Глава 39. Рыжие

13 -19 марта 2013 г.

ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ

Голые короли

Глава тридцать девятая



Расписные Стеньки Разина челны плывут и плывут к нам из прошлого, и нет им начала, не видно и конца им, оглашенным. И снова кого-то выбрасывают за борт в набежавшую оппозиционную волну, и все происходит совсем не там, где происходит, но почти так же, как было когда-то. Только намного хуже.

Похоже, двадцать первый век, оставив безответные задачи в двадцатом, взялся писать на старом холсте новую политическую картину. Однако сквозь свежие мазки явственно проступают очертания мифической организации «Либеральные демократы» образца 1925-1927 годов столь же циничной, продажной, сколь и бесплодной, если не считать плодами ее бессмысленных жертв.

Угадать, что спустя почти век мы увидим на сцене бытия тех же Кислярских, Берлаг и Лапидусов, не могли даже вдохновенные сатирики Ильф и Петров. Вот и своего героя они по наивности пытались отправить в небытие в конце первого романа, но технический директор концессии О. Бендер не считал свою личную жизнь чьим-то капризом. Он выжил наперекор литературной судьбе, и теперь уже никто не волен казнить его или миловать.

Теперь он сам раскручивает финал затянувшейся драмы, вынужденный додумать его за Ильфа и Петрова, стараясь, чтобы вышло не так глупо, как начиналось. Хотя это и трудно. Не те герои. «Это же просто смешно, -сказал бы профессиональный слепой и гусекрад Паниковский. - Жалкие, ничтожные люди».

И был бы прав как никогда в своей противоречивой жизни. Пожалуй, даже Паша Эмильевич Гайдар, не обладавший государственным чутьем, понял бы неумолимую пагубу исторических параллелей для потомков гей-славян, не говоря уже о его рыжем соратнике, которого с прошлого века заждались господа присяжные заседатели.

Членом профсоюза Остап Бендер не состоял, уголовный кодекс чтил, политикой не забавлялся, стяжателей не любил и на мизерные шансы никогда не ловил, поэтому последний акт драмы начнется, вероятно, с того момента, как лед опята тронулся, увлекая за собой бутафорский реквизит эпохи перезревшего рыночного капитализма, и господа либеральные демократы впервые по-настоящему осознают, что парадом командуют не они.

Казначей «Треста»

Знал бы Андрей Мартынов, что играет в телесериале не чекиста Федорова, а троцкиста Якушева, наверно, усомнился бы - стоит ли этот персонаж его актерского дарования, блистательно раскрывшегося в фильме Станислава Ростоцкого «А зори здесь тихие»? Но это так, между прочим. Откуда актеру знать, как все было на самом деле.

Глава «Треста», под вывеской коего действовала троцкистская организация «Либеральных демократов», Александр Якушев был убежден, что британского разведчика Сиднея Рейли выдал ОГПУ Василий Шульгин. Оттого ему и позволено было беспрепятственно вернуться домой в Сремские Карловицы, что в Сербии, где боевые кутеповские офицеры зарабатывали на пропитание строительством дорог. Наплевать было Якушеву на весь кутеповский корпус, но за капитана Рейли он отвечал перед Лондоном персонально.

Пока теплилась надежда на высылку англичанина, Якушев не искал возможности ликвидировать Шульгина. Когда же стало известно, что Сидней Рейли убит выстрелом в затылок во время прогулки с чекистами Ягоды на Воробьевых горах, Якушев понял, что сам завис на волоске. Некстати возник казначей «Треста» и второе лицо в подпольной иерархии заговорщиков

- Оскар Оттович Опперпут-Сгауниц, настоятельно требовавший санкции на перевод в Ригу значительной суммы денег на имя некой Анны Упелниеце, проживающей на улице Кришьяна Барона.

- С каких щедрот? - раздраженно осведомился Якушев. - Мы так разбогатели на спекуляциях царскими червонцами?

Что-то ему не понравилось в нагловатом напоре рыжего Сгауница, смотревшего на него пронзительно вызывающе.

- Деньги там нужны для организации конспиративной базы и нового «окна» на границе, - сказал казначей.

- Вы не хуже меня знаете, что польское «окно» раскрыто большевиками. А наши мотыльки все еще слетаются на свет приграничной корчмы.

- Но мы в ЦК обсуждаем финляндский вариант «окна»...

- Заседание продолжается не так ли, Александр Александрович? А время не терпит. Люди наши гибнут. Народ из-за кордона дуром прет на московские пироги с грибами, не зная, что у нас эти пироги с некоторых пор с глазами и ушами. Готов выслушать ваши возражения, но останусь при своем убеждении. Латвийское «окно» жизненно необходимо. Кроме того, в Риге существует прекрасная возможность создать отделение «Либеральных демократов». Люди там ждут. Дела ждут.

Странно все эго выглядело. Оскар Оттович распоряжался казной «Треста» фактически бесконтрольно, ибо сам же ее и пополнял за счет малоинтересных для Якушева коммерческих махинаций, а тут вдруг нужна ему санкция. Спорить не стал, санкцию на перевод в Ригу десяти тысяч червонцев дал, но проявил при этом несвойственную ему педантичность, велев Стауницу составить подробный финансовый отчет для ЦК.

Вскоре Якушев собрался в служебную командировку на советскую выставку в Берлине, откуда намеревался съездить дня на два в Париж и поставить вопрос о доверии Шульгину. Объявив, что поедет через Минск и Варшаву, взял билет до Риги. Там разыскал нужный дом на улице Кришьяна Барона и встретился с его владелицей Анной Упелниеце. Ей он сказал, что хотел бы снята квартиру с обстановкой. Надолго. Для хозяйки это показалось неслыханной удачей. Солидный жилец со средствами, без капризных запросов. Сразу видно - старинного воспитания господин.

Разговор продолжился в гостиной. Чай торговой марки «Высоцкий» располагал ко взаимному сближению интересов. А интересы у Ивана Ивановича Артамонова из Берлина, кем представился Якушев, простирались в сторону рижского фарфора бывшего поставщика двора его императорского величества фабриканта Кузнецова. Достойная коммерция, возразить нечего. Впрочем, Анна Оттовна Упелниеце возражать не собиралась в любом случае.

Господин Артамонов с искренним вниманием рассматривал фотографические портреты, коими были увешаны стены гостиной. Медленно переходил от одного родственного соцветия к другому, степенно кивал головой, о чем-то спрашивал, вежливо выслушивал пояснения растроганной хозяйки и приговаривал: «Подумать только, как интересно!»

Печально задумался гость над портретом молодого человека с усами и бородкой клинышком в форме жандармского ротмистра. Хорошо, не увидела хозяйка побледневшего, в испарине, лица господина Артамонова Со стены на него вызывающе глядел казначей «Треста» Оскар Опперпут-Сгауниц, служивший для пользы дела в контрразведывательном отделе ОГПУ.

- Муж? - справившись с волнением, игриво спросил госта.

- О, нет!.. - натужно улыбнулась Анна Упелниеце. - Это... мой родной брат Александр Упелниньш. С 1920 года не имею никаких известий о его судьбе. Слышала, будто бы арестован в Петрограде... Наверное, расстреляли, иначе давно бы дал знать о себе. Господи, спаси и сохрани его душу!..

- У меня в Москве наладились недурные связи э-э... в сферах, -Якушев сделал неопределенный жест, сверкнув золотой запонкой на манжете. -Могу составить запрос, если имеются точные биографические сведения о вашем брате.

- Не трудитесь, господин Артамонов, прошу вас... - голос хозяйки завибрировал легким испугом. - Я уверена, что Александр... что его нет на свете. Не стоит обременять людей напрасными поисками... Вы когда рассчитываете вселиться? Я бы распорядилась насчет косметического ремонта...

- Сейчас я в Берлин, а недели через две встречайте...

Вернувшись из командировки после заезда в Париж, Якушев уже почти определенно знал, что Сиднея Рейли выдал ОГПУ Стауниц-Упелниньш. Он же Опперпут, он же Селянинов, он же еще и Касаткин. Сын зажиточного латышского землевладельца Александр Упелниньш окончил Рижский политехникум, затем поступил в Алексеевское военное училище. Выпущен подпоручиком, но в армии не служил, подав прошение о переводе в корпус жандармов, где и сделал карьеру на поприще политического сыска. В «Тресте» играл роль Азефа, провалив около сорока операций ОГПУ и не меньше диверсионных акций, предпринятых агентурой Кутепова и Врангеля. Это все было настолько скверно, что хуже и не бывает, но особенно непереносимым для Якушева стал факт провала капитана Рейли, поскольку тот являлся ключевым звеном в цепи Москва -Париж - Лондон. На том конце ее сходились все надежды Якушева. Сталина он боялся, в Троцкого верить перестал, а у Черчилля готов был служить камердинером.

В Москве выяснилось, что провалилась долго готовившаяся операция по взрыву общежития ответственных сотрудников ОГПУ на Малой Лубянке. Там был установлен замаскированный под водогрейный котел мощный меленитовый заряд, а под плинтусами заложены в большом количестве зажигательные бомбы. Подрыв должны были обеспечить Мария Захарченко-Шульц и боевик по фамилии Петерс в ночь с 9 на 10 июня 1927 года. Сгауниц указал террористам совсем другой дом, где ожидала чекистская засада. Они бежали, отстреливаясь. Загнанные погоней на военный полигон, застрелились.

В ту же ночь исчез Сгауниц. Якушев полагал, что он будет прорываться в Ригу, и ошибся. Казначей позвонил из Смоленска и сказал, что малейшая попытка преследовать его станет для Якушева роковой.

- Зачем мне преследовать вас, а вам от меня скрываться, если мы служим одному делу? -сказал Якушев. - Нам просто надо встретиться и обсудить ситуацию, одинаково угрожающую для нас обоих. Вы давно искали возможность установить связь с Интеллидженс Сервис, но Сидней Рейли отказал вам. По-другому он не мог поступить, потому что такого рода контакты осуществляются только через меня. Понимаю, вы не могли этого знать. Испугались провала и сыграли в другую игру. Ставку сделали на черное, а выигрыш решили получить с красного. Напрасно, Оскар Оттович. Англичане найдут вас и под землей. Рейли они вам не простят. Если, конечно, узнают от меня, кто повинен в его гибели. А я все еще раздумываю, как мне поступить. Потому и предлагаю обсудить мнения сторон. Что скажете? Заседание продолжается?..

- Приезжайте, - глухо произнес Стауниц. - Я вам все объясню. Когда вас ждать?

- Завтра к восьми вечера, раньше я не успею. А пока ответьте на один только вопрос. Зачем вам понадобилась моя санкция на перевод денег в Ригу? Чтобы привязать мое имя к резиденту германской разведки Анне Упелниеце и сообщить Артузову, что я завербован?..

-Ну, раз вы все знаете... Поговорим при встрече.

Люди Якушева прибыли в Смоленск на рассвете, имея адрес и строгий приказ живым Стауница не брать. «Дом заминирован, - пояснил начальник, - и при малейшем подозрении взлетит на воздух. Установите наблюдение, дождитесь, когда зверь покинет свое логово, и действуйте наверняка...»

Убили Стауница в подворотне тремя выстрелами в спину. Промахнулись, как позже выяснилось, в другом. Не он выдал Сиднея Рейли, а некий «Иван Иванович», служивший проводником на границе для гостей оттуда и принимавший их в корчме на белорусской стороне. Он и опознал британского разведчика, которого Стауниц, как ему думалось, надежно спрятал потом на даче под Ленинградом. Именно Стауниц, чтобы отвлечь внимание ОГПУ, провалил операцию по взрыву чекистского общежития на Малой Лубянке, направив свою любовницу Марию Захарченко-Шульц по ложному адресу, где ждала засада. На верную смерть послал - так дорожил безопасностью Рейли. И все потому, что по той же цепи устремлялись в будущее его надежды: Москва - Париж - Лондон. Каждый, кто живет не там, где нужно, вреден окружающей среде.

Комментарий к несущественному

Сам Господь, наверно, изумился такому изощренному коварству. Быть может, даже плакал человеческими слезами, когда увидел дикую картину: женщина редкой, но уже увядающей красоты приставила револьвер к виску и спустила курок. Ради чего? Во имя каких таких идеалов, когда сама -почти идеал?

Она, несчастная, думала, что умирает за Россию, а получилось - за рыжего Стауница, которого, чего уж там, полюбила поздней своей любовью.

Тоже и Господь, должно быть, любил Россию, но полагал там всех рыжими и коварными, вот и неслись во все пределы - не то звоны, не то стоны, стоны-звоны, звоны-сны...

Рыцари кинжала и доллара

Хоронили сотрудника контрразведывательного отдела ОГПУ Оскара Опперпута-Стауница не без ритуальных стенаний и революционных клятв покарать «наймитов мирового империализма», однако вся процедура гражданской панихиды прошла скомканно и завершилась быстро. Из начальства казенно скорбели лица второго плана, а также Якушев, как ближайший соратник павшего товарища, представший в данном случае в ипостаси чекиста Федорова. Начальство скупо роняло слова, похожие на комья сырой глины. Якушеву-Федорову тоже предложили «выступить и сказать». Он выступил, глядя в разверстую яму, и он сказал:

- Я хочу сказать тем, кто спускал курок, и тем, кто платил им деньги из кошельков белоэмигрантского отребья: мы отомстим за тебя, товарищ...

Тут он запнулся, словно не знал, какое из пяти имен товарища выбрать, и решил обезличить обращение:

- Мы отомстим за тебя, дорогой товарищ! Спи спокойно, мы найдем их, отыщем и достанем из-под земли. Сейчас или позже, немедленно или со временем, но мы найдем каждого из них. Мы не оставляем им выбора. Или мы, или они!..

Кто были «мы», кто «они»? Задаваться этим бессмысленным вопросом могли разве что исполнители заказа на отстрел клиента, но их предусмотрительно отправили на Ставрополье, откуда вернуться уже не суждено было. Так что отчасти Якушев говорил искренне, зная, что холодные кинжалы горских абреков крупного местного либерала Сулгана-Гирея достанут их «сейчас или позже, немедленно или со временем».

Ровно 70 лет спустя, 18 августа 1997 года, те же слова произнес, глядя в разверстую яму, Анатолий Чубайс, прибывший с гайдаровской командой в Петербург на похороны председателя Комитета по управлению городским имуществом 36-летнего Михаила Маневича:

- Я хочу сказать тем, кто нажимал курок (вообще-то его спускают), и тем, кто платил свои грязные воровские деньги: мы достанем. Мы достанем всех и каждого. Сейчас или со временем, но мы достанем каждого из них. Или мы - или они!..

Они действительно достали. Даже помощи спецслужб не потребовалось. Всю страну достал бизнес-клан Чубайса, и что там тройка обреченных киллеров, которых сами же и нанимали! Беда Михаила Маневича, распоряжавшегося городской недвижимостью Петербурга, включая исторические и архитектурные памятники федерального значения, заключалась в том, что он тормознул уже согласованную продажу «по остаточной стоимости» сорока уникальных питерских особняков и прочих объектов коммерческой фирме «Союзконтракт». Сделку предполагалось провести через ремонтно-эксплуатационное объединение «Нежилой фонд», для этой цели и созданное. Но Маневич вдруг отдал предпочтение другим клиентам, заплатившим ему миллион 600 тысяч долларов наличными. Его заместитель Герман Греф оперативно заблокировал маневр шефа, и дело застопорилось. Чубайс нервничал, звонил в Питер, гневался, а Маневич вяло оправдывался тем, что уж больно чревата сделка с «Союзконтрактом» в плане... ну, хотя бы историческом.

-Толян, они же хотят почти даром получить Петропавловку, Апраксин двор, Таврический дворец... По полмиллиона баксов за каждый объект, который даже по балансовой стоимости в десять раз дороже. С меня башку снимут.

- Продай и забудь! - отчеканил Чубайс. - Мы подводим серьезных людей.

- Я-то забуду, они помнить будут. Ты же знаешь наш народ, его душевную ширь... Первая в истории России дума заседала в Таврическом дворце

- и вдруг супермаркет, торгующий «ножками Буша». Начнется такой разгул общественного мнения!.. Меня уже предупредили, что у прокуратуры будут вопросы. Что я отвечу? Так фишка легла?..

- Общественное мнение легко управляемо, - веско молвил Толян. -Всех посылай подальше, ты в Питере

- лицо недосягаемое. Короче так, отдашь людям положенное - получаешь перевод в Москву. Уровень федерального министра. Но я хочу, я требую, чтобы разговор на эту тему у нас с тобой последний был...

Он и стал последним, этот разговор Чубайса с Маневичем. Из восьми пуль, выпущенных снайпером по служебной «Вольво» из чердачного окна особняка на Невском, пять попали в грудь и в голову. Умер Маневич еще до приезда «скорой», вызванной водителем Синицинским. Опустевшее и неостывшее кресло занял заждавшийся Герман Греф. Уладив дела с обиженными клиентами из «Союзконтракга», отбыл от греха в Москву управлять госимуществом на федеральном уровне. А Чубайс на всякое упоминание имени Маневича реагировал с невыразимой душевной скорбью: «Погиб кристально честный человек. Но мы их достанем, всех и каждого. Сейчас или позже...»

Через год его самого достала Галина Старовойтова, взбешенная тем, как бизнес-клан Гайдара и Чубайса распилил кредит Европейского банка реконструкции и развития, полученный реформаторами под гарантии петербургской мэрии на сооружение высокоскоростной магистрали Санкт-Петербург-Москва. За 255 миллионов долларов вырыли в центре Питера огромный котлован, и на том первый кредитный транш истощился. Со вторым ЕБРР не торопился, пребывая в шоке от того, как быстро и нагло разворовали в России первый.

Галине Старовойтовой с учетом ее кристальной честности обещали вначале 15 процентов от общей суммы украденного, затем сказали, что ее доля только 10 процентов и не от всей суммы. Егор Гайдар не собирался давать шальной казачке и шести процентов, ссылаясь на то, что «так решил Рыжий». Бабки качнулись в сторону. Качнулась земля под ногами не очень трезвой защитницы своих гражданских прав. Шашки наголо!

- Мне какое дело, что там решил Рыжий?! Тридцать миллионов баксов - мое последнее слово! Я не одна обеспечивала ваши проводки через «Маккаби». С меня люди требуют- и здесь, и в Питере. «Сантехник» волком на меня смотрит (кличка губернатора Яковлева), где бабки, спрашивает. Не хотите по-хорошему, я вам устрою по-плохому. Посмотрим, как вы заговорите!..

- Попробую уладить вопрос, -сказал помрачневший Гайдар. Попробую по-хорошему. Восемь процентов...

- Не пробовать, а делать надо! Двенадцать! Жду две недели. Нет - пеняйте на себя!

- Не я же решаю, Галя... - заюлил Гайдар, сложив губки бантиком. - Все передам, а там - как он скажет...

Рыжик сказал, видимо, не то, что могло воодушевить Галину Васильевну. Что значит пить меньше надо? Меньше, чем кто? Не дождавшись своей доли, она перешла в атаку. Для начала в одной из норвежских газет были обнародовать! суммы на личных счетах Чубайса в «Мост-банке» и подробный перечень щедрых его расходов в самой Норвегии. Рыжий заметался. Ширь души сузилась до параметров скромной потребительской корзины. Разгул общественного мнения удалось погасить, но это стоило денег. И это стоило обещанного ему премьерского кресла. В конце концов Чубайс сделал вид, что уступил напору агрессивной казачки. В октябре 1998 года Старовойтова получила около 900 тысяч долларов в счет 10-процентной доли за непостроенную магистраль. Но что-то ее сильно напугало. «Он меня убьет! Он меня убьет...» - твердила она в кулуарах Госдумы.

- Пить меньше надо, - объяснял Гайдар недоумевающим соратникам по правому делу. - Скоро она слонов начнет считать. Еще две недели - и клиника.

Через две недели ее застрелили. Чубайс не присутствовал на похоронах, но его глубокую скорбь донес до либеральной массовки Егор Гайдар:

-Погиб чуткий, кристально чистый человек, наш верный товарищ и депутат. Она погибла в борьбе за идеалы демократии. Это чисто политическое убийство. Но пусть все знают- нас не запугать выстрелами из-за угла. Мы отомстим. Сейчас или позже, немедленно или со временем, но мы достанем всех и каждого. Мы не оставляем им выбора. Или мы, или они!..

Комментарий к несущественному

Сюжетные линии романов Ильфа и Петрова привязаны к месту и ко времени, но только спустя восемьдесят с лишним лет становится очевидным, что это не просто пародийный шедевр эпохи. Это пророческое предвидение финала радикального рыночного либерализма, притянутого к России мемориальными подтяжками Паниковского. Стопроцентное попадание в квартиру, где уже не лежат деньги.

19-21 февраля 2013 года Продолжение в следующем номере