Майори и ее обитатели

(редкие репортажи)

Майори, это такой райончик в Юрмале. Вернее, не райончик, а самый центр города. Красивый, ухоженный, весь в аллейках, парках, цветах, освежающих фонтанчиках. С одной стороны река Лиелупе, с другой море. Здесь самая узкая полоса суши во всей Юрмале. За несколько минут можно пройти от реки до берега моря. Идешь среди старинных домов и домиков, любуешься юрмальским стилем архитектуры с неизменными башенками, возвышающимися над остроконечными крышами, и витражными оконцами с причудливыми перекрестьями рам.
Есть в Майори и центральная улочка Йомас. И знаменита она, пожалуй, как Бродвей в Нью-Йорке, или Елисейские поля в Париже, ну, и, как Арбат в Москве. Все знают Йомас, все любят Йомас…


Все знают, что на этой улочке частенько можно встретить российских знаменитостей, так называемых «звезд» и «мега-звезд». Мало кто знает (очень мало кто), что неподалеку есть скромный музей латышского поэта Райниса и его жены Аспазии, есть музей современного искусства, вход в который всегда бесплатный, есть… много еще интересного, но речь пойдет о другом. Речь пойдет о… рАссеянском (извините за слово такое) менталитете. Не о русском, нет. О рАссеянском. Так исторически сложилось. Сложили так историческо-политически жизнь нашу, что образовалась внезапно новая раса – Рассеяне. Это не те русские, что родились и живут в Латвии, и не те русские, коих все меньше и меньше в России, это особый народ, особая каста, особая раса. Это новые люди.


Они приезжают в Юрмалу, как к себе домой. Они живут широко, с размахом. Они наполняют улочку Йомас своими вальяжными, сытыми, копчеными телами, гордо расправив плечи. Они несут себя над всем, они обнимают за талии красавиц с длинными ногами и узкими талиями, они ведут под руку своих жен, ведут маленьких собачек на красных поводках. О, как много здесь маленьких собачек на красных поводках, идущих впереди своих хозяев, и несущих гордо свои жилеточки, искусно украшенные стразами и другими драгоценными каменьями! Все они, и собаки и хозяева, любят себя, любят свои холеные тела. Любят ублажать свои тела в многочисленных ресторанчиках и кафе. Они любят жизнь. Они так любят жизнь, что готовы от широты – не пишем – души, пишем – темперамента – от широты своего темперамента кричать громко, раздольно. Беседовать о делах своих с товарищами своими, пересыпая предложения словами родными; куршавели-канары, рябчики-ананасы, акции-промакции, фонды-биржи. Возвещать о радостях своих, ибо не вмещается внутри. Возвещать не просто словами, возвещать золотыми, отборными словами, на улицу всю, на всю-то Ймас, такую родную и любимую, такую свою в доску. Они показывают ширость свою во всей красе своей.


Улочка Йомас, такая тихая и уютная ранним утром. Улочка Йомас, такая замученная и уставшая поздней ночью. Она молчаливо взирает, молчаливо позволяет себя… Ибо… Без денег… А как без них? Даже Варенька Доброселова – помните, в «Бедных людях» у Федора Михалыча? Даже Варенька-маточка, ангельчик, сдалась, продала свободушку свою.
Латыши любят улочку. Тихо, скромно, трудолюбиво. Лелеют ее, праздники на ней отмечают, день рождения ее справляют. По-латышски, интеллигентно, скромно, без размаху, но так-то радостно. Вот и сейчас рождение улочки. Три дня концерты. Музыканты, живая музыка, небо над головой. Приходи, садись на стульчик, специально для этого события поставленный, и слушай, и радуйся.


А музыканты уровня не низкого, а музыка все талантливая, мирового уровня музыка. Сидит публика, песни любимые слушает, подпевает. Дети танцуют, на травке балуются. Пьяненький на стульчике, рокер старый, пиво из баночки. Аккуратненько так баночку, рядышком у ног своих, в сумочку. А то и предложит соседу справа. А сосед трезвый, сосед не пьет, отказывается молча. И… ничего, и мирно так. Сидят, музычку слушают, подпевают. Персонажик такой, пьяненький. Рокер видать, тех еще времен, когда и в Асари музыка-фестивали гремели. Персонажик такой. Смирненький.


Концерт закончился, ночь уже. На остановку народ потянулся. Мирно-тихо разговаривает, впечатлением от праздника делится. И персонажик пошатываясь, последние капельки из жестянки допивает, аккуратненько так в урну кладет, маршрутку вместе со всеми дожидается. Тишина ночная лишь машинами проезжающими нарушается. И мирно так, и спать уже хочется, скорей бы домой. Но вдруг… ага, вот вам и вдруг. Ведь не просто там, где-нибудь в глубинке, на тихих латышских улочках, а на Йомас. Прорезают тишину гогот и ржание. Идет народ молодой, народ рАссеянский. Идет народ, радостями-новостями друг дружке делится. Возвещает «золотым» словцом, отборным. Да что б слышно всем, да что б знали, уяснили, кто хозяин тут, а кто плебей. И такие-то словца, такие-то многоэтажные выстраивает, что притихли люди на остановке. Смутился и персонажик пьяненький. Взглянул внезапно протрезвевшим взглядом, в сторонку отошел, еще тише стал.


Прошел-прокатился народ рАссеянский, долго не смолкал шум за углом. А люди молча, стояли, смутившись снаружи, сжавшись внутри. И о чем-то они подумали, о чем-то промолчали?
Маршрутка подъехала. Последняя, ночная. Набилась полностью, деваться некуда, домой ехать надо. Вежливо-тихо, без раздражения, едва вмещаясь в салон, едем домой. И персонажик на нижней ступеньке - на всех остановках всех пропускает, спускается – пьяненько поглядывая в ночную Юрмалу, о чем-то о своем думает, о чем-то только ему ведомом вспоминает.