Дохлый номер. Гл. 4

4

Новый день наступал долго и нерешительно. Оконные стекла медленно окрашивались фиолетовым, затем темно-сиреневым цветом. Стены, края штор и углы мебели приобретали все более четкие очертания и комната, казалось, пустела на глазах.
В предрассветной тишине с грохотом провыл первый троллейбус, натужно и уверенно.
Звонарева подтянула одеяло к подбородку и повернулась на спину. Спешить некуда: на работе знали, что у нее сегодня «за свой счет по семейным» -- эта тривиальная фраза ни у кого уже не вызывала ассоциаций, да и начальству нужна была чисто формально. Так пишут все, когда нужно отвезти ребенка к бабушке в деревню, наведаться в «Салон красоты» а то и просто отдохнуть. Ну да мало ли, что такое «семейные», кому какое дело, кто будет проверять?..
Вадим давно предлагал ей бросить работу -- можно ли сравнить зарплату старшего инженера с той, которую приносит он сам! Особенно, в последние несколько месяцев, когда корпорация «Альфа» так быстро развернула свою деятельность, а в «Гипростали», где работает Звонарева, уже третий месяц зарплату выдают лишь по частям. Позади уже вся беготня по налоговым инспекциям, милициям, полуофициальные взятки да кафе-рестораны, неожиданные «очень нужные» гости среди ночи, телефонные звонки с предложениями, вопросами, угрозами...
Одна лишь Вера знает, чего ей все это стоило. Как тяжело было переломить себя, свое привычное понимание слова «перепродажа», которое раньше было равно понятию «спекуляция», а теперь звучит красиво и благородно: посредничество! Давно это было, а вот сейчас именно этим благородным делом и занимается «Альфа» -- предлагает населению ранее недоступный товар, при этом, естественно, оставляя для себя (и, конечно, для «крыши», называемой нынче охраной) немалый процент, благодаря которому чета Звонаревых быстро и неожиданно  решила все свои материальные проблемы.
Уже вместо старого корейского «Шарпа» стояла японская «Тошиба» с плазменным экраном, в кухне примостилась холодильная камера «Норд», под окнами ожидала гаража красная «Мазда». Теперь Вадим намеревался купить четырехкомнатную квартиру в Центре, под новый офис фирмы. «И успокоимся, и будем жить... не тужи-ить», -- врастяжку произносил он, делясь с женой планами на будущее.
Ах, как хотелось ей каждый раз напомнить мужу старинную английскую поговорку: «Дом уже построен, осталось только лечь и умереть...» 
Босиком прошлепала в кухню, поставила на огонь кофеварку. Это был привычный завтрак: кроме кофе и одного-двух бутербродов она перед работой ничего не ела -- сказывалась многолетняя привычка бежать в школу или в институт с пустым желудком. И только перебравшись к Вадиму, она начала просыпаться рано да возиться в кухне, чтобы благоверный не отправлялся на работу голодным, а заодно и сама перехватывала что под руку попадет.
Она отвела руку в сторону и шевельнула пальцем. Новенький золотой перстень, подарок Вадима, сверкнул четырьмя бриллиантами в утреннем свете, казалось, по комнате заскользили солнечные блики. Она обрадовалась неожиданному подарку – не ко дню рождения, не к Восьмому марта, а просто так: за дружбу, за любовь, за терпение. Но с куда большим удовольствием она приняла бы букет цветов...
В комнате замурлыкал радиотелефон.
-- Квартира Звонаревых? -- звучал молодой мужской голос.
-- Да!
-- Пульт беспокоит. Электрика вызывали?
-- Вызывали, я жду вас, -- ответила Звонарева.
-- После двух дома будете?
-- Как вам удобнее. Я специально отгул взяла...
-- Отлично. Что у вас стряслось?
-- Дверь поменяли, -- извиняясь, пояснила Звонарева. -- И, наверное, что-то нарушили, сигнализация не включается.
-- Бывает, не большой грех. Ожидайте.
...Установить в квартире сигнализацию Вадим задумал еще в прошлом году, и они никогда об этом не жалели. Платить за охрану -- сущие копейки. После того, как в их подъезде были ограблены подряд две квартиры, многие соседи обратились к услугам милиции. До сих пор Вадим хранит среди документов эту рекламную листовку: «Вы уходите на работу, уезжаете в отпуск, в командировку... А кто присмотрит за Вашей квартирой? Электронный сторож! Надежно, выгодно, удобно...»
А теперь, когда в их же подъезде произошло убийство, Вадим настоял на замене двери. Сигнализация, мол, сигнализацией, а дверь все-таки лучше иметь металлическую. Но вот пока меняли, оборвался какой-то еле заметный проводок, и вся электроника перестала работать...
Неспешно одевшись и подкрасив чуть припухшие после долгого сна веки, Звонарева критически оглядела себя в зеркало и осталась почти довольна. Для своих двадцати семи она выглядела очень неплохо.

***

Когда Курцева вошла в кабинет, перед Шифманом уже лежало заключение экспертизы.
-- Ознакомьтесь, -- Шифман пододвинул его к посетительнице.
Надев очки и зашевелив губами, та начала читать. Через минуту подняла растерянный взгляд.
-- Елена Павловна, что вы можете сказать по этому поводу?
-- Я... я не поняла нумерации. Ключи номер три, пять, шесть...
-- Это ваши ключи. Ключи, на которых обнаружены микрочастицы пластилина.
-- Пластилина?
-- Увы. Кто-то делал слепки. Ключ номер пять -- от дверей тыла, номер три -- от переходной двери коридора, шесть -- от вашего кабинета. И, наконец, номер один и два -- от вашего сейфа.
-- Значит...
-- Значит, кто-то подготовил себе «дорожку» к сейфу. Вы ничего не можете пояснить?
-- Я никому не даю своей связки. А дубликаты...
-- Дубликаты отпадают. Слепки делались именно с ваших ключей.
-- Да-да, я понимаю, -- Елена Павловна еще раз пробежала глазами акт экспертизы. -- Тогда выходит...
Шифман выдержал ее внимательно-задумчивый взгляд.
-- Хорошо, -- сказал он. -- Давайте рассуждать иначе. Расскажите, как вы сдаете магазин под охрану. Только подробнее.
-- Н-ну... По инструкции. Сначала открываем дверь главного входа. Нет, сперва звоним на пульт, просим подключить магазин...
-- То есть, сообщаете код объекта?
-- Ну да. Потом открываем главный вход.
-- Фасад?
-- Фасад, -- кивнула Курцева. -- И включаем сигнализацию. К этому времени все ячейки уже под контролем.
-- Кроме главного входа?
-- Конечно. Иначе мы не сможем выйти из магазина.
-- Й-асно. Дальше.
-- Так... -- припоминала Курцева. -- Потом выходим на улицу и закрываем главный вход. При этом загорается лампа «Фасад». Это — последняя лампа, значит, можно идти домой -- магазин уже под охраной.
-- То есть, под охраной лишь тогда, когда горят все четыре индикатора?
-- Ну да. Работники любого магазина вам это расскажут, ничего секретного здесь нет.
Шифман что-то записал на листке.
-- Теперь давайте-ка вернемся к началу. Кто, кроме электриков, мог бы отключить звено в сигнальной цепи?
-- Но ничего ведь не было отключено, они пломбируют все свои элементы. С этим строго. Да и никого не было в кабинете, кроме электриков...
Шифман задумался. Выходит, электромонтеры здесь ни при чем. Будь они причастны к ограблению, то им куда проще было бы отключить — для себя! -- какое-то окошко или даже форточку, чтобы ночью беспрепятственно проникнуть в магазин, не вызвав при этом сигнала тревоги. А в данном случае сигнализация срабатывала по всей «дорожке»: дверь тыла, переходная дверь коридора, дверь директорского кабинета, ультразвуковой датчик в самом кабинете и, наконец, дверца сейфа.  Каждый из этих рубежей четко отреагировал на проникновение, но толку с того? Видимо, сам преступник отлично ориентировался в помещении «Янтаря». Иначе за две-три минуты, до прибытия опергруппы, никто не успел бы очистить сейф.
Шифман невесело усмехнулся: именно такая мысль и посетила его вчера. Эх, если бы Кравцов послушал Шифмана да и выставил скрытый пост хотя бы на одну ночь, на эту самую ночь...
-- Елена Павловна, а знает ли кто-нибудь, что вы в рабочее время храните ключи в ящике своего стола?
-- Из сотрудников? Да все, наверное, знают.
-- А не мог ли кто нибудь, воспользовавшись вашим отсутствием, сделать слепки?
-- Выходит, кто-то мог, -- вздохнула Курцева, -- если так и сделал.
-- Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, кто заходил вчера в ваш кабинет. Или кто мог зайти, когда вас там не было.
-- Заходила моя заместительница. Слюсарь Мария Владимировна. Дважды заходила. Но...  У нее тоже есть все ключи от магазина.
-- А кроме нее?
-- Вроде, никто.
-- А электрики с пульта?
-- Да-да! Проверяли окно, дверь и тот же сейф. Но это было при мне. Впрочем...
-- Я слушаю, Елена Павловна.
-- Понимаете, каждый раз, когда у нас ремонтируют сигнализацию, то в конце своей работы электрики связываются с пультом, чтобы там сделали пробное взятие под охрану. Для контроля.
-- Вчера тоже связывались?
-- Вчера... Вот вчера-то и не помню, не видела.
-- Вы оставляли кабинет, что ли?
-- Да, меня позвали в торговый зал, там покупатель скандалил, пришлось утихомиривать. Из «новых русских». Девочки предлагали милицию вызывать, или «скорую». Как в припадке человек...
-- Так, так! -- оживился Шифман. -- И вызвали?
-- Нет, он угомонился. Но жалобу все-таки написал.
-- Адрес оставил?
-- Конечно, и фамилию, и адрес. Такой порядок, иначе жалоба не регистрируется.
-- Это ваш постоянный покупатель?
-- Нет, постоянных мы более-менее знаем, ведь валюта в таких суммах, чтобы посещать наш магазин есть далеко не у всех. А этого гражданина и я, и девочки наши видели впервые.
-- Очень хорошо. Вы не могли бы сейчас позвонить в магазин? Чтобы ваши девочки продиктовали по книге данные этого гражданина. Фамилию, адрес...
-- Могу, конечно, -- пожала плечами Курцева.
Она сняла трубку и набрала номер.
Через минуту Шифман записал: «Кукушкин Иван Арсентьевич, проспект Ленина, 46, кв. 118».
-- И чего хотел этот Иван Арсентьевич?
-- Ему показалось, что продавец из секции обуви грубо ответила, поднял крик...
-- А может, она действительно грубо ответила?
-- Я не слышала, не могу судить. Меня позвали, когда он уже скандалил и грозился. Весь дрожал, знаете, глаза навыкате... Как сумасшедший, честное слово.
-- Описать его сможете?
-- Ну... Вашего возраста примерно. Даже удивительно -- молодые всегда спокойнее бывают. Усики рыжеватые, брюки коричневые, рубашка то ли серая, то ли светло-голубая. Не запомнила... А, еще галстук был, пестрый такой...
-- Особенного чего-нибудь не заметили? Шрам, родинку, татуировку...
-- Да нет...
-- Вы считаете, что он просто придрался к работнице?
-- Скорее всего. «Янтарь», вы же сами понимаете, магазин особый. Ну, элитный. Если покупатель имеет валюту, значит, не бомж. Поэтому и отбор кадров для «Янтаря» очень строгий. А Наташа -- одна из лучших работниц. Чтобы она кому-то нагрубила... Не припомню.
-- Й-асно, -- кивнул Шифман, подумав: ну да, если не бомж, то элита. -- Проверим вашего Ивана Арсентьевича.
-- Ой, вы считаете, что...
-- Пока не знаю. Это вполне мог быть и отвлекающий маневр. Специально поднять шум, чтобы выманить вас в зал. А тем временем его сообщник мог зайти в кабинет и спокойно сделать слепки. Для этого хватило бы тридцати-сорока секунд. Может быть, минуты.
-- Я об этом не подумала, -- растерянно проговорила Курцева.
-- В котором часу был скандал?
-- Ближе к перерыву. От часу до двух.
-- Проверим, -- Шифман закрыл блокнот, давая понять, что разговор окончен. -- Если что-нибудь еще вспомните, то, пожалуйста, позвоните.
-- Обязательно.
Когда за Курцевой закрылась дверь, Шифман прикурил и глянул на Чижикова.
-- Слышал?
Тот кивнул.
-- Впечатления?
Чижиков почесал авторучкой за ухом и сказал:
-- Во-первый, адрес Кукушкина -- тот же дом, где угрохали твоего Бреславцева. А во-вторых, по-моему, она знает больше, чем сказала.
-- Думаешь, косит? Смысл?
-- Думаю, да. Слишком уж испугана, слишком. Похоже, переигрывает.
-- Может быть. Но, с другой стороны, в ее магазине... В элитном, -- Шифман сделал ударение на последнем слове, -- крупная кража. Наоборот, я еще удивляюсь, как она без инфаркта обошлась. Ей тут не то, что испуганной, а даже не знаю, какой надо быть...
-- А заметил ее прикид? Явно же не китайская продукция.
-- Спрашиваешь. У себя же, небось, и отоваривается.
-- На свою зарплату? Ха. Для милиции могла бы одеться и поскромнее.
-- Могла. Хотя у них там и официальные заначки могут быть. Для сотрудников. А если нет -- то пусть этим специалисты занимаются, ОБЭП. Не будем же мы отбивать у ребят хлеб с маслом?..
Итак, Кукушкин Иван Арсентьевич. Судя по возрасту, если Курцева правильно определила, ровесник Шифмана. Был ли этот инцидент организован заранее? Или стечение обстоятельств? На совпадение мало похоже. Участившиеся срабатывания сигнализации, убийство электромонтера, который раньше обслуживал этот объект, слепки с ключей и, наконец, кража... Не много ли случайностей? Так или иначе, с Кукушкиным нужно встретиться.
-- Чиж, я на вольной охоте.
-- Попутного ветра тебе в... К вечеру вернешься?
-- Посмотрим.
-- А если кто спросит?
-- «А если будут беспокоить, то -- стреляй!», -- пропел Шифман. -- Придумай сам что-нибудь, ты же умная женщина, Вовка-морковка.

***

Мамочка проснулся резко, словно от толчка. Вскинув веки, тут же сощурился -- в глаза ударил яркий свет. Первое, что он увидел, с трудом повернув голову -- ряд аккуратно заправленных кроватей. Они были пусты; впрочем, не все -- у противоположной стены шевелилось одеяло, там кто-то сопел и мычал, взбрыкивая ногами...
Казарма? Больница?..
К запаху накрахмаленной постели примешивался острый дух аммиака и хлорки. От этого першило в горле и щипало глаза.
Тело ныло немилосердно. Щека вспучилась и подергивалась. Мамочка осторожно пошевелил ногами, руками, шеей -- вроде, все цело, все на месте. Что за странное помещение, как он здесь оказался? Где портфель и одежда? Деньги, документы?..Он опустил ступни на пол и пальцы сжались, едва коснувшись ледяного кафеля. Придерживая трусы (резинка почему-то была аккуратно разрезана) и пошатываясь, направился к двери с небольшим квадратным окошком. Прижался лбом к прозрачному пластику и увидел соседнюю комнату. Кабинет. Серый с красным крестом сейф, стеклянный медицинский шкаф, письменный стол, телефон...
За столом сидел полный лысоватый мужчина в белом халате и что-то писал.
Значит, все-таки больница...
Мамочка толкнул дверь, она не поддалась. Ручки не было, потянуть дверь на себя невозможно, -- она или заперта снаружи, или слишком плотно притерта. Мамочка сразу же убедился в этом, едва не обломав ногти. Услышав возню, человек за столом недовольно поднял голову и обернулся.
-- Я где? -- выдохнул Мамочка, но изо рта вырвался лишь слабый хрип, испугавший окончательно. -- Где я?
Человек ухмыльнулся и медленно поднес ладонь к уху.
-- Где, где я? -- завопил Мамочка, стуча кулаком по прозрачному окошку.
-- В медвытрезвителе, -- ласково сообщил дежурный и снова углубился в свои бумаги.
Мамочку охватила паника. С полминуты он молчал, лишь переминаясь с ноги на ногу от холода. Потом снова забарабанил по пластику:
-- Мне нельзя здесь быть, нельзя! Я сотрудник милиции! Слышите?
-- А здесь можно и сотрудникам... и академикам, и героям, -- не поднимая глаз, буркнул собеседник. -- И мореплавателям. И плотникам. Всем можно. Иди отдыхай.
-- Нет, я правда в милиции работаю, честное слово! В отделе охраны, -- жалобно проговорил Мамочка, с надеждой глядя сквозь окошко и добавил: -- В Дзержинском отделе охраны.
Тот безучастно покивал головой:
-- Тебе легче. А я работаю в вытрезвителе. Кто на что учился.
-- Ну я сам домой дойду... Я заплачу, сколько скажете!
-- Конечно, заплатишь, родной, без сомнения. И квитанцию получишь.
-- Не надо квитанции, мне домой надо!
-- Ну и куда же ты пойдешь, -- сочувственно проговорил дежурный, покачивая головой. -- Автобусы не ходют, метро закрыто, в такси не содют... Через пять минут снова будешь здесь, тот же наряд тебя и подберет. И будет второе задержание за сутки. Очень нужно? Я спрашиваю!
-- Нет, -- потупился Мамочка.
-- Если нет, так баиньки, родной. Утром разберемся. А то, что ты наш работник, я знаю, документы при тебе еще были. Не успел пропить, и не украли...
Мамочка просил, уговаривал, снова и снова стуча кулаками в окошко. Но милиционер за дверью был неумолим. Казалось, он совершенно забыл о клиенте, не слышал ни криков, ни стука.
Умаявшись, Мамочка всхлипнул и присел на край кровати, тоскливо глядя на закрытую дверь. Ему вдруг стало жутко, он лишь сейчас начал осознавать всю серьезность происходящего. Он абсолютно не помнил, как сюда угодил. «Ребята меня бросили», -- понял Мамочка, и от этой мысли захотелось выть.
Перед глазами снова всплыл столик в «Трех дубах», гул, смех, нечеткие лица. Потом... потом... Напрягая память, Мамочка увидел липкий от разлитого вина стол, розовые шторы, прожженные сигаретами, стакан в своей руке и... пыльный паркетный пол прямо перед лицом. Чьи-то ботинки или сапоги. Его тянут по лестнице вверх, пятки бьются о ступени...
Новая мысль заставила Мамочку вскочить: на работе наверняка уже все известно! И дежурному по службе, и операторам пульта, и Кравцову -- конечно, домой позвонили начальнику, обрадовали... А утром узнают все остальные, все, все узнают, что электромонтер связи и сигнализации Литвинов залетел в трезвяк! И техслужба, и отдел кадров, и бухгалтерия, и каждый будет интересоваться: ну, как там?  Раздевают? А правда ли, что купают под душем? А с мылом или без?..
А вот Кравцов... Мамочка отчетливо представил себе лицо Олега Анатольевича. Что будет? Выговор? Но ведь Мамочка  работает всего лишь чуть больше месяца. Значит, наверняка уволят. А что -- запросто. Работать как следует Мамочка еще не научился, а уже успел опозорить и свой коллектив, и руководство. Вот и выходит, что можно легко распрощаться с этим бухариком, кому он нужен...
-- Открой, слышь? -- снова крикнул Мамочка, отчаянно переходя на «ты». -- Ну, хочешь, я тебе... я тебе свою зарплату отдам?
-- Мне своей хватает.
-- Ну дай хоть позвонить!
Мамочка прислонился лбом к холодному окошку. Он сам еще плохо представлял себе, куда звонить, чтобы поскорее выбраться отсюда. Дома телефона нет, а если бы и был... как сказать матери, чтобы она ехала за ним сюда среди ночи? Какими глазами он ее встретит?..
-- Ну так звони, родной.
Мамочка вопросительно глянул на собеседника. Тот не спешил открывать дверь.
-- Ну так выпусти. Телефон...
-- Зачем? В рельс звони. -- широко улыбнулся милиционер. -- Знаешь, так это -- железякой по рельсу... Говорят, громко получается, и слышно далеко.
-- Открой! -- разозлился Мамочка, заколотив руками и ногами в дверь.
Дежурный лениво поднялся из-за стола. Потянулся и зевнул, закинув руки за голову. Несколько секунд продолжал смотреть на свои бумаги. Затем вразвалку подошел к двери, толкнул ее и, схватив за шею еле устоявшего на ногах Мамочку, с неожиданной силой поволок его по узкому проходу между койками.
-- Отдыхай, родной, -- снова улыбнулся, профессиональным захватом и подсечкой швырнув Мамочку в постель, и добавил, брезгливо отряхивая халат: -- Рано еще, рано. Баиньки!
-- А который час? -- Мамочка робко выглянул из-под одеяла.
-- Половина четвертого.
-- Я рядом живу, совсем недалеко. И я совсем трезвый...
-- Трезвых сюда не привозят.
-- Хорош скулить, сука! Надоел! -- вдруг донеслось из противоположного угла, оттуда на Мамочку смотрела бледная физиономия со всклокоченными волосами. -- Дай поспать! И без тебя тошно.
-- Золотые слова, -- хмыкнул милиционер.
В кабинете он снова сел за стол и снял телефонную трубку.
-- Старший лейтенант Бондаренко, второй медвытрезвитель. Да, изволили очухаться. Уже пробовали на прочность дверь. Нет, спать уже, наверное, не будет... Об этом молчит пока, не интересуется... А чего, можно. Да хоть сейчас подъезжайте, пока тепленький. Ждем.
Бондаренко поднял взгляд на прозрачный проем. Медленно привстал, подобрался к двери, заглянул в спецпомещение. Интересующий его клиент лежал, плотно укутавшись одеялом и смотрел в потолок широко раскрытыми глазами. «Отдыхай, родной, отдыхай», -- привычно прошептали губы старшего лейтенанта.
Осторожно, чтобы не очень громко скрипел пол, он вернулся к столу. Вынул из ящика холщевый кисет под номером «7» -- мешочек с мелким имуществом клиента. Ключи, часы «Ориент» корейского производства, удостоверение электромонтера отдела охраны, бумажник... и плотно наполненный кошелек.
На столе оказалось то, что больше всего беспокоило и вызывало двойственное чувство: с два десятка ювелирных изделий, на каждом -- бирка магазина «Янтарь» с указанием пробы, веса и цены. Палец коснулся одного колечка, передвинул его. Коснулся другого, задумчиво откатил в сторону. Несколько секунд старший лейтенант Бондаренко разглядывал лежащее перед ним золото, то мягко сгребая в кучку, то снова разравнивая по столу.
Наконец отделил ажурную цепочку и темный граненый перстень с тремя микроскопическими бриллиантами. Подумав, присоединил к ним кулон в виде сердечка. Все это положил во внутренний карман своего кителя и аккуратно застегнул пуговицей.
Остальное ссыпал обратно в кошелек и опустил в кисет с номером «7».

***

-- Кто?
-- Пульт.
-- Не поняла, кто? -- повторили за дверью.
-- Пульт сигнализации, -- громче сказал Демин. -- Милиция. Электрика вызывали?
Дверь распахнулась, на пороге стояла девушка в белой футболке с портретом симпатичного ковбоя на груди.
-- О-о! Ты?!
Она стояла в дверях и с откровенным интересом рассматривала Демина. От неожиданности он прислонился к перилам, сумка сползла с плеча и повисла на локте, но Демин не сразу это заметил, он не сводил глаз с ничуть не изменившегося лица.
Верка! Боже мой, Верка...
-- Так и будем стоять? -- спросила она, умилительно склоняя голову на плечо, от чего прядь, скользнув, прикрыла пол-лица. -- Прошу!
Войдя в коридор и оглядевшись, Демин увидел под электросчетчиком сигнальный аппарат «Днепр». Стена вокруг него пестрила маленькими круглыми отверстиями, словно по ней дали очередь из автомата. Видимо, Сармак, устанавливая блокировку, здорово намучился -- стена-то бетонная... Интересно, сколько он выкачал у Верки «за скорость и качество»?
-- Иди в комнату, -- распорядилась она. -- Кофе поставлю.
Странно. Так не бывает. Неожиданная встреча, о которой Демин мечтал несколько лет после расставания, сейчас не доставляла ему никакого удовольствия. Каждый диалог с Веркой, когда-то возникавший в воображении, был нереальным, феерическим, отвлеченным от всех реальных принципов, и содержание их, естественно, не шло вразрез со сценарием Демина. Желанная встреча прекрасна именно своей случайностью, -- думал тогда Демин, и понимал, что случайные встречи хороши лишь тогда, когда заранее организованы и подготовлены...
Может быть, именно поэтому Демин и простаивал лишние пять-десять минут на троллейбусной остановке и, чуть шевеля губами, повторял первую фразу, с которой и хотел начать разговор. Ведь не знал тогда Демин, что Верка давно уже обитает совсем в другом районе...
Но сейчас он чувствовал лишь усталость и полное равнодушие ко всему.
Достал из сумки новую кнопку блок-контакта, подбросил на ладони и, глянув на дверь, определил высоту монтажа. Можно не спешить, эта работа займет не более получаса. Стандартные металлические двери, прочно вошедшие в моду, уже не в новинку для электриков охраны. Да и легче блокировать такие элементы -- не нужно устанавливать датчиков «на пролом». Какой дурак вздумает ломать или резать пятимиллиметровую сталь, да и чем? «Болгаркой», автогеном?
Дрель взвизгнула, и сверло, громко заскрипев, вгрызлось в стойку, наматывая на себя длинную стружку. Из кухни раздался испуганный возглас, и тотчас же Вера появилась в коридоре:
-- Фу, напугал...
-- Пугливая стала, -- заметил Демин.
-- Ты что -- сразу за работу? Может, кофе сначала?
-- Кофе потом. А сначала табурет. Высоко...
Приладив кнопку и пропаяв провод, Демин несколько раз проверил дверь на закрытие. Контакт не передавливался, даже имел запас свободного хода. Дуракоустойчивость: чтобы не особо компетентный человек мог пользоваться сложным прибором, и при этом его не сломать. В данном случае -- чтобы хозяева при желании могли со всей дури грохнуть своей тяжеленной дверью, и не разбить датчика.
-- Порядок, -- Демин спрыгнул с табурета.
-- Так быстро? -- удивилась Вера.
-- А чего там. Дело мастера боится... панически.
Кофе был горячий, и уже минут пять они сосредоточенно студили чашки, не глядя друг на друга. Демин сидел рядом с Верой Звонаревой, как когда-то с девятиклассницей Веркой Беловой. И почему-то не чувствовал никакой разницы. Но сейчас молчание угнетало, да и говорить он ни о чем не хотел. Скорее бы уже остывал этот проклятый кофе, скорее бы допить и уйти...
-- Музыку? -- вдруг спросила Вера.
Ничего себе... Она не любила музыки. Хотя, кто теперь знает, столько лет прошло.
-- Валяй.
-- Только у нас ничего такого, одни симфонии. Вадик на них просто помешан.
-- Вадик -- это...
-- Муж, -- улыбнулась Вера.
-- Понятно.
Демин вышел в коридор, поковырялся в сумке и вернулся, держа в руке магнитофонную кассету.
-- О, даже с собой носим, -- заинтересовалась Вера.
-- Дали послушать, -- Демин невольно вспомнил Сильвера. -- Я и сам о ней забыл.
-- Это что?
-- Сейчас узнаем. Где магнитофон?
-- В комнате.
-- Айда.
-- Ну, Серенький! -- воскликнула Вера. -- Ты так и не изменился: «валяй», «порядок», «айда»...
-- Хорошая техника? -- не удостоив Веру ответом, спросил Демин, рассматривая трехкассетный «Самсунг» с проигрывателем компакт-дисков.
-- Другого не держим. Вон Вадик новейший ди-ви-ди принес, будет время, зайдешь, поглядишь. У нас тут и жутики, и детективы, и фантэзы, и такое, что вообще...
Демин пристыженно молчал. Почему, почему он не ушел сразу, как только закончил работу?..
Тихо щелкнула клавиша. Вера, развернувшись на каблучке, села на диван. Демин опустился рядом, продолжая разглядывать квадрацентр. В своей нелепой курточке и брюках с пузырями на коленях он чувствовал себя настолько скованно среди этой шикарно обставленной комнаты, что, казалось, пошевелись -- и Вера снова засмеется, теперь уже над ним. Жаль, все-таки, что Мамочки нет на работе, уж с ним-то Демин ни за что не остался бы у Веры слушать музыку и пить кофе.
-- Что-то долго, -- сказала Вера через несколько секунд.
Да, в самом деле. Уж не дал ли Сильвер по ошибке пустую кассету?
В кухне из крана капала вода. За стеной тоскливо взвыл пылесос. На улице какого-то Валеру позвали домой... Сколько звуков можно воспринять, когда прислушиваешься к тишине! Демин нечаянно глянул на Веру. Она убрала со щеки волосы, но когда ее лицо повернулось к Демину, он уже снова разглядывал музыкальный центр.
-- По-моему, здесь ничего нет, -- пожала плечами Вера, потянувшись к какой-то кнопке. -- Давай-ка чуть прокрутим...

                Я вам мозги не пудрю -- уже не тот завод:
                В меня стрелял поутру из ружей целый взвод.
                За что мне эта злая, нелепая стезя...

-- зарычал всемирно известный голос, и тут же Демин вздрогнул: из-под дивана, потягиваясь и выпуская когти, медленно выбрался ослепительно рыжий кот. Секунду прицелившись, он легко вспрыгнул на тумбочку и кольцом улегся рядом с магнитофоном.
Вера засмеялась:
-- Уж кто-кто, а Мораторий обожает музыку!
-- Как? Мораторий?..
-- Ну да! Он родился в год горбачевского моратория, вот Вадик и назвал котенка -- Мораторий. А по-простому -- Марат, Тоша, Торий.
-- Однако столько не живут! Больше двадцати лет... Уже, поди, третий кошачий век пошел!
-- Живут, живут, -- кивнула Вера, кивая на кота, словно предлагая убедиться. -- Старый уже, а вот гулять до сих пор бегает... Эй, Тоша!
Услышав свое имя, кот поднял голову и нервно шевельнул хвостом. Его взгляд показался Демину полным мудрости и презрения.
-- Здесь у тебя только Высоцкий? -- спросила Вера.
-- Да, французская запись. Не нравится?
-- Приедается, когда много слушаешь. Хотя сопровождение хорошее.
Что ж, значит, когда-то нравился, если много слушала.
Настенные часы показывали десять минут двенадцатого. Пора позвонить на пульт, напомнить о себе да и проверить квартиру, сделать пробную сдачу под охрану. Коньков требует, чтобы электрики через каждый час звонили на пульт. Мало ли что, вдруг срочная работа. То ли дело до Конькова было: захотел -- позвонил, не захотел -- не позвонил, а то и вовсе не пришел на вечерний рапорт...
-- Все. Время, -- Демин хлопнул себя по коленям и поднялся. -- Пора.
-- Погоди. Сейчас пойдешь, сядь.
Вера вдруг провела рукой по волосам Демина. Он невольно поежился.
-- Стрижешься теперь. А тогда, помнишь? Заросший был, как обезьяна. Человек-павиан.
-- Тогда все так ходили. «Битлы-патлы». Или наоборот, как в нашем классе пять или шесть мальчишек вообще постриглись наголо? Мы еще дразнили их: «Череп, череп, черепок, по темечку -- шпок!»...
-- Было, -- кивнула Вера.
-- Было, -- вздохнул Демин. -- Сейчас другая мода, другие интересы. Да и запросы совсем другие.
-- Ты юридический свой закончил?
-- Вспомнила! Я тогда не прошел по конкурсу. И больше не поступал.
-- Почему?
-- От злости. И по глупости. Когда абитуриент-майор на экзамене спрашивает у меня шепотом: «Слушай, а когда брали Берлин -- в сорок четвертом или в сорок пятом?»
-- Ну?
-- А потом я пришел забирать документы, смотрю — он, счастливый, размахивает студенческим билетом: приняли!.. Так что я теперь знаю свое место.
Демин перевел дыхание. Не о том нужно говорить с Веркой, совсем не о том...
-- А я инженерно-строительный закончила, сейчас в «Гипростали», -- словно извиняясь, сказала Вера. -- Вадик предлагает бросить работу, дома сидеть. Он крепко держится. Раньше мы копейки считали, а теперь...
-- Выиграл «Феррари» по крышечкам от «пепси»? -- усмехнулся Демин. -- Или наследство получил?
-- Нет. «Феррари» не выиграл. Он учредитель и директор корпорации. «Альфа» называется. Не слышал?
-- Почему же, слышал. Штурмовая группа, спецназ. Взятие помещений противника, освобождение заложников... И, кстати, -- улыбнулся Демин, -- наш Лермонтов тоже служил в спецназе. Уже и тогда были такие подразделения.
-- Ну да? -- засмеялась Вера.
-- Ну да. Геройски разгонял восстания горцев, посвистывал сквозь пальцы и постреливал из пистолета, а свободное время писал «Бородино». «Рука бойцов колоть устала...» Чем тебе не та же «Альфа»?
Верка снова расхохоталась.
-- Нет, ну ты невыносим! Вадик в своей «Альфе» горцев не разгоняет и стихов не пишет...
-- А что же тогда он делает в этой своей «Альфе»?
-- Посреднические операции. Он говорит: муж должен работать и зарабатывать, а жена — быть хранительницей очага. Только так!
-- Довольна?
-- Да, -- подумав, ответила Вера. -- Но домохозяйкой быть не хочется, не привыкла. Все-таки, работа, друзья... Я боюсь быть от кого-то зависимой. Даже от любимого супруга.
-- Понятно, -- вздохнул Демин.
-- Что тебе понятно? -- покачала головой Вера. -- Лишь бы сказать. В перспективе -- четыре стены, плита, мусорное ведро, стиральная машина да магазины-покупки. Не для меня все это. Ты не поймешь.
-- Куда уж нам. Твой Вадик... Это которому мы с Олегом тогда по ушам нащелкали?
-- Ха! Вспомнила баба, как девкой была! Тот дохляк меня только два раза проводил, а ты уже и обиделся...
Часы показывали десять минут двенадцатого. Они стояли. Как это Демин сразу не сообразил, что эти древние часы с русалками — просто настенное украшение? С таким же успехом можно определять время, глядя в сковородку...
-- Ты почему на мою свадьбу не пришел? -- Вера искоса глянула на Демина. -- Или приглашения не получил?
Прошла целая минута, прежде чем Демин понял, о чем она говорит, и даже когда понял, то не сразу ответил.
-- А ты думала, я мог прийти? В качестве кого? Друга, знакомого, или экс-жениха?
-- Не стыдно? -- вдруг спросила Вера.
Медленно повернувшись, она в упор глянула на Демина.
-- Нет. Не стыдно.
Он зло тряхнул головой и добавил:
-- Ни капельки.
...В детском саду у Демина был добрый приятель Миша Рашковский. В тот день за Мишей пришел отец-летчик в военной форме, вернувшийся из долгой командировки. Он принес сыну вертолет. Ах, что это был за вертолет! Если толкать его перед собой на тонкой палочке, то с жужжанием крутился пропеллер, а в кабине мигала разноцветная цепочка гирлянды!.. Демин попросил поиграть, и Миша великодушно протянул ему это чудо, понимая, что сам еще успеет насладиться вдоволь.
«Дай попробовать», -- попросила Верка, полусирота, которая влюбленными глазами смотрела на всех пап и тихо, застенчиво завидовала детям, у которых были папы.
«Сейчас, сейчас! -- в запале крикнул Демин, носясь вокруг беседки и раскручивая волшебный пропеллер. -- Сейчас, еще немножечко!..»
Сначала Верка, смеясь, бегала следом, но вскоре притихла, зашла в беседку и уже с тоской поглядывала то на Демина, то на вертолет в его руке. А он, увлекшись, не сразу заметил, что Мишин отец, наговорившись с воспитательницей, терпеливо ждет. Когда же Демин наконец вернул игрушку законному владельцу и, довольный, подбежал к Верке, то увидел на ее щеках слезы. «Так и не дал», -- вдруг подумал мальчик, остановившись. Оглянулся -- Миша уходил, гордо и независимо ведя перед собой отцовский подарок. Вдруг стало безумно жаль Верку, -- она тихо всхлипывала, сжимая в руке дешевого пластмассового медвежонка с обломанной ножкой. Демину захотелось поцеловать Верку прямо в мокрую щеку, обнять, что-то сказать...
«Так и не дал, -- слово в слово повторила Верка его нечаянную мысль и отвернулась. -- И не стыдно...»
Тогда Демин заплакал, заревел в полный голос, и, кажется, впервые не от обиды и не от боли, а почему -- сам даже не понял; и навсегда запомнилась ему Веркина дырявая варежка, и в ней — грустный медвежонок-инвалид...
Этот случай Демин невольно припоминает, лишь заслышав слова «Не стыдно...», и всегда чувствует, как щеки начинают теплеть.
-- Нет, не стыдно, -- твердо повторил он.
Вера замолчала, прикусив кончик локона. Так делала Белова, когда у нее портилось настроение. Та самая Белова, которая визжала от восторга, кружась на цепных каруселях, та самая Белова, которая прыгала к Демину из окна, когда мать запирала ее в квартире...
Демин с ужасом почувствовал, как горяча ее ладонь. Из комнаты медленно выплывал воздух. Качалась перед глазами импортная полированная стенка, качались остановившиеся полвека тому назад часы, качался ковбой на белой футболке. Время увеличило скорость, покатилось по наклонной. Что-то забытое, заглушенное в памяти распирало, растягивало оболочку, ища выхода, но нет выхода -- ничего нет, кроме яркого света, пронзенного острыми лучами темноты...
-- Довольно, -- сказала Вера, отстраняясь и поспешно опуская ноги на пол. -- Хватит, хватит. Это не нужно. Никому не нужно, -- она говорила быстро, заглатывая слова, словно боясь, что ее не дослушают и не поймут. -- Ну, всё, отлезь. Не нужно.
-- Конечно... не нужно, -- выдохнул Демин.
Все остановилось. Часы на стене показывали десять минут двенадцатого.
Он вышел в коридор. Пол еще слегка плыл под ногами. Вера стояла рядом, облокотившись о стену и наблюдая, как Демин собирает инструменты. Он вспомнил ту самую первую фразу, фразу многолетней давности: «Эх, Верка, а ведь все могло быть иначе...» Но теперь она прозвучала бы нелепо. И фальшиво.
-- Звони? -- вопросительно предложила Вера, скрестив руки на груди. Ковбой усмехнулся и прищурил глаза.
-- Обязательно, -- ответил Демин без энтузиазма и открыл дверь, снова глянув, не пережимается ли кнопка блок-контакта. -- Вадику привет.
Вера кивнула.
...Паршивый день, и он ведь только начинается! Неужели сегодняшнее утро было именно сегодня, а не на прошлой неделе?.. Идиотская встреча, идиотский кретин -- полез целоваться, нахальный, гадкий, в рабочих штанах с пузырями на коленях... Так тебя там и ждут с распростертыми объятиями, дурака необразованного, работягу полунищего!..
Ну, конечно, только вышел -- сразу же появились вопросы. Неясные, расплывчатые вопросы, которые могут сформироваться лишь там, у Веры, если Демин сейчас вернется. Ну, сказать, допустим, что забыл у нее записную книжку, а потом «случайно» найти ее в своем кармане. Или в сумке.
Верка, Верка! Я любил тебя. Давно когда-то. Очень любил. Ты была для меня всем.
Ты была богиней. А на богинях не женятся. На них молятся.
Нет, надо остановиться, подумать, отдышаться, собраться с мыслями и вернуться. Ах, где она, первая фраза... Первая фраза, как это делает Мамочка...
Ну!
И Демин твердо зашагал вниз, на выход, едва услышав, как на первом этаже хлопнула дверь подъезда. Неудобно -- люди ходят, а он здесь стоит, как придурок, размышляет и крутит в пальцах сигарету...
На следующем марше Демин посторонился, давая пройти молодому человеку. Лицо показалось знакомым. Но сейчас Демин никого не желал видеть.
Верка, Верка... Неужели я все еще люблю тебя, и ту, со сломанным медвежонком в руке, и эту, в золотой клетке...

***

Паленый прикрыл за собой дверь, швырнул на стол фуражку и сел, сцепив руки. Сюда, в комнату отдыха, почти не проникали ни свист радиоэфира, ни голоса операторов пульта, ни телефонные звонки. Можно посидеть, расслабиться, вытянуть ноги. Только бы никого черти не принесли. Иволга с Гуревичем картежничают в машине, Коньков поехал в УВД, Кравцов принимает посетителей, электрики ползают по объектам. Самое  время передохнуть.
Он открыл пакет молока и сделал несколько больших глотков.
Одиннадцать часов. День в разгаре -- магазины, аптеки, кассы и другие охраняемые учреждения уже давно работают, сигналов тревоги быть не должно. Разве что с квартир. Но и это маловероятно -- обычно массовое открытие жилищ происходит с четырех до семи вечера, когда у большинства граждан заканчивается рабочий день. Именно в это время и возможны всякие казусы -- кто-то забудет дать отбой на пульт, а кто-то позвонит слишком поздно, когда опергруппа уже будет в пути...
Паленый сплюнул. Нет, в подобные переделки он еще не попадал. Мало того, что он до сих пор на крючке всвязи с убийством этого недоноска Сильвера, так тут еще Светка, коза драная...
Невольно застонал и закрыл глаза. Как хорошо было еще два месяца назад! Ни Светки, ни разборок в угрозыске, жил себе спокойно, как люди живут, плыл бы себе потихоньку, ни шторма, ни шквала. Но отмотать время назад невозможно, такая уж это коварная субстанция...
А Светка обманула. Говорила, что принимает таблетки. Даже показывала коробочку с таблицей менструальных циклов. Но разговор этот был уже давно, сейчас она могла запросто отменить профилактику. Нарочно. Или же таблетки не помогли. Трахалась бы она с Паленым, если бы не была уверена? Не-ет. Все-таки жила она с Сильвером, если не официально, то вроде того, ведь весь отдел об этом знал. Кроме Лариски, конечно. И не могла тогда Светка предположить, что Сильвер так внезапно окочурится, подложив всем такую громадную свинью...
Паленый поморщился. Он вспомнил шею Сильвера, пульсирующую жилку под подбородком. Ах, как хотелось схватить ее, жилочку эту, передавить, пережать! Или из «макарова» засадить дуру в это горлышко а лучше -- в лоб, чтобы и ногами не вздрипнул... Чтоб распластался по полу, средь мозгов своих и кровянки, чтобы растоптать тебя ногами, блин квашеный из тебя сделать... За Светку. За бабу твою. Ведь ко мне же она пошла, ко мне. А от тебя ушла, понял? Значит, хреновый ты мужик, Сильвер. Хромоножка беспогонная. Тьфу!
...Надо же, позвонила вчера. Домой. Он успел лишь войти в коридор и чмокнуть в щеку Лариску, как тут же задребезжал телефон. И как это он успел опередить жену, первым схватить трубку? И говорить со Светкой так, словно с мужиком, чтобы Лариска ничего не поняла? Светка интересовалась, сообщил ли он жене о грядущих переменах. Как -- не сообщил? До сих пор?.. Почему? Он ведь обещал, что вот-вот, со дня на день скажет Лариске, что любит другую. Говорил ведь, что любишь? Говорил, говорил. Ну, хорошо. Не можешь принять решение -- мужик называется! -- я ей сама все объясню. Да-да. Вот завтра же, прямо на работе. Чтобы все слышали. И никуда ты больше не денешься.
А с утра вот снова имеем. И правда, специально ждала Паленого на пульте, не пошла домой после смены. «Ну что, хоть сегодня наконец уже сказал?.. Как, опять -- нет?!» Губы сжаты, глаза сощурены. Паленый даже оглянулся -- не услышала ли Таня Сумченко? Если и услышала случайно, то не смогла ли понять, о чем речь?..
Ведь после дурацкого скандала, после той ночи, когда Паленый обронил у Светки свое удостоверение, и в РОВД, и в отделе охраны языки чешутся по сей день. Удивительно еще, как это никто до сих пор не донес Лариске... Но о том, что Светка беременна, не знает пока никто. Кроме них двоих. Будем надеяться. Конечно, если Светка всерьез решила привязать к себе Паленого, то Лариска со дня на день все узнает. От той же Светки. А это — развод. Однозначно. И конец спокойной жизни, конец привычному укладу и... здравствуйте, новые пеленки-распашонки. Давно не виделись. Или же -- алименты. Да-да, обеим сразу -- и Лариске, и Светке... если Светка настоит на браке и добьется, а она, видимо, сможет...
Если же она подцепила от Сильвера, то Паленый тоже ничего не сможет доказать. Да и как, кому? Тем, кто и так прекрасно знает, что Паленый давно уже фердолил Светку? А Сильвера нет, остается лишь Паленый. Ч-черт...
И знал ведь, знал, да еще и молодых учил, посмеиваясь: настоящий мужчина может спать с любой женщиной, кроме «Трех С...»: «сокурсницы», «сотрудницы» и «соседки». Именно «сотрудницей» оказалась четвертая «С».. -- СВЕТКА! И еще — сволочь, стерва, соска, скотина, сучка... Паленый готов был рычать от собственной глупости -- ведь знал же, что нельзя, ведь именно эти «Три С...» могут в любой момент такое «С-сокровище» тебе врулить, что до конца жизни не отмоешься...
Он вспомнил, как Светка впервые появилась на пульте. Кто-то ее привел и помог устроиться на работу. Кажется, та же Танька Сумченко. Сильвер сразу начал крутиться вокруг новенькой, и довольно успешно, чем слегка возмутил Паленого -- в лейтенанте тут же взыграли гордость и дух спортивного соперничества. Вот и допрыгался, победитель. Да бежал бы от нее подальше, дурило, чего тебе еще не хватало?! Мало тебе нормальных телок, без комплексов и предрассудков? Которые никогда тебя не продадут, как и себя... накормят, напоят, ночевать оставят?.. Сколько перещупал на объектах, и тискал бы дальше, не ожидая приключений... Вот уж действительно: «он шел на Одессу, а вышел к Херсону»!
А может, Светка решила пошутить. Попугать. Жестоко попугать. Мол, один хахаль отвалился, так остался второй, которого так легко теперь взять голыми руками. Шантажнуть. То-то она так расспрашивала о Лариске, тогда еще, пару месяцев назад. Идиот. Ну, что стоило в тот же день распрощаться с ней! Добился своего, доказал сам себе свою неотразимость и... благородно «подарил» бы ее обратно Сильверу, ничего не подозревающему Сильверу. Кому бы она предъявляла теперь претензии?..
Интересно, а как бы Светка отнеслась к аборту? Наверное, никак. Иначе бы не говорила Паленому о будущем ребенке.
Три шага вперед, три назад. Ладони судорожно сжимались в кулаки.
Нужно что-то делать.
Нужно что-то делать, пока не поздно. Не она его, а именно он сейчас должен ее припугнуть. Чтобы не бухтела. Но чем? Она не замужем, ей бояться нечего. Терять тоже нечего. А ребенка она хочет, давно уже намекала: вот будет малыш, и ей скорее дадут ведомственную квартиру от УВД. А потом... Потом она тем более не выпустит Паленого. Известна эта публика -- одинокие мамаши! Уговорить на аборт? А как? Просить, умолять, ползать на коленях?
Да в такой ситуации можно и поползать, и повыть, и поскулить, и по полу размазаться. И найти ей лучшего гинеколога, заплатить, сколько скажет, заначки-то есть... Пообещать все, что она захочет, вплоть до женитьбы. И никогда больше близко к ней не подходить. Вот пусть тогда и доказывает. А? Не мысль?
Это решение вдохновило Паленого. Он уже представлял себя -- самого себя -- через несколько дней, когда все уже будет позади. Дождаться лишь, когда Светка выйдет на дежурство, и обо всем с ней поговорить. Пять минут позора и — вся жизнь. И вся спокойная, привычная жизнь!
Он допил молоко. Бросил пустой пакет в корзину для мусора и вошел в помещение пульта.
-- Жичигин! -- крикнула Таня Сумченко. -- Литвинов сегодня был в отделе?
-- Кто? -- переспросил Паленый, отвлекаясь от своих мыслей.
-- Литвинов, ну, новенький, Мамочка который. Он приходил сегодня в отдел?
-- А-а... Не видел. Может, и приходил. Стряслось чего?
-- Пока, вроде, нет, -- засмеялась Таня. -- Родители его разыскивают. Говорят, дома не ночевал... Я уже один его вызов передала Демину. Квартиру Баташова.
-- Мамочка ищет Мамочку, -- хмыкнул Паленый. -- Найдется. Загулял небось, молодой-холостой-незарегистрированный. Забыл, запил или забил. Нам бы его проблемы...

***

Дверь долго не открывали. Хозяин внимательно рассматривал пришедшего в глазок.
-- Вы к кому? -- наконец донесся осторожный голос.
Шифман откашлялся.
-- Кукушкин здесь живет?
-- А вы кто будете-то?
-- Милиция, угрозыск.
Дверь открылась на длину цепочки. Шифман просунул руку с удостоверением, после чего был приглашен в квартиру.
-- Вот и отлично, -- проговорил старик, открывший дверь. -- Вот и очень хорошо. Быстро же вы... отреагировали, -- последнее слово он произнес с трудом. -- Телефон -- телефоном, а вот, стало быть, письменное сразу же подействовало. Позвонил -- это, значит, одно. А вот написал -- так это, стало быть, совсем другое. Вот что значит заявленьице!
-- Заявленьице? -- переспросил Шифман.
-- Ну да, да, заявленьице, -- злорадно проговорил хозяин. -- Сколько я вам по ноль-два звонил и умолял -- ни разу не приехали. А вот видите, с утра бумажку написанную отнес -- и вы уже, стало быть, сразу здесь. Потому как не любите бумажек, на них отвечать требуется.
Заинтересованный, Шифман прошел в комнату.
-- Так в чем же дело?
-- Простите, как ваша фамилия? -- перебил старик. -- Шифман... Знал я одного Шифмана, на «Коммунаре» вместе работали. Моисей Львович Шифман. Не родственник вам? Нет? Жалко. Хороший человек был, и работник отличный. Рационализатор, на Доске висел. Умер вот, такая история...
Хозяин, наверное, хотел более полно охарактеризовать Моисея Львовича, но Шифман вежливо переспросил:
-- А вас, извините, как?
-- Арсентий Николаевич. А дело вот в чем, уважаемый товарищ Шифман. Мне семьдесят четыре года. Человек я, стало быть, немолодой. Сон у меня очень чуткий. А если уж проснусь среди ночи, то, будьте спокойны, до утра не засну. Ни димедрол, ни элениум, ни люминал не помогут. Организм не тот уже. Лежу и не сплю. И поэтому, стало быть, любой звук для меня... Вы слушаете?
-- Да-да, очень внимательно, -- не покривил душой Шифман. В ожидании он старался дышать потише.
-- А почему вы ничего не записываете? -- подозрительно спросил Арсентий Николаевич. -- Или вам не интересно?
-- Что вы, совсем наоборот!
-- Тогда почему?..
-- Но ведь у нас не допрос, -- улыбнулся Шифман.
-- А что же у нас, если не допрос?
-- Беседа. Просто беседа. Вы рассказываете, я слушаю.
-- Вот как? -- разочаровался Арсентий Николаевич. -- Ну ладно. Беседа так беседа. Даже лучше. Короче, эти кошки меня уже до-ста-ли! Каждую ночь орут под дверью, представляете? Да если бы только орали, так они еще и серут на мой половик. Я выхожу из квартиры и сразу же вступаю, извините, в говно. Им-то что: и половика нет, так и дверь железную поставили, им этих воплей теперь, стало быть, и не слышно. Мало того -- котяра ихний с гулянки приходит, так и в мою дверь скребется — чтобы я, стало быть, поднялся, открыл и позвонил им в дверь!
-- Погодите. Какой котяра?
-- Да Звонаревский же ж! Вы что, не читали мое заявление? Оно ведь с вами?
Шифман вздохнул.
-- Арсентий Николаевич, я не видел вашего заявления о кошках и котах. Я к вам совсем по другому поводу.
-- Так вы, стало быть, не накажете соседей? -- упавшим голосом спросил хозяин.
-- Вашими соседями и их кошками, если они вас очень беспокоят, должен заняться участковый инспектор. Я проконтролирую, обещаю вам. И заявление о кошках попадет к нему обязательно. А я к вам по другому вопросу...
-- Опять отфутболили, стало быть, -- горько усмехнулся Арсентий Николаевич.
-- Я из уголовного розыска, -- напомнил Шифман. -- И кошек я не отлавливаю.
-- И что же у вас за дело ко мне? -- не глядя на Шифмана и переживая, что помощь снова откладывается на неопределенное время, спросил Арсентий Николаевич.
-- Иван Арсентьевич -- ваш сын?
-- Да...
-- Сколько ему лет?
-- Моему сыну?
-- Вашему сыну.
-- Тридцать семь. А что? -- забеспокоился Арсентий Николаевич.
-- Он часто посещает «Янтарь»?
-- Как вы сказали?..
-- «Янтарь», валютный магазин. Ну, помните может быть, раньше были «Березки», «Каштаны»...
Несколько секунд Арсентий Николаевич настороженно изучал Шифмана, мысленно повторяя вопрос.
-- Да у него этой валюты отродясь не было. Откуда у нас валюта, что мы, банкиры или иностранцы какие? Чепуха.
-- Нет, Арсентий Николаевич, не чепуха. В книге отзывов магазина «Янтарь» оставлена жалоба, написанная от имени вашего сына. Ивана Арсентьевича Кукушкина. С вашим адресом. Как вы это объясните?
-- Когда, извиняюсь, это было?
-- Позавчера.
-- Ну, знаете, -- облегченно вздохнул Арсентий Николаевич. -- Ваня уже вторую неделю как в командировке.
-- Где?
-- В командировке, говорю. В Красногорске, на курсах.
-- На каких курсах?
-- Компьютер изучает. Вот вернется, у него и спросите.
-- А не знаете, где эти курсы находятся?
-- Почему же не знаю, -- знаю. В каком-то институте. А живут они в гостинице «Южная», телефон... телефон... -- хозяин открыл ящик стола и достал сложенный вдвое листок. -- Пожалуйста.
-- Арсентий Николаевич, -- вздохнул Шифман. -- Скажите, а не мог ли ваш сын позавчера приехать в Слобожанск?
-- Ванька? Да он бы домой зашел! -- рассмеялся хозяин.
-- Ну, мог, допустим, не зайти...
-- Вы не знаете Ваню!
-- Не знаю, -- согласился Шифман и подумал: «А вы, дорогой папаша, не знаете, на какие уловки можно пойти, чтобы обеспечить себе надежное алиби... Это на вольняшке они все такие рэмбы да олеги кошевые, а на дознаниях становятся мастерами разговорного жанра жванецкими да петросянами. Ой, надо было книгу жалоб изъять...»
Шифман замолчал. От Красногорска до Слобожанска автомобилем или рейсовым автобусом -- три часа, в лучшем случае. Поездом -- около четырех. Самолетом -- сорок-пятьдесят минут. И столько же назад до Красногорска. Плюс час-два на деятельность здесь, в Слобожанске. Есть о чем подумать?..
Да и что же выходит -- сегодня каждый второй пацан имеет доллары. А Иван Кукушкин, по словам его отца, валюты в глаза не видел. Или не говорит о ней Арсентию Николаевичу? Почему? Если деньги заработаны честно, то почему бы не похвалиться. Тем более, в своей же семье. Может быть, неискренен сам Арсентий Николаевич? Кто знает...
-- Не был он тут, -- твердо сказал хозяин. -- Он мне каждый вечер звонит.
-- И позавчера звонил?
-- А то! Мать в больнице, так он, стало быть, и волнуется, понятно...
-- В котором часу звонил?
-- Да как всегда -- после занятий своих. Около семи вечера, ну, может, в начале восьмого.
-- Арсентий Николаевич, а не мог ли ваш Ваня в тот день звонить вам отсюда же, из Слобожанска?
-- Я вам уже пояснял, -- собеседник начал нервничать, -- что звонил он из Красногорска!
-- Звонок был по междугородней связи?
-- Ну, молодой человек... Мне ли междугородки не знать!
Укладывается. Тоже укладывается. Перерыв в «Янтаре» с двух до трех дня. То есть, с четырнадцати до пятнадцати. Курцева утверждает, что Кукушкин-младший поднял шум до обеденного перерыва. Если верить Арсентию Николаевичу, звонок по межгороду был, как обычно, в районе девятнадцати. Поезд, во всяком случае, отпадает -- слишком уж все впритык получается. Значит -- самолет, автобус или автомобиль. Но хлипко, хлипко это... В конце концов позвонить он мог и с полпути -- из Славянска, например. И Арсентий Иванович услышал бы тот же междугородний сигнал.
Сегодня же следует отдать книгу жалоб в НТО. Пусть эксперты разбираются. Графологи все выяснят определенно и четко. Но — время, время... Времечко уплывает, как говорит Хромаков. Акт экспертизы будет готов не ранее, чем завтра, а здесь каждая минута на счету.
Шифман глянул на часы, и тут же сообразил, что этого не стоило делать.
-- Вы спешите? -- спросил хозяин.
-- Извините, Арсентий Николаевич, а нет ли у вас лишней фотографии вашего сына?
-- Какой еще фотографии?
-- Любой. На паспорт, например. Или просто любительской.
-- Знаете, молодой человек, -- поднялся со стула старик. -- Это уж слишком. Вы приходите, ничего не объясняете, говорите о какой-то валюте, -- голос его обрел металлический оттенок. -- Невесть на что намекаете, просите фотографию... Да чего он натворил, Иван-то?
-- Надеюсь, ничего. Но кто-то именно позавчера оставил его координаты в книге отзывов магазина «Янтарь». В ту же ночь магазин был ограблен. Вряд ли это может быть простым совпадением. Я хочу искренне верить, что ваш сын здесь ни при чем, но мне нужно знать, кем и почему оставлены данные именно вашего сына. Понимаете?
-- Вот вы милиционер, и разбирайтесь! -- Арсентий Николаевич сделал жест в сторону коридора. -- Не было его здесь, не было! Понятно вам? А фото, если нужно, то я вам, стало быть, и подарю. На память!
-- Хорошо, -- Шифман тоже встал. -- Обязательно разберемся.
-- Тогда вот вам, -- из-под стекла письменного стола Арсентий Николаевич достал фотографию сына и вручил ее Шифману. -- Не смею вас больше задерживать.
-- Фото я верну.
-- Не надо. У меня есть.
...На улице Шифман вынул мобильник и связался со своим кабинетом.
-- Чиж! -- крикнул он, услышав голос товарища. -- Записывай! Красногорск, пятьдесят два-четырнадцать-одиннадцать, компьютерные курсы, слушатель Кукушкин. Понял?
-- Понял, ты где?
-- Слушай, дерни красногорцев, пусть не-мед-лен-но проверят: был ли Кукушкин позавчера на занятиях!
-- У тебя все? -- раздался непривычно возбужденный голос Чижикова.
-- Стало быть, все, -- опешил Шифман.
-- Тогда не-мед-лен-но дуй сюда!
-- Что-то случалось?..
-- А то и случилось! Колечки нашлись! Из «Янтаря»!
-- Не понял?!
-- Вопросы потом! Чеши в управу!
-- Погоди, -- перевел дух Шифман и ревниво спросил: -- А кто надыбал?
-- Ни в жисть не поверишь -- спецмедслужба!
-- Вытрезвиловка?
-- Ну!..
-- Ни хрена себе, -- только и пробормотал Шифман.

***

Придерживая на плече сумку, Демин выпрыгнул из троллейбуса, и тут же услышал за спиной бесстрастный голос:
-- Приготовьте билеты для проверки.
Несколько шагов он прошел, стараясь скрыть хитрую улыбку, потом, не выдержав, оглянулся. В передней дверце троллейбуса стоял молодой водитель. «У них тоже план, давай, хоть удавись», -- вспомнил Демин старую песенку. Удивительно устроен человек -- обманул другого, и рад, чуть ли не поет. А с другой стороны, при такой работе платить за каждый проезд слишком накладно...
Под ногами плавился асфальт. В полуденном зное плыли серые контуры домов. Несколько лет тому назад здесь был пустырь, на котором Демин с одноклассниками, несмотря на запреты родителей, пек на кострах картошку, играл в казаки-разбойники и тайком докуривал собранные на этой же остановке «бычки». Теперь, наверное, даже слово такое мало кто помнит, разве что сявки местные, у которых уже есть дети, а то и внуки... Да, незаметно, постепенно на этом пустыре вырос новый микрорайон -- длинная девятиэтажка, похожая на развернутую гармонь, квадратные дома-вышки, соединенные между собой низкими, в один этаж, магазинами, и короткие пятиэтажки, робко выглядывающие из-за домов-гигантов...
В одном из этих пятиэтажных домов Демин жил семь лет тому назад. Некоторые бывшие соседи его еще помнят, здороваются, расспрашивают о жизни, о работе, и удивляются, какая редкая у Демина специальность. Да не такая уж и редкая... Но за два дня до поступления на эту работу Демин и сам не догадывался, что таковая существует. А теперь не представляет себе другой.
В том же доме жила и Верка Белова -- Белячка, Белушка -- как только не называли ее в школе. Ныне она – жена коммерсанта, живет прекрасно, и слава Богу. И отлично. Пусть процветает со своим миллионером.
Войдя в подъезд и вспугнув целующуюся парочку, Демин нажал на кнопку лифта. Где-то высоко щелкнуло и раздался гул.
Так уж вышло, что впервые в жизни Демин ездил на лифте именно с Веркой, раньше он жил в рабочем поселке, где высоких домов не было. Она была удивлена, узнав, что Демин никогда не видел лифта, и в тот же день после уроков потащила его кататься.  Оробев от новых ощущений, Демин проникся уважением к Верке, которая уверенно утапливала кнопки на щитке, гоняя кабину то вверх, то вниз, и когда Демин, пошатываясь, вышел на улицу, то чуть было не поверил ее словам:  «Далеко же мы, однако, заехали...»
Баташов жил на восьмом этаже. Выйдя из лифта и направляясь к знакомым дверям, Демин выглянул в окно на лестничной площадке. Внизу стояли «хрущевки», по узким асфальтовым дорожкам перемещались люди. С высоты они казались низкорослыми и ущербными.
Нет, все-таки прошли времена, когда на лифте можно было далеко уехать...
-- Заходи, Сережа, дорогой, -- Баташов отошел от двери, пропуская Демина.
На хозяине был желтый клеенчатый передник, надетый поверх вытертых до белизны джинсов. Суетясь, освобождая вешалку для сумки Демина, отыскивая под полкой комнатные тапки, он успел сообщить, что взял отгул -- надо организовать в холодильнике «прожиточный максимум» на ближайшую неделю...
Баташов работал в Слобожанском историческом музее. Он был великолепным специалистом по «ручному стрелковому» -- от старинных петровских кремневых ружей-пищалей и до современных коротко- и длинноствольных «единиц». И библиотека его почти полностью состояла из литературы по огнестрельному оружию...
Уже три месяца эта квартира напоминала миниатюрный манеж. Мебели почти не было, вместо нее на выцветших розовых обоях проступали яркие пятна, да на полу остались светлые вдавленные квадратики -- следы от ножек шкафа и серванта. У окна стояла тумба с пишущей машинкой, рядом на полу досыхал выстиранный свитер. Напротив, чуть ли не до потолка, возвышалась тщательно покрытая газетами гора сложенных книг.
Баташов готовился на выезд в Америку и мебель его уже давно гнила в комиссионке. Книги по оружию он продать не мог, прекрасно зная, что никто их не купит. Вывозить их с собой не имело смысла, и теперь сигнализация охраняла лишь эту библиотеку. Для чего, для кого?..
-- Серега! -- донеслось из-за двери.
-- Ау!
-- Там с аппаратом что-то, блин! Дребезжит, зараза, и не включается!
-- Уже порядок! -- крикнул Демин, закручивая фиксирующий винт крышки «Днепра». -- Диагноз ставим за момент, дайте только инструмент...
Выбросив пробитый диод сквозь сетку в шахте лифта, Демин вернулся в комнату и потянулся к телефону.
Трубку сняла Сумченко.
-- Танюша? Отметь меня у Баташова, -- начал было Демин, но тут же осекся, услышав голос начальника пульта:
-- Сергей, никуда не уходи. Ожидай у подъезда.
-- Кого ожидать? -- не понял Демин.
Коньков помолчал, очевидно, глядя на часы.
-- За тобой заедет Жичигин.
-- А в чем дело-то?
-- Ты понял? Все.
Коньков положил трубку, считая разговор законченным.

***

Автомобиль остановился перед домом ровно через две минуты. Демин захлопнул дверцу и, улыбаясь, толкнул плечом Паленого:
-- И что из этого будет?
-- А то и будет, -- сдержанно ответил Паленый. -- В УВД тебя ждут, уже и стол накрыли.
-- Опять? По Сильверу или по «Янтарю», не знаешь?
-- Почему же. Знаю.
-- Да говори уже, не тяни!
-- По тебе, Сережа, по тебе.
-- Тьфу... -- Демин откинулся на спинку сидения. -- Я же все им уже написал!
Все время молчавший Иволга, не оборачиваясь, бросил:
-- Значит, не все написал.
-- А кого еще вызвали?
-- Пока только тебя, -- ответил Жичигин. -- И не просто вызвали, а велели разыскать и доставить хоть со дна морского. Хоть с кратера действующего вулкана. Крава и Конь на ушах стоят, телефоны лопаются -- где Демин, где Демин? А он, вишь, лазит по чужому участку...
Паленый включил автомобильную рацию.
-- «Валдай-один», я -- «два», прием.
-- Я «Валдай-один», -- раздался из-под щитка искаженный помехами эфира голос Тани Сумченко.
-- Электрик с нами, следуем в УВД. Передайте «Первому». Как поняли?
-- Поняла, передаю. До связи.
-- Так серьезно? -- заволновался Демин.
-- А уголовка -- это всегда серьезно, -- назидательно пояснил Паленый. -- Не то, что охранка.
Во дворе Управления, описав полукруг по расчерченному белыми полосками плацу и чуть ли не вплотную подъехав к стеклянным дверям, Иволга остановил автомобиль. И мимо дежурной части, и по лестнице на этаж, где располагался отдел уголовного розыска, и по коридору, вдоль стен которого вытянулись сколоченные друг с другом стулья для ожидающих, Демина сопровождал Паленый. Время от времени Демин пытался замедлить шаг, чтобы поравняться с Паленым, но тот каждый раз тоже приостанавливался, придерживая Демина за локоть. «Конвоирует, что ли? -- уныло подумал Демин. -- Свой своего...»
-- Сюда, -- Паленый приоткрыл дверь.
За столом Демин увидел незнакомого молодого человека в клетчатой ковбойке. Перед ним не было никаких бумаг, очевидно, этот парень давно уже сидел без дела, или же его делом было именно ожидать Демина.
-- Капитан Чижиков, -- представился он. -- Документы.
Демин положил на стол удостоверение. Скользнув взглядом по фотографии и сличив ее с оригиналом, Чижиков вернул документ и выдвинул ящик стола.
-- Твои? -- перед Деминым оказались два его собственных объяснения — по делу об умышленном убийстве электромонтера Дзержинского отдела охраны Николая Бреславцева и по краже из магазина «Янтарь».
-- Мои, -- кивнул Демин, издали узнав свой почерк.
-- Значит, все понимаешь, -- неопределенно сказал Чижиков, пристально глядя на Демина. -- Давно работаешь в органах?
-- Четвертый год.
-- «Ветеран», выходит. А почему, скажи, у вас такая текучесть кадров среди электриков? Средний срок -- год-полтора...
-- Многих зарплата не устраивает. Объектов много, начальство строгое, ну, и ответственность. Милиция все-таки. А платят меньше, чем электрикам ЖЭКа. Вот и...
-- А ты?
-- Что -- я?
-- Тебя все устраивает?
Пожав плечами, Демин ответил:
-- Привык... И не женат еще, семьи нет. Устраивает.
-- Уходить из охраны не собираешься? О другой деятельности не думал?
Демин вопросительно глянул на Чижикова, пытаясь понять, к чему тот клонит. Неужели хочет на работу к себе пригласить? Или завербовать?..
-- А я больше ничего и не умею. Ну, телефонистом еще могу. Служил в войсках связи, потом на курсы пошел.
-- Понятно. А почему у вас такие кликухи? «Сармак», «Мамочка», «Паленый»... Как у ханыг в притоне.
Демин потупился.
-- Ну, «сармак» -- это значит «деньги».
-- Тюремный жаргон?
-- Почему, -- смутился Демин. -- Просто так, народное слово. «Бабки», «башли», «сармак»... Карпенко когда-то сказал, что его так в школе дразнили, ну и прижилась эта... прижилось это имя.
-- А «Мамочка»?
-- Ну... -- Демин задумался. -- Он, Литвинов, суматошный какой-то, взбалмошный. И наивный. Может, читали «Республику ШКИД»?
-- Да, и фильм смотрел. Но, если помнишь, тот Костя Федотов ограбил своих товарищей, которые к нему хорошо относились, а?
Демин промолчал, разглядывая свои пальцы.
-- А у тебя какое погоняло? -- спросил Чижиков.
-- У меня нет, -- замотал головой Демин.
-- Что ж тебя так обделили?.. Ну, ладно, дело не в этом. И давно ты его знаешь?
-- Давно...
Демин напрягся. Мамочки сегодня не было ни на пульте, ни в отделе.
-- И как давно?
-- С детства, с четвертого класса. Только он в параллельном учился.
-- А как он попал в охрану?
-- Я привел, -- чуть запнувшись, пробормотал Демин.
Тревога нарастала. Демин внутренне сжался.
-- Он сам попросился? Или это ты пригласил его на работу? Кто был инициатором?
-- Да я уже не помню...
-- Постарайся вспомнить. Это важно.
-- Так... Ага, мы тогда встретились на остановке, кажется, «Мединститут»...
-- Ты на работу ехал или с работы? -- перебил Чижиков.
-- Нет, в середине дня. С объекта на объект ехал.
-- Продолжай.
-- Ну, поздоровались, поговорили. Он из армии вернулся, а я уже три года работал.
-- А как так вышло, что вы, одногодки, служили в разное время?
-- У него отсрочка была. По здоровью. Ну, я и спросил, где он устроился. Говорит, пока нигде. Он тогда как раз из магазина уволился, там и двух месяцев не протянул.
-- Почему? Торговля дело не пыльное, да и... -- Чижиков ухмыльнулся и выразительно потер пальцами.
-- Он говорил -- не могу, там все воруют...
-- Совестливый, значит, товарищ твой, -- прокомментировал Чижиков. -- Дальше.
-- А я ему: давай, мол, к нам, у нас один участок бесхозный. Он расспросил, обещал подумать. И месяца полтора назад позвонил мне: решил. Вечером вместе в отдел приехали, а потом, после допуска, он уже работал.
-- И ты его, Литвинова, так хорошо знал, что составил ему протекцию, рекомендовал начальству?
-- Вместе учились, -- повторил Демин.
-- Этого достаточно?
-- Ну...
-- А как часто ты пьешь? -- вдруг спросил Чижиков.
-- Что?!
-- Я спрашиваю, как часто выпиваешь? И как давно?
-- Да я вообще не выпиваю! Почти... -- растерялся Демин, и вдруг почувствовал, как похолодела спина.
-- Когда же ты квасил в последний раз? Только без трепотни.
-- Вчера, -- признался Демин, лихорадочно соображая, чем же мог быть вызван этот вопрос.
-- Правильно, вчера. Не врешь. По поводу или так, по привычке?
-- Нет... не по привычке. Просто зашли с ребятами в «Три дуба»...
-- Куда-куда? -- не понял Чижиков.
-- Ну, кафе такое на Пушкинской. Там рядом два дуба растут.
-- А почему же «Три...»?
Демин слегка покраснел и отвел взгляд:
-- В таких случаях... отвечают: «А третий -- ты».
-- Тоже неплохо, -- согласился Чижиков. -- И сколько же ты там дерябнул?
-- Триста пятьдесят грамм.
-- Залпом?! -- Чижиков поднял восхищенные глаза.
-- Нет, зачем. Не залпом. Сперва заказали по сто пятьдесят. Потом еще два по сто...
-- А дальше?
-- Я ушел. Голова закружилась.
-- «Закружилась»... Так и говори, не стесняйся: окосел. А друзья твои, значит, остались?
-- Остались, -- вздохнул Демин.
Он уже все понял. Или почти все. Вчера произошло что-то очень неприятное. Скорее, даже чрезвычайное. За обычную пьянку не таскают в уголовный розыск, да еще с такой срочностью: разыскать электрика на линии, выслать за ним оперативный автомобиль пульта, эскортировать в УВД... И не на профилактическую, как видно, беседу о вреде пьянства приглашен сюда Демин. Здесь что-то другое...
Мысли путались, он старался понять, что же вчера могло случиться. Провалов памяти нет -- не та еще была доза. Да и шашлыков с чебуреками хватило на закусь. Спокойно добрался домой, до «автопилота» не дошло. Посмотрел концерт Задорнова, покурил в кухне и лег спать...
Стоп! А Мамочка с тем веселым пареньком? Как его -- Виталик? Вадик? В детском саду у Демина в группе были братья-близнецы -- Виталик и Вадик, с тех пор Демин путает эти имена. Ну, что же он, инспектор этот, или как его там, все молчит? Хоть бы вопросы задавал, а то сидит, постукивает карандашом по столу, казалось, забыв о Демине и думая о чем-то другом...
Вопрос наконец был задан.
-- Сережа, а тебе ничего не говорит такая фамилия... Звонарев?
-- Звонарев?.. -- Демин почувствовал, как из-под него уплывает стул.
-- Звонарев. Вадим Звонарев, -- медленно повторил Чижиков, не мигая глядя на Демина.
Вадим Звонарев.
Так зовут Веркиного мужа. Хозяина охраняемой квартиры, где Демин час или полтора тому назад видел Верку. А может, это не тот, другой какой-нибудь? Да нет, слишком уж все близко. Но при чем тут вчерашняя выпивка и вызов в УВД? И нужно ли отрицать это знакомство? Ведь собеседнику, наверное, все известно. А стремительным отрицанием Демин лишь укрепит подозрение, даст повод усомниться в своей правдивости...
-- А что случилось? -- дрожащим голосом спросил он.
-- Случилось то, -- видя, что с Деминым происходит нечто странное, Чижиков заговорил медленно и четко, -- случилось то, что ты сейчас идешь в коридор, там есть стол, садишься и пишешь. Вот это как раз и случилось. -- Он вынул из ящика стола несколько листов бумаги, аккуратно сложил, загнул по левому краю и пробил дыроколом. -- Пишешь подробно обо всем, что делал вчера с самого утра и до того, как лег спать. Особенно -- о чем говорил Литвинов с вашим...  третьим.  Давай.  Во времени не ограничиваю. Сиди хоть до завтра, но чтобы вспомнил и расписал все поминутно и дословно.  Понял?  Или повторить?
Чижиков глянул так, словно Демин был незнакомым механизмом, принцип которого предстояло срочно освоить, а в случае неудачи – уничтожить этот механизм.
-- Понял.
-- Вперед.
Прижимая к груди свою электромонтерскую сумку и стопку бумаги, Демин на негнущихся ногах вышел из кабинета.