О людях, шакалах и крысах

НА ФОТО - АНДРЕЙ ШИЛКОВ

«Вот какая странная эпоха:
Не горим в огне – и тонем в луже…»
А. Галич

Пролог

В понедельник, 1-го декабря 2008 г., мы проводили  в последний путь удивительного, я бы даже сказал – легендарного человека, журналиста, диссидента, узника советских политлагерей Андрея Шилкова. Ему было всего 56 лет.
Недели за 2 до этого печального события я столкнулся с Андреем у Яффских ворот Старого Города. Он аскал монетки у туристов и прохожих, пытаясь наскрести на бутылку водки и пачку сигарет. В стёклах его очков отражались башня Давида и облака перелётные. По лицу блуждала отсутствующая улыбка. Люди от него шарахались, полицейские брезгливо-угрожающе косились, торговцы-арабы что-то гортанно выкрикивали, стараясь отогнать подальше от своих лотков.
Андрей был явно не в себе. Поговорить нам нормально не удалось. Однако из набора обрывочных фраз я понял, что пару месяцев назад он ушёл из дому и теперь обитает на лоне природы, питаясь, чем Бог пошлёт. Погоды, к счастью, стояли пока сухие и тёплые, но дожди уже были не за горами, а там и снега – по-иерусалимски экзотичные, но уж вовсе не гостеприимные. Глядя на Андрея, обутого в сандалии на босу ногу, думать об этом не хотелось…
В конце ноября я снова встретил его – на этот раз у входа в печально известный «пьяный дворик» в дебрях Нахлаота. На нём были всё те же потёртые джинсы и засаленная ковбойка, и очки его отражали всё те же спешащие куда-то на север кучевые облака. За толстыми линзами слезились широко раскрытые глаза – не мутные, как ни странно, и уже даже не тоскливые, а какие-то… потусторонние. Мы присели на лавочку, закурили. «Я ужасно рад тебя видеть, - вдруг сказал Андрей. – Ты же друг Жени Хорвата, да?.. Только вот, извини, - напомни мне пожалуйста своё имя…» «СаФр», - рассеянно отозвался я. «А, ну да, конечно…»
Мы оцепенело сидели на лавочке, куря сигарету за сигаретой. Андрей то и дело прикладывался к бутылке с какой-то бормотухой ядовитого оттенка. Скамейку напротив оккупировал тучный мужик со светлой и неожиданно чистой шевелюрой. Лет ему можно было дать и 30, и все 60 – в зависимости от ракурса. Ракурс же непрерывно менялся, ибо мужик медленно, но верно сползал со скамейки на усеянные битым стеклом и окурками плиты мостовой. Наконец, он рухнул и тут же отключился, при этом чудом каким-то не выпустив из рук изрядно початый пузырь портвейна. «И как убитых, собирают пьяных, - пришли на ум строчки Наума Каплана, - и бережно разносят по домам». Только в этих стихах подразумевается Кишинёв 60-х. Нынче же стояла 1-я декада 21-го столетия от Рождества Христова. Действие разворачивалось в Иерусалиме. Вернее – бездействие. Ибо никто никого уже не собирал и ни-ку-да не разносил…
После посещения бесплатной столовки на улице Агрипас мы с Андреем расстались, и живым я его никогда больше не видел.

1

«Точку сборки нашёл под кустом – и на этом спасибо.
Я живу в этой точке…»
А. Герасимова

Совсем недавно мне самому довелось прожить 3 месяца под открытым небом. На улице. Точнее, в парке Гансахер, на склоне под кустом с видом на Кнессет. О том, как и почему я добровольно-принудительно снялся с уютного насеста и пополнил армию бомжей Земли Обетованной, поведаю как-нибудь в другой раз. Пока же вот – ряд зарисовок с натуры. Ума, так сказать, холодных, а сердца – горестных…
Бомж бомжу рознь. Один – ваш покорный слуга – умудряется изредка гонять с пустым желудком и полупустым бензобаком по Иерусалиму и окрестностям за рулём собственного – пусть и дряхлого – Опеля. Другой коротает ночь под проливным дождём прямо в центре Кикар Циона, зарывшись с головой в груду тряпья и трясясь, как в тропической лихорадке. Третий, при кипе и талесе, вышагивает сутки напролёт от Рехавии до Котеля и обратно, попыхивая косяком с беспонтовой травой и бормоча под нос ивритские мантры. Кстати, этот третий – по прозвищу Крейзи Нахман – и приютил меня под соседним кустом на склоне холма, где у него был припасён «гостевой» матрас.
Строго говоря, ни он, ни я не тянули на классических бомжей, ибо, во-первых, совсем не бухали, во-вторых, не особо голодали, прирабатывая от случая к случаю то грузчиками-спортсменами, то внештатными уборщиками мусора. Нахман днями почивал на солидном тюфяке в двухместной палатке (впрочем, почему «почивал» - он и в данный момент обитает там, это я дезертировал по состоянию здоровья в каморку с четырьмя стенами и потолком кирьят-менахемской хрущобы). Ночами же он молился у Стены Плача, встречал рассветы на крышах Старого Города – либо бродил по центру Иерусалима, переругиваясь с на редкость отмороженными местными ментами, отрабатывая йогические асаны на лужайках сквера Ган Ацмаут и балансируя на трубах ограждений, разделяющих тротуар и проезжую часть пустынных о сю пору бульваров и проспектов.
Небеса обетованные над Гансахером бороздят вертолёты, дятлы и летучие мыши. На сучках елей и сосен медитируют жуки-богомолы. По распадкам и косогорам безумно носятся стаи шакалов, издавая леденящие душу вопли, подозрительно напоминающие сирену неотложки. Крысы… Вот о крысах стоит поговорить отдельно. «Крысами» на зоне кличут тех, кто крадёт у подельников и сокамерников. То есть это – нижнее днище низости. Подлее стукачества и мерзее пассивной педерастии. Крысу, схваченную на месте преступления с поличным, однозначно топят в параше. Без разборок, правилок и маляв по инстанциям. И поделом. Иначе не выжить.
Сначала у нас стали пропадать продукты питания. Ну, ясное дело – птицы! Или мыши. Или тигры с медведями. Или, на худой конец, кошки с собаками, которых хозяева ежедневно выгуливают без поводков и намордников часов с 5-ти утра и до поздней ночи. Ну, любят в Рехавии фауну с флорой, едва ли не больше, чем людей. Да и в одной ли Рехавии?
Но ни раскормленные персы с лабрадорами, ни поджарые лисы с ежами и белками не польстились бы на газовые горелки да радиоэлектронику. Тут уж за версту тащит родной некошерной человеческой свининой.
Первую горелку у нас стянули из-под носа, когда мы отлучились всего на полчаса, поленившись зарыть её поглубже в сухую листву. Следующую уже изъяли из наглухо задраенной палатки, прихватив заодно и мобильник Нахмана вкупе с МР-плейером и комплектом аккумуляторов. «Спасибо хоть, что не взяли документы, - хладнокровно резюмировал мой приятель, - да и палатку оставили». Месяца за 3 до этого, с более укромной и труднодоступной стоянки в самом сердце Гансахера у него увели палатку и спальник – средь бела дня, почти в открытую. Ибо известно здесь практически любому: если сам бомж за себя не вступится, никто и пальцем не двинет в его защиту. И жалуйся Всевышнему – то-то сказано, мол, каждому воздастся по его вере. А больше жаловаться некому. Ибо окружающему миру на тебя, как минимум, начхать. Впрочем, лучше всего вообще не жаловаться. Не сетовать, не бояться и не просить. Чихнули? Будьте здоровы!
Двуногие шакалы – в отличие от крыс – не обирают себе подобных. Их сердцу милее падаль, пусть даже падаль эта подаёт слабые признаки жизни. Так даже интереснее: всё ж развлечение какое-то.
Молодые, затянутые в голубую униформу шакалы с пистолетами, наручниками, портативными рациями и прочей трехомудией на широком кожаном ремне нюхом чуют лёгкую поживу. Нюх этот, правда, даёт осечки на каждом шагу, ибо основан на стереотипах восприятия, а не на реальном опыте и знании хотя бы основ человеческой психологии. Но их это не смущает – на их стороне закон. А на противоположенной стороне – измождённый, неряшливо одетый длинноволосый бродяга, которого просто необходимо тормознуть, обшмонать на виду у публики, унизить бесконечной проверкой и перепроверкой документов – при том, что данная процедура повторяется изо дня в день, участвуют в ней одни и те же лица и пользы от неё для общественного порядка примерно столько же, сколько граммов гашиша, кокаина и экстази они умудряются найти в недрах моих дырявых карманов. То есть – абсолютный нуль.
Но шакал на то и шакал, чтобы не угрызаться по поводу абсурдности и нелепости наезда. И дежурная отмазка всегда наготове: цель оправдывает средства. Их так обучили. Точнее, натаскали и выдрессировали. Ага – патлатый, бородатый, да с горящими глазами? Ну, ясно – наркоман, карманник, а может, и потенциальный террорист. А реальный террорист, кстати, именно в эти минуты, возможно, садится в переполненный автобус. А реальный, но гладковыбритый, коротко стриженный – и оттого социально-близкий – барыга в отглаженном костюме именно в эти минуты, возможно, впаривает желторотым юнцам из соседней школы колумбийский крэк и афганскую геру.
Вы скажете, я отвлёкся. Зарвался. Скатился в риторику… Не спорю. Просто достало! Достало настолько, что хочется порой выйти на середину людной площади и проорать в унисон Вадику и Глебу Самойловым из российской рок-группы Агата Кристи: «Братцы-живодёры, за что же вы меня? За что же вы меня? За что?!.» Только кто ж это станет слушать?

2

«На каждой линии есть станция пи*дец…»
А. Герасимова

А на улице - сиречь на дне – человек может оказаться элементарно. Любой причём человек. Не застрахован никто. «От тюрьмы да сумы…» - и так далее. Помните у Галича? «И только порой под сердцем кольнёт тоскливо и гневно: уходит наш поезд в Освенцим – сегодня и ежедневно». Наш пошарпанный, мятый, траченный временем состав сегодня и ежедневно уходит в Освенцим предательств, забвения, одиночества и деградации личности. Его неотступно сопровождает конвой из хронических болезней, алкоголизма, наркомании, психических и нервных расстройств. Ведёт же его к конечной цели по рельсам невостребованности и тотального равнодушия рогатый машинист по имени Старость.
Или так оно и должно быть? Или стадия полного духовного небытия при живом-то теле – это и есть пресловутое Чистилище, которое необходимо преодолеть на пути к полному духовному обновлению и возрождению? Да уж, как тут не вспомнить о своём еврействе – будь ты по убеждениям хоть атеист, хоть буддист, а хоть и христианин…
Завещанная нашим отцам, святая, вечная земля. Истерзанный и избалованный, жалкий и величественный, бессмертный, но болезненный и безумно закомплексованный «богоизбранный» народец. Такое бредовое, противоестественное – и такое родное государство Израиль. А родственников, как известно, не выбирают…
Г-н Н. был когда-то членом Парламента. Активно участвовал в заседаниях Кнессета. Свободно владеет множеством европейских и азиатских языков. Нынче он – завсегдатай бесплатной столовки на Яффо, сгорбленный, притихший, дурно пахнущий изо рта.
Серафим П. преподавал основы языкознания и структурный анализ в лучших университетах Союза. На равных общался с Бахтиным, Тыняновым, Лотманом. Дружил с Эйдельманом. Культуре его речи, сочности его русского языка мог бы, пожалуй, позавидовать сам Набоков. Сейчас он слеп и практически беспомощен. Пробавляется сбором пустой стеклотары, ловко выуживая её из заплёванных урн и загаженных контейнеров. Причём занимается он этим не столько ради нескольких жалких шекелей, сколько для того, чтобы не впасть в предсмертную летаргию, из которой не будет возврата.
Музыкант М. Инженер-изобретатель Д. Хореограф и балетмейстер Р. Всем им под или за 80. Все они в здравом уме и трезвой памяти. Все они ещё живы (а некоторые даже здоровы). И все они никому не нужны…
Поймите меня правильно: эти люди – не бомжи. Более того, некоторые из них устроены относительно сносно. И все они согласны со мной: невостребованность и одиночество порой страшнее, летальнее всех на свете инфарктов, инсультов и альцгеймеров. Как верно заметил классик – «это время тихой сапой убивает маму с папой». От себя добавлю: всем этим людям, как и бомжам, нередко достаётся от крыс и шакалов!

Эпилог

В гробу я видел параллели, аналогии и сравнительные анализы! Что мне и моим героям с того, что в Штатах система социальной защиты и реабилитации работает чуть лучше, а в России чуть хуже, чем в Израиле?
В то время, как мы с моим товарищем по оружию спина к спине оборонялись от крыс и шакалов (о, это надо было видеть: рыжий, пейсатый Нахман в кипе и ярко-оранжевых портках, расшитых драконами и иероглифами, стоит, широко расставив ноги, на скале, размахивая из стороны в сторону клюшкой для гольфа, словно магическим лучевым мечом джедая, и выкрикивая в ночь: «Доста-а-али!..»), в Иерусалиме полным ходом шла кампания по выбору мэра города. Одним из претендентов на этот пост был наш соотечественник Гайдамак, основавший и возглавивший так называемую «партию социальной справедливости». Так вот, смею вас заверить: ни мы с Нахманом, ни бомжи, ни старики и старушки из бесплатной столовки за Гайдамака не голосовали. И вовсе не потому, что с недоверием отнеслись к его программе. Мы просто не голосовали вообще, ибо для реализации одного из основных гражданских прав – права голоса – человеку требуется постоянное место жительства. Или, хотя бы, почтовый адрес, по которому он/она мог бы получить извещение-приглашение на избирательный участок. Жаль, что Гайдамак не догадался заранее изучить эту проблему и найти ей достойное решение. Возможно, его шансы на победу оказались бы значительно лучше.
Да ладно, Бог с ними со всеми. Надеюсь, Андрею уже полегчало. Тем более, что дух его теперь может невесомо парить над столь обожаемым им Иерусалимом, закладывая виражи то на юг, к Негеву и Эйлату, то на восток, к Мёртвому морю и Иудейской пустыне, а то и на север, к Табору и Назарету. Тут на днях, кстати, вышла удивительная книга на русском языке – «Королевские прогулки по Иерусалиму», одним из создателей которой является Андрей Шилков. Загляните в неё на досуге – не пожалеете!
И ещё. Символично, что склон, на котором похоронили Андрея, находится неподалёку от Садов Сахарова. Думаю, диссиденту и правозащитнику Шилкову греет душу такое соседство (тем более, что по жизни они с Андреем Дмитриевичем, вроде бы, пересекались). Мне же в заключение хочется лишь напомнить вам строки из бессмертного Галичевского «Кадиша»:
«Как я устал повторять бесконечно всё то же и то же.
Падать – и вновь на своя возвращаться круги.
Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже!
Я не умею молиться. Прости меня и помоги…»

Иерусалим, 05.12.2008

Постскриптум: этот очерк уже был дописан, когда мне рассказали ещё одну – едва ли не самую вопиющую по своей бесчеловечности и цинизму – историю. Михаил И., хирург, акушер-гинеколог, ведущий специалист одного из регионов нашей до-исторической Родины, совершает алию в 50-летнем возрасте, худо-бедно осваивает Иврит и находит-таки работу по специальности в небольшом израильском городе А. Не проходит и 2-х недель, как ему предлагают прооперировать пациентку на предмет извлечения из матки мёртвого плода. Михаил – вопреки команде немедленно приступать к операции – тщательно обследует роженицу и объявляет вовсеуслышание: «Плод жив»! Его игнорируют. Ещё бы – первичный диагноз был поставлен самим главврачом больницы. Наш герой производит кесарево сечение и к всеобщему, казалось бы, облегчению, являет свету нормального и даже почти доношенного младенца. Через 2-3 дня Михаила увольняют с работы под предлогом слабого знания Иврита и сокращения штатов. Сейчас Михаилу под 70. Больше на работу по специальности ему в Израиле устроиться не удалось.
Вот скажите мне, граждане, эти суки, наделённые правом вершить наши судьбы, - они евреи? Нет, дорогие мои. Они – шакалы. Ведь что такое шакал? Это не хищник. Это стервятник, который питается падалью, но который также способен и добить свою жертву, если она слаба, бросить её в пыли под палящим солнцем, дабы мясо быстрее протухло, и затем уж закатить пир победителей.
Возможно, мой очерк прозвучит не вполне «политкорректно». Но мне плевать на политкорректность, когда речь идёт о живых людях. Это пускай наши заокеанские сородичи, исходя розовой слюной, пекутся о сохранении лица и «чести мундира». Меня же больше привлекает позиция Станислава Ежи Леца: «Нельзя выносить сор из избы? А что, лучше, если в избе будет грязно?» Понятия «еврей» и «диссидент» для меня синонимичны. Более того, я твёрдо убеждён, что если у человека нет совести, милосердия и любви к ближнему, то пусть он тысячу раз был рождён еврейской мамой, обрезан и натаскан на Тору с Танахом, - это уже не еврей. И не человек. Это крыса с шакалом.
Пост-постскриптум: данный текст изначально был задуман как сценарий для теле-докудрамы. Но создание фильма требует конкретных вложений. Спонсоры – ау!

2008, ИЕРУСАЛИМ

ПРИМЕЧАНИЕ: этот материал (в урезанном виде) был опубликован в газете "Вести" (Израиль) в 2009 г.