Пятнышки памяти 12

Думаю, у каждого остались в памяти маленькие триумфы, незначительные победки, вспоминая которые невольно улыбаешься, и остатки гордости собой шевелятся дождевыми червями.
 
У меня был такой момент при поступлении в МАДИ в 54-м. Насмешливая судьба выбрала этот ВУЗ потому что туда не надо было сдавать английский! А я его боялся. Избегал. Судьба – она жуткая насмешница!

Одним из самых страшных экзаменов - «устная литература». То-есть, экзаменатор лицом к лицу спрашивал всякие глупости про Базарова, там, лишних людей, Белинского. Ужас!

Мне достались «Мертвые души», которые я не читал из отвращения к якобы революционности Гоголя и еще там чего-то. Но! Я знал о чем Гоголь писал и что надо говорить. Уже тогда я прекрасно врал, пел и не мог остановиться! И я выдал такое...такое..., что экзаменатор пришел в абсолютный восторг. Это был мужчина-учитель средних лет, явление не частое. От восторга он ерзал и взмахивал руками, издавая сдавленные звуки восхищения.

Он поставил мне пять с плюсом. Он конфидециально сообщил  мне, что я, как луч света в темном царстве, среди московских разгильдяев, едва умевших читать. Они вызывали у него рвотные позывы с самого утра. Он не знал, как меня отблагодарить за доставленное удовольствие. И он доверительно склонился ко мне и поведал: «Единственное, чем я могу вас отметить – я вам скажу мою фамилию: Чугунный! С двумя «н». Такая, понимаете ли, фамилия».

Я набрал 24 из 25-ти возможных и поступил. Но! Отдыхая после битвы, мне стало стыдно за мой убедительный обман, которому я подверг опытного учителя Чугунного. Устыженный, я решил пересилить отвращение и прочесть «Мертвые души», и выяснить всё же о чем я врал.
 
В районной библиотеке имени Чехова на площади Пушкина я взял эту книгу и сел читать. И с тех пор я вожу с собой собрание сочинений Николая Васильевича по всему миру. Ничего лучше не было написано на русском. И только за границей доходит величайшее из наслаждений – наслаждение своим родным языком, почти генетической культурой, которую невозможно постичь, если в ней не родился.
************************************
 Поезд с советскими изгоями таинственно выполз из венского вокзала в импортные сумерки. Непривычные купейные вагоны с тонкими застекленными дверями гармошкой. Полки раскладывались, образуя одну широкую кровать на всех. У дверей в тамбуры стояли австрийские часовые с автоматами Узи. С обеих концов вагона. Молодым австриякам было скучно, они курили. Мы с ними заговаривали, но никто из деревенских призывников не знал английский (как, впрочем, и мы).

Когда мы проснулись утром, поезд пересекал Альпы – сказочная картина невиданных заснеженных гор с остроконечными вершинами, игрушечные деревушки с высокими крышами в долинах. Вместо скучных австрияков нас охраняли молодые итальянские солдаты, разговорчивые и веселые.
 
Само присутствие вооруженной охраны действовало на наши и так натянутые нервишки. Чего они охраняют? От кого? Но улыбчатые итальянцы не были похожи на серьезную охрану. Что-то театральное.

Горы давно кончились, поезд шкандыбал по равнине. Было скучно и напряжно.

Неожиданно поезд притормозил и остановился среди чистого поля. Кругом ни жилья, ни железнодорожной платформы. Что-то устрашающе-непонятное. Сопровождающий пробежал по вагонам, на ломаных языках поторапливая разгрузку. Началась паника, никто не понимал, что происходит, напряг вылился в хаос. Эмигрантские фанерные чемоданы, у всех одинаковые, выкидывали в окна, стоял гвалт и рев детей. Мы торопились выйти из поезда в поле. Кругом никаких человеческих поселений, только грунтовая дорога неподалеку.

Мы стояли вдоль линии рельсов, охраняя наши единственные пожитки – рыжие эмигрантские чемоданы у всех одинаковые. При разгрузке чемоданы путали.

Поезд быстро ушел. Откуда-то появились автобусы. Нас стали торопить на тех же ломаных языках грузиться скорее. Опять паника, контролируемая водителями автобусов – они грузили наши эмигрантские чемоданы в бездонные пещеры под салонами автобусов.

Нас высадили в самом центре Рима у старинной шикарной гостиницы с зеркальным входом и швейцарами в ливреях. Кругом сновали деловые, модно одетые итальянцы, шумели непривычно-бесчисленные красивые итальянские автомобили.

Пока мы ждали ключи от номера, водитель автобуса в синей форменной фуражке поманил меня и повел в малюсенькое кафе рядом с отелем. Там он купил себе и мне по маленькой чашечке эспрессо, настоящего итальянского кофе. ЗнАком показал мне на мою чашечку, и мы, стоя у высокого круглого столика, улыбаясь друг другу, вкушали горячее ароматное счастье.

Свобода стартовала незабываемо красиво с чашечки эспрессо, предложенной мне незнакомцем, которого никогда больше я не встречал.
************************************
СССР строжайшим образом регламентировался. В частности, в области успешности. Конечно же, самой новаторской должна была быть оборонная промышленность и примыкающий к ней космос. За ними следовали нефтегазовая и металлургическая промышленности - кормильцы. И так далее. А я работал в дорожностроительной индустрии – ниже нас были только торфяники и кастрюльная - местная промышленность.

Инновации, происходившие в самых главных отраслях, там и сгнивали, будучи секретными. Если же какой знахарь из кастрюльной по темноте своей изобретал что-нибудь существенное, впереди китов – его всячески посрамляли, чтоб не лез вперед паровоза.
 
И я, по своей темноте, чего-то наизобрел, и все это пошло в металл, и в результате на год меня отправили в Алма-Ату испытывать мои железки. На нефтеперегонный завод. Бедными родственниками мы снимали там угол. Целый год там просидел. В этом углу.

Однажды завод вдруг подмели и даже пытались помыть окна в офисе, но не смогли. Ясно было – кто-то существенный грядёт. Редко, но бывает.
 
Я привычно возился со своими железками, когда вдруг со мной поздоровались вежливо. Хотя я был грязный. Очень. Я увидел перед собой живую картину «Петр Первый с прихлебателями» или как там она называется. Когда великий шагает, размахивая усами, а за ним еле поспевают.

Во главе толпы нагрянувших к моему удивлению оказался высокий пожилой интеллигент. Он вежливо поинтересовался «А что ВЫ здесь делаете?» Я очень обрадовался случаю похвастаться – у меня есть такая слабость. А местные работяги моего хвастовства не понимали, считали, что я просто «того».

По виду интеллигента я решил, что он, по крайней мере, член-корр. Такие не могут быть партийцами с 20-го года. И я охотно показал ему мои закопченные железки и объяснил их необычайное премущество перед всеми отсталыми. Этот хмырь слушал очень внимательно, и вопросами полез в детали. То-есть, разбирался в грязных делах. И очень восхитился. Он спросил меня, к какому министерству мы принадлежим. И когда я назвал наше вонючее министерство, что расположено сразу перед торфяным и кастрюльным, он ужасно возмутился, и прихлебатели стали чего-то записывать под его диктовку. И, возмущенный, вежливо попрощавшись, он ушел.

Через пару месяцев, уже в Москве, мне сообщили, что ко мне едут инспектора из Совета Министров СССР. ИнспекторА действительно приехали и стали меня инспектировать во всю. Для начала объяснили, что к ним пришла телега из Омска, где самые главные нефтяники жаловались на меня, на то, что я их обогнал в инновациях грязных железок. Что совершенно недопустимо.
 
Пришлось достать чертежи и показать инспекторам. Они довольно спокойно объяснили мне, что я грубо нарушил субординацию – моими новаторскими железками я обогнал Министерство Нефтегазовой промышленности. Логика очень простая – Совмин вкладывает в них деньги,а они отстают от нас, занюханных дорожников, у которых едва штаны-то есть. В общем, скандал.

Совминовцы пытались как-то устаканить этот скандал. Мы долго обуждали, возможные варианты. Которых и не было. Единственное, что они могли предложить – чтобы я работал на нефтяников в Омске на полставки. По-совместительству. Потому что в Омске у них головной институт.
 
Но в то время совместительство приравнивалось к гомосексуализму и грозило невероятными карами.

Так что ничем это не кончилось, всё осталось на своих местах. И после 91-го года Министерство Нефтяной и Газовой промышленности приступило к массовым закупкам импортного оборудования. Часть которого производилась с моим участием на калифорнийских заводах.
 
Так или иначе я помог Родине нагнать загнивающих, за что она мне очень благодарна. Не сомневаюсь.