Глава 8

   Познакомились они давно, в «Апреле», на праздновании Дня учителя. На ней была темная синяя блузка в обтяжку и светло-коричневые ботинки, которые удивительно гармонично сидели на ее стройных ножках (это все, что он почему-то запомнил). Он же был в джинсах и длинном вытянувшемся за годы ношения клетчатом свитере. Тогда еще никто друг другу, они долго и непринужденно болтали о всяких глупостях, сидя рядышком за столом и танцевали, танцевали... Уже который раз он встречал девушку, которая ему нравилась. И, опять, между ними ничего не могло случиться. Она уже давно была замужем. «Почему так происходит, что все стоящие девчонки заняты?» – который раз, задавал он себе один и тот же вопрос.         
   Правда, понравилась она ему по-настоящему потом, когда он случайно встретил ее на остановке с сыном. Так понравилась, что он не смог подойти и заговорить, черт знает почему, из-за непонятно откуда взявшейся стеснительности, а, вернее всего – страха - страха, что между ними не может быть ничего, одна лишь пропасть.
   И с этого дня все переменилось. Если раньше он мог зайти в «Апрель», когда ему вздумается и к кому вздумается, то теперь это заведение приобрело странную магическую силу. Уже перед крыльцом у него что-то случалось с вегетативной системой – сердце колотилось, как сумасшедшее, причем, невозможно было определить даже его местонахождение, – оно билось во всем его теле - в голове, в груди, в пятках. Два желания в такие мгновения вели в нем непримиримую войну: убежать и … хоть на несколько секунд увидеть ее. Побеждало (конечно, мой читатель), второе. Вопреки Эйнштейну, время приобрело дополнительный атрибут – оно всегда, всегда было «до», - до момента, когда он снова ее увидит (ведь в моменты их встреч, оно останавливалось и превращалось в какой-то сплошной энергетический сгусток). Как он хотел сказать ей об этом! И как боялся! Он изобретал всякие способы (как правило, один глупее другого), и в последний момент какой-нибудь пустяк разрушал их. А как хороши они были - все эти нелепые по своей наивности комбинации! Странное дело, но при встречах, он шестым органом чувствовал, что его присутствие и ей тоже дается не совсем просто.
   В тот день он был сам не свой, потому что твердо решил открыться. Открыться вопреки всем злобным силам, сидящим в нем и запрещающим ему это делать. Целый час он бродил по улицам, собираясь с духом позвонить ей на работу. Дело в том, что позвонить ей было не просто. В заведении был всего лишь один телефон, в приемной у секретаря, и нужно было ее позвать. Он долго мучался - называть себя или нет. Если не называть, то по голосу (а его хорошо знали все, кто бы ни подошел к телефону) он наверняка был бы узнан, и тогда полезли бы слухи, почему это он звонит и не признается? А кому звонит? Да ей звонит, ах вот как!
   И он позвонил как бы по делу (вот, хитрец!), представился, поболтал ни о чем с секретарем и попросил позвать ее к телефону.
- Маша, привет, это Ваня. – Его голос стал каким-то малознакомым ему самому.
- Да, привет, - ничего еще не подозревая, ответила она.
- Ты знаешь, мне нужна твоя консультация. Дело в том, что у меня есть одна проблема, психологическая. Мы могли бы встретиться и обсудить?
- А в чем проблема? – спросила она.
- Понимаешь, я хотел бы поговорить с тобой не по телефону. Мы можем увидеться?
- Да. Приходи сегодня, после трех, - по изменившейся интонации он догадался, что она уже начинает понимать.
- Дело в том, что я хотел бы поговорить не в центре, а, где-нибудь в другом месте, ну, например, в кафе на Поморской, можно?
   Наступила длинная пауза, во время  которой, он знал, решалась его судьба. Она все поняла, это чувствовалось. Все мосты были сожжены, и от этого он испытал облегчение. И еще, что-то подсказало ему, какой будет ее ответ.
- Обязательно сегодня?
- Да...
- Ты знаешь, я… я сегодня не могу, у меня… Мне нужно на родительское собрание к сыну. Может быть, тебя кто-нибудь другой проконсультирует, или…, может быть, в другой раз?
- Да, наверное, в другой раз. Это не срочно. Пока…
   Время опять остановилось, остановилось в каком-то замешательстве. Так бывает, что улицы в Архангельске иногда укорачиваются или удлиняются, скручиваются в спирали и кольца, и сколько не ходи по ним, они все равно выводят тебя совсем не туда, куда они обычно ведут. Когда же время снова стало осязаемым, он обнаружил себя в каком-то переулке, кругом были деревянные дома и сараи, сараи и деревянные дома… В Архангельске много таких мест, что не сразу поймешь, что это за район. Все было кончено. Так он думал, выпутываясь из лабиринта улиц и своего состояния. Но он был не прав. Человеку не дано предсказывать свое будущее.
   С этого дня, заходя в центр, он уже не искал с ней встречи, и если так получалось, что он все же встречал ее, оба не знали, куда себя деть. Сидя напротив, за столом, в компании, они упорно не смотрели друг на дружку прямо, хотя больше не смотрели ни на кого. Столкнувшись случайно в коридоре, шарахались в разные стороны, боясь коснуться друг друга, а если о чем-то говорили, то так, как будто сдавали первый в жизни экзамен.
   Наступил Новый год. Этот праздник в центре всегда праздновали с размахом. Когда он ее увидел в тот вечер, то сразу понял, что что-то снова произойдет, произойдет, вопреки ему и ей, вопреки всем здравым смыслам на свете, произойдет само собой. И он не ошибся. Под конец вечера, он пригласил ее на танец, взял ее за руку, но почему-то вместо танца, сам не зная еще зачем, увлек за собой из зала, подальше от всех, в какой-то кабинет и закрыл дверь.
- Зачем ты меня сюда затащил? – ее глаза засветились в темноте.
Он отстранился от нее, прислонился спиной к стене и, глядя куда-то в сторону, быстро и возбужденно начал говорить.
- Нам никуда не деться друг от друга, ты не чувствуешь? Мы докатились до того, что уже не можем скрывать свои чувства. Этому не помочь – мы любим друг друга. И ты это понимаешь, так же, как и я, я же вижу. – Он перевел сбивающееся дыхание. - Наверное, я зря все это говорю тебе, но я хочу это сказать, хочу! И еще, - он развернулся к ней, - я хочу тебя поцеловать, пусть хоть один раз в жизни. Можно?
   Какую красивую паузу она сделала!
- Подожди. – Пауза длилась целую минуту. Они стояли в темноте, глядя друг на друга в лунном свете. – Я подумаю. А сейчас пошли.
   И снова все переменилось. Только теперь куда-то, наоборот, в другую сторону. При встречах, он чувствовал себя подозрительно спокойно, перестал испытывать стеснение, и она, смотрела на него совсем другими глазами. Теперь они всегда светились, светились странным сиянием.
   Прошла неделя. Приближались рождественские праздники. Вдруг ему позвонил Сергей.
- Таня предлагает сходить в Садко, посидеть, поговорить, - сказал он.
- Знаешь, что-то нет настроения. Я, кажется, заболеваю. Давайте вы уж как-нибудь без меня. – Ваня действительно чувствовал себя прескверно, болело горло – пакостное, предболезненное состояние.
- Пойдем не на долго. Маша еще будет.
   Эта новость изменила его решение.
Посидели, выпили по баночке джина с тоником и стали расходиться по домам. Было холодно – приближались рождественские морозы. Деревья покрылись седым инеем. Чувствовалось, что гулять ни у кого не было желания. Дойдя до остановки, первой посадили в троллейбус Татьяну. Мужчины совсем уже было собрались посадить в приближающийся трамвай Машу, а потом прогуляться немного и решить, как встречать Рождество.
- Ваня, ты не хочешь меня проводить? – игнорируя Сергея, вдруг, совсем неожиданно предложила та. Ваня и Сергей переглянулись. А она продолжила – Давай прогуляемся?
- Ну, я тогда пойду… - Сергей, немного смутившись, развел руками. - Мне, к сожалению, в другую сторону. - И, еще раз обменявшись недоуменными взглядами, они разошлись.
   Только теперь, Ваня почувствовал, что Маша приняла решение, о котором она обещала подумать. Он испытывал странное чувство, ведь это была их первая встреча наедине. Они пошли сначала по Троицкому, потом свернули на Поморскую, потом еще куда-то, и еще… Им было необычно легко говорить, и они говорили и говорили обо всем. Он совсем забыл про холод, а вместе с ним и про свое предболезненное состояние. Они договорились встретиться на Рождественских выходных. Но этому не суждено было случиться. Ваня заболел. И заболел сильно. Впервые в жизни его положили в больницу с жуткой ангиной с температурой выше сорока.