Жила-была Ворона

Она была мудрой и обстоятельной, ее взгляд умел выхватывать из всех событий самые важные. Бездонно черные, как два глубоких колодца, глаза смотрели на мир весьма снисходительно, с легкой тенью иронии.

Ее можно было бы назвать степенной Петербуржской дамой, поскольку уже много-много лет жила она в этом городе. Правда, в старом доме, недалеко от гранитной набережной, под самой его крышей, она поселилась накануне, сбежав от сутолоки рыночной площади. Зато теперь из ее окон был виден золоченый шпиль Адмиралтейства.  Но, увы предположениям и догадкам, она не была рождена в Петербурге.

Ее вполне можно было считать знатной польской пани, если принять во внимание безупречный польский, коим она в совершенстве владела, а также мягкий Варшавский акцент, дополнявший его, и взглянуть на увесистый серебряный браслет, на котором витиеватыми буквами по-польски было выгравировано ее имя. Браслет элегантно украшал ее правое запястье.

Еще в ней можно было увидеть много необычного и даже волшебного! Она умела заговаривать боль и лечить раны, исполнять некоторые, скромные и чистосердечные, желания, она умудрялась быть рядом и в то же время оставаться в стороне от любых событий. А от скуки, особенно в полнолуние, она изредка даже колдовала! Но сама считала все это невинными шалостями. И самое главное – она умела из дешевой мишуры и серой повседневности выделять настоящие ценности!

Но люди проходили мимо, не замечая ее, и совершенно не обращали внимания на ее умения. По одной простой причине: Элжбета была обычной серой вороной и теперь облюбовала себе миленький чердак одного старого дома в Петербурге. Правда, на ее правом запястье, действительно, красовалось серебряное кольцо с дивным синим камнем тонкой огранки, но кто же смотрит на ноги воронам?

Прямо внизу, этажом ниже, располагался огромный балкон, а точнее – это была ровная крыша дома, с лепными перилами, на которую выходила дверь одного балкона. «Эх! – думала Элжбета. – А как славненько здесь можно было бы посидеть за столиком с чашечкой вечернего кофе! Вот это было бы настоящим умиротворением!» Но площадка на крыше была попросту завалена всяческим хламом – полуразвалившейся мебелью, старыми лыжами и невероятным количеством пустых бутылок! «Нет, ну это вовсе никуда не годится. – ворона рассеянно встряхнула перья. – Надо бы навести здесь порядок… Колдонуть, что ли? Да вот как бы это так колдонуть, чтобы колдовством тут даже и не пахло?» А на крыше пахло исключительно пылью, запустением и безысходностью. «Так, - подумала она. – Чтобы заняться этим миленьким балкончиком, надо сначала найти что-нибудь эдакое, невероятное! Такое, чтобы события сами закружились вокруг! »

Бросив свой вороний взор вниз, Элжбета приметила во дворе под старым кленом старинную скамейку. Ошибки быть не могло! Ни бесчисленное количество слоев краски, ни изрезанное перочинными ножами сиденье, ни погнувшийся чугунный подлокотник вовсе не скрывали ее подлинность!

Взмахнув крыльями, Элжбета плавно опустилась на кованый завиток на спинке скамейки. «Вот это вещь! – восхищалась ворона, с удовольствием прохаживаясь по много раз перекрашенной скамейке. – Эх, люди! Они без промедления летят на звон дешевых погремушек и удивительно часто не замечают настоящих ценностей! Иначе, как можно было так изуродовать сей предмет труда настоящего мастера?» Элжбета спрыгнула на землю и осторожно заглянула под скамейку. Там, внизу, среди пыли и паутины, с обратной стороны кованых перил, четко просматривалось круглое клеймо: «Ювеналiй Акiшiнъ. 1803 г.»

Ворона выбралась наружу, отряхнула перья от налипшей паутины, и только подумала о том, что надо бы каким-то образом исправить вопиющую несправедливость, как заметила двух дам, весьма почтенного возраста, направляющихся к скамейке.

Элжбета взмахнула крыльями и плавно опустилась в объятия старого клена. Дамы, продолжая свой степенный разговор, уселись на скамейку. Ворона прислушалась. «Ну, так и есть!» Не в силах вернуть собственную молодость, две старушки изо всех сил хаяли современную молодежь.

- Дорогая! А Вы посмотрите, как одеваются современные девушки! Никакой скромности и приличия! Одна вульгарность!

- И не говорите! Куда катится общество, если в нем такая молодежь?

- Это все потому, что современная молодежь дурно воспитана!

Элжбета не выдержала и внятно произнесла:

- А возможно потому, что вы уже давно к ней не относитесь?

Почтенные дамы дружно посмотрели вверх, но там никого не было, кроме обычной вороны, которая пристально смотрела на них, склонив голову на бок. Так ничего и не разобрав, дамы растерянно переглянулись и в недоумении ушли прочь.

А Элжбета подумала о том, как быстротечна жизнь, попыталась представить старушек юными девицами, порхающими по Невскому в модных платьицах… А потом она решила, что пора перекусить, так как до вечера было еще далеко, и отправилась на знакомую рыночную площадь, где совсем еще недавно жила.



*****
С наступлением сумерек ворона вернулась к себе на чердак. Город остывал от прошедшего дня, солнце уже спряталось за крыши, и только гордый шпиль Адмиралтейства сиял золотом, успевая зацепить последний солнечный лучик. В окнах домов зажигался свет, и причудливые тени раскрашивали весь двор, раскидистый клен, детскую карусель и старенькую скамейку. И лишь за балконной дверью, выходившей на соседнюю крышу, было темно.

Наконец, из-за кирпичной трубы на небо выкатилась огромная круглая луна и заглянула желтым глазом в окошко чердака, где дремала Элжбета. Ворона открыла глаза, затем осторожно выбралась на крышу и, царапая когтями по старой черепице, уселась на водосточной трубе. Во дворе было тихо, лишь из распахнутого окна напротив, доносилась негромкая музыка.

Элжбета бесшумно расправила крылья и, словно тень, скользнула через весь двор и снова оказалась на скамейке. Пройдясь размеренным шагом по крашеным доскам, она пристально посмотрела на луну:

- Самое время! – произнесла она вслух. – Самое время подумать о предназначении!
Ворона критически взглянула на скамейку:

- У всего в жизни должно быть свое предназначение. А вот, к примеру, если бы эту скамейку поставили не здесь, а где-нибудь в парке, она могла бы быть скамейкой Свиданий! А после – скамейкой Долгих разговоров. А если бы она стояла на людной улице, то могла бы служить скамейкой Долгожданного отдыха…А после…  Да что там все эти «если» и «после»! Она стоит здесь, в этом самом дворе, и никто не замечает ее истинного предназначения!

Элжбета еще раз взглянула на луну – та, словно оранжевый апельсин, в свою очередь выжидающе таращилась на ворону, которой почему-то не спалось в полнолуние.

- Значит, так! – Элжбета хитро прищурилась и вдруг заговорила скороговоркой. - Если «если» перед «после», значит «после» после «если». Если «если» после «после», значит «после» перед «если»! Отыне эта скамейка станет Скамейкой Желанной Встречи!

Воздух во дворе вдруг стал плотным, собрался в комок вокруг удивленной луны, потом волной прокатился по всему двору, неся с собой надрывный, протяжный свист.  В окнах захлопали распахнутые форточки.

- А теперь – спать, спать, спать! Завтра посмотрим, что получилось! – Элжбета в прекрасном расположении духа вернулась к себе на чердак и очень быстро уснула, положив голову под крыло, как все вороны.


*****

Альберт Иванович шел по Дворцовой площади, тяжело опираясь на трость. «Ах, как можно? – думал он. – Это невероятное кощунство! Что они в этом понимают?» Перед глазами поплыли зеленые круги, ноги стали ватными, а трость то и дело скользила по брусчатке. «Где-то здесь был один уютный дворик, - уже совсем другая, просящая о помощи, мысль, отогнала все прочие. – Мне надо бы присесть… Да вот же она, та самая подворотня!» Не один раз после многолюдных экскурсий и выставок Альберт Иванович укрывался от суеты в этом маленьком дворике. Так замечательно было посидеть на скамеечке под раскидистым кленом, прежде чем нырять в сутолоку метро. Вот и сейчас он облегченно вздохнул, грузно облокотился на витые перила скамейки и достал из кармана пиджака валидол. Суета большого города осталась там, снаружи, а здесь было тихо и уютно. Постепенно мысли стали приходить в порядок, сердце забилось ровнее и дышать сало легче. Альберт Иванович открыл глаза и обнаружил, что на него в упор смотрит большая серая ворона. Что-то было в ней такое, что вызывало на предельную откровенность.

- Ну, здравствуй, птица, - Альберт Иванович даже улыбнулся. – Не боись, я вовсе не собираюсь здесь помирать! Однако, как несправедливо! Ты знаешь, что такое невежество и цинизм?

Ворона молчала и не сводила с собеседника внимательных черных глаз.

- Подумай, ворона! – продолжал Альберт Иванович. – Они сказали, что мои паруса – это детские игрушки вчерашнего дня! При всех сказали! Еще они сказали, что я непрогрессивен и несовременен… И это все слышали! И снисходительно улыбались… Да где же им понять, что не будет в России корабельных дел мастеров, если мальчишки перестанут делать кораблики! А ведь сколько мастеров из таких вот мальчишек я вырастил! Забыли, все забыли… Понимаешь, ворона? Забыли!

Ворона, действительно, понимающе кивала и, казалось, чего-то ждала, переминаясь с ноги на ногу. Синий камешек на колечке, украшавшем ее запястье на правой ноге, ярко сверкал в лучах утреннего солнца. Но Альберт Иванович не обращал на это внимания, он был поглощен своими мыслями и произносил их вслух, находя в этой серой вороне случайного собеседника и внимательного слушателя.

- Они больше не станут меня слушать! Они даже не хотят рассматривать моих предложений! Эх, ворона! У меня осталось совсем немного времени в этой жизни… Как бы я хотел встретить такого человека, которому еще нужны паруса!

«Ну, наконец-то!» – мысленно воскликнула Элжбета. Воздух во дворе снова собрался в комок и легким хлопком вытолкнул из подворотни тонкий, звенящий в ушах свист.
Во дворе показался мальчик лет двенадцати, в испачканной мелом джинсовой куртке, с растрепанными каштановыми волосами и с великолепным синяком во всю щеку. В руках он держал какую-то сломанную игрушку. Во всяком случае, так показалось Альберту Ивановичу. Мальчик сел с другой стороны скамейки и хмуро уставился себе под ноги.

После минутного молчания, Альберт Иванович заговорил первым:

- Досталось?

Мальчишка шмыгнул носом и раздраженно посмотрел на незнакомого старика с палочкой.

- Дело-то хоть того стоило? – Альберт Иванович уже почти забыл свою обиду. Мальчик был ему явно симпатичен.

- А Вам-то что? – буркнул мальчишка.

- А ты не груби. Как знать, может и дело-то плевое?

- Ну, да! Плевое! – глаза мальчика заблестели. – Они выставили меня с соревнований! Даже не посмотрели…

Альберт Иванович удивился сходству незаслуженной обиды:

- А что за соревнования? Спортивные?

- Не… Это там, на Мойке... Заплыв корабликов... Ну, знаете, моделей таких? … Я хотел тоже, но они сказали, что у меня и не кораблик вовсе, а деревянная щепка… А потом мы с Серегой подрались… И теперь у меня больше нет кораблика…

Сердце Альберта Ивановича снова замерло, но уже от радости!

- А ну-ка, покажи мне, что там у тебя?

Мальчик протянул на ладонях горсть щепок и обрывки шелковой ткани:

- Вот… это была моя «Ласточка» …

Альберт Иванович осторожно взял в руки обломки мальчишеской надежды, деловито хмыкнул и сердце его вдруг разом оттаяло:

- А зовут-то тебя как? Ты здесь живешь?

- Витькой...- мальчик утер нос кулаком. – Да, здесь. Вон в том доме, на втором этаже. Видите, окошко открыто? С синими занавесками?

Алберт Иванович посмотрел туда, куда указал мальчик: ветер надувал легкие синие занавески, и они топорщились из окна, как паруса на фрегате.

- Витькой, - задумчиво повторил он. – А отца твоего как зовут?

- Николай Степанович, а что? – мальчишке становилось интересно.

- А разрешит он тебе, дуг мой Витька, поехать со мной на Васильевский остров, в порт?

- Да его и дома-то нет! И до вечера не будет. А у меня на Васильевском друг живет, Макс, только с другой стороны, возле метро. А зачем мне с Вами ехать?

- Вот это, - Альберт Иванович кивнул головой на останки Витькиного кораблика. – Это, действительно, щепки! А я могу научить тебя делать настоящие корабли! Хочешь?

- Ух, ты! – у Витьки даже дух захватило. – Настоящие? Такие, что и по Мойке пойдут? И чтобы гонку выиграть – тоже?

- И по Мойке, и по Неве, и по морю! Что там гонка, друг мой Витька! Целый мир можно выиграть! Тут я мастер, уж поверь на слово!

- А я смогу? Я же не умею, – мальчик рассеянно захлопал пушистыми ресницами.

- Видишь ли, в чем тут парадокс, - Альберт Иванович встал, опираясь на трость. – Чтобы город Санкт-Петербург продолжал хранить свою историю, необходимо было, чтобы город Ленинград устоял перед натиском фашистов. Так и здесь: чтобы Виктор Николаевич построил свой океанский лайнер, необходимо, чтобы мальчик Витька пустил свой первый парусный кораблик на Мойке… Таковы условия – все большие события в жизни состоят из мелочей!

Со двора они ушли вдвоем. Теперь у них было главное – общее дело. Элжбета удовлетворенно смотрела им вслед.  «А старик-то, по сути, прав! Все настоящее начинается с пустяка! – она уселась на перила скамейки. – Не разучилась я еще шалить в полнолуние! Надо бы конкретизировать свой пустячок! Уж очень хочется уютный столик и чашечку кофе на балкончике!»

- Хочу познакомиться со своим соседом, хозяином во-о-о-н того заброшенного балкона! – внятно, но кокетливо произнесла вслух ворона.

Воздух вокруг скамейки стал таким густым, даже почти липким, а на пронзительный свист оглянулись проходившие по двору мальчишки. Но на сидящую на скамейке ворону, никто не обратил внимания.





*****
Во двор, пошатываясь, вошел неопрятного вида мужчина, лет сорока пяти или чуть старше. Небритое одутловатое лицо не выражало никаких мыслей, старенькие джинсы отражали следы многократных падений. Незнакомец всей массой плюхнулся на скамейку. Элжбета, на всякий случай, отодвинулась, и собралась было убраться восвояси на свой чердак, как вдруг человек совершенно неожиданно заговорил с ней:

- Ворррона! Ты – просто ворона! П-птица такая! – его язык заплетался, и буквы в словах путались.

- Сам ты – ворона! – раздосадовано выпалила Элжбета. Она была разочарована тем, что ее желание попить кофе на балкончике с лепными перилами никак не воплощалось, а кроме того, она терпеть не могла запах перегара.

- Я? – незнакомец искренне удивился. – Не... я не в-воррона… Ты не п-понимаешь! Я
– Ф-филин!

Элжбета замерла с растопыренными крыльями и в недоумении посмотрела на своего собеседника. А тот продолжал, как ни в чем не бывало, словно ничего необычного не было в том, чтобы поговорить с пролетающей мимо, вороной:

- Вот ты себе ворона и все! Тебя никто не знает! А Фффилина раньше половина Питера знала… А теперь Фффилин кто? А никто! Пуссстое место…

Элжбета уже заинтересовано смотрела на философствующего мужчину.

- Понимаешь, ворона, - он поднял вверх указательный палец. – Интереса нет! Раньше был интерес, а теперь – нету... Филин всегда мог все! А теперь не может… Ничего. Понимаешь? Потому, что ничего больше нет! И поэтому нет никаких вопросов!

Бессвязная речь мужчины заставила Элжбету проникнуться его обидой, не известно на кого. Ворона в упор посмотрела ему в глаза, где за хмельной бравадой тяжелым занавесом колыхалось отчаяние. Что-то в этом было такое, неподдельное, настоящее…  Продолжая смотреть собеседнику прямо в лицо, Элжбета снова заговорила скороговоркой, четко произнося каждое слово:

- Нет абрикоса, кокоса, редиса,
Палтуса, уксуса, кваса и риса,
Компаса нет, баркаса и троса,
Термоса, пресса, индуса-матроса,
Баса нет, вкуса, веса и спроса,
Нет интереса – нет и вопроса.
 
Мужина перестал нести чушь и удивленно посмотрел на птицу.

- Послушай, ворона, - он как-то вдруг сразу протрезвел. – Ты и взаправду со мной разговариваешь или это я допился до чертиков?

- А ты что же, Филин, думаешь, если ворона, так и разговаривать не умею? - Элжбета сразу перешла на Ты. – Так уж сразу и до чертиков!

- Не, я так не могу, - он встал со скамейки и поманил ее пальцем. – Пойдем ко мне? У меня дома есть кефир и булка.

- А кофе у тебя есть? И как далеко мы пойдем?

- Кофе, увы, нету…Но кефир свежий! Я пойду, а ты лети вооон на тот балкон! – и он неуверенной походкой направился в подъезд.

«Ну, надо же! Работает! – восторженно подумала Элжбета. – Если не кофе, то хоть кефир! Ладно. Уже теплее. На местах разберемся!»

Она легко взмыла на второй этаж и уселась на запыленные лепные перила. Вскоре балконная дверь, что выходила на захламленную крышу, надрывно скрипнула, и в ее проеме показался хозяин – с пакетом кефира и сдобной булкой в руках. Он положил все это на край потрескавшегося стола и с размаху плюхнулся на продавленный диван. Выпирающие пружины надрывно взвизгнули. Мужчина пошарил рукой под диваном и извлек оттуда пустую жестяную банку из-под тушенки. Откусив уголок пакета, он плеснул немного кефира в банку, разломил булку пополам и радушно произнес:

- Иди сюда, ворона! Кушать подано!

Элжбета, уже безбоязненно, перебралась на стол. Потрескавшаяся от времени и непогоды столешница вне сомнений была ручной работы!

- Эй! Филин! – воскликнула Элжбета. – А столик-то у тебя настоящий!

- Ишь ты! Глазастая! – Филин с удовольствием откусил булку. – Конечно, настоящий! Сам когда-то делал. Для гостиной…

- А что же это он у тебя не в гостиной, а на балконе, под дождем и солнцем стоит?

- Эх, ворона, - новый знакомый залпом допил кефир и улегся на диван. – Нет больше гостиной, ничего нет… И меня нет… Ты ешь булку-то, не стесняйся!

- Филин, а ты кто? – Элжбета макнула булку в кефир, проглотила кусочек и прищурилась от удовольствия.

- Раньше был скульптор, – он повернулся к ней спиной. – А теперь никто! Ты, ворона, не смущайся, чувствуй себя как дома…

«Что-то здесь не так, - думала Элжбета. – Словно одного звена в цепи не хватает.» Она прыгнула на спинку дивана и посмотрела на спящего человека. Он свернулся калачиком, как маленький. Ладони его рук были шершавыми и потрескавшимися, как столешница на столике, с натертыми застарелыми мозолями. «Нет, ты не бездельник, Филин!» Элжбета наклонилась и заглянула ему в лицо. Трехдневная щетина с проблесками седины, мешки под глазами, однако аккуратно выглаженная рубашка. «Рожа негожа, да душа пригожа!» Ворона снова перебралась на стол и теперь смотрела на своего соседа со спины. Нечесаные несколько дней волосы, разметались по протертому бархату на валике дивана. «Ты ведь не пьяница, Филин!» Элжбета вдруг прониклась сочувствием. Что-то было в облике Филина такое, что вызывало это чувство! Нет, не безысходность, не запустение, скорее –незащищенность. Красивое когда-то лицо испещрили первые морщинки, глаза, терявшиеся за отекшими от бессонницы веками, и пульсирующая на виске жилка. «Филин, Филин, расскажи, где ты был и как ты жил? – если бы вороны умели улыбаться, Элжбета бы в тот момент улыбнулась. – Ты тоже Настоящий, Филин! Ну, в самом деле, не пропадать же добру!»



*****

Спустя какое-то время, уже к вечеру, когда Генка Филин открыл глаза, он увидел перед собой все ту же ворону. Она сидела на столе и бесцеремонно пялилась на него. Филин с трудом сел на диване, голова гудела, как трансформатор, мысли нехотя возвращались на базу. Ворона склоняла голову то в одну сторону, то в другую, переминалась с ноги на ногу, но не улетала.

- Послушай, ворона, - Филин не выдержал первым. – Ну, скажи, что это неправда? И, что я был просто пьян? И, что я вовсе не угощал тебя кефиром?

Элжбета встряхнула перья, пристально посмотрела собеседнику в глаза и совершенно беспристрастно произнесла:

- Из всего вышеперечисленного, могу подтвердить только то, что ты, действительно, был пьян. Я, конечно, рассчитывала на кофе, но кефир тоже пришелся кстати.
Филин оторопело уставился на птицу.

- Ворона… Послушай, ворона, - растерянно пробормотал он. – Сейчас я уже не пьян. А ты продолжаешь со мной разговаривать… Здесь что-то не так…

- А ты, что же, Филин, думаешь, что я разговариваю только с пьяными мужчинами с трехдневной щетиной на лице? – ворона явно была возмущена. – Так вот, чтоб ты знал – я терпеть не могу пьяных! А в тебе мне пока что нравится только вот этот балкон! Ну, и кефир тоже…

- Балкон? – у Генки от удивления даже перестала болеть голова. – А причем тут балкон?

- При тебе! – язвительно процедила Элжбета. – Точнее, ты при нем!
Потом она глубоко вздохнула и уже другим, примирительно-мягким голосом произнесла:

- Ладно, Филин. Давай хоть познакомимся? Меня зовут Элжбетой. А тебя?

- Как???? – Филин уже с неподдельным интересом разглядывал серую ворону с серебряным кольцом на правом запястье. – Ничего себе! Так ты, выходит, и не ворона вовсе, а шановна пани?  Ну, что ж, пани Элжбета, меня зовут Геннадием. Геннадий Филин, может, слыхала?

- Вот что, Геннадий Филин! – ворона бесцеремонно перебралась на спинку дивана и уселась прямо за Генкиной спиной. – Потом разберемся, знаю или не знаю! Ты мне лучше расскажи, Геннадий Филин, отчего в твоем доме вопиющее запустение и разорение и по какой такой причине ты три дня водку хлещешь? Разве кто-то умер?
Филин посмотрел ей прямо в глаза, понуро опустил голову и буркнул себе под нос:

- Я!

- Да ну! – Элжбета была далека от сочувствия. – И как давно? Для покойника ты слишком учтив и разговорчив!

- Давно! Лет пятнадцать назад! – в сердцах воскликнул Филин. -  И вообще, ворона! Чего ты ко мне привязалась? Что ты от меня хочешь?

- Я хочу выпить с тобой чашечку кофе вот на этом самом балкончике!

- Кофе? – Филин растерялся. – Разве вороны любят кофе?

А потом он и сам не заметил, как рассказал Элжбете всю свою жизнь…Как учился в Академии художеств, как был лучшим из лучших. Как взлетел высоко, не оглядываясь и не опасаясь, полагаясь лишь на свой талант и верность друга. Рассказал, каким горьким бывает вкус предательства и как больно терять друзей… Как страшно видеть, что созданный тобой, мир вдруг рушится в один миг. И как обидно, когда тебе больше не верят, как досадно оказаться забытым, невостребованным и виноватым во всех смертных грехах…

Элжбета терпеливо слушала, но мысль, созревшая в ее вороньей голове, уже рвалась наружу и требовала воплощения! Поэтому, когда Филин замолчал, она задумчиво почесала лапой за ухом и размеренно произнесла:

- Потерять друга – это тебе не фунт изюма, согласна… Но была ли потеря?

- То есть, как это – «была ли»? – Генка был почти возмущен.

- Не тот, товарищи, товарищу товарищ,
Кто при товарищах товарищу товарищ,
А тот, товарищи, товарищу товарищ,
Кто без товарищей товарищу товарищ.

Филин рассеянно захлопал глазами и, сам не понимая, почему, спросил:

- Элжбета, а какой кофе ты любишь?

- Молотый, - Элжбета даже зажмурилась. – Сваренный в маленьком турке, и чтоб с ароматной пенкой! У тебя есть турка?

- Прилетай завтра. Будет тебе кофе в турке!

- Правда? Обязательно прилечу! Да ты и сам меня можешь позвать, как проснешься – я на чердаке живу, как раз над тобой! - Элжбета подмигнула Генке правым глазом, широко расправила крылья и плавно скользнула вверх, к своему окошку.

Ночью не спалось обоим. Скульптор Геннадий Филин отчаянно думал, что говорящих ворон не бывает, и что завтра он будет вспоминать этот день с иронией. «Еще ни разу не допивался до того, чтобы разговаривать с воронами! Надо же! Элжбета! И придет же такое в голову! Однако, рассуждала она вполне разумно… Нет, надо, как следует выспаться, чтобы эдакая нелепица, вроде говорящей вороны, исчезла сама собой!»  И в то же время ему очень хотелось, чтобы все это оказалось правдой! И ворона по имени Элжбета, и кефир с булкой, и молотый кофе, сваренный в турке…

А Элжбета размышляла о том, что надо непременно отремонтировать столик, что стоит у Филина на балконе! Ведь настоящие вещи, как и настоящие мастера, не должны прозябать без дела! И ей еще больше, чем накануне, хотелось дождаться, обещанного Филиным. утреннего кофе с ароматной пенкой!




*****

Утро заскользило по шпилю Адмиралтейства вниз, расчесало гривы каменным львам, сбежало к реке по гранитным ступенькам и плюхнулось в воду, рассыпаясь на сотни солнечных зайчиков!

Элжбета уже успела побывать на рыночной площади и основательно подкрепиться, а теперь сидела на самом краю черепичной крыши, чистила клювом свои иссиня черные перья на крыльях и нетерпеливо поглядывала на распахнутую балконную дверь.
Наконец, Филин открыл глаза и посмотрел в потолок. Засиженная мухами, когда-то роскошная, люстра тонула в сети паутины и пыли. «А ведь у меня в доме нет молотого кофе! Да и вообще, никакого кофе у меня нет!»  Филин мигом впрыгнул в джинсы, наспех умылся и, на ходу застегивая рубашку, почти бегом, направился в Универсам.

«Ага! – обрадовалась Элжбета. – За кофе побежал! Значит, не забыл! Какой миленький пустячок! Стало быть, я все же выпью чашечку кофе на этом балкончике! И возможно, не один раз!» Затем она удовлетворенно хмыкнула, перелетела с крыши на спинку старенького дивана, что стоял на балконе, и стала ждать возвращения своего соседа.

Минут через двадцать, прогрохотав ботинками по ступенькам, Генка Филин вернулся домой и, увидав, что Элжбета ждет его на балконе, радостно провозгласил:

- Вот! Кофе «Арабика» в зернах! Подойдет?

- Думаю, подойдет, - ворона склонила голову на бок. – Жду с нетерпением!
Филин умчался на кухню. Было слышно, как загромыхали кастрюли в шкафу – очевидно, поиски турки были сопряжены с перемещением всей имеющейся в доме посуды. Но вскоре надрывно взвизгнула кофемолка, а легкое постукивание ложечки о металл подтвердило, что процесс пошел.

Кофейный аромат тонкой струйкой сочился из распахнутого окна и растекался по всему балкону, будоража в сознании далекие воспоминания, несбыточные мечты и несказанное блаженство. Элжбета потянула носом воздух и почти что улыбнулась, предвкушая удовольствие.

Вскоре Филин показался на балконе с двумя кофейными чашечками и, источающей райское благоухание, туркой.

- Вот, прошу Вас, пани Элжбета! – Филин сиял, как люминесцентная лампочка. – Ваш утренний кофе!

Элжбета прыгнула с дивана на стол, наклонилась над чашкой, вытянув шею и зажмурив глаза:

- Вот оно, счастье! – томно изрекла она. – А ты, Филин, понимаешь в этом толк!

- Никогда даже представить не мог, что вороны любят горячий кофе!

А потом они долго сидели напротив друг друга, с наслаждением вкушая терпкий напиток, и радуясь неожиданному знакомству. Филин был безмерно рад, что его новая знакомая, действительно, была прекрасным собеседником и поразительно располагала к себе. А Элжбета радовалась тому, как легко, просто и быстро исполнилось ее скромное желание – выпить чашечку кофе на уютном балкончике!

- Вот что Филин! – допив кофе, ворона снова перебралась на диван. - Ты сегодня ублажил меня, и я намерена заняться твоим будущим вплотную!

- Ты??? Моим будущим??? Элжбета! Какое отношение ты имеешь к моему будущему? – Генка искренне рассмеялся. - Да и есть ли оно, будущее?

- Будущее есть всегда! И тебе совсем необязательно брать в него ненужный хлам! А до тех пор, пока мы выясним, какое отношение к твоему будущему имею лично я, друг мой Филин, нам надо избавиться от всего лишнего на этом балконе! Нельзя тащить в будущее разруху и запустение! Запомни – всё Настоящее начинается с Пустяка! И даже самые большие дела состоят из мелочей!

К вечеру того же дня с балкона исчезли старые лыжи, неизвестного происхождения посылочные ящики, и много-много всего другого. Остался только старый хромоногий диван, потрескавшийся столик и три разномастных табурета. Почему Генка Филин беспрекословно слушал старую ворону с серебряным кольцом на правом запястье, он и сам не понимал! Но что было удивительно – это доставляло ему удовольствие и даже какую-то тихую радость!

Когда солнце коснулось шпиля Адмиралтейства, осыпая пунцовыми бликами всю Дворцовую площадь, на балкончике у Филина снова запахло терпким кофе, и ворона Элжбета, с элегантностью светской дамы, погружала нос в ароматную, кремово-шоколадную пенку.

- Вот скажи мне, Геннадий Филин, - сладко заворковала она, прищурив один глаз. – Чем ты занимаешься последнее время?

- Вишу на куполе Исаакиевского собора, - томно произнес Филин. – И занимаюсь реставрацией лепнины. Позавчера закончили верхнюю арку.  Через два дня спущусь на пролет ниже. А пани Элжбета была на крыше Исакия?

- Ну, какая же ворона в Питере не была на крыше Исакия! – Элжбета снисходительно хмыкнула. – Но я не об этом. Я хочу найти Настоящее в твоем нынешнем существовании! Так сказать, рациональное зерно. Ведь это же кощунство – так бесплодно разбазаривать данный тебе талант!

- Ну, пани Элжбета...- Генка Филин помрачнел. - Какие уж теперь зерна? Если раньше я делал что-то большое, весомое, то сейчас… Спасибо, что хоть на крышу Исакия пускают… Измельчал нынче Филин.

- Филин! – ворона гневно сверкнула глазами. – Не раздражай меня! Ты дожил до седых волос, а до сих пор не знаешь, что Большое вовсе не значит Настоящее! А ты попробуй сотворить Большое из Малого! Вот тогда мы и посмотрим, кто здесь Настоящий Мастер!

Но потом, глядя на оторопело хлопающего глазами Филина, она сменила гнев на милость и примирительно продолжила:

- Знаешь, что, Филин? Никогда не оглядывайся назад – там уже ничего больше не происходит, там все и всегда без изменений. У тебя же пока что есть время, чтобы привести в порядок свою берлогу, а там, глядишь, чего-нибудь и придумаем…



*****

Элжбета вернулась на свой чердак только спустя три дня. И когда Филин вышел на балкон, сел на диван и с отсутствующим выражением на лице закурил сигарету, она спланировала сверху на столик и требовательно произнесла:

- Филин! Ты опять три дня не брился! И где мой утренний кофе?

Радость растеклась улыбкой по небритой Генкиной физиономии!

- Пани Элжбета! Ты ли?! – Филин вскочил на ноги. – Я уж грешным делом не знал, что и думать! То ли я тебе надоел, то ли тебя и вовсе не было!

- У тебя всегда в голове полно ненужных мыслей! Скажи лучше, ты навел порядок в доме?

- Конечно! – Филин уже на ходу бросил сигарету в пепельницу. – Сейчас будет кофе!
Элжбета удовлетворенно хмыкнула.

- Да ты сама взгляни! – донеслось уже из кухни. – Я и столик заново отшлифовал!
Ворона взглянула себе под ноги: поверхность стола сияла новеньким лаком и переливалась на солнце радужными бликами! «Эх, Филин, Филин… Твою бы энергию да во благо! Вот оно, рациональное зерно твоей жизни!»

Спустя минут двадцать они очень уютно восседали за столом и пили кофе. Точнее, за столом восседал только Филин, а Элжбета постукивала когтями по столешнице, переминаясь с ноги на ногу вокруг небесно-голубой с золотой каемочкой чашки, и жмурясь, смаковала кофейную пенку.

- За эти три дня я облетела почти весь Санкт-Петербург, - ворона искоса взглянула на своего соседа и начала разговор издалека. – И я поняла, что нам надо менять тактику поиска!

- Что ты, пани Элжбета! – Филин недоумевал. – Какую тактику? Какого поиска?

- Как бы тебе объяснить? ... Понимаешь, время ушло, когда сушили уши, чтобы сошла лапша! Все дело в том, Филин, что новых Атлантов ты уже не создашь. И Исакий построили до тебя. А львов и лошадей в Питере вообще до хохоту! Тебе нужна своя изюминка! Такая, которой до тебя еще не было! Или такая, какую не зазорно и повторить!

Генка непонимающе хлопал глазами.

- Вчера, например, я была у залива, - терпеливо продолжала Элжбета. – Там, на берегу, полно камней! Волны накатываются на них, шуршат… Если взять один камешек, то ничего и не изменится… Но из таких вот камешков состоит весь берег…

- Ты это к чему? – Филин чиркнул зажигалкой.

- А к тому, что в этом городе жили и сейчас живут сотни тысяч различных людей, и каждый из них делает какое-то свое, с одной стороны маленькое, дело, но из таких вот людей и их дел состоит твоя собственная жизнь и жизнь вообще… Филин! Попробуй создать реальные образы! И они впишутся в город не хуже вот этой площади или Адмиралтейства! Все Настоящее начинается с Пустяка!


*****

Раннее утро в конце лета выдалось прохладным, но ярким. Желто-оранжевые солнечные блики сливались с желто-оранжевыми кленовыми листьями, и от этого в городе было празднично и нарядно и тоже желто-оранжево.

Альберт Иванович шел по набережной, как всегда, слегка опираясь на трость, и улыбался. А все потому, что рядом с ним шел мальчик Витька, гордо и бережно держа в руках парусный кораблик!

- А как думаете, Альберт Иванович, осилит «Победа» Неву? – Витька явно волновался.

- А чего ж, не осилит? Ты вчера гонку на Мойке выиграл? Выиграл. Чего же ты боишься?

- Так то Мойка, а тут – Нева…

Они спустились по гранитным ступеням к воде. Каменные львы строго смотрели на них сверху вниз, и с любопытством ухмылялись в каменные усы.

Витька присел на корточки и осторожно опустил кораблик на воду. Набежавшая волна качнула легкий корпус, а проказник-ветер коснулся шаловливыми пальчиками парусов. Чуть наклонившись в сторону, «Победа» сначала робко, а потом все увереннее, поплыла от берега. А ветер, обрадовавшись новой игрушке, подхватил ее, надувая белоснежные паруса, и понес по волнам все дальше и дальше.

- Альберт Иванович! – Витька едва не захлебнулся от счастья. – У меня получилось! Смотрите! Как настоящий!

- А как же! Конечно, получилось! Он и есть настоящий, твой первый кораблик! Просто он пока маленький. Но он вырастет, вместе с тобой вырастет. Ведь все настоящее начинается с пустяка!

А кораблик, будто бы летел над волнами, его паруса ловили ветер, и он мчался навстречу новому дню, неся с собой радость и надежду. Большой пузатый буксир сбавил ход, пропуская вперед маленький кораблик, быстрый катер заглушил мотор и остановился, уступая ему дорогу, рыбаки забыли о своих удочках и, улыбаясь, смотрели вслед летящим над Невой парусам.

- Вот видишь, друг мой Витька, - Альберт Иванович прищурился, глядя вдаль на ускользающий парус. – Маленькое тоже бывает настоящим, а настоящее вовсе не обязано быть большим!



*****

Всю осень Генка Филин работал, не покладая рук. Его квартира теперь была сплошь завалена эскизами! И что удивительно – Генкины работы вдруг вызвали живой интерес!  И вскоре на улицах, в скверах и переулочках города стали появляться небольшие, в человеческий рост, литые фигурки. Вот вышел из подворотни фотограф и внимательно высматривает, желающих сфотографироваться, прохожих. А в скверике на скамеечку присела девушка-студентка с книжкой в руках. Ветер запутался в ее бронзовых волосах и застыл на миг вместе с раскрытой страницей книги. Устало облокотился на угол дома старый скрипач Моня Гейнцер. Всю ночь, до самого утра он веселил публику в ресторане, а теперь бережно прижимает к груди свою бронзовую скрипку и смотрит куда-то вдаль… А к Мойке по гранитным ступеням спустился мальчик. Он встал на одно колено и, едва касаясь ладонями воды, отпускает в дальнее плавание свой парусный кораблик. А на кованых перилах старой скамейки во дворе, под раскидистым кленом, взъерошив на ветру перья, замерла обычная ворона с маленьким колечком на правом запястье. Казалось, она вот-вот взмахнет крыльями и взлетит к себе на крышу…

Одно огорчало Филина: с того самого дня, когда он начал по-настоящему работать, Элжбета больше не появлялась на его балконе. Каждый день он варил ароматный кофе и ждал, что она прилетит. Но шли дни, мелькали недели, но ворона больше не прилетала…

Незаметно наступила глубокая осень. Дни становились все короче, а дожди – все длиннее… Листья старого клена золотым ковром устлали почти весь двор.
Генка Филин не спеша вошел в подворотню. Настроение было замечательным – впереди были грандиозные планы! От мыслей отвлекла бронзовая фигурка вороны. Генка с грустью подумал: «Где-то сейчас моя ворона? Почему она забыла меня?» Он сел на скамейку, посмотрел вверх, на окно чердака и грустно произнес вслух:

- А как бы я хотел выпить чашечку кофе с пани Элжбетой!

Воздух вокруг скамейки собрался в комок и с легким свистом помчался в подворотню, едва не сбив с ног входившую во двор старушку.

Старушка шла удивительно легкой походкой, постукивая по асфальту бамбуковой тросточкой. На лицо со шляпки опускалась старомодная вуаль, а полы серого бархатного плаща грациозно развевались на ветру. Она прошла через весь двор и села на скамейку, рядом с Филиным. Старушка улыбнулась и, глядя Генке прямо в глаза, скрипучим голосом лукаво произнесла:

- Невже пан Филин хочет угощать меня кофе?

- Мадам, разве мы знакомы? – Генка оторопел.

- Ну, то познакомимся! – у нее был мягкий польский акцент.

Заинтригованный таким поворотом событий, Генка встал, галантно поклонился и, предложив незнакомке руку, учтиво сказал:

- Прошу пани!

Присесть в кресло в гостиной старушка отказалась, а сразу проследовала на балкон, как будто заранее знала, куда шла, и расположилась за столиком на диванчике. Генка, повинуясь случаю, сварил кофе и поставил перед незнакомкой чашку, источавшую удивительный чарующий аромат.

Загадочная гостья двумя пальчиками взяла чашку и поднесла ее близко-близко, к самому лицу. Так, что едва не задела своим тонким и достаточно длинным носом кофейную пенку.

- Дякую, пан Филин! – отрывисто сказала, словно прокаркала, старушка. – То е добрый кофе! Самый гарный кофе во всем Петербурге!

- Простите, мадам, - Генка изо всех сил старался быть галантным. – Кто Вы? Откуда меня знаете?

- Кто же теперь не знает пана Филина? Когда все парки и скверы в городе украшают его скульптуры? – собеседница снова засмеялась. – А невже пан Филин забыл меня?

Филин только непонимающе хлопал глазами.

- Невже пан Филин доси не понимает, что Настоящее – не значит большое? Невже пан забыл, что даже самые большие дела начинаются с пустяка? – небрежным движением старушка откинула вуаль с лица.

Бездонно черные, как два глубоких колодца, глаза смотрели на мир весьма снисходительно, с легкой тенью иронии.

Она поставила чашку на столик. Осенний ветер швырнул рядом букет оранжевых кленовых листьев.

А Генка не мог оторвать взгляд от ее лица, такого знакомого и такого неузнаваемого. И только когда она поправляла шляпку, а из-под серого бархатного рукава ее плаща, на правом запястье сверкнул серебряный браслет с синим камнем, Генку осенило:

- Элжбета???

- Пани Элжбета, -   деликатно поправила старушка.

- Но как же так? Этого не может быть! Ты же… Вы, то есть… Вы были… птицей?..

- Пан Филин хотел сказать – старой вороной? А что не так? Что я не прилетела с чердака, а вошла в дверь?

- Элжбета! То есть, пани Элжбета! – Генка густо покраснел – Мы же не поссоримся из-за этого? Ну, теперь, когда все так получилось?

- А теперь, пан Филин, у тебя снова есть имя! И это только начало твоих больших и настоящих дел! А мне вже пора. Вже осень на дворе…

-  Нет! Я так не согласен! – Генка вскочил из-за стола, так и не допив свой кофе.

– Я не могу Вас просто так отпустить! Ведь, если бы не Элжбета, где бы сейчас был Филин? Не было бы Филина! Если бы не Элжбета, пропал бы Филин, и никто бы о нем не вспомнил! И после всего, я должен просто так Вас отпустить? После всего, пани Элжбета?

- Вот именно – после всего, - она опустила вуаль на лицо и снова улыбнулась. – После всех «если», пан Филин!

Генка в растерянности сел на диван. Ветер закружил кленовое золото по балкону, стряхнул с крыши холодные капли вчерашнего дождя и помчался куда-то в подворотню.
«Было или не было?» Филин огляделся по сторонам: две дамы весьма почтенного возраста сидели на скамейке во дворе.

- Дорогая! А Вы посмотрите, как одеваются современные девушки! Никакой скромности и приличия! Одна вульгарность!

- И не говорите! Куда катится общество, если в нем такая молодежь?

- Это все потому, что современная молодежь дурно воспитана!

Из соседнего подъезда, держа в руках парусный кораблик, вышел мальчик и направился в сторону метро, а на самом краю черепичной крыши пристроилась обыкновенная серая ворона и лукаво поглядывала на Генку. «Наверное, ничего не было,» - решил Филин и собрался было унести чашки. «Почему их, все-таки, две? Ведь если бы я уснул, то после ничего бы не было! А если бы не было, то я бы продолжал висеть под куполом Исакия! Значит, после того что-то, все-таки, произошло?» И словно в насмешку, откуда-то с крыши, донеслось:

- Если «если» перед «после», значит «после» после «если». Если «если» после «после», значит «после» перед «если»!





Иллюстрация художника ТАТЬЯНЫ ЕМЕЛЬЯНОВОЙ

В тексте использованы цитаты из сборника детских скороговорок.