По обе стороны океана. 11. Инцидент...

                ГЛАВА 11.
                ИНЦИДЕНТ.

      …Вздрогнув от непонятного звука, Света проснулась и открыла глаза: спальня, плотно закрытые шторы, сквозь которые тонкими полосками через фактуру ткани пробивались солнечные лучи, протягивая к ней свои прозрачные, светящиеся летом пальцы. Не дотянувшись, падали на пол возле кровати, гладили и грели его, распространяя по комнате запах тёплой древесины. Такой знакомый, родной, смолисто-сладкий, как аромат досок, пригретых на припёке дома в Хотьково, когда выдавалось жаркое и сухое лето! Когда было невинное ласковое детство.

      Нахмурилась: «Приснилось мне всё, что ли? – едва попыталась потянуться, застонала от боли. – Боже, да по мне словно асфальтный каток проехал! – ошарашенно привстала через боль. – Какой там каток, нафиг? Тони килограммов в сто двадцать весом, никак не меньше!»

      Осмотрела себя, включив на прикроватной тумбочке лампу, рывком стянув с неё шёлковый абажур. Расхохоталась вслух:

      – Нет, это не утро счастливой юной новобрачной, а трагедия жертвы группового изнасилования! Вся в синяках! – покраснев до самых пят, поводила лампой по телу. – Да уж… каток и есть. Супертяж итальянский.

      Смотря на синюю кожу ниже живота, всё вспомнила…


      – …Ты уверена? Я не хочу тебе добавлять волнений и угрызений совести, Лана!

      Упрямо покачав головой, прильнула к крупному рту, целуя и прикусывая, тонко дрожа телом, нежным и слабым.

      Не отвечал, боялся тронуть ручищами, наставить синяки.

      Раздевала, целовала сильную крепкую шею, огромные плечи, которые и обнять-то не смогла полностью.

      – Я совершаю должностное преступление… Опомнись, Ромашка…

      Опершись лбом о лоб, заглядывал в синь, ища там хоть маленький якорь спасения. На свой не было никакой надежды – погибал с радостью!

      – Приди в себя! Вспомни о последствиях…  Не теряй головы…

      Накрывал кисти руками, в панике окунался в потемневшие от страсти омуты и шёпотом умолял остановиться.

      Смотря в золото, снова и снова сладко целовала, парализуя волю, и дальше раздевала.

      – Ты желанна! Безумно. Давно. Очень. Но прошу…

      Застонал, ответно целуя с такой страстью, что и сам понял: «Катастрофически опоздал!»

      – Опомнись… Молю…

      В ответ лишь прижалась бёдрами к гульфику, прикусив губы!

      В полнейшем отчаянии сжал в объятиях сильно, больно, но Светка упорно молчала, стиснув зубы, не позволяя себе даже стонать. Тогда весь напрягся, как тетива, замер в психологическом ступоре и… сдался, начав покрывать узкое нежное личико жадными поцелуями, хрипло шепча слова любви на итальянском. Заплакав от радости, подставляла шею и плечики, которые ласково и медленно обнажал, грудь, крепкую и трепетную – совсем свела ею с ума! Задохнувшись от восторга, накрыл огромными ладонями, засмеявшись: «Потерялись!» Схватив за предплечья, поднял на уровень глаз и стал так ласкать внушительные бугорки губами, что Лана страстно закричала, выгибаясь дугой.

     Очнулась от минутной заминки, сразу сообразила.

      – Об этом не беспокойся, Тони.

      Остановила его руку у кармана рубашки, что висела на спинке стула. Взяв в ручки, поднесла к губам, нежно целуя пальцы, ладонь, кисть.

      Парня передёрнуло от такой ласки и нежности! Притянул пальцами личико к глазам, безмолвно спрашивая.

      – Я стерильна. Во всех отношениях. Ни болезней, ни способности к зачатию.

      Его глаза наполнились слезами, сильнее сжал руки на щеках.

      – Вот так, моя «Большая Невидимка». Одарив одним, бог обделил другим, – едва справилась с истерикой, встала на колени и обняла за шею, прижавшись тощим тельцем. – Люби без опаски, как твои предки в Италии, открыто и незащищённо, – попыталась обвить тонкими ножками его торс, стыдливо хихикнула. – Держи – соскальзываю…

      Смущённый обоюдный смех вскоре сменился звуками поцелуев, стонами, всхлипами и… исступлённым криком!


      Вздохнула: «Первый раз мне досталось. Не только Тони могучий и большой, но и его “мальчик”. Это оказалось настоящим испытанием! Хорошо, что парень взрослый и обладает невероятной выдержкой. Смог не сорваться и контролировать вес и глубину проникновения, иначе, разорвал бы насмерть, точно! У кого из нас потом рухнула-таки защитная планка, не могу вспомнить – полный провал памяти. Результат: синяя вся и встать не в состоянии. Вот это “невидимка”, блин! Десятипудовая. Хотя, чего ты тут лежишь оладьей и удивляешься? Когда у него последний контакт с женщиной был? С тобой неотступно больше двух лет валандается, ни дня отпуска или выходных. Что там, несколько свободных дней было – в семье наверняка был, навещал родных. До женщины просто не дошёл. Вот и оторвался на тебе, на маленькой. Уж какая попалась, прости, Белка, – громко хохоча сквозь стон и слёзы, ломала голову. – Что теперь делать? Скажусь больной – Майк прилетит, тут же всё откроется – Тошке несдобровать. Придётся самой выкручиваться из этого положения».

      Кое-как сползла с растерзанной кровати на пол, доползла до аптечки, нашла мазь против синяков с анестетиком и стала методично намазываться, не пропуская ни пятнышка. Остановилась в замешательстве: «Как сзади намазаться?..»

      – Помочь?

      Он беззвучно вошёл в спальню, прикоснулся губами к её голове, застонал, рассмотрев результат безумной ночи.

      – Madre di dio! Mama Mia! Per me non c'e perdono! Мне нет прощения, понимаю, Ромашка, – старательно выговорив прозвище одним словом, тяжело вздохнул. – Я тебя умолял, просил, предупреждал, что раздавлю…

      – А я что? – ошарашенно воззрилась.

      – Сказала, что хочешь почувствовать себя женщиной, а не только наездницей, – раскаяние сквозило в каждой чёрточке смущённого лица. – Как мог, сдерживался, но ты окончательно свела с ума, – пальчиками притянул, целуя личико в ярких веснушках, касаясь кожи с благоговением и обожанием. – Хвала Мадонне, что лицо осталось без следов! – прикасался, словно пёрышком к коже губ, подбородка, скул и щёк, порождая в девочке волны чувственной дрожи и трепета.

      – Изверг! Я тебе даже не в силах ответить, – простонала, прикусив крупные губы, – а так этого хочется…

      – Ты сумасшедшая, – восторженно прослезившись, прижался к голове губами.

      – Я тебя предупреждала! – тихо захохотав, застонала.

      Нежно подхватил с пола, отнёс на кровать, положил на живот, начал смазывать мазью синюю спину, талию, ягодицы, бёдра, тяжело раскаянно вздыхая.

      – Бульдозер, грейдер, каток, поезд… – смеясь и стеная, ворчала и сопела.

      Он содрогался огромным телом и целовал ещё несмазанные участки кожи, подолгу задерживаясь на особенно сладких и опасных.

      – Изувер, сатрап, палач, ирод, маньяк… – продолжила ругать.

      За это получила изысканную пытку: двумя пальцами нежно скользнул по складке попки вниз и, не задерживаясь, продолжил движение вглубь, скользя по лепесткам, лаская и гладя их кончиками длинных чувствительных пальцев, пробираясь к самому цветку.

      Сил на дальнейшую ругань не нашлось: заплакав навзрыд, тонко застонала и задрожала измученным телом, приподнимаясь с волной такого наслаждения, что дико закричала.

      Рухнув на колени, пил её слёзы поцелуями, прикусывая губы, щечку, ушко и плечико в приступе сладкого безумия. Если крики становились слишком громкими, закрывал рот поцелуем, жадно выпивая их. Когда выгнулась, едва успел прижать рукой тело к кровати, закрывая отчаянный крик пика губами. Так и держал, пока билась в конвульсиях.

      Когда затихла и открыла заплаканные глаза, увидела, что мощный бодигард, гроза и ужас пишущей братии, безмолвно плачет, зажимая с прикусом губами её рот. Оторвавшись искусанными губками, едва смогла повернуться на бок, заставила лечь рядом и притянула крупную голову на грудь, гладя дрожащими пальчиками по коротким русым волосам, шепча слова сердечного чистого чувства на русском.

      Успокоились нескоро.

      Тони неожиданно уснул под тихий шёпот, даже во сне сожалея, что не понимает языка.

      – Спи, большой итальянский мальчик… Мой малыш… Теперь ты мой… Навеки… Мы пропали… Ты пропал… И я с тобой… Повенчаны навеки…


      …Через два часа, заканчивая завтрак, полностью пришёл в себя и снова стал профессионалом: спокойным, рассудительным и находчивым – тут же осенила идея, как выйти из дома свободно, даже под прицелом кино- и фотокамер.

      – Лана, ты кому больше доверяешь: Николь или Кэрис?

      – Николь. Знаю её с первого дня, как только приехала сюда.

      – Позвони ей, а потом дай трубку мне. Объясню позже.

      О чём-то тихо разговаривал, терпеливо объяснял несколько раз, подтверждал.

      Вскоре вышел в сад и вернулся через десять минут… с Николь!

      Едва увидев хозяйку, она рухнула рядом на диване и стала… безудержно хохотать: громко, с всхлипами, взвизгами и стонами. В пароксизме истерики сползла на пол, продолжая откровенно ржать, бья себя по бёдрам руками, мотая головой из стороны в сторону, раскачиваясь в непрекращающемся смешливом приступе.

      Подождав несколько минут, Тони подошёл к бару, налил полстакана виски и приставил ко рту женщины, заставив выпить.

      С захлёбываниями одолела напиток, вздрогнула-икнула в судороге смешливости, протянула стакан за повторной порцией. Пока наливал, осмотрела обоих абсолютно безумными глазами и… снова затряслась в смехе!

      – …Эх, Лана… Негодница ты наша… Я проиграла пари! Теперь мне придётся рожать малыша, а не Кэрис… Таков был наш уговор, – едва выговаривая слова, утирала крупными ладонями слёзы.

      Приняв новую порцию виски, повеселела, лукаво и коварно посмотрела на пунцового охранника, замершего рядом.

      – Я даже знаю, от кого этот ребёнок будет! – вернулась на диван, подняла стакан в приветствии, подмигнула девушке, залпом выпила, не поморщившись. – И срочно!

      – Согласна! – осторожно захохотала Светка. – Даже могу помочь держать!

      Дружно прыснули обе, привалившись плечами.

      – Эээ, девушки… О чём разговор?

      – О тебе, наш любимый мальчик, и о твоём «мальчике» с бесценным материалом, – нахально глядя на обалдевшего итальянца, Николь окинула придирчивым взглядом. – Хорош самец. Беру!

      – Только под моим личным контролем за всеми тремя: мужчиной, «мальчиком» и материалом, – простонала в бессильном смехе хозяйка.

      – Лана?.. – совсем очумел.

      – Тони, да ты не переживай! Мы вернём в целости и сохранности, реликвия наша! Ты же не женщина. Только в том случае возврат мог бы стать проблемным, – усмехнулась бесстыдница.

      – Николь, мы Вас пригласили для совета и помощи, – тяжело вздохнув, понял, что пора балаган прикрывать: дело стоит. – Сами бы справились с ситуацией, если б ни возникшее осложнение, – поймав удивлённый взгляд Ланы, покраснел. – Обнаружили машину. Не знаю как, но разберусь. Теперь им известно, что дома меня не было. И… выгляньте в окно, только осторожно! Сбоку, едва отодвигая ткань.

      Врач быстро встала, подошла, отодвинула справа край портьеры. Протяжно присвистнула. Посерьёзнела. Тяжело вздохнула, покачав головой. Вернулась на место, молча посмотрела на парня.

      – Да, и телевидение уже здесь, – успокоил девочку тёплой улыбкой. – Мы справимся. Не впервые сложности. Всегда можно использовать что-то необычное. Нет в наличии – распустить слух. Отсюда легенда о подземных ходах! – рассмеялся звонко, открыто.

      Женщины заворожённо залюбовались мужчиной.

      – Потому, Николь, и показал секрет – лаз в заборе. Всякие могут возникнуть ситуации – психов хватает. От реального подземного хода не отказался бы – весьма кстати, – криво усмехнулся.

      – Чем могу помочь, Энтони? – успокоившись, стала практичной, деловой и хладнокровной: квалифицированным врачом и администратором.

      – С Вами мы сможем спокойно покинуть дом. Надо придумать причину Вашего присутствия здесь. Вескую и убедительную.

      – Поняла. Умница, Тони! Малыш будет не только заглядением, ни и гением! – воскликнула, опомнилась и сбавила обороты. – Зная Лану, догадываюсь, что ночка была не только бурная, но и громкая. Тогда эти звуки можно всегда выдать за плач и стоны боли. Чего проще: оступившись, упала с лестницы. Мы с Тони были в гостях. Став свидетелями несчастья, провели у постели больной целую ночь. Пострадавшая отказалась ехать в клинику, но, помучившись, поплакав, покричав и простонав до утра, согласилась на поездку и дальнейшее лечение в больнице, – хмыкнула. – «Скорую» вызвать – не проблема. Принимается версия, господин бодигард?

      – Подходящая. Стройная, без провисов. Принимается, – не отвлекался. – Ваши гости вчера во сколько разошлись по домам?

      – В одиннадцать. Детей уложили. Кэрис осталась, а я решила навестить пациентку. Тебя застала на посту. Решили втроём выпить чай – холодный выдался вечер, увлеклись, разговорились, – хитро смотрела, прищурив глаз. – Чем расплачиваться будешь?

      – Он согласен! – выкрикнула Света, смеясь.

      – Эээ… дамы…

      – Торг закончен. Лот продан! Оплачено! – закричали хулиганки, хохоча и обнимаясь.

      – Ладно, разберёмся, – вздохнул, алея лицом, шеей и ушами, стараясь не смотреть на ехидную рожицу возлюбленной. – Что нужно сделать перед выходом, Николь?

      – Где аптечка и косметичка?


      …Спустя полчаса к таунхаусу семейства Вайт-Бейлис в Ричмонд Хилл прилетела «Скорая» с включенной сиреной, подъехала к самым воротам, которые тут же открылись.

      Толпа телевизионщиков и прочих репортёров с трудом сдерживалась усиленными нарядами полиции, вызванными в подкрепление местным из соседнего отделения.

      Минуту спустя, двери особняка раскрылись, придерживаемые озабоченной и встревоженной Николь Эме. На пороге показался Энтони Мэнниген, несущий на руках г-жу Лану Вайт. Правая нога девушки до самого колена была туго перевязана повязкой, лицо – мертвенно-белое, с синими подглазниками и побелевшими губами. Голова пострадавшей лежала на плече бодигарда, глаза закрыты, рот стиснут от сильной боли.

      Толпа качнулась, и полиции пришлось несладко, в попытке сдержать такой напор. Сцепили судорожно руки, не позволяя братии перекрыть движение, давая возможность «Скорой» забрать несчастную и отвезти в клинику.

      Закрыв дом, процессия двинулась вниз к воротам.

      Когда оставалось всего несколько метров до кареты «Скорой помощи», из толпы молниеносно метнулся невысокий худой мужчина и с диким криком: «Шлюха! Ты спишь с охранником!» бросил им под ноги что-то объёмное и явно тяжёлое.

      В эту минуту Николь шла несколько позади Тони и Ланы и за мощной двухметровой фигурой охранника не заметила нападавшего, и вообще толком не сообразила, что происходит.

      Мэнниген и его профессионализм спасли практически безнадёжную ситуацию: мгновенно рухнул на жёсткий камень подъездной дорожки, подминая под себя и укрывая клиентку крупным телом.

      Раздался громкий хлопок, что-то взорвалось, поляну заволокло дымом.

      Едва он рассеялся, стало понятно, что есть пострадавшие: бодигард с окровавленной головой был распростёрт на земле и не подавал признаков жизни.

      Когда медики бережно положили его на носилки, стало понятно, что нужны ещё одни – для девушки.

      Большой Тони, стремительно падая, сломал клиентке ногу своим весом, но, в попытке спасти её жизнь, это было мелочью. Осмотрев пострадавшую, увидели: из-под тугой повязки на ноге торчит кость – открытый перелом. Быстро погрузив несчастных в машины, которых уже было две, развезли в разные стороны: Мэннигена – в нейрохирургическую, Вайт – в клинику отца. Оба этого не видели – были без сознания.

      Нападавшего скрутили сразу и, приковав наручниками к кованой ограде особняка семьи Вайт, занялись оперативной работой, а мужчина всё продолжал выкрикивать безумные слова, содержащие нездоровый сексуальный подтекст.

      Телевизионщики не напрасно сюда съехались ещё затемно, сорвавшись после анонимного звонка в дежурную студию новостей известного телеканала.

      Это была настоящая сенсация, о чём и поведали миру: «Покушение в прямом эфире! Юное дарование едва не взорвали у всех на глазах! Охранник убит! Художница тяжело ранена и, вероятно, останется инвалидом на всю жизнь! Личный врач госпожи Вайт тоже пострадала: посекло лицо, шею и руки осколками самодельной бомбы, начинённой битым стеклом! Журналистов от осколков спасла машина “Скорой помощи”, послужившая щитом! Медики успели упасть на землю! Сенсация! Такого ещё не случалось в тихом Торонто! Покупайте!..»


      Неделю таблоиды мира пестрели леденящими душу заголовками.

      Тиражи разлетались мигом с лотков и полок магазинов.


      …Света пришла в себя лишь к вечеру.

      – Операция на ноге завершена. Осколки кости извлечены, поставлены титановые стержни, всё стянуто и скреплено клипсами. Через пару месяцев можно будет крутить педали велосипеда по улицам города, – врачи отчитались скупо и сдержанно, глаз не поднимали.

      – Где Тони?

      Стали докладывать об особенностях операции, показывать снимки, обнадёживать и улыбаться, но на все обращения и сообщения отвечала одним вопросом.

      Вздохнув тяжело, Майкл Майер выгнал из палаты сотрудников, закрыл дверь, присел на кровати. Помолчал, непонятно смотря на бледную до синевы девушку. Решился.

      – В Окружном госпитале. На кафедре военно-полевой хирургии. Там вызвались помочь – их профиль, осколочный. Голова практически скальпирована. Лицо не задето. Пострадали шея, уши, плечи и руки. Остальные органы уцелели. Открытая черепно-мозговая травма. Тяжёлая контузия. Без сознания. Придёт в себя – буду прогнозы.

      Глубоко заглянул в глаза, ожидая истерики, но ошибся, чему поразился.

      – К нему.

      – Исключено, – покачал головой. – Кафедра военная. Строгая пропускная система. Только узкие специалисты. Когда пойдёт на поправку – переведём сюда. Не раньше.

      – Телефон.

      – Запрещено. Как и видеокамеры, и фотоаппараты. Режимный объект. Записки и письма тоже. Наберись терпения.

      – Поставьте у изголовья ромашки. Хоть под стеклянным колпаком. Пусть видит. Это крайне важно для него, поверьте!

      – Попробую, – странно улыбнулся. – Принимал тебя я, видел всю тоже только я. Об этом не волнуйся, – тихо засмеялся, удивлёнными глазами окинул фигурку, склонился к уху. – Очень крупный мальчик! – расхохотался, забавляясь её пунцовым лицом. – Как выжила?

      Только горько заплакала в ответ.

      Стал ласково гладить роскошные волосы цвета осенней листвы канадского клёна, грустно улыбаясь.

      – Отцу не сообщали. Но телевидение и газеты есть везде, а они просто сходят с ума! Ещё бы, вы втроём стали звёздами мирового масштаба!

      – Как Николь? – покраснела, запоздало встрепенулась, сообразив.

      – Удалили, зашили, замазали – жить будет! – рассмеялся. – Уже гоняет медсестёр по этажам! Ты за неё не переживай! Её таким не испугаешь, уж будь уверена, – притих, странно посмотрел. – Страшно расстроена ранением Тони. Любовь исключена – «розовая». Объяснить можешь?

      – Донор, – шепнула на ушко.

      – Дааа, все девочки клуба, наверное, молятся за его здоровье. Такой материал! – расхохотался в голос, посерьёзнел. – Там всё в норме. Не пострадало. Работоспособность ещё не проверяли.

      Тут уж Лана не выдержала и рассмеялась, застонав; отдышалась.

      – Что с психом?

      – Заперли. Теперь надолго. Если дело обернётся трагедией – пожизненно там останется, – заметив панику в глазах, ругнулся, поспешил успокоить. – Даже мысли не допускай! Ты что, считаешь своего мальчика слабаком, от содранной кожи способным умереть? Такого исполина просто так не уничтожить…

      Заговаривая и отвлекая, боялся худшего: «Очень тяжёлая контузия. Как там всё повернёт? Какие последствия будут? Бедный Энтони».


      Родители вернулись на следующий день.

      Жили на маленьком островке без телевизора и газет, узнали случайно от поставщика продуктов: пока выгружал из катера, взахлёб рассказывал о шумихе в прессе, не зная, с кем говорит. Тогда сорвались, вызвав паром по его рации.


      Соня чуть не сошла с ума:

      – Едва не потеряли дочь!

      Серж просто поселился в клинике, страшась нервного срыва Светы.

      Выслушав отчёт своих хирургов об операции, привёз маститое «светило» ортопедии из соседней клиники, собрали консилиум.

      Медики не обижались, понимая тревогу родителя:

      – Правильно поступил. Что скрывать – сложный перелом! Только чудо может спасти от костылей девочку. Не говорили ей этого. Не сейчас. Лане предстоит трудное время – пусть отвлечётся творчеством.


      Через неделю юную госпожу Вайт привезли домой.

      Толпа журналистов провожала медицинскую машину до особняка и долго ещё крутилась в округе, пытаясь узнать у соседей подробности, дополнения. Не повезло – были не в курсе события. Подозрительно лишь шептались:

      – Вокруг этого загадочного покушения гуляет такой туман…

      Серж дал короткое интервью на ступенях особняка:

      – Дочь дома. Теперь ей нужны терпение, время и наблюдение специалистов. Свою работу врачи моей клиники выполнили в полном объёме и качественно. Спасибо всем за помощь, сочувствие и понимание.

      Попав домой, радуясь детишкам и родному лицу мамы, успокоилась и… окунулась в работу с головой! Писала картины запоем, не расставалась с альбомом даже ночью, просыпаясь и что-то тут же набрасывая, увиденное во сне или вспомнившееся вдруг. Забывалась…


      Пока два месяца была неподвижна, её представитель организовала выставку картин из цикла «Первая любовь». Критики были единодушны – это лучшие работы Ланы Вайт за три года её карьеры в Канаде.

      На открытии художница не появилась, сославшись на ухудшение здоровья, только позволила главному таблоиду страны сделать несколько снимков дома на открытой веранде на фоне чудесного заснеженного сада.

      Лежала в шезлонге, закутавшись в толстый шерстяной плед – наступила пора морозов. От интервью отказалась, слабо покачав головой: «Не время».

      Взволнованная, побледневшая, но потрясающе красивая г-жа Софи стояла рядом, не позволяя тревожить дочь.

      Смирились журналисты, трепетно поцеловав тонкие ручки невероятно худой и бледной до синевы Ланы, послушно ушли, взяв с неё слово, что станут первыми, с кем поделится новостями, когда будет к этому готова.


      «…Боль. Неотступная боль. Как ни пытаюсь расслабиться, что-то непонятное происходит с головой. Ничего не помню. Что произошло? Я был в саду у клиентки, проводил её, озябшую, в особняк и остался на улице. Неспокойно было на душе! Несколько раз, аккуратно скрываясь в темноте сгустившихся сумерек, обошёл объект. Порядок. Репортёры за шоссе – никаких эксцессов. Что случилось потом – пустота. Ничего. Тёмная комната. И никаких просветов. Ни капли света. Почему глаза не открываются, словно прижатые чем-то тяжёлым? И руки не слушаются приказов мозга. И тело. Только ощущения и запахи ещё присутствуют. Слуха тоже нет – лишь боль. Ага… запах антисептика! Я в больнице? Укол. Больно. Мы с Ланой в аварию попали? Когда? Утром? Она жива?..»

      Застонал.

      – Доктор Иннер, пройдите в седьмую, пожалуйста – он пришёл в себя.

      Чей-то тихий голос прозвучал далеко-далеко, едва различимый, и всё равно причинил такую сильную боль ушам!..

      Стали перемещать куда-то, голова закружилась, вызвав тошноту и рвоту. Чужие руки повернули на бок.

      «Что твориться?» – последним усилием воли попытался открыть глаза и… провал.


      «…Голоса. Тише и мягче. Боль почти отступила. Дробление и скрежет в ушах практически исчезли. Только глаза не желают раскрываться, стало в них что-то мелькать и вспыхивать алым светом».

      Вновь предпринял попытку пошевелиться или сдвинуть хоть что-то в немом теле…

      – Нет-нет, ещё рано, Тони. Не пытайтесь форсировать события. Не тот случай. Только терпение и ступенчатое познавание собственного тела и конечностей, – тихий мягкий женский голос рядом. – Мы делаем свою работу – не мешайте же нам, Энтони.

      Попытался повернуть голову – напрасно потратил силы. Стал медленно дышать, вспомнив упражнения на расслабление, но результат стал чувствовать как-то странно: снизу. Сначала ожили пальцы ног, потом ступня шевельнулась. Так и развлекался.

      – Молодчина, нашёл занятие по силам, – кто-то смеялся, ласково гладя пальцы. – Тренируй, что чувствуешь, а мы будем наблюдать динамику по этим движениям, уникальный ты наш.

      «Почему уникальный? Чем? И вообще, что стряслось? – вопросы пока были только в мыслях, причиняя даже ими боль голове. – Не спрашивать… Не думать… Спать…»

      Укол. Темнота.


      Солнечный луч сильно резанул глаза!

      «Так больно! Почему?»

      Хотел рукой прикрыть, не получилось. Не слушались. Смежил немного веки, забавляясь игрой света сквозь густоту ресниц.

      «Как сквозь траву смотрю».

      Через несколько минут луч переместился.

      Осторожно приоткрыл веки.

      «Мутно. Почти всё в тумане. И за это хвала Мадонне! Думал, что ослеп».

      Плавно скосил взгляд влево. Боль снова полоснула ножом. Замер. Дал время справиться. Решившись, открыл вновь, натолкнувшись взглядом на тумбочку.

      «Белая. Низенькая. Накрыта салфеткой тканевой, – смежил веки, отдохнул, раскрыл, стал рассматривать дальше. – На салфетке что-то вышито. Не разобрать, – вздохнув, набрался сил и ещё приоткрыл веки на миллиметр. – Что-то стоит на тумбочке. Стакан? Нет… ваза маленькая прозрачная, а в ней букет светлых цветов, – поспешно закрыл загоревшиеся и закричавшие болью глаза! – Спокойно. Поступенчато».

      Отдохнув, не спеша стал поднимать отёкшие веки. Как только смог раскрыть достаточно широко, прояснилось и зрение.

      «Близкие предметы можно разобрать. Итак, ваза с цветами. Рассмотрим. Невысокая, стеклянная, округлой формы. Сквозь бесцветное стекло видны чистая вода и зелёные стебли цветов».

      Медленно поднял веки ещё выше и… так закричал в уме, что сознание моментально померкло.


      Очнулся нескоро.

      Продолжая лежать с закрытыми веками, старался держать себя в руках.

      «Будь хладнокровен, рассуждай здраво, взвешенно. Что увидел? Цветы. Какие? – не ответив, едва удержал сознание. – Ну? Там?.. Ромашки… Ромашки! Это означает одно: прислала Лана. Её любимые цветы, у них в доме их так много! Значит, жива. Не пострадала в аварии. Жива! Теперь пора и мне подниматься, быть рядом. Обязан. Потому что это уже не только работа. Я её люблю. Понял давно. Люблю. Я встану, девочка моя рыжая. Больше с тобой ничего не случится. Энтони-Эндрю-Адриано Мэнниген-Монтанари-Скончерти не позволит. Он скоро выйдет на работу. Ты только подожди, il mio destino. Моя судьба. Моё русское счастье…»

                Август 2013 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2013/08/30/2175


Рецензии