Вершина. Часть 5. Глава 9

   Три всадника мчались по дороге, поднимая за собой клубы пыли. Я без труда отыскал тот монастырь, ведь много раз проникал за его стены, посещая невидимкой.  Но когда коснулся ладонью этих холодных неприступных гранитных стен, вдруг осознал всю невозможность задуманного.
   Амато, увидев мою растерянность, постучал в дверь. По ту сторону отворилось маленькое окошко, и женский голос спросил, кто мы такие и зачем приехали. Мой друг отозвался, что мы путники и ищем ночлег.
   Женский голос ответил, что в этот монастырь не пускают мужчин, но она может принести нам хлеба и одеяла. Окошко закрылось, как и моя надежда прикоснуться к Патриции ещё хотя бы раз. 
   Амато выругался несоответственно месту, но точно передавая мои чувства. Накатила усталость и неверие в благодать.
-  Не отчаивайся, Эрнесто. Если бы ты сказал правду, нас бы тем более не впустили. Но впереди ещё вся ночь, и мы что-то придумаем!
   Словно в ответ на его слова, скрипнул засов в дверях, ворота распахнулись, и выехала телега с сеном, на которой сидел пузатый монах, окружённый глиняными сосудами, предназначенными, скорее всего, для масла. Вокруг его лысины, напоминая сдутый одуванчик, торчали во все стороны мелкие пучки волос. Две монашки тут же закрыли ворота, даже не взглянув на нас. Мы отправились вслед за ним и остановили его. Он сильно испугался, хотя наш вид был благородным, а не разбойничьим.
-  У меня нет денег, - жалобно проскулил монах, тряся головой, - если хотите, возьмите масла.
-  Нам не нужны деньги, напротив, мы можем их дать тебе! - ответил я.
   В глазах прислужника блеснула алчная искорка, он подумал, наверно, о сытном ужине где-нибудь в харчевне по дороге и о сладком сне на мягкой перине после обильного винного возлияния, о большем этот человек, вряд ли помышлял.
-  Куда путь держишь, брат?
-  Да вот везу масло продавать, а после закуплю всё необходимое и обратно вернусь...
-  Сколько дней на всё отведено?
-  Как Бог даст! Иногда быстро масло раскупают, а бывает и по-другому.
   "Плюс пару дней на утоление желаний", - подумал я.
-  А говорят, что в монастырь этот мужчин не пускают! - возмутился Амато.
-  Так я ж того, не совсем мужчина, - он густо покраснел, - оскопили меня ещё в детстве, чтоб я мог при монастыре расти рядом с мамкой.
   "Понятно, почему одна радость у человека осталась: поесть да напиться допьяна", - выдал мой разум, а сердце пожалело лысеющего евнуха: незавидная у него судьба. Я достал мешочек с деньгами и высыпал на ладонь несколько сверкающих на солнце золотых:
-  Всё это будет твоим, если скажешь, как проникнуть внутрь.
-  А! Понимаю, девушку спасаете? - он улыбнулся. - Только поздно. Постригли вчера послушницу, больше нет никого, окромя монашек.
-  Прости, но нам не нужна послушница.
-  Свят, свят, свят!.. - монах перекрестился. - Что говорите такое? Покуситься на невесту Господню! Боже, упаси! Даже и не предлагайте! - он натянул вожжи и пришпорил лошадку.
-  Остановись, глупец! - Амато перегородил ему дорогу своим конём и пригрозил мечом. - Мой господин жену свою за этими стенами потерял. Ему бы только разок её увидеть, да пару слов сказать, а ты тут уже невесть что понапридумывал! Никого мы порочить не хотим. Прощения просить приехали!
-  А! Ну, так бы и сказали! - он почесал лысину и задумался. - За стену её не выпустят, никак не выпустят. Для этого нас и держат, чтоб монашки в мир не ходили. Пробраться туда тоже не выйдет, стены неприступные. Только ежели я провезу... - он постучал по телеге, - только как? Продукты сразу разбирают и уносят в погреба. Разве что одного господина, и то... уж очень рискованно. Вам-то что, вас выгонят с позором да и всё, а по мне - так вся жизнь и прокорм здесь. Куда я, горемыка, скитаться пойду?
-  Клянусь тебе, если выгонят - к себе возьму, как сыр в масле кататься будешь до конца своих дней, пить и есть сколько захочешь! Я - граф и многое могу тебе дать, только помоги! - я так волновался, что голос еле слушался меня, в горле всё пересохло, за глоток вина много бы отдал сейчас. - Где здесь самая лучшая харчевня? Поехали! Будем пить и гулять до утра!
-  А масло?
-  Масло поставим в надёжное место.
-  Боже упаси, ещё украдут! Мне тогда наказания не избежать!
-  Я покупаю всё твоё масло, сколько ты рассчитывал выручить?
-  Да не стесняйся, говори по полной! - подзадорил его Амато.
   Он сморщил лоб, а потом робко назвал сумму, которая превышала все его надежды как минимум вдвое.
-  Столько, плюс столько же сверху, и завтра же закупимся на базаре, чтобы вернуться выполнив все поручения. Как тебя зовут?
-  Ольхерио.
-  Послушай, Ольхерио! Не сомневайся, - Амато похлопал его по плечу, - я служу этому человеку уже много лет. Мой синьор всегда держит своё слово! Ты за счастье посчитаешь встречу с этим господином!
-  Да, верно говорит! - подтвердил Валентино, когда монах посмотрел на него, как на самого юного, а потому не испорченного ложью.
-  Ну, да Бог с вами! Нету сил сопротивляться. Велико искушение. Да и как не помочь любящему прощения попросить?! Будь по-вашему. А харчевня тут славная есть неподалёку, дотемна управимся.
-  Показывай дорогу!
   Мы тронулись черепашьим темпом вслед за телегой. Всё это походило на несбыточную мечту, но одна мысль о том, что я увижу ЕЁ воочию, заставляла биться сердце в груди как раненую птицу в клетке, и казалось, вот-вот вырвется наружу.
   Амато сочувственно смотрел на меня, понимая моё состояние. И только Валентино непринуждённо разговорился с Ольхерио, расписывая в красках, как хорошо он живёт у своего благодетеля. Колёса телеги поскрипывали, напоминая мне то давнее путешествие, когда любимая была рядом. Теперь даже наши дорожные испытания казались счастливейшими моментами в жизни, уже лишь потому, что голубка была со мною. Я мог тогда протянуть руку и коснуться её, мог погладить и прижать к себе, ощутить аромат пшеничных волос. "Эх, Патриция! Горе моё, радость моя!" - одно лишь имя этой женщины причиняло мне невыносимые страдания, но как сладко оно срывалось с губ, словно благословение, небесным нектаром увлажняя иссохшую грешную душу.
   Я не хотел исцеляться, лелея этот болезненный Божий дар, как Рох язвы проказы.
   "Помоги же мне, Господи! Невеста твоя была мне женою. Когда-то Ты соединил нас, но забыл благословить. Прояви же человеколюбие и помоги!" - я знал, это будет непросто, и, единожды прижав её к груди, не смогу отпустить, но я был готов отдать жизнь ради нескольких мгновений рядом с нею. Всего себя - за один только миг!

Продолжение: http://www.proza.ru/2013/07/06/1046