Медвежья охота или, жила-была моя прабабушка

           Жила-была моя прабабушка - светлейший человек.  Бывало, распустит  косу цвета
души своей,   залюбуешься! И был у неё суженый, Ефремом Малафеевичем  величали.  Мастер
гармонный от Бога!  Музыку строил  без камертону слухом идеальным.  А как фамилия
его-то?  И  таиться нечего!  Знамо  Швецовы будут, так это по материнской линии отца
моего.  Борода у прадеда была - что ёж матёрый,  которого в трубу печную окунули
по макушку,  а про очи забыли.   Не дай Бог при лучине белками зыркнет  -  стра-а-ах 
несусветный!   Случалось, Марфа Ивановна огорчится чего, да и окрестит его "цыганом"  – 
в сердцах-то.  Потом сама же совестью и ворочается до утра  -   с таким-то мужиком, 
что за хребтом уральским,  если уж без напраслины!   Так и жили, дом чаша полная. 
Сала, мяса (не токмо медвежьего) закрома полнёхоньки.   Это когда Ефрем Малафеич у себя
на подворье хозяйничал,  а не в войнах государевых мытарился.  А воевать-то его частенько
принуждали  –  то японца с востока бородой пугнуть надобно, то германца восвояси
заговорить взглядом суровым.  А если, Боже упаси, сподобилось ему дров наколоть
для очага походного, то и в пушках - без нужды…   Ни дать ни взять,  дьявол таёжный
(с топором-то)!   И к тому же, в бою  –  темпераментный!    За что, было дело, крест
наградной схлопотал на грудь и в звании унтер-офицера определился за доблесть.   
И носило его по чужбине с винтовкой  изрядно…    Бывало, через лихолетье возвернётся
с очередного похода ратного - в Усолье, что поправу от Камы реки,  а в хозяйстве разруха
несусветная, без мужика-то!   И десятеро мальцов по лавкам -  впроголодь.  Так-то!   
И что характерно, вся шинель шрапнелью покусана, а на теле ни зазубринки.   Будто
заговорённый кем….   Да  и немудрено!  Марфа Ивановна, как на войну снаряжать муженька-то
– иконку Чудотворца бронзовую, испокон намоленную, возьми да и приладь на шейку-то
богатырскую…  Так-то самой спокойней даже: 
-  Храни тя Господь!  Прошу не сымай токмо - в бою ратном! 
И ведь сохранил  милостивый  -  пульку даже неприятельскую ухватил рукою щедрой в память
о боях тех,  у сердца аккурат! 

       Как-то раз, вернувшись с очередных баталий, решил прадед семью отощавшую 
медвежатинкой  попотчевать, да и снадобьем из жиру запастись к холодам.  Надо сказать,
в охоте медвежьей не было ему равных в округе.  Что за пример - белка с дробиной в глазу!
Этот без промаха,  с расстояния изрядного,  в одну ноздрю блохе картечью влупит, 
а дуплетом в другую угодит!   А тут, как на грех, косолапый повадился коров деревенских
драть.  Уж шибко избыточен стал этот зверь в угодьях уральских.  Сгубит бурёнку-то,
душегуб, вымя выжрет и бросает в лесу до поры до времени, пока та опарышами не обрастёт…
Знамо, к зиме лютой жирует, сукин сын!  Одним словом, замыслил Ефрем Малафеич  –  на его
же жертву и использовать случай...   Да заодно  "мать кузькину" показать из ружья
бывалого.  Стал с вечера снаряжаться в путь.   Сидит, стволы шомполом полирует,  дабы,
не дай-то Бог, осечка не приЧепилась…  Дело-то нешуточно!  Так и жизнью поплатиться… 
Мыслимо ли,  при таком семействе-то!  Да и предмет пропылился за годы, без службы...
          Вдруг,  дверь в избу петлями свистнула  –  Елизар, брательник младший,
припозднился:  Возьми, да возьми с собой клянчится.      А сам, увалень в быту,
не то что охотник.  Зайца-то наказать не сподобился за жизнь. Что с такого взять?! 
А здесь ведь - хищник не хилый!  Ну, да ладно, уговорил.

          Долго ли, коротко ли тропу мяли,  сопрели до портков нижних,  но вышли
всё ж  к месту заветному.  А корова только-только обветрилась мухами, и зреет
в ожидании пира  -  дней, эдак, через пару.  Стал прадед по всем законам охотничьим
лежанку в кроне лесной топориком прилаживать  –  дабы ветер учесть, высоту с запасом,
и маскировку достойную.   Медведь-то, хоть и царь таёжный, но чуткий шибко.  Особливо
к дыму табачному нетерпелив.  Почует неладное,  поминай как звали…   Развернётся, и руки
не пожмёт, что говорится…   
      Расположились мужики по-домашнему, на лабазе-то, бдят дружненько из укрытия стволами
боевыми.  Глядь, время проходит мимо,  опять пробегает …   Уж все бока затекли пролежнями
в ожидании гостя косолапого, и спуститься лишний раз стрёмно.  От коровы уж смрадом
за версту прёт, что снаряд артиллерийский в нужник общественный угодил…   А брательник-то,
уж изшуршался весь от нетерпения, утомился вконец и погрузился в дрёму сладкую.   
Всё польза, думает Малафеич, так-то спокойнее даже.  Хоть табаку не клянчит никто…   
Э-эх,  никогда,  тот,   промыслом диким в лесах не блистал,  а теперича и подавно
подтвердил  –  не охотник, однако…         

       В самый разгар сновидений брата,  вдруг раздался хруст поступи звериной… 
Пригляделся Ефрем Малафеевич:   Ба-а,  да никак гость долгожданный проголодаться
изволили!  Застыл великан горою медной недалече,  настороженно ноздрями влажными крутит
по ветру,  слюной истекает  -  в предвкушении трапезы…   Только не спугнуть бы зверя
шорохом лесным!   Навёл Малафеич, было, уже стволы - в "десяточку",  палец на курке: 
Ну-у!  Ну-у!  Ещё шажок, Михайло Потапыч, для надёжности слюбезничайте!  А братец,
впросонье заворочался, возьми и опереди секундочкой самой  -  "газовой атакой"  (что немец
в "германскую")… Лихо так, осквернил тишину первозданную -  "духом русским",  мама
не горюй!   Да с такой  бравадой аккорд ухватил,  аккурат гармонь разухабистую  мехами
развернули!  Царь лесной вмиг аппетита лишился, корову нюхом упустил,   вздыбился
в облака оскалом оскорблённым!   Прадед, в сердцах-то,  возьми, да и ткни прикладом
в рёбра напарнику незадачливому, но переборщил явно с "щекоткой"…  Тот спросонья
и ухохотался с настила-то!  Ружьё же следом жахнуло - дуплетом…  Только поди ж, разбери
в дыму-то пороховом  –  куда!?    А  косолапый, по эмоциональности природной,  мигом
облегчился "оказией" и гигантским рывком прямо в их сторону ломанул …    Когда Ефрем
Малафеевич осознал - чего сотворил, сам чуть души не лишился!  Ну, думает,  сгубил 
братку-то  родного!   С такой верхотуры,  да в "пилораму" зубастую угодить…   Вражине
последней не позавидуешь! 
Глядь вниз  -  Елизар сапогом одним в рогатине берёзовой подвис, а грудью уже трепыхается
у зверя в тисках кровавых…  Сиганул прадед с лежанки, в горячке-то!  На лету уже - ружьё
перезарядил,  как бывало в атаке боевой десантировался!   Прицелился в упор взглядом
острым,  а грех-то с души и оттаял…   Так ведь, то медведь в конвульсиях колотится, 
картечью свинцовой угощённый!   Просто брательник точнёхонько  -  всем махом  в пушнину
густую присмягчился, и со страху-то  в объятиях лап обессиленных бездыханным прикинулся... 
Лежат оба - дружненёхонько так!  Любо-дорого смотреть.   А тот,  что торсом полегче,
глазом не в силах моргнуть…   Хоть и не охотник,  а заведомо примету учёл  -  что
к "покойнику" у косолапого неприязнь природная…   
         Довелось же на веку виды видывать, но такого!    Ох,  и встрепенул же душу, 
окаянный!  Слава те Господи, срослось всё!   Присел Ефрем Малафеевич на пень трухлявый,
подрагивающей трубкой затянулся до пяток  –  теперича и подымить немудрено,  дело-то
закрытое.