Забытый атлантический рейс

*ОДНА ИЗ ПОВЕСТЕЙ КАПИТАНА КРЫМОВА*

Дело было в Холмске в 1970 году. Я это хорошо запомнил, потому, как тот год был знаменательным – Ленину исполнилось 100 лет, и эту дату очень сильно праздновали по всей стране. Был у меня в ту пору один знакомый капитан Вениамин Сергеевич Васнецов. Мы с ним были почти одногодки, приятельствовали по-соседски, так как жили в соседних подъездах, а гаражи наши так вообще стояли рядом. Я называл его запросто – Веня. Человек он был серьезный и ответственный. Прошел хорошую морскую школу, воевал.

Ничего необычного за ним не наблюдалось, но была у него одна странность – ругать японцев. Все их немного жалели, мол пострадали бедные от американцев, те с ними поступили жестоко - бомбы атомные на них сбросили. То, да се, пятое, десятое. А Веня их недолюбливал. И вроде ничего плохого они ему не сделали, так как родом он был из Одессы и попал на Дальний восток после войны.

Я неоднократно подступался к нему с расспросами – какие такие у него счеты с ними? Он все отнекивался, только повторял стандартные фразы, прямо как в передаче «Международная панорама», мол, японцы и их ближайшие союзники немцы сами виноваты, так как открыли «ящик Пандоры». И жалеть их вовсе не стоит. Дальше этих маловразумительных объяснения Васнецов никогда не заходил. Что то он такое знал, но никому про то не говорил.

Так вот, в тот самый памятный год, как-то засиделись мы в гараже, и после одного совместного распития горячительных напитков коснулись военной темы, вспоминая свои боевые дела. Слово за слово, и зашел разговор за японцев, за атомную бомбардировку их городов. Тогда мой товарищ посмотрел на меня, и после некоторого раздумья выдал такую фразу:

-А ты знаешь, друг мой ситный, что первыми применили ядерное оружие гитлеровцы?

Я недоуменно уставился на него:

-Веня, ты что пьян?! Общеизвестно, что первыми в этом деле были американцы.

-Не веришь? Ладно, тогда слушай.- и он поведал мне такую историю:

«Считается, что последние суда серии «Либерти» были переданы СССР в 1944 году, но это не совсем так. Наша команда приняла пароход в феврале победного 1945 года. Почему об этом умалчивает официальная статистика – остается только догадываться. Полагаю, что не последней причиной был груз, перевозимый  нашим судном. Но, скорее всего, основанием для завесы таинственности над последним транспортом,  полученным по Ленд-Лизу, стала одна история, приключившаяся с нашим пароходом в первом же рейсе.

Было мне тогда всего 23 года. По нынешним меркам – безусый юнец, но в то тяжелое военное время, возраст человека определялся совсем другими критериями. После начала войны я со второго курса Одесского мореходного техникума добровольцем пошел на военный флот. К началу 1945 года, я уже успел повоевать на Черном море, но после ранения, из госпиталя меня перевели на Север.

В Архангельске комплектовались экипажи для отправки в Америку. Американцы массовой серией строили пароходы и по Ленд-Лизу передавали их нам.

Обычно, когда один из наших пароходов отправлялся к далекому американскому континенту за новой партией грузов, так необходимых нашей воюющей стране, то на борту находилось два экипажа. Один – рабочий, который и выполнял свои каждодневные обязанности, а другой – запасной, он то и должен был принять у союзников новое судно.

Странности начались сразу же, но тогда никто не придавал этому значения. В новый экипаж я был зачислен четвертым помощником капитана, так как до ранения служил на тральщике штурманом.

Первая странность была в том, что наш экипаж был укомплектован полностью. Это при том, что в людях морских профессий, был большой дефицит, из-за этого в гражданский флот кочегарами, матросами и мотористами, начали брать даже женщин, чего в мирное время никогда не случалось.

По рассказам нескольких членов нашей команды, для которых этот рейс на приемку нового судна был уже не первым, в прошлые разы в лучшем случае удалось набирать половину необходимого количества моряков. В рейсах из Штатов народ буквально валился с ног, так как приходилось стоять вахту за нескольких человек. А тут всё было устроено в лучшем виде.

Тогда это объяснялось нами, никак не иначе как приближение окончания войны. Мол, Фрицам хребет сломали, скоро им крышка, потому и на фронте не требуется такая масса народу.

Ко второй странности относился тот факт, что все члены резервного экипажа, как выяснилось при ближайшем знакомстве, побывали в боях, и были опытными моряками. Чувствовалось, что народ подбирали тщательно. Обычно такой строгости в выборе контингента не придерживались, как говориться – не до жиру, быть бы живу.

Но на фоне всех этих непонятностей выделялись артиллеристы в количестве 15 человек, которые тоже числились в судовой роли. Все как на подбор крепкие ребята. Одеты они были соответственно, как и все в гражданскую одежду. Кучковались «боги войны» особняком, в праздные разговоры не вступали. При ближайшем общении с ними в их немногословности, в поведении, в манере держаться - за версту ощущалась спецподготовка. Причем весьма серьезная. Командовал ими неизвестного звания человек, коего они шибко уважали и именовали Николаем Петровичем.

Как я сейчас понимаю, в перегонный экипаж я попал по двум причинам, первая – я воевал, а вторая, немаловажная была в знании английского языка. Моя мать преподавала в Инязе, и в свое время приобщила меня к его изучению. Поэтому мои познания в английском были крайне необходимы при освоении нового судна.

Все мы жили в твиндеках* третьего и четвертого трюма, где были оборудованы деревянные нары. Выходить на палубу нам разрешалось только в темное время суток и только в открытом море. Что было еще одной необъяснимой тогда ненормальностью.

*твиндек - помещение между двумя палубами судна, предназначенное для грузов, пассажиров, команды.

Переход до Америки обошелся без приключений. Мы пришли в Норфолк, а оттуда уже поездом нас отправили в Балтимор, где на верфи заканчивали строительство нашего судна.

Соединенные Штаты для нас тогдашних обитателей Союза были другой планетой на вроде Марса или Венеры. Там было все, что можно себе только представить и в огромных количествах. Помнится, что у меня часто ком подступал к горлу, а на глаза наворачивались слезы от тоски и жалости к нашим людям, оставшимся там за океаном, лишенным всех этих благ жизни и ведшим отчаянную борьбу с немцами.

… В Балтиморе находились большие верфи. Это было нечто! До этого дня, да и потом, много лет спустя, я не видел подобного размаха. Тут и собирались "Либерти". Считалось, что один благополучный рейс через Атлантику вполне окупал расходы на постройку такого судна.

Наш пароход, громадных по тем временам размеров,  уже был спущен на воду и стоял у причала. В машинно-котельном отделении вахту несла сдаточная команда завода, на борту у парадного трапа стоял полицейский. Все судно было выкрашено в защитный шаровый** цвет, лишь на носу и корме белели надписи «GENERAL ARTHUR MONROE».

**шаровый - серый.

Мы высадились из двух автобусов, настраиваясь на длительную приемку. Но ничего подобного не случилось.

Едва мы только разместились по каютам и успели оглядеться, американцы засобирались на выход. Девиз "время - деньги" у них был во всем. К нашему капитану пришел полицейский и принес ему два больших бумажных пакета, в которых что-то позвякивало.
Служитель закона говорил быстро, не вынимая жвачки изо рта.От такого напора наш кэп, немного растерялся , и велел помполиту, который крутился в его каюте, разыскать меня.

- Джаст э момент. - выдал он представителю властей, и на этом его скудные познания в английском почти окончились: - Штурманец, будешь переводить мне. - Сказал он, обращаясь ко мне, когда я предстал пред его ясные очи.
 - Мистер, кэптэн, вот ключи.  Большие – от дверей кают и помещений, маленькие – от ящиков. Если возникнут затруднения - на всех ключах есть бирки - читайте. До свидания, желаю удачи! - переводил я беглую речь полисмена.

Закончив свою речь, он улыбнулся и замолчал.

- Это всё? – обращаясь то ли ко мне, то ли к американцу, спросил опешивший кэп.

Я перевел.

- Это всё. - не моргнув глазом ответил полисмен. Ценя свое драгоценное время, он удалился с чувством выполненного долга. Через час никого из американцев на борту не было. Вот в таком темпе была произведена сдача судна!

… Учитывая новизну и размеры парохода, нам пришлось попотеть в прямом и переносном смысле слова. Хоть все в нашем экипаже и были бывалыми моряками, хорошо знавшими свое дело, но попадались и такие устройства и приборы, которые многих ставили в тупик. Приходилось мне брать в руки документацию и переводить. Капитан даже на какое-то время освободил меня от несения вахты, так я был загружен.

Проще всех было артиллеристам. Они зарядили свои пушки, пулемёты и через час были в полной боевой готовности.

Через сутки буксир вывел нас из порта, и мы отправились в Портсмут на погрузку. Там нас поставили к дальнему причалу, и целую неделю грузили какими-то большими ящиками. Что было в них, не знал ни второй помощник, который ведал погрузкой, ни я думаю – сам капитан.

Я как-то задал вопрос и получил ответ – оборудование, а еще мне дали бесплатный совет – не совать нос, куда не положено. На этом мои попытки удовлетворить свое любопытство закончились. Груз и груз – главное, чтоб меня с переводами не доставали. В то время лишние вопросы могли плохо закончиться. И я успокоился. 

К концу погрузки на борт заявились два представительных человека с толстыми кожаными портфелями. Одеты они были с иголочки, говорили по-русски. Помполит*** перед ними очень лебезил.

***помполит - помощник капитана по политической части.

«Будут сопровождать груз», - догадался я.

По обыкновению, в ту военную пору, суда формировались в конвой по 20-30 единиц, и под охранением военных кораблей отправлялись через Атлантический океан в воюющую Европу. Такой конвой должен был выйти из Портсмута утром 12 марта.

Мы вышли ночью, в одиночное плаванье, и это было еще одной странностью – теперь уже опасной!

На этом странности не закончились. Следующей ночью мы сменили название и порт приписки. «ARTHUR MONROE» был аккуратно закрашен, и на его месте появилась другая фамилия – «PABLO GONZАLEZ». Утром на нашем гафеле**** затрепетал аргентинский флаг.

**** Гафель - на современных судах деталь рангоута, предназначенная для несения  флага в дневное время.

Если бы не этот факт, то судовая жизнь протекала в обычном ритме. Все немного успокоились – начальство знает, что делает. Аргентинский флаг, так аргентинский – немцы не станут топить нейтрала. Так даже лучше…

Я приступил к несению вахт, как это и было положено по штатному расписанию. Жизнь, как говориться, «устаканилась».

… Так продолжалось пять дней. Наступило 18 марта (я это хорошо помню, потому что это был день рожденья моего отца, который пропал без вести на фронте). Подходила к концу моя дневная вахта. Солнце клонилось к горизонту. Еще какой-то час и я буду свободен. Можно сдать вахту третьему помощнику и отправиться отдыхать.

Только я вышел на правое крыло мостика, как моему взору предстала невероятная картина: на траверзе правого борта, то есть почти строго на юге, сначала медленно, а затем все быстрее начало всходить еще одно солнце! Я открыл рот от удивления и даже протер глаза – на небосклоне было два солнца!!!

- Олег, брось штурвал, беги скорее сюда. - закричал я рулевому, потому что на мостике никого не было и я боялся, что мне никто не поверит.

Мой приказ бросить штурвал был настолько необычным, что рулевой с первого раза его не понял. Пришлось мне повторять второй раз, теперь еще более настойчиво. Но пока Олег сообразил, что я от него хочу, пока выбежал на крыло, второе солнце потускнело и пропало.

«Что это – неужели галлюцинация?!»,- я от досады чуть не заплакал – теперь мне никто не поверит, или сочтут сумасшедшим. Но тут до нашего слуха донесся далекий то ли гул, то ли раскат грома, и в том месте, где я видел свою галлюцинацию, выросло странное белое облако, отдаленно напоминающее шапку гриба-поганки.

- Видел? Слышал? - спросил я рулевого.
- Да. - оторопело подтвердил он: - А что это?
- Черт его знает… Надо звонить капитану… Иди к штурвалу и ложись на прежний курс.

Капитан быстро поднялся на мостик. За ним хвостом «нарисовался» помполит. Мы опять вышли на правое крыло, и я подробно все рассказал. Рулевой подтвердил все мои слова, кроме тех, которыми я описывал исчезнувшее солнце.

Мои начальники легкомысленно похмыкивали, тем более, что загадочное облако приобрело вполне обычные формы. Мне не верили, я настаивал на своем. Вдруг нас обдало неожиданным порывом ветра. Воздух колыхнулся, и мы едва не попадали на палубу. Это уже были не просто мои слова, а нечто материальное.

Прошло еще какое-то время, и вдруг я заметил, что с правого борта на нас надвигается темная масса.

- Товарищ капитан, посмотрите, там что-то движется. – оторопело вымолвил я.

Кэп поднял к глазам бинокль, долго крутил колесико настройки и вдруг громко закричал:

- Рулевой, право на борт! Руль право на борт! На нас идет огромная волна!!!

Наше судно стало медленно разворачиваться вправо носом на волну.

- Машинное отделение – полный вперед, - отдал он второе распоряжение: - Штурман, быстро объяви по трансляции:  приготовиться к встрече с девятым валом, всем по возможности лечь на палубу!

Я успел несколько раз объявить команде о надвигающейся опасности.

Нам повезло - капитан был опытным моряком. Он сразу разобрался в нештатной ситуации и сумел правильно среагировать. Удар волны был страшен. Пароход, карабкаясь на её гребень, дрожал всем корпусом, выжимая из паровой машины все ее лошадиные силы.

Наше судно оказалось крепким орешком и выдержало. Но если бы волна ударила нам в борт – она опрокинула бы нас, как щепку.

Все ждали второй волны, но все было тихо. Никто не мог понять, что все это могло значить… Минут через пять на мостике началось настоящее столпотворение – сюда поднялся весь комсостав и даже лица, сопровождавшие груз. Капитан вышел на левое крыло мостика в сопровождении одного из тех, что были при грузе. Там они о чем-то долго шептались. Потом вернулись и капитан приказал:

- Штурман, дай команду «стоп машина», я в радиорубку. Всем разойтись по местам.

Так как моя вахта еще не окончилась, то я взялся за ручки машинного телеграфа и перевел их с «полного вперед» на «стоп». Остальные с озадаченными лицами стали расходиться.

Я уже сдал сою вахту, а капитан все никак не возвращался. Сделав записи в судовом журнале, я отправился вниз к себе в каюту. Прошло еще что-то около часа, паровая машина снова заработала, и судно дало ход.

… Хотя на океанской зыби нас сильно покачивало, но утро миновало спокойно, и до обеда не было никаких происшествий. В кают-компании обедали все офицеры, кроме сопровождающих. Те с непривычки сильно страдали от морской болезни, и по рассказам доктора – лежали на койках пластом и тихо матерились.

Только закончили с обедом, как опять началось: вдруг пронзительно ударил судовой звонок громкого боя.  Три длинных звонка – тревога! Человек за бортом! Я со всех ног бросился на шлюпочную палубу. Боцман с матросами из палубной команды торопливо расчехляли шлюпку.

- Что случилось? Кто-то из наших выпал за борт? - спросил я боцмана, но тот только недоуменно пожал плечами.
- Все вопросы туда. - ответил он и указал рукой на крыло мостика, где стоял наш кэп и что-то ожесточенно доказывал одновременно одному из сопровождающих груз и командиру артиллеристов.

"Однако видимо стряслось что-то серьезное, что заставило "тошнотика" подскочить со своей койки".- подумал я, глядя на споривших. Я поднялся выше по трапу, и до меня, наконец, долетел звук их слов:

- А я руководствуюсь уставом и морской практикой!-На повышенных тонах говорил капитан: - Я не пройду мимо человека, оказавшегося за бортом!
- А я вам напоминаю об инструкциях! - визгливо выкрикивал сопровождающий, которого из-за плохого восприятия качки наши между собой окрестили "тошнотиком".
- Я полностью согласен с товарищем уполномоченным. - вторил ему артиллерист.
- Плевать я хотел на ваши инструкции. Я тут главный, и все будут выполнять мои команды. - ответил им капитан и перегнувшись через ограждение мостика крикнул: - Боцман, поднять человека на борт.

Теперь только я обратил внимание, что наш пароход приближается к небольшой резиновой лодке, внутри которой кто-то копошится.

Наконец судно полностью остановилось, и матросы отдала тали*****. Наша шлюпка устремился к терпящему бедствие.

*****тали - приспособление из блоков и тросов, для подъема груза (в данном случае шлюпки)

Любопытный народ столпился у парадного трапа правого борта, по которому должны были поднимать спасаемого. Но командир артиллеристов что-то шепнул на ухо помполиту, и тот приказал всем немедленно разойтись.

Мой иллюминатор выходил на правый борт, и я смог разглядеть, что спасенным был человек одетый в военную форму. Деталей я мог бы никогда и не узнать, но тут опять понадобился мой английский.

Через время я был приглашен в лазарет, где кроме нашего судового врача были те же руководители спасательной операцией, за исключением, разумеется, шлюпочной команды и боцмана. Через несколько минут туда заглянул и второй сопровождающий груз, за его спиной маячила голова помполита.

На койке лежал парень примерно моего возраста. Его уже успели раздеть до трусов, и наш док обрабатывал его раны. Спасенного трясло и он в полузабытьи бормотал что-то по-английски. Его одежда кучкой лежала рядом с койкой. Это была американская летная форма. Рядом находился и спасательный жилет. «Corporal Gregory Smith». - прочитал я надпись на воротнике жилета. Внизу красовалась еще одна надпись: «SEQUOIA». Видимо это было название судна.

- Спросите его кто он, и откуда здесь взялся? - потребовал от меня один из сопровождающих, имени и фамилии которого я так никогда и не узнал.

Я удивленно посмотрел на него. По моему разумению, сопровождая груз из Америки, человек просто не мог не знать языка, иначе бы ему не доверили такого дела. Но он почему-то не захотел вести допрос. Может посчитал это ниже своего достоинства.

Я молча перевел взгляд на капитана. Он кивнул в знак согласия, подтверждая приказ. На мои вопросы американец не ответил. Он только бормотал что-то бессвязное. Отчетливо различить можно было только ругательства. Об этом я и доложил собравшимся.

- Доктор, вы можете сделать что-нибудь? - спросил командир артиллеристов, который в этом рейсе видимо тоже обладал немалыми полномочиями, поскольку держался очень уверенно и независимо.
- Попробую сделать укрепляющий укол. - ответил тот и достал шприц.

Минут через десять летчик пришел в себя и обвел лазарет осмысленным взглядом:

- Где я?.. Кто вы? - были первые его вопросы. Я перевел и вопросительно посмотрел на капитана.
- Скажи, что он находится среди друзей. Пусть не переживает, а расскажет, что с ним случилось.

Я опять перевел. Парень сначала напрягся, услышав такой расплывчатый ответ, но потом, видимо идентифицировав русскую речь, улыбнулся и сказал:

- А, русские… Это хорошо. Очень хорошо.
- Товарищ капитан, он понял, что мы русские. - сказал я кэпу.
- Ну и ладно. Понял, так понял. Пусть рассказывает о себе.

Я опять подступил с расспросами к спасенному. Он отвечал сначала неохотно урывками.

- Говорит, что он из того конвоя, который мы видели в Портсмуте. Сам он летчик с авианосца «СЕКВОЙЯ». Зовут его Грегори Смит, он в звании капрала.

Как только он сообщил название своего корабля, я моментально вспомнил его. Когда мы грузились в порту, на рейде маячило судно необычной конфигурации. Я спросил старпома и он поведал мне, что это эскортный авианосец «СЕКВОЙЯ» для охраны формируемого конвоя. Похоже, что американец говорил правду.

Ответ летчика всех озадачил. Конвой ни при каком раскладе не мог зайти в этот район. Мы специально отклонились далеко на север от маршрута караванных путей.

- Еще раз узнай, как он здесь оказался. - стал настаивать сопровождающий.

То, что поведал Смит, повергло всех в недоумение. Я приведу его рассказ почти дословно:

«… Они вышли из Портсмута 12 марта. В составе конвоя было 30 торговых судов под разными флагами и 15 кораблей сопровождения. Среди них и его авианосец, на борту которого находились истребители «Буффало»…

Из-за надвигающегося шторма конвой отклонился к северу… На третий день пути была объявлена тревога – гидроакустики обнаружили неизвестную подводную лодку. Началась охота за ней, но вскоре контакт был потерян…

Утром 18 марта опять сыграли боевую тревогу. На этот раз воздушную – локаторы авианосца засекли одиночный высоколетящий самолет. На сигналы «свой-чужой» он не отвечал. Его идентифицировали, как немецкий тяжелый бомбардировщик. Он шел курсом на конвой. Командование отдало приказ всем судам собраться в плотную группу для отражения атаки, а он – Грегори Смит и еще три машины взлетели на перехват противника…

Это был огромный шестимоторный самолет. Такого американец никогда прежде не видел. Немец шел на высоте всего 6 000 метров, и казался легкой добычей. К сожалению капрал и его товарищи, недооценив возможности врага, сходу бросились на него. За это они жестоко поплатились. Плотность оборонительного огня была так высока, что два истребителя были сбиты почти сразу, а машина его ведомого получила повреждения...

По радио Смиту приказали выйти из боя, и корабли начали обстрел бомбардировщика из крупнокалиберных зениток. В ответ немцы сбросили бомбу на парашюте…»

До этого момента было все понятно и выглядело вполне логично, но то, что потом начал рассказывать американец, скорее всего, походило на бред!

«… Бомба взорвалась с ужасающей силой, и моментально весь конвой скрылся из виду. Сверкнула ослепительная вспышка, и на месте взрыва вырос гриб невероятных размеров".

Капрал на какое-то время потерял сознание. Когда очнулся, понял, что его самолет падает. Он еле вывел его из пике почти у самой воды. Набрав высоту, Грегори стал лихорадочно соображать, что произошло.

Радио молчало, приборы показывали непонятно что. В отчаянии летчик заложил глубокий вираж и снова увидел немецкий бомбардировщик, который  еще больше снизился, видимо для фотографирования последствий бомбардировки.

Грегори на этот раз решил действовать осторожней. Он зашел со стороны солнца и с большой высоты, на пределах всех перегрузок, камнем свалился на врага… По его заверениям, ведя огонь из всего оружия, ему удалось повредить два двигателя немца, но и его бортовые стрелки разбили фонарь «Буффало», осколки которого ранили летчика в лицо…

Кровь заливала глаза, и Смиту пришлось выйти из боя… Пока он останавливал кровотечение, бомбардировщик скрылся из вида…

Американец потерял ориентировку и никак не мог отыскать ни конвой, ни свой авианосец. После нескольких безуспешных попыток, он решил лететь в сторону предполагаемого берега… Летел пока в баках не закончилось топливо, потом выбросился с парашютом. Надувная лодка входила в аварийно-спасательный комплект… Больше он ничего не знает, и просит доставить его в ближайший американский порт или на корабль…»

Я закончил переводить. Капрал устало откинулся на подушку.

- Ты все правильно перевел? Ничего не напутал? - недоверчиво спросил капитан.
- Как он рассказал, так я и перевел.
- Какая-то чепуха получается, - вмешался а разговор наш помполит: - Немецкий самолет в океане. Какая-то чудовищная бомба!.. Бред, полнейший бред... Ты, наверное, что-то напутал. Признайся, штурман. - наседал на меня коршуном помощник капитана по политчасти: - Если ты все выдумал или перепутал, то признайся сразу – иначе будет плохо. Ты понимаешь, каковы будут последствия твоего вранья?!
- Отстаньте от парня, он все перевел правильно. - вдруг вставил свое слово молчавший доселе командир артиллеристов. Я могу поручиться за каждое его слово.
- Вы что же знаете английский?! - взвился первый сопровождающий, до этого стоявший с каменным выражением лица: - Почему вы не доложили мне сразу?!
- Я не обязан вам ничего докладывать. У меня свое предписание. - осадил его тот.

Вот-вот могла начаться разборка – кто кого старше, и чьи полномочия шире. Но спор двух начальников прервал американец. Его неожиданно стошнило, и он вырвал прямо на пол. Все едва успели отскочить от фонтана брызг, вырвавшегося из желудка летчика.

Доктор начал оказывать спасенному помощь, а мы вышли из лазарета. Мои отцы-командиры гурьбой отправились в каюту капитана решать, что делать дальше. Я остался забытый всеми у лазарета. Постояв так немного я пошел к себе в каюту, по дороге размышляя об увиденном и услышанном.

С одной стороны – рассказ капрала был просто невероятным, а с другой – он объяснял и восход второго солнца, и необычное грибовидное облако, и кошмарную волну-убийцу!

Вечером я еще раз решил зайти в лазарет и посмотреть на американца. Поговорить с ним мне больше не удалось, так как он все время метался в бреду. На лице и руках летчика проступили красные пятна.

- Что с ним? - спросил я у доктора.
- Сам не знаю. Никогда такого не видел… Такие приступы болезни я наблюдаю впервые. То он нормальный, то его начинает всего колотить… И рвота.
- Может он отравился чем?
- Вряд ли. Симптомы не те… Шел бы ты штурман, отсюда. Не ровен час, нагрянет помполит, достанется и мне и тебе… Я бы на твоем месте держался подальше от всех этих странностей.
- Так я уже замазан в этом деле по самые уши. - ответил я.
- И мне не отвертеться от этого пациента. Но все равно, знаешь – иди к себе подальше от греха.

Я решил воспользоваться советом умудренного жизненным опытом доктора.

… Ночью я проснулся от необычной тишины. Мы снова стояли. Для моряков вообще привычным фоном является бесперебойная работа судовых механизмов. Тишина всегда настораживает. Так случилось и в тот раз. Подсознательно меня охватило волнение, и я выглянул в иллюминатор. Океан был тих, небо сверкало мириадами звезд. Воздух был просто изумительным. Он как целебная жидкость вливался в легкие. Я высунул голову наружу и остолбенел. Почти у самого борта на волнах колыхался темный силуэт большой подводной лодки!

Заработала лебедка нашего парадного трапа, и он стал опускаться до самой воды. Двое артиллеристов сноровисто тащили носилки с американским летчиком к надувной лодке, намного больших размеров, чем та в которой спасался Смит.

Матросы с подлодки приняли носилки и молча отвалили от нашего парохода.

Наконец до меня дошло, что я невольно стал свидетелем чего-то такого, что мне не следовало бы знать. Подводная лодка была наша советская  (я узнал очертания субмарины класса «К») и она появилась среди Атлантики не просто так, а скорее всего, охраняла наше судно.

«Это что же у нас за груз такой на борту, что вокруг него наворочено столько всяких странностей»?! - мелькнула мысль в моей голове, и я подсознательно юркнул обратно в каюту.

Я быстро улегся обратно в койку и попытался уснуть, но проворочался без сна почти до самого утра.

Окольными путями, обходя караванные пути, мы шли под аргентинским флагом до самого Баренцева моря. Там на нашем пароходе появилась новая надпись: «КОММУНАР».

В точке рандеву нас уже ожидали свои эсминцы.

… До Архангельска добрались без происшествий. После разгрузки весь экипаж списали на берег якобы на отдых. А уж после того кадровики разбросали кого куда. Лично я попал во Владивосток. Перед отправкой на Дальний Восток я дал подписку о неразглашении сроком на 25 лет.

… Вот такая история произошла со мной в первом и последнем атлантическом рейсе. Больше в Атлантике побывать мне не удалось»…

Рассказ моего приятеля сильно меня озадачил, так как коренным образом противоречил устоявшимся историческим догмам, но и не верить его словам не было никаких оснований…