Из романа. Когда умирает любовь...

                КОГДА УМИРАЕТ ЛЮБОВЬ…

    Прошло много лет с нашей последней встречи. Очень много.

    Тысячи километров и границы полностью изолировали нас, не позволяя общаться, даже просто узнавать о жизни друг друга.

    Вот тогда стала постоянно запрашивать Космос и Вечность, посылая запросы на Всемирную Свалку Интеллекта. И дождалась отзыва – стала видеть один и тот же сон…


    …Нурлан уже заканчивал маетную возню с хламом в углу сарая, всё сортируя, вынося в мусорную кучу, поджигая устаревшие журналы, коробки и тряпьё, всё ещё хранящееся зачем-то.

    Отодвинув полуразвалившийся деревянный ящик, поразился его тяжести:

    «Что там такое? – попытался открыть крышку – забита.

    Поддалась рукам только тогда, когда поддел фомкой. Едва крышка была сдвинута, как сердце больно встрепенулось, ударило нестерпимой болью о рёбра!

    – Нет, только не это!..»

    Но оно было перед глазами: его спрятанное прошлое. Под стопкой старых газет в разорванном бумажном пакете лежали фотографии из его комнаты, из «музея памяти».

    Стоял долго, поражённый находкой.

    «Нет, не может быть! Ведь тогда, кажется, сожгли их? Значит, нет? Просто убрали в ящик и унесли в сарай? Как так получилось, что за все эти годы ни разу не наткнулся на них? Судьба. И вот они передо мной. Что делать: не смотря, сразу сжечь? Нет! Так соскучился по её лицу!

    Дрожащими руками медленно убрал трухлявые газеты и… замер, задрожав. Под слоем газетной трухи, была куча, изъеденных мышами, старых фотографий. Ничто не уцелело от их жадных зубов! Ничто. Жалкие огрызки его любви и мечты, боли и страсти, мечты и чаяний. Только прах и тлен.

    Собрав последние силы, присел на корточки и фомкой поворошил клочки и огрызки фото, не решаясь взять в руки ни обрывка, страшась не совладать с ноющим и рыдающим сердцем…

    – Вот и всё. Теперь – точно конец памяти. Она – в мерзкой куче мусора, изгажена и поругана, словно сама Честь моей Великой Любви. Не оплошал бы, не уехала б. Не пропала б без вести. Не погибла… Убийца я… Знаю… Всё знаю и помню… – рыкнул. – Сколько же лет будешь напоминать о той ошибке юности, когда потерял тебя навсегда? Опять потеря. Сколько раз придётся тебя хоронить, а, Маринка? Как жестоко… Нет, пора с этим заканчивать».

    Подхватив в сильные руки остатки ящика, сжав его, не позволяя содержимому высыпаться по дороге, направился… к водопаду, в ту самую рощу, где всё и началось.


    Спустившись с горы в низину, быстро разжёг костёр из тонких сухих веток старых облепиховых деревьев. Дождавшись, когда костёр разгорится, стал гостями сыпать обрывки фото в огонь, рыдая в голос, если замечал, как её глаз или улыбка, локон или рука корчатся в беспощадном огне, превращаясь в пепел.

    «Пепел надежд. Пепел самой любви…

    Плача и крича, жёг остатки фотографий и газет, уже не смотря в огонь, понимая, что если будет продолжать смотреть – умрёт здесь.

    – Так болит сердце!

    Как ни старался отводить глаза, всё видел. Не мог не смотреть. И не мог смотреть!

    – Какая изысканная месть, Мариночка моя! Спустя тридцать лет! Это твоё наказание за трусость? Или за долгое забвение? Ведь сумел тогда, после исчезновения фотографий, взять себя в руки и просто начать жить своей жизнью с семьёй. За это мстишь? За то, что забыл?.. Но ты ведь сама мне это приказала, любимая…»

    Огонь всё ярче горел, проглатывая остатки любви и памяти, а мужчина всё громче выкрикивал слова проклятий и любви своей любимой.

    На горе уже стояли люди, удивляясь, что это там творит односельчанин, да ещё так ругается?

    Нурлан никого не видел, продолжая плакать и разговаривать с той, которая так давно владела его сердцем.

    Закончив жечь бумагу, разъярившись, разломал остатки деревянного ящика, который столько лет хранил свою тайну от хозяина, прячась в тёмном углу сарая. Но ящик быстро сгорел, а злость никуда не делась.

    Оглянувшись, замер, обвёл глазами облепиховую рощу и застонал:

    «Вот кто виноват в моей несчастливой судьбе – облепиха! Она своим соком свела тогда нас с ума, закружила глупые головы и разбудила юные сердца и тела. Она только виновата! Если б ни её горько-кислые, душистые ягоды, не пошла б Маришка их доставать, а я не стал бы помогать ей в этом. И не соприкоснулись бы тела тогда и не поняли, что созданы друг для друга. Будь ты проклята, облепиха! Змея-искусительница! Иблис тебя подослал нам…»

    В помутнённом сознании бросился в гору, побежал к дому.


    Задохнувшись большим, грузным, тяжёлым телом на подъёме, не опомнился, и бежал дальше к сараю, где схватил топор и кинулся обратно к роще.

    За спиной закричали люди, останавливая – тщетно!

    Вскоре из ложбины у водопада раздались звуки топора.

    Мужчины долго не решались спуститься, страшась столкнуться с разъярённым сельчанином с топором, потом, опомнившись, решились. Но сколько ни уговаривали, как ни старались помешать, не смогли!

    Словно демон бешенства вселился в Нурлана – рубил деревья облепихи направо и налево, без устали и передышки, сняв с себя свитер и рубашку, оставшись только в футболке. Та уже была насквозь мокрой, пот стекал поверх ремня брюк и капал на землю, а безумец не мог остановиться.

    Лишь когда от рощи остались жалкие кустики, огляделся налитыми кровью глазами, прохрипел-выплюнул ей проклятие и пошёл тихо домой, обессилено волоча по земле ставший таким тяжёлым топор.

    «Почему гора такая высокая? Всё иду-иду, а никак не могу забраться… Или я так постарел, что горка, хоженая-перехоженная, вдруг показалась Эверестом? Но вот, наконец, и улица, холм, калитка..»

    Взялся рукой за щеколду, с трудом открыл, еле приподнял створку. Медленно зашёл во двор, недоуменно осмотрелся, словно ничего не узнавая, и… рухнул на замёрзшую траву.


    …Подбежали люди, заполонили лужайку, кинулись к соседу. Он лежал лицом вниз, странно согнувшись. Перевернули на спину – мёртв. Глаза открыты, из носа, рта, ушей и даже глазниц обильно шла кровь. Кровоизлияние. Как у его отца Али в том же возрасте. Наследственность.

    Женщины заголосили, кинулись звонить родне покойного, а кто-то уже сел на мотоцикл и поехал «на низа», сообщить семье соседа печальную весть.


    …Только Нуре уже ничего не нужно было: стоял по щиколотку в ледяной воде Оспанки и, дотянувшись до самой высокой облепиховой ветки, наклонил её к груди Маринки, а та, смутившись-испугавшись, схватила всей кистью колючую гроздь.

    Вскрик, содрогание тела, которое почувствовал всей кожей! Освободив руку одноклассницы из колючего плена, увидел, что нежная ладошка залита оранжевым соком лопнувших ягод облепихи и… кровью.

    Что-то помутилось в голове, и, медленно отряхнув ладонь, поднёс её к своим губам. Почувствовал, как вздрогнула она, задрожала и кожа покрылась крупными «мурашками». Выпив сок, перемешанный с девственной кровью, опьянел! Стал целовать нежную кожу ладони всё сильнее, одной рукой прижимая её тело к себе.

    Вся дрожа, она часто дышала и тихо хрипло стонала.

    Тогда не смог удержаться: обнял двумя руками, положив вторую на низ живота, губами целовал шею, плечи и правую щёку Маришки. Понимал, что сошли с ума, а остановиться не мог!

    Как и она. Прижимаясь, положила руки поверх его и притискивала всё сильнее к телу, теряя контроль над ситуацией и мутя разум…

    – Ты моя! – начал стонать, всё ближе подбираясь к губам своими: пылающими, трепещущими и нежными…

    Река шумела и заслоняла звуками стоны, водопад остужал горящие тела облаками ледяных брызг, а студёная вода Оспанки стянула онемением ступни.


    …Улыбаясь, Нурлан всё выше уходил в горы, наблюдая за первой невинной любовью тел, его и Марины, любуясь ими и благословляя на долгую и счастливую жизнь. Более счастливую, чем выпала им в своё время, тогда, когда он ещё был жив и юн.

    «Счастья тебе, моя вечная мечта и неугасимая любовь, Маринка! Я буду теперь с тобой всегда, и уже никто не помешает быть рядом, прилетать ночами и смотреть, как ты спишь. И напевать на ухо любимые наши песни, и целовать тебя, спящую… Я, отныне, с тобой навечно, моя облепиховая любовь…»


    …Когда я увидела во сне всё это впервые, долго переваривала, анализировала сведения, затем, когда сон повторился не единожды, села и записала видение в полном объёме, как умела с юности. Писала и плакала, воздвигая словесный памятник любви и верности.

                Апрель, 2013 г.                Роман «История одной свадьбы».

                http://www.proza.ru/2013/04/23/1391