За стулом

По жизни она руководствовалась мыслью какого-то китайского мудреца: «чтобы избежать неприятности, нужно просто не появляться там, где она может быть». Она избегала большого скопления людей и слишком открытой местности. Не спешила доверять и высказывать свое мнение. Никогда не нарушала границы личного пространства других и никого не впускала в свое. Была законопослушна, вежлива и неконфликтна. А еще, возмутительно, до неприличия самодостаточна…
Ему было приказано судьбой ее полюбить. Он учился быть неторопливым, осторожным и сверхъестественно внимательным. Держал дистанцию, выбирал слова, демонстрировал честность и разыгрывал искреннее бескорыстие. Уважал. Ждал. И боялся упустить удобный момент для атаки.
Она замечала и волновалась. Догадывалась и отказывалась верить. Подобно испуганному маленькому ребенку, прячущемуся от неизвестности под кроватью, она невольно защищалась от его блестящей стратегии предметами. Отвечала на вопросы из-за спинки стула, пила кофе на другой стороне стола, прятала под челкой ответный взгляд, пыталась скрыть взаимное чувство, манипулируя безделушками в руках.
Он понимал. Забавлялся. Любил еще сильнее, не понимая, как это возможно в принципе. А еще, напряженно думал. С какой стороны надо зайти, чтобы оказаться с ней по одну сторону того «стула», которым она вежливо-холодно отстранила свою женственность и чувственность от враждебного мира мужчин, сулящих те неприятности, о которых предупреждал китайский мудрец.
Она привыкала к нему. Успокаивалась. Искала. Рискуя, выходила из своих укрытий. Наслаждалась новыми горизонтами и с растущей неохотой возвращалась назад. «За стулом» начинала чувствовать тесноту, страдать от духоты, грустить от одиночества.
Он все чаще садился рядом. Касался плечом и бедром. Многозначительно молчал. Забирал безделушки и успокаивал в своих ладонях ее трепещущие пальцы. Предчувствовал ослепительность ее нетронутой здоровой наготы, хмелел от запаха и отчаянно боялся спугнуть ее робкое доверие своим излишне упорным натиском…
Потом ее уголок «за стулом» показался им двоим огромнее Вселенной, в которой они были одни. Вдвоем в крошечном безграничном раю, где нет места остальному миру. И он праздновал победу… А потом пришел день, когда сладость этой победы прогоркла, и он понял, что самая большая его ошибка в этой жизни – это момент, когда он шагнул к ней за стул и позволил заставить себя там остаться.
Он не помнил точно, когда именно осознал, что заскучал. Загостился в чужом доме, хозяйка которого наглухо заколотила ставни и заперла двери, стоило ему переступить порог. Она по-прежнему изо всех сил старалась избежать неприятностей, и, если уж так вышло, что потенциальный их носитель так глубоко вошел в ее жизнь, то что ей оставалось? Только сосредоточить свои силы на том, чтобы обратить его в свою веру, оградить от внешних контактов и отсечь все пути, по которым эти неприятности могли бы последовать за ним в ее безупречно стерильный мир…
Пока горели страсти, он принимал правила ее игры. Они даже его умиляли, приписываемые им ее неординарности. Забавляясь новизной, он мягко двигался, старался не наследить и не наставить пятен. Потом надоело, и он вдруг ощутил себя пациентом психиатрической клиники, запертым в комнате с обитыми мягкими подушками, чтобы в случае обострения он не смог себе навредить и доставить тем самым проблемы персоналу. Почувствовал раздражение и стал создавать неприятности самостоятельно.
Она терялась и паниковала: в ее безупречно созданную структуру «за стулом» проник разрушительный вирус. Что делать с ним, она решительно не знала, ведь китайский мудрец, написавший ту самую заветную для нее фразу, ничего не сказал о том, как нужно поступать, если, все-таки, ты сделал глупость и самолично открыл для неприятностей дверь. Прятаться было бесполезно. Воевать – бесперспективно. Плакать – глупо и неконструктивно. И тогда она впервые решила послушать саму себя и поступить так, как того потребует ее истинная сущность, ее настоящая самость – наступить на свой мерзкий страх и распахнуть настежь окна и двери. Чтобы наполнить свое пространство свежим воздухом, пусть даже он будет заражен бактериями. Чтобы обрести иммунитет. Налиться новой силой. И чтобы дать ему возможность самому сделать выбор уйти или остаться.
Он устремился к выходу страстно. Вдыхал порывы свободного ветра с хрипом, будто новорожденный, у которого только что открылись легкие. Но, достигнув порога, остановился. Долго стоял к ней спиной. Думал. А потом повернулся, в первый раз улыбнулся ей с искренней добротой и верой. И протянул ей руку, приглашая вместе покинуть безопасное, но обреченное место за стулом и отдаться безграничному миру, в котором неприятности – не причина для оправдания трусости души, а самый мощный стимул ее роста и развития…