Религия

   ЭТИКА И ЭТОЛОГИЯ

12. Религия



Сущностью религии является мораль. (Ганди)

Парадокс: бога нет, но он существует. Придуман людьми для поддержания морали, растиражирован в нейронах миллиардов умов, и тем самым стал реальностью, управляющей человечеством. Бог опирается на биологическую потребность верить авторитетам: родителям, вожакам стаи, лидерам групп, вождям общества, а особенно - носителям духовных истин. Без веры невозможно поддержание морали. Поэтому борьба с религией вредна. Но держать её "в рамках" - необходимо, чтобы не затормозить НТП. (Амосов)

И всегда люди были корыстны, и часто недобры. Но раздавался звон вечерний, плыл над селом, над полем, над лесом; напоминал он, что покинуть надо мелкие земные дела, отдать час и отдать мысль вечности. Этот звон поднимал людей от того, чтоб опуститься на четыре ноги. (Солженицын)

Мы гордо отбросили все предания, всю веру, все утешения, которые предлагает нам темный эмпирический опыт миллионов поколений, и встаем дерзко навстречу роковым вопросам, одни или почти одни, со своими собственными, на свой страх выработанными взглядами на жизнь, смерть, вечность. В этом есть своя доля величия. Но как часто мы оказываемся детски слабы и падаем под бременем отчаяния от темноты, которая грозно глядит на нас Оттуда. (Короленко)

Маленькое знание уводит от Бога, большое знание приводит к нему. (Р.Бекон)

Вера подобна не теории, а влюбленности. (Честертон)

Научные данные не могут дать веру, они могут лишь устранить препятствия на пути к ней. (Марценковский)

Я не верю в Бога, но стараюсь вести себя так, как будто он есть. (Разгон)

Тысячелетний нравственный багаж человечества был закодирован в форме, которая называется мировыми религиями. (Померанц)

Глубина каждой религии ближе к глубине другой великой религии чем к собственной поверхности. (Померанц)

Я не встречал до сих пор общества или церкви, которая мыслила бы о себе так, как положено мыслить отдельному члену церкви, любуясь достоинствами других и сознавая все свои недостатки. (Померанц)

Все религиозные системы суть лишь различные более или менее ограниченные фазисы одного и того же религиозного содержания. (В.Соловьев)

Если разум в известный момент своего развития становится необходимо в отрицательное отношение к содержанию религиозной веры, то в дальнейшем ходе этого развития он с такою же необходимостью приходит к признанию тех начал, которые составляют сущность истинной религии. (В.Соловьев)



Религия это этическое учение плюс хорошо организованная система его внушения. Церковная музыка, живопись, архитектура, драматургия создают наилучшее настроение для восприятия проповеди, а порой и сами являются своего рода проповедями. Участие в богослужениях - одно из главных предписаний любой религии, это обеспечивает донесение проповеди до всех граждан; требование распространять учение направлено на то же. Но религия это не только этика; это и психогигиена; и наверное, еще многое другое.

Многие верующие и полуверующие считают, что разные амулеты и магические действия предохраняют их от вредных влияний, как зонтик от дождя; с помощью обрядов они надеются легче решить свои задачи, каковы бы они ни были. Но учителя всех религий уже две с половиной тысячи лет учат: Богу угодно не соблюдение обрядов, а наше хорошее поведение. Выходит, честный атеист ближе Богу, чем верующий жулик. Тем не менее, религии обычно требуют выполнения обрядов и утверждают, что верующие спасутся независимо от поведения, а неверующие погибнут. Вероятно, дело в том, что у грешника, если он уверует, появляется дополнительный шанс перестать быть грешником; а честный атеист скорее попадется на удочку лжеучений, чем человек, твердо усвоивший религиозную мораль, и станет во имя всеобщего блага творить отнюдь не благие дела. А человек, пренебрегающий обрядами, тем самым удаляется от веры и рискует ее потерять. Амулеты же и магические действия предохраняют нас не от вредных влияний из вне, они предохраняют окружающих и нас самих от зла, гнездящегося внутри нас, поскольку напоминают нам о Боге.

Посты и молитвы, обряды и таинства нужны, чтобы отучать грешить. А поскольку грешат все, то никто не в праве сказать: мне они не нужны.

Всякое действие человека имеет последствия не только вне его, но и внутри: оно влияет на мышцы, нервы, железы. Иногда именно ради этих внутренних последствий оно и совершается. Такова физкультура, такова и молитва.

Конечно, и неверующие бывают порядочными людьми, и верующие грешат; более того, сама религия иногда является поводом для таких преступлений, которые вряд ли бы стали совершать из одного эгоизма (религиозные войны и погромы, инквизиция). Всё же едва ли можно сомневаться, что религия несколько смягчает нравы, что среди верующих больше хороших людей и меньше плохих, чем среди неверующих (и не только потому, что хорошие люди чаще приходят к Богу, а плохие чаще уходят от него, но и обратно: положительные качества часто являются следствием религиозности, следствием воспитания церковью).

Каждому приятнее быть окруженным приличными людьми, чем бандитами, так что каждый объективно заинтересован в распространении религии. Замечательно однако, что религиозность человека часто полезна не только окружающим, но и ему самому; даже ему самому больше, чем окружающим, помогая сохранять стойкость в критические моменты и хорошее настроение в обыденные.

С иной точки зрения главным элементом религии является онтология - система представлений об устройстве мира. Характерно для любой религии подчеркивание взаимосвязанности всего в мире. Очень характерна уверенность в детерминизме: верующему трудно согласиться, что кирпич может случайно упасть на любую голову; вероятностные законы чужды религии. Обычно религиозному человеку мир представляется управляемым некой разумной силой. Однако ценность религиозной онтологии сводится к ее способности быть обоснованием религиозной этики; религии обычно готовы отказаться от любого из своих онтологических положений, пришедших в противоречие с положениями науки, если только удается найти замену ему как опоре этики. Разумеется, церкви не спешат пересматривать свои учения; их ценность как раз в освященности веками; но вера была бы несовместима с просвещенностью, если бы она существенно зависела от древних естественнонаучных представлений.

Циничные рассуждения, что если бы Бога не было, его следовало бы выдумать, чтобы держать в узде неразумный народ, содержат долю истины: по замечанию Гегеля, Бог больше отличается от золота, чем представление о золоте - от золота; в отличие от золота, Бог и представление о Боге - одно и то же. Иначе придется согласиться с Демокритом, что Бог состоит из атомов; но тогда почему его не видел Гагарин, летая по небу? Прежде чем решать, есть Бог или нет, надо хотя бы приблизительно договориться, что мы понимаем под этим словом. Если Бог это наше представление о нем, то, конечно, он есть. Правда, тогда он вряд ли всемогущ. Однако, психология учит, что идея может быть материальной силой, да еще какой! И кто знает, что еще откроет психология; ведь сколько смеялись над Библией, согласно которой Бог создал свет раньше, чем солнце и звезды, но вот астрономы открыли реликтовое излучение - остатки света, который был до образования первых звезд; и в биологии появилась гипотеза, что прежде нуклеиновых кислот возникли способные к редупликации глины и только потом, в результате начавшегося естественного отбора, к ним присоединилась органика (так что в библейской легенде о сотворении человека из глины может быть доля правды). Во всяком случае, неверующий психотерапевт советует: молитесь самому себе; наверно, молитва действеннее, когда веришь, что это не аутотренинг, а общение с всемогущим существом. Едва ли наука даст когда-нибудь аргументы в пользу того, что молитвой можно вызвать дождь; но ведь на самом деле молящимся нужен не дождь, а способность пережить засуху, а этому молитва вполне может помочь; пусть молитва не может изменить мир вне нас, но важно-то для нас то, что внутри. Кроме того, из признания Бога лишь представлением еще не следует отрицание его объективности: ведь не отказываем мы в объективности тем частям математики, которые не имеют никакой связи с материальным миром, оперируя лишь с чистыми представлениями.

Бог есть душа мира, совокупность законов природы. Если принять это определение, то трудно не согласиться, что Бог есть. Но такому Богу нельзя молиться.

Претензии религии на абсолютную истину трудно принять уже потому, что положения разных религий часто противоречат друг другу (причем религиозные люди склонны придавать значение противоречиям, не существенным с точки зрения людей не религиозных); а чтобы загладить противоречия между религией и наукой, приходится прибегать к изощренным логическим выкрутасам. С другой стороны, все эти противоречия редко отвращают людей от веры, потому что в глубине души они чувствуют, что эти противоречия не касаются главного. Объявлять миллиарды верующих (включая величайших ученых) дураками, а все достижения религиозной мысли - чепухой, есть верх самонадеянности. Разумнее предположить, что хотя бы некоторые утверждения религии являются истинами, но высказанными на языке глубоко отличном от языка позитивной науки; с этим вряд ли кто-нибудь станет спорить; но можно предположить большее: что язык религии является наиболее адекватным для их выражения (что не исключает потенциальной возможности их перевода на язык науки).

Религиозные истины открыты, главным образом, не логикой, даже не интуицией, а естественным отбором. Сколько было учений, сколько откровений, сколько их толкований! Одни имели лишь немногих приверженцев в течение жизни одного поколения, другие овладевали умами целых народов, но потом уступали место другим учениям; и лишь единицы стали верой для многих и на века.

Современному человеку трудно принять истины, противоречащие разуму, даже истины, не основанные на разуме. Более глубокие умы однако признают слабость нашего разума. Тем не менее, у нас нет другого средства для различения истины и заблуждения. Нет, есть: время; испытание временем может быть более надежным критерием, чем индивидуальный разум, даже чем коллективный разум поколения. Иными словами: Естественный Отбор.

Чтобы религиозное учение могло оказывать влияние на людей с очень разным нравственным и образовательным уровнем, с разными привычками и экономическими интересами (а без этого оно может породить лишь секту), оно должно быть немного расплывчатым, немного туманным. Применимость одних и тех же заповедей разными народами и в разные эпохи может быть достигнута некоторым изменением смысла слов, а также забвением некоторых положений. Но и внутри одного народа люди очень разные; нравственные заповеди должны одних вести к святости, других отучать совершать хотя бы некоторые преступления, слишком высокие требования их отпугнут, а недостаточно высокие сделают учение неспособным служить путеводной звездой для меньшинства, нравственно возвышающегося над окружающими, которое только и способно сохранять и развивать религию.

Религиозные учения распространяются не столько естественным отбором, сколько сознательной деятельностью людей (роль естественного отбора на этом этапе лишь в том, что он дает большие преимущества тем учениям, которые требуют от своих последователей, во что бы то ни стало, распространять их); роль естественного отбора является решающей в масштабе столетий и тысячелетий, когда он дает преимущества более религиозным обществам перед менее религиозными. В сознательном же распространении и укреплении религии играют роль не только и, может быть, даже не столько наиболее преданные ей последователи, чей нравственный уровень обычно намного выше среднего, сколько власть предержащие, а их нравственный уровень часто ниже среднего; они могут быть вовсе не верующими, а только сознавать полезность религии для стабильности общества и тем самым для своей власти, или могут быть искренне верующими, но отвергать или отодвигать элементы религии потенциально опасные для их власти (скажем, осуждение чрезмерного неравенства и чрезмерного насилия, присущее всем религиям). Это постепенно вносит в любое религиозное учение некий перекос; он может совсем погубить религию, но чаще мы видим в истории возникновение мощных движений возврата к корням религии (фундаментализм), очищение ее от позднейших наслоений. Следует однако иметь в виду, что многие из этих наслоений испытали более значительное действие естественного отбора, чем первоначальное ядро к моменту его канонизации.

Молитва - важнейшая компонента, вероятно, любой религии. В примитивных религиях это попытка воздействовать на божество, добиться от него исполнения желаний. Позже начинает преобладать понимание молитвы как общения с божеством, не имеющего узко утилитарных целей; но дело не сводится лишь к способу наилучшего постижения воли Бога (т.е. молитва это не только гимнастика для ума, имеющая целью поведение, наиболее соответствующее этическому учению), хотя этот элемент и очень важен. Всемогущему Богу ничего от нас не нужно, и просить его о чем-либо незачем (он лучше нас знает, что нужно нам); всё же утверждение, что молитва это только воздействие на самого себя, слишком уж расходится с общепринятым представлением верующих; предположение, что молитва может непосредственно воздействовать на окружающий мир, явно расходится с мнением науки. Но молящийся приводит себя в такое состояние, в котором он способен оказывать сильное воздействие на людей (разумеется, не посредством таинственных лучей, но и не только словами, воспринимаемыми логически). Монахи обычно не выступают на митингах, возбуждая толпу; но малозаметное влияние при редких контактах может иметь гораздо более значительные последствия, импульс (не всегда сознаваемый) может передаваться дальше и дальше, от человека к человеку. Во всяком случае, важное отличие религиозного человека от нерелигиозного: мысль последнего по большей части гуляет сама по себе, а первый держит ее в узде (воспринимает ее своеволие как искушение, вызываемое нечистой силой); молитва - это дисциплина ума; воздействие такой дисциплины на человека несомненно.

Единство церкви поддерживалось государственным насилием; когда государство отделилось от церкви, общество во всех странах стало дробиться на конфессии, секты и т.п.. Есть однако и исключения, когда церковь, противостоящая господствующей силе, выстояла, и только благодаря ей сохранился народ (самый яркий пример - евреи, но есть и примеры христианских народов под властью мусульманских завоевателей или мусульманских народов под властью христианских завоевателей).

Как влюбленному не стоит доказывать, что его возлюбленная ничем не лучше прочих, так и верующему - что его религия. И в самом деле, у каждой религии есть черты, позволяющие считать ее превосходящей все прочие.

Великие учителя обычно не считают свою религию самой истинной. Они говорят: каждая религия - это дорога к Богу, никто не знает, какая дорога прямее; но нельзя идти сразу по нескольким дорогам, поэтому человек должен выбрать одну, наиболее подходящую для него. А наиболее подходящей, скорее всего, является та, которая традиционна для его народа. Однако твердый выбор одной религии не обязательно означает неуважение прочих. Неуважение иных религий - это то, что превращает религию из облагораживающей силы в нечто противоположное.

Как до Коперника думали, что Земля есть центр Вселенной, а прочие планеты кружатся вокруг нее, так до сих пор многие считают свою конфессию единственно истинной, а прочие, в лучшем случае, - лишь приближением к истине.

Кто-то заметил, что в Средние века религия взывала к вере, а наука - к разуму; а теперь наоборот: религия взывает к разуму, а наука - к вере. Чтобы понять и взвесить научные истины в одной узкой области, требуется вся жизнь, это доступно лишь для нескольких десятков людей на земле, остальные вынуждены верить ученым.

Говорят, что неверующих не бывает; это так, если считать и верующих в материализм. Любое впечатление человека накладывается на его веру, и в зависимости от нее трактуется как чудо, как случайность или как закономерность.



Кантовская критика онтологического доказательства бытия Бога встретила такой благоприятный прием, также и потому, что для пояснения различия между мышлением и бытием Кант употребил пример со ста талерами, которые, согласно понятию, все равно остаются ста талерами и в том случае, когда они только возможны, и в том случае, когда они действительны; но для моего имущественного состояния это составляет существенное отличие. - Ничего не может быть убедительнее того, что если я что-либо только мыслю или представляю, то от этого оно еще не становится действительным: ничего нет яснее мысли, что представления или даже понятия недостаточно для того, чтобы сообщить бытие их содержанию. Но, те, которые снова и снова выдвигают против философской идеи возражение, что мышление и бытие отличны друг от друга, должны были бы подумать о том, что философам это соображение тоже небезызвестно. А затем они должны были бы подумать о том, что здесь идет речь о Боге, который представляет собою другого рода предмет, чем сто талеров. Ведь все конечное состоит на самом деле в том, и лишь в том, что его существование отлично от его понятия. Но Бог есть явно то, что может быть "мыслимо лишь как существующее", - то, понятие чего заключает в себе бытие. Это единство понятия и бытия и составляет понятие Бога. (Гегель)

Главная задача религий и философий - достижение человеком внутреннего мира, а также мира между людьми и мира между человеком и природой. (Селье)

Я убедился, что наш атеизм, наше воинствующее безбожие - самая вредная, самая изуверская изо всех религий. Но я не стал верующим, я - агностик: не верю в бытие Бога и не могу да, впрочем, и не хочу доказывать его небытие. Но я убежден, что, если существует некая высшая, сверхреальная сила, то эта сила настолько превосходит всех смертных людей, что никто не вправе считать себя ее представителем, ее единственно справедливым толкователем; и уж, конечно, не вправе именем Бога устанавливать законы, преследовать иноверцев и отступников. Христианство мне ближе других вероучений; никогда не стану утверждать, будто оно лучше, справедливее всех; если б я вырос в Индии или Китае, вероятно, я предпочитал бы буддизм или даосизм; но уж так я воспитан, что и нравственно, и культурно-исторически мне ближе всего христианство. И я думаю, что христианские нравственные принципы насущно необходимы сегодня для того, чтобы не погибло человечество. (Копелев)

Я давно уже понимал или чувствовал, что есть нечто, организующее жизнь; только что оно собой представляет - это нечто - и следует ли писать его с большой буквы, наделяя даже какими-то чертами, этого я решить не мог, а дыхание, несущее веру, не коснулось меня еще ни разу, а придумать здесь нельзя ничего, разуму не достичь того, что дается чувству. (Губерман)

Общежитие, пробуждая или ускоряя действие разума сонного, медленного в людях диких, рассеянных, по большей части уединенных, рождает не только законы и правление, но и самую веру, столь естественную для человека, столь необходимую для гражданских обществ, что мы ни в мире, ни в истории не находим народа, совершенно лишенного понятий о божестве. Люди и народы, чувствуя зависимость или слабость свою, укрепляются, так сказать, мыслию о силе вышней, которая может спасти их от ударов рока, не отвратимой никакою мудростью человеческой, хранить добрых и наказывать тайные злодейства. Сверх того вера производит еще теснейшую связь между согражданами; чтя одного бога и служа ему единообразно, они сближаются сердцами и духом; сия выгода так велика для гражданского общества, что она не могла укрыться от внимания самых первых его основателей. (Карамзин)

Религиозный взгляд на мир научно корректней атеистического. Нужен смелый ум, чтобы иногда сказать: это не нашего ума дело. (Искандер)

Если в чем есть грех Марфы, то не в том, что она делает не то, что Мария, а в том, что упрекает Марию и хочет две разные задачи свести к одной своей задаче. (Миркина)

Я вовсе не против вероисповеданий и привычки к какому-то одному языку. Пока это язык, стиль - и больше ничего. Но я боюсь, как дьявола, гордыни вероисповедания, безумия, напоминающего мне мое отроческое убеждение, что я умнее всех, или убеждения, что моя мама, мой папа, мой город, моя страна лучше всех. Такие убеждения естественны в 8 лет, простительны в 14, но когда-то из них надо вырасти. Слишком много было заплачено за религиозную рознь - не меньше, чем за рознь национальную и классовую. Я примкнул бы к вероисповеданию, которое скажет: мы все неудачники. Мы не преобразили мира. Но вы тоже не преобразили его. Не будем спорить, кто лучше. Мы все хуже, и все становимся еще хуже, когда воображаем себя лучше. Будем учиться друг у друга и вместе вытаскивать мир из беды. (Померанц)

Мысль о прозрачности границ между верами и вероисповеданиями мелькала и в прошлом, но только XX век начинает видеть в этом выход из нынешнего духовного тупика. Не стирая различий - они неотделимы от богатства ликов культуры - но перестав использовать различия как оправдание ненависти и недоверия друг к другу. Прозрачность словесных одежд откровения может стать основой мировой солидарности, без которой человечество обречено на гибель. (Померанц)

Тиллих, один из крупнейших протестантских богословов XX века, говорит, что религиозным является предельно глубокое и серьезное в любой области культуры. (Померанц)

Каждый разумный человек вправе искать способ возделывать душу, подходящий для него самого, не закрываясь ни от какого опыта: античного и средневекового, западного и восточного. (Померанц)

Нет книги, способной заменить жизнь, и самое великое чужое откровение меньше, чем самое малое собственное. (Померанц)

Глубокое любовное чувство граничит с почитанием Бога в его живой иконе. (Померанц)

Я поклоняюсь Богу только как истине. Я еще не нашел его, но ищу. Этот путь спас меня от печали. Ищущий истину должен быть смиреннее праха. (Ганди)

Религия в самом широком смысле это самопознание. (Ганди)

Мольба, богослужение, молитва - не религиозные предрассудки, это действия более реальные, чем еда, питье, сидение или ходьба. Молитва - верное средство очищения сердца от страстей, но она должна сочетаться с полнейшим смирением. (Ганди)

Уже давно Бог провозгласил: что посеешь, то и пожнешь. Закон кармы неумолим, обойти его невозможно, поэтому едва ли есть необходимость во вмешательстве Бога, он установил закон и как бы устранился. (Ганди)

Человеческий язык в состоянии лишь весьма несовершенно рассказывать о путях господних. (Ганди)

Нет иного бога, кроме истины. Единственным средством постижения истины является ахимса. (Ганди)

Я верю в Веды, Упанишады, Пураны и во всё то, что известно под названием индусских священных книг, а следовательно верю и в аватары и второе рождение. Я не верю в исключительную божественность Вед, я полагаю, что Коран, Библия, Зендавеста боговдохновенны так же, как и Веды. Я отказываюсь признать какое бы то ни было толкование, если оно противоречит разуму или морали. Я верю в индусский афоризм, согласно которому подлинное знание шастр доступно только тем, кто достиг совершенства в непричинении зла (ахимса), в истине (сатья) и в самоограничении (брахмачарье), и кто отказался от накопления богатства или обладания им. Я верю в институт гуру, но это величайшая редкость сочетание совершенной чистоты и совершенного знания. Основы индуизма, как и всякой другой великой религии, неизменны и легко доступны для понимания. Каждый индус верит в единого Бога, перевоплощение души и спасение. Вера в защиту коровы даже больше, чем варнашрама отличает индуизм от любой другой религии. Варнашрама присуща человеческой природе; варнашрама определяется рождением, человек не может менять варну по своему усмотрению, не придерживаться своей варны значит нарушать закон наследственности. Я не верю, что принятие пищи и браки с представителями других варн обязательно лишат человека положения, принадлежащего ему от рождения. Варны определяют обязанности, но не дают привилегий. Все рождены, чтобы служить творению Бога: брахман своими знаниями, кшатрий умением защищать, вайшья коммерческими способностями, шудра физическим трудом. Это не значит, что брахман освобождается от физического труда или от обязанности защищать себя и других; благодаря рождению брахман преимущественно становится ученым, а благодаря наследственности и полученному образованию он лучше всех сумеет передать свои знания другим. Но и шудре ничто не мешает приобрести знания, какие он пожелает; однако больше всего пользы он принесет обществу физическим трудом и не должен завидовать другим из-за их качеств. Запрет трапез и браков с представителями других варн имеет существенное значение для более быстрой эволюции духа. Индуизм рискует утратить свою сущность, если он превратится в свод правил, что и с кем можно есть. Воздержание от спиртных напитков и наркотиков и от различных видов пищи, особенно мяса, несомненно способствует эволюции духа, но это не самоцель. Защита коровы означает защиту всех бессловесных божьих тварей. Защита коровы - дар миру индуизма. Я не против идолопоклонства; идол не возбуждает во мне чувства благоговения; но я полагаю, что поклонение идолам присуще человеческой натуре; мы жаждем символики. (Ганди)

Поверить в то, что Иисус - воплощенный сын Бога, и что только тот, кто верит в него, получит вечную жизнь, было свыше моих сил. Если Бог мог иметь сыновей, тогда все мы - его сыновья. Если Иисус подобен Богу или является самим Богом, тогда все люди подобны Богу и могут быть самим Богом. Согласно христианскому вероучению только человеческие существа имеют душу, для всех остальных живых существ смерть означает полное исчезновение. Я не разделяю такую точку зрения. Я могу принять Иисуса как мученика, воплощение жертвенности, как божественного учителя, а не как самого совершенного человека, когда-либо рождавшегося на земле. Я видел в жизни и других людей то самое нравственное преображение, о котором наслышался от христиан. С точки зрения философии в христианских принципах нет ничего необычайного; пожалуй, в смысле жертвенности индусы даже превосходят христиан. (Ганди)

Радостное восприятие мира, узнавание в людях на улице наших, хотя и незнакомых, но родных и, наконец, потребность в молитве - вот три основных знака, по которым можно узнать, что ты уже не просто увлечен христианством или православием, а действительно стал христианином. И уровень твоего богословского образования, начитанности и проч. здесь абсолютно ни при чем. (Чистяков)

Не как единственно правильное вероучение выбрали мы православие, ибо доказать правильность чего-то можно только в сфере знания, но не в том, что касается веры, которая простирается в область недоказуемого. Нет. Мы выбираем православие как дорогу, известную нам из опыта конкретных людей, которым мы абсолютно доверяем, считая их своими ближайшими братьями и сестрами. (Чистяков)

Религию, так же как искусство, будем относить к той сфере сознания, которую Гектор назвал сердцем; условимся называть ее внелогическим знанием; оно не опирается на рационально построенные цепочки рассуждений, а возникает сразу. Это именно знание, ведь оно определяет поведение. (Раушенбах)

Религия тесно связана с внелогической сферой сознания, она тоже участвует в образовании внелогического знания о мире, и отсюда в определении поведения человека. Религия вовсе не ограничивается познанием мира, спектр ее задач много шире. Когда говорят о внелогическом как основе религии, то этим фактически утверждают примат в ней внелогического над рациональным. Лучше всего это утверждение иллюстрируется полным провалом всех попыток доказать бытие Бога с помощью рациональнологических рассуждений; внелогическое знание о Боге предшествует богословию. (Раушенбах)

Потребность в религиозной жизни может возникать до всякой веры, как бы сама собой. Некоторые люди рождаются поэтами. Мы часто говорим, что у человека большие способности к музыке, математике и т.д., но почти никогда не говорим о способности к религиозной жизни. Наблюдения эти приводят к мысли, что религиозное чувство как основа веры, подобно другим способностям, может передаваться генетически. (Раушенбах)

Если религиозное чувство передается генетически, если существует ген религиозности, то это свидетельствует о полезности религии, поскольку только полезное закрепляется в ходе биосоциальной эволюции человечества. Всё, что известно из этнографии и археологии, говорит о повсеместном распространении разнообразных религиозных представлений. Создается впечатление, что примитивная религиозность давала исповедующим ее племенам преимущества в борьбе за существование сравнительно с атеистическими племенами, в результате которой те, если они вообще были, исчезли с лица земли. (Раушенбах)

На заре своей истории человек не выделял себя из природы, ощущал себя ее частью, причем частью не только своего непосредственного окружения, но и всей вселенной с ее звездами. Внелогическое чувство помогало на внелогическом же уровне находить оптимальное для данных условий поведение. Как животные чувствуют изменения погоды и используют эту информацию для выживания, так и особо чувствительные к внешним обстоятельствам люди могли быть полезными в этом смысле для племени. (Раушенбах)

Сущность гена религиозности сводится к внелогическому ощущению своей причастности к идущим во вселенной процессам. В фундаменте религии лежит откровение; внелогическое знание и не может возникнуть иначе, совершенно независимо от того, религиозное оно или нет. Логическое исследование позволяет обнаружить существование внелогического знания, классифицировать и внешне описать, но не проникнуть в него. Опора религиозного чувства на правое полушарие мозга, которое ответственно и за чувство прекрасного, хорошо объясняет и характер православного богослужения. Недаром Флоренский назвал богослужение синтезом искусств. (Раушенбах)

Выводы рациональной науки не содержат в себе нравственного начала. Представление о нравственности, тем более, нравственное чувство, возникли задолго до науки, из образного внелогического постижения мира. Мир следует постигать - повторю Гомера - и мыслью, и сердцем. (Раушенбах)

Естественный отбор проверяет религиозные истины только по их конечному морально-нравственному результату. Основания религии могут быть в формальном отношении ошибочными (не соответствующими реальному положению вещей), но утвердиться из-за действия отбора, если из этих ошибочных оснований путём последующих ошибочных (некорректных) умозаключений случайно получается верный нравственный вывод. Одна ошибка исправляет другую, а проверку отбором проходит лишь конечный результат. Поэтому опасно выхватывать из религиозного учения какую-то деталь и абсолютизировать её. (Насимович)

Так как наука оперирует деталями, учёный не должен считаться с религиозными "истинами", если они, конечно, не касаются непосредственно нравственности. (Насимович)

В эпоху, когда наука становится важным фактором развития общества, религия может оказаться опасной для общества. (Насимович)

Нравственность будущего сознательна, так как задачи, которые встанут перед Сверхчеловеком будущего будут слишком сложны для нравственности, опирающейся на религиозные традиции. Потребуется оттолкнуться непосредственно от нравственных истин. В этот момент религия может оказаться опасной. Она и сейчас опасна, так как способствует, например, перенаселению планеты. (Насимович)

Религия для обоснования и привития верных этических правил пользуется мифами и ритуалами. В современном мире, который быстро меняется, мифы и ритуалы приходят в несоответствие с жизнью (например, с наукой), в результате чего религиозные люди, настаивающие на этих мифах и ритуалах, приходят в несоответствие с элементарной этикой, а церкви становятся рассадниками мракобесия. (Насимович)

Лейтмотивом всякой (востребованной) религии становится лозунг "Не убий", дополненный конкретизирующими разъяснениями: кого, когда, за что - и превращенный тем самым в требование: "Не убий своего!". (Назаретян)

Только достаточно двусмысленные учения, сочетавшие в себе призыв к любви между своими с требованием ненависти к чужим, и становились по большому счету востребованными. Учения же, отвергавшие социальное насилие полностью, оставались достоянием эзотерических сект (типа квакеров). (Назаретян)

Войны отвечали глубинным социальным и психологическим потребностям людей, и историческая задача религий состояла в упорядочении насилия. Значительно более трудная задача устранения политического насилия впервые встала перед человечеством, приобретающим небывалые средства взаимного истребления, только в самые последние десятилетия. Поэтому сохранение цивилизации в значительной мере зависит от того, успеют ли люди "вырасти" из религиозного мышления, прежде чем сочетание инфантильного ума с взрослой мускулатурой обернется необратимыми последствиями... (Назаретян)

Динамизация социально-исторических процессов и беспрецедентная задача искоренения социального насилия настоятельно требует смены ценностей и механизмов моральной регуляции. (Назаретян)

Гуманитарное уравновешивание быстро развивающихся технологий настоятельно требует освобождения разума от религиозно-идеологических пут - ибо иначе его носитель обречён, - но без таких пут человек чувствует себя неуютно. (Назаретян)

Изначально социальная функция религий состояла в том, чтобы нацеливать, организовывать и тем самым ограничивать агрессию: авторитарно санкционированное деление людей на своих и чужих предотвращало хаотизацию насилия и коллективное самоубийство. Кроме того, религия отвечает глубоким функциональным потребностям инфантильного интеллекта. Человек с младенчества привыкает к тому, что всякое событие инициируется действиями взрослых, собственная его жизнеспособность и благополучие зависят от опеки всемогущих родителей (воспитателей) и от умения соответствовать их требованиям. Ребенок невольно переносит эту логику отношений на мироздание и, начав задавать вопросы, "чаще стремится выяснить творца, нежели причину событий" (Валк). Инфантильное сознание до старости сохраняет потребность во всемогущем Отце или Хозяине, всегда готовом уберечь, наказать и вознаградить. Без такой подпорки оно неспособно формировать смыслообразующие жизненные мотивации. Религиозные регуляторы социальных отношений оставались адекватными историческим условиям до тех пор, пока люди сражались копьями, мечами, мушкетами и ружьями и не сталкивались с задачей устранения насилия с политической арены. Эта беспрецедентная задача впервые обозначилась с появлением ядерного оружия и баллистических ракет. По закону эволюционной дисфункционализации, в новых условиях религиозное мировоззрение сделалось контрпродуктивным: как всякий антиэнтропийный механизм, религия на новом этапе эволюции оборачивается своей противоположностью - опасностью катастрофического роста энтропии. (Назаретян)

Подобно тому, как инстинкт любви в известные моменты возвышает самого обыденного человека над самим собой, а в другой раз превращается в разврат и зверство, божественное свойство религиозности в течение долгого промежутка времени могло представлять собой разъедающую язву, от которой следовало избавить род человеческий, источник заблуждений и преступлений, к искоренению которого мудрецы должны были прилагать все свои старания. (Ренан)

Принять за принцип, что признаком законной власти является надпись на монете, провозгласить, что совершенный человек платит подать из презрения к ней и желая избегнуть спора, это значит уничтожить республику, созданную по древним образцам, и открыть полный простор для всяческой тирании. В этом смысле христианство сильно содействовало ослаблению чувства гражданского долга и отдавало мир в абсолютную власть совершившихся фактов. Но учредив громадный свободный союз, который сумел в течение трехсот лет обходиться без политики, христианство с избытком пополнило тот ущерб, который от него потерпели гражданские добродетели. Благодаря ему власть государства была ограничена лишь земным; дух был освобожден или, по крайней мере, страшный гнет римского всемогущества был навсегда сокрушен. Если бы Иисус вместо того, чтобы основывать свое Царство Небесное, отправился в Рим, погрузился бы в заговоры против Тиверия, что сталось бы с миром? При всем строгом республиканстве и патриотическом рвении он не остановил бы великого течения событий своего века, между тем как объявив, что политика не имеет значения, он пробудил в мире сознание той истины, что родина это еще не все и что человек стоит и выше, и впереди гражданина. (Ренан)

Возможно, что окружающие Иисуса были в большей степени поражены его чудесами, нежели его проповедями, при всей их необыкновенной божественной глубине. В ту эпоху чудеса считались непременным признаком божественности и знамением пророческого призвания. Но времена переменились. Если когда-либо культ Иисуса ослабеет среди человечества, то, несомненно, это будет именно благодаря тем его деяниям, за которые в него уверовали. (Ренан)

Что же спасло учение Иисуса? Большой простор евангельских взглядов, который допускал отыскивание под одним и тем же символом идей, свойственных весьма различному интеллектуальному состоянию. Кончина мира не последовала, хотя Иисус возвещал, ее, а ученики в нее верили. Но мир обновился и обновился именно в том смысле, о котором говорил Иисус. Мысль его была плодотворна именно потому, что она имела две стороны. Химера, заключавшаяся в ней, не подверглась общей участи стольких других химер, порожденных человеческим умом, потому что в ней гнездился зародыш жизни, который, проникнув благодаря своей сказочной оболочке в сознание человечества, принес в нем вечные плоды. (Ренан)

Наряду с ложной, холодной, невозможной идеей Страшного суда, он познал истинный град Божий, истинную "палингенезию", Нагорную проповедь, апофеоз слабого, любовь к народу, любовь к бедности, возвеличение всего, что унижено, правдиво и наивно. Он передал нам это возвеличение с искусством несравненного артиста такими чертами, которые не изгладятся вовеки. Каждый из нас обязан ему лучшей частью своего "я". Простим же ему его веру в несбыточный Апокалипсис, в торжественное пришествие на облаках. Быть может, и это было заблуждением не столько его личным, сколько его учеников, и если правда, что он разделял общую иллюзию, то что за беда, раз его мечта дала ему силу встретить смерть и поддержала его в борьбе, которая в противном случае была бы для него слишком неравной? (Ренан)

Та нравственность, которая приурочивалась к последним дням мира, сделалась вечной нравственностью и спасла человечество. (Ренан)

Благословенны те моменты, в которые страстное чувство галлюцинирующей женщины дало миру воскресшего Бога! (Ренан)

Играя роль начальства в трагедии на Голгофе, государство нанесло самому себе самый тяжкий удар. Легенда, полная всякого рода непочтительности к начальству, взяла верх над всем и облетела весь свет, и в этой легенде установленные власти исполняют гнусную роль: обвиняемый совершенно прав, а судьи и полиция составляют сообщество, направленное против истины. История Страстей, в высшей степени возмутительная, распространившись в тысячах популярных образов, рисует, как римские орлы санкционировали самую несправедливую из всех казней, как римские воины приводили ее в исполнение, а римский префект отдал приказание ее совершить. Какой удар всем установленным властям! Как может тот, у кого на совести тяготеет великая Гефсиманская ошибка, принимать на себя по отношению к бедному люду вид непогрешимости? (Ренан)

Учение Иисуса было до такой степени мало догматичным, что он никогда не думал записать его или поручить сделать это другим. Человек делался его учеником не потому, что верил в то или другое, но потому что привязывался к его личности и начинал его любить. Все, что осталось от него, это несколько сентенций, собранных по памяти его слушателями, и, в особенности, его нравственный тип и произведенное им впечатление. Иисус не был основателем догматов, создателем символов; он был инициатором мира, проникнутого новым духом. (Ренан)

Царство Божие в нашем познании значительно отличается от сверхъестественного пришествия, которое, по понятиям первых христиан, должно было явиться в облаках. Но чувство, которое Иисус внес в мир, то самое, что и у нас. (Ренан)

Для православных верующих нет внешних врагов, а есть только враги внутренние; и этими внутреннними врагами являются страсти наши. (Осипов)

Наша принадлежность к церкви - это не магический вход в круг каких-то людей. Постоянно - иначе быть не может - человеческая свобода, человеческая личность каждого определяет степень его участия в церкви. Ничто формальное не может нас удержать в церкви, никакие таинства. По толкованию многих Иуда перед предательством причастился. (Осипов)

Мы очень большое, почти полное внимание удиляем внешней церковной жизни. И забываем о том, что вся церковная жизнь внешняя является не целью, а средством, средством вхождения в церковь. Можно всю жизнь отслужить у пристола и оказаться негодным, отвергнутым Богом. (Осипов)

Реальная принадлежность к церкви происходит только при правильной духовной жизни и чем характеризуется? Степенью ревности человека в исполнении заповедей Евангелия. Здесь вот центр, вот цель. Там, где нет его, бессмысленна вся эта внешность. (Осипов)

Христианин, принявший крещение и участвующий во всей литургической церковной жизни, т.е. принимающий таинства, лишь в той степени принадлежит церкви, в какой он действительно, искренно пытается осуществить Евангелие в своей жизни. Можно сказать глубже: лишь в той мере человек принадлежит церкви, в какой он приобретает видение греха своего и приобретает смирение отсюда. Святые отцы высказывают эту мысль единогласно и всюду: мерою смирения измеряется уровень духовной жизни человека. (Осипов)

Только человек, который увидит, что он действительно не выше других, что он немощный и больной, может быть, гораздо больше других больной, только этот человек может быть истинным проповедником христианства, истинным проповедником того апостольского слова, на котором стоит церковь. Не может быть проповедником человек не смирившийся, гордый, видящий себя выше других и потому не имеющий любви к другим людям. Любовь рождается только из подлинного видения своего недостоинства, своей неспособности быть настоящим христианином. Когда я увижу, что я - ничто, ничего не могу без Бога сделать, тогда только я отнесусь с жалостью, если хотите, с пониманием, с состраданием к другому человеку, с любовью. Нет любви - нет христианства; нет любви - нет проповеди христианства, хотя бы вам тут трижды доктора проповедовали что угодно. Любой дьявол и бес знает в тысячу раз больше, чем все доктора богословия, а любви у них нет; любви нет потому, что нет смирения и не может быть. (Осипов)

Невозможна проповедь христианства, проповедь христианского Бога, Христа, который есть воплощение любви - об этом говорит крест, - не имея в себе любви. Нельзя проповедовать христианство, Христа, смирившегося до предела, до креста, до позора величайшего, не имея смирения. (Осипов)

Богослужение есть средство, посты есть средство, но не самоцель, не сами по себе являются добродетелями. Богослужения, принятие таинств - это всё средства. Цель - чтобы человек в конечном счете увидел, насколько он поврежденное существо, насколько он греховное существо, насколько он немощное существо, чтобы человек увидел, что ему нужен Христос, который спасет его от зависти, от тщеславия, от раздражения и прочих всяких мерзостей, которых полно в душе. Привести человека, как говорят отцы, к смирению - вот, оказывается, какова цель всей внешней церковной жизни, вот какова цель всех таинств, вот какова цель всех подвигов; и тот, кто не увидит своей поврежденности, тот, кто не смирится, обессмысливает всё. (Осипов)

Грех это не есть нарушение воли господина, за что он гневается и наказывает; грех это есть нарушение закона нашего человеческого естества, человеческой природы. Как мы не можем нарушать законы природы окружающей, не пострадав, так и нарушая законы нравственные и духовные, мы не можем не страдать. Грех является ни чем иным, как злом, причиняемым себе человеком. (Осипов)

Задача воспитания - научить бороться с самим собой. (Осипов)