В поисках образа

Когда мы с мужем только что поженились, из Перми приехал к нам погостить его племянник. В свои пятнадцать лет он выглядел на девятнадцать, косая сажень в плечах,  в голове музыка, гитара,  девушки… Я смотрела на него сильно снизу вверх и догадывалась, что девушки из-за такого красавца ещё наплачутся. Через пару лет это как-то всё и подтвердилось: и девчонкам  доставалось, и родителям, и школе, и даже доблестной милиции.
Мама хотела, чтобы он окончил университет. Мама – это святое, и он его неожиданно действительно успешно окончил. Но от местного ФСБ-шного предложения отказался и карьеру делать не стал. Семья насторожилась и ждала подвоха. Он бы меньше огорошил родных, если бы пошёл в рок-музыканты. Но он попросил у мамы благословения посту-пать в семинарию.
Родня моего мужа знала парня с самого раннего детства как любимчика и баловня судьбы, поэтому они долго удивлялись, сокрушались и откровенно крутили у виска, предполагая, что это всё же какой-то заскок и это излечимо. Но шли годы – «исцеления» не происходило. После семинарию он пошёл в духовную академию. Семья вроде попривыкла, думали, что хоть тут карьеру делать станет. Но как ни уговаривали его остаться в Перми, он-таки добился деревенского прихода.
В моей голове долго не укладывалась столь необыкновенная перемена: как будто тот мальчишка и теперешний отец Максим не могут быть одним и тем же лицом. Но пришло время, и Господь вразумил, что всё бывает. Медленно, со спотыканиями начиналось моё воцерковление.
Не раз и не два мне приходило в голову спросить о чём-либо у отца Максима, но я как-то стеснялась. Но однажды я спросила у его младшей сестры Кати, что сделало из Макси-ма отца Максима, как вообще могла случиться такая разительная перемена в человеке. «Да это всё отец Борис», – просто ответила она.
Отец Борис. Я сразу поняла, что это глыба, что в нём сосредоточено нечто такой силы, что может перевернуть всю жизнь человека и дать невероятные качества души. Мне так захотелось его увидеть, но где я, а где – Пермский край. Надежды на встречу у меня не было. Но уверенность упрямо по-детски, даже нагловато сидела где-то внутри.
Так, пытаясь духовно возрастать, а на деле падая и набивая шишки,  выучила несколько главных молитв. Дальше как-то дело не шло.
В общем, однажды сижу перед телевизором в страшном унынии и вдруг слышу, где-то под Кунгуром восстанавливают Никольский храм, а подробнее об этом должен рассказать отец Борис. Меня как током пробило, я уставилась в телевизор, как ненормальная. Слава Богу, что сам отец Борис не видел в тот момент моего удивлённо-радостного лица, а со-вершенно спокойно рассказывал о чудесном событии. Молодая женщина, когда больше-вики громили монастырь и храм, приняла из рук священника Святые Дары. Хранила их в пещерке более семидесяти лет, вела монашеский образ жизни, а перед смертью исполнила то, о чём сказал ей батюшка: передашь эти Святые Дары, когда назначат сюда отца Бори-са.
Я долго не могла прийти в себя и от самой истории с пророчеством, и от того, что сам отец Борис оказался не таким. Мне казалось: чтобы изменить жизнь другого человека, надо быть  каким-то эдаким. Но более скромного и даже неприметного старичка я не встречала… Единственное, что его отличало от других людей – это несомненная вера и благоговение. Его веры хватало на всех: и не тех, кто взялся восстанавливать храм, и на тех, кто пришёл покаяться за прошлое, и даже на тех, кто просто пил чай перед телевизором, как я.
Подойдя к зеркалу, всматриваясь в отражение, я всё силилась понять, почему моё лицо не такое, от него не исходит ни спокойствия, ни тепла, ни радости. Ответ приплыл неприятно: моё лицо отражает то, что есть во мне, мои страсти, пороки, осуждение, недовольство… я и не знала, как много всего…
Не помню, сколько прошло времени, но была уже глубокая осень и нам прислали приглашение на свадьбу к племяннице. В Кунгур. Всё планомерно и настойчиво  складывалось так, что мы не сможем туда поехать. Сказать, что я расстроилась, мало. Я была в отчаянии, как будто у меня отняли последнюю надежду. Но на что? Скажем так: надежду исправить собственное лицо. Изнутри. Ужаснувшейся самой себе, мне хотелось перемен, надо было как-то очистить душу, что-то делать с этим безобразием, потому что образ потерялся. В последний момент мы едем. Сама знаю, что невероятно, но и уже знаю также, когда начинаешь молиться, чудеса становятся близкими и реальными.
Поезд, автобус. Свадьба. Утро. Первый снег. Праздник архистратига Михаила. Иду в храм, где служит отец Борис. Колени подгибаются. Зачем иду? Что скажу? А вдруг он прозорливый, как увидит, какое я чудовище, и выгонит при всех вон?
Переступаю порог храма и понимаю, что всё напрасно. Яблоку негде упасть. Я никогда не видела столько народу на службе. Даже на Пасху у нас меньше. Наверное, какой-то день особенный. Стою, теряюсь в догадках. И потихоньку начинаю говорить себе: вот ты приехала, а тебя прямо тут и ждали, да и зачем, ну зачем тебе это нужно, что бы ты ему сказала, даже если бы и добралась через эту огромную толпу. И тут же себе отвечаю: я бы покаялась. Но в чём, у всех есть грешки и недостатки, что у тебя особенного, живи и не высовывайся. И снова себе отвечаю: я бы покаялась в самом главном. Ну в чём, в чём, ну? И вдруг с такой мукой прорывается: я бы покаялась в гордыне. В этот момент мне стало очень спокойно на душе. И тут в храме начался какой-то хаос. Люди в толпе стали двигаться, тесниться, я не понимала, что происходит. Когда людской поток протолкнул меня до середины храма, я наконец догадалась, что народ прикладывается к праздничной иконе архистратига Михаила и всех сил бесплотных. Каким-то образом протиснувшиеся сквозь толпу мои  племянники показывали жестом, что времени в обрез, скоро уезжать, я умоляющим взглядом уговариваю подождать.
Удивительно точно, но жёстко толпа прилепляет меня к аналою с большой праздничной иконой. И всё замирает.
На амвоне отец Борис, маленький и очень хрупкий, начинает говорить. Он смотрит прямо мне в глаза, между нами всего несколько метров да архангел Михаил. «Сегодня, в этот праздничный день, я хотел бы поговорить о гордыне…» Мне стало стыдно, потом радостно, потом слёзы потекли в таком количестве, что я снова подумала, что так не бывает. С каждой минутой я понимала, что отец Борис говорит проповедь для моего недостоинства и отвечает на все мои вопросы, которые я даже боялась про себя произносить. За это время он стал невероятно молодым, высоким и крепким человеком, он явно возвышался над толпой и голос его звучал, как с неба. «Не удивляйтесь, что в такой праздник я начал разговор о гордыне. Понимаете, это такая страшная штука, что из светлейшего любимого ангела Божия сделала сатану. Денница возгордился и стал противником своего Творца. А если ангелы могут так пасть, что говорить о нас грешных. Счастье тому, кто распознает в себе эту гадюку и не погубит она души его бессмертной…»
В конце проповеди отец Борис улыбнулся, стал снова стареньким и хрупким и, держа крест, как будто защищаясь от всё прибывающей людской массы, добавил: «Дорогие мои, я что-то стал стар и немощен, пора мне на покой, спасибо, что любите наш храм, с такой же любовью примите нового настоятеля отца Игоря». После этих слов он выдвинул молодого священника впереди себя, чтобы люди подходили к нему целовать крест, а сам растворился. Многие хотели ему что-то сказать на прощанье, искали, суетились, но безуспешно. Как будто он хотел сказать: главный здесь Христос, а я лишь всю жизнь вёл вас к Нему.

PS.
Протоиерей БОРИС Бартов (17 августа 1925 – 6 февраля 2013), уроженец села Кинделино Кунгурского района Пермской области, ветеран Великой Отечественной войны, Почетный гражданина города Кунгура, закончил свой земной путь  почётным настоятелем Спасо-Преображенского храма, совершая службы до последних дней своей жизни.