Мордоворот со зверским лицом

Да, Виляу, когда я тебя впервые увидел, в тот день, когда нас сгрузили перед одиноким бараком среди столетних елей, мне и в голову не могло прийти, что мы будем приятельствовать, предаваться философским беседам, а также  филологическим изысканиям на ниве литовского языка. Мордоворот со зверским лицом – все в буграх и шрамах (как оказалось, болезнь печени, в детстве питался одним молоком) –  стоял на крыльце как  чугунный памятник солдату-освободителю. Рука тяжело лежала на штыке у пояса. Но, оказалось, тоже наш брат, годичник.
Таких сачков, как говорил старшина, набралось целых двенадцать – на роту многовато, целое отделение. «И зачем их берут? – недоумевал все тот же старшина. – Направили бы по специальности, пусть бы отработали и за высшее образование, и за армию». Старшина был человек не только военный, но и государственный. Поэтому идея альтернативной службы естественно созрела в его голове. Хотя лично для него наше присутствие и не было  совсем уж  напрасным. Когда он убедился, что мы ребята, в основном, не гордые и даже не глупые, несмотря на все свои институты, он потихоньку стал пополнять свой интеллектуальный багаж. Было-то у него всего лишь шесть послевоенных классов. Поэтому некоторые слова, с которыми старшина впрямую не сталкивался, но краем уха слышал, были ему незнакомы. «Вот, говорят: ну ты, Спиноза! Что это за ругательство такое?» Пояснения выслушал, помолчал. «Вишь, хороший человек был. Своим трудом кормился, а в свободное время, значит… Вот люди, все на ругань переводят. Куда катимся? Сталина испохабили, скоро до Ленина доберутся».                Как в воду глядел – и шести классов хватило.
На «дембиль» выдал нам не дефицитные шинели, но практичные бушлаты. «На рыбалку или к теще в деревню – самый раз. Что вам в шинелях красоваться – не малолетки». На тебя, к его большому сожалению, бушлата не нашлось. Новую шинель тоже не дал. Всучил мою. Я ее никак не хотел укорачивать, и в вольном положении она была до пят, а тебе оказалась немного ниже колена. Так и повез ты мою фамилию на внутреннем левом кармане, и, может, еще натыкаешься иногда и вспоминаешь то не самое плохое время в нашей жизни. О чем, кстати, осталось у меня твое письменное свидетельство. Гражданская жизнь так круто взяла тебя в оборот, что очень скоро ты стал вспоминать об армии в другой тональности. Даже к средоточию мирового зла, своему автомату, из которого ты ни разу не выстрелил, начал испытывать родственные чувства.
Признайся, Виляу, ты уже склонен видеть в том времени нечто дарованное и навек потерянное.
Все, что мы переживаем, каким бы чужим это нам ни казалось, становится в конце концов нашим, и чем раньше мы это понимаем, тем шире охватываем сегодняшний день, тем глубже проникаем в него, тем сильнее отталкиваемся от него и устремляемся в грядущее. Нельзя брезговать настоящим, это  наше горючее. Лишаясь его, мы лишаемся будущего и прошлого.
Сплошь и рядом люди, подпорченные образованием, не видят и не хотят видеть настоящего. Они не знают, где живут. И главное – не хотят знать.  Они навсегда остаются в псевдо-будущем  и в псевдо-прошлом. Реальность невидима для них, как и они – для нее. Только бурые пятна на асфальте - от пролитой крови - косвенное свидетельство их случайной встречи.


из "Свейкас, Виляу!"


Рецензии
Интересно! Сюжет жёстко-реалистичный! Бывает!

Александр Вершинин   14.10.2013 22:22     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.