Игра

Элегантная женщина сидела за столиком в небольшом кафе и, допивая морковно-яблочный фреш, чуть рассеянно разглядывала уличный пейзаж.
 
Обеденный перерыв заканчивался и нужно было возвращаться в офис, окна которого ртутно поблескивали через дорогу напротив.
 
Красивая блондинка со строгим взглядом серо-голубых глаз, тонкими запястьями и пальцами виолончелистки.
 
Привычным жестом поднеся к щеке завибрировавший телефон, иронично улыбнулась. 
 
Одна из бровей, чуть приподнявшись, придала ее лицу такое выражение, что наблюдавший за ней с улицы человек, от охватившего его волнения, переменил позу.
 
Уйдя с головой в разговор женщина не замечала, что за ней следят.
 
Уверенность в себе, в сочетании с очаровательной мягкостью линий и женственностью, как правило, оказывали магический эффект на мужчин.
 
Даже натыкаясь на критический и цепкий ум, на граничащую с цинизмом прямоту суждений, им все равно хотелось врать ей, отчаянно хотелось казаться более значимыми, чем они на самом деле являлись.
 
Мужчин несло, заносило, появлялось откуда ни возьмись взявшееся красноречие, вырастали крылья из час назад еще нывших от остеохондроза спин, глаза начинали гореть, всё  вздыбливалось вдруг: и волосяной покров, и ширинка, и даже бумажник становился толще. 
 
Работы, семьи, футболы и бильярды - всё забывалось вблизи нее и хотелось лишь одного: отвлечь, увлечь, очаровать, а если повезет, затащить ее, ну, хотя бы на одну ночь, на какой-нибудь, черт возьми, час, в отель, в постель, где.....и в этом месте мужчины, нервно отирая лоб и поправляя превращавшийся в удавку галстук, принимались потеть от открывавшихся перед их мысленными взорами волнующих перспектив.
 
В свои тридцать с небольшим, она выглядела так, что ее четырнадцатилетнего сына принимали за младшего брата.
 
Кошельки самцов ее интересовали далеко не в самую первую очередь: собственная фирма, занимающаяся проблемами логистики, избавляла от материальных проблем, хотя и нещадно поедала ее время.
   
Природный ум, очаровательный юмор и проницательность делали ее интересной для другой категории мужчин, редкой, почти вымершей, занимавшей промежуточную нишу между дураками и теми, кто переметнулся под бирюзовые знамена.


Окончив разговор и опустив послушно уснувший телефон в таинственные недра сумочки, она поднялась и вышла из кафе. 
 
Чуть заметно улыбаясь какой-то светлой мысли, женщина шла, легко неся свое свежее, дышащее соблазном тело, к которому, подчеркивая красоту его линий, плотно прижималось, влюбленное в его пленительные очертания белое платье. 
 
Нежная улыбка мягкоочерченных губ цвела на лице, и она совсем не подозревала о том, что за ней, впиваясь взглядом в каждый шаг, вслушиваясь в каждый шорох ее движений, затаив дыхание, следит, обратившийся в один сплошной Ухо-Глаз, незнакомец.
 
Весьма похоже, что мужчина прекрасно знал ее маршрут и был осведомлен о конечном его пункте, во всяком случае, он прекратил свои наблюдения за мгновенье до того, как дама скрылась в дверях здания.
 
Необходимо отдать ему должное: дабы оставаться незамеченным и более или менее спокойно предаваться своим вуайеристическим эксерсайзам, место было выбрано практически безупречно. 
 
Сосредоточенность и некоторая напряженность, сквозившая в его движениях, позволяла предположить, что он либо был влюблен, либо был одержим какой-то загадочной идеей, а, скорее всего, справедливым являлось и то, и другое.
 
 
На следующий день, всё в точности, вплоть до мелочей, повторилось.
 
Дама заказала салат "Цезарь", выпила свой фреш, ответила на пару звонков.
 
Мужчина, прислонившись плечом к витрине магазина, разминая зубами жевательную резинку, наблюдал за ней. 
 
Вслед за тем, как она вышла, он проводил ее задумчивым взором и тоже исчез за дверьми одного из помещений.
 
Вероятно, вечно так продолжаться не могло и, однажды, привлекательная блондинка что-то почувствовав, обернулась.
 
Их взгляды встретились и пересеклись.
 
Несколько довольно долгих секунд эти двое сканировали друг друга.
 
Никто и не думал отводить взор.
 
В конце концов, она сделала неопределенный жест руками, как бы желая сказать "и долго это будет продолжаться?" или " и чего же вы хотите?".
 
Мужчина, с извиняющейся улыбкой чуть наклонил голову в бок и приложил руку к груди, как бы испрашивая прощения за свое поведение.
 
Дама еле заметно улыбнулась, пожала плечами и продолжила свой путь.
 
Он не предпринял попытки нагнать незнакомку, сопроводив ее грациозную походку сдержанно восхищенным взором.


Спустя несколько дней этот угрожавший стать бесконечным сериал однообразных набросков получил неожиданное развитие.
 
Его нечаянная героиня, устав делать вид, что не замечает прицельного огня нахального снайпера, подошла к нему:
 
- Вы долго будете меня преследовать?
 
- Я вас не преследую. Я вами любуюсь. Это принципиально различные вещи, - мягко парировал он, улыбаясь глазами.
 
Женщина несколько смягчилась и ощутив против воли какое-то смутное волнение, поднеся кисть к лицу, машинально коснулась платиновой пряди у виска:
 
- Вы делаете это несколько навязчиво. 
 
- Вас беспокоит мое внимание?
 
- Внимание подобного рода отдает маниакальностью. Вы изо дня в день поедаете меня глазами....
 
- Что поделать, если вами невозможно наесться? - перебил он ее, - Я надеялся на вашу решительность и, как оказалось, не зря. Ведь именно она подтолкнула вас к тому, чтобы первой заговорить со мной.
 
- Что вы этим хотите сказать?! - казалось, ее возмущению не было предела.
 
- Я всего лишь хочу сказать, что не мог придумать способа с вами познакомиться и, наблюдая за вами, пришел к выводу, что вы весьма целеустремленная, где-то даже жесткая женщина, но что за внешней самодостаточностью и успешностью, за пленительным флером сексуальности, кроется нежная, чувствительная и уязвимая натура, - он проговорил это так медленно и печально, что совершенно обезоружил амазонку, взявшуюся было в ней за оружие.
 
Тональность сказанного, вызвала в ней редкую разновидность удивления, почти против ее воли пытавшегося тайно воссоединиться с зарождающейся симпатией. 
 
Она поймала себя на мысли, что откровенно любуется чертами его лица, в котором читалось нечто крайне притягательное, но, что именно, она не так и не могла самой себе объяснить. 
 
Незнакомец снова заговорил и, необходимо отметить, что говорил он совершенно обворожительные вещи, однако, вся его вербальная эквилибристика, пусть и исходила прямиком из его души, не достигала ее слуха, так как, фактически, в какой-то момент она сосредоточилась на тембре его голоса, а не на словах, смысл каковых вдруг стал ей безразличен. 
 
Цели достигало как раз то не ясное, смутное и таинственное, что она читала сердцем и что, очаровывая, открывалось ей между произнесенных им фраз.

Она не знала сколько времени они простояли друг против друга: он - объясняя градации и оттенки своей на ней зацикленности; она - в шумном молчании, полном изумления и загадочной, колюче распускающейся в ее груди радости.
 
- Возможно, вы решите, что я сумасшедший, но я чувствую вас. Чувствую не столько мощный сексуальный импульс от вас исходящий, сколько вибрации глубинных пластов вашей природы, то хрупкое, что заключено на дне вашей души, и что вы вынуждены прятать от окружающих. Ваше "Я" родственно тому, что ношу в себе я. Испытываемое мною притяжение лишь отчасти связано с вашей телесностью. Оно гораздо сложнее и тоньше.
 
Когда она, наконец, вновь обрела способность двигаться и повернулась, то едва ли не тут же, ее рука, как бы в извинении за намерение уйти, поднялась, чтобы опуститься ему на грудь неожиданной и робкой лаской, но, опомнившись, лишь поправила непослушный локон у виска. 
 
Смущенная собственной реакцией и этим нечаянным, предательским жестом, мягко ступая по ступеням, женщина вошла в офисное здание, тая от удовольствия под взглядом, скользящим по ее гибкой спине и упруго перемежающимся под платьем, стыдливо улыбающимся своей вертикальной улыбкой, ягодицам. 
 
 
На следующий день они уже обедали вместе.
 
- Я работаю в офисе напротив вашего, - сообщил сидевший напротив незнакомец.
 
- И в какой же сфере трудитесь? 
 
- Банковское дело.
 
- Вы так и не представились. Мне кажется несколько странным тот факт, что мы с вами общаемся и до сих пор не знаем имен друг друга, - улыбнулась женщина, отпивая из бокала с апельсиновым соком.
 
- А я как раз и хотел вам предложить не называть их.
 
- Занятно! - ее брови взметнулись вверх, - И почему же?
 
- Мы с вами, так сказать, люди пожившие, с опытом. Следовательно, назови мы сейчас свои имена, то первое, что проделали бы наши мозги - провели бы параллель между ними и именами тех, кого мы знали и с кем, возможно, некогда без сожалений расстались. Таким образом, с самого начала мы добавили бы пошлости в наши, не успевшие взять разбег, отношения.
 
- О, господи! Какая щепетильность! - она сдержала смех, но, все еще улыбаясь, добавила уже серьезным тоном: - Впрочем, вы правы, пожалуй. Я могла бы оказаться для вас какой-нибудь Светой, пятой по счету Таней или надцатой Ирой, а вы - очередным Сережей или Сашей.
 
- Если бы меня звали Аристогитоном или Феоктистом, то я смело назвал бы одно из этих дурацких имен. Нет, вру. Я бы утаил это.
 
Они оба тихо, но солнечно рассмеялись.
 
- Если повезет, то мы дадим друг другу иные имена. Взамен данных при рождении нашими родителями. Вот тогда, кстати, можно будет без всякого риска, сообщить настоящие, - задумчиво, почти мрачно, проговорил мужчина.
 
- Есть одно "но". Как можно довериться совершенно незнакомому человеку? Я на это не способна.
 
Он улыбнулся, чуть склонил голову набок и, глядя ей в глаза, медленно проговорил:
 
- Узнать человека нельзя. Можно прожить жизнь бок о бок и, все равно, обманываться в отношении своего избранника или избранницы. Многие ничего не знают о самих себе. Где уж там знать что-то друг о друге.
 
- Всё это так. Согласна. Но я, например, ни за что бы не пошла на близость с незнакомцем.
 
- Мы же общаемся? Разговариваем? Поверяем, хотим мы этого или не хотим, массу самой разнообразной информации о себе. Вы только научитесь запоминать и уже через неделю сможете попытаться наклеить на меня ярлык и отнести к вполне конкретной категории мужчин.
 
- А вы - отнести меня к вполне конкретной категории женщин?
 
Он улыбнулся, поднимаясь из-за стола:
 
- Извините, мне нужно идти. Надеюсь, завтра мы встретимся здесь же?
 
- Завтра не выйдет, - с какой-то победоносной улыбкой провозгласила она, словно эта нерасчетливость обнажала такие недостатки в построениях его мысли, что у нее появлялась надежда на успешное сопротивление его обаянию, - Завтра - суббота!
 
- Ах, да! Тогда - до понедельника?
 
- До понедельника.

Думая о незнакомце, она отмечала его необычный талант каждый раз, с нуля, - подобно Брахме, из пупка которого, если верить индусам, вышел этот мир, - создавать атмосферу интимности. 
 
Создавать и мягко затягивать ее в самый центр этого лотоса.
 
О чем бы они не говорили, она постоянно ловила себя на мысли, что ощущает себя заговорщицей.
 
Как будто они вдвоем находились в оппозиции по отношению ко всему вокруг и только их странная, еще не прочная, но такая объемная, стремительно разраставшаяся душевная связь, и могла что-то противопоставить безмолвному натиску серого и безличного мира стекла и бетона.

Добивая поздний субботний вечер в объятиях своего любовника и улыбаясь его рыцарским посткоитальным нежностям, не без удивления отмечала про себя, что внутренне желает лишь одного - скорейшего наступления понедельника.

Дарованные делящему с ней ложе мужчине щедрые ласки, на этот раз, вовсе никак не соотносились с личностью последнего и предназначалась не ему - он был лишь случайным получателем расширенного пакета терпких поцелуев, в силу недосягаемости подлинного адресата.

Понедельник, разумеется, наступил, но принес ей с собой некоторое разочарование.
 
Женщина ожидала, что незнакомец столь же резво, как и в начале знакомства, будет развивать ход событий, бросив все силы в нападение, оголит тылы. 
 
И она уже готовилась к обороне, предвкушая наслаждение, которое она получит не столько от его атак на ее суверенитет и автономию, сколько от противоборства с самой собой.
 
Матерый гроссмейстер по гендерным шахматам и межполовым шашкам, незнакомка вынуждена была признать, что тактически полностью проиграла дебют.

Неделю они непринужденно болтали обо всем на свете, дрейфуя от одной темы к другой, кочуя в разговоре от особенностей поведения сурикат до дифтонгов в латинском языке.

И вот, когда она уже с некоторым прискорбием, все же обильно сдобренным злорадством, начала думать, что приобрела в лице этого необычного человека всего-навсего очередного друга мужского пола, не сумевшего перебраться через какой-то барьер прежде всего в самом себе, нежели утонув во рве на подходе к ее крепости, мужчина обнажил шпагу:
 
- Ну, с работой - всё ясно, а вот скажи, а есть ли у тебя какие-нибудь нереализованные мечты сексуального плана? 
 
Она настолько растерялась, что не сразу нашлась что ответить:
 
- Это довольно интимный вопрос. Слишком, я бы сказала, личный.
 
- Но мы и встречаемся для того, чтобы обсуждать то, что нельзя обсудить с подавляющим большинством людей. Я знаю все твои любимые цвета, мне известна марка твоего любимого кофе, я в курсе в какой позе ты любишь засыпать...Я располагаю кучей данных о тебе. Мне кажется, что я осведомлен о множестве касающихся тебя вещей, значительно лучше твоего любовника.
 
- С чего ты взял, что он у меня есть?
 
- Вот потому, с каким самодовольством ты улыбнулась произнося эту фразу, я и понял сейчас, что он есть. Хотя, еще минуту тому назад, во мне жила надежда, что это место вакантно, - и в его лукавой улыбке промелькнул беглый росчерк сожаления.
 
- Ты, случайно, в разведке не служил?
 
- Я даже могу сказать, что он почти наверняка младше тебя, - проигнорировав ее вопрос, собеседник развил свою мысль: - Гордится связью с тобой. Хвастает перед своими приятелями тем, какая у него "упакованная телка". А особо приближенным повествует в деталях о том, как ты делаешь фелляцию.

- Хм...Фелляция. А почему не "минет"?
 
- У меня аллергия на это, столь чтимое в среде таксистов и лиц закавказской национальности, словцо. Кроме того, мне в нем слышится нечто минёрно-сапёрное.
 
- Я, конечно, преклоняюсь перед твоим опытом, но вдруг, все же, человек, которого ты совсем не знаешь, чуть чище, чем усредненный типаж жителя мегаполиса?
 
- Надеюсь, что дело так и обстоит. И все же: фантазировала ли ты о чем-либо из ряда вон выходящем?
 
- Фантазировала. Только между фантазией и реальностью - огромная пропасть. Есть вещи, мысли о которых могут подстегивать, но их воплощение в реальность может измазать грязью всё вокруг.
 
- Например?
 
- Почему ты спрашиваешь? Ты же душевед, каких мало, - геометрия ее рта была нарушена ироничной улыбкой,-  Наверняка в курсе, что среднестатистическая женщина порою фантазирует об изнасиловании, о сексе с двумя партнерами одновременно и так далее. 

- Между реальным изнасилованием и изнасилованием постановочным, срежиссированным - такая же разница, как между грёзой и былью. Я хочу сказать, что можно было бы просто написать совместный сценарий и четко ему следуя, осуществить фантазию, избегнув всякого деструкционизма. 
 
- Это предложение?
 
- Пожалуй. 
 
- К подобным вещам, обычно, прибегают бывалые любовники и супруги, чьи отношения выдохлись и утратили остроту. А ты, насколько я понимаю, предлагаешь с этого....начать?
 
- Тем адреналиннее будет акшен и, следовательно, выше - обоюдное наслаждение. Пусть мы всё грамотно спланируем и даже ни на йоту не отклонимся от сценария, но, тот факт, что мы раньше не прикасались друг к другу, гарантированно придаст происходящему совершенно иной градус.
 
- Ответь мне на один вопрос. Только откровенно, - женщина пристально посмотрела в глаза своему собеседнику и, когда тот, с готовностью кивнул, не отводя взора, проговорила с нажимом в тоне: - Ты с самого начала вынашивал эту идею? С той самой минуты, когда впервые увидел меня? Да?!
 
- Нет. Конечно, нет. Не надо записывать меня в маньяки. Я размышлял о том, как развиваются людские отношения, как медленно и каждый раз одинаково, предсказуемо, раскручивается их маховик. Мы ходим по кругу. Только меняем партнеров. В тебе я нашел нечто такое....Или мне это мнится...не знаю. Но могу тебе сказать, что интенсивность моих переживаний такова, что когда ты рядом, мне всегда приходится прятать руки.
 
- Почему? - она удивленно вскинула брови.
 
- Господи, как я обожаю это твое выражение лица! 
 
- Так почему же? - улыбаясь, повторила незнакомка.
 
- Потому что они дрожат, как у больного паркинсонизмом.
 
- С чего это вдруг у старого ловеласа тремор пальцев?
 
- Сам удивлен. Но мне это нравится.

- Ладно. Я подумаю над твоим предложением. Но ничего не обещаю, - и в знак того, что беседа окончена, она поднялась с места.

 
 
- Прошло уже пять дней, а ты все размышляешь над моим предложением, - с улыбкой напомнил сидящий напротив незнакомец.
 
- Я все решила. Просто не озвучивала вердикт, - глядя чуть исподлобья и улыбаясь, проговорила породистая блондинка.
 
- Так озвучь. Не томи ожиданием.
 
- Если ты так захвачен моей персоной, как говоришь, то должен хотя бы остерегаться меня потерять. Но ты мчишь вперед и начинаешь, фактически, с конца. Да, возможно, так более адреналинно. Согласна. Но....Где ты найдешь женщину, которая столь безоглядно вверила бы себя первому встречному? Молчишь? Я подскажу. Купи проститутку.
 
- Я никогда не прибегал к услугам проституток и вряд ли стану.
 
Она помрачнела.
 
Но не от его слов, а от собственных мыслей.
 
Чем больше и чаще они общались, тем более неотвратимо она начинала трезветь и, эйфория первых дней знакомства, медленно выдыхалась, словно не стойкий парфюм.
 
Уязвляло в нем нечто до неприличия общее с теми мужчинами, которых она знала.
 
Что-то вполне благонравное, но от этого еще более пошлое.

Самое печальное, что она, как казалось, могла теперь предсказать едва ли не каждую его реакцию на тот или иной раздражитель.
 
И оттого такой убогой выглядела теперь в ее глазах его зримая любовь к себе.
 
"Надо было и вправду переспать с ним в первый же день. По крайней мере, драйв был бы, мне, дуре, обеспечен. А так..." - улыбнулась она куда-то в сторону.

- Чему ты улыбаешься? 
 
- Послушай, а руки у тебя все еще дрожат? - не удосужившись ответить на его вопрос, она задала - свой.
 
- Не знаю.

- Держу пари, что - нет.
 
Он пожал плечами:

- Я об этом и говорил. Время! Время все искривляет.
 
- Нет. Время ни при чем. 
 
Она недоумевала: куда ускользало то волшебство, та магия, которую она находила в его словах и ощущала в первые недели знакомства?
 
Может быть, дело в ней, в излишне критичной, извилисто-разумной и многоопытной?
 
Ей становилось искренне жаль только начавшее было дышать, но нечаянно загубленное чувство.
 
Или еще не до конца удушенное?!
 
- Скажи, ты хочешь меня так же сильно, как в тот день, когда я с тобой заговорила? - с неосознанно подпоясанной надеждой интонацией спросила она, вглядываясь в ночь его зрачков.
 
- Мое желание не ослабло. Оно вынуждено ждать, как ждут отмашки судьи, изготовившиеся к бегу атлеты. Ты отклонила мое предложение. Но я готов принять любое твое.

Она улыбнулась словам симпатичного брюнета, как улыбается мать удачному выступлению сына и, воодушевившись, сверкнув глазами, проговорила:
 
- Я сделаю тебе предложение! Сделаю! Но не дашь ли ты задний ход?
 
- Только не говори мне о женитьбе. Все остальное я готов принять, - спрятав нежданно подступившую зевоту в ладонь правой руки, он мягко улыбнулся.
 
- Изнасилование, все равно какое оно, постановочное или нет, - это игра по мужским правилам. Я же хочу предложить нечто абсолютно противоположное.
 
- С этого места поподробнее, - он чуть наклонился вперед, продолжая улыбаться.
 
- Все просто. Мы будем встречаться. Иногда. При обстоятельствах далеких от всякого интима. И, дабы он случился хотя бы однажды, тебе придется выполнять мои указания. Нет, я не больная эмансипированная сука, как ты сейчас, вероятно, подумал. Я не заинтересована в твоем унижении. Скорее, для меня важно понять, на какие жертвы ты готов пойти, чтобы меня заполучить. Деньги для нас обоих - раздражитель слабый. Только поступки! Только поступки могут пролить свет на реальное положение вещей. Ты меня понимаешь и согласен ли ты со мной?
 
Вместо ответа он кивнул головой.
 
- Первое, если так можно сказать, испытание, будет весьма простым. Мы встречаемся на кольцевой станции метро Киевская в центре зала.
 
- Что нужно будет сделать? Пробежать по рельсам перед поездом?
 
- Нет. Всё гораздо проще. До завтра?
 
- До завтра.

 
Они встретились в час пик, когда разношерстая толпа причудливо смешиваясь, разбегается волной в направлении арбатской и филевской веток, а поезда, прибывая один за другим, срыгивают все новые и новые массы народа.
 
- Готов? - в ее глазах блестели озорные огни.
 
- К чему? - мужчина выглядел невозмутимым и собранным.
 
- Ты должен будешь сейчас прокричать о том, как ты ненавидишь людей.
 
Он криво улыбнулся, но ничего не сказал.
 
- Отойду чуть в сторону, чтобы не подумали, что мы вместе, - и эффектная блондинка отошла к облицованной мрамором колонне.
 
Незнакомец выпрямился и, чуть приподняв подбородок, с неожиданной мощью, перекрывшей гул метрополитена, закричал:
 
- Уроды! Я вас всех ненавижу! Ненавижу вас всех! 
 
Скользившие мимо него люди, недоуменно шарахнулись в сторону, вероятно, приняв его за сумасшедшего, а некий бритоголовый субъект чуть не толкнув его плечом, покрутил пальцем у виска, обронив что-то нецензурное, утонувшее в хаосе звуков и движения.
 
- Еще! Мне понравилось! - услышал он от лучезарно улыбнувшейся ему женщины.
 
- Меня сейчас полиция загребет, - возразил он.
 
- Осторожничаешь? Я ее пока нигде не вижу. Давай, еще разок! 
 
И он, сжав кулаки, затянул сочным баритоном, словно звезда панк-рока:
 
- Идите вы все на хрен! Расплодившееся быдло! Ненавижу вас, чертовы дебилы!

- Достаточно! - она схватила его под локоть и потянула в сторону подошедшего к платформе поезда, - Быстрее! Сюда спешат менты!
 
Оглянувшись, он заметил трех молодых полицейских, бегом продиравшихся к нему сквозь толщу людского пирога.
 
Уже в вагоне, не сдерживая смеха,  она вещала ему в самое ухо, как бы невзначай чуть касаясь плеча тугой грудью:
 
- А ты молодец! Вошел в раж, что называется! Не ожидала от тебя!
 
- Толпу, да и людей в целом, я действительно недолюбливаю, - мужчина держал себя довольно сдержанно, если не сказать отрешенно. 

- Я это прочувствовала. Раньше не практиковался в подобном?
 
- Живу долго. Многого уже не помню.

- Память скверная?
 
- Память, к несчастью, отменная. Мозги - говняные.
 
Только что содеянное ему было явно не по душе и лаконичность ответов это только подчеркивала.
 
- Есть такие люди, которых ты любишь?
 
- Есть. Но их немного. Хватит вопросов на сегодня.
 
- Ты что, обиделся?
 
- Я не ребенок, чтобы обижаться, - и он, не попрощавшись, неожиданно сошел на одной из станций.
 
 
На следующий день дама обедала в одиночестве, так как ее новый знакомый так и не объявился.
 
"Скажите какие мы нежные! Обидели мальчика!", - раздраженно думала она, закуривая первую за последние три месяца сигарету.
 
"Вот как тут бросить курить?! Все они, мужики, как один, словно под копирку сделаны! Хотя, я, возможно, и пересолила немного", - и она лукаво улыбнулась своей последней мысли.
 
"Неужели не явится больше мой потенциальный "насильник"? Если так, то горевать не стоит тем более: не характер у него, в таком случае, а бисквитное печенье!"
 
Вспоминая его манеру говорить и держать себя, возвращаясь к высказанным им оригинальным мыслям, женщина вдруг снова соскальзывала на тропу увлеченности незнакомцем и исподволь, отдавалась тонкой тоске по его улыбке и по той ауре проникновенной задушевности, в которую он незримо пеленал ее при общении.
 
Хотя они и обменялись телефонами, но никто из них ни разу не позволил себе послать хоть на сколько-нибудь романтическое сообщение.
 
На третий день у нее завелась навязчивая, паразитарная идея набрать его номер, однако, не взирая на страшный зуд, не столько в пальцах и мозге, сколько во всем своем существе, она сумела совладать с собой.
 
Эта изматывающая, изнуряющая обоих стойкость, давалась не легко.
 
Как он, так и она, мужественно сопротивляясь взаимному притяжению, не могли отжать друг друга ни из голов, ни из сердец, что, добавляло в их симпатию изрядную долю раздражения, которое, подмешивая дистиллят ненависти в их сложные чувства, тем не менее, вопреки законам химии, лишь усиливало их.
 
 
 
Только спустя четыре дня он неожиданно вошел в кафе и, сухо кивнув, не испросив разрешения, сел напротив:
 
- Что там у нас следующее по плану? Пытка придумана?
 
- Хм...Разновидность мужской истерики? Ни приветствия, ни соблюдения элементарных правил приличия....И где, скажи на милость, ты был все эти пять дней? 
 
- Работал. Без перерывов на обед.

- Понятно. Ну, что я могу сказать...Если тебе не по нраву наша игра, то можешь в любой момент из нее выйти. 
 
- Я доиграю. Сколько еще будет сетов в нашем матче?
 
- Еще три. По одному в неделю. Первое испытание ты с блеском прошел. Было забавно. Непонятно на что ты сердишься.
 
Он молчал, внутренне совершенно отстранившись.
 
"Что ж, если сойдет с дистанции этот скакун, то не случится и моей измены. Мораль, в очередной раз, детерминистически восторжествует!" , - подумала она и, положив на стол визитную карточку перед собеседником, поднялась, с намерением уйти.
 
- Что это за заведение? - спросил мужчина.
 
- Завтра в 22.00 по этому адресу, - с этими словами она выпорхнула из кафе на улицу.
 
Проводив женщину взглядом, он обратил внимание, как сначала один, а затем и другой прохожий, несколько раз оглянулись ей вслед.
 
Губы его тронула ироничная улыбка.
 
 

- Что это за бордель? - спросил он, кривя рот в ухмылке.
 
- Это секс-клуб. Я и мой друг арендовали специальную комнату. Ты будешь наблюдать за всем в ней происходящим сидя за стеклом, как в кинозале. Собственно, это и будет вторым заданием.
 
- Замечательно.
 
- Перебор с сарказмом не слишком тебя красит. Повторяю: не хочешь - можешь просто уйти.
 
- Я останусь.
 
- Тогда не будем тянуть время. Пошли.

- Твой любовник в курсе, что за ним будут наблюдать?
 
- Разумеется.
 
- А о том, что мы за игры ведем, он осведомлен?
 
- Мне показалось это несколько излишним.

- Ясно. И как же ты меня представила?
 
- Сказала, что ты мой старинный любовник, в данный момент переживающий бурный роман со своей секретаршей и потому любезно согласившийся, от нечего делать, пойти навстречу моим капризам. Почему спросил? Хочешь открыть ему глаза на то, какая я мерзавка?
 
- Всё, что угодно, только не это.

Когда он поднимался вверх по лестнице, то с горечью думал о том, что всё упущено.
 
Не вернуть той открытости, которая сложилась с первых минут знакомства, но заметно поизносилась за этот краткий срок.

Нет возврата для былой атмосферы доверительности и теплоты.
 
"Я сам всё испортил. Сам. Какого лешего я завел разговор о нетривиальности первого сексуального опыта между нами? Зачем стал предлагать какую-то чертовщину?! Почувствовал, что она уже никуда не денется? Какой же я дурак! Всё сломал своими же руками! Теперь мы играем крэйзи-матч, в котором не будет победителей. И кроме холода нет ничего....Единственное, что остается - выйти с достоинством" , - опустошенно размышлял он.
 
"С одной стороны: я сейчас увижу, как бы, беглые наброски к возможному, а с другой: если в дальнейшем между нами что-то и произойдет, то непонятно, как еще отразится увиденное на моем ее восприятии. Зачем она это делает? Может быть, она видит свою задачу в том, чтобы отвратить меня от своей персоны? Или из глупого азарта, просто стремится как можно более мне досадить? Всё рушится! Черт, как жаль! "
 
"Чем больше он злится, тем больше меня волнует. Да, я повела рискованную игру и могу легко его потерять, но...в конце концов, он первый захотел игры. Так вот она! Милости просим!" - проносилось у нее в голове.
 
 
На следующий день, пара сидела в кафе.
 
- Что скажешь? - спросила женщина сидящего напротив брюнета.
 
- Ты по поводу вчерашнего перформанса?
 
- Нет, конечно. С чего ты взял? Меня интересует результат матча "Спартак" - "Зенит", -   съязвила она.
 
Он улыбнулся: 
 
- Да молодцы, конечно. Спору нет.

- В каком смысле? - она нахмурилась.

- В смысле позирования. Вы оба были весьма озабочены тем, как выглядите со стороны. Соображения эстетического порядка сгубили всю страсть, если она у вас, конечно, и была когда-то. А чувств я вообще не узрел никаких. Тупая механика, с неоправданно частой сменой поз и чисто порнографическим акцентом на технической стороне происходящего. 
 
- То есть, вот такой ты весь одухотворенный и возвышенный, говоришь свое "фи" всему что увидел, да?! Да вам, батенька, почитатель де Сада, не угодить, я смотрю! - она явно разгорячилась и ее глаза, потемнев от гнева, стали одного цвета с предгрозовым небом, запускавшим за окном сизые дирижабли свинцовых туч.
 
- Вы старались мне угодить? Оба? Спасибо. Это чувствовалось. Передай мой респект своему порно-компаньону.
 
- Тебя бесит то, что ты увидел! Вот поэтому ты и брызжешь ядом во все стороны!
 
- С чего бы это меня должно бесить увиденное? Заурядное действо. Совершенно бездарное и крайне монотонное. Я предпочел бы наблюдать хоккейный матч. Единственное, что меня порадовало, так это отсутствие чувства во всем этом сером действе.
 
- О, да ты, наверное, просто Бог в сексе, я правильно понимаю?! Ты это сейчас хочешь до меня донести, да?!
 
- Ты же не злишься, правда ведь? 
 
- Да пошел ты...., - резко отодвинув в сторону блюдо с еще парующим антрекотом, она поднялась и, не попрощавшись, покинула зал.
 
 
- Привет, камасутровед! - новое, сиреневого цвета, платье, подчеркивало каждый изгиб точеной фигуры и ее интригующая красота выглядела сегодня особенно вызывающей.
 
Она прекрасно это осознавала, что и прибавляло ей дополнительною уверенность.
 
- Тебя вчера не было.
 
- Скучал? 
 
- Да. Скучал, -  и он посмотрел ей в глаза с надеждой или даже так, как-будто хотел высказать некую просьбу.
 
- Ты хочешь мне что-то сказать?
 
- Давай прекратим эту игру? 
 
- Почему?
 
- Она отдаляет. 
 
- Ты хотел бы стать...ближе?
 
- Да, - выдохнул он.
 
- Тогда зачем повел себя так, будто мы познакомились на сайте знакомств с единственной целью - внедрить новаторский подход к разврату в привычную колею обыденной жизни?
 
- Я сожалею. Это была ошибка.
 
- Да ладно! Ты уже на полпути к успеху, - она улыбнулась, метнув в него испытывающий взор, - Следующий раунд все равно нужно будет пройти. Мне так хочется.
 
Он помолчал немного и, отпив из бокала, проговорил:
 
- Что это за "раунд"? Мне нужно будет наблюдать в течении суток за копулирующими кроликами?
 
- Очень смешно. Нет! Возьмешь три дня отпуска за свой счет и остановишься в гостинице, в номере с занавешенными окнами, который я заранее укажу и подготовлю. Еду будешь заказывать по телефону. Выходить никуда нельзя. Читать и смотреть телевизор, пользоваться техникой и часами - тоже. Отвечать на звонки - тем более. Свет включать - категорически запрещено. Там буду установлены камеры. Поэтому, не надейся на читинг.
 
- Трое суток? Хм...
 
- Понимаю. Мы люди деловые. Это убытки. Но таковы условия.
 
Мужчина забарабанил пальцами по краю стола и повернулся к окну, как будто его внезапно заинтересовало нечто происходящее на улице.
 
- Я согласен, - спустя некоторое время обронил он.
 
- Прекрасно. Детали скину смс-сообщением. 
 
- Но как я пойму, что время вышло, если нельзя при себе иметь часы?
 
- Я приду за тобой.
 
 
Оказавшись один в темной комнате, он сел на кровать.
 
Через некоторое время даже в глухой тьме ограниченного пространства, он смог различить широкие плечи шкафа и угловатость деревянного стеллажа, молодцевато выставляющего свои ребра в пустоту гостиничного номера.
 
Глаза, как и душа, быстро привыкают к темноте.
 
Зачем я здесь?
 
Занимаюсь подлёдной ловлей: надеюсь выловить лакомую рыбу ее души из-под ледяного панциря груди?
 
Панцирь, однако, довольно толстый!
 
А это идиотское шоу, где мне было показано, что я лишь сторонний объект, а она, во всемогуществе своем, может даровать свою милость любому, в пределах ею же и ограниченных?!
 
А пределы, если разобраться, не такие уж и широкие.
 
Теперь я знаю, что табуировано ею, а что выделено в качестве постельных приоритетов.
 
Надо заметить, что такой вот усредненно-среднестатистический секс, удовлетворил бы мои притязания лет в двадцать, а так...ведь это совсем не ресторанная пища - это какой-то макдональдсовский перекус, а не секс. 
 
Хорошо, что хватило выдержки и ума, - ума, на самом деле, у меня всё меньше и меньше, - не высказать свое мнение целиком, а лишь частично, мимоходом проехав по ухабам заурядной yeh-бли.
 
Это именно yeh-бля, а ни что-то еще.
 
И зачем мне это подносить к носу?
 
Может быть, она - в шаге от шизофрении?
 
Черт, но я-то уж точно болен, если принимаю в этом участие.
 
Теперь у меня перед глазами ее лицо с членом этого дурня наперевес!
 
Так какого дьявола я здесь тогда делаю?!

Испытываю свое терпение?
 
Добровольно принимаю участие в крэш-тесте?
 
А почему бы и нет?
 
Если смотреть под таким углом - то всё обретает хотя бы некую цельность.
 
Пройти его и уйти.

Да! Это было бы вполне достойным финалом.
 
Он встал с дивана и разделся, избавившись даже от нижнего белья.
 
Медленно заходил взад-вперед, продолжая предаваться размышлениям.

И все равно....
 
Я чувствую ее. 
 
Она - совсем иная, не такая, какой хочет казаться.
 
Да, эта резкая, концентрированная стервозность, этот циничный сучизм - всё это присутствует и отполировано до блеска.
 
Но я вижу в ней и абсолютно другое начало.
 
И оно - завораживает!
 
Эта никелированная сталь во взгляде, отбрасывая дьявольский отсвет на ее поступки, порою гаснет, а в лазури ее взора вдруг появляется такая открытая и светлая, по-детски чистая, подернутая дымкой грусти, ясность, что хочется выкрасть отсюда эту девочку-женщину, спрятать от этого мира и сделать так, чтобы гарпия уже никогда не возвращалась в бездонный омут этих глаз.
 
Да, наверное, точно так же она смотрела когда-то на своего возлюбленного, разбившего в ней что-то особенно хрупкое и нежное, нечто такое, что она вынуждена прятать теперь от всех остальных.
 
Только дотянуться бы в ней до этого родника!
 
Проклятая аномалия моей индивидуальной анатомии, заключается в том, что сердце и мозг, похоже, играют роль сообщающихся сосудов.
 
Вот где она теперь, блуждая по большому и малому кругам кровообращения, бродит во мне и как удалить ее лейкоцитарную блондинистость из моего существа? 
 
Мужчина несколько раз успел заказать еду, прежде чем над ним, наконец, ни соблаговолил сжалиться ближайший родственник смерти, - сон, - вызволивший его из ада карусельно-бесконечного вращения мысли.

А до этих пор, пока он давился привезенными курьером деликатесами, дивясь их травянисто-синтетическому вкусу, и когда покойницки покорно лежал на полу, истязаемый излишне живым воображением, ему пришлось пережить еще и муки святого Антония, забредшего в пустыню и атакуемого со всех сторон эротическими миражами.
 
И эта больная смесь желания, ревности, нежности, ненависти и благоговения бурлила в его венах, бродила в голове, влажно чавкала в мехах сердца.
 
В мыслях своих он уподоблялся китайцам семнадцатого века, уставших во время череды землетрясений и эпидемий молиться неотзывчивому Будде, сваливал, подобно им, с пьедестала ее статую, чтобы с проклятиями, оплевывая, тащить ее по грязи, временами, правда, в отличии от тех же азиатов, опускаться ниц и молитвенно приникать к ее стопам.
 
 
 
Проснувшись, он не сразу понял, где находится и попытался было машинально включить свет, но память поспешила к нему на помощь.
 
Что-то я совсем рехнулся на старости лет!
 
Что я здесь, черт возьми, делаю?!
 
Жду какую-то бессердечную особу, которая, видите ли, дня через два должна меня "освободить".

Детский сад, подготовительная, черт ее дери, группа!
 
Может быть, уйти?
 
Нет, нужно идти до конца.
 
Во всем.
 
Даже в собственном идиотизме.
 
Надо полагать, нахождение в темноте она считает наказанием.
 
Никогда бы и не подумал, что отсутствие освещения может так приближать к собственному "Я".

Возможно, мне этого и не доставало в последнее время: омыть свои обожженные светом глаза в прохладной влаге тьмы.
 
Даже восприятие своего тела меняется и, кажется, что душа уже не вмещается в него целиком.
 
В конце концов начинаешь понимать, что одарить тебя чем либо никто не сможет: это все равно, что лить водопроводную воду в океан.
 
А вот ты сам, пьянея от переизбытка себя, напротив, ищешь подходящие земли чтобы их затопить.
 
Выходишь из берегов, затапливаешь...
 
Затапливаешь в женщине не только пашни и кратеры, спецрезервуары и бассейны, но и кладбища.
 
Покойники, нанесшие ей некогда раны, с радостной энергичностью спешат всплыть на поверхность.
 
Воцаряется смрад и инфекция.
 
Ты понимаешь, что расплачиваться и отвечать за причиненную мертвецами боль, надлежит теперь именно тебе и никому больше.
 
Более того, очень может быть, что тебя с самого начала рассматривали в качестве макивары или муляжа, о который стоит поточить когти. 
 
Как там у Рембо: " Всю ненависть свою, и слабость, и томленье,
                И всё, что вытерпела в прошлом, вновь и вновь
                Ты возвращаешь нам, без гнева и сомненья,
                Как ежемесячно свою теряешь кровь."   
 
А ты, преодолев первые дамбы, наивно полагаешь, что смоешь любую грязь, забывая, что ни дерьмо, ни старые утопленники никогда не тонут, так как очень любят свет.
 
И всё начинает перерождаться, вот совсем как сейчас, в самый настоящий фарс...
 
Он не хотел признаться себе, что терпит от нее то, что ни при каких обстоятельствах не стал бы выносить от кого бы то ни было.

Обманывая себя, представлял, как холодно отвернется от нее и уйдет, не приняв от нее награды.
 
А правда заключалась в том, что сила страсти к ней была в нем столь велика, что делала слепым даже в отношении собственных возможностей.
 
Прояви он хотя бы малую толику честности, то вынужден был бы признать, что, хотя и ненавидит ее, но зависимость от нее так в нем сильна и могуча, что давно уже проросла, как сквозь гордость, так и сквозь волю.
 
Эта слепота и ложь, кое-как еще помогали ему держаться на плаву, создавая видимость спасательного круга, но будь его возлюбленная чуточку прозорливее и безжалостнее, а точнее, не люби она его, то могла бы манипулировать им словно куклой или йо-йо.
 
 
На его счастье, она замечала лишь его околдованность собой, казавшуюся ей чем-то временным и зыбким, а поэтому и слишком ненадежным компасом, чтобы по нему можно было сверять направление движений своего сердца.
 
Именно потому, что незнакомка была влюблена, она и пребывала в неведении относительно шахматной беззащитности своего короля, и пока он, во всех смыслах голый, смиренно ждал ее появления, терзаясь ревностью, злобой и нежностью одновременно, то кошка в ней, вместо того, чтобы съесть его, мучалась от страха и озабоченности тем, как бы любимая, горячо ненавидимая мышь не удрала из ловушки.
 
Лежа на диване, она смотрела сквозь работающий телевизор.
 
Господи, какая я дура...
 
Зачем я всё это затеяла? 

Уже двое суток он в этой гостинице... в полной изоляции и темноте.
 
Что он чувствует? О чем думает?
 
Все равно я его потеряю...
 
Не нужно было устраивать дурацкое пип-шоу...
 
Кажется, это его и оттолкнуло...
 
И он только из принципа продолжает нашу игру...
 
Наврала ему про камеры в номере.
 
Но, он, кажется, так устроен, что даже если бы они там и были установлены, то в них не было бы никакой нужды - слишком он честен и тверд.
 
Он перестал смотреть мне в глаза.
 
Во всяком случае, с тем выражением, которое меня так подкупало, пленяло...
 
 
 
 
Через полчаса она обнаружила себя управляющей своим автомобилем на подъезде к гостинице, где томился добровольный заключенный.
 
Осторожно ступая, дабы стук каблуков не выдал ее приближения, роковая блондинка пумой подкралась к двери.
 
Но прислонившись к деревянному поверхности, кроме глухих ударов собственного сердца, так ничего и не смогла расслышать.
 
Внезапно ей стало жутко.
 
Женщине показалось, что если она сейчас войдет вовнутрь, то на этом всё рациональное в ее мире и закончится.

У нее возникло ощущение, будто она словно лемминг, - которые массово кончают с собой по неизвестной науке причине, - сладострастно изготовилась к последнему прыжку в бездну и сковавший грудь страх так тесно сроднился с мучительным блаженством отказа от самой себя, что она начала задыхаться от охватившего ее сильнейшего возбуждения.
 
Двинувшись было обратно по коридору в направлении выхода, в намерении бежать от самой себя, она вспомнила, что хотела сохранить инкогнито, а между тем, прогремела на весь этаж пятидюймовыми каблуками...
 
Выронила ключи от номера, неловко нагнулась, чтобы поднять, споткнулась и, припав на одно колено...оцепенела в этой позе, словно прекрасная статуя.
 
Стряхнув наваждение и выпрямившись, она развернулась и... 
 
Бросилась к двери, с лихорадочной поспешностью пытаясь провернуть в ней ключ дрожавшими, отказывавшимися повиноваться похолодевшими пальцами.

 
Ступив во мрак, она лишь по шороху произведенному сидевшим на полу незнакомцем, смогла понять где он приблизительно находится и хотела было нажать на выключатель, но затворник опередил ее:
 
- Не надо включать свет. Мало того, что я отвык от него, так я еще и раздет.
 
- Почему ты раздет? - чужим, запинающимся голосом, машинально спросила она.
 
- Немного душно. К тому же, в темноте нет разницы одет ты или не одет.
 
- Это хорошо, - не думая произнесла незнакомка. 
 
И принялась освобождаться от одежд.
 
Осознав, что происходит, потрясенный, он поднялся с пола и, наблюдая за ее роскошно вливающимся в темноту силуэтом, онемел от фантастичности происходящего.

- Теперь и я....не одета, - сказала она, а драматически повисший было на безымянном пальце бюстгальтер, сорвался и жертвенно пал на подъем ее правой туфли.
 
Не снимая обуви, она мягко отфутболила его куда-то во мрак и, с какой-то безвольной покорностью, ладонями кнаружи, опустила руки вдоль бедер.

Он медленно, словно направлялся к обрыву, подошел к ней.
 
С удовлетворением отметив муку счастливой обреченности в его взоре, она чуть приподняла голову, с вызовом глядя в поблескивающие в полутьме зрачки.
 
Какое-то время они еще продолжали так стоять, едва касаясь запястий друг друга, в мрачном, пьяном, граничащим с ужасом, восторге. 
 




 
 
Элегантная женщина сидела за столиком в небольшом кафе и допивая морковно-яблочный фреш чуть рассеянно разглядывала уличный пейзаж.
 
Обеденный перерыв заканчивался и нужно было возвращаться в офис, окна которого ртутно поблескивали через дорогу напротив.
 
Красивая блондинка со строгим взглядом серо-голубых глаз, тонкими запястьями и пальцами виолончелистки.
 
Привычным жестом поднеся к лицу завибрировавший телефон, счастливо расцвела в улыбке....
 

               
 
 
 
                10.08.2013г.