Кабул 2003 го. Воспоминания. Вторая часть

Начало.  http://www.proza.ru/2013/06/02/233

  Дети Кабула. Я никогда в жизни, не забуду их глаза. У маленьких детишек, они любопытные, светящиеся извечным детским любопытством и весельем во время игр. Они ещё не хлебнули лиха, не осознали всей сложности жизни.
  Мы набирали в столовой горсти бесплатных сникерсов и шоколадных вафель, а затем, проезжая по улицам Кабула бросали их детям. Видя, в какой они живут нищете, мы понимали, что таких сладостей, им никто, никогда не купит. Лакомства, упакованные в пластик, падали в пыль,  к ногам детей стоящих вдоль дороги и машущих нам весело руками, или среди детворы, гоняющей мяч. Опасаясь смертников, нам приказали увеличить скорость на дорогах. Поэтому мы успевали лишь бросить сладости и увидеть их полёт в сторону детей, а в следующий момент машины уже уносили нас за пределы видимости, не позволяя увидеть, как дети радуются подаркам.  Начальство поощряло подобную раздачу лакомств, и зачастую тоже набирало полные карманы прежде, чем выехать за ворота.
  Дети Кабула те, что постарше. Не забуду я и ваших глаз. Вам лет по десять и старше. Глаза у вас холодные и жёсткие, как булыжник. Вы взрослые, несмотря на ваш маленький рост, с затаённой злобой, на весь этот несправедливый и жестокий мир. К такому взгляду уже не повернёшься спиной, опасаясь получить очередь в спину, или гранату внутрь машины. От этого взгляда, на спине не спасают даже пластины бронежилета.
  Сам Кабул расположен в котловине. Днём солнце нагревает окрестные горы, а вечером потоки тёплого и холодного воздуха меняются, и начинает дуть ветер. Его начало можно сверять по часам, начитается он в одно и то же время. Мы радуемся этому вечернему ветерку, он несёт, хоть какую - то прохладу и свежесть.
  Кроме пятиэтажек советской постройки, улицы города состоят из миллионов глиняных лепнянок. Они крохотные, цепляются, за каждый квадратный метр свободного пространства на ровных местах, и склонах холмов. Нищета и бедность. Трубопровода и воды нет ни у кого. Здесь не увидишь свет электрических лампочек.
  Семьи позажиточнее живут в домах из двух этажей, обнесённых высоким, глиняным забором. Летом люди спят на крышах, спасаясь от духоты и недостатка жилого места.
  Повсюду видны следы советского присутствия. Развалины небольших заводов, дороги разбитые в направления, потемневшие от времени советские бетонные пятиэтажки, остатки подбитых танков, бтэров и грузовиков. Время течёт и не щадит ничего. Что останется после нас?
  У одного из наших пожарников проблемы. Его семье дома позвонили, спросили с акцентом, не служит ли их родственник на данный момент в Афганистане, и рассказали, что он ранен, попал к ним в плен, и они его убьют. Пожарник в бешенстве.
  Нам приказали снять все нашивки с фамилиями с формы и таблички с дверей комнат. Многие заказали себе нашивки с прозвищами. Заказал себе такую нашивку и я. Местные зарабатывающие на этом, вышили мне на майке и на нашивке – шурави, латинскими буквами – schurawi.
  Наше начальство схлестнулось с пилотами вертушек. Они недовольны, что наших шести человек, для охраны вертушек недостаточно, и мы плохо их охраняем.
  Порядок у нас был такой: Один на вышке, второй на мониторе камер слежения и сигнализаций, третий стоит на воротах, а двое в патруле, шестой отдыхает на подхвате. У всех рации, у патруля один прицел ночного видения, а в контейнере лежит ещё пять. Менялись каждый час. Мы патрулировали обычно двойками, дополняя, и прикрывая друг друга. Один с коллиматором, второй с прицелом ночного видения. Сделал для себя один важный вывод. На дежурстве, кофе не пить. Он вначале помогает, но потом, через час, обратной волной тебя просто сшибает с ног.
  После очередной ссоры нас отозвали. Теперь пилоты охраняют себя сами, посадив в контейнер одного человека. Он должен, один управится со всеми этими лазерными датчиками, ёмкостной антенной, камерами слежения с ночным видением, охраной ворот, поддерживать связь со снайперами по ночам и патрулировать территорию раз в час Закончилось всё тем, что рано утром, при осмотре, одна из вертушек оказалась заминированной. Если бы её сдвинули с места, сработал бы заряд. Наверное пилотам досталось от начальства.
  Кто - то прибыв недавно, через Термес рассказал о ребятах, снайперах, с которыми мы познакомились до их отлёта. Попутного транспорта до Германии им пришлось ждать неделю. Договорившись с узбеками, охранявшими военный аэродром, они, одев гражданку, вышли в город на дискотеку. В разборке начавшейся из за девушки, они отрезали кому то ухо. Снайперы парни крутые и без ножа не ходят. Началось разбирательство.
  11 сентября, ночь. Ракетный обстрел. Дважды ревела воздушная тревога, заставляя бежать в бункер. Вторую тревогу и первую ракету грохнувшую метрах в трёхстах, я проспал. Ребята разбудили. Утром все были злые, не выспавшиеся.
  Сверху, с гор просматривается весь Кабул. Духи сколачивают из досок Андреевский крест, ставят сверху ракету в направлении – вдоль дороги, по обе стороны которой расположились военные части, и со словами:
  - На кого Аллах пошлёт, запускают.
  В мою бытность там, немцы в боях не участвовали. Шло строгое разделение на две операции. ИЗАФ – миротворческая. И свобода без границ, с боевыми операциями. Наш мандат был действителен только для миротворческой миссии. Несколько лет спустя, границы между этими операциями станут размытыми, и немцам придётся всё чаще пускать вход оружие. Но сейчас до этого еще далеко. Мы заняты охраной военных объектов.
  Однажды, ночью в открытые ворота базы забежала тощая собака. Её шерсть висела лишайными клоками и никто не хотел к ней приближаться. Кто-то предложил её пристрелить. Все уставились на офицера, ожидая приказа. Но он не решался отдать его. У всех чесались указательные пальцы на спуске, но нам так долго вдалбливали в головы, технику безопасности и мораль, что без приказа никто не смог стрелять. Наверное, это и отличает солдат от убийц. Хотя возможно, это первый раз всегда так – не знаю.
  Наши сапёры собрали большую гору всякой взрывчатой хрени оставшейся со времён советского присутствия, и талибов. Чего там только нет! Начиная с мин и снарядов, до самонаводящихся ракет воздух – воздух и поверхность. Сам видел эти горы оружия и лепил на них пластиковую взрывчатку, для уничтожения.
  Как то решили уничтожить большую кучу разом. Вывезли подальше, заложили взрывчатку, для детонации и проложили кабеля.  Для того, что бы местные не пострадали, решили местность оцепить. Для оцепления вызвали нас. Расставили моторизированные посты в пределах видимости посреди пыльной равнины и велели, никого не пускать в зону взрыва. Отправлять всех в обход.
  Сидим с Яном а машине, говорить не хочется. Жара плавит мозги, бронь давит на плечи. Изредка появляющихся путников, велосипедистов и машины вежливо отсылаем в обход, объясняемся на пальцах и часто повторяем – кавум и показываем руками взрыв. Люди вежливо улыбаются, и сворачивают. Тем более, что я приветствую их словами – салам алейкум.
  Видим, что меж постами, используя поднимаемую ветром пыль, едут два велосипедиста. Ян докладывает по рации. Получаем приказ, послать их в обход. Прыгаем по ухабам, оставляя позади себя непроглядное облако пыли.  Дорог нет, лишь направленья в пыли. На сердце радостно. Хоть какое то развлечение, среди этого скучного пекла. Ян сбавляет скорость, неспешно перекрывая велосипедистам путь в зону взрыва. Туча пыли нагоняет нас, укрывшихся в машине, и поглощает афганцев, заставляя их чихать и жмурить глаза. Платки повязанные на лица их не спасают.
  Выходим из машины. Стволы висят вдоль правого бедра, рукоять на высоте ладони. Начинаем объяснять этим гражданским, что проезд запрещён, и ехать надо в обход. Они благодарно улыбаются, кивают и уезжают в обратную сторону. Мы садимся в машину, рапортуем начальству о выполнении приказа, получаем новый, вернуться на место, что и делаем.
  Уже отъехав метров двести, замечаю в зеркало, что эти чудики повернули назад в зону. Даю знать Яну. Мы разворачиваемся, и всё начинается заново. Пыль, объяснения, кивание головами, они разворачиваются и уезжают.
  Отъезжаем на те, же самые двести метров. Вновь та, же самая картина в зеркале- они разворачиваются и едут в зону. Наше терпение на исходе. Вынимаю магазин и патрон из патронника, пока напарник разворачивает машину. Вновь вставляю магазин.  Ян останавливается, мы ждём, пока рассеится пыль. Вылезаем из машины, я прошу напарника прикрыть. Он держит автомат чуть приподняв ствол, в сторону этих чудиков. Я, в нарушение всех инструкций и устава, у них на виду передёргиваю затвор, так, что сомнений больше не остаётся. Упираю одному из них ствол в висок и рукой говорю, чтобы они сваливали. Для надёжности повторяю то же самое, на русском.
  Их лица стали недовольными, но они поняли. Русский язык, подкреплённый автоматным стволом, это очень весомый аргумент.  Ворча себе под нос, что то неразборчивое, они на самом деле уехали.
  Ян с уважением посмотрел на меня, и выдал фразу, запомнившуюся на всю жизнь.
  - Вас, русских, афганцы понимают, и что удивительно – слушаются.
  Через пол часа прогремел мощный взрыв.
  Дэн познакомился с моим тёзкой из столовой. Тоже русскоязычный. От него узнали много интересного, о том, что было до нас. Так, например,  два русскоязычных парня охраняли побочный вход на базу. Жара, скучно. Трепаться особо не о чем, все анекдоты давно рассказаны. И вот, приходит один местный дедок с направлением к врачу. Ему, как и многим другим, не хочется тащится несколько километров в обход забора на КПП, где имеется персонал, для его сопровождения к врачу. Они знают, что их на побочном входе не пропустят, но всё равно пытаются. Парням было скучно, и они шутки ради сказали ему по русски:
  - Руки вверх, и повернись спиной.
  Дед затрёсся, поднял руки в верх, и стал молиться. Потом бросился на спиральную, армированную колючую ленту и вцепился в неё намертво. Он думал, что попал в часть к русским, и ему пришёл конец. После безрезультатных попыток его освободить, парни вызвали санитаров и доложили начальству. Деда потом вырезали из колючки, а у парней были серьёзные неприятности.

продолжение  http://www.proza.ru/2013/06/02/1717