Исповедь

     Эту историю рассказал мне случайный попутчик. Незнакомому человеку легче раскрыть душу. Видимо, он испытал в этом необходимость.

    «Я родился обыкновенным здоровым мальчишкой. Горбатым меня сделал  мой старший брат. Он старше меня на четыре года. Его заставляли водиться  со мной, присматривать. И когда мне было около полугода, он так раскачал  колыбель, что я вылетел из нее и ударился спиной об угол сундука. С тех  пор у меня начал расти горб. Когда я осознал свое уродство и узнал, кто  меня таким сделал, я возненавидел своего брата.
         
        Знаешь ли ты, что значит быть изгоем? Уродом, когда вокруг нормальные,  красивые люди. Я испытал это в полной мере. В детсад я ходил всего  неделю. Меня дразнили, обзывали, били. Я  плакал, убегал, прятался. И в садик ходить наотрез отказался. В школе было то же самое. Правда, в  старших классах издевательств стало меньше, но они стали изощреннее.  Одноклассникам казалось, что они безобидно шутят, все покатывались со  смеху. Я улыбался вместе со всеми, а душа моя плакала от этого унижения.

           В выпускном классе я влюбился. Ее звали Анастасия, «Настенька», - мысленно называл я ее. Я писал и посылал ей стихи. Она показывала мне  мои же стихи, читала их вслух, и в ее устах они звучали прекрасной  музыкой. Она спрашивала меня, кто бы это мог написать ей такие хорошие  стихи. Я же высмеивал их, говорил, что  стихи  эти – дрянь. Она обижалась, надувала губки. А я мысленно целовал эти ее сочные губы и млел от счастья.

           А потом влюбилась она. Она влюбилась в моего брата, чтоб он сдох! Он тогда был студентом, приехал на каникулы. А мы с Настей подали документы в медучилище, понимая, что университет нам не потянуть. Мой братец, эта сволочь, я не знаю, как он узнал о моей любви к Насте, специально начал за ней ухаживать. А ей это льстило: еще бы, взрослый парень, красавец. Результат не заставил себя ждать. Он с ней переспал, о чем и похвастался мне. Сердце мое готово было разорваться от боли, страдания, ненависти к этому подонку. Но что я мог сделать? Маленький несчастный горбун. Брат уехал, а мы остались.
 
          Не смотря ни на что, я продолжал любить ее. Как-то под вечер после  занятий я увидел ее под лестницей, там был такой укромный уголок. Она плакала.

       - Вот, Захар, - она сквозь слезы обратилась ко мне, - я беременна, а он говорит: «Делай аборт, сама виновата», а я боюсь, - и продолжает рыдать.

       - Настя, - решился я, - не надо аборта. Выходи за меня замуж. Я давно  люблю тебя, и буду любить твоего ребенка. Я все сделаю, чтобы ты была счастлива.

           Она перестала плакать. Несколько секунд недоуменно смотрела на меня. Потом вдруг захохотала:

       - Что? Что ты сказал? – от смеха речь ее была прерывиста, - ха-ха-ха! Замуж? За тебя? Ха-ха-ха! Ты соображаешь, что говоришь? Ха-ха-ха! Замуж! Урод! Как только у тебя такая мысль возникла? – лицо ее исказила злобная гримаса, - это каждый день с тобой в постель ложиться? Да, ты посмотри на себя! Квазимодо! Ты давно в зеркало смотрелся? Пошел вон! Пожалел он меня, себя пожалей, горбун, мизгирь! Ненавижу! – и она опять захохотала, - да я лучше повешусь, утоплюсь, лишь бы с тобой не ложиться.

           Мне было больно. Мне было очень больно. Так меня еще никто не унижал. И это говорит мне девушка, женщина, которую я любил больше жизни. Да, любил. Любовь моя к ней испарилась, как утренняя роса на солнце, без следа. Я прозрел. Я смотрел на нее и поражался: как это я мог любить это чудовище. Если я урод физический, то она урод нравственный.

           В училище учились, в основном, девчонки. Их было много и всяких. Толстых и худых, высоких и маленьких, красивых и откровенных дурнушек. Все они мечтали о любви, о замужестве, о семье и детях. И ни одна из них,  ни одна, даже самая некрасивая не рассматривала меня в качестве возможного кандидата в мужья. В их глазах я читал в лучшем случае – жалость, а обычно – презрение, отвращение, брезгливость. Как будто, я – не человек, а – какое-то отвратительное насекомое.

           После этого я понял, что любовь, женщины все это не для меня. Жена, дети, домашний уют – это для других: нормальных, красивых, здоровых людей. Я в их число не вхожу.

           Окончив училище, я весь отдался работе.

           Настю я встретил спустя лет пятнадцать после окончания училища. Она вышла замуж за какого-то бизнесмена и уехала в Тюмень. Как оказалось, бизнесменом он был никудышным. Все его начинания заканчивались крахом. Он залез по уши в долги. Что-то около тридцати тысячи долларов. Я случайно встретил ее, возвращаясь домой. Она сидела на лавочке, ожидая автобус. Она обошла всех своих друзей, но у кого же здесь будет такая огромная сумма. Все это она рассказала мне, пока мы ждали автобус. Видимо, по привычке, той самой, когда в детстве и позднее она всеми своими проблемами делилась со мной.

         - И что будет, если муж не вернет долг?

         - Его убьют, - ответила она. Сказано это было так буднично, что я поверил  ей  сразу, - это страшные люди. Зачем он только с ними связался? – и она заплакала.

      - У меня есть эти деньги, - сказал я.

       - Откуда у фельдшера «Скорой  помощи» такие деньги?

         -  Откуда? – я усмехнулся, - накопил.
 
           Она зашевелила губами, что-то бормоча про себя. Похоже, правда,  считала. А, подсчитав, убедилась,  что я не вру.

        -   И  ты  одолжишь  мне  тридцать  тысяч?
 
        - Я тебе их дам, но при одном  условии. Ты переспишь со мной.  Я  покупаю тебя на одну ночь.  Я покупаю тебя за тридцать тысяч долларов. Ни одна шлюха столько не зарабатывает, - я намеренно оскорбил ее, сравнив со шлюхой. Думал, она меня ударит.  Если бы она меня ударила, я бы отдал ей  деньги просто так, без всяких условий. Но… в глазах ее на какое-то  мгновение вспыхнула ярость.  «Ну, давай, бей», - командовал я мысленно.  Но…   

      - Я согласна, - сказала она, – хоть сейчас.

      - Ну, зачем же сейчас? Денег у меня с собой  нет, они в банке. Завтра я их  сниму, а ты приходи вечером ко мне домой.

      - Я не знаю, где ты живешь.

      - Захочешь, найдешь, - сказал я, и мы разошлись.

      На следующий день я приготовил  означенную сумму. Накрыл стол: все-таки, даму принимаю. Впервые в своем холостяцком доме. Она пришла, когда стемнело, видимо, не хотела, чтобы ее узнали.

      - Деньги  приготовил? – были первые ее слова. Ее знобило, не то от холода, а скорее от волнения.

      -  Вот они, - я продемонстрировал ей солидную пачку.

        Вид  денег  успокоил  ее,  и  она  начала  расстегивать  блузку.

      - Давай поскорее покончим с этим.

      - Э, нет, - запротестовал я, - я хочу, чтобы этот вечер запомнился надолго. Давай присядем за стол, выпьем вина.
      Мы сели, выпили. Говорить было не о чем. Пауза затягивалась, и я  пригласил ее в спальню, где  разобранная постель ожидала нас.

     - У меня  есть еще одно небольшое условие, - сказал я, -  Ты будешь  обнимать меня, говорить всякие ласковые слова.

       Она побледнела.
 
     - Я жду.

     - Хорошо, - она судорожно сглотнула слюну, - я согласна.

     - Приступай.

  Она медленно сняла блузку, лифчик, стянула юбку, колготки и все остальное. Она стояла передо мной абсолютно голая. Я любовался ею. Она молча смотрела на меня, я указал ей на кровать. Она послушно легла, движения ее были скованы, словно это был робот, а не живой человек. Она закрыла глаза, ей было стыдно, и я видел это.

     - Я жду, - снова повторил я.

     - Чего? – спросила она, не открывая глаз.

     - Нежных и ласковых слов, - изгалялся  я, - скажи: ты самый хороший. 
 
       - Ты самый хороший, - шепотом повторила она.

       - Громче, я не слышу.

       - Ты самый хороший, - почти прокричала она.

        - Я заждалась тебя, - продолжал я подсказывать, - иди ко мне мой зайчик.

       - Я заждалась тебя. Иди ко мне мой зайчик, – из закрытых глаз ее катились слезы и падали на подушку.

       - Достаточно, - громко сказал  я, - хватит.

         Она вздрогнула и открыла глаза.

       - Помнишь тот разговор под лестницей? Когда ты сказала, что лучше  утопишься, чем ляжешь со мной в постель. Помнишь? – я говорил все громче и громче, - помнишь? Я любил тебя и предложил помощь. А что ты  ответила? «Урод. Мизгирь». Я до смерти не забуду эти слова! – я  уже почти кричал. Настя села, съежилась, натянула на себя одеяло, - и что я вижу?  Ты  лежишь в моей постели, называешь меня зайчиком, хотя в душе ненавидишь. И все из-за чего? Из-за этих паршивых долларов? – я швырнул ей на  постель деньги, - одевайся и уходи. Я насладился твоим унижением, мне этого довольно. Деньги можешь забрать,  ты их заработала.

           Настя подняла на меня заплаканные глаза:

       -   Да как ты не поймешь, что не из-за  денег я пришла к тебе, вернее, не  только из-за денег. Что, если я  не принесу эти деньги, моего мужа убьют. Да я к черту в постель лягу, лишь бы мужа спасти. Да будь они прокляты эти твои вонючие доллары! – она соскочила с постели и начала лихорадочно одеваться. Никак не могла натянуть колготки, они запутались. Настя отшвырнула их, надела туфли на босу ногу.

           И тут я увидел все это, как бы, со стороны. Эта женщина ради спасения мужа пошла, не задумываясь, на такое унижение, она переступила через себя, через свою гордость. Всякая ли женщина способна на такой поступок, на самопожертвование, ради любимого человека.

           Мне стало стыдно. Я был сам себе омерзителен. Я всю жизнь сносивший унижения и насмешки, знавший, что это такое, уподобился своим издевателям. Унизил женщину, которая пришла за помощью, женщину, уже потерявшую всякую надежду на спасение. И кто я после этого?

       -  Настя, - я остановил ее, уже успевшую одеться, спешащую к дверям.  Деньги она не взяла, - прости меня. Я не должен был этого делать. Прости меня за то унижение, что тебе пришлось перенести. Я преклоняюсь перед тобой. Я понял, почему ты здесь. Я завидую твоему мужу. Ради него ты пошла на эту жертву. Если бы меня любили, как ты любишь своего мужа! Возьми эти деньги. Они чистые. Я заработал их, и пусть они помогут тебе спасти того, кого ты любишь, - я почти насильно затолкал деньги ей в сумочку, - и не держи на меня зла.

           Она уже дошла до двери, остановилась, вернулась. И вдруг упала передо мной на колени, схватила мою руку и начала ее целовать:

         -  Спасибо тебе, Захар. Спасибо, - бормотала она. Слезы текли из ее    глаз, - и прости меня, ты тоже прости меня за тот… за тот разговор под лестницей. Забудь все, забудь, что я там тебе наговорила.

       -   Что ты? Что ты? Не надо! – я пытался ее успокоить, а сам тоже едва сдерживал слезы, - да иди же ты, наконец!

           Она кое-как успокоилась:

       -   Деньги мы вернем, как только сможем, – поцеловала мою лысину и ушла.

       Я долго сидел в темноте. Уже двадцать лет этот мой омерзительный поступок давит на душу. Вот в монастырь еду грехи замаливать».

       Он вышел ночью на какой-то станции, а я смотрел вслед, смотрел, как неказистая горбатая фигура растворяется в темноте.