Любовь иного. 10. Приказано жить!

                ГЛАВА 10.
                ПРИКАЗАНО ЖИТЬ!

      …Через трое суток Филипп вёз свою девочку обратно в её район, жизнь и судьбу.

      Не говорил ни о них самих, ни о том, что знает историю об офицере, из-за которого может её потерять навсегда. Нет, эти разговоры были никому не нужны. Они могли только ранить, а ран им и так хватало с лихвой!

      Эти дни просто дышал Русалкой, любил и обожал, баловал и желал, целовал и обнимал, и уж точно вовсе не желал тратить время на то, что могло внести только горечь в души. Смирился и просто жил самой любовью, пока она есть.

      Когда возлюбленная отвлекалась на что-то, глазами впитывал жесты и улыбку, поворот острых плеч и движение бёдер, взмах тонких рук и покачивание ножкой. Всё складировал в памяти, чтобы потом, когда она опять пропадёт надолго, не сойти сразу с ума от разлуки, а доставать эти минуты из памяти и держаться за них на плаву жизни, не давая себе кануть в омут беспросветного, безнадёжного чёрного отчаяния. Как только все воспоминания закончатся – тихо сойдёт без них и без неё с ума.

      Теперь осознал совершенно ясно: без Марины не жить. Поняв и смирившись с этой страшной мыслью, взял себя в руки и стал обычным мужчиной: сыном, внуком, другом, любовником, но только до того времени. Словно завёл пружину, чётко отмерив ленту: пока любимая будет рядом – жизнь продолжится, что-то случится с нею – лента оборвётся. Палец о палец не ударит, чтобы продлить никчемную жизнь. Ни дня не протянет, пойдёт на тяжкий грех, а покончит с этой пустотой. Сам.

      Везя Маринку на машине отца в «Коломенское», старался сейчас об этом не думать, прекрасно поняв, что его мысли она «слышит» в буквальном смысле!

      – Родители спрашивают, когда сможем ещё раз побыть с ними вместе и где. Сообщи, пожалуйста, по телефону, когда появится несколько свободных дней – я позвоню, и они тут же прилетят из Торонто. Ты им так понравилась, Маришка! – с улыбкой посмотрел на притихшую девушку. – Не грусти. Всё в наших руках, любимая! Мы же не на разных планетах обитаем – найдём возможность встречаться! Главное, что мы стали семьёй, и это для всех нас так важно, поверь! – пожал руку, поцеловав пальчики. – Дай мне слово, прошу.

      Молчала, и это было страшно: ни звука, ни дрогнувшей брови, ни моргания глаз. Замерла, застыла, заледенела.

      «Понятно: какое слово, когда не знает, что произойдёт через полчаса, стоит только появиться в микрорайоне? Кто знает, что случилось за эти шесть дней? Кого не стало: семьи, подруги, офицера? Вот и держит себя, Лебёдушка, остатками силы воли, стараясь спасти тебя, Филин! Смотрит часто в зеркало заднего обзора, окидывая уже профессиональным взглядом поток машин и пешеходов, пытаясь уловить среди них знакомые силуэты и марки, лица и номера. А ты, эгоист, всё о своём бормочешь, о личном, семейном. У Маришки этого давным-давно нет! Одна борьба за выживание, вечный страх потерь родных, близких, любимых и знакомых людей.

      Взбеленился до дрожи в руках, беззвучно взвыл, скрипя зубами:

      – Господи, за что ты устроил моей Русалке ад здесь, на земле? Почему выставил уже сейчас такой разорительный счёт? Неужели так много у тебя взяла? Когда же успела, боже?..»

      С трудом успокоившись, очнулся, посмотрел на сигнал светофора, на котором остановился, ласково поцеловал руку юной девочки, не проронившей ни слова с самого момента отъезда из дома на Русаковке.

      – Прости, родная, – тяжело вздохнул, опустив голову. – Просто прошу: как только поймёшь, что готова к встречи с нами, дай знать, хорошо? Ответь, умоляю!

      Не сдержался, повернулся и обнял, сжал, отчаянно целуя и не имея желания останавливаться.

      Негодующие гудки машин заставили оторваться от молчащей возлюбленной и вновь взяться за руль.

      – Скажи.

      – Хорошо.

      Только тогда тронул машину с места и повёз дальше свою несчастную любовь.

      «Одно слово. Что ж, это почти похоже на обещание».


      …У кинотеатра «Орбита» вышли по просьбе Мари.

      Купив билеты на сеанс, прошли в кафе на первом этаже и сели в углу стеклянной стены, окидывая площадь перед зданием внимательными взглядами. Не заметив ничего подозрительного, взялись за руки, отставив в сторону стаканы с лимонадом.

      – Ничего не хочешь сказать на прощание? – ровно, спокойно, слегка сжав её тонкие руки.

      – Не скажу, а прикажу: жить! Жить на всю катушку, любить всех: и девочек, и мальчиков, радоваться каждому дню, брать от жизни всё, что предлагает. Только об одном прошу: без «наркоты». В остальном – полная свобода.

      Неожиданно величаво встала, гордо выпрямилась, став почти Особой Королевской Крови: спокойное высокомерное лицо, вздёрнутые брови, власть и надменность во взгляде и спесивом повороте головы.

      «Её Величество, одним словом», – тепло улыбнулся тайком.

      Поставив пальцы на столешницу, властным, повелительным, непреклонным тоном приказала:

      – Живи без меня. Забудь. Отныне ты свободен. Не приезжай, не звони, не ищи – это приказ. Не забывай о Леониде. Такой судьбы тебе я не желаю. Точка. Прощай!

      Молча развернулась и решительным шагом направилась на выход, пригвоздив Филиппа к месту жутким, леденящим душу и кровь взглядом.

      Минут пятнадцать не мог сдвинуться с места: ноги парализовало! Пытаясь пошевелиться, вызывал в них только дикую боль!

      Стиснув зубы, стараясь не закричать от неё и жестоких слов, стал медленно дышать, вспоминая все приёмы расслабления, показанные врачом в клинике. Постарался представить себя в кабинете лечебного массажа – не помогло.

      Тогда закрыл глаза и, глубоко дыша, усилием воли заставил увидеть себя на зелёном лугу, в море изумрудных трав, среди цветов и бабочек, ощутить ветер на обнажённом теле, раскинув руки, бежать и чувствовать касание стебельков трав к голой коже молодого тела, прохладу и жар травы, звон сотен кузнечиков…


      – …Эй, парень! Да ты, никак, уснул здесь?.. Вот те раз! Проспал сеанс-то, теперь уж не впустят…

      Буфетчица убирала остатки еды и напитков со столов, протирала, составляла стулья на столешницы, собираясь подмести пол.

      – С ночной, что ли? Разморило в тепле-то. Ну, очнулся, и слава богу. Иди уж домой. А в кино завтра приходи. Хорошая картина нынче идёт. «Человек со звезды» называется. Штатовский. Хороший такой! Только грустный. Обплакалась я, хоть и раз десять посмотрела уж…

      С улыбкой слушая мягкий грудной женский голос, встал на ноги, пошевелил пальцами.

      «Порядок: ни тяжести, ни боли, ни судорог. Ай, да Маринка! Гипнозом припечатала к месту! Потому и не боялась, что кинусь за ней, стану уговаривать, кричать и плакать. Ай, да умница! Где этому научилась? Хотя, нет, молода слишком. Видимо, это у неё наследственное, потомственное. Вот тебе и колдунья! Да, баба Лера, ты оказалась права – ведьма она!»

      Попрощался с милой женщиной, вышел на площадь. Закуривая, осмотрелся, поворачиваясь во все стороны, словно уворачиваясь от стылого крещенского ветра, убедился, что никто за ним не следит. Двинулся к машине, оставленной во внутреннем дворе соседнего с кинотеатром дома.

      Усмехнулся, вспомнив звонок бабушки тогда, на четвёртый день.

      «Как деликатно пыталась сказать, кто Маришка, потом не выдержала, а, может, не нашла подходящих слов, да так и выпалила, что она, мол, ведьма! Да, бабуля, ты права, я сам в этом только что убедился. Но лучше любить ведьму и быть счастливым, чем глупую мещанку и чувствовать, что живёшь напрасно, что жизнь проходит мимо.

      То, что Мариша не от мира сего – давно чувствовал, иначе не потянулся б к ней сразу же, едва увидев на Яузе. Никогда девушки не “цепляли” – не той породы. Я “иной”, гей, о чём сейчас и напомнила Лебедь. Окриком вернула на грешную землю, приказав своим Высочайшим Королевским Указом любить “своих”, себе подобных. А вот на счёт “девочек” – прости, Мариночка, не смогу. Ты для меня единственная из их племени интересна. Будешь рядом – стану твоим. Нет – вернусь к “своим”. Так не нарушу приказа, да? “Мальчики” будут и одна “девочка” – ты. Только так, любимая. Единственная моя».


      …Выворачивая на проспект Андропова, посмотрел в зеркало заднего вида, в которое попалась чёрная «Волга», почему-то встревожившая невероятно. Номера не было видно, но чутьё кричало и предупреждало!

      «Значит, я кое-чему научился у Мариши – начинаю “их” чувствовать. Получается, за мной тоже “ходят”. Интересно, как давно? Ну вот, Филин, и ты дождался своего “воронка”. Смотри, как бы в ночи не выдернули из постели и не увезли в темноту и неизвестность.

      Эх, Лёнька… как тебя не хватает, друг! Так хочу поговорить, посмотреть в озорное лукавое лицо, увидеть вздёрнутую бровь и понять, что ты опять увидел “цыпочку”! Боже, как страшно всё! Теперь ни Лёни, ни Ольги не увидеть, не заметить игривых переглядываний, не порадоваться их счастью. Один. Я опять один, Лёнька. Описав круг, вновь оказался в той же точке под названием “Одиночество”. Один ночью. Кольцо жизни замкнулось.

      Нет, Мариша, я не лицемер и не ханжа: найду любовника, рано или поздно. Разомкнёт ли он круг или насадит на стержень жизни очередное кольцо неизбежности и нового одиночества? Как в детской игрушке “пирамидка”: большое кольцо, меньше большого, среднее, меньше среднего, меньшее, меньше меньшего, маленькое, меньше маленького, малюсенькое, меньше малюсенького, крошечное и… сверху колпачок.

      Моя жизнь тоже уподобилась игрушке: основание – мама, стержень – папа, большое кольцо – Валентин… Нет! Прости, Валя. Большое и главное – ты, Мариночка! Только ты. И теперь, сколько бы ни было “колечек”, все они будут всё меньше и меньше значить для меня. Кто же станет “колпачком”?

      Остановившись на очередном светофоре, метнул взгляд назад.

      – Стоят, но поодаль, на боковой полосе. Старательно меняют их, перестраиваются, прикрываются другими машинами, отстают, опять появляются, но это одна и та же машина – уверен. “Хвост”. Чей? Мой? Или… Маринкин? Хотят знать, откуда её привёз? Чёрт! Тогда выход один – Калерия. Давно не навещал старушку. Сейчас увижу таксофон – позвоню ей и домой: предупрежу родителей и отпущу погостить к детям Марию. Потом в магазин – порадую бабулек.

      Повезло с ними: воспитанны, деликатны, скромны и умны. И так подошли друг другу! Вот и пусть доживают вдвоём. Надо поговорить срочно с Лерой о её квартирке – решить с продажей вопрос или пусть напишет завещание. Да, не помешает подготовить дарственную на Марию. Когда Леры не станет, Маша не останется на улице, без крыши над головой.

      Не откладывать, Филин! Видишь, тебя “ведут” – обратный отсчёт запущен: тик-так, тик-так.

      Со своей квартирой можно не волноваться – мама и унаследует.

      Тикайте, тикайте, Часики Небесные. Я готов – Маришка научила всегда быть ко всему готовым. Даже к смерти».


      Через полтора часа въезжал во двор бабушки.

      Заметил две головы в окне третьего этажа.

      «Ждут! Как хорошо, когда тебя кто-нибудь ждёт!

      Филипп, ты этого удовольствия давно не получал – ожидания встречи! Родители заграницей заняты, а ты остался один, как перст, и лишил себя такого простого счастья – радости встречи с родными людьми.

      Пусть эти две старушки чужие по крови, но как-то быстро вросли в тебя и прикипели душами, так радуются вовсе не за деньги, а по чистоте душевной! Как отнекивались от подарка, как убеждали, что будут любить тебя и в своих нищенских трущобах – только приезжай, не забывай, внучек! И вот они богатые леди, а посмотри-ка, как прилипли носами к стеклу и машут сухонькими ручками, что-то кричат и утирают слёзы радости.

      Вот бальзам на сердце – смотри на их счастливые лица. Это и есть жизнь, чистая и открытая.

      Не волнуйся, Мариночка, не нужны мне отныне ни “кокс”, ни прочая “дурь”. У меня есть посильнее препараты – Лера и Маша!

      Припарковавшись, рассмеялся громко, вышел. Стал доставать из багажника пакеты и сумки, быстро метнув взгляд на выезд с площадки.

      – Они! Только треть корпуса виднеется из-за поворота. Проследили. Что ж, ищейки, мой адрес, конечно, скоро станет известен, но не сегодня – попотейте в машине! Я собираюсь пожить здесь пару-тройку дней!

      Смеясь, закрыл машину, собрал пакеты с гостинцами и продуктами и понёс в подъезд, улыбаясь старушкам в окне.

      – Привет, бабули! Пока, “хвост”!»


      Три дня купался в любви, обожании, бесконечных разговорах, ворчании и советах.

      Приезжали родители, погостили несколько часов, почувствовали себя настоящей московской семьёй – жарили пирожки (старушки забили заготовками морозилку) и пили чай из самовара.


      В аэропорт поехали с сыном.

      Сроки поджимали, настала пора вернуться в Канаду: ждала работа и своя жизнь.

      В этот раз почему-то все трое были напряжены, встревожены и растерянны. Разговоры не клеились, лица то и дело грустнели, руки не желали расставаться.

      Мама часто обнимала, сжимала в бессознательном порыве. Всё что-то пыталась спросить, о чём-то предостеречь, но на все её попытки прорваться к нему в душу Филя качал головой, смотря с мягкой терпеливой улыбкой. Тяжело вздохнув, сдалась, припав со слезами к груди мрачного мужа.

      Сергей тоже порывался отвести сына в сторонку, перекинуться парой мужских слов, но результат был тем же – молчаливое отрицание. Сын вырос.

      В последний момент Соня расплакалась так, что Серж, подхватив жену на руки, только кивнул сыну и пошёл в терминал вылета, ни разу не оглянувшись.

      Филипп понял: «Не увидимся больше. Тоже это почувствовали. Прощайте, любимые. Живите долго и счастливо, молодожёны!»

      Криво улыбнувшись сквозь слёзы, долго стоял у окон и провожал их «Боинг» глазами до самого взлёта, до растворившейся в московском небе точки.

      Уже не видя ничего, всё стоял и стоял, прокручивая в голове все годы совместной жизни, радости и печали, разлуки и встречи, душевные и чувственные переживания. Был им благодарен за каждый миг жизни, каким бы он ни был.

      «Спасибо, единственные! Прощайте и простите за всё, Христа ради».


      …На четвёртый день, подъезжая к дому на Русаковской набережной на отцовском, а теперь его, джипе, заметил машину «слежки» на углу.

      «Значит, сюда приехали раньше меня. Случилось то, что ожидалось – знают этот адрес. Отныне новая жизнь: “под колпаком”, под приглядом. Личная неусыпная охрана.

      Загнав машину на именную стоянку, вышел, порадовавшись, что теперь “лошадный”.

      – Не надо вызывать такси или звонить друзьям, но это и дополнительные трудности – не выпьешь. Значит, прощай, “Амаретто”! Надо будет бутылку отвезти старушкам. Вот обрадуются! – тепло улыбаясь, пошёл домой. – Здравствуй, дом, я вернулся к тебе. Надолго ли?..»


      Жизнь вошла в привычную колею.

      Филипп вернулся в университет, учёба захватила-завертела вихрем, подгоняя-напоминая-упрекая за долгое отсутствие-забвение-леность.

      Ребята с радостью встретили «блудного сына», старались помочь и подтянуть-развеселить-познакомить-свести…

      Он всех успокоил, сказав, что уже помолвлен с замечательной девушкой. На все вопросы лишь загадочно улыбался-краснел-смущался.

      Оставили в покое, перешёптываясь по углам:

      – Ну вот, а то пустили слух, что он гей!

      – Сами они геи!

      – Как он заботится о своей невесте – ни словечком не проговорился!

      Слыша такие разговоры, грустно улыбался: «Да, берегу мою Лебедь, очень, это единственное, что могу для неё сделать. Как она там? И не узнать, не позвонить, не написать. Полное молчание. И бессилие. Мёртвая зона какая-то».


      Жизнь диктовала свои правила, выдвигала условия и требования.

      Приходилось вертеться, как белке в колесе: учёба, старушки, три квартиры, счета, здоровье: и своё, и бабушек, забота о хлебе насущном.

      Спасибо, что «хлеб» оплачивали родители, с финансами у Филиппа не было трудностей.

      Это позволяло жить в соответствии с его средой и окружением, быть вхожим в приличное общество, которое настойчиво приглашало его «невесту» к ним на знакомство.

      Филу удавалось отговориться-отвертеться-оправдаться её отсутствием, но понимал – это не может продолжаться бесконечно. Уже не только университетские ребята горели желанием знакомства с ней, но и его руководство.


      Близилась весна.

      Начинались всякие вечеринки, фуршеты, юбилеи…

      Приходить на них в одиночку Филиппу становилось всё более неприлично и проблематично. Отклонял приглашения, сославшись то на нездоровье Калерии, то Марии – любимых бабушек, то «прихворнув» сам…

      Чем ближе к концу подходил семестр, тем настойчивее звучали приглашения в дома власть предержащих – положение обязывает, noblesse oblige, однако.

      Вот когда Филе оно, это «положение», встало поперёк дороги!

      Не придёт несколько раз на такие приёмы – ударит по престижу семьи и доброму имени. Приведёт случайную девушку – загонит себя в капкан: её станут считать его невестой и другую просто не примут.

      «Значит, пора идти на поклон к Мари, а это не просто проблема – катастрофа! В том, что моя девочка выдержит приём чванливых кривляк – не сомневаюсь ни минуты. “Легенду” такую бы придумали со старушками – никто б не подкопался! Калерия подкинула пару идей – пальчики оближешь! Проблемой является сама Маринка. Занозой. Шилом в попе. Геморроем. Не поедет она, вот и всё! Упрётся, и не уговоришь.

      Лёнька… ты бы смог аргументировано ей всё изложить – умел всегда найти и слова, и доводы, когда “убалтывал” очередную знатную спесивицу. Но тебя нет, и я пропал. Что же делать?..»


      Сидя на любимом подоконнике, без зазрения совести курил в квартире и даже не просил прощения у мамы, словно её для него не стало, отрезал себя от родителей навсегда. Почему? Кто знает? Предчувствие? Провидение? Или твёрдая уверенность? Не было ответа. Вот и курил свободно, приоткрыв фрамугу окна, наблюдая за уплывающим дымом сигареты, за плавными арабесками и переливами струй, за мгновенным исчезновением их за окном.

      От постоянных мыслей гудела голова. Единственное, что не мучило – похоть.

      Последовал приказу своей девочки и завёл любовника. Встречались осторожно и редко – «хвост» следовал повсюду.

      Как и она, быстро научился растворяться-теряться-исчезать прямо у них на глазах. Правда, это было возможным, когда был пешеходом. На машине не очень-то «растворялось».

      Партнёром стал тот самый Антон Серов, с которым он познакомился ещё осенью, за несколько дней до встречи с Маришей. Тогда они не успели стать близки из-за сильной тоски Фили по Валентину – не мог переступить через память друга.

      Марина смогла сломать этот барьер мгновенно – уже на второй день понял, что хочет незнакомую девочку, увиденную им на реке. Ох, и удивился же тогда! Но желание никуда не уходило, и он добился её – на шестой день знакомства девочка стала его!

      «Перевернула мой мир, жизнь, все привязанности вверх тормашками. После нашей встречи уже не мог точно сказать, где она, эта земля: вверху или внизу? Эээ, да что там душой кривить – и по сию минуту не знаю! И не хочу знать. Знаю только одно чётко и ясно: хочу жениться на Маришке и иметь от неё детей. Ни больше и ни меньше».

                Июнь 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/06/26/716