Дохлый номер. Гл. 10

10

Реутову нашли в тот же день на окружной трассе. Водитель трейлера КамАЗ, пожилой «дальнобойщик» Богдан Паламарчук смог говорить лишь под вечер, придя в сознание после шока.

Но оперуполномоченный отдела уголовного розыска Золочевского РОВД старший лейтенант Чобитько не многого добился от шофера. По словам Паламарчука, на трассе Слобожанск -- Золочев произошло следующее дорожно-транспортное происшествие.

Двигаясь со средней скоростью 70 километров в час, Паламарчук заметил милицейский автомобиль УАЗ, идущий на обгон. Не получив сигнала остановки, Паламарчук не замедлил хода, однако взял правее, давая себя обогнать. «Уазик» вырвался вперед метров на сто, потом начал притормаживать, постепенно сокращая дистанцию, пока скорости не сравнялись. Вдруг милицейский автомобиль вильнул влево, вылетев за сплошную разделительную полосу, распахнулась задняя дверца и на бетон кувырком вывалился человек -- женщина в ярком, то ли красном, то ли темно-розовом платье. Паламарчук сразу же ударил по тормозам, рванул вправо, прекрасно сознавая, что уже поздно -- слишком велики и скорость, и общая масса груженого трейлера.

С размаху боднув кювет, КамАЗ перевернулся и налетел на стальную опору высоковольтной линии. А на бетонке замерло расплющенное мощными колесами месиво кроваво-фиолетового мяса и раздробленных костей – то, что мгновенье назад было тридцативосьмилетней Екатериной Реутовой.



***


На следующее утро Шифман вошел в кабинет, отцепил от связки ключ и положил его на стол перед Чижиковым.

-- Не понял... Это что?

-- Ключ, -- простодушно пояснил Шифман. -- Принимай дела, Чиж. Я отстранен. Окончательно. Обжалованию не подлежит. Хорошо хоть, не арестован.

-- Ни фига себе, -- тихо отозвался Чижиков и замолк, наблюдая, как Шифман не спеша возится с сейфом. -- «Фантомас» расстарался? Когда успел?

-- Вчера. Летнее солнцестояние — долгие дни, многое успеть можно, -- сказал Шифман и, оглянувшись, растерянно замолчал. -- Н-не понял... -- произнес он после паузы.

-- Что?

-- А... где? -- Шифман провел взглядом по кабинету, даже заглянул под стол Чижикова.

Между сейфом и дверью было слишком просторно. Лишь свежие царапины на паркете...

-- А, -- засмеялся Чижиков. -- «Максимку» нашего забрали. Новые хозяева нашлись.

-- Чечены? 

-- Не, там такое не канает. Костя сплавил его в какой-то то ли школьный музей, то ли лицейский... Ребята пришли с тележкой, тряпочкой накрыли, чтоб мирное население не пугать...

-- Жаль, -- пожал плечами Шифман. -- Я к нему уже привык. Домой бы взял. Хоть память какая была бы. А то вот так, ничего не осталось. Ни ксивы, ни даже пулемета. Будто в ментовке и не пахал...

Чижиков глядел в стену. Шифман, оставив ключ в замке сейфа, прикурил сигарету и подошел к стенному плакату-календарю с изображением отчаянно стареющего Валерия Леонтьева. Зачеркнув накрест одно из чисел текущего месяца, засмеялся:

-- Все, был капитан Шифман, остался еврей Шифман, выпускник факультета правоведения юридического института города Слобожанска. Без чинов и званий. Сказали: иди домой, жди. Вызовут, когда понадобишься. А жить на что? Женька меня самого съест вместе с пломбами в зубах...

Шифман пока решил не говорить Чижикову о Реутовой, чтобы не загружать преждевременной информацией. Через час-полтора Чижиков узнает обо всем на инструктаже.

-- На пенсию хочу, -- пожаловался Шифман, заводя руки за голову. -- Ой, хочу как...

-- Прямо сейчас?

-- И прямо отсюда. А вот насчет «сейчас», то сейчас мы с тобой, Вовка-морковка, заглянем в одно местечко, там и почирикаем. К девяти как раз успеешь.

Чижиков растерянно посмотрел на несколько папок, перекочевавших из сейфа на стол и, вздохнув, поднялся, понимая, что не просто так приглашают его прогуляться. «Прямо сейчас». Это значит лишь одно: то, что намерен сообщить Шифман, не должно прозвучать в стенах кабинета.

-- Слушай, гауптман, внимательно, -- начал Шифман, едва они вышли на улицу. -- Побывал я в одной квартире, узнал немножко нового-интересного. Только не решил еще, как притулить к нашему делу. Да и стоит ли, если дело вот-вот закроется. Если уже не закрылось.

-- Ты короче. Конкретнее и без интриг.

-- Й-асно. В общем, был я у Кукушкина. У старшего, у Арсентия Николаевича.

Чижиков замедлил шаг.

-- Погоди-ка... Ты что, уже успел сегодня?..

-- Говорю тебе – летние дни долгие, а утро -- раннее. Он сам до меня еле дозвонился — я ж теперь как блуждающая звезда, в натуре. Но это не важно. Важно то, что я тебе сейчас скажу. Этого в деле нет, и записей никаких я не вел.

-- Опять частный сыск?

-- Да нет, просто в гости зашел. По личному приглашению того же гражданина Кукушкина. Хотел запротоколировать, потом плюнул, я ж то уже здесь никто и звать меня нигде. Теперь это придется сделать тебе самому. И то исключительно с моих слов.

-- Спасибо, кэп, удружил... Твои слова я к делу не прилеплю, сам понимаешь. Разве что так послушать...

-- Значит, так послушай. Для дальнейшего умственного развития.

-- Ну, давай, давай...

-- Даю. У нашего дедушки-Кукушкина есть... ну, нет, не друг какой-то особый, а, скажем, приятель-доминошник, тоже дедушка. По фамилии... -- Шифман сделал паузу.

-- По фамилии?..

-- По фамилии Красиков.

-- Красиков, Красиков... -- Чижиков наморщил лоб.

-- Не напрягайся. Свидетельник наш. В день убийства Бреславцева он покуривал перед окошком и видел, как в подъезд утром входил Демин, а днем нарисовались Литвинов с Карпенко.

-- Ну, опознание было. Дальше?..

-- А между этими двумя визитами Красиков имел телефонную беседу с Кукушкиным. Кукушкину что-то понадобилось, он и позвонил. Разговорились по-стариковски, а телефон у Красикова в другой комнате, там окна выходят не во двор, а на улицу. То есть в противоположную сторону.

-- Выходит, Красиков какое-то время все-таки двора не видел, -- упростил Чижиков, но Шифман упрямо продолжал:

-- И я вчера установил, каким образом -- скажу позже; что именно в этом промежутке, -- он поднял указательный палец, -- в подъезд, где находятся квартиры Бреславцева, Кукушкина и четы Звонаревых, вошли еще два человека...

-- ...которых и упустил свидетель Красиков. Та-ак.

-- Да, которых упустил Красиков. А теперь, -- сказал Шифман, когда они поравнялись с кафе, -- мы с тобой, Чижик-пыжик, заглянем вот сюда. Именно сюда. Надеюсь, ты не суеверный, а?

Это кафе, именуемое местными хануриками как «Три дуба», было одной из криминогенных точек района. Ранее здесь размещался пункт приема стеклотары, а в прошлом году полуразвалившуюся постройку выкупили шашлычники, которые теперь, кроме собственной продукции, получили право торговать коньяком и сухими винами. Но, конечно, куда большим спросом пользовался «неуказанный товар» -- тривиальная водка, закупаемая контейнерами в соседнем гастрономе и реализуемая здесь по двойной цене и по рюмочкам. Именно она, окаянная, и подкосила непьющего электромонтера Литвинова...

В кафе было душно и пусто, если не считать двух девушек-студенток, которые молча жевали чебуреки, запивая яблочным соком и листая конспекты.

-- Вот здесь они и укушались, -- сказал Шифман, подойдя к угловому столику. -- Демин, Литвинов и Звонарев. И двое последних сюда уже никогда больше не придут. Тебя по ночам привидения не навещают?

-- Нет, покойников я не интересую, у них своя жизнь.

-- Сильно сказано. Ты бы записывал свои афоризмы, а то пропадут всуе...

Шифман заказал два шашлыка, четыре чебурека и два стакана мадеры.

-- Вино для меня, -- пояснил он Чижикову. -- Я уже не на работе. Так вот слушай, что было дальше...

-- В подъезд, говоришь, зашли два человека, которых не заметил Красиков.

-- ...и одного из которых мы прекрасно знаем, -- продолжал Шифман, отхлебнув вино.

-- Ясно, один из них -- Звонарев.

-- Звонарев, да, -- Шифман ничуть не удивился догадке товарища. -- Вот его-то и увидел... его-то и увидел Кукушкин.

-- Красиков, -- подсказал Чижиков, улыбаясь.

-- Все абсолютно верно: ты опять ошибся. Именно Кукушкин, заметь, не Красиков, а Ку-куш-кин. И самого Звонарева, и того, второго типа, которого он раньше никогда не встречал.

-- Значит, говорил с другом-старпёром по телефону и вдруг увидел эту парочку? -- недоверчиво хмыкнул Чижиков. -- Раздвоился дедушка, да?..

-- А ты не сильно иронизируй. Дело-то как было? Кукушкин сперва услышал, как в соседней квартире ключ скрипит. Скрипит, понимаешь, ключ в замке. Трубочку положил, вышел на площадку. И знаешь, зачем?

-- Ну?

-- А чтобы в очередной раз обложить матом соседа своего. Звонарева то бишь. Из-за кота.

-- Какого Кота? Еще чья-то кликуха?

-- Не. У Звонаревых живет интересный кошак. Невероятно старый и до безобразия умный. Когда приходит со своих ****ок, то царапается не к себе в бронированную дверь -- знает, зараза, что хозяева не услышат, а в дверь соседа, Кукушкина, значит. И дедуля вынужден каждый раз звонить в квартиру Вадима Звонарева, чтобы тот, видишь ли, забрал своего мурчика, пока тот от возмущения не исцарапал и не обоссал кукушкинский дерматин...

-- Ай да котик-обормотик, -- засмеялся Чижиков, качнув головой. -- Я бы ни в жисть не додумался...

-- Зверю больше двадцати лет, столько не живут, а он до сих пор кошек топчет, прикинь. То ли мутант чернобыльский, то ли заколдованный...

Шифман вынул из кармана нож с перламутровой рукоятью и, щелкнув пружиной, выбросил тонкое лезвие с кровостоком. Не торопясь разрезав чебуреки и выпустив из них сок, положил нож рядом с картонной тарелочкой. Чижиков ткнул пальцем в блестящее жиром лезвие:

-- Холодное оружие? Статья двести двадцать вторая...

-- Петька-сосед подарил. На зоне смастерил, даже мои инициалы отчеканил. Уважает... Я его в девяносто девятом засадил «по хулиганке». А теперь он -- бизнесмен-миллионер, и не плюнь рядом...

-- А ты -- безработный сыскарь, -- нетерпеливо закончил Чижиков. -- Ну, дальше давай. Вышел, значит, дед-Кукушкин на площадку...

-- Ага. Вышел, -- Шифман икнул и допил остатки вина. -- И видит своего соседа Вадика Звонарева. А с ним -- незнакомого пожилого гражданина...

-- Описал? -- перебил Чижиков.

-- Дас ист дер хунд беграбен, -- таинственно промолвил Шифман. -- Это по-немецки: «вот, где собака зарыта». А, да ты же английский учил... И кроме «хальт, цурюк, хенде хох, рус сдавайся, Гитлер капут» ничего не знаешь?

-- Почему? Знаю самое главное: «нихт шиссен»...

-- Ну и молодец. Подожди, айн момент.

Шифман снова отошел от столика и вернулся с новым стаканом вина.

-- Описал, описал, -- успокоил Шифман напряженного Чижикова. -- Средний рост, плотный такой, костюм синий с галстуком, лицо обыкновенное. Не хотел, говорит, скандалить при постороннем, запер дверь и вернулся к телефону. Дотрындыкивать со своим другом Красиковым.

-- А...

-- Нет, -- Шифман понял намечавшийся было вопрос Чижикова. -- Именно в этот раз котяра не скребся. А вышел дедушка для так, просто покричать за порядок. Он это часто, оказывается, делал.

-- А почему он не рассказал тебе при первой встрече?

-- Ну, тогда я интересовался его сыном Иваном, который сейчас в Красногорске осваивает прогрессивную технику и никакого отношения к делу не имеет. Но это еще не все.

-- Просвещай, -- вздохнул Чижиков. -- Только в темпе.

-- В «Агате» вчера нарисовали одного из налетчиков -- средний рост, плотный, костюм синий... Сейчас девочки в управе составляют фоторобот, возьмешь и обязательно покажешь его Кукушкину.

Чижиков задумчиво поковырял вилкой томатный соус, словно пытаясь обнаружить в нем ответ на все вопросы.

-- Тебя, Саня, послушать, так это «лицо обыкновенное» на свои гоп-стопы надевает один и тот же костюм. Странно это, странно это...

-- Да не так уж. Он мог предположить, что у нас эти дела не пересекутся, кстати, как оно скорее всего и вышло бы. И будь у него хоть двадцать два костюма... Разные районы, разные райотделы. Оперативная связь не всегда срабатывает оперативно. И оно, «лицо обыкновенное», могло это знать.

-- Чепуха, -- отмахнулся Чижиков. -- Золото, «Янтарь», «Агат»... Серьезный мужик мог бы и подстраховаться.

Шифман заказал сто грамм водки. Загасив сигарету в остатках красно-коричневого соуса, прикурил новую.

-- Не обязательно. Поехали дальше. Из сейфа в «Янтаре», кроме колечек-фуечек увели шкатулку, личное имущество Курцевой. Она, помнишь, долго мылилась, потом призналась, что в коробчонке этой -- фотопленка. Что за пленка -- молчит. Пока молчит. И здесь ты, Чиж, должен раскрутить ее до финиша. Ведь не натюрморты с пейзажами «Пламенный привет с Кавказа», в самом деле, хранят в рабочем сейфе под замками, с сигнализацией...

-- Этого тоже в твоих протоколах нет? О коробчонке?

-- Нет, -- вздохнул Шифман. -- Далее. Многих свидетелей мы уже потеряли, и потеряли на всю оставшуюся жизнь. Вернее, ты их потерял, мне-то чего, -- Шифман начал заметно хмелеть. -- Первый -- в СИЗО при попытке, так сказать, второй -- на свежем воздушке у метро «Спортивная».

О Екатерине Реутовой Шифман снова промолчал.

-- Когда-то мне казалось, -- продолжал он, глядя сквозь стакан, -- что всего-то подставляют нам лишь одного Литвинова: вот он, мол, вор, хватай его, сажай и сливай воду!.. Когда же «фантомас» сказал: «Был нужен преступник...» Понимаешь, Чиж? Значит, кто-то в прокуратуре заинтересован закрыть дело...

-- В прокуратуре?

-- А-ага. Или в нашей, или в... сам понимаешь. Но опять же непонятно -- зачем? Если звезды зажигают...

Чижиков молча рассматривал продолговатое темное пятно на полированной столешнице -- след от чьей-то непогашенной сигареты. Может, это была сигарета Литвинова?..

Он снова глянул на часы и обернулся к Шифману:

-- Это все уже было. Ты, Саня, обещал что-то новенькое.

-- Пожал-лста, -- угодливо развел руками Шифман. -- «Синий костюм». Он ведь мог специально не переодеваться, чтобы создать видимость, будто в городе действует одна устойчивая банда, специализирующаяся на золоте. Только на золоте. На магазинах, торгующих золотом, смекаешь?

-- Пока нет.

-- Кража в «Агате», этот нахальный налет с подставой -- всего лишь прикрытие. Они рассчитывали, что мы бросимся искать их лишь на золоте, а шкатулка в «Янтаре» -- досадная случайность. Курцева не дура. И шкатулка, видно, сильно ее подкосила. Она бы молчала, если бы там не было... понимаешь?

-- Не понимаю. Слушай, мне уже пора, -- забеспокоился Чижиков, полагая, что от пьяного Шифмана он больше не услышит ничего существенного.

-- Помнишь, был такой старый-старый фильм -- «Адъютант его превосходительства»? Там был хороший диалог, -- Шифман улыбнулся, потрепав Чижикова по плечу. -- Мальчик спрашивает в лоб: «Павел Андреевич, вы шпион?» А Павел Андреевич и отвечает: «Видишь ли, Юра...» Так вот, -- Шифман резко поставил стакан на стол.

-- Что ты хочешь сказать?

-- Боюсь, братка ты мой, что занимались и занимаемся мы гиблым делом. Дохлый номер... И «фантомас» прекрасно это знает. Может, знает и Малеев.

Качнувшись, Шифман подпер щеку ладонью. «Ищи вора в собственном доме», -- чуть было не сорвалось с его губ. Сейчас ему все казалось простым и понятным. Ярославов... Несколько допрашиваемых походя называли эту фамилию. Грузчик из магазина «Янтарь». Дядя Саша. С ним ни разу не беседовали. Упущение, или...

Шифман замолчал, давая Чижикову осознать сказанное. Когда тот поднял взгляд, Шифман медленно произнес:

-- Одно дело -- сявки, урла всякая. Хрен с ней. Пусть даже какая-то мафия локального значения. Хотя, не похоже. И сдается мне, Чиж, что мы вмазались в большое дерьмо. И дерьмо это называется знаешь как?

-- А ты сам не боишься?

-- Боюсь, -- честно признался Шифман, допивая водку. -- Еще как... Но, слава Богу, есть друзья, и, слава Богу, у друзей есть шпаги... А еще лучше, когда друзья работают в нужных местах.

-- Тебе, наверное, хватит, -- заметил Чижиков, видя, что Шифман снова с тоской оглядывается на стойку.

-- За меня не надо, не надо!.. Ты теперь за себя беспокойся. У меня, слышь, больше нет ксивы, так подойди к той бабе, покажи и спроси. Да, прям-м сейчас подойди, ну?..

-- Понял, -- Чижиков взял у Шифмана три фотографии – Звонарева, Литвинова и Демина. -- Айн момент, гауптман.

Он подошел к барменше и, предъявив служебное удостоверение, скрылся с ней в подсобке. Шифман повозил вилкой по картонной тарелочке, изобразив на соусе несколько кривых восьмерок. С улыбкой глядя на оживленную Пушкинскую, он ожидал Чижикова, будучи почти уверенным в своих предположениях. Но новые данные уже были важны только для Чижикова. Вот пусть теперь сам и выцарапывает сведения, пусть сам теперь убедится, что их не навязали, что они получены из первых рук...

Проклятая Джоконда, проклятый второй план!..

-- Ну, и как? -- спросил Шифман, когда Чижиков остановился у столика.

-- Бл-лин, не допросили мы ее раньше! -- сплюнул Чижиков. -- Срисовала всех троих, причем сразу, без напоминаний. Все-таки не каждый день такие пердимонокли... Вытрезвитель сама же и покликала, зараза. Говорит, что этот, Звонарев, значит, перед уходом обшмонал нашего Литвинова. В карманах пошастал, и бросил, ушел.

-- А Демин? -- поднял голову Шифман.

-- Тот ухилял раньше. А Звонарев с Литвиновым торчали почти до закрытия.

Шифман улыбнулся и снова покачал головой:

-- Да не шмонал он его, Чиж. А совсем наоборот. Он, падла, засовывал колечки с бирочками, понял, ты? «Если звезды зажигают, значит, это кому-то нужно...»

-- Кому?

-- Тебя интересует конкретная фамилия?

-- Конечно. Только, кэп, не развози. А то я на раздачу опаздываю.

-- Ты давно уже опоздал, и не только на раздачу. Общее внимание. Дерни-ка знаешь, кого? А Ярославова. Очень мне не нравится этот дяденька. Как подпоручик Киже -- то ли он есть, то ли его нет... в природе.

-- Дерну. Сегодня же.

-- Да, но прежде всего покажи-ка ты его девочке этой... Фатиме Дзобаевой. А она, думаю, скажет.

-- Еще раз, и подробнее...

-- Объясняю, -- Шифман взялся рукой за край стола, чтобы удержать равновесие. -- Вчера Кукушкин ходил в наш долбаный «Янтарь». Решил, понимаешь, собственное следствие провести. За сына своего Ваню волновался, ну и хотел посмотреть книгу жалоб, где якобы сынок автограф оставил.

-- Ну, и?..

-- Ну и в грузчике дяде Саше увидел того, второго... Который приходил тогда вместе со Звонаревым. В тот день, когда в собственной квартире был убит Бреславцев. «Костюм синий». Понял, или еще нет? Ох, как долго до тебя доходит, кэп! Я таки подарю тебе корень женьшеня... 




***


Фатима не могла сообразить, чего хочет от нее этот красивый мужчина. Она согласно кивала головой, глядя на него огромными глазами, не понимая, зачем ей нужно надевать эти ненастоящие волосы, эту короткую юбку, в которой, по ее мнению, ходят лишь недостойные девушки, и эти туфли на длинных каблуках, в которых так легко упасть и больно удариться...

Не понимала она и другого -- зачем ее просят ехать в какой-то чужой магазин и смотреть на какого-то чужого грузчика.

Чижиков мог воспользоваться помощью любой из сотрудниц «Агата», более смелой и толковой, но не сделал этого по двум причинам. Во-первых, он никого не хотел посвящать в идею Шифмана – мало ли, вдруг у кого-то из них есть связь с «Янтарем» и эта связь может тут же включиться, разрушив весь план; во-вторых, Ярославов (если это был он), мог сразу же узнать любую из сотрудниц «Агата», которая была в в зале. Ведь решиться на подобную авантюру с кассой, да еще успешно воплотить ее мог лишь человек грамотный, отчаянный и осторожный. И если не рецидивист с большим опытом актера, то человек, отлично осведомленный в оперативной работе...

Фатима же тогда пряталась за спинами подруг и «штатский из первой машины» ее, скорее всего, не заметил. А если и заметил, то мог не обратить внимания на какую-то перепуганную девчонку, мелькнувшую перед ним на долю секунды. Но маскарад, предложенный Шифманом, все-таки был необходим. Лучше лишний раз поосторожничать.

Работницы магазина, не сдерживая смеха, поглядывали в окно. Никто не мог себе представить, зачем этот незнакомый парень в потертом джинсовом костюме пригласил Фатиму -- нашел кого, Господи! -- в свой старенький автомобиль, и о чем они сейчас говорят. Игнорируя насмешливые взгляды, Чижиков с опаской ожидал, что вот-вот подойдет к машине кто-нибудь в «агатовском» халате, откроет дверцу и строго скажет, что, мол, нефиг морочить девчонке голову, вы же, дескать, сами видите, молодой человек, что она не в себе на почве частичного бушменства, и как вам, мол, не стыдно?.. И уведет Фатиму.

-- Помаши им рукой, -- прошипел Чижиков, не разжимая губ. -- Ну! Улыбнись и помаши. Крикни, что скоро приедешь!

-- Ско... скоро приеду, -- еле слышно проговорила Фатима в окошко автомобиля.

-- Да громче, громче...

-- Скор-ро пр-риеду!!! -- изо всех сил завопила Фатима и повернулась к Чижикову. -- Так? Или еще?..

-- Удачи! -- ответили из магазина. -- Не бойся, Фатя, мы номер запомнили!.. 

Чижиков усмехнулся. Вишь, номер они запомнили. Да этих номеров можно наштамповать на капроне сколько угодно. Неужели преступник поедет на дело с настоящим номером? У той, «первой машины» номер тоже был, естественно, липовый.

Свернув в ближайшую арку и притормозив у наскоро сколоченного деревянного сортира, Чижиков положил на колени Фатимы короткую серую юбку и белую футболку с ярким орнаментом.

-- Вот что, Фатимочка. Я из милиции, из настоящей милиции, -- сказал Чижиков, раскрыв и приблизив к лицу девушки удостоверение. -- И я прошу, чтобы ты мне помогла. Понимаешь?

-- Я понимаю, я умная. А ты — верный? Правда-правда?

-- Верный, клянусь Аллахом. Ты сейчас наденешь вот это...

Фатима зашуршала халатом, ничуть не стесняясь «настоящего милиционера». Чижиков поспешно выбрался из машины и отвернулся, прикуривая. Что же выходит, -- подумал он, -- там, у себя на родине, она бы, наверное, и лица своего не открыла, а здесь -- пожалуйста, даже раздеться можно чуть ли не догола. Нет, не то, что не уважает, вовсе нет. Может быть, увидев, что здесь, в другой стране, все намного проще -- и одежда, и поведение, и отношения, она еще не успела определить для себя ту оптимальную грань? А впрочем, кто их поймет. Там ведь у них культ женщины. Женщины-матери, женщины-сестры, женщины-дочери... Не дай Бог кого обидеть -- косо посмотреть, сказать что-нибудь нелестное вслед, или же просто ухмыльнуться... Сразу же поймешь, что вопрос «кровной мести» отнюдь не риторический...

А здесь, в Слобожанске, все им кажется проще, понятнее и примитивнее во всех отношениях -- девушки полуголые, курят, пьют вино, ругаются некрасиво, ходят с мальчиками в подвалы и на чердаки... Совсем другая жизнь, другие принципы, другие ценности. Вот и создается впечатление у кавказцев, будто девушки из других регионов все подряд распущенные и доступные, будто можно их безнаказанно ущипнуть или шлепнуть мимоходом... и заканчивается это порой трагически. Отсюда и истоки ненависти к «черным», потом — расизм, фашизм и так далее. А все ведь — вот оно, на поверхности!..

Через несколько минут Фатима вышла из машины и остановилась перед Чижиковым.

-- Это теперь уже мое? Всегда-всегда мое? -- спросила она, касаясь пальцем юбки и футболки.

Чижиков поперхнулся дымом и закашлялся. Вот, послал Господь свидетеля. Да ладно, что уж делать. Футболка была его собственной, а юбка -- одолженной у дочери соседа. Ради такого дела футболки не жаль, а вот за юбку, придется, конечно, извиниться. Он резко нажал на педаль газа, и автомобиль, вынырнув из полуразваленной арки, покатил по проспекту.

-- Только это не мне... Мне не... -- Фатима задумалась, подыскивая нужные русские слова. -- Только мне это не понравится, -- она показала на юбку. -- Так недостойные бывают.

-- Отдашь, -- облегченно вздохнул Чижиков. -- Потом, потом, не сейчас, -- выдохнул он, глядя на подозрительно изогнувшуюся Фатиму. -- А кофта -- тебе, тебе.

Мрачное предчувствие овладело Чижиковым.

Он уже сомневался, сможет ли Фатима сыграть такую простую роль: непринужденно пройтись вдоль прилавков «Янтаря», дождаться появления Ярославова, которого Курцева по сигналу выпустит в зал под любым предлогом, и сможет ли Фатима сдержать эмоции, если узнает в грузчике того «штатского из первой машины». На секунду возникла мысль отказаться от этой затеи. Чижиков даже притормозил у поворота, но сразу же изменил свое мимолетное решение. Ведь разведка Фатимы сейчас была единственной надеждой, времени уже нет, и новый план разрабатывать поздно...

-- Сколько тебе лет?

-- Сем... Нет, восемнадцать уже. Я большая. А ты правда-правда хочешь, что я буду... твоя жена?

-- А-а?!

Чижиков вздрогнул и передернулся, машину бросило к бордюру.

-- Толя обещал, цветы давал... Говорил -- любить буду, спасать буду, в руках носить буду...

Фатима вздохнула совсем по-старчески, как человек, долго поживший и испытавший в жизни многое.

-- Что за Толя? -- Чижиков с трудом вывел машину на свою полосу движения.

Сзади отчаянно засигналил водитель грузовика. Легко представить, что он подумал о водителе старенькой «Таврии»...

-- Толя, солдат-контракт. Я с ним летела в этом... Высоко, там... В самолете! -- вспомнила она. -- А его мама меня сразу прогнала и кричала. А твоя не прогонит, нет? -- Фатима с надеждой заглянула в лицо Чижикову.

Чижиков застонал. Где, в каком глухом селении, в какой пещере нужно родиться, где воспитываться, в какой школе учиться, чтобы... Неужели есть еще такие уголки в бывшем Советском Союзе, «едином и неделимом»?.. Им овладела внезапная ненависть к незнакомому Толе-контрактнику, который вырвал эту девушку с разумом восьмилетнего ребенка из привычного уклада и бросил одну в большом городе, в лабиринтах шумных улиц и гигантских домов, которые она, небось, видела лишь по телевизору. Хотя, вряд ли она там у себя могла видеть и сам телевизор. Ведь не знает она, не знает нормальной жизни, да и какую жизнь она считает нормальной? И кто вообще может сказать, где какая жизнь -- где нормальная, а где ненормальная...

-- Слушай, слушай, Фатима, -- Чижиков остановился около «Янтаря», так, чтобы машина не была видна из окон. -- Ты знаешь, что такое «преступник»?

Фатима подумала и отрицательно покачала головой.

-- Так вот, -- отчетливо говорил Чижиков. -- Преступник -- это неверный. Ты же видела неверных?

-- Здесь видела. А у себя дома -- не видела.

-- Не видела? -- удивился Чижиков.

-- Мы всех неверных давно прогнали. Давно-давно было, еще мой отец не родился. Нет у нас неверных, всех прогнали, совсем прогнали, далеко прогнали. Давно, да...

-- Так что же, у вас, выходит, никто никого не обижает, не берет чужого... и не обманывает? -- недоверчиво спросил Чижиков.

-- Нельзя, стыдно, нет, -- поморщилась Фатима и добавила, снисходительно глядя на Чижикова, словно на несмышленыша. -- Плохо будет. -- Совсем плохо, да. Люди прогонят, один жить будешь. В горах, в лесу, траву кушать будешь...

-- А вот у нас еще остались неверные, -- вздохнул Чижиков. -- И я их хочу поймать, чтобы их и у нас не было. Чтобы они тоже траву кушали. Хочешь мне помочь?

-- Я хочу. Я помогу, да. Как делать?

-- Зайдешь в магазин, -- продолжал Чижиков. -- Выйдет мужчина, пожилой мужчина. В черном халате. Ты на него посмотришь. Только так, чтобы он не видел.

-- Чтобы я смотрела, а он не видел, как я смотрю? -- сообразила Фатима.

-- Ну да! -- обрадовался Чижиков. -- Молодец! Чтобы ты его видела, а он не видел, что ты на него смотришь.

-- Да, -- кивнула Фатима и толкнула дверцу машины. 

-- Погоди. Как только посмотришь на него, вспомни, видела ли ты его вчера или нет. Тот ли он, который был «человек из первой машины», или не тот. Это очень, очень важно.

-- Я понимаю. Я сразу скажу продавцам, чтобы его все быстро прогнали...

-- Тьфу! -- Чижиков в сердцах стукнул кулаками по рулевому колесу. -- Да ни в коем случае! Он хитрый. Ты просто пойдешь сюда, к машине. Я буду здесь тебя ждать.

-- И потом мы поедем к тебе жить, да?

Чижиков был готов выматериться и заплакать от злости на себя, на Шифмана, на весь мир.

-- Ты мне скажешь только, видела ты его или не видела. Только здесь, здесь, в машине скажешь, понятно? А в магазине ты чтобы и рта не раскрывала, как будто он у тебя зашитый!

-- Я сильно закрою рот, да.

Проводив Фатиму взглядом и убедившись, что она вошла в магазин, Чижиков снял с пояса мобильный телефон, набрал номер «Янтаря» и, услышав голос Курцевой, произнес:

-- В зале.

...Нет, кажется, напрасно он недооценивал Фатиму. Девочка была молодцом. Все прошло как нельзя лучше. Через час у него был бы ордер на арест грузчика магазина «Янтарь» Ярославова Александра Никитича и на обыск в его квартире. В этом Чижиков ничуть не сомневался, но сначала он решил встретиться с Еленой Павловной. Теперь, имея информацию и от Шифмана, и от Фатимы Дзобаевой, он надеялся хоть немного разговорить Курцеву, чтобы иметь хотя бы приблизительное представление о том, что же все-таки находилось в похищенной шкатулке, чтобы хоть как-то ориентироваться в предмете поиска на квартире Ярославова.

«Личные письма и милые сердцу безделушки», -- услышал он через две минуты.

Но, возвращаясь к автомобилю, где его терпеливо ожидала Фатима, он вдруг резко остановился на полпути, сжав кулаки и поежившись.

-- Придурок... -- процедил сквозь зубы.