Историческая ценность русского человека

            ИСТОРИЧЕСКАЯ  ЦЕННОСТЬ РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА


                как многовекового налогооблагаемого объекта.




КРЕЩЕНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ И ЗАВТРА

ЗА РУССКУЮ ЗЕМЛЮ КРЕСТЬЯНИН ЗАПЛАТИЛ СПОЛНА. НО ЧЬЯ ОНА?

РУССКИЕ ДВОРЯНЕ – НАНЯТЫЕ ЦАРЕМ МЫТАРИ

ЕВРЕИ И ДВОРЯНЕ В РОССИИ  БЫЛИ РАВНЫ - НЕ ПЛАТИЛИ НАЛОГИ

ГДЕ ЖЕ КОНИ, ГДЕ ЖЕ ОВЦЫ, ГДЕ ДОРОГИ И МОСТЫ?

ИРИНА И ЕКАТЕРИНА: ОДНА В КОЛОДЦЕ, ПОТОМУ ЧТО ДРУГАЯ НА ТРОНЕ

ДВЕСТИ ПЛАТЬЕВ ЦАРИЦЫ – ВОТ И  ГОСБЮДЖЕТ СТРАНЫ

ДВА БОЖЬИХ ДОМА РОССИИ. И В ОБА ДВЕРИ ЗАКРЫТЫ

ЛЖЕДМИТРИЙ ПРОТИВ КОРРУПЦИИ

СЕРЬЕЗНЫЙ ФИНАНСОВЫЙ СТРАТЕГ ИВАН ГРОЗНЫЙ

ШУРИК С РОЗГАМИ ДЛЯ ФЕДИ ИЗ «ОПЕРАЦИИ Ы…» - ОЧЕНЬ ПО-РУССКИ,

ВЕКОВЫЕ СЕКРЕТЫ ТРАДИЦИОННОГО НАЦИОНАЛЬНОГО ВОРОВСТВА РУССКИХ: БЕЗЗЕМЕЛЬЕ КРЕСТЬЯН И АЛЧНОСТЬ ДВОРЯН И ЧИНОВНИКОВ

ФИНАНСОВАЯ СИСТЕМА РОССИИ ПОЗАВЧЕРА, ВЧЕРА, СЕГОДНЯ: ЭТО УЗЕЛКИ НА ПАМЯТЬ О ДОЛЖНИКАХ  НА НОСОВОМ ПЛАТКЕ ГОСКАЗНЫ, КОТОРЫЙ ГДЕ-ТО ПОТЕРЯЛСЯ

ХОЧУ ЗЕМЛЮ КРЕПОСТНЫХ ПРЕДКОВ В ДЕРЕВНЕ КУКАРЕКИНО. ЗАПЛАЧЕНО - ОТДАЙТЕ





1


Много ли мы узнали о царях Романовых и жизни их подневольного народа после 1917-го года? Даже когда пришло время великих разоблачений, народу рассказывали то, что он и так знал, поскольку жил еще при царе. Рассказывали в листовках, в школьных учебниках, в пропагандистской литературе, на службу которой пошли многие купчики и даже дворянчики, поменяв имя и уничтожив следы престижной биографии. Вот пишет Маяковский:

С каким наслажденьем

    жандармской кастой

я был бы

    исхлестан и распят

за то,

   что в руках у меня

молоткастый,

серпастый

советский паспорт.

А вот Демьян Бедный: Вот, братцы, сказочка про одного царя.

 По правде говоря,
 Мне сказки про царей изрядно надоели,
 Но как же быть-то в самом деле?
 Обычай сказочный нас с вами постарей.
 Выходит: люди без царей
 Жить раньше вовсе не умели.
 Нередко царь иной чинил такой грабеж
 И измывался так над бедным черным людом,
 Что становилося народу невтерпеж
 И делал он царя такого - черту блюдом.
 Но так как всякий царь всегда защитник чей? -
 Известно - богачей,
 То в случаях таких все богачи согласно
 Вопили в ужасе, подняв переполох,
 Что, как-де царь ни плох,
 Но вовсе без царя беда как быть опасно,
 Что царству надобен порядок, то да се...
 Глядь, не успел еще народ в суть дела вникнуть,
 Как уж ему нельзя и пикнуть.
 Пропало все!
 В порфире царской и в короне
 Вновь чучело сидит какое-то на троне.
 Сегодня - чучело, а через день - злодей.

Короче говоря, про бедный забитый русский народ и злодеев царей русскому человеку тогда все  было ясно. А нам? Правильно ли в наше информационное продвинутое время  ничего не знать о русском народе и его царях? Ну хотя бы Романовых. А то ведь полная несуразица в голове у современного русского человека – ему вообще что Рюрики, что Романовы. Есть очень много интеллигентов, которые  с охотой берутся за перо, чтобы разъяснить своим соотечественникам, кто же среди царей был кто, и даже с экранов телевизоров звучит глупое-глупое: что, мол, Романовы от Рюриков пошли. А не пошли и никогда оттуда не ходили, разве что седьмой водой на киселе – отец первого Романова Филарет был родственником первой жены Ивана Грозного Анастасии.
Факт же смены династий с Рюриковичей на Романовых, обагренной кровью великой Смуты, историки своему народу до сих пор никак не объяснили. А ведь одиннадцать лет шла бойня за трон между последними Рюриковичами – Федором Иоанновичем, Василием Шуйским и Романовыми и их сподвижниками. Было злодейское убийство последнего наследника Рюриковичей  отрока Димитрия в Угличе, гражданская война под предводительством  Ивана Болотникова, которым прикрылись Романовы и князь Телятевский, была страшная польская интервенция и правления  двух лжецарей Димитриев, ставленников Филарета, было противостояние русской православной церкви Рюрикам. Вот какая сила шла против погибающей династии, правившей восемьсот лет в России и много для нее сделавшей. Но главная  заслуга Рюриков все-таки была в том, чего они  не сделали –  не обратили в позорное рабство  свой народ.
Те указы о Юрьевом дне, которые они издавали, чтобы  навести порядок в работе на земле и стабильность формирования армии, даже отдаленно не напоминало дикое рабство, которое ввели в России Романовы при дружной и жадной поддержки дворянства, купечества и, увы, русской православной церкви.
Вот об этом написано много научных трудов. И из них можно узнать, кто из Романовых больше всего преуспел на ниве русского крепостничества. Хотя, каждый последующий «владелец всея земли русской» старался не отстать от предыдущего и добавить своих собственных злодейств.
В 1823 году, в царствование Александра Первого, за два года до его смерти, в Тульское губернское правление поступила жалоба на П.М. Арсеньева. Дворовые люди В. Васильев, Т.Кузьмина, И. Петров, И. Алафьев и 13-летний мальчик Иван Васильев жаловались на своего помещика самому государю. Вот что открывалось из их показаний. Помещик взял к себе в дом «от живого мужа крестьянскую женку Ирину Козьмину. Через некоторое время за какую-то провинность Арсеньев повелел своим дворовым людям сильно высечь молодую женщину. После побоев крестьянка не могла стоять на ногах, ее на руках отнесли в людскую, где оставили без питья и еды. На следующий день помещик заставил измученную женщину засыпать колодец во дворе своего тульского дома, сам избивал ее кучерским кнутом, пока она не упала в колодец и не утонула. Это видел сосед-оружейник, который послал жену донести о случившемся тульскому гражданскому губернатору. Ночью крестьянка была вынута из колодца и по приказу властей освидетельствована врачами. Арсеньев, беспрепятственно уехав из дома на месяц, запретил своим дворовым выходить со двора, повелев ничего не давать им кроме хлеба два раза в сутки.
Но и этого жестокому помещику показалось мало, и он решил расправиться со всеми свидетелями преступления.  Васильева отдал на десять месяцев тульскому лекарю, отлучив от жены, трех малолетних детей и 70-летнего старика-отца, доведя всех до крайней нищеты. Кузьмина, Петрова и Артемьева бил руками, розгами и кнутом, затем. Как преступников, отдал в работный дом, где они также дошли до крайней бедности. Алафьева отдал в солдаты. Затем все семьи отправил на поселение в Сибирь. Сам же помещик никак не пострадал: дело было передано в уездный суд, но окончания не имело.
Только под впечатлением волнений 1826 года уже севший на русский трон Николай I издал рескрипт, предписывающий предводителям дворянства вести негласное наблюдение за помещиками и в случае обнаружения злоупотреблений информировать вышестоящие власти. За 12 лет, с 1834 по 1845 год было осуждено за злоупотребления 630 помещиков, но наказания были довольно легкие и не соответствовали тяжести преступлений.
Вообще Николаю Первому русское крепостное право было как гвоздь в одном месте, он хотел бы его отменить. Крестьянский вопрос был одним из острейших в правительственной политике второй четверти XIX века. И само крестьянство напоминало об этом возраставшими с каждым десятилетием бунтами. «Крепостное право - пороховой погреб под государством», - писал в одном из своих годовых отчетов шеф жандармов А. Х. Бенкендорф и предлагал приступить к постепенной ликвидации крепостной зависимости крестьян: «Начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно, и лучше начать постепенно, осторожно, нежели дожидаться, пока начнется снизу, от народа». Такого Бенкендорфа советские школьники не знали. Сам же Николай I признавал, что «крепостное право – зло», и заявлял, что он «намерен вести процесс против рабства». Однако отменить крепостное право в данный момент  считал еще «большим злом». Опасность этой меры он видел в том, что уничтожение власти помещиков над крестьянами неизбежно затронет и самодержавие, опиравшееся на нее. Характерно заявление Николая I о помещиках как о своих «ста тысячах полицмейстерах», охраняющих «порядок» в деревне. Самодержавие боялось, что освобождение крестьян не пройдет мирно и будет сопровождаться народными волнениями. Оно чувствовало и сопротивление этой мере «справа» - со стороны самих помещиков, не желавших поступиться своими правами и привилегиями. А это означало уже не просто крестьянский бунт, но гражданскую войну, чего Россия со времен княжеской усобицы еще не знала.
Так что когда нынешние досужие политологи говорят о гражданской войне в СССР в 20-е послереволюционные годы как о национальном бедствии, они  должны прибавлять к этому, что на такое же бедствие  готовы были  пойти в России и некоторые из Романовых, начиная с Екатерины Второй. Но, поразмыслив, они снова и снова приносили в жертву свой народ, лишь бы удержать у власти  династию, которая, начиная со времени правления Николая Первого, проиграла войну Турции, Японии и Германии. Но вбухала в эти войны  огромные деньги, вырванные у крестьян в виде непомерных налогов.
В тридцатые годы девятнадцатого века  размер барщины в денежном выражении для крепостного составлял 30 рублей. Породистая скаковая лошадь стоила шестьдесят. Значит,  обычная. Рабочая – те самые тридцать рублей. И вот представьте, что  только с одной деревни в год помещик получал по двадцать-пятьдесят скакунов или по сорок- сто рабочих лошадей. Это образно говоря. А можно еще переложить на коров или овец.  Да эти стада не поместились бы на  российских лугах! Но их не было! Не было  избытка скота, не было дорог, мостов и нормальных домов, школ и больниц.
Зато посевы хлебов увеличились на 22% – отчасти за счет увеличения нормы высева, отчасти за счет ввода в оборот бедных земель, которые раньше не использовались. В силу этих обстоятельств, а также вследствие общего истощения почв урожайность зерновых значительно упала. Чистый сбор хлебов на душу населения на протяжении первой половины столетия оставался практически постоянным и составлял 2,3 четверти (17,7 пуда на душу). Вследствие распашки лугов значительно сократилось поголовье скота; в 1842 году на 100 человек приходилось 29 лошадей и 38 коров, а 1860 году – 23 лошади и 31 корова. Какие уж там невиданные стада!
Не было ничего у крепостных, кроме несчастной нищей жизни. За которую они платили такие деньги! Да ведь была еще барщина – это  плата за аренду выделенных  мужицких наделов. Собственной-то земли у крепостных не было. И понятно, почему Николай Первый не стеснялся называть такое положение в русской деревне рабством.

2

«Крещеной собственностью» называл русских крепостных Герцен. И в течение ста лет после свержения Романовых, так и принято  считать в новом русском обществе, что крепостные в России были бесправными рабами у своих хозяев-помещиков. Но тогда о чем написал драматург восемнадцатого века М.И. попов в своей известной тогда пьесе «Анюта»?

Боярская забота:
Пить, есть, гулять и спать,-
И вся их в том работа,
Штоб деньги обирать.
Мужик сушись, крушися,
Потей и работай,
А после хош взбесися,
А денежки давай.

О каких же мужицких денежках идет речь?  А о тех, которые бесправные русские рабы платили в царскую казну. Да, русские крепостные имели не только свою рыночную цену при их продаже, они имели цену как государственные налогоплательщики, то есть, как равноправные граждане своей страны! А вот их господа – дворяне-помещики  налоги вообще никогда не платили. Не только потому, что были привилегированным классом господ, а еще и потому, что были  назначены Романовыми основными сборщиками налогов – обычными мытарями. Это была их работа по цареву указу. Однако эти русские мытари, как и древнеримские, заполучили вместе с тем неограниченную полицейскую власть над народом, который на свои налоговые гроши, под плетью дикого  барства, содержал самое большое в мире государство.
Но об исторической ценности русского крепостного человека как многовекового налогоплательщика, ни царские, ни советские, ни современные учебники истории  никогда не рассказывали в подробностях. А жаль. Тогда бы  многое стало понятно и о русском народе с его «необычным» менталитетом, и о Романовых, и о тех высших слоях русского общества, кто их поддерживал триста лет, а теперь еще сделал  святыми! Уже этот последний факт заставляет с горечью и ужасом воскликнуть: да куда же мы катимся?
Сейчас в политике и  литературе принято лить слезы по покинувшим Россию после 1917 года дворянам – мол, лишилась страна своей просвещенной элиты, своего цвета нации. Да ничего подобного! Россию после Октябрьской революции покинули два миллиона дворян, все они – мытари или потомки мытарей. Вот и вся ценность русского дворянства, которое ни на что не сгодилось на развитом Западе. Они и мытарями-то были настолько плохими, что  даже своего кровного дела – банковского - не смогли  наладить за рубежом. Крутили баранку такси да мечтали вернуть вырванный у них из рук кнут для русского крестьянина.
А сколько их осталось в России, с ненавистью в сердце вынашивающих планы мести! И сколько бы не разоблачил их Сталин и не пересажал и не поставил к стенке, они все равно победили и пришли к власти в 1991-м. Почему так легко вырвали из рук народа отвоеванную свободу и право на собственное государство, на землю, которую он оплачивал и Рюрикам, и монголам, и Романовым на протяжение  тысячи лет? А хитростью и обманом, лживыми посулами, подлой пропагандой счастья частной собственности.   До каких же немыслимых пределов доходит и по сей день эта пропаганда. В одном из последних фильмов о Брестской крепости и ее защитниках за кадром  голос диктора вдруг произнес: «Защитники Брестской крепости погибли потому, что у них не было сил и воли защищать  ее, ведь они никогда не имели собственности и не умели драться за нее».
Это дьявольское извращение истины. Русский народ  тысячу лет  имеет в собственности всю свою землю, право жить на которой он в буквальном смысле оплатил. Поколения русских людей платили и платили за  леса, поля и реки России, за птиц и медведей, за оленей и рыбу, за каждый кустик и каждый ручеек. И как бы его не секли и не пригинали, он не проникся  тем сознанием раба, которое рабу только и присуще – отсутствием Родины. Он, обманутый и закабаленный Романовыми, только ждал своего часа, чтобы отобрать то, что принадлежало ему по праву оплатившего. Но… и века не смог удержать. Потому что надо было учиться, учиться и учиться! Чтобы переиграть  обученных веками мытарей. Но это очень и очень непросто.
     Александр Первый – праправнук Петра Первого и еврейки Марты Скавронской - издал  хорошие законы для евреев. А дальше – так и пошло. Хотя сама Скавронская народу этому не благоволила.
Они никогда не были крепостными. За евреями было сохранено право проживания на тех землях, где они жили до включения их в состав Российской Империи. Площадь этих территорий равнялась почти половине Западной Европы. Ограничение возможности к переселению во внутренние губернии было с удовлетворением встречено большинством ортодоксальных иудеев, мягко говоря, не приветствовавших возможность ассимиляции. Временное проживание вне территорий постоянного жительства дозволялось, например, для принятия наследства, для защиты прав собственности в судебных и правительственных органах, для торговли, обучения, или, как тогда говорилось, «усовершенствования себя в науках, художествах и ремеслах».
Не распространялись правила о жительстве только в пределах территории традиционного расселения на евреек, бывших замужем за христианами, как и на всех евреев - не  иудеев.
Значительно были смягчены условия в отношении выбора места жительства для евреев, окончивших курс в высших учебных заведениях Империи, их жен и детей; купцов первой гильдии и членов их семейств, включенных в их сословное купеческое свидетельство, а также на бывших купцов первой гильдии, в течение пятнадцати лет в ней состоявших (как в черте еврейской оседлости, так и вне ее) и членов их семейств, аптекарских помощников, дантистов, фельдшеров и повивальных бабок;  ремесленников, а также на каменщиков, камнетесов, плотников, штукатуров, садовников, мостовщиков и землекопов, на воинских чинов, кои, участвуя в военных действиях на Дальнем Востоке, удостоились пожалованиями знаками отличия или вообще беспорочно несли службу в действующих войсках.
Властью  российского императора Александра Первого евреям предоставлялись особые права и привилегии. Прежде всего, было определено, что евреи-земледельцы ни под каким видом не могли быть обращаемы в крепостных. Во-вторых, им разрешалось не только покупать землю, но нанимать работников для ее возделывания. Впоследствии было подтверждено право найма работников, в том числе христиан,  для работ кратковременных, каковые требуются от извозчиков, судорабочих, плотников, каменщиков и проч.;) для пособия в хлебопашестве, садоводстве и огородных работах на землях, собственно евреям принадлежащих, и особенно в то время, когда нужна первоначальная обработка сих земель. А также для работ на фабриках и заводах, кроме, однако, заводов винокуренных, для должностей комиссионеров и приказчиков по делам торговым, для должностей поверенных, приказчиков и служителей по винным откупам, для должностей приказчиков и писарей по содержанию почтовых станций.
Евреям разрешалось арендовать земли у помещиков. При этом евреи на 5 лет освобождались от всех казенных податей. Для тех, кто не мог ни купить, ни арендовать землю отводилось первоначально 30.000 десятин в плодороднейших губерниях России. Переселившиеся (исключительно добровольно) на эти земли, освобождались от податей уже на 10 лет, по истечении которых они должны были платить налоги наравне с другими поданными. Кроме того, им выдавалась ссуда но общих с колонистами других национальностей условиях.       




3

Вот как описывал Герцен народную жизнь в своей книге «Крещеная собственность»: «Мы… государство сельское, наши города - большие деревни, тот же народ живет в селах и городах; разница между мещанами и крестьянами выдумана петербургскими немцами. У нас нет потомства победителей, завоевавших нас, - ни раздробления полей в частую собственность, ни сельского пролетариата; крестьянин наш не дичает в одиночестве - он вечно на миру и с миром, коммунизм его общинного устройства, его деревенское самоуправление делают его сообщительным и развязным.
При всем том половина нашего сельского населения гораздо несчастнее западного, мы встречаем в деревнях людей сумрачных, печальных, людей, которые тяжело и невесело пьют зеленое вино, у которых подавлен разгульный славянский нрав, - на их сердце лежит, очевидно, тяжкое горе. Это горе, это несчастие - крепостное состояние. 
Зачем наш народ попал в крепость, как он сделался рабом? Это не легко растолковать.
Все было до того нелепо, безумно, что за границей, особенно в Англии, никто не понимает.
Как, в самом деле, уверить людей, что половина огромного народонаселения, сильного мышцами и умом, была отдана правительством в рабство без войны, без переворота, рядом полицейских мер, рядом тайных соглашений, никогда не высказанных прямо и не оглашенных как закон».
Здесь нужно заметить, что даже в бытность на Руси  монголов, русский народ яростно сопротивлялся рабским поборам. Тому есть яркое историческое свидетельство.
Не тут ли кроется тайна  непокорного Козельска, который пятьдесят дней  один стоял против монгольских завоевателей в 1239 году и утонул в крови, но не сдался? Дело в том, что именно в этом месте Батый собирался строить  новый город – баскачество, в котором бы располагался один из центров по сбору с русского населения налогов. Баскачество – с тяжелым налогообложением и переписью населения – было ненавистным Руси  чужестранным явлением. Она не знала более совершенной налоговой системы и банков. Все сокровища русские князья хранили под землей. С приходом баскачества на Русь вступала и система ростовщичества. А это для  православных да еще с убеждениями язычников было неприемлемо.
Но Козельск пал. Рядом была построена Калуга, за ней – Тула, как  золотоордынские  пункты баскачества, то есть, ее официальные представительства. И вскоре страна, как и подобает колонизированной стране,  осталась без «наличности». На Руси наступил безмонетный период, который длился два века. Даже в конце  монгольского ига, после  похода Тохтамыша на Русь в 1382 году, дань была крайне тяжелой - по полтине золотом с деревни. В 30-70 годах XV века низший предел выхода составлял 100 000 рублей. Это огромная сумма. Крупное село с крестьянами и налаженным барским хозяйством стоило в те времена всего несколько десятков рублей.
Надо добавить, что кроме  дани Золотой Орде  русские крестьяне платили всевозможные повинности  собственным князьям. Таким образом налицо было двойное налогообложение – самый гнусный грех при любой власти.
Понятно, что Герцена да и любого из нас изумляет тот факт, что имея такой горький опыт экономического и гражданского насилия, русский человек снова оказался в ярме - у собственных царей, которых сам же и выбрал на Земском Соборе в 1613 году:

«А ведь дело было так, и не бог знает когда, а два века тому назад. Крестьянин был обманут, взять врасплох, загнан правительственным кнутом в капканы, приготовленные помещиками, загнан мало-помалу, по частям, в сети, расставленные приказными; прежде нежели он хорошенько понял и пришел в себя - он был крепостным. 
Торг людьми идет не хуже, как в Кубе или в Малой Азии. Правда, стыдливое и целомудренное правительство запретило объявлять о продаже людей. В газетах скромно и бессмысленно печатают: «Отпускается в услужение кучер, лет 35, здорового сложения, с обкладистой бородой и честного поведения, или девка лет 18, прекрасного поведения и годная на всякую службу».
Это лицемерие, этот полустыд, эта неловкая ложь пойманного на деле вора - в устах самодержавия имеет в себе что-то безгранично подлое.
Самое существование несчастного сословия дворовых людей - внезаконное, ничем не определенное и зависящее вполне от помещика. Сколько крестьян может взять помещик во двор из деревни, сколько рук отнять у семей? Он может взять жену у мужа и сделать ее прачкой у себя в доме, он может взять последнего сына у старика отца и сделать из него лакея; пока помещик не уморил с голоду или не убил физически своего крепостного человека, он прав перед законом и ограничен только одним - топором мужика. Им, вероятно, и разрубится запутанный узел помещичьей власти …» (Герцен А.И. Собр. соч. Т. 12. С. 97—112).
А вот его статья в журнале «Колокол» в 1857 году. «Сечь или не сечь мужика?»
  «Сечь или не сечь мужика? That is the question. (Это вопрос –Т.Щ.) - Разумеется, сечь, и очень больно. Как же можно без розог уверить человека, что он шесть дней в неделю должен работать на барина, а только остальные на себя.
  Как же его уверить, что он должен, когда вздумается барину, тащиться в город с сеном и дровами, а иногда отдавать сына в переднюю, дочь в спальную?.. Сомнение в праве сечь есть само по себе посягательство на дворянские права, на неприкосновенность собственности, признанной законом.
  И, в сущности, отчего же не сечь мужика, если это позволено, если мужик терпит, церковь благословляет, а правительство держит мужика за ворот и само подстегивает?
Неужели в самом деле у нас есть райские души, которые думают, что целая каста людей, делящая с палачом право телесных наказаний и имеющая над ним то преимущество, что она сечет по собственному желанию, из собственного прибытка и притом знакомых, а не чужих, - что такая каста - из видов гуманности и благости сердечной - бросит розги? Полноте дурачиться. (...)
Кто не знает у нас историю... о том, как флигель-адъютант (Эльстон-Сумароков) был отправлен в Нижегородскую губернию на следствие о возмутившихся крестьянах. Дело само по себе замечательно.
 Крестьяне одного помещика (помнится, Рахманова) предложили за себя взнос, помещик взял деньги, т. е. украл их, а мужиков продал другому, вместо того чтоб отпустить на волю. Крестьяне, разумеется, отказались повиноваться новому помещику. Трудное ли дело разобрать? Но у нас суд нипочем, надобно комиссии, флигель-адъютанты, аксельбанты, команда, розги. С розгами и послали Эльстон-Сумарокова. Мужики бросились на колени (бунт на коленях!). Он спросил их: «Чьи вы?». Крестьяне сказали имя прежнего помещика, Сумароков же назвал имя нового помещика (кажется, Пашкова или наоборот) и после этого приказал без всякого разбора сечь мужиков. Крестьяне покорились. Тогда флигель-адъютант до того расходился, что дал предписание губернскому правлению одну часть на коленях бунтующих мужиков сослать в Сибирь на поселение, другую в арестантские роты, а третью da capo высечь. Губернское правление и радо бы исполнить, но не смело взять на себя такое явное нарушение положительного закона и отнеслось в сенат. За такое понятие о справедливости, за такое знание законов Эльстон-Сумароков сделан вице-директором одного из департаментов военного министерства.
А вы рассуждаете о том, сечь или не сечь мужиков? Секите, братцы, секите с миром! А устанете, царь пришлет флигель-адъютанта на помощь!!!...»


4


Так какие же налоги «высекали» из русского крепостного  его  хозяева-дворяне-мытари? Приведу исследования доктора исторических наук, кандидата физико-математических наук Сергея Александровича Нефедова по первой половине девятнадцатого века.
«В целом данные губернаторских отчетов говорят о том, что в начале XIX века средний уровень потребления был еще достаточно высоким – более 24 пудов на душу населения. Однако существовали значительные порайонные различия, если на Черноземье чистый душевой сбор превышал 34 пуда, то в перенаселенном Центральном районе он составлял только 17 пудов. Хотя за полвека посевы возросли, но урожайность упала, и рост населения привел к падению чистого сбора в среднем по Европейской России до 18,9 пуда. Уровень чистого сбора, однако, не вполне совпадает с уровнем потребления, так как часть зерна шла на экспорт, на винокурение и поставки для армии. Можно предположить, что минимальная норма потребления хлеба составляла около 16 пудов.
Сбор хлебов увеличивался исключительно за счет освоения еще имевшихся на окраинах свободных земель, при этом численность населения постепенно приближалась к емкости экологической ниши. Таким образом, можно утверждать, что в целом по России рост населения (в соответствии с демографической теорией) сопровождался уменьшением душевых сборов хлебов и падением потребления. Падение потребления, в свою, очередь замедлило рост населения; естественный прирост уменьшился с 0,91% в 1795-1833 гг. до 0,58% в 1834-1850 гг. и до 0,49% в 1851-1957 гг.
В центральных губерниях душевой сбор находился на уровне, близком к минимальной норме уже в начале столетия; это свидетельствует о том, что здесь уже существовало аграрное перенаселение и регион с трудом обеспечивал себя продовольствием. На протяжении полувека душевой сбор практически оставался постоянным; он лишь немного уменьшился, упав при этом до уровня минимальной нормы. Это привело к падению естественного прироста в 1833-50 гг. до 0,16% – уровня, при котором можно говорить о демографической стагнации. В 50-х годах XIX века положение несколько улучшилось, по-видимому, в результате ввоза продовольствия извне. Действительно, в 1850-х годах только в Москву из черноземных областей доставлялось 23 млн. пудов хлеба в год, что давало в расчете на душу населения центральных губерний дополнительно 2,7 пуда. Таким образом, реальное потребление в Центральном районе превышало голодный минимум, что и объясняет рост населения.
Существует тесная связь: чем больше в губернии крепостных, тем меньше естественный прирост. В целом по шести губерниям Черноземья (кроме Курской) естественный прирост крепостного населения упал с 0,62% в 1795-1833 гг. до минус 0,03% в 1834-1850 годах, то есть при достаточно большом душевом производстве началась внезапная стагнация. Именно эта стагнация и была основной причиной резкого уменьшения общего прироста населения – с 0,9% в 1795-1833 гг. до 0,37% в 1834-1850 годах. Темпы роста крепостного населения на Черноземье в основном зависели от соотношения размеров барщины (которая была негативным фактором) и величины надела (которая была позитивным фактором).
Естественно предположить, что причиной наступившей в 30-х годах стагнации крепостного населения был резкий рост повинностей. В принципе, известно, что в конце XVIII – первой половине XIX века барщина  возросла более чем в два раза. В 1840-50-х годах уровень естественного прироста крепостных крестьян в шести губерниях в основном и определялся уровнем оброков и барщины. Остановка роста крепостного населения на Черноземье была вызвана, главным образом,  увеличением барщинных норм, то есть перераспределением ресурсов в структуре «государство-элита-народ».
Барщина и оброк росли одновременно. Мы пересчитали оброки на хлеб соответственно уровню цен. Поскольку крестьяне выращивали преимущественно рожь и овес, то было принято, что в пуде условного «хлеба» содержится 60% ржи и 40% овса, и соответственно при расчетах учитывались текущие цены на эти продукты. В начале XIX века финансирование войн с Наполеоном потребовало огромной эмиссии ассигнаций; это вызвало инфляцию и невиданный до того времени рост цен. Помещики увеличивали оброки, но не могли угнаться за ценами: их сдерживала опасность нового крестьянского восстания, которое могло вспыхнуть в обстановке войны. Инфляция, продолжавшаяся до 1817 года, сказывалась не только на доходах правительства, но и на доходах дворян. В 1807 году Наполеон освободил крестьян в Польше, вследствие чего прусский король был вынужден объявить об освобождении крепостных в Пруссии. Над Россией постоянно висела угроза французского вторжения, которое могло привести к крестьянской войне. Один за другим производились чрезвычайные рекрутские наборы, от крестьян требовали все возрастающий «налог кровью». В 1810-1811 годах было взято в армию 211 тысяч рекрутов, в 1812 году – 420 тысяч рекрутов. В такой обстановке помещики были вынуждены смириться со значительным падением реального оброка в пересчете на хлеб.
 Однако, вернувшись победителями из Парижа, русские дворяне пожелали жить по-парижски. «С 1812 года среднее дворянство, познакомившись с западноевропейской жизнью, стало презирать национальные обычаи и жить на европейский манер, – свидетельствует барон Гакстгаузен. – Оно уже и прежде было склонно к роскоши, а с тех пор страшно обременило себя долгами... Новые господа смотрели на крепостных лишь как на орудия, на машины для приобретения денег».
Стремление к роскоши, благодаря крепостному праву,  приобрело на российской почве крайние, иррациональные формы. «По сравнению с российскими сановниками... даже крупные прусские помещики выглядели как жалкие скряги», – отмечали современники. Жизнь не по средствам вело множество помещиков. Столичное дворянство чуть ли не поголовно было в долгах. Причина этого крылась не столько в дороговизне предметов роскоши… сколько в господствовавшем еще с конца XVIII века убеждении в необходимости «широкого» образа жизни. Представление о том, что истинно дворянское поведение заключается не только в тратах, но именно в тратах чрезмерных, не по средствам, прочно укоренилось в дворянской среде. Отсюда – необычайная роскошь дворцов, празднеств и даже обычного обихода столичной знати, безумные проигрыши в карты, различные фантастические затеи. Популярные сборники по этикету того времени разъясняют выражение «прилично жить» как участие в изысканном обществе, постоянные увеселения, разнообразный досуг и т. д. Для быта почти 80% крупных помещиков характерны такие определения, как «показная роскошь», «буйная, безудержная роскошь», «нарочитое великолепие», «роскошество». Роскоши состоятельных дворян часто старались подражать менее обеспеченные помещики, что приводило к разорению их хозяйств.
 Новая волна потребительства предопределила новую волну повышения оброков, которая превзошла все, что было до тех пор. В 1815-1828 годах денежные оброки возросли в два-три раза, затем началось падение цен, дополнительно усилившее тяжесть эксплуатации. На Черноземье за десять послевоенных лет оброк в хлебном исчислении вырос втрое, с 4-6 до 17-20 пудов на душу, и достиг предела крестьянских возможностей.
Вторая волна повышения ренты сопровождалась новым бурным оживлением дворянского предпринимательства. В 1818 году было основано Общество сельского хозяйства, имевшее экспериментальную ферму и Земледельческую школу для подготовки приказчиков помещичьих хозяйств. В отличие от времен первого предпринимательского бума (в 1760-1770-х годах), основное внимание теперь уделялось не организации барщинного хозяйства, а интенсификации аграрного производства, новым сортам зерновых, травосеянию, распространению посевов картофеля и сахарной свеклы.
Вторая четверть XIX века стала временем расцвета барщинных латифундий Черноземья. Три четверти из 4,3 млн. помещичьих крестьян этого региона находились на барщине; в 1850-е годы Черноземье поставляло – в основном в центральные области – около 50 млн. пудов хлеба, еще 10 млн. пудов расходовалось на производство водки. В целом на вывоз и винокурение шло около 30% чистого сбора хлеба. В это время Москва потребляла 23 млн. пудов в год, Петербург – около 30 млн. пудов. Каждый год тысячи барок с зерном спускались по рекам на север, к Оке и к Москве; часть из них бурлаки тащили вверх по Волге и по каналам – к Петербургу. Назад барки не возвращались, это была односторонняя торговля: по Рязанской губернии, к примеру, вывоз превышал ввоз в 10 раз.

5


По сравнению с концом XVIII века средняя норма барщинной запашки увеличилась в два раза. В целом по Черноземью площадь барщинных полей лишь немного уступала общей площади наделов помещичьих крестьян. Механизм, через который увеличение барщины приводило к падению уровня жизни и к уменьшению естественного прироста хорошо известен: это был механизм доведенной до предела интенсификации труда. Для интенсификации труда использовалась урочная система, и время, полагавшееся на выполнение «уроков», было урезано вдвое по сравнению с нормами конца XVIII века. Летняя барщина отнимала у крестьянина в среднем 4 дня в неделю; работать должны были все: женщины с грудными детьми работали на току, старики сторожили урожай, 10-летние мальчики работали на возке навоза и бороновании, а малые дети подбирали за жнецами упавшие колоски. В зимнее время крестьяне выполняли тяжелую барщину по доставке помещичьего зерна в большие города или к речным пристаням. По некоторым оценкам, за полвека извозная повинность в Московской, Тульской и Рязанской губерниях увеличилась в 2-3 раза.
Постоянно занятые на барщине крестьяне не успевали производить работы на своем участке – хотя работали от восхода до заката, и в воскресные, и в праздничные дни, а иногда и ночью. Сплошь и рядом крестьянам приходилось употреблять в пищу невызревшее или проросшее зерно; из-за нехватки времени муку не очищали от спорыньи, и такой хлеб был вреден для здоровья. Тяжелый, выматывающий труд сказывался на психическом состоянии крестьян. «От недостатка скота и хлеба происходит и чрезмерная бедность барщинных крестьян, доведшая их до отчаяния... – писал приказчик одного из крупных имений, – следствие чего есть необыкновенное равнодушие к своему положению». «Самое существенное, на наш взгляд, – пишет о положении крестьян Л. В. Милов, – состоит в том, что в этой среде становилось заметным явлением пассивное отношение к своему собственному хозяйству, безразличие к удручающей перспективе своей собственной жизни и жизни членов своей семьи… В итоге такие крестьяне… «смерть свою за покои считают».
В России разразился кризис  1847-1849 годов. Перераспределение ресурсов не сводилось только к повышению ренты; оно означало также и сокращение крестьянских наделов. Крестьянское малоземелье является основным признаком этого времени,  на Черноземье малоземелье было результатом экспроприации крестьян, и следовательно, оно было ускорено перераспределением ресурсов (в данном случае земли) в пользу элиты.
Помещики оставляли барщинным крестьянам мизерные наделы, едва обеспечивавшие прожиточный минимум при обычном урожае. Такая практика лишала крестьян возможности создавать запасы на случай голода. В конечном счете, так же, как в 1780-х годах, наступление элиты на крестьянство должно было привести к демографическому кризису.
В 1840-50-х годах широко распространилась практика сгона крестьян с земельных наделов; экспроприированные крестьяне должны были работать на барщине за «месячину» – месячные продуктовые пайки. Эта практика было аналогична той, которая применялась на польских и остзейских барщинных фольварках. В Центрально-Черноземном районе эта практика была распространена меньше, чем в западных областях; здесь помещики обычно ограничивались урезанием крестьянского надела. Средний надел крестьян района в конце XVIII века составлял 1,3-1,7 десятин на душу, к середине XIX века он уменьшился до 1,0-1,3 десятин на душу. Это была грандиозная экспроприация крестьянства, которая определила все будущее развитие деревни: именно эта экспроприация была причиной крестьянского малоземелья, проблемы, впоследствии ставшей роковой для России. (Видимо, автор имеет ввиду Октябрьскую революцию – Т.Щ.)
«Надел, оставленный крестьянам, был той нормой, которая обеспечивала минимальные возможности для простого воспроизводства. В Рязанской губернии крестьяне имели 1 дес. пашни на душу, что при среднем урожае 40-х годов давало им лишь 16,8 пуда чистого сбора . При этом необходимо было заплатить подушную подать, эквивалентную по местным ценам 1,4 пудам хлеба. Постоянно занятые на барщине, крестьяне практически не имели возможности зарабатывать деньги промыслами, поэтому их потребление было на уровне голодного минимума в 15 пудов. Оброчные крестьяне имели такой же надел, что и барщинные – но вместо барщины должны были платить оброк, эквивалентный в конце 50-х годов 9-10 пудам. Очевидно, что оброчные крестьяне были вынуждены зарабатывать деньги для уплаты оброка ремеслом и отходничеством, но заработки оброчных крестьян не обеспечивали минимального уровня потребления.
Приобретенные крестьянами от их помещиков выгоды обеспечивали им лишь минимум средств существования и не давали возможности даже в отдаленном будущем думать об улучшении этого положения. Наоборот, весь ход развития помещичьего хозяйства давал основание заключить о переходе крестьян в совершенное рабство...»
В урожайные годы остававшегося у крестьян зерна еще хватало на пропитание, но в неурожайные годы наступал голод. После резкого увеличения оброков и барщины в 1815-1825 годах у крестьян не было запасов хлеба, и каждый неурожай приводил к резкому росту цен и к голоду. Неурожай и голод на Черноземье отмечался в 1833-34, 1839-1840, 1848, 1856 годах. «В голодные зимы положение крестьянина и его семьи ужасно, – писал в 1841 году А. П. Заблоцкий-Десятковский. – Он ест всякую гадость. Желуди, древесная кора, болотная трава, солома, – все идет в пищу. Притом ему не на что купить соли. Он почти отравляется, у него делается понос, он пухнет или сохнет. Являются страшные болезни... У женщин пропадает молоко в груди, и грудные младенцы гибнут как мухи. Никто не знает этого потому, что никто не посмеет писать или громко толковать об этом, да и многие ли заглядывают в лачуги крестьянина?»
В 1847-1849 годах к голоду присоединились его обычные спутники – эпидемии, но вследствие постоянного недоедания огромных масс крепостных эпидемия холеры приняла катастрофический характер. Толпы нищих, как тени, блуждали по селам, прося милостыню; крестьяне питались мякиной и лебедой. Зимой к холере присоединились цинга и оспа. Причина распространения этих болезней, докладывал воронежский губернатор, «заключается преимущественно в недостатке питательной и привычной пищи». «Болезнетворное влияние это еще более усиливается от недостатка в топливе, которое в безлесных уездах состоит большей частию из соломы, употребляемой на корм животным, с раскрытием даже избовых крыш».
В 1848 году по данным Министерства внутренних дел только от холеры погибло 668 тысяч человек, а в целом по России  число жертв эпидемии и голода в 1847-1849 годах составляло около одного миллиона.
Голод привел к невиданной до тех пор волне крестьянских волнений. В 1848 году было зарегистрировано 160 крестьянских волнений. Правительство было вынуждено принимать экстренные меры. Местные власти оказывали давление на помещиков, требовали от них выдачи подписок-обязательств о прокормлении крестьян до нового урожая и об обеспечении посева весной. Помещикам выдавались ссуды для приобретения посевного зерна, а в случае растраты этих ссуд их имения передавались в опеку. Власти организовали общественные работы, бесплатно выдавали паспорта отходникам. В деревнях на случай неурожая создавались запасные хлебные магазины. Голод в тульской вотчине заставил графа Шереметева дать крестьянам ссуду и отпустить их на оброк.
 

6



Крестьянское малоземелье заставляло помещиков переводить еще оставшихся барщинных крестьян на оброк и отказываться от барской запашки – к середине XIX века барская запашка составляла только 15% пашни. Высвободившиеся земли делили между крестьянами, и – вместе с освоением новых земель – это до какой-то степени позволяло бороться с малоземельем. Чистый сбор на наделах помещичьих крестьян в середине столетия составлял около 2 четвертей (15,4 пуда) хлеба на душу – то есть был как раз на уровне потребительского минимума. Но, кроме того, крестьянину нужно было платить налоги и оброк. В Центре преобладали оброчные крестьяне. Оброк был очень различным и зависел от развития промыслов в конкретном селе, от близости столиц, куда отправлялись массы отходников, и некоторых других факторов. После резкого увеличения в 20-х годах оброки в целом стабилизировались. В середине XIX века средний оброк в Московской губернии был равен примерно 4 руб. 68 коп. серебром или 8,7 пуда хлеба на душу – и часто получалось так, что крестьяне продавали весь свой урожай, платили оброки и налоги, а потом уходили на заработки, и, как могли, жили ремеслами и промыслами.
 27% мужчин из деревень центральных губерний вообще не пахали землю: они ежегодно уходили на промыслы; 700 тысяч работали бурлаками и грузчиками на судах, 600 тысяч – батраками на южных латифундиях, 400 тысяч – строительными рабочими, 400 тысяч – извозчиками, 250 тысяч – слугами, 200 тысяч становились ремесленниками в городах, 100 тысяч – фабричными рабочими. Перенаселение понизило цены на рабочие руки, и на многих вотчинных мануфактурах вместо принадлежавших хозяину крепостных стали использовать отходников. В суконной промышленности в 1825 году насчитывалось 324 мануфактуры, на которых работали в основном крепостные (82%), в 1850 году на 492 мануфактурах было лишь 4% крепостных, принадлежащих хозяевам.
 Начинающаяся промышленная революция вызвала упадок многих старых промыслов и появление новых. Бурлаки на Волге в 1810-х годах зарабатывали около 300 рублей за сезон, но в 30-х годах появились суда с конными машинами, а затем пароходы и заработок упал до 60-90 рублей. Это означало разорение и нищету для многих прежде богатых волжских сел. Появление пароходов привело к упадку полотняного и парусинного помысла, но с другой стороны, промышленная революция вызвала стремительное развитие хлопчатобумажного производства. Поначалу ткачи работали на английской пряже, но в 1842 году был разрешен ввоз прядильных машин из Англии. В 1843 году в России насчитывалось уже 40 бумагопрядильных мануфактур с 350 тысячами веретен, в 1869 году число веретен достигло 1,6 млн. Дешевые хлопчатые ткани быстро вытесняли льняные. В одной Владимирской губернии, имевшей в 1850 году 1100 тыс. жителей, было 150 тысяч ткачей-надомников. Село Иваново выросло в промышленный город, в нем было 135 фабрик с 10 тысячами рабочих, причем хлопок для фабрик доставляли из Америки! Промышленные города и ремесленные поселки жили привозным хлебом; в губернию ежегодно ввозилось 4 млн. пудов хлеба, т. е. около 4 пудов на каждого жителя – таким образом, привозной хлеб обеспечивал 20-25% потребления.
Политика крепостничества, исповедуемая Романовыми, довела, таким образом русское село  до края. Но тут, как мы видим, на русскую экономическую сцену вышли англичане со своим прогрессом и своим же  материальным и политическим интересом.
Они задействовали значительные материально-технические ресурсы, привлекая к их использованию именно крепостных крестьян и старообрядцев. И во второй половине девятнадцатого века в России появилось новое купечество, образовавшее свое оппозиционное Романовым сообщество. У многих были давние счеты с династией. Еще со времени Раскола.
Интересные исторические ассоциации возникают при более глубоком рассмотрении крепостничества в России. Возьмем те же Калугу и Тулу, где монголы  основали пункты по сбору дани. В Калуге Козельск завоеватели умыли в крови, вырезав там все население. Но центр  баскачества в этих местах все же  создали. А спустя триста лет Калуга  стала  местом, известным как оплот раскольников. Также и Тула, второй центр монгольского баскачества, стала староверческой и оппозиционной, так что и Ленин ей не доверял.
Теперь вернемся  в 1649 год, к первому Соборному Уложению Алексея Романова (Тишайшего) и Расколу. Естественно, речь пойдет о русской православной церкви. Закрепив крестьян в своем Уложении, Алексей Романов «посадил» на трон рядом с собой патриарха Никона. И объявил, что Никон – то же, что и он сам. Тем самым, Алексей, не стесняясь, перекладывал на православного патриарха освящение и поддержку заведенных им экономических и политических порядков. Рабства. Крестьяне, не захотевшие идти в новое иго, побежали по скитам, протестовали, жгли себя. И остались свободными, правда, с двойным налогообложением и без всяких гражданских прав (это длилось до 1905 года).
Русская православная церковь и после изгнанного Алексеем Никона осталась с Романовыми, поддерживала династию до самого конца, чтит ее и сегодня и добилась того, что почитание Романовых  и их дворян-мытарей-полицейских стало новой государственной политикой России.
Ну а что же храм раскольников? Может быть, их историческая задача – встать на сторону народа и народного государства? Ведь старообрядцы веками боролись против излишеств, против растляющего влияния современной цивилизации, за национальную политику и культуру. Увы,  и на них нет нам надежды сегодня. Яркий тому пример – недавняя государственная награда  священнику-староверу из рук самого Президента. Если никонианцы повязаны с олигархами, то  раскольников совратили еще в 19 веке англичане, внедрив к ним евреев-ростовщиков. А  это куда круче отечественной олигархии. Впрочем, и она – служит Лондону. И прописана там, и  деньги прячет там, и умирает там.
Мы представляем себе российских крепостных как рабов бесправных и ничего не имеющих. А они триста лет оплачивали бюджет страны и  имели  в нем огромную долю и полное право на территорию, которую, по сути, купили за барщинные (арендные) деньги. И если посчитать, за какие деньги, то волосы встанут дыбом! И хотя ее у них украли, они все равно поднимались на войну против захватчиков земли русской и били их ожесточенно. Потому что верили – когда-нибудь  оплаченная их кровавым потом земля будет принадлежать им.
Вот почему крестьяне шли на войну против захватчиков – Наполеона, турок, Гитлера – потому что они оплатили эту территорию. И не собирались с нее уходить. И был только вопрос времени, когда мытарям Романовым дадут пинком под зад.
Вот тут царю, русской православной церкви, дворянам и новоявленным купцам от англичан и пригодился Достоевский с его старухой-процентщицей, которую нельзя убивать, потому что рядом с ней народ-дурак стоит, который сам ничего не может. И если уж убивать старуху, то и народ – туда же. Потому и поддерживает церковь Достоевского,  что он выражал ее чаяния абсолютной монархии и ее ставленников Романовых. Хотя и заложил хитрую формулу в имя Раскольникова  Романа Родионовича – Раскололи Романовы  Родину.  Ну и вообще, что это за писатель православный, который Бога идиотом называл? А вот же едва не за святого  русская православная церковь почитает  писателя-беса.
7
Была ли разница в жизни государственных и крепостных крестьян в России? Да. В конце 50-х годов девятнадцатого века помещичьи крестьяне Тамбовской губернии имели в среднем 1 десятину пашни на душу, а государственные  – 1,7 десятины. Уровень оброка помещичьих крестьян в пересчете на хлеб в результате инфляции к этому времени был 11 пудов на душу, а оброк государственных крестьян составлял 6,7 пуда.
В целом, государственные крестьяне Черноземья жили намного лучше, чем помещичьи. К примеру, они потребляли вдвое больше вина – в 40-х годах в среднем на 4 рубля ассигнациями (2,4 пуда хлеба) на душу. В Пензенской губернии в урожайный год средний двор имел излишки до 25 пудов на душу. На средний двор в этой губернии (насчитывавший 8 душ) приходилось 2 лошади, 2 коровы и 8 голов мелкого скота.
Однако господство дворянства в структуре «государство-элита-народ» привело к подчинению государства элите и массовому распространению коррупции. В то время как помещичьи крестьяне находились во власти помещиков, государственные  находились в зависимости от чиновников. Павел I утвердил выборное волостное самоуправление, однако, в правление Александра I крестьянское самоуправление было подмято под себя коррумпированным чиновничеством. По свидетельству современников, государственную деревню грабили все без исключения, на ней наживались и земские исправники, и коронные чиновники через посредство выборных крестьянских начальников. Сметные книги волостных правлений содержали приходные записи, во много раз превышающие официальные сборы; под самыми разными поводами среди крестьян устраивались «добровольные» складки для «задабривания» чиновников.

Дополнительный «оброк», наложенный коррумпированным чиновничеством на государственную деревню, привел к резкому росту недоимок по государственным податям. Составлявшие в 1828 году 45 млн. руб., к 1835 году они возросли до 68 млн.; это побудило правительство приступить к наведению порядка. Первой была проведена реформа дворцового ведомства, управлявшего личными владениями императорского дома, в которых проживало свыше 1 млн. крестьян. В ходе этой реформы новый руководитель ведомства Л. А. Перовский (внебрачный сын  Алексея Кирилловича Разумовского и дядя отца, губернатора Санкт-Петербурга Льва Николаевича Перовского, казненной  народоволицы Софьи Перовской) сменил за воровство и вымогательства свыше 70% чиновников.
Реформа управления государственными имениями была поручена графу П. Д. Киселеву, одному из доверенных друзей императора Николая I. Помимо пресечения коррупции, предусматривалось проведение кадастра и замена подушного оброка податью, взимавшейся с земли и промысловых доходов. Было создано Министерство государственных имуществ, взявшее на себя управление государственными крестьянами и провозгласившее своей целью «упрочение хозяйственного быта поселян».
Есть еще интересный исторический факт борьбы с коррупцией, связанный с громким именем – Лжедмитрием. Чтобы уменьшить злоупотребления при сборе податей, Дмитрий обязал сами «земли» отправлять с выборными людьми соответствующие суммы в столицу. Взяточников приказано было водить по городу, повесив на шею денежную мошну, меха, жемчуг - или даже солёную рыбу - то, чем бралась взятка, и бить палками. Дворяне были избавлены от телесных наказаний, зато вынуждены были за те же преступления выплачивать большие штрафы.
Но самым заметным явлением  борьбы с мздоимством и казнокрадством была опричнина Ивана Грозного. Вообще, опричники, несмотря на  все страшные описания их буйства были по сути теми же мытарями и, говоря современным языком, судебными приставами. Даже попы при Иване Грозном были обязаны собирать и сдавать в казну налоги. В начале XVI века царем предпринималась попытка ограничить церковное землевладение, однако тогда победили сторонники богатой церкви, так называемые «стяжатели». В 1551 году на Стоглавом соборе победила линия на ограничение монастырского землевладения и установления контроля за ним со стороны царя; монастыри обязывались участвовать в сборе налога для выкупа пленных (полоняничных денег).
Почему в России тогда разыгралась такая кровавая баня? Потому что  вековая система кормлений в 16 веке была коррумпирована и сильно напоминала систему нынешнего ЖКХ и кумовства во власти. Дело дошло до того, что, как сейчас, в стране опасно уменьшился призывной резерв в армию ( сегодня каждый второй призывник непригоден к службе по здоровью, а миллион в бегах  и, как  уверяют полицейские, найти их не предоставляется возможным).
Государство в условиях недостатка денежных средств для создания наемной армии, желая подчинить себе бояр-вотчинников и удельных князей, пошло по пути создания государственной поместной системы. Из государственного земельного фонда были выделены обширные территории, доходы с которых должны были поступать в государеву казну. Вся остальная территория составляла земщину, оставшуюся в управлении старых учреждений. В опричнину вошли земли с наиболее развитым уровнем удельно-княжеского землевладения и наиболее развитыми городами, т.е. лучшая половина страны. В этих областях княжеские и боярские вотчины были конфискованы, прежние их владельцы «выведены» в другие районы, главным образом окраинные, где они получили земли на основе поместного права. В старых районах земли отдавались опричникам. Эта реформа явила собой аграрный переворот, суть которого – в перераспределении земель от бояр в пользу дворянства. Результат аграрного переворота – ослабление крупного феодально-вотчинного землевладения и ликвидация его независимости от центральной власти; утверждение поместного землевладения и связанного с ним дворянства, поддерживавшего государственную власть. В экономическом плане это постепенно  и привело к преобладанию барщины над оброчной эксплуатацией.
Эти преобразования Иван Грозный проводил с невероятной жестокостью. Он обрушился с войском опричников на Новгород, так как считал новгородцев противниками своей власти. Погибли тысячи неповинных людей, многих топили в реке Волхов, были разграблены окрестные деревни. По возвращении из этого похода в Москву Иван IV продолжал многочисленные казни бояр и служилых людей. В руках царя опричнина была мощной военно-карательной организацией. Но в итоге породила класс новых и голодных хищников – дворян, на которых теперь опирался Иван Грозный. Вот почему  еще с тех давних времен народ боится менять власть, говоря:  эти уже наворовали, а новые придут, голодные, начнут воровать с новой силой. И с кого народу было брать пример добропорядочного поведения? Отсюда  и укоренилось  многовековое и международное мнение о русских как о неисправимых ворах. И сегодня говорят: «В России всегда воровали…»
Между тем наемное опричное войско не смогло защитить столицу от татар, и она в 1571 году была разграблена.
В 1572 году Иван Грозный отменил опричнину и запретил даже упоминать это ненавистное слово. Последовало объединение опричных и земских территорий, опричных и земских войск, служилых людей, восстановлено единство Боярской думы. Так закончилась история самого загадочного, по словам В.О. Ключевского, учреждения в истории России. Но не столь же «загадочное» явление ГУЛАГ? Кстати, до сих пор не рассекреченный.
Были осуществлены изменения в финансово-налоговой системе: проведена реформа «сошного письма», по которой введена общая для всего государства единица обложения – большая соха (участок земли 400-600 га), с которой взымалась «тягло» (натуральные и денежные повинности). Расширен круг денежных налогов, расширена денежная рента, усилена финансово-налоговая централизация. Эти реформы содействовали укреплению Российского централизованного многонационального государства. Об этом можно судить по переходу права сбора торговых пошлин от бояр и князей к государству.
И тут  тоже можно провести историческую аналогию. В начале 20-х годов  прошлого века именно за сбор торговых пошлин разгорелась  политическая борьба между Троцкистами (Бухарин, Рыков) и Лениным, исполнителем воли которого был Сталин. Троцкий развернул дискуссию о профсоюзах, предлагая  отделить  международную торговлю от государственного управления и передать в «народное»  - профсоюзам, то есть, сделать ее свободной. Таким образом казна молодого государства могла бы лишиться главных доходов. Перед самой смертью Ленин много сделал для решения этого вопроса в пользу  государства, и делал он это руками Сталина. Ну а тот уже после смерти вождя все «доделал» сам. Результаты этого «доделывания» - убийство Троцкого и ГУЛАГ. Но в ином случае доходы от свободной торговли пошли бы по карманам заинтересованных лиц, и уже тогда начала бы формироваться новая российская олигархия, какая сформировалась после 1991 года, когда торговля, наконец, стала свободной. Поэтому деньги лежат в оффшорах, власть постоянно чувствует себя на крючке, а на социальные программы для нужд народы выделяются копейки из его же налогов. Которые, как мы теперь уже знаем, тоже разворовываются.


8


Рожденный Иваном Грозным новый привилегированный класс дворян стал наипервейшим грабителем народных денег в России, предназначенных для развития сельского хозяйства и предпринимательства и  снабжения армии. И в стране, наконец, двести лет спустя после реформ Ивана Грозного цари задумались над созданием банковской системы.
Первые казенные банки (с коммерческими функциями) в России стали создаваться с 1754 году. Они сложились в 1817 году в определенную систему, которая оставалась неизменной до 1860 года. Эта своеобразная и неизвестная в истории других стран система казенных банков, чья деятельность была направлена на поддержку крепостнических отношений, состояла на важнейшем этапе своего развития (1817-1859 гг.) из четырех крупных банков - Государственного заемного и Государственного коммерческого банков, Санкт-Петербургской и Московской сохранной казны - и многих, так называемых, губернских приказов общественного призрения.
В течение ста лет, вплоть до реформы 1861 года государство являлось монополистом в банковском кредите. Это нельзя понимать в том смысле, что государство до реформы 1861 года насильственно удерживало за собой монополию, не допуская учреждения акционерных банков.  На самом деле,  монополия держалась на том, что российское государство единственное в мире неограниченно принимало вклады в принадлежавшие ему банки, платило по ним 4 процента, начисляло проценты на проценты («сложные проценты»). В итоге почти все накопления денежных капиталов, за исключением тех, которые использовались купцами в собственных предприятиях, сосредоточились в казенных банках. Сумма вкладов в дореформенных банках, составлявшая в 1823 году приблизительно 130 млн. руб., в 1857-м превысила один миллиард.
А в 1857 году, снизив процент по вкладам ради направления новых денежных капиталов в начавшееся железнодорожное строительство, правительство само нарушило основу своей монополии на эти капиталы и расшатало фундамент вековой системы дореформенных банков. Тем самым было предопределено последовавшее через два года решение об их ликвидации. Следствием их столетнего существования являлась не только огромная непроизводительная растрата денежных капиталов в дореформенный период, но и значительное запоздание в развитии капиталистического банковского кредита (банкирского промысла). Такое запоздание в развитии капиталистического кредита было вызвано тем, что привлеченные дореформенными казенными банками средства направлялись в основном на поддержку крепостнического дворянства либо ссужались казне для покрытия дефицитности бюджета.
Первые попытки кредитования российского сельского хозяйства были предприняты еще в 18 веке, когда в России начала формироваться европейская система финансов. В это время в стране была открыта первая кредитная организация, к этому же времени относится открытие нескольких Заемных банков. Эти банки начали выдавать ссуды и крестьянам. К концу 18 века образовался Государственный Заемный Банк, который активно выдавал ссуды и крупным, и мелким владельцам хозяйств. Этот банк существовал до 1817 года, когда был образован Государственный коммерческий Банк. Представительства этого банка имелись не только в столице, но и в других крупных городах империи. Именно этот банк стал прообразом современного банка, который носит название Россельхозбанк.
Со временем в России появился Государственный крестьянский поземельный банк, а затем и Государственный земельный банк, задачей которых было поддержание сельских хозяйств и выдача долгосрочных кредитов. Эти два банка образовали структуру, на основе которой был создан Государственный банк, к началу Первой мировой войны ставший одним из крупнейших банков в Европе. После революции банк получает название Госбанк. Одним из приоритетных направлений его деятельности становится поддержка аграрного сектора экономики – около 90% всех выдаваемых кредитов составляли в нем именно сельскохозяйственные кредиты.

После 1987 года создается новое подразделение Госбанка – Агропромбанк, основной задачей которого становится кредитование сельского хозяйства. Этот банк просуществовал вплоть до конца 90-х годов, когда после кризиса стало ясно: банк, способный обеспечить кредитование сельского хозяйства, должен быть стопроцентно государственным. Исходя из этого, 15 марта 2000 года было подписано распоряжение Президента о создании государственной кредитной организации – Российского сельскохозяйственного банка. Именно этот банк призван был составить основу обслуживания субъектов российского сельскохозяйственного производства. Россельхозбанк начал вести обслуживание и корпоративных, и физических клиентов.
А начало развития банковского дела в России можно отнести к первой половине 18 века. Первые попытки упорядочить и организовать кредитные учреждения исходили от императорской власти, которая и явилась покровителем развития финансового дела в России. В царствование Анны Иоанновны, когда уже существовала большая потребность в кредитах, в России была создана «Монетная контора», которая выдавала ссуды под обеспечение золота и серебра с «взысканием» 8%. Это стало первым шагом к развитию банков и других кредитных учреждений.
Подробнее условия кредитных операций Монетной конторы были определены в указе 1733 года «О правилах займа денег из Монетной конторы». В нем говорилось, что «…многие российские наши подданные, имея в деньгах нужду, принуждены занимать у чужестранных и у прочих под 12—20%, чего во всем свете не водится, и случается, что оные проценты вычитают у них из тех данных денег наперед». Указ разрешал Монетной конторе из своих «капитальных денег» выдавать займы под залог изделий из золота и серебра, но не «алмазных вещей» или «деревень и дворов» «со излишеством… ценою данных денег четвертою долею», из 8% сроком не более чем на год с последующей возможностью продлить ссуду еще на два года. Залоги неисправных должников переплавлялись, и из этого металла чеканилась монета. Разница между размером ссуды и ценой залога должна была возвращаться заемщику из расчета по 18 копеек за золотник серебра. Таким образом, увеличивались необходимые Монетной конторе запасы драгоценных металлов (прежде всего серебра), но столь узкая направленность операций существенно ограничивала их объемы. Из-за этого ссудные операции Монетной конторы постепенно сошли на нет, не получив достаточного развития.
История казенных банков в России началась в середине 1750-х годов. Она связана с именем одного из наиболее значительных деятелей елизаветинского царствования — Петра Ивановича Шувалова (1711—1762).
П.И. Шувалов был известен как предприниматель, владелец Гороблагодатских железоделательных заводов, переданных ему в январе 1755 года Сенатом без конкурса, морских промыслов на Белом и Каспийском морях, табачных и винных откупов, неутомимый создатель различного рода проектов увеличения казенных доходов. Он начал свою службу при дворе цесаревны Елизаветы Петровны и возвышением своим был обязан в первую очередь своему двоюродному брату И.И. Шувалову - после 1749 года наиболее влиятельному из фаворитов императрицы. В 1744 году  П.И. Шувалов становится сенатором, в 1746 -м ему пожалован графский титул, в 1751-м он производится в генерал-аншефы, а в 1756-м - в генерал-фельдцейхмейстеры. Экономические и финансовые проекты П.И. Шувалова связаны с винной и соляной монополиями. По его предложению на всей территории империи была введена одинаковая цена на соль (в результате эта цена значительно увеличилась). Шувалов учредил генеральное межевание, отменил внутренние таможни, реформировал чеканку медной монеты.
В первой половине XVIII века на русском кредитном рынке безраздельно господствовало ростовщичество и ссудный процент держался на очень высоком уровне 10-20%. В случае неуплаты денег в срок, имения должников-дворян часто оказывались в руках ростовщика, несмотря на то, что в Российской империи не дворяне не имели права владеть имениями. Проблема разорения помещиков приобрела государственное значение. Известно, что к началу 1760-х годов около 100 тысяч дворянских имений было заложено.
В целях предотвращения отчуждения дворянских имений императрица Елизавета Петровна 1 мая 1753 года дала Сенату указ обсудить возможность учреждения специального банка.  23 февраля 1754 года граф П.И. Шувалов предложил Сенату обсудить возможность создания банка для купцов, торгующих при Санкт-Петербургском порте.

9

Вышедший манифест от 13 мая 1754 года объявлял во всенародное известие о создании в России Государственного банка для дворянства, точнее, Петербургского и Московского дворянских банков, находившихся в ведении Сената. Одновременно с ними при Коммерц-коллегии был учрежден Коммерческий банк для купечества.
Показательно, что для купечества и дворянства были учреждены разные банки, построенные по иному принципу, нежели частные банкирские дома. В новых банках главным было удовлетворение интересов сословий. Это напрямую связано с Жалованной грамотой дворянству и Жалованной грамотой городам, обнародованными в 1785 году.
«Жалованная грамота дворянству» - «Грамота на права, вольности и преимущества благородного Российского дворянства», законодательный акт Екатерины II от 21 апреля 1785 года - свод дворянских привилегий. В соответствии с ней дворянству предоставлялись особые существенные льготы в сравнении с другими сословиями - свобода от обязательной службы, уплаты податей, право на владение крепостными крестьянами и земельными недрами в пределах своих владений. Дворяне могли организовывать мануфактуры, заниматься промышленным производством и торговлей, освобождались от постоя войск.
Таким образом, дворяне были освобождены от обязательной государственной службы, различных повинностей, наделены правом владения и полного распоряжения земельной собственностью, деревнями, фабриками, заводами и пр. Купцы в зависимости от положения в гильдии имели право заниматься торговыми промыслами в России и за ее пределами, заводить предприятия и иметь торговые суда, входить в Городскую Думу.
Согласно манифесту 1754 года дворянским банкам был предоставлен оборотный капитал в размере 750 тыс. рублей. Эта сумма была распределена между Петербургским и Московским банками. На оборотный капитал Московского дворянского банка было выделено 500 тыс. рублей, вдвое больше, чем на оборотный капитал Петербургского банка. Это объяснялось тем, что в Москве выдавали кредиты помещикам практически всей центральной России, в то время как в Петербурге преимущественно прибалтийским помещикам и помещикам северо-запада России. До 1786 года оборотный капитал дворянских банков был увеличен почти на 6 млн. рублей. Деньги были отпущены из Главного Кригскомиссариата, главным образом из Камер-коллегии. Источником формирования банковского капитала послужили доходы винной монополии одной из наиболее прибыльных статей дохода этого ведомства.
Манифест от 28 июня 1786 года объявлявший о создании Заемного банка, определил в качестве его главной цели долгосрочное ипотечное кредитование дворянства и купечества. Кредиты выдавались банком под низкий процент, что должно было избавить заемщиков от произвола ростовщиков.
Целью дворянских банков в Петербурге и Москве была выдача ссуд дворянам из низкого процента 6% в год. Но ссуды брали не столько для обустройства усадеб, сколько для выкупа заложенных имений. Ситуация была особенно острой в конце 1750-х начале 1760-х годов, когда многие имения оказались заложенными у частных лиц. При этом из полученных банковских ссуд практически ничего не направлялось на развитие сельского хозяйства, а сами дворяне, находясь в действующей армии, не могли даже съездить в свое имение, чтобы оценить положение дел и изыскать способ расплаты с новым кредитором - государством.
Залогом ссуд служили имения с крепостными и угодьями, каменные дома, а также драгоценные металлы, изделия с алмазами и жемчугом. В дворянские банки высылались копии переписных книг дворянских имений, которые использовались в качестве справочного материала для определения платежеспособности клиента. По характеру залога дворянские банки занимали промежуточное положение между ипотечными кредитными учреждениями и ломбардами. При этом основным залогом оставались дворянские имения.
Кредиты под залог имений составляли от 500 до 10 тыс. рублей, минимальный заклад 50 крепостных душ. Однако по указу 11 декабря 1766 года, уже в царствование Екатерины Второй, стоимость крепостного была повышена вдвое - до 20 рублей. Ссуды под залог золота, серебра и драгоценных камней выдавались в размере 66% стоимости изделий. Ссуда могла быть выдана и без залога под поручительство богатых и знатных людей.
Но открытие дворянских банков не смогло решить проблему долгов дворянства. Объемы ссудных операций оставались незначительными по сравнению с запросами помещиков. В условиях Семилетней войны основная масса служилого дворянства, находясь в действующей армии, просто не имела возможности погасить долги. Кабинет П.И. Шувалова по настоянию канцлера М.И. Воронцова в 1761 году вынужден был уменьшить ссудный процент с 6 до 4%. Эти меры принимались, прежде всего, в интересах казны, так как были направлены на достижение большей возвратности сумм по кредитам. Сроки ссуд были изменены до 10 лет, а капитал банка уменьшен с 6 до 5 млн. рублей.
При этом основная часть средств разошлась среди небольшой группы придворных, главным образом среди лиц, приближенных к П.И. Шувалову. В кассе постоянно не хватало денег в условиях военного времени вливания из казны не были достаточными, тем более, что часть их, по указаниям Сената, бралась на всевозможные затеи.
Вследствие огромного невозврата сумм в банки вошедший на престол император Петр III принял решение об их закрытии. В указе о прекращении деятельности дворянских банков от 26 июня 1762 года говорилось, что следствие весьма мало соответствовало намерению, и банковые деньги оставались по большей части в одних руках, в кои розданы с самого начала; сего ради повелеваем в розданных в заем деньгах отсрочек более не делать и все оные неотложно собрать.
И вот интересный факт – Петр Третий был тут же убит. Причин  его устранения было названо несколько, в том числе, и угроза российскому православию, и подозрительные отношения с прусским императором, и безумие. Но вот никогда еще я не встречала близости фактов убийства Петра Третьего и закрытия им дворянских банков.
В результате дворцового переворота престол гвардейцы отдали его супруге Екатерине II. Указ о ликвидации дворянских банков так и остался на бумаге.


10

Влиятельные дворяне, составившие окружение новой императрицы, нуждались в источнике дешевых кредитов. Дворянские банки в случае тяжелого материального положения, стихийных бедствий и беспорядков служили им якорем спасения. Банки выдавали льготные ссуды на восстановление помещичьих хозяйств, несмотря на их заведомо низкую ликвидность.
Дворянские банки оказали значительную поддержку дворянам, пострадавшим от восстания Емельяна Пугачева. 31 марта 1775 года в Московский дворянский банк был дан указ раздать взаймы 1,5 млн. рублей губерниям, пострадавшим от бунта. Государственные ассигнации под воинским конвоем были доставлены в Оренбург, Казань и Нижний Новгород. Заемные экспедиции в этих городах выдавали ссуды на 10 лет под 3% годовых. Из собираемых процентов 1% уходил на содержание банковских экспедиций, а 2% предполагалось употребить на постройку каменных банковских зданий в этих городах или отсылать в правление банков. Помещики для получения льготных ссуд не преминули пожаловаться на разорение имений. Взятые деньги не возвращались. Банк не получал даже свои 2%, которые должны были отсылаться в Москву.
С 1770 года дворянские банки, остро нуждаясь в привлеченных средствах, стали принимать вклады дворян и учреждений, обязуясь выплачивать по ним сравнительно высокие проценты 5% и 6%. Такие высокие процентные нормы сводили к нулю основную статью прибыли банка, и в условиях слабого возврата сумм по кредитам выплата официально заявленного процента становилась нереальной. Проценты по вкладам пришлось понизить, и выплачивались они нерегулярно. Это вызывало неудовольствие вельмож, державших в банке крупные суммы. В начале 1780-х гг. они даже хотели забрать свои вклады в случае неуплаты процентов. Дело получило огласку и рассматривалось на уровне Сената. Однако дворянские банки продолжали начислять повышенные проценты лишь по некоторым вкладам, например, по вкладу Московского университета.
Вкладная операция в дворянских банках не получила такого большого развития, как ссудная. Государству, несмотря на хронический бюджетный дефицит, приходилось осуществлять все более значительные денежные вливания в эти банки. Средства казны стали основной статьей пассива, из которой черпались средства для кредитования. В 1782 году Петербургскому дворянскому банку были переданы оставшиеся по балансу средства от ликвидированного Купеческого банка. Но это не спасло положения, спрос на кредиты был так велик, что очень скоро полностью поглотил полученные денежные средства.
Между тем, дела в Петербургском дворянском банке шли плохо. Основная проблема возврат ссуд так и не была решена, несмотря на все старания директора Петербургского дворянского банка А.А. Вяземского. По его мнению, корень этой проблемы заключался в недостаточном обеспечении выдаваемых ссуд и, кроме того, в нарушении правил их выдачи.
Активы и пассивы этих банков не были сбалансированы, и сроки хранения вкладов не соответствовали долгосрочности кредитов. Одна нерешенная проблема порождала другую. Из-за резкого истощения кассы вследствие раздутого кредитования, хронической задержки или невозврата сумм было невозможно своевременно и в полном объеме возвращать вклады.
Возведенная на российский трон дворянами императрица ни в коей мере не хотела покушаться на их имущество и права. 30 июня 1775 года она объявила, что погасит долги Московского дворянского банка из комнатной ее величества суммы. Царица решилась распродать часть огромного и уже устаревшего личного гардероба, считая, что таким образом можно погасить долги на громадную сумму 287 649 рублей. В результате уже к сентябрю 1775 года требования вкладчиков банка уменьшились до 19 417 рублей. Для погашения оставшегося долга императрица распорядилась отпустить суммы из Статс-конторы. Однако это было искусственным решением проблемы, доказывающим, что болезнь дворянских банков давно перешла в хроническую фазу.
Не в силах справиться с упорным сопротивлением сенаторов, А.А. Вяземский, которого справедливо именовали совестью чиновничьей России, ушел с занимаемого поста. На его место в 1779 году был назначен Яков Вилимович Брюс, заставший отчетность Петербургского Дворянского банка в совершенном беспорядке. Его попытки разобраться в ней не увенчались успехом, и в 1781 года он покинул Дворянский банк, так и не успев вникнуть во все тонкости его работы.
И тогда возглавил банк сенатор Петр Васильевич Завадовский (1739-1812). Участник русско-турецкой войны 1768-1774 гг., Завадовский отличился в битвах при Ларге и Кагуле и был одним из составителей текста Кючук-Кайнарджийского мира. Он был деловым человеком,  вспоминал граф А.И. Рибопьер. Его современник Г. фон Гельбиг дополнял: Завадовский был человек, который имел не блестящий, но очень здравый ум и притом то хорошее свойство, что не считал себя умнее, чем был на самом деле.
Завадовский  стал банкиром спустя шесть лет после того, как был уложен в постель императрицы Екатерины самим  Потемкиным. Принято считать, что Екатерина и Потемкин были чуть ли не  супругами, что тайно обвенчались в Москве, когда там  праздновали окончание войны с Турцией, закончившейся Кючук-Кайнарджийским миром. Прошел слух и о том, что сорокалетняя императрица  тогда же  родила девочку от Потемкина.
Но постельные утехи Екатерины с  фаворитом длились всего два месяца, после чего в Москве он сам представил ей красавца Петра Завадовского. А «черной кошкой», пробежавшей между Екатериной и Потемкиным были его  любовные утехи с собственными племянницами Энгельгардт, воспитывавшимися у Самойлова. Потемкин с размахом обделывал свои личные дела, которые тут же становились государственными проектами. Так в большую политику и бизнес попал Завадовский.  Одна из племянниц Потемкина, Александра, которая, как говорили, и родила от него девочку, которой дали фамилию Темкина и сослали с  пышным приданым в Харьков. Она была выдана замуж с огромным приданным за коронного гетмана Франциска Ксаверия Браницкого. Другая, внучатая, – Софья Самойлова – вышла замуж за внука Екатерины от ее внебрачного сына Бобринского, за графа Алексея Алексеевича Бобринского. В приданое Софья принесла в род Бобринских имения на Украине, пожалованные Потёмкину. Здесь сын светлейшего бастарда проводил свои весьма успешные опыты с посевами сахарной свеклы, чем и прославился в истории. Его же супруга принимала у себя Жоржа Дантеса и весьма злословила по поводу Александра Пушкина и его жены Натальи Гончаровой.
Получив должность Главного директора Заемного банка, П.В. Завадовский внес в организацию этого кредитного учреждения некоторые новшества, главное из которых заключалось в формировании нескольких фондов для покрытия убытков. Кроме того, он тщательно следил за аккуратностью ведения банковской отчетности. При нем балансы составлялись регулярно и в соответствии с Манифестом об учреждении Заемного банка публиковались и обнародовались на биржах.
Вот как все крутилось и как все было схвачено при дворе Романовых. И земли, и  крестьяне, и деньги в банках. Только капиталы уходили в семейные кланы приближенных  царей, но не на развитие сельского хозяйства и обустройство сел, так и оставшихся на века – до сего дня – без дорог, мостов, плотин, больниц, школ и магазинов. А их представители, по привилегированному  положению в русском обществе,  распоряжались ими по своим проектам, которые было нетрудно провести через самих императоров и императриц, находящихся  в родстве с этой  финансово-экономичекской кликой России.


11



Приобретая неограниченную власть в банке, П.В. Завадовский обещал через два года привести его в совершенный касательно внутренности его порядок.
В ходе работы выяснилось, что помещики задолжали казне большие суммы, которые не в состоянии были выплатить. Экспедиции приходилось принимать жесткие меры вплоть до продажи личного имущества и имений.
Существовала в Заемном банке и другая проблема -  крупные хищения денег. Например, кассир Андрей Иванович Кельберг украл из кладовых 590 тыс. руб., положив в десятитысячные пачки вместо ассигнаций простую бумагу. По материалам следствия, учиненного по личному распоряжению Екатерины II в 1796 году, стало ясно, что хищение казенных денег было заранее спланированной акцией, в которой принимал участие один из директоров банка. Более того, на следствии кассир заявил, что по приказу Главного директора П.В. Завадовского из банка было вывезено два сундука денег. В Заемном банке были обнаружены и другие злоупотребления  так, ссуды выдавались ассигнациями, а в книгах выдачи сумм они записывались как выдачи серебряными деньгами.
Приговор по этому делу был вынесен 30 сентября 1796 года. Кельберга и его сообщников лишили чинов, дворянства и сослали в каторжные работы.
П.В. Завадовский сохранил свою должность благодаря поддержке влиятельных друзей. Однако после смерти в 1799 года Павла I П.В. Завадовский был уволен. Пытаясь избежать в деятельности Заемного банка недостатков работы дворянских банков, он не смог избежать сходных проблем. Заемный банк к началу XIX века превратился в учреждение для кредитования дворянства. Отличительными чертами Заемного банка были долгосрочность кредитов и неполный или несвоевременный возврат сумм. Кредитование городов, декларированное в манифесте об основании банка, свелось опять-таки к кредитованию дворян.
Однако в условиях многочисленных военных кампаний и бюджетных дефицитов царствования Екатерины II становилось все более затруднительным проводить это кредитование. Выход был найден в преобразовании дворянских банков в Заемный банк и учреждении Ассигнационного банка с правом эмиссии не обеспеченных металлическим фондом бумажных денег. Манифест о реорганизации был обнародован 28 июня 1786 года и означал ликвидацию прежних дворянских банков. Оставленная для счета похищенных денег  Московская контора Дворянского банка существовала до 1800 года.
После ликвидации в 1786 году дворянских банков встал вопрос о создании ипотечного банка для российских дворян, осуществляющего долгосрочное кредитование. Указом от 18 декабря 1797 года ( при Павле Первом) был учрежден Вспомогательный банк для дворянства. Название Вспомогательный было объяснено в тексте Устава Заемного банка, который делал «вспоможения дворянским фамилиям, имеющим собственности в недвижимых имениях, обремененным долгами, падшим в руки алчных ростовщиков и приходящим в несостояние от тягостных процентов».
Вот и о гибели Павла Первого  мы знаем совсем не то, что должны бы. До нас дошли истории о его сумасшедших выходках и глупости. Например, когда он жег на площади  горы обесценившихся ассигнаций, выпущенных при его матери, желая перевести финансы в звонкую монету. Но что ему еще оставалось на тот период?  После смерти от Екатерины Второй он унаследовал  государственный долг в 200 миллионов рублей – три годовых бюджета. А императрица, между прочим, прибегала не только к отечественным займам, но и внешним. Займы растрачивались, а дефициты оставались.
 Расходы превышали доходы, требуя все новых и новых задолженностей, и повышения налогов. Екатерина оставила своему преемнику огромный долг и постоянный дефицит госбюджета - проблема, с которой не мог справиться  ее сын.
Вот он придумал этот Вспомогательный банк, в котором дворяне могли брать в любое время  небольшие суммы и быстро возвращать их с процентами. Увы, дворяне  деньги в банке быстро забрали, но не вернули.
 Начав свои операции 1 марта 1798 г.,  банк в несколько месяцев роздал на 500
млн. рублей билетов, которые, в следствии повышения курса,  сразу при размене
потеряли от 10 до 12% стоимости.
  Аристократическая клиентура заведения,  в большинстве случаев, безрассудно
промотала эти деньги,  утратившие свою настоящую цену.  Но,  делая заемщиков
еще более нуждающимися, а потому несостоятельными, предприятие влекло и для
государства - залогодержателя не менее гибельные последствия.
 Последним аккордом эксперимента стало понижение курса рубля на Лондонской
бирже.  Вот,  что писал по этому поводу русский посол в Лондоне: «До основания
этого банка вексельный курс рубля был 30-31 пенс, а потом он начал быстро
падать, и дошел до того, что в  лучшие месяцы равнялся 24 пенсам,  и если бы этот банк не прикрыли, он упал бы до 15 пенсов и  ниже,  подобно  французским ассигнациям».
     Банк был закрыт менее чем через год после  его  основания. Но в  последние
годы  царствования Павла войны вместе с другими дорого стоявшими предприятиями
довели казну до такой нищеты, что министр финансов  Г. Р. Державин  не  сумел
найти другого выхода,  кроме нового выпуска ассигнаций.  Предстояло купить за
бесценок все огромное  количество  товаров,  затруднявших  торговлю из-за
закрытия таможни.  Таким образом, предполагалось возродить торговлю и получить
значительную прибыль путем искусственного повышения цен.  Проект был
представлен Павлу на утверждение накануне его смерти. В этот момент, по
свидетельству современника, в казне было 14.000 рублей.
   В подведении итогов финансовой политики Павла можно с достаточной
определенностью заявить, что она была во многом гибельной для России. Не имея
представления о финансах, император втянул государство во многие рискованные
операции,  которые привели казну страны к банкротству.
И при этом Павел Первый сделал еще и решительный шаг навстречу крепостным крестьянам. Он издал указ о трехдневной барщине и положил таким образом конец росту крепостничества.
Нетрудно догадаться, что чувствовали разоренные  дворяне и как они не хотели Павла Первого на российском престоле. Все было гораздо серьезнее, чем нам показывают в кино про убийство этого несчастного царя.


12


Никита Хрущев и Михаил Горбачев еще при социализме открыли шлюзы дворянской ностальгии. Появилась тема ГУЛАГа.  Почти шестьдесят лет она не сходит со страниц отечественных учебников, прессы, художественных произведений. В девяностые годы победившие потомки крепостников крепко взялись за бывший советский народ, едва не доведя его из мести до звероподобного состояния, когда  люди начали уже жрать человечину. И при этом всем потомкам бывших крепостных велено было непременно каяться за полученную всего-то на  пятьдесят лет свободу.
Многие, как придурки, каялись и прилипали к  потомкам крепостников, выполняя их грязные поручения по пропаганде  растленного образа жизни. Глумление продолжается и по сей день. Ибо порнография, наркотики, проституция, педофилия – это для русского православного человека смерть без ножа. К сожалению, к потомкам бывших крепостников присоединилась русская православная церковь, не терпящая народной свободы и почитающая династию крепостников и страшных грешников Романовых.
И до сих пор никто из русских, чьи предки платили подати в казну и работали  по шесть дней на барщине, над кем Романовы с их мытарями дворянами измывались триста лет, не поднял  совершенно иную тему. Никто из потомков крепостных не требует сегодня от власти компенсации тех средств, которые  были уплачены в казну в неимоверном количестве за землю и за  царские забавы. Вот, к примеру,  гулаговцы и их потомки добились каких-то компенсаций, чинов, теплых местечек в различных учреждениях и фирмах, они и в Госдуме заседают, и в правительстве правят. А как же быть с компенсациями нам, потомкам  крепостных крестьян, за чей счет  существует и поныне огромное государство Россия? Вот я, к примеру, хотела бы вернуть себе кусок земли в деревне Кукареки Калужской области, где горбатились мои предки.
Конечно, селянам раздали паи, которые пошли прахом, потому что крестьяне, лишенные орудий производства и доступа к кредитам не смогли их обрабатывать и получать доходы. Но зато должны были платить за эти паи налоги. Поэтому  они  постарались  побыстрее избавиться от родной матушки-землицы, чтобы  по миру не пойти. Предприятие с земельными паями было продуманным очередным глумлением потомков бывших крепостников над  крестьянами.
Я не предлагаю  начать строить коммунизм или социализм. Я просто предлагаю поменять тему – с истерической ГУЛАГовской на  историческую крепостническую.
Если в ГУЛАГе сидело около двух миллионов человек, то  в крепостной неволе в 19 веке томилось 23 миллиона крестьян. Сколько сегодня в России проживает их потомков? Думаю, не менее двадцати миллионов. Вот этому русскому народу я хочу напомнить, что у него есть все законные права на оплаченную им территорию страны по имени Россия и на компенсацию за жертвы и моральные мучения, которые понесли его предки, которых триста лет истязали крепостники Романовы. Тем более, теперь-то есть с кого спросить. Объявились потомки бывших крепостников, которые не скрывают своей принадлежности к дворянам-мытарям и своих несметных богатств, нажитых на  нещадной эксплуатации уже современных русских «рабов».
Известно, что  количество долларовых миллиардеров в России достигло исторического максимума. В 2012 году число людей, которые обладают состоянием, превышающим $1 млрд, выросло до 131. Их суммарный капитал составил около 450 млрд долларов, следует из рейтинга миллиардеров, составленного журналом CEO.
Капитал топ-10 богатейших людей России составил $147 млрд,  и каждый год растет.















.