Ох и насмешил

               
      тогда Анисим деревню. Смеялись все - от мальцов, до стариков. До сих пор, хоть и прошло с того случая уже с полгода, нет, нет да и позубоскалят деревенские, особенно если какая встреча-оказия сведет их с дедом Анисимом. Кто как изголяется, у кого хватает какой фантазии, чтобы весело поддеть старика.
     Анисим, надо сказать, и не против. Несмотря на то, что насмешки эти были уже не раз и должны, наверное, ему уже пресытиться, он, по-прежнему, непременно, одинаково и беззлобно, реагировал на очередной ехидный каламбур. Уже давно перестал придавать этим вопросам даже мало-мальски серьезное значение. Автоматически ожидая розыгрыш, от которого и не отгораживался, он обязательно становился  как-бы соучастником очередной шутки. Причем роль свою он играл очень забавно.
      Сам был свидетелем одной из сцен, разыгранной Степкой, работающим в своем доармейском безвременье колхозным пастухом. Было это  около сенных скирд (Анисим Михайлович Столяров отвечал в колхозе за качество заготовки кормов - силоса, сенажа, сена, кроме витаминной муки. «Нет у меня пока к ней компетенции», - так он как-то заявил однажды).
- Дед Анисим, как же ты не чувствуешь, что спина то сзади вся горит. Снимай телогрейку, беги к воде  живее, сгоришь ведь.
    Старик, не мешая Степану хлопать себя по спине, слегка нагнулся, стал посмеиваться, почему-то при  этом  периодически потирая кончик носа, согнутым указательным пальцем правой руки. Потом чуть повернул голову к своему насмешнику.
- Помнит ли Степка, когда был в младенческом детстве, как  дедка Анисим по молодости вичкой по его обеим полушариям прогуливался.
- Это ему помнить неудобно - вступил в разговор дед Трифон, - он наверное помнит только огурцы, что у тебя с огорода стащил и как их потом с Митькой за скирдою лопал.
    - Теперь понятно почему наш пастушок не присядет, быстрее коров по полю носится. Сытого задору видать много в тех огурцах было, - весело  добавила Светлана, стоящая рядом с другими смеющимися доярками. 
      На этот раз больше досталось шутнику, который, тем не менее и не думал прекращать начавшийся веселый спектакль.
    -  Дожди, деда Анисим, дай хоть я тебя потушу, - сорвал Степка две-три ветки с рядом стоящей березы, слегка намочил их в ближней луже и стал хлопать старика по спине. Беззлобно и несильно.
     - Вот ты ерунда какая. Вот сейчас тебе дедка Анисим напомнит твои прежние уроки.
     Со  стороны было очень славно наблюдать, как невысокий щупленький старичок пытался изловчиться и достать маленькой вичкой, которой впору куриц отпугивать, до  мягких полушарий огромного детины, ростом под стодевяносто сантиметров с, уже довольно налившейся, богатырской статью. Степка, со своей молодецкой сноровкой, но все-таки убегая от безобидного прутика, хлопал старика. Анисим, крутясь на месте, безуспешно делал попытки задеть Степана.
      Под вечер, когда все деревенские хлопоты по хозяйству были закончены я решил таки сходить до деда.
     - Можно? – спросил громко, открывая дверь, очевидно не знавшую замка.
    -  Проходи, проходи милый. Отчего же нельзя. Анисим дверей не закрывает. Сейчас как раз с тобою чай пить будем.
        Чай Анисим пил не как обычно в деревне, не в кружках. Уже запаренный чай из глиняного чайника налил он мне в огромную пиалу емкостью с поллитра. Достал из холщового мешка комковой сахар.
     - Или ты желаешь варенье, вот пожалуйста. Вот пожалуйста бараночкой угостись. Я люблю, как раньше было, вприкуску. Удовольствия больше. Считаю, милый человек, несчастье нашего века, что вкус потерян, обычности стало много. Огонька в душах людей не стало.
      Не помню, приходилось ли мне раньше так пить чай, но и в самом деле вкус был  отменный. Может это от самого чая, может потому что вприкуску, может дед как-то повлиял.
     - Расскажи, деда Анисим, как там у тебя получилось с тем случаем? 
    Услышав этот вопрос старик довольно прокряхтел, не отводя пиалы от своего рта улыбнулся.      
     - Давай я тебя кваском деревенским угощу.
    Поднялся. Сходил в сени. Принес в большом деревянном ковше с литру белесой жидкости. Вкус был непередаваем. Про чай я забыл сразу.
    - Куму моему, соседу моему, Ване Костылеву хряка пришлось убрать до времени. За мои прежние услуги он мне и пожаловал добрую часть. Моя прежняя коптильня уже пропала, вот я и решил в баньке окорочек сделать. Разжег печку хорошенько, засыпал потом ее сырым опилом, подвесил мясцо, закрыл двери и пошел. В тот раз, в ту запарку, хмельку видать переборщил. Из кваса видать бражка получилась. Сидим мы с Трифоном у окна, попиваем ее с улыбочкой потихоньку, вспоминаем военные наши года, выжидаем готовность. Зина проходит, ты чего, говорит, Анисим за баней не смотришь, дымит ведь. Пускай, говорю ей в ответ, дымит. Так положено. Костик потом идет, тракторист наш молодой, дедка Анисим, у тебя же баня горит. И ему отвечаю: так положено. Прибежала Лидия, соседка, что справа от меня, ты что говорит, старый за баней своей не смотришь. Так положено, говорю, Лидия процессу копчения происходить.  Та скороговоркой, что у меня не копчение, а процесс горения идет вовсю. Крыша уже взялась. Нас с Трифоном, как подхватило. Подбежали, а баня уже вовсю полыхает. Пробовали тушить, да уже поздно. Так моя банька с окорочком и сгорела. Жир скорее всего накапал, огонь сильно разжег. Дров было много, конфорки открыты, пламя потому быстро и взялось. Так вот и пропали банька моя и мясо подаренное. Мне смешно и жалко, а деревенские с тех пор и потешаются.
     Мне тоже было вначале смешно, не смог сдержать улыбку, но в конце рассказа чувство смеха перешло в щемящее чувство тоски и жалости к этому доброму пожилому человеку, вынесшему на своих плечах всю тяжесть нелёгкой военной судьбины и последующей натруженной жизни. Только и оставалось, что удивляться, как Анисим до сих пор может еще смеяться, добродушно и беззлобно.