Комсомол в 60-х

Комсомольская организация МЭИ.

Как-то незаметно я втянулся в комсомольскую работу. Комсомол МЭИ - это было очень интересно. Заседаний и собраний почти не было, протоколы мы предпочитали не вести. Зато были увлекательные встречи с интересными людьми, концерты знаменитых музыкантов и поэтов в небольших уютных институтских гостиных, великолепные вечера студенческой самодеятельности, песни под гитару у костра и в электричке, горячие споры о международных и внутренних событиях.

В комсомольской организации МЭИ тех лет было много ярких и умных ребят, любивших комсомольскую работу, умеющих повести ребят за собой. И, самое главное, комсомольская организация МЭИ на деле защищала интересы ребят, с ней считались и в деканатах, и в ректорате.

Лозунгом нашей комсомольской организации было: “Дойти до каждого!”, помочь каждому за время учебы в институте стать не только хорошим инженером, но и культурным человеком, сделать так, чтобы в общественной работе участвовал каждый комсомолец, так как это тоже развивало управленческие навыки у будущих руководителей производства.

На третьем курсе меня избрали в факультетское комсомольское бюро, а на четвертом - секретарем факультетского бюро. Всего на факультете было около 1400 членов ВЛКСМ. Интересно, что подавляющее большинство из 14 членов  моего факбюро составляли ребята, пришедшие в институт с производства или из армии. Больше половины из них были членами или кандидатами в члены КПСС.

В бюро были и ребята-интеллектуалы, в какой то мере почти "диссиденты". Они были за полную и безоговорочную свободу личности, против принуждения в любых формах, даже если принуждение совершается в интересах принуждаемого. Они были очень начитанными, имели высокий интеллектуальный и культурный уровень. Но и они активно участвовали в нашей работе. В бюро неплохо работал и Володя Ойвин - ныне известный религиозный журналист и правозащитник.

Чем мы занимались?  В сентябре в помещении факбюро устраивались дежурства членов бюро. Они вели постановку на учет комсомольцев из нового студенческого пополнения. С каждым новичком велась обстоятельная беседа: что умеет, чем увлекается, какую комсомольскую работу выполнял раньше. В ходе таких собеседований комплектовался будущий комсомольский актив курса, пополнялись факультетские спортивные команды, наша самодеятельность, студсовет общежития, будущий костяк курсового отряда электрификаторов.

После выборов комсомольский актив первого курса вывозился куда-нибудь на природу. Брали с собой палатки, гитары. У костра новичкам рассказывали об истории и традициях института, его комсомольской организации, будущих специальностях, где можно будет работать после окончания института. Между разговорами ребята разучивали студенческие песни.

Такие поездки имели очень большой успех, создавали рабочий тон и настрой, при котором отлынивать от общественной работы становилось как-то неудобно. Никакого спиртного с собой никогда не брали - было интересно и весело и так.

Многие ребята пришли в институт с производства или из армии, многие приехали из российской глубинки. Они слабо разбирались в литературе, искусстве, музыке и всем прочем. Раз в два месяца наши интеллектуалы выпускали что-то вроде стенгазеты или фотомонтажа длинной метров в десять-пятнадцать.

Помню выпуски, посвященные творчеству Е.Евтушенко и А.Вознесенского, с большим количеством их стихов. Были выпуски, посвященные творчеству художников, рассказывающие об артистах, архитектурных памятниках и музеях Москвы, которые можно посмотреть.

В комнате отдыха в факультетском общежитии регулярно устраивались встречи с интересными, необычными людьми, которые проходили при полном аншлаге.

Наша факультетская комсомольская организация участвовала в соревновании факультетов на лучшее общежитие, лучшую студенческую самодеятельность, участвовала и в институтских спартакиадах. Заняты были практически все комсомольцы, а на переменах в факбюро было не протолкнуться от людей, пришедших сюда что-то узнать, согласовать, предложить.

В комсомольской организации МЭИ была совершенно потрясающая, складывавшаяся десятилетиями, традиция - ежегодная зимняя школа комсомольского актива в Фирсановке (в Фирсановке располагался институтский санаторий). Школа проводилась после завершения зимней сессии и была очень крупным событием в жизни всего института.

На три дня на учебу на автобусах выезжали в полном составе комитет комсомола института, все девять факультетских бюро, все секретари курсовых комсомольских бюро, довольно много комсоргов групп. Всего до 400-500 человек.

В обязательном порядке выезжали ректор и его заместители, секретарь и члены парткома института, руководство преподавательского и студенческого профкомов. Не приехать на Фирсановку было просто нонсенсом.

Все участники разбивались на три секции: организационная работа, идеологическая и учебная. На занятиях каждой из секций обсуждались самые острые вопросы повседневной жизни институтского комсомола. Выступали все, по кругу.

Помимо учебы в качестве отдыха устраивалась лыжная эстафета 4 х 1 км. Обязательно должны были бежать секретарь комитета комсомола института, все секретари факультетских бюро и все их заместители. Было первенство Фирсановки по футболу на снегу.

Вечером делегация каждого факультета показывала свою самодеятельность, причем силами именно комсомольского актива, приехавшего на учебу.

Избирался Совет старейшин, который руководил жизнью в Фирсановке все три учебных дня. Кроме этого Совета распоряжаться не имел права никто, даже ректор, его заместители и секретарь парткома института. Кстати, Совет объявлял и отбой. Тот, кто лег в кровать до отбоя, подлежал извлечению из-под одеяла и выносу в снежный сугроб. Исключения не делалось ни для кого.

Была и еще одна традиция. Учеба заканчивалась, все участники ужинали, рассаживались в автобусы и уезжали в Москву. Начиналась Малая Фирсановка. На нее оставались все члены комитета комсомола, четверки факультетских бюро (секретарь и три его заместителя), ректор и секретарь парткома института.

По давней традиции ректор и секретарь парткома имели право только слушать происходящее, не вмешиваясь в него.

На Малой Фирсановке сначала комитет комсомола института давал обстоятельную оценку работы каждого факультетского бюро по каждому из направлений. А потом по очереди вставали все секретари факультетских бюро и так же обстоятельно оценивали уровень работы с факультетской комсомольской организацией самого секретаря комитета комсомола, его заместителей и каждого сектора комитета. Оценки обязательно должны были аргументироваться. Оправдываться, что-то уточнять и разъяснять не разрешалось.

Малой Фирсановки боялись, и весь год между отчетно-выборными конференциями помнили о том, что настанет день, когда тебе придется выслушать оценку своей работы, может и очень нелицеприятную.

Сейчас уже не помню, за счет каких средств оплачивались эти ежегодные учебы комсомольского актива института, но для всех участников она была совершенно бесплатной.

Незаметно подошла к концу учеба в институте. Диплом я делал на кафедре газодинамики, по новейшей в то время паровой турбине “К-300”. Общую часть в целях экономии времени я просто "содрал” у кого-то из предшественников. А вот спецчасть у меня касалась вопросов повышения КПД последних ступеней этой турбины.

Я много работал на своей установке, что-то там придумал, диплом защитил на пятерку и получил предложение поступить в аспирантуру на кафедру газодинамики.

Но сразу же после защиты дипломного проекта меня пригласили в партком института и предложили годик поработать в комитете комсомола, заместителем секретаря по вопросам идеологической работы.

Комсомольская работа мне была интересна, я на предложение согласился. Да и в комсомольской организации института состояло более 11 тысяч комсомольцев - студентов дневного отделения. Отвечать за идеологическую работу среди них было очень непростой и, потому, очень заманчивой задачей.

Ранней весной 1965 года меня с еще одним парнем из руководства институтского стройотряда отправили в Венгрию, заключить договор о дружбе и взаимодействии с молодежной организацией Будапештского политехнического института, того самого, студенты которого первыми приняли участие в событиях 1956 года.

ВНР к этому времени залечила раны, полученные в те дни. К тем событиям уже стали относиться спокойно, без больших эмоций. Была ранняя весна, еще не распустилась зелень каштанов на берегу Дуная, дни были пасмурными, солнце упорно пряталось за тучами. Было очень интересно первый раз побывать за границей, походить по чужим улицам, посмотреть на незнакомых людей, ведущих незнакомую для нас жизнь. Хорошо запомнилось дружелюбное и уважительное отношение к нам со стороны венгерских студентов-комсомольцев.

А летом этого же года я поехал со стройотрядом в ЧССР, которая как раз стояла на пороге событий 1968 года. Студенческая молодежь бурлила. Мы работали вместе с чешскими и югославскими студентами на очистке систем мелиорации в одном из  хозяйств под Брно. В свободное время много дискутировали.

Позиция чешских студентов была проста: марксизм плох, у социализма не человеческое лицо, все надо менять, а на что и как менять - разберемся по ходу дела. Мы называли чешским ребятам, утверждавшим что марксизм устарел, основополагающие работы Маркса, Энгельса, Ленина, касающиеся вопросов построения социалистического общества, а они отвечали, что эти работы в институте еще не проходили и они их не знают. Так что же устарело? А в ответ:

-”Всё!”

Все наши дискуссии заканчивались примерно так же. Над политической безграмотностью чехов смеялись даже югославы. Но враждебным отношение к нам, приехавшим к ним в гости советским студентам, совершенно не было. Мы дружно работали, играли в футбол и волейбол, весело отдыхали.

Работа в комитете ВЛКСМ МЭИ была многогранной и интересной, в комсомольской жизни института тех лет сохранялись высокие требования комсомольских активистов к человеческим и духовным качествам друг друга, очень ценилось добросовестное отношение к порученному делу, партийная принципиальность.

Запомнились школы комсомольского вузовского актива на Можайском водохранилище, которые организовывал заведующий студенческим отделом горкома комсомола Толя Мазаев. На берегу Можайского водохранилища был разбит палаточный лагерь, построена летняя столовая, размечено и организовано футбольное поле, рядом с лагерем установлен списанный истребитель МИГ-15, сделан легкий причал и поставлено несколько морских шлюпок-четверок. В горкомовские школы комсомольского актива вузов Москвы Мазаев внес много от нашей институтской Фирсановки.

Толя Мазаев в 1957-1958 годах был секретарем комитета ВЛКСМ МЭИ. При нем в комсомольской работе в МЭИ стало больше души, творчества, начались поездки студенческих строительных отрядов МЭИ на целину. Он был большим умницей, начитанным и думающим человеком, непререкаемым авторитетом для очень многих.
 
Тогда институтский комитет комсомола, да и большая часть комсомольского актива института жили по принципам, изложенным Н.Островским в романе “Как закалялась сталь”. Было много романтики в работе, желания стать похожими на комсомольцев 20-х годов.

Мы повседневно ощущали свою нужность, видели, что с нами считались и в ректорате, и в парткоме, мы сами принимали решения, сами их исполняли и никто нам ничего не навязывал.

Девизом, жизненным кредо, почти гимном многих моих товарищей тех лет была песня Булата Окуджавы на слова Михаила Светлова, написанные им еще перед Великой Отечественной войной:

“И если вдруг, когда-нибудь,
Мне уберечься не удастся,
Какое б новое сраженье
Ни покачнуло шар земной,
Я все равно паду на той,
На той единственной Гражданской,
И комиссары в пыльных шлемах
Склонятся молча надо мной!”

Эти слова напоминали мне об отце, перекликались с его любимой песней о Каховке, делали меня как бы сопричастным к тому, за что он сражался, когда был даже еще моложе меня, нынешнего.

Я был на двух городских учебах вузовского комсомольского актива на Можайском водохранилище. От обоих осталось ощущение хорошего комсомольского братства, своей нужности и полезности людям, ощущение, что нас, верящих в комсомол, много.

Учеба строилась так. Завтрак, потом отрядные занятия, на которых рассматривались актуальные проблемы вузовской комсомольской работы. Например, как организовать работу с первокурсниками и их адаптацию в вузе. Как сделать интересной жизнь ребят в общежитии. Как подготовить и провести тематическое комсомольское собрание. Что комсомольская организация может сделать для повышения качества учебы. Как организовать работу с комсоргами групп. Как должны меняться формы и стиль комсомольской работы со студентами в процессе их перехода от младших курсов к старшим. Обсуждались и многие другие темы.

Отряду давалась тема, 10-15 минут на размышление и начиналось обсуждение.
Отрядов было около 10, в них по 15-20 человек, командиры отрядов - наиболее думающие вузовские комсомольские активисты, умеющие завернуть разговор в нестандартное и нескучное русло.

Занятия продолжались до обеда. Потом небольшой отдых и межотрядные соревнования по футболу, гребле и эстафетному бегу. После ужина песни у костра, экспромтом организованная самодеятельность из тех талантов, которые приехали на этот раз. Пели не только песни советских композиторов, но и песни бардов, Высоцкого и даже Галича.

Вопрос о сухом законе даже не ставился - и так было понятно, что спиртное в наши занятия не вписывается.

Запомнился и семинар молодых творческих работников Москвы, который в  1965  году    организовал   секретарь   горкома   комсомола   по   идеологии Алик Роганов на Пахре, на очень современной по тем временам базе отдыха Минмонтажспецстроя СССР.

Горком собрал здесь большие группы молодых литераторов, артистов театра и кино, архитекторов, журналистов и композиторов, чтобы неспешно поговорить о тех проблемах, с которыми сталкивается творческая молодежь. Чтобы разбавить состав участников, на семинар были приглашены человек 30  комсомольских   активистов   с   крупных  предприятий,  НИИ,   вузов   Москвы. Я тоже был в числе участников.

Семинар продолжался около недели и каждый из дней был днем одной из категорий творческой молодежи. После завтрака начиналось пленарное заседание. Ребята рассказывали о своих проблемах, трудностях, с которыми они сталкиваются в процессе своего творческого роста и развития, об условиях работы и жизни.

Разговор на всех учебных днях был очень интересным, то, о чем говорили ребята, лично для меня было откровением.

После обеда бывал небольшой отдых, потом спортивные соревнования (футбол и волейбол) между отрядными командами.

Часам к 16 из Москвы подъезжали представители руководства соответствующего дню творческого союза, Министерства или Комитета, которые отвечали на вопросы, поставленные утром участниками семинара. После ужина была своего рода культурно-творческая часть: показывали фильмы, которые не шли в прокате. Я там впервые увидел фильмы Антониони, фильмы о Джеймсе Бонде.

Интересным в те годы был Студенческий отдел ЦК ВЛКСМ, который возглавляла секретарь ЦК по работе со студенческой молодежью Марина Журавлева. Стиль отношений аппарата Отдела и комсомольского вузовского актива был предельно прост. В ЦК можно было придти посоветоваться по тому или иному проблемному вопросу, узнать, где есть интересные наработки. Работники отдела откладывали в сторону бумаги и шел разговор. Их можно было пригласить и к себе в комитет комсомола.

Я накопил интересный материал по сложному и актуальному вопросу работы вузовского комсомола. Потом, увлекшись социологией, я узнал, что, оказывается, я несколько лет занимался проблемами, связанными с изменениями ценностных ориентаций студенческой молодежи в зависимости от продолжительности обучения в вузе. Поэтому меня довольно часто приглашали в ЦК выступить на разных совещаниях и учебах комсомольского актива или работников аппаратов обкомов ВЛКСМ.

По сути, ЦК комсомола тех лет был и штабом работы, и чем-то вроде клуба, где можно было встретиться с коллегами, поговорить о том, что тебя очень интересует и волнует.

Колпачный переулок.

В апреле 1966 года мне предложили перейти работать в студенческий отдел МГК ВЛКСМ. Я согласился, несмотря на то что у меня самого вызывал некоторые сомнения мой уже не комсомольский возраст - 31 год.

Горком комсомола Москвы размещался тогда в старинном здании в Колпачном переулке, дом 5 (через некоторое время после событий 1991 года сюда въедет борец за народное счастье, надежда российских либералов М.Б.Ходорковский со своим ЮКОСОм).

По распределению обязанностей в отделе мне поручили курировать идеологическую работу во всех вузах Москвы и, особо, творческие вузы: Государственный институт театрального искусства, Всесоюзный государственный институт кинематографии, Литературный институт, Консерваторию, Строгановку, Суриковский институт, школу-студию МХАТ, Щукинское и Щепкинское училища, Гнесинку, цирковое училище и еще какие-то учебные заведения.

На протяжении всех двух лет работы в студенческом отделе МГК ВЛКСМ я каждую неделю на несколько часов приезжал в один из этих вузов, знакомился с работой их комитетов комсомола, комсомольским активом, учебой и творческой жизнью студентов, бывал в общежитиях. Иногда по вопросам комсомольской работы приходилось общаться с парткомами и ректоратами институтов, но конфликтных ситуаций здесь между комсомольцами и администрацией в те годы практически не было.

Ко времени моего прихода в студенческом отделе МГК ВЛКСМ произошли изменения: ввели должность секретаря горкома по студентам, но заведующего студенческим отделом горкома Толю Мазаева секретарем не утвердили. Он расценил это как недоверие и из горкома ушел.

Секретарем горкома Толя не стал, потому что начал задавать “неудобные” вопросы, высказывать мысли и сомнения, на которые было непонятно, что отвечать. Он со своими сомнениями стал как-то выпадать из “бодрого и здорового” коллектива аппарата Московского горкома.

Вопросы и высказывания Мазаева (все они, надо сказать, делались в довольно узком кругу тех, с кем Толя много лет работал, был откровенен и мог рассчитывать на то, что предлагаемый им вопрос будет обсужден) действительно ошарашивали. Прошло почти сорок лет с той поры, сегодня я могу что-то из Толиных высказываний несколько исказить, но в целом суть их сводилась к следующему:

- “Партия предложила неверный, не марксистский путь построения социализма в СССР. То, что мы строим, особенно со времен Хрущева - не социализм”.

Такие высказывания тогда приводили нас, его друзей, в шоковое состояние. С Толей пытались разговаривать его лучшие и давние друзья, соратники по комсомольской работе, ему очень хотели помочь осознать его, как нам всем тогда казалось, неправоту. Он же стоял на своем.

Это не было подавлением инакомыслия, но, тем не менее, из самых лучших побуждений (как не вспомнить, что добрыми намерениями вымощена дорога в ад) его уговорили показаться психиатру, даже какое-то время чем-то от чего-то лечили.

Толя по-прежнему много читал: Маркс, Энгельс, Ленин, Плеханов и многое другое и все больше укреплялся в мысли, что его точка зрения - верная.

Много позже я понял, что Толя Мазаев, видимо, попал под влияние того крыла диссидентского движения, которое называло себя “подлинным марксизмом-ленинизмом” и возглавлялось Роем и Жоресом Медведевыми. Оба этих лидера были умными и эрудированными людьми, активно анализировавшими происходящие в стране события и искавшими тогда свой, более правильный вариант социализма. Я и сегодня стараюсь понять - что произошло с нашим кумиром студенческих лет. И я, кажется, в этой проблеме разобрался. Но это отдельный разговор.

Персональное дело Мазаева вынесли на заседание парткома МЭИ. Заседание было долгим и очень непростым - Толя очень много сделал для института и его комсомольской организации, его здесь многие уважали и любили.

На заседание парткома Мазаев принес с собой томики Маркса и Ленина с закладками, свои доводы подкреплял обильным цитированием из принесенных книг. Никто никого убедить не смог и Толю из партии исключили с формулировкой что-то вроде “за чуждые взгляды”.

Меня, как нового работника, представляли аппарату горкома на том же совещании, на котором провожали выдвинутого в ЦК ВЛКСМ бывшего первого секретаря МГК Бориса Пастухова. Теперь первым секретарем Московского горкома стал Василий Петрович Трушин.

Замена была знаковой даже в том, что если Пастухова работники аппарата чаще звали Борей, нежели Борисом Николаевичем, то Трушина можно было называть только по имени-отчеству: Василий Петрович и обращаться исключительно на “вы”. Работники комсомольского аппарата начали превращаться в чиновников.

В Москве в 1966 году впервые проводился общегородской конкурс студенческих работ по общественным наукам. Как куратор вопросов, связанных с идеологической работой комсомольских организаций вузов города, я был утвержден членом Городского Оргкомитета этого конкурса и в этом качестве отвечал за всю его оперативную и организационную работу.

Председателем Оргкомитета был заведующий кафедрой истории КПСС Московского авиационного технологического института профессор, доктор наук Н.П.Красавченко, совершенно уникальный человек. Во время войны он возглавлял Московский комитет ВЛКСМ.  За громадную работу по привлечению молодежи Москвы и Московской области к участию в строительстве оборонительных сооружений, партизанской войне, подготовке молодежи к службе в армии, работу с молодежью, вставшей к станкам оборонных предприятий и многое другое, Н.Красавченко, единственный комсомольский работник за всю историю ВЛКСМ, был награжден тремя (!) орденами Ленина.

Н.П.Красавченко в те годы пользовался колоссальным авторитетом в Московском комсомоле, да и в ВЛКСМ в целом. Рассказывали, что на послевоенном съезде ВЛКСМ (кажется это был XI съезд в 1949 году) должен был решаться вопрос об избрании его первым секретарем ЦК ВЛКСМ. Предложение согласовали с руководством ЦК ВКП(б) и Сталиным.

Когда открывался съезд, Сталин пригласил Красавченко сесть в первом ряду, неподалеку от себя. Однако это тут же было расценено частью делегатов съезда как некое нарушение комсомольской аппаратной этики - на съездах в первом ряду президиума обычно садились секретари ЦК ВЛКСМ, руководители партии и Правительства, военачальники. Руководители местных комитетов комсомола (к которым относился и МК) садились во втором и третьем ряду. А тут вдруг секретарь МК ВЛКСМ Красавченко оказался в первом ряду, да еще почти рядом с самим товарищем Сталиным.

Возмущенная делегатка из Рязанской комсомольской организации, то ли рабочая, то ли колхозница, заканчивая свое выступление, обратилась непосредственно к Сталину:

- “Товарищ Сталин! Пора уже одернуть зарвавшихся москвичей, пытающихся занять особое место в комсомоле! Вы посмотрите - все руководители обкомов комсомола сидят в президиуме во втором и третьем рядах, один Красавченко пробрался в первый, поближе к вам. Мы возмущены таким поведением зазнавшегося Красавченко!”

Зал поддержал это выступление аплодисментами. Красавченко даже не выдвинули в новый состав ЦК ВЛКСМ.

Может быть, весь этот рассказ просто комсомольский фольклор. Но мне удалось найти материалы пленума МК и МГК ВКП(б), состоявшегося 13-16 декабря 1949 года, который по рекомендации ЦК ВКП(б) освободил от работы первого секретаря Московского комитета партии Г.М.Попова. Было также признано необходимым обсудить на пленуме МК ВЛКСМ вопрос об ошибках в работе бывшего секретаря МК и МГК ВЛКСМ Н.П.Красавченко и бюро областного и городского комитетов комсомола.

Почти сразу после этого Красавченко ушел с комсомольской работы, поступил в аспирантуру, защитил сначала кандидатскую, а затем и докторскую диссертации, стал известным ученым-историком.

Конкурс студенческих работ в Москве прошел успешно, участников было много.

С приходом В.П.Трушина в Московском комсомоле начался постепенный поворот от индивидуальной работы с конкретными комсомольцами, от боевого участия молодежи в решении жизненных проблем своих коллективов, к проведению массовых мероприятий с охватом сразу тысяч людей. Каждый из комсомольцев при этом сам лично ничего не делает, ни за что не отвечает, из активиста превращается в иждивенца.

Это стало одним из знамений начавшейся в СССР эпохи Л.И.Брежнева.

В общем-то, независимо от Трушина в эти годы в ВЛКСМ начался процесс подмены конкретной работы с молодежью проведением эффектных парадных мероприятий. Все они были яркими, рассчитанными главным образом на стороннего зрителя, а не на конкретного молодого человека.

Нарастание “ничегонерешания” в комсомоле самими комсомольцами резко активизировалось в 70-е годы, после прихода к руководству комсомолом бывшего секретаря Челябинского обкома КПСС Е.М.Тяжельникова. Он с еще большой настойчивостью стал внедрять в работу молодежной организации “взрослые”, “солидные” формы и методы.

Последним издыханием старых комсомольских традиций, выражавшихся формулой  “дойти до каждого”, стали макаренковские педагогические отряды по работе с трудными подростками, активно работавшие в конце 60-х годов, но мне в них принять участие не довелось.
 
В конце 60-х как-то так складывалось, что комсомольский аппарат все в большей степени ставился как бы выше членов выборного комитета. Уровень и потенциал выборного комсомольского актива все больше понижались, члены горкома практически перестали что-либо предлагать сами, все больше только лишь рассматривали и утверждали своими решениями то, что подготовил для них аппарат. Причем процессы эти все больше подпитывали друг друга - выборный актив становится все более инертным и недееспособным, а аппарат все более забюрокраченным (в смысле писания очень большого количества бумаг вместо работы в первичных организациях) и самодостаточным. Кстати, позднее я имел возможность убедиться, что эти процессы не менее активно пошли и в партии.

По-моему, осенью 1966 года состоялся пленум ЦК ВЛКСМ, посвященный работе комсомола со студенческой молодежью. Мне персонально было поручено подготовить для участников пленума концерт, составленный целиком из номеров студенческой самодеятельности вузов Москвы.

Концерт получился потрясающим - выступили прекрасные самодеятельные коллективы из МГУ, МЭИ, МВТУ, МАИ и еще ряда крупнейших вузов. Ведущими этого концерта стали две “звездочки” тех лет - Наташа Варлей, студентка Щукинского училища, героиня фильма “Кавказская пленница” и Коля Мерзликин, студент ГИТИСа, герой популярного тогда фильма о Великой Отечественной войне “Зося”.

За организацию этого концерта меня премировали поездкой в Германскую Демократическую Республику, которая состоялась летом 1967 года. Тогда мне удалось побывать в Берлине, Веймаре, Дрездене, Лейпциге и еще ряде немецких городов.

Неизгладимое впечатление произвело посещение концлагеря Бухенвальд. Это один из самых страшных немецких лагерей смерти, размещенный в красивейшем буковом лесу около горы Эттерсберг под Веймаром.

Бухенвальд в переводе с немецкого и означает - буковый лес. Мрачные ворота, на которых надпись по-немецки - “Каждому свое”, грязно-серые коробки бараков (многие из них к этому времени по соображениям санитарии были снесены - остались только остовы фундаментов), аппель-плац и труба крематория.

В музее Бухенвальда страшные фотографии истощенных до предела человеческих возможностей людей, фото громадных рвов, наполненных даже не человеческими трупами, а человеческими скелетами, обтянутыми прозрачной кожей, большая груда длинных женских волос, кучка золотых зубных коронок и мостов. Да много чего. И каменоломни, в которых работали заключенные.

Наверно, каждый хотя бы раз в жизни должен увидеть такое, чтобы лучше понимать истинный смысл слова “свобода”.

В Бухенвальд в 1945 году первыми вошли американские войска, но за два дня до их прихода содержащиеся здесь советские военнопленные подняли восстание и захватили лагерь. Требованиям американцев сдать оружие советские военнопленные не подчинились.

Интересной и типичной для тех лет, первых лет правления Л.И.Брежнева, была история с попыткой создания в Москве клуба самодеятельной студенческой песни.

В начале 1967 года меня пригласил В.П.Трушин и сказал, что в горком обратилась группа студентов московских вузов с предложением создать при МГК городской Клуб самодеятельной песни и тем самым взять под опеку комсомола это направление молодежных интересов, помочь ему развиваться с пользой для воспитания молодежи. Мне поручалось пообщаться с этими ребятами, посмотреть, кто они такие, что поют и надо ли с ними связываться.

Я много встречался с ребятами, ходил на организуемые ими концерты в разных вузах и на эстрадках в Сокольниках. Ребята были хорошие, без всяких богемных закидонов. Они действительно желали добра интереснейшему направлению молодежной культуры тех лет. Среди них даже был один кандидат в члены КПСС.

Попытался я узнать и точку зрения на этот вопрос Союза писателей и Союза композиторов СССР. Запомнился разговор с Т.Хренниковым, который доказывал мне, что самодеятельная песня - это ерунда, не имеющая будущего околокультурная ересь. Поддержать начинание ребят оба творческих союза отказались. Правда, оставалась надежда надавить, в конце концов, на них через горком партии.
 
Обо всем этом я доложил Трушину, сказал, что такой клуб при МГК ВЛКСМ создавать надо. Он при мне позвонил по “вертушке” в Отдел культуры горкома партии, договорился о том, что меня там примут и выслушают.

Так я попал на беседу к заведующему сектором музыки (по-моему, именно такого сектора) отдела культуры МГК КПСС Краснощекову (кстати, являвшегося то ли завкафедрой, то ли преподавателем Московской консерватории). Он принял меня очень недоверчиво, долго буквально выпытывал у меня, зачем и кому нужны еще какие-то студенческие песни, когда имеется столько хороших молодежных песен советских композиторов.

Ни до чего не договорившись, мы с Краснощековым расстались. Перед уходом я оставил ему для ознакомления несколько документов, связанных с клубом.

От Старой площади до Колпачного переулка пешком минут десять хода. Когда я вернулся в горком, меня сразу же вызвали к разъяренному Трушину.

-”Ты что там наболтал у Краснощекова?”

Я выразил недоумение, сказал, что я ничего не болтал, состоялся деловой, хотя и безрезультатный разговор.

- ”А зачем ты заявил Краснощекову, что самодеятельные песни и клуб нужны потому, что студенческая молодежь не любит и не хочет петь песни советских композиторов?”

Я был в полном ауте - слишком глупое высказывание мне приписал Краснощеков.

Клуб так и не создали. Зато года через три, когда я уже работал в райкоме партии, меня вызвали в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС и попытались завести на меня персональное дело.

Оказалось, что летом 1970 года в Одессе организовали большой вечер студенческой и самодеятельной песни. Там исполнялось много запрещенного к тому времени А.Галича, еще кое-что с фрондерским душком. Организаторов концерта повыгоняли с работы, партийных исключили из партии. Хотели и меня прихватить, но мне удалось доказать свою невиновность в этом деле.

В 1967 году я окончил факультет социологии Университета марксизма-ленинизма при МГК КПСС и сдал экзамен по философии - первый из экзаменов обязательного кандидатского минимума.

Мы с Люсей отметили это очень важное для нас событие в кафе на Чистых прудах, съели по очень вкусному цыпленку табака, которых запили бутылкой сухого вина. Почти в этот же день мы приобрели мне, как будущему ученому, небольшой письменный стол и маленькую настольную лампу.

В марте 1968 года получил предложение перейти на новую работу. Меня пригласили в отдел науки МГК КПСС и предложили пойти в  Московский горком профсоюза работников просвещения, высшей школы и научных учреждений на должность заведующего организационным отделом. Главным аргументом для такого перехода было то, что я для комсомола из-за возраста бесперспективен, роста там у меня не будет.

Работать в профсоюзном комитете я не хотел - слишком заскорузлыми были там работники, да и не влекли те задачи, которые они решали.

Почти сразу же последовало еще одно предложение, на этот раз от моих друзей - первого секретаря Кировского РК ВЛКСМ Ирины Конюховой и бывшего заведующего студенческим отделом МГК комсомола Вадима Климанова, которые стали уговаривать меня дать согласие на избрание секретарем комитета ВЛКСМ Госкомитета СССР по радиовещанию и телевидению.

Комсомольская организация ГКРТ СССР переживала тогда не лучшие свои времена. За короткий срок сменилось несколько секретарей, организацию разъедали склоки и групповщина, возникшие из-за конкурентной борьбы некоторых молодых людей за престижные должности, массовыми были обиды молодежи на плохие условия для профессионального и творческого роста (так считала значительная часть комсомольцев Комитета), росло количество, как тогда говорили, негативных проявлений среди комитетской молодежи.

Все это начало сильно беспокоить Кировский райком комсомола, партком ГКРТ и райком партии.

Конюхова и Климанов очень долго уговаривали меня согласиться на это предложение. Состоялись встречи с секретарем парткома Комитета В.Г.Карижским и первым секретарем Кировского РК КПСС П.И.Шабановым, в ходе которых мне нарисовали настолько мрачную картину жизни комсомольцев этой громадной организации, что отказываться стало даже как-то неудобно и совестно.

В конце концов, договорились, что если комсомольцы ГКРТ меня изберут своим секретарем, я за год, максимум полтора, постараюсь навести в организации порядок, подготовлю себе толковую замену, после чего перейду на работу в аппарат Кировского райкома партии.

На отчетно-выборную конференцию комсомольской организации ГКРТ СССР пришли почти все, кто меня уговаривал: П.И.Шабанов, В.Г.Карижский, Ирина  Конюхова.

Обсуждение моей кандидатуры длилось около двух часов и проходило очень бурно. Ребят сильно смущало, что я чужой, что мне уже 33 года, что я не знаю специфики именно их творческого коллектива. Откровенно высказывалось опасение, что руководство Комитета просто хочет протащить меня через секретарское кресло, чтобы потом двинуть на какой-то руководящий пост.

По просьбам участников собрания я несколько раз пересказывал свою биографию, уточнял отдельные детали, даже рассказал, в чем заключалась моя работа с творческими вузами Москвы. Сильное впечатление на аудиторию произвел мой рассказ о судьбе отца.

В конце концов, удалось убедить значительную часть собравшихся в том, что за моим к ним приходом не кроется никаких карьеристских устремлений, а есть просто желание помочь им же самим навести у себя порядок.

Но убедил я не всех - при тайном голосовании число тех, кто был “против”, оказалось чуть большим, чем тех, кто был “за”.

Когда конференция, наконец, закончилась (секретарем на ней так никого в тот раз и не избрали), Петр Ильич Шабанов предложил мне завтра же подъехать к нему в райком.

- “Приезжай. Будем решать вопрос о твоем переходе на работу в орготдел Кировского райкома партии”.

У меня много хороших воспоминаний о комсомоле, в котором я проработал с 1950 по 1968 год. Комсомольская работа дала мне очень много - и как человеку, и как партийному функционеру.

Как-то сложилось так, что я не сохранил свой личный комсомольский архив, из-за отсутствия места регулярно выкидывал ставшие ненужными подготовленные мною документы и материалы, связанные с проведением больших общегородских мероприятий, старые телефонные справочники. Но я и без того хорошо помню многих своих коллег по работе в студенческом отделе МГК ВЛКСМ.

Белорус Олег Францкевич - всегда подтянутый, аккуратный, исключительно вежливый и спокойный. Саша Чеботарев, ставший впоследствии хорошим партийным работником. Наверное, никогда не забуду нашего заведующего отделом Вадима Климанова - умницу и прекрасного товарища, к сожалению уже давно ушедшего из жизни. Остались в памяти мой коллега еще по работе в комитете комсомола МЭИ татарин Саша Сеитов, весельчак и балагур, заводной парень полурусский-полуеврей Толя Сахранов. Кстати, национальность в наших отношениях ничего не значила – главным было умение работать и дружить, умение подставить плечо, когда это требовалось.

С той поры прошло почти сорок лет, я уже подзабыл фамилии коллег из других отделов горкома, в памяти остались лишь лица, атмосфера дружной и веселой работы, дух взаимопомощи и бессеребренничества, царивший тогда между нами всеми. А еще у меня до сих пор хранится мое удостоверение инструктора горкома, на котором на прощание расписались все работники аппарата МГК ВЛКСМ тех лет и которое мне оставили на память.
 
На память о комсомоле у меня остались и высшая комсомольская награда - значок ЦК ВЛКСМ “За активную работу в комсомоле”, несколько Почетных грамот ЦК и МГК ВЛКСМ, ряд  других комсомольских наград. Осталась память о прекрасных людях, с которыми было очень интересно работать, у которых я многому научился.

В 1968 году комсомолу исполнилось 50 лет и он был награжден шестым своим орденом - орденом Октябрьской Революции. До этого был орден Боевого Красного Знамени  в 1928 году - государство отметило героизм комсомольцев, проявленный на фронтах Гражданской войны. В 1931 году орден за самоотверженный труд комсомольцев на стройках Родины - орден Трудового Красного Знамени. Комсомол награжден тремя орденами Ленина - так оценен его вклад в победу на фронтах Великой Отечественной, в партизанских отрядах, на восстановлении народного хозяйства страны, за труд на ударных комсомольских стройках.

Это была уникальная молодежная организация, через ряды которой прошло практически все население страны. И жить ей в 1968 году оставалось еще меньше половины того, что она уже  прожила - всего 23 года - восемнадцать брежневских и пять горбачевских, при правлении которых комсомол как-то постепенно растерял свои традиции, превратился просто в дешевую рабочую силу, в чем-то заменившую жителей знаменитого Архипелага.

В августе 1991 года, за несколько месяцев до развала СССР, комсомол прекратил свое существование. Одновременно с КПСС. Но в августе 1991 года это уже был совсем другой комсомол, в котором стихи М.Светлова не читали и песню про Каховку не пели. Героем этого комсомола  уже стал не Павка Корчагин, а Билл Гейтс и Михаил Ходорковский.