Любовь иного. 9. Снова вместе...

                ГЛАВА 9.
                СНОВА ВМЕСТЕ.

      Выезжая со двора, супруги переглянулись и тепло улыбнулись друг другу.

      Заграница научила уважать странности друг друга, помирив и примирив. Часто виделись там, парой появлялись на важных мероприятиях, не вмешивались лишь в сугубо личную жизнь друг друга. То, что невозможно было в Союзе, стало тихим семейным счастьем в Канаде.

      Отец Филиппа, Серж, имел постоянного любовника и был вполне счастлив.

      София, мать, после трёх дней страсти с юным сыном, отныне и не смотрела на взрослых мужчин. Крутила романы со студентами, и сама резко помолодев и похорошев.

      Как отметил супруг, ей теперь нельзя было дать и двадцати пяти лет, чем не только не польстил супруге, но даже недодал правды – Софи выглядела девушкой.

      Красота, молодость, дерзость в сочетании с безупречным воспитанием и редкостной деликатностью – взрыв! Потому становилась вечной причиной драк в университете: так парни завоёвывали любовь очаровательной русской преподавательницы.

      Единственное, что омрачало её хорошенькое личико – забота о сыне. Пока Фил не переедет к ним в Канаду – не будет ей покоя.


      Соня задумалась, вспомнив о Филиппе:

      «Сильно изменился: стал серьезнее, взрослее, появилась чисто мужская черта – заботиться о женщине, какого бы возраста ни была. И ещё что-то неуловимое и пугающее, опасное. Нет, пока не поговорим, не смогу это объяснить. Вот вернётся от бабы Леры – насяду. А пока домой, на Русаковку, в квартиру, в спальню, где всё ещё витает любовь и страсть тех ночей, проведённых с сыном. Что ж тут удивляться, что в него влюбилась: он – копия отца, к которому чувство так и не остыло и вряд ли остынет. Судьба».

      Сергей деликатно наблюдал за женой, страшно гордясь ею и неувядающей красотой. Но без душевной красоты была бы ничто, в Софи же всё сошлось воедино.

      «Я до сих пор был благодарен родителям, что силой заставили тогда жениться на дочери однополчанина отца. Это уже потом, после войны, тесть пошёл резко “наверх”, достигнув такого высокого положения. Теперь родителей нет в живых, и сказать то самое “спасибо” стало некому. Так жаль! При их жизни так и не нашёл в себе силы перебороть обиду, что не поняли, не позволили быть “другим”, пригрозив “психушкой”! И вот сейчас, спустя столько лет, когда состоялся и богат, когда могу жить свободно и не оглядываться на смешки и оскорбления, их нет, и не поцеловать руки и лица, не прошептать слова признательности и благодарности».

      – …Софи, давай завтра съездим к нашим родителям на кладбище? Это не нарушит твоих личных планов? Прости, сразу не спросил, – негромко проговорил, полностью став канадцем даже по сознанию.

      – Нет, Серж, я свободна. Хорошая идея! Спасибо! Мне тоже давно хотелось их навестить.

      Тактичная и воспитанная, ни бровью не повела и не дала понять, что ангажирована на завтрашний день. «Перезвоню и перенесу встречу», – только и подумала.

      – Как только утром будешь готов, стукни в дверь, – игриво улыбнувшись, проворковала, играя ямочками на щеках.

      – Приглашаю тебя сегодня вечером в ресторан, наш, помнишь?.. – понизил голос и стал таким близким! – Не откажи мне, пожалуйста, окажи милость – проведи этот вечер со мной, – взяв её руку, поцеловал, заглянув глубоко в глаза.

      – Это именно то предложение, о котором я думаю? – прошептала тихо.

      – Да.

      Больше не требовалось слов, потому что говорили сердца. Многолетняя совместная жизнь так никуда и не ушла, и тяга друг к другу тоже.

      «Пока Филипп поживёт с новой бабушкой, у нас будет маленький медовый месяц в собственной квартире! – на светофоре Серж притянул супругу и нежно прикоснулся к чудесным губам. – Я соскучился и так сильно этого хочу! Сонька стала нужнее второй, “иной” жизни. Давно».

      Очнулся от страстного, жадного, глубокого поцелуя, только услышав негодующие сигналы машин сзади.


      …Спустя три дня, как только Филипп понял, что радостные истерики и «хлопанье» в обморок больше не угрожают бабуле, позвонил с новенького телефона медсестре Марии и назвал адрес, сказав, что такси уже ждёт у подъезда её дома.

      Страшно удивившись, приехала минут через сорок.

      Женщина едва не бухнулась без чувств, услышав его предложение:

      – Переезжаете к бабушке и живёте постоянно в качестве пожизненной компаньонки и личной медсестры. Оплата наличными.

      Услышав сумму, Маша тихо сползла на пол.

      Нашатырь проделал привычный путь к носу старушек и успокоил их вопли.

      Придя в себя, обе обнялись и долго голосили от радости: отныне не будут влачить нищенское существование и станут поддерживать друг друга до самой смерти.


      …Постояв перед своим подъездом, Филя вспомнил, что не предупредил родителей о приезде.

      Раньше, не задумываясь, рванул бы домой, радостно начал бы трезвонить в дверь, стучать и кричать, но за последние месяцы сильно повзрослел и не смог не заметить, как родители посмотрели друг на друга в машине. Значит, сейчас в квартире, вполне возможно, кипит любовь: и в прихожей на тумбе, и на подоконнике в кухне, и в душе.

      Вспомнив страсть и негу любви его и Маринки, застонал, борясь с ощутимой сердечной болью – умирал без неё физически!


      …Тело болело, сдавало сердце, скакало давление, ныли суставы.

      Врачи полностью обследовали, но так и не нашли веских причин таких расстройств в здоровье молодого пациента.

      Только когда Филипп, оставшись наедине, рассказал врачу правду о причине столь странного недомогания.

      Тонко улыбнувшись, медик прописал препарат со словами:

      – Витамин «Ю-3», три раза в день, в течение десяти лет подряд, а там посмотрим: возможно, удвоим дозировку.

      Спросив о значении «“3” после “Ю”», больной получил веский и доходчивый ответ:

      – ЛюблЮ, желаЮ, имеЮ.

      Этим насмешил до слёз! Захохотав и покраснев до пят, пациент клятвенно пообещал строго следовать предписанию знающего и грамотного специалиста. Вот только, когда сможет начать выполнять его – неизвестно. В отсутствии «витамина» же организм бунтовал и отказывался «фунциклировать»…


      Поэтому сейчас не поднимался в квартиру сын: позволил принимать «лекарство» подольше и побольше своим нестареющим родителям.

      Выкурив сигарету, пошёл к телефону-автомату и позвонил Леониду.

      Месячный срок, который дал отец друга своему сыну, истёк, и Фил хотел знать, что же происходит в его жизни.

      То, что услышал в трубке, оглушило! Просто сполз по стенке кабинки автомата, всё ещё сжимая в руке гудящую прерывистыми гудками трубку.

      – Десять дней назад, Леонид, находясь в служебной машине со своей девушкой Ольгой, попал в автокатастрофу в районе Каменного моста. Не выжил никто из пассажиров, водителя выбросило через лобовое стекло, отделался тяжёлым сотрясением мозга – останется инвалидом по психике на всю жизнь…

      «Итак, Лёнька выбрал любовь. Это стало окончательным приговором и ему самому, и его любимой Оле. Водитель, который был в курсе всего, но не доложил “куда следует”, тоже был обречён. Результат – авария. Чисто сработано. Комар носа не подточит. Родители отныне в законном трауре по единственному любимому сыну, который для всех окружающих станет святым. Об Ольге никто и никогда не вспомнит – очередная пассия была.

      Боже… как страшно! Это уже не правосудие – инквизиция какая-то!

      Господи, Маринка, как же тебя спасти, любимая?

      Если сам министр не пожалел единственного сына, когда тот “встал против ветра”, что же сделают с вами, простыми людьми?!»

      Сидя на полу кабины телефона-автомата и прижимая гудящую трубку к плечу, рыдал, скорбя о чудесном, открытом, шаловливом друге, красивой и нежной Оленьке, на которую и «запал» тогда Лёнька в кафе-баре, начав движение в сторону эшафота; о своей любимой девочке-Лебеде, которую не удастся спасти, как бы ни старался, потому что она не одна, а со своим возлюбленным офицером-«комитетчиком», за которым уже идёт охота всего аппарата Конторы, и, как только Филипп потянет на себя Маринку, за ней вереницей станет выползать такая страшная компания, с которой никому не справиться.

      Всё чётко понимая, сознавая тщету любых усилий, предвидя развязку и грядущие карательные меры, не мог оставить любимую в беде! Не мог…


      Очнулся от страшного наваждения только тогда, когда чьи-то сильные руки выдернули из онемевшей руки трубку, рывком подняли с ледяного, стылого пола кабины на ноги, вывели на улицу, с трудом добились ответа о домашнем адресе.

      Затем, только родные руки мамы и отца, их объятия и слёзы, когда стал мёртвым голосом всё рассказывать с самого начала, с первой встречи с Русалкой, Утопленницей, Белой Лебедью – Маришей.

      Потом, лишь вкус коньяка во рту, что влил насильно отец, и… темнота.


      …Апатия накатила чёрной волной.

      Тело горело и требовало «витамина», а мозг усмехался и отправлял в безволие и равнодушие.

      Эта нескончаемая война гормонов и сознания была не просто мучительна – становилась смертельно опасной.

      Посовещавшись, родители куда-то уехали, оставив Марию у постели кричащего от боли в мышцах сына. Её вызвали по телефону и доставили на такси. Теперь, тихо разговаривая с Филей, делала уколы, ставила капельницы, но напрасно: больной их вырывал, исходя кровью и криком.


      Через несколько часов дверь комнаты открылась, и на пороге появилась худенькая фигурка девушки-привидения с бело-синим лицом и огромными изумрудными глазами.

      Мгновенно очнувшись, привстав на постели, Фил увидел гостью, вскрикнул дико: «Маринка!» и потерял сознание.

      – Оставьте нас, – тихо сказало неземное видение.

      Марию тут же вынесло неведомой силой в коридор вместе с уколами-капельницами-таблетками и захлопнуло дверь, щёлкнув задвижкой.


      Поражённая женщина потом так и рассказывала Калерии эту невероятную историю:

      – …Нет, Лера, Вы только представьте эту картину…

      Маша делала «страшные глаза» и повествовала дальше:

      – Мальчик кричит от сильной судорожной боли в мышцах, я стараюсь ему облегчить эти боли, он не позволяет мне этого! И вот, когда я уже стою на грани отчаяния и готова звонить его доктору из той клиники, на пороге вдруг появляется… ведьма: маленькая, тоненькая, бледная до синевы, но с такими огромными, на пол-лица, нечеловеческими глазищами цвета молодой травы… даже не травы – изумруда. Прямо сверкает, полыхает ими, честное слово! Отродясь в своей жизни таких не видывала! Так вот: они не только сверкают, так ещё и светятся, ну, как у кошки в темноте!

      Нервно хлопнув рюмочку «чая» с запахом коньяка, дрожащим голосом продолжала:

      – И как только она переступила порог, наш мальчик-то и пришёл в себя, привстал с подушек, посмотрел на неё и как закричит, так сильно, как раненое животное: «Маринка!», и опять в беспамятство…

      Утирая слёзы, старушки выпили по валерьянке и принялись готовить травяной чай.

      – А она как рявкнет: «Оставьте нас!», но так тихо, зловеще, странным таким, потусторонним голосом. Ох, Калерия, даже «мурашки» опять по телу бегут. Так нас-то, с родителями, ну, точно ветром оттуда сдуло! Прямо-таки в стену противоположную впечатало, приподняв над полом так, что и ноги его не касались! Клянусь! Да ещё тем ветром дверь так припечатало, что дом вздрогнул. А потом, уже в мёртвой тишине, – щёлк! Замок изнутри закрылся! Сам! Не слышно было, чтобы она отходила по паркету от двери, а ведь девушка-то была в обуви – сапоги на высоких каблуках! Не на цыпочках же кралась? Неет, колдунья она: ветром всех вымела и дверь закрыла! Как только дверь-то залипла, отгородив нас от больного, так мы с родителями мальчика и сползли со стены, где так и висели до того момента, и ни у кого не нашлось силы отклеиться от неё! Вот так-то.

      Победно глядя на бледную хозяйку, стала просить прощение за такой красочный рассказ.

      Лера её тут же простила, и обе вскоре успокоились сладкой черничной наливочкой, припасённой хозяйкой для особых случаев. А этот случай – вообще из ряда вон выходящий!

      – Ну, за здоровье внука нашего Филиппа! Пусть оно будет хоть с хвостом (Прости, Господи!), лишь бы нашему мальчику полегчало!


      …Филя открыл глаза, когда за окном была ночь.

      «Сколько же проспал? И, вообще, какое сегодня число? А месяц? Да… академический отпуск продолжается – не судьба мне этот год учиться в универе. Как там ребята? Моя группа? Что новенького? Как перенесли известие о гибели любимца и баловня курса Лёньки? – вспомнил, тяжело вздохнул, едва справляясь со слезами. – Господи, почему ты такое допускаешь?..»

      – У Него на всё свои планы. И своя Канцелярия. Ей и понадобился твой Лёня со своей девушкой. Теперь они там – вместе и счастливы. Никто отныне их не разлучит. Это и есть рай – быть свободным…

      Тихий, почти шелестящий голос сначала испугал до дрожи, а потом радость захлестнула горло так, что не мог говорить, только тихо заплакал.

      – Не плачь – им от этого становится плохо. Порадуйся.

      Голос продолжал звучать отовсюду, но источника видно не было.

      – Где ты? – едва проглотив спазм, прохрипел, всматриваясь в темноту.

      Вместо ответа щёлкнул выключатель маленькой настольной лампы, сейчас стоящей в углу комнаты и накрытой тканью, которая бросала на окружающие предметы причудливые кружевные разноцветные пятна. Такие же пятна были и на лице той, которая казалась лишь нереальным видением. Оно неслышно встало с кресла у окна, беззвучно подошло к кровати, невесомо присело на краешек, предостерегающе подняв палец.

      – Не двигайся – карантин на сутки. Только смотри и меньше говори.

      Стало снимать маленький халатик, который покупал для неё.

      «Значит, Маришка нашла шкаф, который я постепенно заполнял новой одеждой, покупая с любовью и радостью каждую вещь, мысленно примеряя на неё, учитывая цвет волос, кожи и глаз. Этот самый халатик купил именно из-за поразительного цвета: малахитово-зелёного. Как же хочется увидеть её в нём при свете дня и солнца…»

      – Тише. Даже в мыслях говори шёпотом.

      Сняла шёлковый халат, под которым была только верхняя часть интимного гарнитура.

      «Господи… Вот хулиганка! Это она трусики на лампу надела!» – засмеявшись в уме, позволил пробиться наружу только улыбке.

      – Умница. Держи эмоции в глубине сознания. Тотальный контроль. Ничего лишнего.

      Легко прилегла рядом, но поодаль, лишь в досягаемости кончиков пальцев.

      «Специально мучает?»

      – Нет. Так надо, чтобы восстановить нервы: по ступенькам, как на мостик, пошагово, – едва шелестя, прикоснулась пальцем ноги к его ноге.

      Ток пробил тело! Дёрнулся, хотел ринуться, но… не смог. Ничего не понимая, пошевелился – тщетно: запеленала в простыню, как мумию!

      – Тссс! Ни звука, ни движения. Захочешь в ванную – выйду и позову отца. Так нужно. Поверь, – странно посмотрев, припала ко рту, просто прижавшись к коже губами. – Замри. Не кричи даже в уме.

      Смотря светящимися в темноте глазами, не возбуждение пробудила в измученном теле, а страх: животный, дикий, бездонный! Встав на локти, смотря неотрывно в глаза, легко поцеловала губы, согревая теплом, овевая запахом липы, ромашки и зверобоя – летом, солнцем и песком.

      Глаза закрылись, уснул, видя во сне большое зелёное море.


      …Стоял в траве, утопая по грудь. Никогда ещё в своей жизни не видел такую густую и высокую траву! А сколько цветов вокруг! И как чудно пахнут!

      Раскинув руки, стал медленно идти, почти плыть по травяному полю, пьянея от красоты и запахов, от пестроты порхающих бабочек вокруг, от жужжанья пчёл и стрекоз, которые вспархивали над головой, смешно щекотали волосы и лицо, обнажённый торс и ноги.

      Прохладная снизу, сверху трава уже была горяча, разогретая солнцем, и этот контраст так понравился, что побежал по полю, широко распахнув руки!

      Ветер ласкал горячее юное тело, шевеля волоски и будоража кожу чувственными волнами. Словно лёгкие воздушные руки ласкали обнажённую фигуру, которая становилась с каждой минутой всё тоньше и легче…

      И вот, одновременно с разрядкой, стал невесомым и воспарил над зелёным морем травы, запорхав мотыльком.

      «Как, оказывается, чудесно, быть невесомым! В таком теле нет боли, нет чувств, кроме пустоты; нет отчаяния, нет страха – есть только полёт и ветер! И зелёное, изумрудное колыхание везде и повсюду. Бесподобная зелень глаз моей Маришки…»

      Вздрогнув от наслаждения, почувствовав тугие толчки и радость извержения, сладострастно застонал, но тут же заставил себя это сделать только в уме, шёпотом: «Тссс, ни звука».

      Однако ощущения туда никак не загонялись – клокотали в юном страстном теле, даря такое непередаваемое чувство полёта, что Фил даже засомневался: «А мотылёк ли я? Не похоже, потому что такое мощное возбуждение вряд ли ощущает простая бабочка. Бедная, как мне тебя жаль! Это ведь так волшебно – желать и чувствовать! Значит, я человек, мужчина! И сейчас желаю, имею и люблю… Боже… Лечу!..»


      …Открыв, глаза, понял, что часть сна – явь: Маришка сидела верхом и томно стонала от наслаждения, выгнувшись дугой! Обхватил руками любимую, не позволил упасть на пол в сладком беспамятстве, как бывало раньше. Дал ей время на радость, не прекращая ласкать искусно. Вскоре вновь загорелся, перевернув, сильно подмял под себя, «взял» девочку жёстко, постыдно, как вакханку, стеная в голос, не сдерживаясь ни на гран, исходя криком вины и страсти, словно истекая любовной кровью…


      …На кухне, вздрогнув от непонятных, диких криков сына, София рванулась к нему в комнату, но была перехвачена сильными руками мужа и прижата к груди. Вырываясь, кричала и просила отпустить к ребёнку…

      Сергей крепко удерживал её порыв, чётко выполняя инструкции странной загадочной зеленоглазой гостьи: «Что бы ни услышали, ни увидели, ни почувствовали – не входить, не пытаться ворваться, только терпеливо ожидать, когда выйдем вдвоём с Филиппом. Сами».

      – Софи! Софи! Очнись и прислушайся, родная! Это уже не крик боли, ты слышишь?

      С трудом оттащил опять на угловой диван, где и просидели последние двое суток, обнявшись, в страхе за жизнь Фили.

      – Прислушайся же! У неё получилось, понимаешь? Без наркотиков вытащила из «ломки». Это «наркота» так долго из него выходила! Мы чуть не потеряли сына!

      Прижав, замер, заулыбался, притянул в поцелуе.

      Соня сначала дёрнулась, сопротивляясь, кулачками стала колотить спину мужа, но через минуту сдалась, потеряла способность ко всякому сопротивлению.

      Подхватив тонкое тело на руки, целуя, понёс в спальню, где пережили столько сладких мгновений за последние дни.

      Проходя мимо комнаты сына, краснея лицами, послушали громкие, сладострастные, хриплые стоны и гортанные крики, хихикнули и… кинулись в супружескую норку.


      …Лишь к вечеру следующего дня квартира стала приходить в себя.

      Первыми опомнились родители.

      Подойдя к комнате Филиппа, тихо позвали ребят:

      – Приходите на кухню ужинать. Вам требуется срочно восстановить силы. Но если не осталось сил и для кухни – готовы принести еду к порогу!

      На озорные слова мамы те рассмеялись и попросили дать им ещё полчасика.

      Родители удалились, пригрозив, что после обещанного срока нагрянут в спальню молодых с проверкой их здоровья и внешнего вида.

      Через двадцать пять минут на пороге столовой появились два приведения: худые, синие, с розовыми подглазниками, с воспалёнными от недосыпа красными глазами и… сияющими улыбками до ушей!

      Сергей с Софией, прыснув, рухнули на диван в приступе безудержного смеха.

      Молодые, постояв с недоуменными лицами, последовали их примеру, бухнувшись рядом.


      Через четверть часа смогли найти силы не хохотать, не краснеть, не смущаться и не отводить стыдливо глаза. Тогда, наконец, сели за полноценную трапезу, впервые за трое суток.

      Филипп почти не мог ничего съесть. Не сводил с Маринки счастливых, влюблённых, обожающих глаз, любовался острыми обнажёнными плечиками, на которых покоились тоненькие бретельки чёрного коктейльного платьица. Так и пялился, пока девочка ни пригрозила, что больше не получит «сладкого»!

      Вызвав у всех ярую краску смущения, виновница смятения спокойно уплетала блины с икрой, чувственно облизывая тоненькие пальчики, закатывая глазки и сладострастно стеная.

      Мужчины, краснея, молча принялись за еду, смущённо отводя от тощей зеленоглазой хулиганки взгляды.
      Софи поступила проще – последовала дурному примеру!

      Через несколько минут, перемазавшись икрой, сметаной, мёдом, обе женщины открыто издевались над своими мужчинами…

      Были жестоко наказаны – унесены из столовой в спальни, откуда вскоре вновь раздались громкие звуки истинной любви и искренней радости.


      …Вся семья была в сборе.

      Пусть на короткое время, пусть самообман, но это было время настоящего счастья, за которое им, конечно, придётся заплатить Небесному Бухгалтеру очень высокую цену.

      Кто знает, насколько она будет высока? Это известно лишь тому, кто оценит счастье, и зависит от того, по какой шкале ценностей взыщет. Если по небесной – платой станет чья-то жизнь.

                Июнь 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/06/26/704