Последняя ночь

Мы спорили с любимым мужчиной о нетрадиционных отношениях, спорили неожиданно горячо, на повышенных тонах. Я – гетеросексуалка  до мозга костей - высказывалась резко, агрессивно. Он был более чем толерантен.

Я не выдержала:

- Ты спал с мужиком?! Нет, скажи, ты спал?! – заорала я, в конце концов.

- С каждым может случиться, - чуть помедлив, проговорил любимый мужчина.

Я оторопела.

Потом мы поругались.

Утром, кое-как собрав вещи, я улетела домой, хотя отпуск мой еще не закончился.

Дрожащая двусмысленная улыбочка так и стояла у меня перед глазами. А еще - широкое, плоское как блин, лицо мужика с финно-угорскими корнями, его закадычного друга.

Не первый год закадычный друг откровенно исходил ревностью, а я не первый год – как страус - прятала голову в песок и делала вид, что ничего не замечаю.

* * *

Мы не виделись около двух лет. Я не могла преодолеть себя. Чертово воображение заносило меня в адову глубь – картины, одна омерзительней другой, пылали по ночам перед глазами.

Он не пытался восстановить отношения, не звонил, не давал о себе знать. Я - тоже.

* * *

Но однажды я оказалась в командировке в соседнем с его заполярным городком регионе. И ночью в гостинице, лежа на казенной кровати и уставившись на стену, в блики от рекламы за окном, я вдруг вспомнила все: его руки, губы, глаза, а главное - запах. Потянулась к тумбочке за мобильным, дрожащими пальцами, на ощупь, набрала номер. И услышала неожиданно радостный голос:

- Ты?! Ты где? Почему не звонила? Я дико соскучился! Прилетай! Жду!

На другой день я вывернулась наизнанку, чтобы закончить работу и сэкономить время, и, стараясь не отвечать себе на вопрос, почему, если дико соскучился, он не звонил сам, купила билет на самолет и понеслась в его тундру.

Прилетела последним рейсом. Поняла, что меня никто не встречает. Устроилась в единственной на весь город гостинице, где меня хорошо знали, а потому нашли свободный одноместный номер. Позвонила. По голосу поняла, что любимый мужчина уже очень хорош.

- Через полчаса буду дома, приходи, - заплетающимся языком сказал он.

Через двадцать минут я сидела на скамейке возле деревянного двухэтажного дома, какими застроен весь Заполярный. Уазик возле подъезда отсутствовал. Это была почти народная примета - любимого мужчины нет дома.

Собственно, я знала, где он, и знала, что там его будут держать до последнего, поскольку все сто тысяч квадратных километров тундры были осведомлены, что я прилетела в Заполярный.

Удивительная вещь - тундра, живут тут по ноль целых две сотых человека на квадратный километр, а новости расходятся – высокоскоростному интернету и не снилось.

Где-то во втором часу ночи последние прохожие и собаки разбрелись, нетрезвый народ окончательно угомонился, улицы опустели, и я осталась одна на ярко освещенной щедрым ночным солнцем скамейке. Даже комары под легким ветерком – и те разлетелись.

Ненавижу полярный день на Крайнем Севере. Ночи, вроде, как в мертвом городе - без людей, в тишине, под солнцем. Что-то есть в этом от зловещих фантазий Стивена Кинга.

В какой-то момент в прозрачной тишине возник звук мотора. Машина подрулила к подъезду, лихо развернулась и остановилась. За рулем, однако, сидел не он.

Рядом с водителем – незнакомым дядькой - на переднем сиденье развалился закадычный друг. Я дернулась. В такие моменты думается о плохом.

Машина подрулила к подъезду и остановилась. Закадычный друг вывалился наружу, открыл заднюю дверь.

Мне показалось, что на сидении лежит тюк, но, подойдя ближе, я поняла, что это – не тюк, а человек в бессознательном состоянии, более того, мой любимый мужчина.

Закадычный друг поволок его наружу. Его спутник помогал, как мог. На их руках любимый мужчина болтался тряпичной куклой плохого качества, ботинки царапали землю, голова моталась, будто в шее не было позвонков.

Закадычный друг был неприятно удивлен моим явлением, очевидно, думал, что я давно в гостинице. Но я была тут, и делать было нечего.

Он кинул мне ключи:

- Иди вперед, открой.

- Напоил? Знал, что жду? - жестко спросила я.

- Ладно тебе, иди давай! - пропыхтел закадычный друг. Ноша его была не из легких и не из приятных, к тому же тащить предстояло на второй этаж, лифтов в этом городишке не водилось.

Любимого мужчину втащили в квартиру и брякнули на тахту.

- Большое спасибо, - сказала я, - до свидания, дальше справлюсь сама.

Тон и вид у меня были, видимо, таковы, что закадычный друг и его спутник сочли за лучшее быстро и молча ретироваться.

Закрыв за ними дверь, я вернулась в комнату и села в кресло напротив тахты. Свидание началось. Долгожданное любовное свидание, ради которого я летела на другой конец географии.

До обратного самолета оставалось ровно шесть часов.

Я стащила с любимого мужчины башмаки, брюки, ветровку. Он мычал, пытался обнимать меня и называл разными женскими именами – в основном, из числа наших общих знакомых.

В горле и животе у него забулькало. Я подумала, что сейчас его стошнит, и пошла за тазом. Это оказалось вовремя, потому что его, действительно, стошнило.

Пока я выносила таз, его стошнило еще раз, и я повела его мыться. По пути он опрокинул стул с одеждой, запутался, чуть не упал, а потом стал стягивать с себя трусы, говоря, что надо отлить, и я испугалась, что он отольет прямо в комнате.

Потом мы с ним все-таки благополучно добрались до ванной, отлили и умылись, дошли обратно до тахты, и он снова вырубился. А я открыла дверь на балкон, чтобы немного улучшить атмосферу, прополоскала покрывало, почистила коврик, помыла ванну и залезла под душ сама.

На полочке под зеркалом, рядом с зубной щеткой и бритвенными принадлежностями, я увидела нечто для себя новое - женские черные туфли на высоком каблуке. Я усмехнулась: хорошо хоть не мужские. Но все же думать, что он мастурбирует под душем, глядя на модные каблуки, было противно.

Вернувшись в комнату, я увидела, что он уже не спит.

- Ты как? - спросила я.

- Пить хочу, - сказал он, - в холодильнике морс, налей.

Я напоила его холодным брусничным морсом и выпила сама.

- Иди ко мне, - сказал любимый мужчина, когда я снова опустилась в кресло, поставив крест на этой ночи.

Дело свое, несмотря ни на что, он выполнил справно. Потом уткнулся мне в плечо и влажно засопел. А мне было пора в аэропорт.

Я осторожно выпросталась из-под него, впрочем, он спал как убитый и ничего не почувствовал, вызвала такси, оделась. Положила на столик возле тахты подарки, надеясь, что он их увидит раньше, чем примчится закадычный друг и все отправит в мусорку, и прикрыла за собой входную дверь. Запиралась она изнутри, но в тундре можно двери и вовсе не запирать, поэтому за любимого мужчину я была спокойна, воры ему, по крайней мере, не грозили.

Уже из самолета я отправила ему смс: «До встречи, я тебя люблю», - мне, вопреки всякой логике, было его безумно жалко.

Самолет промчался по бетонной полосе, подпрыгивая на стыках, и взлетел. И я сразу же провалилась в сон.

Проснулась, когда уже объявили посадку, и стюардесса стала проверять застегнутые ремни.

Я посмотрела на молочные реки - кисельные берега облаков в иллюминаторе и неожиданно подумала: только смерть разорвет этот противоестественный треугольник, только смерть. И сама испугалась своих мыслей. Чья смерть? Не его, избави Боже! Я люблю его, пусть живет сто лет! И не моя, конечно, мне на тот свет еще рано.

Тогда - чья же, закадычного друга?..

Нет-нет, перебила я себя сама, я никому не желаю смерти!

Но память услужливо подсовывала лицо закадычного друга – толстого, полнокровного. Такого вполне может хватить удар. Нет-нет, обрывала я себя. Я никому не желаю смерти!

Я-ни-ко-му-не-же-лаю-смер-ти - беспомощно трепыхалась я, споря сама с собой.
Но какое-то мое второе я возникало снова и говорило – посмотри правде в глаза! Это безумие может оборвать только смерть!..

* * *

(Не долетая полутора километров до взлетно-посадочной полосы Архангельска, самолет, в котором летела она, в условиях плохой видимости, зацепился за верхушки сосен и рухнул. Погибли все.)