Бокхаузен

Заводской мастер Отто Квангель вышел на улицу и столкнулся перед домом с прохлаждающимся Эмилем Бокхаузеном. Казалось, единственной профессией этого типа было всегда где-нибудь стоять, где м.б. на что-то поглазеть или что-то послучать. И война в этом ничего не изменила, хотя повсюду господствовала принудительная работа и различные общественные обязанности, Эмиль Бокхаузен продолжал стоять и глазеть.
Так он стоял, длинный как жердь, в поношенном костюме и глазел на в это время почти пустую улицу. Когда появился Квангель, он ожил, пошёл ему на встречу и протянул руку. «Куда вы собрались, Квангель?» - спросил он. »Ещё же рановато на фабрику?»
Квангель не заметил протянутой руки и почти неразборчиво промычал :»По делам».
При этом он уже шёл дальше в направлении Пренцлауер Аллеи. Как раз ему не хватало этого прилипчивого болтуна!
Но так просто от него было не отделаться. Эмиль засмеялся и проблеял:»Нам по пути, Квангель!» И потому что другой упрямо шёл большими шагами, не оборачиваясь, добавил:»Доктор прописал мне против ревматизма больше движения, а одному гулять мне скучно!»
Тип начал рассказывать, что он всё против ревматизма предпринимал. Квангель его не слушал. Его занимали только две мысли: что у него больше нет сына, и что Анна сказала:»Ты и твой фюрер». Квангель мог признаться себе, что по-настоящему он  сына не любил. Ещё до его рождения сын сделался для него помехой его покоя и     отнял внимание Анны. Если сейчас он всё-же ощущал боль, то это только из-за Анны, он не знал, как жена справится с этой утратой, что из-за этого может измениться. Ведь она ему уже сказала: «Ты и твой фюрер!»
Хотя это было неправдой. Гитлер не был его фюрером, вернее не больше, чем и её. Они всегда были одного мнения, например, когда его маленькая столярная мастерская прогорела, что фюрер "вытащил телегу из грязи". После 4-ёх лет безработицы Отто в 1934 году стал заводским мастером на большой мебельной фабрике и приносил домой каждую неделю 40 марок. Этого им вполне хватало.
Но в партию из-за этого они не вступили. С одной стороны из-за взносов, и так нужно было повсюду отдавать на всевозможные поборы и кроме того на Рабочий Фронт*. Да, в Рабочем Фронте на заводе ему вкрутили таки ещё и должность. Это было второй причиной, почему оба не вступили в партию. Потому что он видел, как при всякой мелочи делали разницу между членами Рабочего Фронта и партии. И самый плохой член партии ценился выше, чем самый хороший член Рабочего Фронта. Если ты был в партии, мог себе многое позволить, и тебе бы почти всё сошло с рук. Это они называли верностью ради верности.
А он — заводской мастер Отто Квангель был за справедливость. Каждый человек был для него прежде всего человек, всё-равно состоял ли он в партии или нет. Когда он видел, что одному из-за маленькой ошибки сильно доставалось, другой же мог спокойно поставлять брак, это его всегда возмущало. Его и должность в Рабочем Фронте тяготила, если бы знал как, давно бы от неё избавился.
Анна это всё хорошо знала, поэтому ей не надо было говорить: "ты и твой фюрер!" От Анны и членства в Рабочем Фронте не требовали. Ну хорошо, он понимал её простоту. Девушка из провинции, сначала там в прислугах, потом здесь в большом городе. Всю жизнь ей приходилось подчиняться. И в семье он ей не особо-то давал слово, не потому что хотел командовать, а потому что он был добытчиком. Анна всегда была покорной, и вдруг смерть Отточки, он это чувствовал, всё изменила.
Сейчас он идёт к Трудель, сегодня вечером будут слёзы, бесконечные разговоры, а он — Отто Квангель любит покой, чтобы каждый день всё шло своим чередом. Даже воскресенье ему не особо нравилось. Теперь же всё пойдёт не так, и пожалуй Анна никогда уже не будет такой, как прежде.
Ему нужно всё хорошенько продумать, а тут этот Бокхаузен тащится рядом. Как раз он спросил:»Вы получили полевую почту, и она была напечатана на машинке?» Квангель бросает на него острый взгляд своих тёмных глаз и говорит:»Люди много болтают.» Брокхаузен с готовностью соглашается:»И не говорите!» Он делает небольшую паузу и спрашивает с участием в голосе:»Ранен или пропал без вести, или...?»
Через некоторое время Квангель отвечает уклончиво:»Франция капитулировала не так ли? Могли бы на день раньше это сделать, тогда бы мой Отто ещё бы жил...»
Бокхаузен с радостью возражает:» Но ведь потому что столько тысяч славно погибли, поэтому Франция так быстро и капитулировала.  Поэтому миллионы остались живы. Как отцу, нужно гордиться такой жертвой!»
Квангель спрашивает:»Ваши все ещё маленькие, чтобы идти на сражение, сосед?»
Бокхаузен неохотно:» Вы же это знаете, Квангель! Но если они все разом умрут из-за бомбы или ещё чего, я буду только этим гордиться. Не верите мне, Квангель?»
Заводской мастер не отвечает, но думает: Если уж я не был особо хорошим отцом, то тебе твои детки только обуза. Я верю, что ты был бы рад, если бы с помощью бомбы от всех разом избавился !
Для Бокхаузена долгое молчание становится невыносимым, он не выдерживает:
» Подумайте как, Квангель. Сначала Судеты и Чехословакия, и Польша, и Франция — мы будем самым богатым народом на земле! Что значат при этом пара сотен тысяч мёртвых? Мы все станем богатыми!»
Квангель отвечает небычно быстро:» И что мы будем с этим богатством делать? Могу я его есть? Буду я лучше от этого спать? Не нужно мне будет, как богатому, ходить на фабрику,  и что я буду тогда весь день делать? Не, Бокхаузен, я не хочу становиться богатым, и особенно так, точно не хочу. Такое богатство не стоит и одной смерти!»
Тут Бокхаузен хватает его за руку,  трясёт, глаза блестят, и он быстро шепчет:»Как ты можешь такое говорить, Квангель? Ты же знаешь, что я могу тебя за это упечь в конц. лагерь?  Ты открыто противоречишь нашему фюреру! Если бы я был таким и это бы донёс ..?»
Квангель сам испугался своих слов. Эта история с сыном и женой больше вывела его из равновесия, чем он предполагал, а то бы он не потерял свою врождённую осторожность. Слава Богу, другой этого не заметил. Квангель освободил свою руку и сказал медленно и равнодушно:»Что вы такое говорите, Бокхаузен? Что такого я сказал, что вы можете донести? Я в трауре из-за сына, и  потому что жена сильно переживает. Можете это доносить, если хотите! Я вместе с вами пойду и подпишу, что это сказал!»
В то время как Квангель говорит, он думает: руку даю на отсечение, если этот Бокхаузен не шпик! Ещё один, с которым нужно держать ухо востро!...
Но Брокхаузен не отстаёт, хватает его теперь за пиджак и шепчет:» Сосед, что было, об этом забудем. Я не доносчик и не хочу никому приносить несчастье. Но и ты сделай мне одолжение. Мне нужно дать жене немного денег на продукты, а у меня ни пфенинга в кармане. Дети сегодня ещё не ели. Одолжи мне 10 марок до следущей пятницы. Я тебе верну, обещаю!»
Опять Квангель освобождается от него. Думает: Ах, вот ты какой, так ты себе деньги зарабатываешь! Я не дам ему ни гроша, а то он подумает, что я испугался, и больше из своих тисков не выпустит. Вслух говорит:»Я приношу домой в неделю только 30 марок, каждая марка на учёте. Денег тебе дать не могу.»
С этими словами, не оборачиваясь, он входит  в ворота фабрики. Вахтёр его знает и пропускает без каких либо вопросов.

* Рабочий Фронт - профсоюз при национал-социализме

                2

Бокхаузен стоит на улице, уставился на уходящего и соображает, что делать. С удовольствием он бы пошёл в гестапо и донёс на Квангеля. Пару сигарет бы за это уж точно заработал. Но лучше, пожалуй, этого не делать. Сегодня он явно поспешил, ему надо было дать Квангелю разговориться; после смерти сына тот был в подходящем настроении.
Да,он неправильно Квангеля оценил. Большинство людей сегодня живут в страхе, да вообще-то все, потому что все они где-то в чём-то сделали запрещённое, и поэтому боятся, что кто-то об этом узнает. Их нужно только в подходящий момент застать в расплох, тогда они начинают платить. Но Квангель не таков. Он, наверное, вообще ничего не боится. Лучше всего оставить его в покое и попробовать у жены. Смерть единственного сына на женщину действует сильнее, м.б. она что наболтает.
И так, в ближайшие дни надо заняться его женой, а что теперь? Ему, действительно, надо раздобыть для своей жены денег, он же сегодня утром утащил последний хлеб из кухонного шкафа. Где их по-быстрому взять? Его жена — Ксантиппа и в состоянии устроить ему из жизни ад. Раньше она была уличной проституткой и порой могла быть, действительно, милой и доброй. Теперь же у него 5 её отпрысков, и ничего что значит, что большинство вовсе не от него. Она может ругаться, как торговка рыбой на базаре. Эта падаль и дерётся, и когда между детьми и ему перепадает, тогда бывает маленькая драчка.
Нет, совершенно без денег домой он прийти не может. Вдруг Брокхаузен вспоминает о старой еврейке Розенталь, которая теперь совсем одна, без защитника живёт на четвёртом этаже Яблонски штассе 55. И почему он об этой старухе раньше не вспомнил, с неё же легче содрать, чем с этого старого коршуна Квангеля!
Розенталь добрая женщина, Бокхаузен знает её давно, ещё когда у неё был магазин,  поэтому сначала он попробует у неё что-нибудь выкрутить по-доброму. Если не даст, тогда узнает, на что он способен! Что-нибудь уж там найдётся, украшения или золото, или чего поесть, что-нибудь, чем он может задобрить жену.
В то время, как Бокхаузен соображает, что он найдёт, потому что у евреев ещё всё есть, они лишь всё прячут от немцев, у которых всё это украли, он, убыстряя шаг, возвращается на Яблонски штрассе. Достигнув парадную, он сначала долго прислушивается, потому что не хочет, чтобы его кто-нибудь заметил. Сам он живёт в подвальной квартире, вход со двора.
На лестнице никого, и Бокхаузен начинает быстро, но тихо подниматься наверх.
Из квартиры Персикэ слышен шум, смех — они опять отмечают. Вот с ними бы подружиться, у них хорошие связи, и у него бы дела наладились. Но такие не замечают шпиков по случаю, как Бокхаузен, особенно их молодёжь из СС. Они ужасные воображули. Старик Персикэ — лучше, в подпитии он ему уже пару раз дарил 5 марок...
В квартире Квангелей совсем тихо, и выше у Розенталь тоже ничего не слышно. Он коротко звонит, как это обычно делает постальон, который торопится.
Но ничего не меняется, и через минуту — две он опять звонит, позже и в третий раз. В перерывах подслушивает, приложив ухо к двери, потом шепчет в замочную скважину:»Фрау Розенталь, откройте же! Я принёс вам весточку от мужа! Скорее, пока меня никто не увидел! Фрау Розенталь, я же вас слышу, открывайте же!»
Опять он звонит, но всё без успеха. В конце концов его охватывает ярость. Он же не может нисчем вернуться домой, жена устроит сцену. Старая еврейка должна ему отдать, что у него украла! Он настойчиво звонит и кричит в замочную скважину:»Открывай, старая еврейская свинья, нето я тебе так раскрашу рожу, что глаза перестанут видеть! Ещё сегодня я тебя отправлю в конц. лагерь, если не откроешь, проклятая еврейка!»
Если бы у него был под рукой бензин, он бы сейчас поджёг дверь!
Вдруг он слышит внизу шаги. Прижимается к стене, его никто не должен увидеть. Конечно, они хотят выйти на улицу, ему теперь нужно переждать.
Но шаги поднимаются по лестнице наверх, хотя и медленно, спотыкаясь. Это один из Персикэ, а пьяного Персикэ только Бокхаузену сейчас и не хватало. Конечно, он направляется на чердак. У Бокхаузена, к сожалению, нет ключа от чердака. Одна надежда что пьяный его не заметит, если это старик, шансы есть.
Но это не был старик, это оказался противный Бруно или Балдур — самый противный из их банды! Вечно шастает он в своей униформе  гитлерюгенда и ожидает, чтобы его приветствовали, хотя он - ничто. Медленно, держась за перила, поднимается  пьяный Балдут. Он давно заметил Бокхаузена, но говорить начинает, лишь когда стоит напротив:» Что ты здесь в доме нюхаешь? Мне это не нравится, убирайся в подвал к своей шлюхе! Живо, убирайся!»
И он поднимает свой подкованный сапог, но сразу же и опускает: для удара он сейчас слишком неустойчиво стоит на ногах.
Такой тон нагоняет на Бокхаузена страх. Он заискивающе лепечет:» Извиняюсь, господин Персикэ! Хотел немного поиграть со старой еврейкой!»
Балдур пытается думать, от напряжения лоб собирается  в морщины. Через некоторое время говорит:» Воровать ты хотел, гнида, это твои игры со старой еврейкой. Ну, пошёл вперёд!» Они начинают спускаться.
Перед входной дверью Персикэ Бокхаузен поднимает руку в приветствии:»Хайль Гитлер, господин Персикэ! И я вас благодарю покорно!»
За что он благодарит, сам не знает. М.б. за то, что не получил пинка сапогом под зад, так что бы пролетел по лестнице вниз. Он бы и с этим смирился.
Балдур Персике не отвечает на приветствие, смотрит на него стеклянными глазами...
Некоторое время они стоят молча. Бокхаузен соображает, может ли он сейчас уйти, но он же ещё не получил на это разрешения, поэтому ждёт, опустив глаза.
«Входи!» - вдруг решает Персике, едва ворочая языком. Он указывает пальцем на открытую к ним дверь. «Может быть, я захочу тебе ещё что-то сказать. Посмотрим!»
Бокхаузен молча марширует в направлении пальца в квартиру. Балдур Персикэ следует за ним, немного шатаясь, но по-военному. Дверь за ними захлопывается...

В то время как Анна готовит для мужа обед,  Бокхаузен выходит из квартиры Персикэ. Он спускается по лестнице, и  подобострастное состоянии, которое Бокхаузен имел  в этой квартире, постепенно с него спадает. Выпрямившись, выступает он по двору, в его желудке приятно тепло от двух рюмочек шнапса, а в кармане лежат две по 10 марковые бумажки. Одной он собирается задобрить жену.
Но когда входит в квартиру, у жены настроение в порядке. На столе лежит белая скатерть, а жена сидит  на диване с незнакомцем. Тот не плохо одет, поспешно убирает свою руку с плеча жены. Он мог бы этого и не делать, к такому Бокхаузен всегда относился спокойно.
Про себя он думает: Ты посмотри, и таких старуха ловит! Он, как минимум работает в банке или же учитель...
На кухне ревут дети. Бокхаузен даёт каждому по толстому куску хлеба. Всё там есть: и хлеб, и колбаса, и шнапс. Позавтракав, он поскорее уходит. Зачем портить людям настроение? Всё прекрасно, и все 20 марок он может оставить себе. Теперь Бокхаузен направляет свои стопы к пивнушке на Роллер штрассе, где люди особенно легкомысленны в разговорах. Может удасться там, что провернуть. Сейчас в Берлине повсюду можно наловить рыбы. И если не днём, так ночью.
На ночь план у Бокхаузена уже созрел. Ему только нужно найти для этого дельца подходящего помощника, м.б. Энно подойдёт. Его фамилию он не знает, но это неважно. Энно регулярно бывает в 3-ёх , 4-ёх  заведениях, где ставят на лошадей. До ночи он его где-нибудь да разыщет.

на фото свадьба прототипов романа