Поступок, ставший судьбой. 6. На новом месте...

                ГЛАВА 6.
                НА НОВОМ МЕСТЕ.

      Через два дня, 5 января 84-го года, начала работу в другой группе младшим воспитателем.

      Новый корпус, новая группа, новые дети и новая старшая педагог-воспитательница Инна Рамзаева.

      Волоокая, томная, крупная и медлительная, как полноводная река: могучая, неспешная и преисполненная собственного достоинства. Тихий глуховатый голос и ровный, почти флегматичный характер наводили на мысль об аденоидах, что, скорее всего, имело место.

      Сонное царство. Было бы, если бы… не тридцать разновозрастных детей!

      В группе Инны были дети из разных групп, оставшиеся по разным причинам: кто попросился сам, кого перевели родители, недовольные другой воспитательницей, кто попал во время карантина, да так и не пожелал возвращаться в «родную» компанию по его окончанию. Вот и превратился коллектив в солянку-винегрет: дети от трёх до… семи лет! Самой взрослой оказалась Оля Дружкова: высокая, серьёзная, спокойная и задумчивая.

      «Почему, придя шесть лет назад в ясли, девчушка не получила места в детском саду? Там ею занимались бы педагоги другого уровня», – поражалась Марина.

      Но перекос советской действительности был, и ей с Инной предстояло его ликвидировать в полгода и начать готовить девочку к школе.

      Приход Мари дети восприняли на «ура»! Видели с младшей группой во дворе яслей. Им очень понравились игры, в которые с малышами играла, и то, как любили её маленькие.

      Это сыграло немаловажную роль в формировании симпатии новых воспитанников. С детьми не возникло проблем никаких, как и со старшой.

      Ровное отношение Инны распространилось и на младшую коллегу, словно в группе появился ещё один ребёнок.

      Фыркнула Мари: «И на том спасибо! Покой остро необходим».

      Увы. Покой ей только снился…


      В группе был Миша Стрельников.

      Едва увидел её, уставился глазами, похожими на глаза отца, да так и просмотрел первый день, не промолвив ни слова, не встав со своего стульчика.

      Тяжело вздохнула: «Время, что провёл здесь, сказалось не лучшим образом на психике – погружается сильнее в свой мир, становясь практически асоциальным ребёнком. Будет основной проблемой. Многое удалось перечитать в последние дни по психиатрии, психологии, всяческих перекосов и искривлений в психическом развитии детей. Лишь в одном полуслепом журнальчике, явно “из-за бугра” вывезенном, удалось кое-что накопать: аутизм (от слова “аутос” – сам), то есть, уход в себя. Миша подпадает полностью под это понятие. Кажется, аутизм у него не просто “детский”, а с синдромом Аспергера, а то и Каннера, а это приговор. Такие дети всё глубже уходят во внутренний мир самосозерцания и уже не способны самостоятельно вернуться в нормальную социальную среду. Так жаль, такой умный мальчик! Единственно возможное и доступное – попытаться “вытащить” из внутреннего мирка и не дать возможности туда погружаться. Задачка ещё та! Чтобы выполнить, ни много ни мало, надо быть постоянно рядом, желательно, жить, а это просто невозможно!»

      Пыталась хотя бы в группе быть рядом, заниматься столько, сколько позволяло время. Старалась выработать собственную методику, изобретая приёмы воздействия на психику несчастного, училась «на коленке» выстраивать линию поведения и общения.

      Второй проблемой была Люда Сапрыкина.

      С ней удалось справиться за три дня.

      Как только Мари поняла, в чём загвоздка – решение нашлось тут же.

      Оказалось-то: нельзя подпускать к окну. Приказом, буквально:

      – Сапрыкина! Отойди немедленно от окна!

      И всё! Отойдя, тут же переставала орать и стенать, как белуга, вливалась в игры и занятия.

      Повоевав ещё три дня, научила сидеть за общим столом и обедать с детьми. До того времени, испросив кусок хлеба, Люда уходила в уголок, где тихо и съедала всухомятку.

      Сначала Мари добилась от неё согласия запивать кусок компотом, объяснив просто и доходчиво, сыграв на женском начале:

      – Сухая пища может испортить кожу лица – появятся гадкие прыщи! Неужели хочешь стать некрасивой?

      Сработало.

      С остальными недостатками борьба прошла ещё легче.

      Дитя и не заметило, как стало обычным.

      Марина, поработав с проблемами неделю, все их решила махом.

      Рамзаева, увидев результаты новоявленной воспитательницы, лишь спокойно проворковала:

      – С трудностями справилась достойно. Браво…

      Хихикнула в тот момент Марина: «Вот уж поистине – Спящая Красавица!»

      В её работу Инна не вмешивалась, вела свои занятия и никогда не смотрела на дела чужие: то ли доверяла, то ли была попросту равнодушна.

      Вздыхала девушка с грустью: «Если б так же равнодушен был папа Миши Стрельникова! Как бы облегчил жизнь! Забыла б личные переживания и смирилась с грустной судьбой, так нет…»


      …Алексей привёл сына утром в группу и, едва увидев Марину, вспыхнул радостью, загорелся румянцем, забыв, что вокруг дети и родители, что суета утреннего приёма совсем не способствует романтике, что вокруг столько лишних глаз и ушей!

      Мишутка уткнулся в живот Мари и задрожал, вцепившись тоненькими пальчиками-паучками в медицинский халат, вызвав слёзы.

      С трудом оторвала от себя, присела на корточки перед рослым мальчуганом, помогая раздеться.

      Отец так и стоял над ними коломенской верстой и шумно стеснённо дышал, распираемый чувствами и переживаниям. Только совсем не о сыне и его здоровье были мысли.

      Не поднимая глаз, делала свою работу и размышляла: «Это и предвидела, разве нет? Предупреждён, значит, вооружён. Что ж, офицер Стрельников, повоюем по моим правилам и на моей территории, попытаемся воспользоваться выгодой и помощью родных стен. Как там, в спорте: преимущество игры на родном поле? Поиграем. Это я люблю. Потягаемся волей. И силой».


      С того январского утра началась долгая и мучительная война-противостояние между Мариной и Алексеем.

      Девушка стойко держала слово, данное замзаву, а молодой мужчина горел в огне любви. Ей было очень трудно держать огромного, сильного и обезумевшего папашу в рамках. Каких только слов убеждений не услышали тогда стены детского сада!

      Дети ему радовались – Стрельникова-старшего просто обожали! Едва появлялся на пороге группы, малышня буквально облепляла, подчас срывая Марине или Инне дополнительные занятия по плану-методичке!

      Освободив местечко, усевшись на низенькую детскую кушеточку в тесной раздевалке, вытянув длинные ноги на весь коридорчик, начинал что-то мастерить из спичечных коробков, бумаги и пробок от лимонада.

      Восхищённые детки внимали урокам мастерства из подручных средств с открытыми ртами, всё норовили показать последние поделки и рисунки, которые наваяли на уроках прикладного творчества с Мари или Инной – была не менее искусна в этом ремесле.

      В такие минуты ей было особенно трудно: поняла, что безнадёжно влюбилась в тихого и славного, терпеливого и чистого парня. Безмолвный горький крик: «Ааа!..» стал привычкой. Понимая обречённость чувства, заталкивала его на самые дальние полки подсознания, не позволяя даже кончику показаться наружу.

      «Со своей любовью справлюсь. Если сольём воедино сердца – быть беде. Непоправимой. Смертельной. Чувствую это острой интуицией! Она не просто сильная, а существует на уровне колдовства – “дар” бабушки, белой ведуньи. Вот и предвижу смерть…»


      Прошли три месяца упрямого противостояния.

      Наступил апрель, в воздухе запахло весной, и Стрельников… сорвался.


      …Однажды, рано забрав Мишу, быстро ушёл из сада.

      Марина облегчённо вздохнула: «Хорошо, что не остался и не толкался в раздевалке, не затевал бесконечных игр и потасовок, от которых ребятня визжала в поросячьем восторге и не хотела идти с родителями домой, не маячил перед глазами, стараясь поймать взгляд или неосторожную улыбку».

      На радостях отпустила пораньше домой временную помощницу Раю.

      Убирая полутёмную спальню, приглядывала за несколькими детьми, за которыми приходили в последнюю очередь. Родители работали в Подмосковье на военном заводе-«ящике» и успевали вернуться в столицу к самому закрытию, нередко опаздывая из-за проблем с транспортом.

      Проводив последних воспитанников, помахала рукой с подъездной дорожки.

      Выдохнула: «Осталось собраться, переодеться, закрыть двери группы и корпуса. Можно идти домой. Муж, в кое-то веки, пришёл трезвый и забрал дочь; ушли к матери в гости. Есть немного свободного времени».

      Зайдя в притемнённую спальню, стала раздеваться и… вздрогнула от постороннего звука: «Чёрт, в огромном саду одна! Сторож ещё не заступил на смену!»

      «Мурашки» страха поползли по спине, но не успела сдвинуться с места, как позади себя, за спиной, в отражении большого окна увидела… знакомый силуэт.

      – Алексей! Дурак! Как ты меня напугал…

      От испуга её голос задрожал, стал низким и чувственным, что спровоцировало парня.

      Сделав последний шаг, медленно положил руки на девичьи обнажённые плечи.

      – Лёша! Нет! Остановись, слышишь?! Немедленно выйди из детской спальни!

      Вывернулась, оттолкнула, нашла силы сказать негодующим сердитым голосом.

      Замер, хрипло дыша.

      Она быстро стала одеваться, пока не очнулся. Потом вытолкала из спаленки, протащив через игровую в раздевалку.

      – Ты сошёл с ума? Чего добиваешься? Не отвечай, я отвечу. Единственное, чего своими выходками добьёшься – моего увольнения с «волчьим билетом»! За непозволительную связь с родителем ребёнка на рабочем месте! Ты сломаешь мне жизнь, идиот!

      Почти кричала, стоя напротив обезумевшего Алексея и молясь об одном: чтобы никто не увидел из начальства или местных жителей. Сад во внутреннем дворе нескольких высотных домов, и светящиеся одинокие окна группы могли привлечь внимание особо любопытных и зорких, а плотных занавесок на окнах детского учреждения не полагалось.

      В оглушающей тишине пустых огромных яслей молодые стояли, смотрели друг на друга, стараясь не наделать глупостей.

      – Маринка, милая… – очнулся, прохрипел, едва выдавив слова из оцепеневшего горла. – Я не могу без тебя. Не в силах больше… Не справляюсь… Я люблю тебя, понимаешь, родная? Уже давно, с первого взгляда… Люблю. Серьёзно. По-настоящему.

      – Мы не имеем права на чувства! Сам прекрасно понимаешь!

      Сбавила обороты, заговорила тише. Почувствовала: справился с приступом отчаяния.

      – Ты безнадёжно женат. Я замужем. Не надо ничего начинать. Это противозаконная любовь, грешная, разрушающее душу безумие…

      Резко выбросив руку, схватил Мари за шею сзади, резко притянул и, склонившись, поцеловал. Сначала отчаянно и сильно, потом расслабился, перестал нервничать, не стискивал, не делал больно, только любил.

      Ей стало невыносимо горько от происшедшего: «К чему этот шаг, ласка, касание? Зачем любовь, которая лишь ранит? Зачем самообман? Ааа!..» Собравшись с силами, едва оторвала забывшегося и затрепетавшего от счастья мужчину, отступила назад со слезами.

      – Уйди.

      Стояли в полумраке и тишине, терзаясь и мучаясь взаимным чувством, у которого не было будущего.

      Отчаявшись, качнулся к ней.

      Сделала два шага прочь, упорно покачав головой.

      Сначала набычился, заупрямился, затем присмотрелся, странно вздохнул, порывисто и радостно.

      – Ты… Нет, не обманешь меня. Ты тоже любишь меня, Маришка!

      Смотря с высоты роста, пытался пробиться в её мысли, завладеть и подчинить воле. Не вышло: натолкнулся на защитную стену! Озадаченно помолчал, снова шагнул.

      – Мы должны быть вместе, я знаю это. «Вижу». Я разведусь, обещаю тебе, милая!

      Сделав широкий шаг, подхватил любимую под мышки, поднял, как куклу, прижал к напряжённому большому телу. С радостью замер, вдыхая запах волос и кожи, касаясь губами лица и шеи, вызвав в ней нежной лаской крупную дрожь, трепет и исступлённое «Ааа!..»

       – Я это всегда чувствовал. Мы похожи, равны с тобой, настоящая пара! Я тебя нашёл! Нашёл… – хриплым страстным голосом прошептал.

      Больше не медлил: целовал по-настоящему, признаваясь даже кожей и телом в любви: первой, чистой, верной, искренней.

      – Моя. Ты моя… А я твой… Навсегда…


      …Привёл в чувство топот ног в коридоре вестибюля!

      – Марин, я закончил в котельной дела!

      Кузьма Семёныч, кочегар, сантехник, столяр, слесарь и дворник сада крикнул, но не вошёл, побоявшись испачкать угольной пылью чистый светлый кафель на полу коридора.

      – Тебя проводить, девочка? Темно. Никого. Опасно.

      – Нет, Семёныч! Спасибо! Я не боюсь! До завтра! – прокричала.

      Хорошо, не видел – находилась в руках Алексея, который сладко целовал шею, ключицы и пунцовые ушки.

      – Я всё позакрывал, а свой корпус ты уж запри, пожалуйста! До завтра, Мариночка! Спокойной ночи, – старик ушёл и громко хлопнул входной дверью подъезда.

      – Отпусти меня, Лёша, – посмотрела в лицо серьёзно.

      Подчинился, поставил на пол, положил руки на плечики, склонился, внимательно слушая.

      – Истопник увидел нас в окне, потому зашёл в корпус. Ему незачем мне докладывать о делах, понимаешь? Мы попались. Больше такого не делай в стенах сада. Ты меня слышишь? Один раз промолчит, но, как только крепко напьётся, может проболтаться. Пойми! Я потеряю уважение коллег, родителей и, конечно, работу. Если ты меня действительно любишь, притормози с чувствами. Договорились? Пока несвободны – не подходи близко, прошу тебя.

      – Ты просишь невозможное, любимая! Как «притормозить», когда я уже есть не могу, спать не могу, везде вижу тебя и твои глаза, слышу голос и чувствую этот запах духов?

      Прижал к груди, наклонившись, положил голову на её макушку, со стоном втянул носом аромат. Тяжело выдохнул.

      – Единственное, что могу обещать – быть осторожнее. Но только это, пойми! – голос осип, стал глухим и несчастным. – Только теперь понял, что это значит – любить по-настоящему! И рад этому, и несчастен, и так счастлив!.. Настолько безгранично счастлив, что боюсь тебя потерять до ужаса! Вдруг случится что-то такое, что исчезнешь из моей жизни внезапно и необъяснимо. Тогда точно сойду с ума. Не справлюсь. Не смогу пережить, понимаешь?

      Стиснув маленькую фигурку в руках, исступлённо целовал голову, трепеща в крупной дрожи страсти и страха.

      – Не исчезай, прошу, Маринка! Только не пропадай из моей жизни, умоляю! Не сбеги… Не спрячься… Не исчезни… Сердись, ругайся, пинайся, да хоть камнями швыряйся, но не растворись туманом. Хочу видеть, вдыхать, любить, целовать… Даже уворачиваясь от камней…

      – Нам пора, – прошептала, не в силах сдерживать слёзы, давно кипящие в глазах. «Ааа!..»

      – Не плачь, Маришка… Скоро мы будем вместе. Ты больше не будешь грустить, клянусь! Верь, единственная… Нас ждёт только радость, любимая моя… Простое человеческое счастье…


      Не скоро вышли на апрельскую прохладу Затонной улицы, разорвали сцепленные руки и объятия.

      Всё когда-нибудь кончается.

      Закончилось и незапланированное свидание с тем, кто безраздельно владел сердцем Марины.


       «Рубикон перейдён. Оглядываться нет смысла – только вперёд, – идя домой, размышляла. – Это означает одно: подать на развод и начать размен квартиры. Совместная несчастливая, постыдная и мучительная жизнь с мужем-выпивохой подходит к завершению. Будем ли с Алексеем, нет ли – мой брак изжил себя полностью. Мне нужна свобода».

                Май 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/05/16/1335


Рецензии
Ирина !
Такая любовь, это действительно и счастье и мука!!!Судьба не всегда благосклонна в таких ситуациях.
А так хочется, чтобы Марина осталась с Алексеем!

Нина Маренцова   20.06.2017 09:37     Заявить о нарушении
Думаете, и ей не хотелось?.. Но, хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих планах... Они попытались рассказать и восстать и получили ад на земле.
С грустью и сочувствием (держитесь, милая),

Ирина Дыгас   20.06.2017 12:44   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.