно начал читать ей лекцию, а я посоветовала:
- Когда разозлишься, вглядись в её глаза! Ведь совсем несмышлёные и, если напроказит, говорят: не хотела я так, а получилось.
Но, похоже, он не услышал.
... Часто, занимаясь кухонными делами, поглядываю на балкон, что напротив нашего, - иногда там посиживает старушка. А, может попросить её посидеть с сыном?
... Обычно брат приезжает из Карачева по четвергам, привозя нам овощей, и с порога сразу слышу:
- Ну, что нового?
Подавай ему события, драмы, трагедии, - без них жить ему скучно. А когда уходит, остаюсь с взбудораженной душой и ощущением, что будто не то сказала ему, не то сделала и вот прямо сейчас надо бежать за ним, чтобы…
И такое - каждый раз.
... И всё же сходила к той бабульке, предложила посидеть с сыном. Доброй, улыбчивой оказалась и вначале всплеснула руками: «Да нет! Не смогу!», но потом согласилась попробовать, так что через неделю выйду на свою любимую работу. И впрямь любимую, но которой руководят нелюбимые начальники и обстоятельства.

... Платон на выходные остался с детьми, а я – к родным, в Карачев.
Присаживаюсь на краешек маминой кровати, выкладываю гостинцы, а она:
- Ну, что ты тратишься? Нябось, опять на полсотни накупила.
Но вижу: рада! И когда заварю чай, начнет лакомиться пирожными.
И я уже иду в магазин за молоком, хлебом и когда прохожу через парк, то в душе просыпается чуть щемящее чувство по тем далеким дням, когда бегала сюда на танцы. Грустно видеть, что всё изменилось, застроилось какими-то аттракционами, будками, навесами. Ну, что осталось от прошлого? Аллея и вот эти два дерева… да, это они, и уже тогда были большими. А еще вон тот фонтан с круглой чашей и мордочками львов. Ах, где же те счастливые мгновения, когда после танцев шла мимо него и знала: следом идёт ОН!.. в кого влюблена в этот вечер.
Когда вечером иду к автовокзалу, снова возвращается ощущение соприкосновения с чем-то родным. И несу в себе это чувство бережно, чтобы оно не расплескалось, не растворилось так быстро! А у автовокзала, цепляясь взглядом за еще закрытые еловыми лапами кустики роз, за проталины у полукруглых сидений сквера, уже грущу: как же можно уезжать от всего этого, - родного! Но там, в большом городе - моё гнездо, и в нём тоже родные.
 ... Всего только месяц и посидела Раиса Николаевна с сыном, - «Не те силы», - и с завтрашнего дня Платон снова берет отпуск за свой счет, так что протянем еще сколько-то. Жаль, конечно, что Раиса Николаевна не может оставаться с нами, ведь таких солнечных старушек я еще не встречала, - мало того, что не взяла денег по уходу, но даже не ела, когда я приезжала на перерыв, чтобы покормить сына и ее».

2002
Есть у Давида Самойлова* строки:
               Я зарастаю памятью,
               Как лесом зарастает пустошь.
               И птицы-память по утрам поют,
               И ветер-память по ночам гудит,
               Деревья-память целый день лепечут…
Вот и моя память… Иногда, вдруг проявляет какой-либо образ и он трепещет, не уходит, напоминая о себе снова и снова. И длится такое до тех пор, пока не «закреплю» его как воспоминание или написав такой рассказ, как «Таисина берёзка» - о той самой Раисе Николаевне. И странно, словно растворяется возникший образ, тает. Мистика? А, может, такое – из области того, чего просто не знаем.      
 
1974
«Наконец-то получили направление в ясли, так что закончилось моё суматошное, но пленительное заключение с минутами глубокого, истинного счастья от общения с детьми. Не знаю, найду ли теперь время для записей? Ведь работа, муж, дети, еженедельные поездки в Карачев… Но вчера, перечитывая страницы о начале своей «телевизионной деятельности», снова возникло желание найти в них что-то для понимания себя, так что буду, буду всматриваться в то, что уже записала, - раз есть начало, должно быть и продолжение.
 ... И всё же мужа хотя и с оговорками, но взяли в газету «Деснянская правда», так что в профессии он пока остаётся. А еще по вечерам и в выходные начал писать роман. (После дня работы в газете снова писать?..) Правда, сегодня попробовал вначале немного поспать, а в девять вечера сел за стол».
 
2002
Писать роман Платон будет медленно, - как и всё делает, - иногда вроде бы забывая о нём и возвращаясь к рассказам, но закончив через несколько лет, назовёт «Ожидание настоящего» и станет отсылать в издательства, где редакторы будут придираться к крамольным по их соображениям страницам. Когда в годы начавшейся Перестройки* «дышать» станет свободнее, отдаст рукопись в окружное Приокское издательство, где его и издадут с таким предисловием: «Разобщенность, одиночество, потерянность молодых, энергичных, добрых людей – едва ли не самое печальное наследство застойного времени. В поле зрения автора – жизнь трудового коллектива крупного завода, духовный мир рабочих и интеллигенции». И то будет пятая его книга.      
 
1974
«Почти не раскрываю дневник, - они же, о ком хочу писать, заполняют всё свободное время. Дочка подросла, легче стало убедить её в чём-то, но пугает её рассудительность, - мало наивных, детских вопросов. Очень любит рисовать и даже, когда спать укладываешь, отрываешь от рисования. И в садике - то же, воспитательница жалуется, что всё у них ею разрисовано. А сын во всём подражает сестре, и если она рядом, то он - её зеркало, - поворот головы, жесты, интонация, снисходительно позволяет тормошить себя, таскать на шали по полу из комнаты в комнату, со смехом гоняется за своей машинкой, которую та увозит от него с грохотом, а когда ему что-нибудь надо, кричит:
- Дай-дай-дай-дай!
Да с такой обидой слезной!
Вот словарь его слов: лябука - яблоко, ку - чайку, малька - молока, леб - хлеб, бука - булка, коха - кофта, кулька - куртка, мика - машинка, ляба – сабля и без лябы спать не ляжет, в ясли не пойдет.
Есть у какого-то писателя рассказ: отец умертвил своих детей, когда им было годика по три, - не мог смириться, что станут взрослыми, а, значит, другими. Чудовищно, конечно. Но ведь грустно, что не остановить и даже не замедлить эту пленительную пору детства, - так стремительно уходит! Вот поэтому и хочу попытаться обмануть беспощадное время, - пусть хотя бы в дневниках останутся эти наброски с тех, кто так дорог сердцу».
 
2002
Записки о детях буду вести до тех пор, пока у них не появятся свои семьи, и из них потом сотку целый сборник под названием «Тропки к детям».
 
1974
«...До пяти вечера - обед, ужин, уборка, стирка и всё время - рефреном, для успокоения: «Не беда, когда дела, беда, когда их нет... не беда, когда дела…» Теперь - на работу. Тепло, пахнет дымком. По деревянным ступенькам - вниз, к Десне. Деревья ещё не «дышат» зеленью, но через них - разлив реки. Холодное полотнище серо-зелёной воды. Безмолвная вода, тихая вода и только блики солнца – на ней. А оно уже яркое, жаркое!.. Рабочие идут со смены. И тоже безмолвны. И в троллейбусе тихо. Набережная. «Троллейбус дальше не пойдет, энергию отключили». «Дом рушат?» «Да, обвалился». Экскаватор, оцепление, люди по обочинам, вдоль изгороди и пыль - столбом!.. Уже минут двадцать тихие яркие под солнцем троллейбусы: шестерка, первый, тринадцатый второй… словно пунктиры. Но успеваю к эфиру! Бегу по ступенькам, по коридору и – с порога ассистенту: «Илья, входи в эфир!» Фильм «Белая гвардия»: гетман бежит в Польшу, его ополчение - по домам. И там разруха?.. Но – домой. И снова - обвалившаяся дом на набережной, оползень на Покровской горе, ещё шире – Десна. Темная вода, мутная вода... «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь». Вот-вот…
А для меня миг - опора для будущего. Для будущего, которое только – во мне.
...И опять настигло: все, что делаю на работе – для Обкома, «высокого начальства», и редко удаётся сделать передачу, которая приносила бы радость самой, как вчера: играла заезжая арфистка и мы с оператором Сашей Федоровым работали в каком-то удивительном и радостном синхроне, понимая друг друга с полуслова, отчего в душе и сейчас – музыка.
... Платон часто раздражён тем, что нас окружает, поэтому моя усталость спотыкается о его тоску, - утешения в нём не найти. И только - дети! Только в них – минуты отдохновения, когда душа причащается чему-то истинному.
... Ездила на выходные в Карачев, спала на кровати брата, как в люльке. Хорошо! Но к утру - его храп с раскладушки, испуганный вскрик мамы, - приснилось: стены рушатся. Потом прибирала в хате, - завтра Пасха, - пылесосила потолок от нависшей по углам паутины, вешала тюлевые занавесочки, а мама стояла рядом, опираясь на лыжную палку, и командовала:
- Присборь, присборь их! И дырку-то складочкой закрой, - указывала ею: - Да не туда эту-то, а сюда. Ну, подумала б, зачем туда-то? Чтобы солнце Витьке загораживать? Р-раз и скрутить её, и сорвёть.
А перед отъездом - её рассказ о Кузе, рыжем гармонисте:
- Видать, не суждено мне было счастливой с ним жить, вот Бог и прибрал его. - Сидела на кровати, свесив ноги, опершись на ту же палку: -  Уж очень его любила!
И её тёмный профиль на какое-то мгновение застыл:
- Любовь, моя милая, тоже талант, не каждому она… такая и даётся.
А вечером на мотороллере, с Виктором, в клетчатой шали, - к автобусу.
И моросил дождь. И выпархивали из-под колёс лужи. И ветер хлестал и хлестал шалью».

2002
Милые, до слёз дорогие образы! Какой же сладостной болью отзываетесь в этих строках, сохранённых когда-то в ученической тетради! И грустно, что через какое-то время растаете, вытесненные реальностью дней.   

1975
«С одиннадцати утра до пяти делаю видеозапись спектакля без перерыва. И уже глаза не смотрят, и голова раскалывается! - Чем кончим? – спрашивает театральный режиссер: - На реплике «Люди не чтят хороших традиций»?
- «Сотрут, и не заметишь», - предлагаю.
И вопросительно взглядываю на него: смекнёт ли, что имею в виду нашу «направляющую и созидающую Партию»? Пауза. Пристальный взгляд. Соглашается.
А дома - дочкины детские руки на клавиатуре пианино и робкие, но живые звуки... Моя не осуществлённая мечта. Ах, если бы она научилась! Сколько б потом радости - и для меня!.. Чуть позже, на кухне - детям: «Только трудом можно чего-то добиться… учитесь ценить время... человек творит себя сам», а они едят булку с халвой, хихикают, елозят по табуреткам, по моим коленям.
... На улице тепло, солнечно, зелено. А Платон опять мается, - нет интересной работы, нет друзей, да и не пишется. Его маята перебралась и на меня, прицепилась тоской по сильным, умным людям, - невыносимо видеть озабоченные, замкнутые лица на улице, слышать пошлые шлягеры из открытых окон! И - враньё, враньё, враньё в газетах, по радио, телевизору. А тут еще и дети перед сном разигрались.
- Хватит! Успокойтесь! - сорвалась.
Нет, не действует. Нашлёпала по задницам. Их вопли, мои слезы. Секу себя: плохо! Это - от беспомощности. Но знаю, что опять сорвусь.
     ... Вот уже несколько лет брат хлопочет о признании подпольной организации Карачева, в которой и сам, четырнадцатилетний, участвовал, - крался тёмными вечерами по улицам и штамповал на немецких объявлениях: «Смерть немецким оккупантам!». Недавно ходил он в райком, а какой-то чиновник сразу начал орать: «Никакой организации здесь не существовало!» Тогда пошел к секретарю по идеологии, и та вроде бы сочувственно отнеслась к его просьбе:
- Даже папка у неё есть по этому делу, - сказал обнадёженно: - но нет документов о факте существования подполья. Если б достать!
И попросил меня обратиться к партийному секретарю нашего Комитета Полозкову, - тот как раз пишет о войне. Схожу.

... И опять острое сожаление вызывает, что не могу унести «в грядущие годы» облики детей, их привычки, слова, - уже и сейчас немногое вспоминается, какой была дочка в три года. А растет она доброй девочкой. Купили ей велосипед на толстых шинах, так всегда радуется, когда кто-либо из детей катается на нём, а когда приводит подругу, то первым делом спешит угостить чем-либо, Мечтает о том, чтобы носить в группу сладости и всем раздавать. Очень любознательна, - со сто «почему?», но когда отвечу на очередной вопрос, то обязательно посмотрит на меня и скажет: «Пра-аильно, мама!», будто бы уже знала, но просто проверила. Ну, а если засомневается, тут же слышу: «Ад-дманываешь, мамочка!», твёрдо выговаривая «д». А еще любит настаивать на своём, и когда поправляю, то обязательно скажет: «А если мне так нравится!» В садике воспитатели жалуются, что сладу с ней нет и на прогулках до всего дело! Недавно воспитательница с ужасом рассказывала: водили детей в приезжий зооцирк, так она прошмыгнула прямо под ноги слону! Очень любит, когда её чему-то учат, и если б у меня было время с ней заниматься, то уже читала бы, шила, вязала, - вчера в течение часа сковыряла крючком шнурок, - только, когда учится, к ней не подходи: кричит, злится! Карманы её вечно набиты всякой всячиной: пузырьки, клочки, винтики, стекляшки, камешки, палочки, лопнувшие шары, - все ей надо! – а если что выбросишь, скандал. И по улице не пройдешь с ней мимо того, что лежит беспризорно, - сегодня шли из садика домой, она приотстала, я оглядываюсь, а она волочёт за собой щит с объявлениями. Но при всей своей активности замечает и облака на небе «черные», и луну, которая «плывет», и солнце, «как из пластилина», и деревья «уже красные».
Вечером, когда готовлю обед на завтра, обычно дети крутятся под ногами и от этого - мои бесконечные вскрики: «Глеб, ты куда?.. Галя, не рисуй на стене!.. Глеб, не лезь под стол!.. Галя, отдай ему машинку!» Трудно иногда бывает с ними, - уж очень активны! - но радостно: растут, растут человечки!
... Ходила к нашему партийному секретарю Полозкову: «Вам дозволено рыться в архивах, так, может, узнаете что-либо о Карачесвкой подпольной организации?», а он ответил: «Документы о ней добывать - труд напрасный. В КГБ* не хотят признавать факт ее существования». Вот так… Так что пока моему брату «факт существования» Карачевской подпольной организации приходится увековечивать в собственном романе «Троицын день».

... Снова редко делаю записи. И потому, что полностью погрузилась в дневники, - перечитываю, правлю, печатаю на пишущей машинке и зачастую кажется: это – лишнее, это – не надо, а стоит ли оставлять это или то? Но выбрасывать «это и то» жалко, вот и думаю, думаю. И когда на работу еду, и когда вяжу в своем уголке дивана, и перед сном, и когда не спится. Трудное это занятие, но интересное.
... Как же хорошо, что позавчера на работе дали по цыплёнку и по кило колбасы, да еще и сберегла всё это, - ведь сегодня у Платона день рождения. Но ведь и на десерт что-то надо? И перед работой забегала на базар, купила полкило овсяного печенья, триста грамм конфет «Маска», три тюльпана и ремешок для часов - в подарок.
Вечером сын, раскладывая на тарелке хлеб «красиво», спрашивает:
- А мне что подарить?
- Подумай сам, - советую.
- А-а, знаю!
И убегает, приносит маленький кинжальчик, свою «лябу», как называл ее пару лет назад:
- Скажу папе: защищайся им и нас защищай от врагов.
И вот - зажаренный в духовке цыплёнок, помидорчики, конфеты, печенья, вино с черничным соком и дочке, сыну:
- Будь счастлив, глава семейства!
... Как всегда, прямо с поезда захожу на базар, ищу маму. Да вот же она! Покупает картошку у мужика, стоит с ним рядом со своей коляской сгорбленная, жалкая и мне кажется, что все бабы сейчас пальцами на меня указывают: во, мол, довели мать! Сквозь землю провалиться б! А ведь твердим ей:
- Не надо тебе ездить на базар! Хватит, отвозилась, отторговала.
Но она, когда Виктор был в Брянске, все же повезла рассаду, и вот теперь сидит на порожке и рассказывает:      
- Вязу, значить, свою коляску с базару... и вдруг в глазах потемнело. Присела тах-то на чье-то крылечко, а тут – знакомая идеть: «Что ты, Мань»? Да так, ничаво, говорю, отдыхаю… А у самой всё плыветь перед глазами. «Давай помогу тебе», - знакомая-то... Не, не надо, отвечаю, иди, иди. Ну, пошла она, а тут ишшо двое подходють, помоложе: «Давайте мы вам, бабушка, коляску довезем.», а знакомая возвратилася да говорить: не надо, мол, не трогайте ей, она сама… вот только отсидится. Во как, милая…
- Ма, ну зачем же ты поехала! Виктор приехал бы и продал.
И улыбаюсь... сквозь слезы. А она уже пытается лыжной палкой дотянуться до манерочки, как называет миску, в которую хочет насыпать пшеницы для кур:
- Ну-у когда ж он ишшо приедить-то, - сыплет зерно в миску: - Рассада то готовая, нужно продавать, вот и поехала.
- Вот и попала б в больницу, - подхватываю, пытаясь припугнуть.
Но поможет ли?

... В кабинет входит редактор «Новостей» Володя Жучков с бутербродом в руке:
- Ухватил – хохотнул: - с барского стола.
Чуть позже влетает мой коллега Юра Павловский:
- Галина, у вас чашка свободная есть? - И потирает руки: - Там Ильина принесла чай о-обалденный. Аромат!.. - Даю ему чашку, а он: - Хотите и Вам принесу? - Нет, не хочу.  - Ну, хоть понюхаете! – настаивает искренне.
Молча смотрю на него... и он соображает, шмыгает за дверь. А я иду к своему начальнику и думаю: может, и нет в этом ничего такого, что моя ассистентка Ильина приносит что-либо «обалденное» из-под прилавка обкомовского магазина, где работает её мать? Вот и он, мой начальник, сидит и попивает тот самый чаёк, который предлагал мне понюхать Павловский, да и Катя Мохрова входит с сухарем и стаканом в руке, в котором тот же чай ароматный и, не извинившись, что прерывает наш разговор, подсовывает Валентину Андреевичу какую-то бумагу, начинает объяснять что-то. Замолкаю, жду... Да нет, Катя хороший человек, и мы с ней ладим, но сейчас моё неприятие вот таких чаепитий от обкомовского «барского стола» переносится и на неё… Но уходит. Только начинаю говорить, входит выпускающая с чашкой!..
Ну почему для них «это» - маленький праздник, а для меня…»
 
2002
Валентин Андреевич Корнев… Был он невысок, но строен, лицом не сказать, что красив, но симпатичен, с живым взглядом серых глаз, с проблесками седины в короткой бородке. Странно, что мало делала о нём записей, и вот одна из них: «Вчера в наших «Новостях» прошла информация Гуглева о том, как город избавляется от беспризорных собак, - отлавливают и в каком-то загоне забивают палками, - так Корнев говорил на летучке: не надо было, мол, этого показывать!.. ему, видите ли, чуть плохо не стало от этого сюжета!.. да и вообще, «показывать надо только то, что не ожесточает ум и сердце».
Таким он и был: на летучках старался погасить споры, сгладить конфликты, на собраниях – тоже, сторонился телевидения и, наверное, поэтому я писала о нём так мало. Правда, иногда всё же пробовал в вашу «телевизионную технологию вникнуть» (его слова), но получалось это у него плохо. Помню, как спустя почти год после перехода студии на видеозапись, пришёл ко мне на пульт и спросил:
- Галь, - всегда меня так звал: - а можно как-то просмотреть то, что сейчас записали?
Не знал, что просмотр обязателен.
Как относился ко мне? Пожалуй, была я для него прежде всего красивой женщиной, а потом уже режиссером, - при встречах окидывал ласкающим взглядом, непременно улыбался, - и не помню, чтобы выговаривал за что-то, мстил, если на собраниях взбрыкивала против него, - было и такое, - и грамоты за «хорошую работу» сыпались, как из рога изобилия. Были ли у него конфликты с Обкомом? Не знаю. Но когда на собраниях надо было сказать то, что нужно «руководящей и направляющей», говорил. Искренне ли? Не думаю… а, вернее, не хочу так думать.

1976
«Дети подрастают, - дочке девять, сыну шесть, - и что-то меняется в их характерах, но в основном… Дочка энергична, любопытна, опрометчива, упряма. Если накажешь, то на какое-то время сдается, отступает, но начинает искать: чем бы отомстить? А сын мягок, рассудителен, довольно легко идет на компромиссы, осторожен и если дочка, защищая брата, подсовывает руку под ремень, то он такого не сделает. Семь лет будет ему в октябре, но он уже - первоклассник. Когда вела первый раз в школу, был напряжен, молчалив и, не отдавая мне портфель, не отпускал руку. Кстати, любит ходить за ручку, а вот дочка норовила оторваться ещё в два годика.
... Первый солнечный день после недели дождей сразу – жара. И мы – в лесу.
По колеям, поросшим травой, бежит струится прозрачная вода, у дороги - плети молодых лисичек, темно-сизые от ягод кустики черники. Но снова - дождь. Радостный, грибной. Ручейками - по спине. Удар грома стряхивает брызги на  нас и с деревьев. Чавкающие кроссовки утопают во мху и комарьё!.. даже в уши лезут. Но к вечеру надёргали целую корзину ягод, а по дороге нахватали лисичек, подберезовиков, и прекрасный белый гриб!
Поезд узкоколейки ждали опять под дождем. Испарение от сырого леса, набухшая водой, клонящаяся к земле трава, негромкие, словно растворяющиеся во влаге, слова ягодников. А в вагончике - всего несколько человек. Тепло, уютно. Корзина с черникой - на коленях у Платона, с влажными, яркими грибами - на моих. И всё это… и только это – истинное!
... Еще раз перепечатала дневниковые записки и подумалось: всё хорошо. Но когда стала вчитываться - опять: ну, как же пропустила это!.. как не обратила внимания на то!.. как же… как же? Надо снова переписывать, - «узор жизни» не прорисован, нет «стержня», как при монтаже фильмов, вокруг которого всё бы намоталось, а поэтому нет упругости, напряжения и написанное не притягивает.
Когда-то вписала в блокнот вот такие слова любимого Александра Блока*:  «Пока не найдешь действительной связи между временным и вневременным, до тех пор не станешь писателем не только понятным, но и кому-либо, и на что-либо, кроме баловства, нужным». Но как?.. как найти ту самую «связь», чтобы написанное оказалось кому-то нужным?

(Через два месяца)
…И в третий раз перепечатала то, к чему постоянно возвращаюсь, - работа на телевидении, увлечения, влюблённости, разочарования. И теперь вроде бы всё так, как нужно. Но знаю, что когда через год перечитаю, то снова начнётся: ну, как же пропустила это!.. как же не обратила внимания на то!.. как же… как же?
... И снова - к Блоку: «Забудь о временном и пошлом, и в песнях свято лги о прошлом». Ну да, прошлое для меня словно расщепляется (как преломлённый луч света), окрашиваясь иными красками, и я невольно изменяю его, но всё же… И всё же оно остается моим».
 
*Давид Самойлов (1920-1990) - Советский поэт, переводчик.
*Перестройка - Масштабные перемены в идеологии, экономической и политической жизни СССР со второй половине 1980-х годов.
*КГБ - Комитет государственной безопасности CCCP.
*Александр Блок (1880-1921) - Поэт, писатель, публицист, драматург, переводчик, литературный критик.

Фото: С детьми в лесу.