Пожар

Огонь. Он выжигал огромный город, каждый дом, каждую живую душу,
обитающую в этом богом забытом месте, дотла. Люди смешались, дворянин
подавал руку нищему, помогая ему забраться на каменное здание, которое
имело шансы уцелеть, а где-то на другом конце города молодая девушка лет
шестнадцати с ребенком на руках вонзила проржавевший кухонный нож
между лопаток сорокалетнего ростовщика и скрылась в темноте, сорвав с его
пояса увесистый кошель с деньгами. Она еще не знала, что после этого хаоса
деньги потеряют свое значение и станут равны песчинкам, которые приносят
и уносят волны прилива.
Горящий город был наполнен женскими криками и радостным детским
визгом. И пока испуганные матери бегали за своими детьми, те, взяв друг
дружку за маленькие, слабые руки, прыгали в огонь. И даже там, когда их
кожа становилась похожа на обгоревшую кленовую кору, а их глаза, лопаясь,
вытекали из глазниц, они радостно вопили и смеялись, хлопая друг друга по
спинам, уже давно потерявшим чувствительность.
Огонь распространялся. Обезумевшие от боли и отчаянья мужчины
бросались друг на друга, вспарывали животы, выпуская внутренности прямо
в полыхающее пламя, ждущее новых жертв в честь своего неизбывного
величия. В их глазах врагом был каждый. Слышен хруст и надрывный стон -
молодой брюнет с перекатывающимися мускулами и тусклыми,
наполненными странной печалью глазами, увидев свое отражение в зеркале,
изо всех сил ударил его кулаком. И сейчас, взирая на торчащие из
ободранной кожи ладони осколки зеркала, он понимал, что только что
победил себя.
- Я убит! Я убил врага! - кричал он, не задумываясь о смысле своих слов.
- Враг повержен! Его нет! Он разбился! - кричал он, самозабвенно смеясь,
словно шут под куполом шатра.
Кто был этим врагом? Этот черноволосый варвар, ворвавшийся в чужой
город лишь от скуки, за компанию со своими соплеменниками, искренне
верил что он сам - это враг. О да, он часто видел свое отражение в глади воды
спокойной реки, такой же спокойной, как и его размеренное и унылое
существование, чей смысл начинался с выживания и заканчивался поиском
женщины. О да, сначала - ублажить свое брюхо, а потом - самого себя.
Но все же именно это отражение он ненавидел больше всего на свете.
Больше чем любого врага из тех, с которыми ему приходилось сражаться.
Одно дело - зримый враг, ты видишь его, знаешь, куда бить, чтобы победить,
но когда ты понимаешь что враг - это ты, твой разум отказывается это
воспринимать.
Женщина, все еще держащая в руках нож, затаилась в каменном подвале
замковой кухни. Казалось, это была прекрасная идея, здесь есть и запасы
питья, пищи, и выход наружу. Но бревенчатый навес над выходом уже
пробовали на вкус жадные языки вездесущего пламени. Вот-вот он
обвалится, и молодая мать и ее ребенок окажутся одним из многочисленных
кусков копченого мяса, коих в подвале было множество. Достойная награда
за ее преступление.
Преступление ли? Юная жертва обманщика, отвергнутая своей семьей и
заклейменная обществом как потаскуха, имела ли она другой выбор? Жертва
обманщика – того самого сорокалетнего ростовщика с жирным брюшком и
похотливыми глазками, радостно загоравшимися от вида мельчайшей
монеты? Который, движимый лишь желанием получить удовольствие, в чем
он был схож с тем черноволосым варваром, переступил через все, чтобы
получить его?
Как раз об этом думал толстяк, переживающий последние мгновения
мучительной агонии, казавшейся ему настоящим раем. Наконец-то в его
размышлениях о деньгах нашлось место для мыслей о его собственной
жизни.
Детство ростовщика.
Наполненные страхом дни, когда единственное, что его волновало -
мнение матери. Меркантильной сволочи, которая вышла замуж за такого же
ростовщика, каким впоследствии стал и он сам. Вышла по расчету,
разумеется. Ее слова о важности денег и умении "вертеться", постоянные
речи о положении в обществе, вперемежку с побоями и руганью...
И безвольный отец. С ранних лет он ассоциировался у него с тряпичной
куклой. Единственной игрушкой, которая у него была в те годы. Его полное
подчинение жене подавало сыну яркий пример: люди - лишь вещи, которыми
нужно уметь пользоваться в свое удовольствие.
Он так любил музыку. У него не было друзей, с которыми он мог бы
играть, но у него был он: старый обшарпанный клавесин, заменивший ему
всех. Деревянная крышка клавесина была покрыта резьбой – но не
изначально, ее сделал сам юный сын ростовщика.
Однажды он заигрался до поздней ночи. И тогда мать отобрала у него
музыку и резьбу, разбив клавесин в дощечки и сильно ударив одной из них
руки маленького мастера.
Отрочество ростовщика.
Однажды он привел домой девушку. Пустоголовую светловолосую
девчушку, которая, однако, очаровала его своей красотой и тем, что ее не
волновало количество золотых в его карманах. Мать лишь смерила ее злым
взглядом, после чего схватила ивовые прутья. Не трудно догадаться, на ком и
как она их применила. Именно тогда погасла последняя искра этого
мальчика. Мальчика, который так любил играть на клавесине и покрывать
его деревянную крышку замысловатыми узорами.
...И дальнейшая жизнь ростовщика, вплоть до момента Истины. Жизнь,
наполненная золотым блеском монет и исполнения любых желаний, до
момента, когда ему стало мало того, что можно купить за деньги.
Был ли он виноват в том, что его сломали? Человек не столь всемогущ,
как его описывают в книгах, и он не мог сопротивляться воле своей матери,
которая в его глазах была Богом.
Но это не волновало опороченную шестнадцатилетнюю мать-одиночку.
Сейчас был час ее торжества. Час ее мести.
Месть отверженной мало волновала двух мужчин, которые стояли на
каменной крыше, постепенно нагревающейся от тепла пожарищ вокруг. Они
созерцали картину падения города, это величественное представление,
показывающее всю мощь Рока и неизбежность их падения.
Нищий оборванец, в чьих глазах, кроме желания выжить, было так же
некое благородство, житейская мудрость, непонятная обряженному в
парадный наряд дворянину, сжимающему меч своими точеными, белыми
руками. Они оба имели представления о чести и достоинстве и, в сущности,
были здорово похожи. Наследник богатого рода, воспитанный красочными
историями из книг о чести, достоинстве и благородстве сейчас стоял бок о
бок с человеком по рангу даже ниже крестьянина. Но сейчас они не были
нищим и дворянином. Они готовились к последнему рывку против набега
варваров, что хотели уничтожить их.
Они были людьми.
Детишки, чьи маленькие тельца сейчас дожирало пламя, также могли
ими стать. Но отсутствие свободы выбора, однообразие их жизней, во
многом схожих с жизнями Ростовщика, претило их задорным душам. Они
видели яростных варваров, видели своих родителей, и видели Пламя.
Ласковое, теплое... Родное...
За ними наблюдали их матери. Они смотрели, как единственные
надежды в их несчастном существовании превращались в обугленные мешки
жареной плоти, забирая с собой и смысл их жизней. Эти дети были якорями,
которые позволяли матерям цепляться за жизнь с упорством раненой
волчицы. Они были готовы на все, лишь бы дать своим детям то, чего не
имели сами, пусть даже ценой всего светлого и теплого, что оставалось в
детишках. Теперь же этим светлым и теплым стал Огонь. Шаг в пламя был
альтернативой существованию Ростовщика.
Опьяненные кровью и яростью варвары продолжали рубить женщин,
мужчин, детей, стариков и друг друга.
А огонь все разгорался. Пожар, показывающий людям их истинную
сущность. Светлая длань, которая показала людям, кто они есть.