Из романа. Когда смиряется гордыня...

                КОГДА СМИРЯЕТСЯ ГОРДЫНЯ…

    Это было жуткое время: выбора и безвыходности.

    Именно так Филипп тогда охарактеризовал момент жизни.

    Вот я и посоветовала заглянуть в себя, попытаться спросить у того, кто сверху всех нас.

    Сработало.

    Ответ вскоре был дан то ли во сне, то ли в наваждении…


    …Какой-то странный незнакомый звук разбудил, заставив недоуменно открыть глаза.

    Открыв, замер. Он лежал на постели, рядом мирно спала Маришка, а между ними находился… младенец! Маленький, месяцев пять, наверное. Мило сучил ножками, ловил пухленькой ручкой пальчик ноги, пытаясь засунуть тот в ротик. Не справившись с трудной задачей, повернулся к матери, ручкой отвёл тонкое кружево пеньюара, приподнял полную грудь и прильнул к ней, начав сосать молоко.

    Филипп во все глаза смотрел на поразительную картину:

    «Я что, схожу с ума? Что вижу? Будущее? Но как?..

    Малыш, тем временем, оторвался от груди и посмотрел прямо в глаза!

    – А глазёнки-то Маришины, зелёные!»

    Задохнувшись от счастливых слёз, старался даже не дышать. Присмотрелся: девочка! Дочь.

    Мариночка застонала через сон, нахмурилась, и Филя поспешно придержал маленькую ручку малышки, чтобы не разбудила мамочку. Покраснев, заметил на обнажённом соске мутную белую каплю молока, почему-то не мог оторвать от неё глаз. А дочурка уже «гулила», сопела, странно и чудесно пахла!

    Уже не сдерживая слёз от распирающей радости и счастья, приник к головке ребёнка с поцелуем, с наслаждением вдыхая новый и сладкий аромат младенца: мягкий, щекочущий, таинственный и притягательный.

    Вдруг опять… уснул.


    …Очнулся от того, что кто-то его дёргал за руку.

    Медленно открыл глаза и поражённо сел на кровати. Возле неё стояла девчушка лет пяти и трогала руку, побуждая встать с постели.

    Он автоматически встал на пол голыми ногами, смотря с высоты своего роста на малышку, которая смешно задрала головку вверх, смотря снизу, улыбалась и забавно морщила носик.

    – Ты кто? – поражённо прошептал, смотря во все глаза на девочку в светло-розовой пижамке, по которой поросята летели на воздушных шариках. – Как тебя зовут?

    Понимая всю нелепость вопросов, не мог их не задать – хотел знать имя своей будущей дочери!

    А девчушка забавно хлопала зелёными глазками, встряхивала пепельными волнистыми волосиками, обнажала маленькие зубки, забавляясь вопросами отца!

    – Вероника я, пап! – засмеялась, рассыпая по спальне серебро колокольчиков смеха. – Я твоя дочка! – посерьёзнела, взрослыми глазами Марины посмотрела прямо в его, серые, расширенные от ужаса. – Только я ещё не родилась…

    Зажмурившись, сильно сжал веки, выдавив слёзы.

    «Боже, перестань мучить меня! За что? Я ведь этого не хотел вовсе!»

    Застонав громко, стиснул зубы до дикой боли, сдерживая крик отчаяния… И… провалился куда-то в забытьи…


    …Открыл глаза, выдохнул, смотря упрямо на потолок.

    «Так, не паникуй, Филин. Это, похоже, возвратная реакция на шок, или “герыч” всё ещё выходит такими “глюками”… Кто знает? Не думать! – постоял, глубоко дыша всей грудью: вдох, выдох, вдох – через рот, выдох – через нос. – Спокойно».

    Вдруг вздрогнул, дёрнувшись всем телом: голой ноги кто-то тихо касался, елозя по коже! Собрав все силы, опустил взгляд.

    Возле него, лапая ладошкой ногу, стоял… маленький мальчик: годика полтора, с тёмно-русыми густыми волосиками, завивающимися в кудряшки! Филипп был таким лет до шести. Мальчуган смотрел на отца серебристыми глазками, алел румянцем, «пузырил» пухлые щёчки, наклоняя голову то в одну сторону, то в другую, заглядывал в глаза, словно говоря: «Чего смотришь, пап? Возьми меня на ручки!»

    Понимая, что это только видение, наваждение, мираж, «бзик» нарика, парень не мог оторвать от сына глаз.

    «Боже, как хорош! Как и доченька. И они бы родились, если бы не Система, не Контора, не эти события, которые теперь навсегда разлучают с Маришкой, матерью вот этих двух малышей. Наших детей, зачатых в любви и обожании. Какие красивые были бы, Господи!.. Ты жесток… Зачем показываешь, манишь, испытываешь? Мне и так невыносимо больно до сердечной боли! До боли…

    Протянул дрожащую руку к ребёнку, осторожно положил на его головку, ощутил пальцами шелковистость волосков, мягкость кудряшек, тепло кожи…

    – Этого не может быть! Это – Фата-Моргана, дым, затмение души и глаз. Освободи, Боже, я больше не вынесу!..»

    Рухнув на пол на колени возле сынишки, притянул в сильные объятия и вцепился в маленькое тельце: страстно, жадно, бездумно. Толчками, сквозь рыдания, целовал, вдыхал, ощупывал и запоминал руками, глазами, кожей, обонянием, понимая, что больше никогда такого не увидит и не почувствует.

    Только теперь Фил понял: это не наказание, а милосердие свыше.

    Там, наверху, кто-то сжалился и подарил ему пять минут общения с детьми, которых у него никогда не будет, но которые должны были родиться. Аванс, компенсация вперёд за те страдания и испытания, что отныне ожидают в Конторе, в особой группе.

    Сдался: «Спасибо, Тот-кто-сверху, за неслыханную милость и щедрость Твою! Отныне я Твой раб и вечный должник. Вот теперь я готов. Полностью. И душой тоже: Ты усмирил меня и смирил. Прими же душу мою грешную…»


    Видимо, преждевременный запрос рассердил небеса: Филипп пропал без вести через несколько дней после его рассказа об этом видении.

    Что случилось с ним, я узнала много позже из снов, но это уже другая история.

                Июль, 2013-й г.                Роман «Любовь иного».

                http://www.proza.ru/2013/08/05/2267