Воспоминания чекиста

Среди нас, пенсионеров, Петрович особо ничем не отличался. Анекдотец послушать был мастер, меньший мастер рассказать, со своей супругой  внуков выгуливал, пива в народе не пил даже по праздникам, о большем уж и не говорю. Идет обычно, приостановится
 - Приятного аппетита, господа!  - и дальше пошел.
Уж лучше б промолчал, зараза такая, насмешник.  А так, мужик ничего.
Знали мы, что военный, участник боевых действий, по теперешнему говоря. По старому   воин – интернационалист, а по-простому афганец. Но на ихние собрания не ходил, подарки, ветеранам от местной власти получать отказывался. Говорил, что и пенсии хватает. Вот совет ветеранский и мучился, и себе взять не взять, и сдавать хлопотно.

Сразу и одновременно зауважали  Петровича когда узнали, что он чекист. Хоть и на пенсии, а треп о жизни и власти стихал с его появлением, на всякий случай.  Уж очень памятливый у нас народ. Хотя он и пояснил нам, что он не по той части и не из того управления.

Ну а я-то, как пописывать начал, стал его допытывать, что, да как, из какого управления, какие нам угрозы от не наших разведок, доводилось ли ловить шпионов, ну и далее. Петрович ухмылялся, да отмалчивался.

Но как-то разговорился:

Попал я, говорит, однажды,  членом в одну комиссию. Заходим с проверкой в подразделение и вижу я копию нашего зампреда, только моложе.
В отсутствии начальника принес нашей комиссии документы этот майор,  действительный родственник того деятельного зампреда и вышел. Не скажешь, что место блатное, рискованное и по мирному времени.
С тех пор  не видел я и не слышал об этом человеке наяву, и во сне не видал.

А к тому я об этом вспомнил, что случилась со мной болезнь. Температура высокая. Как в туалет шел помню, как упал там – нет. Не помню как супруга со мной мучилась. Помню скорая приехала, укололи, посидели и уехали. Потом, видать, что-то взвесили и часа через два вернулись, спасибо им. Помню выносили меня из подъезда на одеяле. Вой скорой помню. Помню доктор говорил: - Кончается, не довезем, давай в ближайшую.
Помню:  смотрю я на себя откуда-то сверху. Суетятся около меня мальчики и девочки в салатовых пижамах. Я же поплыл по туннелю, а впереди свет. Выплываю, смотрю сидит, скрестив ножки по-турецки на облачке, тот самый майор в цивильном костюме.
- Рассказывай,  - говорит он мне.
А я молчу.
- Говорить будешь?
Я опять молчу.
Он ко мне присмотрелся
 – Молчишь..., у…, чекист.
Ткнул меня пальцем в лоб легонечко и уплыл я плавненько по тому туннелю назад.
А тут и очнулся я. Выходит,  по знакомству. Весь в капельницах.
Ничего у меня не болит, ничего не кружится.
- Оживел, – сказали парни.
- Присматривайте теперь за ним, – бросили  они девчатам и ушли.

Я, как истинный джентльмен, поздоровался, слово за слово, разговорились.
И такая картинка: ночь, я весь голый и открытый в окружении женского персонала и ведем мы беседу на сугубо серьезную тему, о внутреннем и международном положении страны.

На следующий день выписали меня в терапию. Но в терапии  ничего интересного не было, там все одетые.

С тех пор мучает меня такая вот мысль: рождаясь  из чрева матери,  выбираемся мы  по туннелю к белому свету и глотку воздуха, в руки повитухи.
Не осталось ли что в моем мозгу от факта рождения и не проявилось ли это в том моем бессознательном видении?

Все!  Больших воспоминаний за многолетнее наше знакомство получить от Петровича мне не удалось.
И как это некоторым писателям и журналистам удается выманить у чекистов воспоминания о прежней службе? Либо журналисты с писателями не чета мне, либо те чекисты не чета нашему Петровичу. А может сочиняют? На то они и писатели.