Пригород

СОДЕРЖАНИЕ

Хирург и смерть
Новорожденный
Гости
Долг
Отцовский крюк
Пригород
Шабашники
Случай с Жигановым
И богушка камешком стукнет
Молчание супруга …
Ананас и перчик
И, раздвинув локтями пространство воды
У реки есть исток


Хирург и смерть

Олег Алексеевич Хоботов слыл человеком везучим. По этому поводу у земляков сомнений нет. Год назад перенёс сложнейшую операцию. Из врачей - однокашников московского "Склифа" никто не верил, что Хоботов после автокатастрофы будет здравствовать. Многочисленные родичи также гадали, естественно, жалея хирурга. Однако, косой назло; с ранами, - выздоровел. Боженьке - мат! Ходил, опираясь, на самолично вырезанный посох. Чуточку хромая: это горькая, правда, извините.
После случившегося тянуло Олегыча (близкие кличут так) на философствование. Почему - не мог внятно сказать, намекнуть родному окружению. Заумные идеи (о материях) посещали на службе, во время безалаберной текучки. И при встречах на "малой родине", деревне Казаковский Промысел (о смерти). Даже при целовании с многочисленной роднёй. При общении со знакомцами, ай, беззаботной юности. Также - на старинном погосте. Кланяясь христианским могилам родителей, брату, теткам. И трёхкратно помянув по обычаю, кидало хирурга на "едва ли те беседы". И не, сколько медицинского характера, а лишь философия. Что называется "за жизнь". Да и за смерть - тоже.
А сейчас Олег Алексеевич на диво здоров. Лишь по комплекции - чуток располнел. Это-то деревенские сразу заметили. Лишь врач прибыл автобусом в родные палестины. Немного отдохнуть: походить по лесу. Прособирать разные ягоды. Съездить (как в детстве) на утреннюю рыбалку.
Держался соколом, почти как всегда. Корневой земляк с разбойным умом: многие боялись языка. Однако же, всё равно уважали.
Обнялись с встречающим племяшом. Он закончил ближайшее от дома медучилище. В больнице трудился фельдшером, почти что успешно. Что ни говори - вроде бы коллега по ремеслу (или?) искусству. Больные клиенты звали его просто Яшей. Слыл в массах знатоком-любителем футбола, детективов и рыбалки. Карасей таскал "с поднос от самовара". Правда, некоторые женщины круглолицего звали "ушибленный". "Вот уж, право - на одном конце червяк мокнет, а на ином - дурак сохнет". Характеристику юноши дополняли бесхитростные черты лица. Широкий нос труддно представить без густых веснушек. Жизнью весьма доволен.
Яшка, многочий искренне гордился Олегом Алексеевичем. Где можно, в компаниях разговорах подчёркивая именно уважение. И посещая Белокаменную останавливался у него. На постой, как говорится, с харчеванием. Тем более дядя один, лишившись опёки верной спутницы.
Ему интересно разговаривать с врачом на любые темы.
Особенно глянулся кабинет с зелёным абажуром, массивно - антикварным столом. Уютно-кожаный диван, обвыкая забирался туда с ногами по вечерам. Читая бесчисленные опусы криминалиста Малининой. И большое окно с видом на широко-суетливый проспект. На муравьиные толпы спешащих людей. А также - множество книжных полок, забитых доверху стеллажей. Что ни шкаф, то заставлен медицинскими томами, религиозно-спиритической литературой. И философией - Зиновьев, Панарин, Ильин, Шестов, философами Китая. Эх, изучай, не хочу!
Читая их, это царство книг, старался очень понять. Но мозги усваивали лишь крупицы цитат из освоенного. Ох, сокрушался Яшка, учиться нужно (классик прав), институт закончить. "Олегыч" многократно говорил об этом же…
- Женишься-ли, теперь дядька? - спрашивал вечером, листая гламурный журнал, оргию псевдожизни.
- Бабёнок много, а жены нету - хмыкал москвич, скорбно-одинокий. Показывал ослепительно белые зубы в чёрной бороде, глубоко вздыхая. Словно вынырнув из горной речки. - Любовь, племяш - когда одна женщина избавляет от дурной бесконечности многих. Вторая жена, третья, четвёртая - уже счёт. Реальный смысл имеет только единица. Увы, ты не любил. И тебе - ли понять.
И ставил на теме жирную кляксу…
 * * *
По факту приезда родичи заставляли стол. Ой, держитесь, гурманы! Многочисленны деревенские разносолы. Блюда: пельмени, рыба под шубой, замороженные ягоды, капусточка, грибочки, холодец. Тётушки старались: чего только ни было на столе! Да всё было…
Было тесно и лапотно. Со временем гостям приходило насыщение: душе спокойно - брюху гарно. В сторону - рюмки с водкой, наливками. Закуривались сигареты, трубочки, цигары из махорки. Хорош табак, дерунок. Словесная толкотня и балабольство, прекращались. Гвалт постепенно выдыхался. Лишь укрытый крошевом временных пятен Раздобреев храпел. Напившись в дуплет, уткнувшийся в тарелку - сияя лысиной - зеркалом. Ни рассчитал силёнки, бывает…
И приглушенные разговоры сводились к теме, как бы "непроходной". Вслух говорить - богохульство, даже чисто крамола. Верующие старушки, родные тётки крестились уходя. На кухню, или так-сяк прощаясь, восвояси домой. А заводилой выступал книгочей Яшка.
- Эх, дядя, - уминая, за обе щёки горстку тёплых блинов. - Вчерась-то в больнице доярка умерла. Ужас! Молода, работящая, умница. Жалко, детки вот остались, трое. А часто ли крякают в столичных госпиталях, отчего? Тонюсенький у него голосочек, как у козленка.
- Умирает тот, чьё время пришло, - шумно хрустя малосольным огурчиком, заметил гость. Делая только Яшке знакомые фигли-мигли. Значили: разговор, вряд ли интересный для сельчан. Каждому овощу своё время! Это не чай с тортиком, разговоры в столице. Так, ни о чём и обо всём. Переведи уж трёп на местно - знакомое.
Тот игнорировал гримасы и ужимки.
- А как эдак "пришло время?" Что за хитрющая инстанция? - Был начитанным всё-таки фельдшер.
- А так, племяш… - Смерть знает кого выбирать. Поверь, лучшие остаются жить. Хоть бытуют совершенно другие мнения. Вот мы сейчас философствуем о земном конце. Задача эта вовсе не "крякающих" в больницах. Или, к примеру, в ужасных авариях, увы. Вряд ли и доярки, что почила в бозе, царство небесное. А именно тех людей, кто выживает здравствуя, ура! И сказанное, запомни, Яков! - главенствующее, т-э-с-с. Только это и ничего более земляки, уж извиняйте!
За разрушенным столом царствовала тишина. Житейская плоть разговоров затихла. Было минутное ощущение, речь исчезла совсем. Даже любящие поспорить тётки, - молчали. Переглядываясь искоса между собой, хмурились.
С кухни доносились приглушенные голоса женщин, готовящих трапезу опоздавшим. Резкий стук ножей и вилок. Мило пахло вкусно-горелым - знакомым с детства. Галдела радиоточка, пел, естественно, Кобзон... Врач разгладил ухоженную бороду с начинающими кое-где звёздами седины. "Человек удивлённый, ко всему привыкает, - далее, хмыкая в бороду. В свой час и мне что-то подсказало - делай операцию. А иначе - всё, кранты. А что именно: выше понимания, сегодняшнего. Я рискнул лечь под скальпель. И поскольку сижу, криво рассуждая за милую душу, значит, что? Едва ли моё время-то пришло. Так думается, т-э-с-с…"
- Олегыч, непонятно, - густо молвил двоюродный брат, школьный учитель труда. Величали редким именем, чу - Тит. Коломенская точно верста. Тощий, как спичка, в "добролюбовских" очочках. Пиджак сидел аккуратно. Узел галстука глядел мышьей репкой. Нищие в Москве отказались бы спросить десяточку у такого интеллигента. В деревне учителя звали просто: "соснова голова". Чего ж так? Седой. И молодой-то был седой. - Что значит "время пришло или наоборот"? Объясни попроще головоломку, а?
- Ох, ребята, и счастливы вы этим неведением, ё, п, р, с, т. - Хорошо знахарок-то отучились слушать, факт.
Возьму телевидение. Склады завалены американским кино. На обочине культуры исполняющие функции мусоро-контейнера. Дешёвое, нам бесплатно, как и голозадым африканцам. Сюжеты - дерьмо полное. Там, в картинах - и к шаманке ни ходи, - герой выживет. В судьбе очередного ковбоя- неудачника, можно быть уверенным. А помнишь ли, братуха, школьниками в клуб сколь, раз бегали? на фильм "Летят журавли"? Или уже забыл?
Персонаж Алексея Баталова - тонкий, стояще-русский мужик, не трухляк. Я глядел, на экран уже кое-что понимая. Удивляюсь, откуда бралось! Что герой увы, - едва ли жилец. Ибо: как держит винтовку, интеллигентно переобувая сапоги, оглядываясь в лесу, ясно, умрёт. А неодобрительный тип остаётся жить, увы. Опять же, почему?.. Любимая тема нашего, расхристанного искусства: смерть героев. И выживание дрянных людишек, фу-у. Возьмите хоть вездесущее грёбанное телевидение. Даже театр: линейно равняются на проблему. Да-а…
Поймёте Вы меня, едва ли, но заявлю. Безносая старуха не ошибается! Знаю, двадцать годков режу человеческие тела. Видел в реаниматорской; не приведи, как говорится, Боженька. После аварии сам чуть не "крякнул". На леске тончи волосочка от смерти - брысь, костлявая! Даже видел её белобрысую, лёжа под капельницей… Ведь считают как? Смерть - ужасная бабуля, нет зубов, вот. И с длинною косой, в каком-то сером балахоне. Ну, чего молчите! Да-а, история…
- Расскажите! Вновь Яшка.
- Ну, будто еду в троллейбусе, - продолжал Хоботов. - На остановках людей скопилось о-ё-ё.. Жара, асфальтовая шуба плавится. И девушка в белом, платье такое из марли, - зовёт! Соломенной шляпкой на остановке даёт знаки, на иной, третьей. Я вон еду - красавица бежит. Салон отчего-то - полупустой. Встанет сзади разгорячённой толпы, маня так настойчиво. Мол, иди-ка сюда, жду. В руках - сачок для ловли бабочек, машет. Да-а… Вряд-ли осмыслите пережитое, земляки. И сложил крест - накрест музыкальные руки хирурга.
Деревенские уже сторожко молчали. Переваривая эмоциональный монолог. Разговор странным получался; непривычен для деревенского уха. У  близко годами знакомых, неуютно в душе. "Вот с детских лет шалун, бесштанный Олежка! Белобрысый лепетунчик, - сорви-голова! А теперь: столичная штучка. Мудро говорящая, как-то по-учёному. На ядреной козе не подъедешь! Мозги аж сохнут, уши вянут, тю-тю. В Казаково о божеских вопросах некогда задумываться. Атеистов множество, церкву-то большевики в 30-х приснопамятных угробили. Попов угнали, а новый батюшка будет ли? Да и когда тут размусоливать божественное, сохатить нужно! Кряхти и гнись. Так-то едва ли выживешь, - думали многие из приглашённых.
Хирург добавил рюмку в одиночестве. Ну, до чего ж, хороша-а-а! Заев солёным груздочком, и:
- Мне операцию делал, свой в доску. Толя. Вместе учились в институте. Так вот, он - из семьи военных. Юность прошла закрытых тогда, городках. Рассказывал: похорон видел - не дай Господь. Чем отличались от гражданских панихид? А тем, что хоронили ядреных мужиков. В расцвете сил, карьеры. Сливки армии, офицерскую элиту, вот ужас-то в чём! Любая показуха отсутствовала совсем - ё, п, р, с, т. А плакали женщины - редко. Почему, опять же? Зная: лежащий дал маху, непоправимого. Именно поэтому и разбился. Увы и ах…
А ещё - лучшие ведь не уходят, повторюсь. Конец зависит ничтожной мерой, вот. Другой вариант исключён, земляки! Верьте, человек делает роковой шаг сам. И вот она, с косою - здравствуй-ка, дружок!
А если "ведёшь себя правильно" - тогда не умрёшь. И едва ли там, где логично должен "откинуть коньки". Батюшки! Толик, доктор милостью божьей, утром бегать презирал. Ерундистика, говорил, смеясь. А тут почему, отчего, захотелось кросса. Через шесть минут дом - хлоп! взорвали террористы, ужас-то какой… Ну, и как сие объяснить? А? Такая вот хитрющая инстанция, племяш, да-а-а!"
Некая спиритуальная одержимость влекла в дрожжащих рассуждениях. Была суховата, как бы без влаги. Но воодушевление, редкой ноты присутствие - несомненно. Мимо едва ли проскочишь, факт. И зажжёт человека вряд-ли, но равнодушным точно не оставит.
По ехидным ухмылкам собравшихся - тьфу, вредословил.
- На твоей работе будешь циником, вариант - философом, - заметил учитель. Из гостей Тит мог поддерживать заумные размышления врача. - А может поменять, Олегыч, службу?
- А зачем? Как же тогда философствовать, где основу брать? - подмигнув Яшке. Тот довольный, засопел. На лице - вряд ли осознание законченного счастья. "Всё, пошёл я мужики, баиньки. Извиняйте, дорога неблизкая, с ухабами. И самогонка - ай да мёд!.."
Ушёл, опираясь на неразлучный костылёк. Немного качаясь, в приготовленную залу.
За ним постепенно разошлись, хмыкая, отемященные, родичи, соседи. Раздобреева будить не стали...
 * * *
Лето было мочливое. Урожайного года уж как ждали-то селяне. Пока, к сожалению, безуспешно.
Сейчас, погода юрила - воробьи радостно чирикали. Купались в дорожной пыли. По небу шли белые пуховые облака, как взбитые. И солнышко улыбалось. Тепло, без ветерка, обычного для родных мест.
С Титом, Яшкой на следующее утро не жажисто - к погосту. Пешедралом, как заведено. Компания чинно здоровалась с односельчанами, иногда - перебрасывались на ходу двумя-тремя междометиями, шуткой. На центральной улице (на большаке тоже), встречи разные. Некоторые юношеские знакомцы, с хитро-простоватыми лицами, шутили:
- Олег, борода - коровы страх потеряют!
- Может, удои возрастут! - отбил гостью.
Хоботовых (родителей) здесь помнили отлично. Отпрыска уважали: свой, в доску! Выбился-ка в люди, живёт аж в Москве! Многим хирург помог именно делом, лекарствами. Рекомендацией - в течение краткосрочных отпусков. Принимал даже и роды, было, однажды на сенокосе. Говорили: опытнейший, сюда бы забрить-ка, раба больницы! Лени в нём ни малейшей. Вряд ли разъест язва денежных расчётов…
 А Хоботов - сын обличьем таков.
Загорелый брюнет под два метра ростом. С ерохой-шевелюрой, не стрижена давно. Поджарый, немного сутулился. Плечи широки, ноги дюжие - силован. Шею вряд ли оглоблей согнёшь.
Умен прищур выразительно - голубичных глаз. Сдержан внешне, по-мужицки костистый. Внутренне: нервно- снарядный. Но руки! С такими на косолапого с ножом можно идти спокойно. Солидная церковно - ночная борода дополняла портрет. Лишь хромота чудок портила джентльмена. Однако: если надобность возникнет, перейдёт в брод любой Сиваш…
- Располнел ты, братка, ей-бо, - вежлив представитель интеллигенции. Тит как-то стеснялся именитого родственника. Будто невеста жениха - виделись-то ещё когда, годы. Ну и разница в летах знать давала тоже.
- Курить завязал. Гимнастика, забот полон рот, усохну.
На племянника-читаря молчун напал. Брёл за ними, как не исчезающая в полдень тень.
За медленным разговором очутились на кладбище. Располагалось оно меж вольных тополей и берёзок, у сопки.
"Тут взгляд гранитных глаз, фамилия 2-е даты, как профиль и анфас ушедшего солдата", - декламировал учитель.
Постояли с обнажёнными головами на чтилище, у родительских ухоженных могилок. Были одни, только на деревьях - чёрные грачи. Вокруг - космическая тишина. И безмятежность, пришедшая в окончательную ласку. Молча, по-христиански помянули. Час их: "его же не прейдеши" - вспомнилось хирургу библейское. "Чувствую слёзное умиление, очищающее душу. Такое, наверное, испытывает верующий, читая церковные жития", - думал Олег. Когда ещё вырвешься на родину! При столичной-то нервотрёпке…
Он, закурив, сумутится, фистулой: "Я вчера совершенно не врубался. От мыслей твоих отставая. Какое-то "время придёт". С неба жизнь задана якобы, ошибки. Меня варом в голову! В чём суть кудреватых мудреек, ей-бо?"
 Племяш тоже закивал кудрями: мол, явно непонятки изрекал. Однако ничего, мы-то как раз дотошные: упрёмся-разберёмся. И, "результат будет на табло".
- Вы хоть знаете, каков главный храм? - молвил гость смущённо.
- Не - а, - ответ почти в голос.
- То-то же. - Запоминайте-ка, пока живу: Успения святой Богородицы. Видите, упокоение опять же, да-а. Отнести к случайности - трудно. У католиков, к примеру, отсутствует культ возродившейся Богородицы. А у христиан культ православия - есть. Да ещё каков! Героев умерщвляем исключительно для возрождения. Ох, понимайте же! Не делайте лица постными! Какая окончательная былина об Илье Муромце, к примеру? Забыли, иль мимо прокатила? Отвечаю: "Смерть Ильи Муромца" - вот, задачка-то, какова. Мы зациклились на вечном упокоении, ребзя. У людей в сознании традиции; фактически вроде идеологии национальной, получается. Вникли? Или дупель пусто?
- Конечно, нет, - разумел Седой. - Гутарь-ка проще: что за инстанция - смерть? Решается ли задачка - то, ей - бо?
 - Каюк является платой за ошибки, совершаемые, - задумчиво размышлял хирург. Надеяще глядя в безоблачное небо. Едва ли уверенно чувствовал о "вечном покое" рассуждая. Руки же засунул в карманы, чтоб меньше жестикулировать.- Единственный же способ исправить ляпсус: умереть и возродиться - ё, п, р, с, т.
- То есть, "горбатого могила исправит". Так, что-ли?
- Что-то вроде этого, братуха. - А вообще-то, ребзя, окружающее сложнее, чем привычно думать. Древняя ещё аксиома. Я вечерами изучаю философские трактаты. Интересная вот штука получается. Взять хотя бы китайского мудреца Лао-цзы. Ещё дьявол знает когда, изрёк: "О величайшем необходимо знать: существует". Есть что-то выше нас, людей, нутром чувствую. Но доступно словами едва ли объясню. Даже медицина, религия вместе с философией, не познали сознание. Увы, и человеческую "душу". А обрести внутреннюю необъятность понимания событий - архисложно. Загадки, сфинксы, египетские пирамиды…
Однако давно иду к разгадке. А шагать, ох, как тяжело: ухабы, ямы на магистралях. Горы Эвереста, в общем. И умственно труднопроходима чащоба, да-а. Но увидите, продерусь сквозь мудреные джунгли! Что-то и сей миг, подталкивает вашего дядюшку к труднообъяснимой беседе. Решу проблемку и многое объясню землякам! Н-ну, если только жизнь не проплешит, т-э-с-с …

***

Новорожденный

- Э-й-й, гражданин! Постойте-ка!
Сзади послышался нарастающий топот-цокот башмаков. Эхо разносилось по тихому в утреннее время проспекту.
Антон Борзинских курсант Омского военного училища - неспешно повернулся. Рысцой, тяжело дыша, нагонял в годах участковый. Служивый держал то качающуюся на боку планшетку, то - спадающую на мокрый лоб фуражку с кокардой. Жестикулируя свободной рукой, подожди, мол. А на лице - полевое выражение!Усатый офицер был с парка железнодорожников. А расстались они всего каких-то двадцать минут назад…
     ...Антон краем уха услышал тихий писк, повторившийся вновь. Так заявляют о с только что народившиеся щенята; совсем беспомощные, вылизаны, обессиленной матерью. С зеленовато-родовой плёнкой на глазках, оставшиеся вдруг без уюта материнского живота, его тугих сосцов. Ищущие их в лохмотьях тряпья, кучке уже мокроватой соломы. И маленькое зверьё начинает тоскливо верещать, дрожа и обнюхивая при этом износившиеся тряпки. Монотонно утыкаясь холодным носиком в собратьев, заваливающися на бок, спинку, едва держась на хлипких ножках. До тех пор, пока юная мордуренция вновь ни уткнётся в кремовый сосок. Уже набухший молочком тёпло-желаный, такой искомо - долгожданный. Нужнее, слаще которого вряд ли что предвидится в ближайший час. Чмокающие губки, зарождающаяся интуиция, уже это понимают…
     Борзинских (отпускник) по-военному огляделся вокруг. В сквере, где делал комплекс гимнастических фигур - шаром покати. Никого. Лишь на выходе мелькнула женская фигурка. По времени - рановато, ещё тускло горели фонари на уличных столбах.Лишь начало седьмого распечаталось на вокзальном циферблате. Проехала вдали старая хлебовозка, дребезжа на ямках.
     Людей на улицах видно не было. Большинство горожан только что просыпалось. Вставая нехотя чистили зубы, убирая кровати, жарив яишенку, швыркали заваренный чай по-гурански, неспешно дуя воздух на блюдечки. Похмелялись, по-старинному запивая водку молоком. Готовились, короче к трудовому дню. Как заведено, было ещё с дедовских времён.
     Вновь жалобный звук, и ещё раз. Тоша сориентировался чётко: общественный туалет, аккурат в углу парка. Подумал ещё сдуру: щенков топят, что ли? Такую- то рань! И пошёл, неспешна в отхожее место. И - остолбенел в буквальном смысле данного понятия. Удачливый спортсмен увидел новорождённого ребёнка, в рваных каких-то пелёнках и тряпицах. Тельце облеплено жужжащей мухотой; величиной с мизинец, чёрные, и копошащиеся белые червячки. А мерзкая жижа испражнений уже подходила к ротику. Ужас!
     Курсант ещё раз оглянулся. Где-то в сознании забрезжила трусливо-подлая мыслишка - быстренько смотаться отсюда, ведь никого на горизонте! И этот восход в убогом райцентришке забыть, будто кошмарный сон! Однако, стоп парень! Ты же строитель коммунистического рая. Чему тебя, перспективного (говорят) спортсмена, учили в школе? И обучает государство в училище? Сдрейфил что-ль, интеллигентная размазня? Модный стиляга с улицы Пушкинской? Иль милей таскать штанами из речки пескарей? Заложенные в школе принципы сидели в юноше (оказалось) надёжно, будто стальные прутья в железобетоне…
     Ладно, хватит никчемных рассуждений, Антоша больше не раздумывал. С трудом протиснулся через отверстие - ура гимнастике! - сиганул в мутно - выгребную яму. Схватил за обрывки марли беспомощное тельце - и, к груди скользкое тесто человечка. Левой - за острый угол, выступающих досок, тренированные ноги - болтались, опоры в зловонной канаве не было. (дерьма аккурат по грудь оказалось).
    - Эй-й, люди-и-и! Ко мне!
А вокруг - тишина, пьянящих запах экскрементов. Лишь звонкое эхо от тепловозных гудков на станции и грохот расцепляемого товарняка. Ещё: усиленный радио женский голос - "проходящий по второму пути товарный"… Кричит дежурная словно бес, из души изгоняясь раскольниками…
     - Кто-нибудь! Помоги-те-е-е! - изо всех сил курсант.
В нём, чётками перебирая внутренности, шарил страх. Как на вред никого рядом, даже влюблённые пары - отсутствовали. По привычке женихались в зарослях акаций и тополей. Почему в юности тыняются на задворках?
     Так прошло минут десять а может поболее - время замедлило бег. Аж охрип от крика, одна Маньчжурская  сопочная тишина. Выпал-таки счастливый билет курсанту. Отдежурившая сутки шла тепловозная бригада, кратчайшим путём через сквер, наискосок. Лихоматом костеря стиль руководство депо, чудики хвастались значительностью своего калибра…
     Чумазая, дымом пропахшая голова заглянула в очко, вскрикнув от удивления. А может, и испугалась, зенки-то у парня - глазунья на сковородке. Увидеть такое! Бр-рр-р! Тут дрогнет и непристойный циник из хулиганов…
     - Ты чё, керя! С утра так набузоваться!
     - Держи за руку, крепко! - команда машинисту. - Помощника: аллюром на вокзал, в милицию! Объяснит пускай, врач нужон ребятёнку… Лягушачий рот до ушей - железнодорожник растаял паровозным дымом …
     - Терпи, нос не зажимай! Как звать-то?
     - Эдик я! Юринский, с Пионерского тупика.
     - Упирись ногами, иначе кердык, сорвусь, - хрипел военный. Ему было не шоколадно. Черви и жужжащие мухи облепили тело, делая попытки сесть на лицо. Курсант сдувал настырную мерзость десятками. Дохлые мыши омерзительно шлёпались о тело. Несчастный ребёночек продолжал издавать звуки, уже тише. Личико, сморщённо-красное стало немного чище, глаза - парочка дефисов... А дышать смрадным воздухом уже невмоготу. Голова кружилась, рука вконец онемела, не чувствовалась.
     - Как его… нашли-то? - ломающимся баском Эдуард.
     - Случайно. - Какая-то наверно чувиха… Убивать таких шехерезад…
Ещё некоторое время провели в тишине, сопя. Ну, хоть бы кто-нибудь шёл через парк! "Кот в мешке бегает резвее" - думал об убежавшем Антоша. Лицо же машиниста бледнело на глазах, мел в школе, да и только.
     - Меня тошнит! Вот непруха-то!
     - Держись, пехота, носом дыши! Осталось немного…
В яме, но не на дне же! Антон пытался нащупать хоть какую-то опору, попытки вновь оказались безуспешны. Зловонная жижа лишь чавкала, образуя пузыри. Вряд ли заезжал сюда несколько месяцев транспорт фекальный.
"Фронтовые", отцовские и училищные выражения так и крутились на языке.
Наконец-то послышался шум и хлопанье дверей "Уазика", голоса спешащих людей.
     - Ой, точно! Как же так! - громкие возгласы двух женщин.
Голоса шумели чисто в море раковины. Несколько рук, теснясь, сразу же приняли малыша, бережно укутав в чистый халат и - в машину. Затем мужчины с трудом вытащили и курсанта. Скользкие доски пришлось разломать монтажкой.
     Антон обессилено рухнул возле гальюна. Отойти дальше от топкой мерзости - сил никаких, рук и ног вообще ни чувствовал. От чистого воздуха кружилась центрифугой голова, говорить не мог, только хрипел. Жестом указал милиционеру: закурить бы! Тот - редкость! - оказался некурящим. Такого невозможно вообразить себе в забайкальских широтах, легче увидеть курящего ангела… Лейтенант у кого-то стрельнул "беломорину", некурящий Борзинских крепко затянулся. И - закашлялся, багровея, тьфу…
     В зарослях акаций выворачивало нутро Юринского. Изгибался юродивым при краплении святой водицей. Его заместитель по тепловозу чуть мудаковатый добряк, суетился рядом, бил ребром ладошки по спине. Да-а, хлебальник большой, а тяги нет...
     - Воды, командир!
     - Организуем, сей момент - это участковый.
     Естественно, начали собираться зеваки, как же без них! Толпа любопытных росла из числа идущих на службу, ротозеи множились - чисто окурки у фабричной бани. Люди судили-рядили, криво: в ситуацию едва ли толком врубались. Говорили шёпотом, похороно, увиденное для сплетен - корм хороший. На дурно пахнущего за километр гимнаста смотря с удивлением. Дамы из бюджетных ведомств - ей-ей смотрели угрюмо. Мол-де, сильно воняет. С отвращением уводили взгляд в сторону, фу-у. Бич какой-то молодой, с утра уже того, нажрался! Думая: отец уронил ребёнка нечаянно …
     Офицер, запыхавшись, принёс в бутылях воды, ему активно помогал улыбчивый сержант - водитель с "дежурной". Отошли в чащобу жёлтеньких акаций. Борзинских опрокинул воду до капли. Очистился от червячков и фекальных подарков.
     - Физкультпривет, командир! Ну, побреду огородами домой!
     - Задержись-ка, вызвали пожарку! - смотрел в охотку лейтенант. А ты не схлюздил, молодчина! И крепко сжал юноше руку, большая редкость для сотрудника МВД…
     С воем примчалась неуклюжая красная машина. Молодые ребята, как на подбор! -  тупо смотрели на Антона. (Были и знакомые).
     -Давайте-ка шланг, воды, быстрей! - участковый растерявшимся пожарникам. Те оперативно размотали змеистый инструмент труда и долго омывали струёй. Тоша с удовольствием подставлял бока, спину, грудь.
     - Ну, хватит! Выручила, пехота! Физкультпривет всем!
Он пришёл в себя довольно быстро. До пяток мокрый присел на ближайшую скамейку, огляделся неторопливо и зорко вокруг. Прибывшая "скорая" умчалась, дитё вне опасности. Молодые железнодорожники ушли на свой Пионерский, по-английски, в уютно-тихий тупичок - до родимых хат, жён. И толпа рассосалась - время быть на государевой службе. Тихо почапал к родимому домику, босичком по холодному асфальту, оставляя мокрые следы, походкой умереть - заснуть. Кеды выбросил в урну, отслужили уже, шабаш.
     На безлюдной улице силуэт курсанта выглядел одиноко, как бы так.
* * *
     … Как фамилия-то? - спросил запыхавшийся работник. - Мне ж, того, протокол, сей момент…
     - Ну, командир давайте так: переоденусь и загляну в отделение. Видок-то смотрите - на море и обратно…
     - Согласен, только документик захвати! Любовно глядел вслед дядя Стёпа. Думая: такого б сына иметь, нашего же засола огурец! Хмыкал, качая седеющею головою, вытираясь мокрым платком.
* * *
     - Мальчик, 4,9 кг, - главврач Ермолина, внушительных размеров бабенция. Ей далеко за сорок, однако свойственным женщинам кокетством цифру утаивала. - Здоров бутуз, никаких отклонений. Гинеколог слова взвешивала медленно, точно золотые десятки. Улыбаясь, бальзаковский возраст смотрел на Антона с явным интересом. Молодые хохотушки - девки-санитарки родильного отделения - с нескрываемым восхищением - свойственный пытливой юности раздухарившийся интерес - налицо. Толки о спасении мальца достигли палат роддома. Слухи, предположения, версии, естественно… Что можно утаить в большой деревне?
     - Вам надлежит дать имя, отчество малышу. Если хотите, фамилию тоже.
     - Ну, почему?
     - Родители-то отсутствуют, а вы спасли человечка. Можно и красивше сказать: дали вторую жизнь. Такова наша селяви… Курсант надолго задумался: ситуация явно внештатная, по таким загогулинам семинаров нет.
     - Хорошо раз так. - Наречём-ка юнца Тимофеем, это имя деда-политкаторжанина. Умер в горно-зерентуевской тюрьме, давно. Отчество моё - Лукич, фамилию давайте сами. Собственно - нарицательная не в минус, - твёрдо заявил Антон.
     На этом и решили, записав данные в толстый журнал. Тоша смущаясь, не читая, дважды расписался. Уходя, нарвался на застенчивый вопрос о вечном танце любви: женат ли? Краснеющая от смелости толстушка в белоснежном халате с юннатским любопытством, потупила голову. И задышала, ну точно слонёнок,было - что там говорить! - от чего.
      Рост у добряка-здоровяка 185, начинающие пробиваться усики; римский профиль, чуть завивающиеся короткие волосы, фарфоровое сложение. Глаза с поволокой, как два моря - шик! Гордый романтический бур - ни дать, ни взять. Трансвааль, типа, страна моя! К дамам не приучен - это видно сразу, броская картина, огромный соблазн для женского населения…
     - Не-а, Ксюша есть, одноклассница… Остальные - фук!
* * *
     Из городского УВД прислали легковую машину. "Лично комиссар распорядился", - замполит словоохотливо. Ехали быстро. "Ёлы-палы, первый раз на членовозе "21-ой Волге". На таких ездит лишь начальство, хрушкое. Эх, увидела бы недотрога Ксюха…" - думал именинник.
     Вышли на центральной площади города у здания Дома культуры. У входа - большущий памятник Ленину с Горьким. Классик что-то объяснял непонятливому писателю - бунтарю в литературе. Тот внимательно слушал, записывая ненужную (годы это показали) мутату…
     Обширный зал наполнен людьми при погонах: итоговое совещание. Окружающая среда выглядела казённо, присутствовали лица с райкома в модных френчах-сталинках. Они солидно молчали.
     Борзинских любезно избрали в президиум собрания. Присутствующие - как один - встали. Ему тоненькому, как хлыстик, аплодировали. С непривычки щёки у юноши ей-ей пунцово краснели. Он и правда не знал, куда глаза девать.
     …Спас… Мы обязаны… Младенец… Гордимся… Есть с кого брать пример молодым, - доносились слова выступающего словно через вату. Затем, вручили наручные часы "Командирские" и грамоту под стрекот кинокамеры и вспышки фотоаппаратов журналистов. За мужество и самоотверженность, во как! Чувствовалось тёплое дыхание в спину, одобрительный гул. Женщины вытирали платочками глаза, шушукаясь. Рассматривая вот без стеснения, в упор. Тоже нашли героя!
     Позже в фойе окружили настырные газетчики, рой, естественно, вопросов. (Через день краснобаи опубликовали благоглупости). Дать первое интервью Антон решил завтра, чего греха таить, взволнован происшедшим! Известность обрушилась, барсом…
     Антон запомнил Ламбрина. Он писал как-бы под "Евтушенко":

Слава ему, незаметному герою,
Энергичным в поступках порой,
Что поделаешь, служба не мёд…

   И ещё что-то посконно - нерифмованное. Но зал хлопал дружно, творческая же личность… Из радиолы звучала модная песня в исполнении столичного актёра Владимира Трошина:
 
Я верю, друзья, караваны ракет
Помчат нас вперёд от звезды до звезды
На пыльных тропинках далёких планет,
Останутся наши следы-ы…

     Седой милицейский генерал из казачьего рода - мужик ещё тот! Руку сжав, будто клещами, шепнул: может к нам, а? С руководством училища согласую…
     - Не-а,- тряхнул подбородком кремневый Антоша.- Будет перебор каши в чане…
И на комиссарской же машине отвезли в уютно - знакомый до слёз, домик. Мать с батей встречали у двери, волнуясь, конечно, за сына - книгочея бедового, чего уж там …
* * *
    Веером пролетели незаметно годы, тридцать шесть оборотов совершила земля. Грузная всё - таки работа у трудолюбивого Хроноса…
Однажды декабрьским вечером раздался звонок. Жена, нехотя оторвавшись от "мыльного" сериала, взяла трубку. Звонили с Академгородка, что аж под Новосибирском, совершенно незнакомый голос глуховато - вежливый.
- Батя, это я… Тимофей Лукич…
У бывшего чемпиона СССР - мороз по коже, вздрогнул, сердце так и захолонуло. Импульс чувственно - минутный. Но какой же силы! Будто в лотке старателя вдруг блеснёт шлихтовый камешек.
Так бывает - неожиданно всплывает та или иная картина из юношества. Натренированная память высветила летнее утро детально: сморщенное личико, васильковые глаза малыша… Роддом, Ермолина, пожилой добряк участковый - сладостно-болевая точка. Нас часто бьёт крылами память по имени душа, её румяно - бередящая корочка…
     - Долго же искал Вас по Союзу…
     - Ох, дюже много закрытых городков, сын… Скоро встретимся… Обещаю… Извини…
     - Пришлите хоть фото! Ребятишки-то дедом интересуются…
На проводе - мужские всхлипы, слёзы очищающей радости. А память догоняла, гнав истязающим кнутом вперегонки.
     Ксения Борисовна удивлённо смотрела на отставного полковника. Об училищной истории учёный-правдолюб не рассказывал. Айда скрытный, однако же, муж-ветеран…

***

Гости

Нынешние молодые люди воображают,
что деньги - это всё…
А с годами они убеждаются в этом.
Оскар Уальд "Портрет Дориана Грея"
Как и давно, заведено было, чудненько посидели. И Володя пришёл, и Христофорыч был, и сам Колёк. Включили японское чудо ХХ столетия с новой кассетой. А смотреть почти и не глядели - до тошноты. Ещё год-два назад - с удовольствием. Зыркав гляделками всё подряд. Компаниями! Семьями! Шварценеггер, Мадонна, Аль Почино, Сталлоне… Получивших "Оскара" фильмов ждали - лакомое торжество. Как в недалёкие ещё времена майских праздников Союза. А потом… Незаметно, исподволь скатились к порнухе. Тоже скоро приелось. Мясокомбинат в натуре, да и только.
Вечер прошёл - так себе. Начало октября в Сибири - не фунт изюму. Уже серьёзно примораживает и ветерок - хиус злыдненький. Солнышка с гулькин нос. И птицы отлетели и хариус с таймешком на зиму наловлен. В общем, так ничего примечательного. Ветер-живодёр злится. По мерзлому пустынному тракту шелестит. А уж голую, банку из-под консервов так протащит, словно нетрезвый тракторист до Чинданта едет.
Николай только - что приехал из Китая. Точнее, из Маньчжурии. И на него целиком внимание сфокусировано: кто там, да что почём. Коля паренёк хваткий, на одной ноге зайца догонит. В том году добротный "оппель" своим ходом из Германии пригнал.
Санька, как и положено хозяину дома, заварил кофе. Настоящий, бразильский. Запах обалденный. Два года назад зарегистрировал малое предприятие. Распахнул двери небольшого магазинчика с комиссионным отделом. Какой-никакой, а шмат частной собственности!
Однако по-настоящему не развернулся. Оборотных средств мало, а от кредитов нос воротит. Принципиально отвергает: кабала, грит, денежная. Банкиры могут натравить службу приставов…
Но вид почти купеческий: русая бородка, благородная осанистость. Фон дополняет золотой перстенёк, тройка, настоящие швейцарские "ролекс". Но это пока так, рукопись на заданную тему. Всё перечисленное вместе и четыре штуки баксов не тянет. Однако сказано так, к моменту…
Володя - только начинающий коммерсант. Длинного роста, задумчив и весьма молчаливый. Прошлое было стрёмным. До поездок в Уссурийск за машинами (импорт) работал агрономом. Оказалось ёмким времечко. На сельскохозяйственный коридор бросили генерала-лётчика Руцкого. И специалист лёг на дрейф бизнеса. Молвил о нём Александр: трудно уточнить верный путь, когда ничего не светит. Но это же доморощенный хохмач сказал…
А Христофорыч - этот из пограничного Забайкальска родом, мужик на вид крутой. Удавий взгляд, казарменная афористичность. Руку будто клещами жмёт. Маленький юрок, часто окутанный клубами вонючего дыма, он напоминал буксир. Однако: что тянет за собой? В компании заметен отсутствием культурной тяги. Раньше в школе физкультуру преподавал. Чего ребята здесь крутят, имели что - почти не рассказывает. В приграничных городах Забайкалья скупают оптом китайские шмутки. Тут отдают в "свои" в магазины - разве бизнес? Горькие слёзы навевает эта коммерция. Поэтому его обходят стороной вымогатели. Да и о сделках-то помалкивает.
Однако Николай, тот да, крутится. Лесом-кругляком торгует, пилорама вот своя. За лицензиями на удобрения гоняется, себя ищет. В партию "жирика" вступил. А вот Сашок, этот уже нашёл…
Хозяин квартиры только успевает заваривать напиток, да подносе гостям. Пьют крепкий по особенному рецепту. И будто артисты киношные - смакуют. Раньше бы чисто - заводского спиртяшки выпили. Однако теперь - всё-таки деловые люди, имидж кто будет поддерживать?
По рюмке дорогого коньяка было налито. Но ребята даже пригубить забыли. Может быть, поэтому в разговоре неприкрытая тоска сквозила. Или вот из-за погоды чёртовой. Лист железа на ремонтируемом кинотеатре оторвало. И мотает его вперёд и стороны с препротивнейшим шумом.
- Китайцы к нам с большим интересом, - отвечает Николай, - готовы хоть сегодня договор. Но они - деловые. Скоро всю Россию-матушку барахлом завалят. Вот увидите, ещё рано смеётесь. И на территорию забайкальскую претендуют. Ваучеры пачками скупают, квартиры, недвижимость. Те же фиктивные браки…
- Были ли бы доллары, - тяжко вздыхает Санёк, - курс ежемесячно растёт.
- Они все друзья и братки. В Харбине своим верят, а нам - кукиш с маслом - продолжает Коля. Мы для них дикари, и отчасти это верно.
- Как это? - нахмурился малыш Христофорыч.
- В коммерческом плане… мы же до сих пор олухи царя небесного. В России сегодня одни налоги. Завтра - другие, послезавтра - мытарей нет… Китайцам приноровиться ох и трудно. Да и пустых обещаний с нашей стороны много ещё.
- В КНР с валютой легко, - делится глюками Санёк.
- Дураков у нас много, именно в этом вопрос.
- Ха-ха, - удивил. - Их везде предостаточно, разлюбезнейший. Классик что сказал? А именно: России несчастья - дураки и просёлки. А с тех пор мало что изменилось, - Христофороыч смотрит немного выпученными глазами.
 - Но дураки особенные - с претензиями… Не забывайте про партию власти…
- Умные говорят люди, недостаточно знать себе цену. Надо ещё уметь личностно реализовать, - Санёк заседлал любимого конька. К нему привыкли. И хорошо знают, что начнёт сыпать, будто ведро картошки в подпол, шутками и афоризмами. Выдавать гейзеры заливистого хохота.
- Но знаешь, Колян, ты хватил лишку в отношении дурачков, - не уверенно возражает он. Кажется, обидевшись за отечества придурков.
- Как же это тебя сознавать - с претензиями? - удивленные глаза у Христофорыча. - Толк доходит сложно.
- Очень легко, - смеется рассказывающий. Каждый в начале хочет подвиг совершить. Отечеству пригодиться. А затем уже о себе, родимом, вот прокукарекать.
- А что, собственно, в этом плохого?
- Ты, Христофорыч, мыслишь по-старому. А надо - спасибо Горбачёву - перестраиваться: если тебе отлично, то и Россия заживёт хорошо…
- Эх, долларов побольше, - мечтательно щурит глаза Санька, - уж я бы развернулся. - Дарю бесплатный афоризм. Если вождь с протянутой рукой - значит, страна богатая.
- А что, щенки у них больше не идут? Это Володя.
- Идут, да ещё и как, а пекинесы - особенно. У таможни щенков усыплять надо, а так - не заедешь, - отвечает Коля.
- А когда-то за щенка можно было двойку видаков привезти, - грустит Санька. Теребя рыжую бородку фасона "а ля Николай второй".
… Неизменны законы природы. Вечер постепенно сменяет ночь. А с темнотой и мысли иные - всем понятное дело.
За бабами и закордонным вином единогласно отрядили Христофорыча. Чёрт с нею, якобы деловой жизнью; беспредметными спорами, "как обустроить Россию". Отдыхать тоже нужно. После сорока дни летят быстро. А ещё железяка чертова, скребёт по какой-то хреновине. Да так - аж зуб, как от боли, сводит. Ну что можно произвести в такой стране? Без приличной связи, хороших дорог, в обстановке нестабильности? Ровным счётом вот ничегошеньки…
- А рвань харанорская, они же всё живое под корень, - начал горячиться Санька. - Клюкву и голубику у бичей скупают прицепами. Мужики леспромхозовские гребут ягоду комбайнами. Пьянь несчастная! И где они прошли, как Мамай, лет семь ничего расти не будет. Везут на рынок и перепродают. Знаешь, сколько за ведро берут?
- Бизнесменам алюминий требуется, - хрустит пальцами Колян, не реагируя на заданный вопрос. - Партнёры за металл тебе золотом хорошо-о-о отстегнут. Зажиточным будешь на оставшуюся жизнь. Есть ли "выходы" на Шелехово?
- А это узкоглазые видели? - неожиданно озлился Санёк. И отложил по локоть известный жест.
- Всё распродадим, а сами, наши дети, с чем останемся? С голой задницей? Чего молчишь, друг хренов?
- С долларами Санёк, с валютой …
- Такая валюта и даром не нужна - кипятится, будто чайник на плите, Санёк. - Превратились в базу сырья, территорию для радиоактивных отходов. Загадили матушку-природу, в городах и дышать нечем. Дети уродцами рождаются. А вот при царе…
- Что при императоре?
- Ты внимательно читал Гиляровского? Нет? Впрочем, лучше его: а писатель в жизни толк знал - ни скажешь.
Санёк достал из шкафа любовно завернутую книгу. Минут на пять все замолчали. Володя в разговоре не участвовал, только курил беспрестанно. Первым, открывая форточку шире, заговорил Санёк:
- Я теоретически отрицаю постановку вопроса. - Торговать - да. Коммерция, да, от пуза. Но чтоб державе выгодно. Ещё Ленин призывал взаимовыгодной торговле, хотя цитировать сегодня не в жилу. Грабить землю, извини, пожалуйста, - без меня. Охотников сколько хош… Пускай дураков ищут не здесь, у которых ни стыда, ни благородства… Жлобы… манерами большевиков…
- Они-то найдут, старик. - Уже, я-то видел, делается на границе. Железная дорога на 50 км от таможни составами забита. В вагонах - сырьё. К слову, узкоглазых корешок интересует. А у нас кое-где встречается…
- Последний остался, - цедит сквозь зубы взволнованный разговором хозяин. - Во, кивает на спальню, - бабушке едва достал… на чекушку лечебной настойки… Помолчав, залпом выпил рюмку коньяка и ту же налил ещё.
- А здесь и мы, - шумно вваливается в комнату Христофорыч. С ним молодые учительницы. - Сумка с винцом полна. Принимайте гостей, бизнесмены, заждались не бойсь…
- Ой, Николя! - кидается грудастая блондинка. О которой судачили, у ней весь ум в бюст ушёл. - Тысячу лет отсутствовал. Когда нарисовался-то? Чего привёз?
- Он пустой не ездит, - завидует шатенка с младших классов. Она небрежно подсела к Саше. - Колян - деловой, у него приходится, учиться… Говорила, как с сопки бежала.
- Жену-то разодел, - улыбается Христофорыча "тёлка", ольхонская бурятка чистых кровей. С фигурой типа зашибись. - Колян, подскажи, сколько её шуба тянет? Пол - лимона? Или больше?
- Кончай дешёвый базар! - шатенка весила, наверное, за сто. И Санёк с трудом освобождает колени. - А что если к Артёму в баньку косточки погреть?
- У-ура! - дружно визжат бабёнки.
- Только, чур, все голые! - с улыбкой раздухарившаяся блондинка. Все до одного! Что тут скажешь! Стройна, будто десятиклассница, проста как три рубля…
- Кому нравятся пионы, а многим сирень. Ты уговариваешь нас, как мордовская знахарка, - смеётся душевно, с гусарским подвывертом, Христофорыч. Вспомнив: прошлый раз "училка" в бане, стыдливо закрывала левой рукой грудь. Правой - низ живота. Через пять минут стыд улетучился. И теперь блонда даёт пример товаркам. Что ж, опыт упрощает дело…
Вызвали импортную машину. Погрузили "тёлок" и вино. Сами шлёпнулись рядом, и нажал на газ водила.
Темень жуткая. Фонарей и освещения почти нет. Редко где прохожий мелькнёт, собаки, и те не воют. Киоски с магазинами закрыты. Молодой ледок хрустит под шинами, брызжет радужно кристаллами. Жарко. Буряточка, тонким голоском читает чьи-то остроумные вирши:

Ох, пойду я на панель,
Наколдую на "шанель":
Славен труд в родной стране
Сверхурочный труд вдвойне!

- Намёк понятен. Ты сочиняешь? - вопрошает лениво Христофорыч.
- Нет, знакомый из Бирюсинска пишет. И не только мне нравятся. Ещё что-нибудь почитать? Ответа нет.
Компания дружно летит в зияющую темноту. А дальше всё ушло в нерезкость …
* * *
А рано утром, будто гром среди ясного неба - китайцы приехали! Коля, бурно проведший ночь, спал по-младенчески. Сопя тихо, руки, по детской привычке засунув под щёчку. Из мягких объятий сновидений вырывает жена. Благоверная несёт телефон. А из трубки так и оглушило: "Гости едут!"
- Ёк-морёк! - ругается бизнесмен, надевая узкие джинсы. - Чего же Танька-то не предупредила? Вот же, курва, сколько презентов дарил …
- Чур, не то привёз, - лукаво говорит супруга, доставая, белую сорочку и носки. - Она теперь разборчивая: коммерсантов много, а турпутёвки у неё. Любит мужчин фанфаронистых, распускающих перья чуть-что…
- Молчи, дура! - вопит супруг. - Где та икона, что с Балея привёз?
- Икона? Колина дура шире глаза разинула. - Да сам же тёще отдал. Забыл что-ль? Говоря ещё: такой старинной работы отродясь не видел и большое прегрешение дарить кому-то… Коль, ты чего? Благоверная опасливо шагнула в коридор. Ибо у мужа белеют глаза и от вчерашнего - лихоманкой трясутся руки. Жена, естественно, об этом - ни-ни.
- Ты чего, идиотка, - усыпление, наконец слетает с Коли, - отупела с восьмиклассниками? Это ж по киру… Иди и забери по - быстрому, ёк-морёк!
- Неудобно, Коля, всё-таки подарок…
Последовала немая сцена из "Ревизора".
- Икона - это ж валюта, дура ты стоеросовая. - Как только пединститут закончила? Считай, ещё шуба на плечах!
Дура - уже в прихожей. Наскоро одевается, уже бегом к матери, на Савватеевскую.
В коммерческом отделе у Санька переполох: затерялись ценники на товары. Те, что для соотечественников, оказались на витрине, естественно. А вот для гостей… А они уже где-то на подъезде. Может случиться форменный конфуз. Сами взялись малевать фломастером новые таблички. Только вывели цифирь, обнаружились старые, в крышке фотоаппарата. Будь они неладны…
Санёк вошёл в помещение. Оглядел "мудрое" хозяйство. Взор упёрся на штучные поделки. Далее - импортное тряпьё, книги, обувь, гарнитуры - не забыл ли чего переоценить. Может, в числителе доллары написать? - мелькнуло в голове. - Поднакопить валюты и такой же "Оппель". Даже помощней - как у товарища.
Осмотром был доволен - всё это для землячков, и в марафете едва ли нуждалось.
- Прялка! - вдруг заорал. - Где новый ценник?
Разобрались с бабушкиной древностью. И тут Булыгин впирается, картины, долбанные в самодельных рамках, тащит. Ну, мазила! Ну, кретин!
- Шурик, дорогой, выстави. Чего тебе стоит? - упрашивает бывшего одноклассника. За "христаради"…
- У меня же не барахолка, а коммерческий, - отбивается вяло Санёк. - Сколько можно повторять…
- Бери сорок пять процентов и выставляй - шумит художник, - мироед… Дай стопарь опохмелиться… Он пропел: "Просыпаюсь с бодуна, денег нету ни хрена…"
- Да не берут узкоглазые картины, балда ты, Игнаха. - На хорошие - то не глядят, а твои… Шура, дай троечнику чегой-нибудь, - кричит в подсобку молодой заведующей.
- А вдруг!
На этом и сошлись - а вдруг…
Непризнанный гений околотка ушёл. А в магазин уже приплёлся охотовед с Даурии с чучелом волка в рюкзаке. Потом - любитель- археолог с бивнями якобы мамонта. Столяр - с клеткой для питона. Со школы - с машиной времени и чудаковатым учителем физики. И у всех - голодный блеск в очах: китайцы приехали? Рыночная кувалда ударила по ассигнациям индивидуально…
Но вот и Колян на заграничной тачке подкатил. Этот - сам хозяин. Фон-барон открыл витрину и поставил икону с лейблом: три штуки долларов. Вот это - размах! Однако и икона - закачаешься. Такую во всей области едва ли сыщешь. Может, впрочем, у оборотистого бумагомарателя, прочесавшего, через сито эти края лет так двадцать назад.
"Колян, без сомнения, жлобина высшей марки, - невесело думает о приятеле Санёк. - Такую икону за доллары… А ведь достояние-то народное … Раньше бы за такое комиссары в пыльных шлемах…"
 Но раньше уже и сгинуло без следа. Пришли иные времена, и разобраться в них трудновато. Что возврата к старому не будет - это ясно, как господень день. Однако что принесут надевшие маску демократов коммуняки - трудно сказать. Главное ведь не чин, основное - начинка…
Раньше Санёк в поте лица ишачил учителем. Идеен, мысли Энгельса отстаивал с пеной у рта. Работал взахлёб. По-честному, без импотентного юмора, присущего современной молодёжи. А вот теперь помогает укладывать икону друзьям с юга.
 - 18 век? - завистливо спрашивает.
- Пограничный… между семнадцатым и восемнадцатым. Монашеская, со времён дауров.
- И не жалко тебе?
Николаю лень ответить, просто с хитринкой смотрит на друга. И тот первым в сторону глаза. Колю так просто на арапа взять сложно. Сало в голове имел. Когда друзья пятки чесали по утрам, в Турцию возил самовары с биноклями. На одном мыле заработав в Польше состояние. "Цо занадто, то нездрово!" - любил повторять торгаш…
- И то верно, - махнул рукой Санёк, - у них целее будет. В болото здравый смысл!
Наконец подрулили два худощавых китайца среднего роста, в очках. Сопровождала переводчица, Татьяна. Молодая, искрящаяся бенгальским огнём. Она хвостиком круть верть - и к Саше.
- Дохлый номер, - говорит - они уже Братск с Ангарском прочесали. - Видишь, шапку на старшем? Когда бегала покурить, успели за 25 зелёных всучить. А водку лакают, как бык помои.
Шапка на госте собачья - отгуляла какая-то бедолага по помойкам. А на зелёненькие двуногие еще ох как погуляют.
Гости из Поднебесной тихо ходили по магазину. Близоруко жмурились на шмутки, ценники, однако в руки ничего не брали. После их-то магазинного изобилия…
Санёк вокруг них аж приплясывает. А они заладили, дубины узкоглазые, будто попка:
- Очень карашо, русский капитана…
- Да они случайно не из профсоюза? - ироничный вопрос Татьяне.
- Да нет, вроде, а так - кто их знает. - Пока хорошего ничего не брали. А рашен водку - за скобки.
- Сходи, покажи икону.
Выпучились китайцы на художественную редкость. Точно бараны на новые ворота, языком прищёлкивают. Но опять своё:
- Карашо, руский длуга, оч-шэнь. - Сколько будет стоить?
- О-о-о ... Такой большой сделка - ноу, - и даже руками машут. Санёк поволок их в уютный кабинетик.
А Николай у толмача, с упрямостью штатного правдолюба, спрашивает:
- Где нашла, таких баранов?
- По линии "Интуриста" заехали. Несколько дней ошивались на гидролизном заводе, - отвечает виновато.
Санёк привычно чай разливая, деловой трёп заводит. Гости сняли шапки: жарко. По лицам определить степень интересов трудно. Могут и богатыми запросто оказаться.
- О-о-о, коммерческие дела, значительный интерес, - Санёк демонстрируя большой палец.
- Большой интерес да, да, - вторят гости.
- Корешок, оч-энь харош, - иностранец тычет перст в стакан. Санёк тотчас бледнеет. Сразу вспомнилась бабушка, хворая. Корешки дефицитные, место которых замечать, ранней весной. Когда они невзрачно цветут. Осенью - выкапывать.- Много ли покупать будете? - сразу переходит на деловой тон.
Татьяна гортанно затараторила, помогая себе руками.- Партия не нужна. Чай с корешком хвалят, - выдохнула.
Санёк быстро почапал домой. Сгрёб бабкин корень и подарил дряхлому на вид гостю.
Китайцы уже собрались уходить. Последний раз брели по магазину. И живопись увидели. Девяносто лет, наверное, этому китайцу, а может и больше. А перед мазнёй даже стал на колени. Языком щёлкает, что-то резко спрашивает компаньона. Тот к переводчице - сколько, значит. Та глянула, а рублики под картиной отсутствует. Забыли впопыхах ценники проставить: дежурная опохмелка художника. И сказала, что без цены, мол.
- О-о-о, - кивал уважительно гость - нету цены… - и к Татьяне: шесть тысяч долларов предлагаю, идёт? Тычет рукой в зимний пейзаж картины. А там: кроме леса и снега, ничего. - Оче-энь карашо, длуги…
Картину бережно завернули и, как дитё, - в машину. На китайцев глядели, будто сбежавших из "жёлтого" дома. Санёк даже зубами поскрипел - таких идиотов видит единожды. Своим калькулятором высчитал долю. Получилось весьма неплохо.
- Чай очен-нь карош, руский длуга. И сунули десятидолларовую ассигнацию, - корешок о-о... - и многозначительно задрав пальцы.
 Бодяга закончилась. Гости уехали, вставив чувствительную дыню в одно место. Колян мрачно вслед обронил:
- Черти узкоглазые, ни хрена в искусстве не соображают. И добавил задумчиво где-то вычитанное:

Маленькие жёлтые китайцы -
Чемпионы жизни половой.
Ты понять их даже не пытайся
Бедною своею головой.

Ценники сняли. Икону Николай забрал. Булыгин  стал угощать хорошим пойлом. За личный счёт: такое бывало редко. Выпив, люди распалились, и каждый думал про зелененькие. Санёк прикидывал и такой расклад. За сколько бутылок "армянского" художник уступит чек на дармовые тысячи. Думая, что тихоня Володя может его обойти…
* * *
А за окном опять посерело. День заканчивал трудовой разбег. Солнце клонилось к закату, багрово-жёлтое, подсвеченное изнутри. И кислецу дня заменил северо-западный ветерок, перекатывая низкие облака. Они торжественно плыли в Бурятию и дальше. В бескрайние забайкальские степи, китай-монгольские окраины. Бесплатный ветер гнал такие же тучи. Не стоять же им на месте, когда вокруг - такая ширь? А всё остальное на этом свете, кажется, купили, деловые люди или продали...
Иногда их в прессе обзывают - "новые русские".
Жизни такой завидовать сложно …

***

Долг

Адвокат Лабутин ежедневные метры пробежал утречком. Затем, во дворе коттеджа оттягивался на турнике. Оздоровительную гимнастику любил, жалуя. А тут незваный гость, сранья…
- Вадимыч, горе у меня. - С Кировограда притаранили весточку: матушка умирает. Попрощаться бы, по христианскому обычаю. А деньги на паровоз отсутствуют. Надежда на тебя.
- Отчего у знакомых не берёшь?
- Обежал по кругу всех. - Только обещают: завтра, да послезавтра. Вернусь, расчёт с пенсии. Ты "хохла" ещё не забыл?
Такой хренотенью ошарашил подполковник врачебного дела. Голос - хоть к ране прикладывай. Юрист вспомнил этого "быка".
Простой люд звал без затей. Петрович. Элементарно и без завихрений. Мужчина видный, ещё в "том" соку. Словно жар-птица в голубятне. До шестидесяти: пешком до Лондона. В толпе заметен. Женщины на украинца - заглядывались. Мачо!
Однако имелась с хребтов Тянь-Шаня золотозубая жена-красавица. Родила двух великолепных пацанов. Родное министерство обороны уважило пенсией. Друзей: море разливанное. Ассигнации, трёхкомнатная квартира, гараж с машиной - есть. Что для счастья надо?
У Петровича - скрытая червоточинка. Начал, мягко говоря, употреблять водочку. Конкретнее так: "закладывал" ещё раньше, в армии. Когда поставили заведовать аптекой в гарнизонной больнице. А в аптеке имелся в наличии спирт. Медицинский, 96 градусов! Безотчетный резерв начальства.
Лекарство имело странную привычку, испаряться. И Петрович, конечно, на дурницу зашибать рюмашку стал. А затем - стакан. Жизнь доказала: спирт ломит особей любого звания. И покрепче духом и телом офицеров…
Аптека сгорела тёмной ночью. При невыясненных до сего времени обстоятельствах. Виновных, как исстари повелось, не обнаружили. Следователь недоумённо жонглировал руками, округляя глаза. На чёткие вопросы журналистов, отмалчивался.
Списали множество бинтов, йода, зелёнки, наркотических веществ. Ими можно запросто вылечить армию. Шума и бестолковых разговоров оказалось множество. Аптекаря, чтоб замолчал, с почётом (вручили медаль) в иной гарнизон. На самую южную точку моря Лаптевых. Поближе к белым медведям с тюленями…
 * * *
А после выхода в отставку двести граммов - ежедневная норма. Потребностью для организма ветерана Севера.
Затем - скандальный развод. Жена уехала заграницу к дряхлым родителям. Взрослые дети - с нею. Костёр домашний сгорая, отсырел…
В холостяцкой квартире алкашей прибавилось. Донкихотская прыть - наоборот. Замельтешила резко с горки. Пенсии стало явно не хватать. Оперативно две комнаты сдал внаём. Китайским торговцам шмотками сомнительного происхождения. Расчёт - спиртом, но более дешёвым, из-за кордона. О его качестве говорить нужно в другом месте…
 И начал Петрович опускаться на дно жизненного колодца. Районный городок - небольшой, интимный. Ежедневная жизнь, почитай, как на ладони. По старой дружбе отставники ещё здоровались. Однако все реже…
Таким адвокат увидел его: щетина, опухшее лицо. Бисеринки пота на лбу, руки дрожали… Внимательнее осмотреть: беглец с Акатуевской каторги…
- А что, хвалю, дело богоугодное, - с матерью проститься. Деньги вернёшь без напоминаний. Привет няньке Украине! Скажи, чтобы беспардонно газ не воровали!
С напутствием проводил до калитки обрадованного визитёра. Забыв на время.
А оно меж тем шло. Точнее: летело курьерским поездом. Длительный вояж на родину закончился. Бывший аптекарь глаз не казал. Прятался лягушкой в болотной тине. Однако случайные встречи не редкость. Скорее - проявление философской закономерности.
Утром воскресным, на рынке, столкнулись чуть-ли не лбами. У Петровича, на вскидку - "в зобу дыханье спёрло". Хотел с толпою зевак шустренько прошмыгнуть. Такой фортель не удался. Крепкая рука жестко взяла за локоть. Мигом выдернув из журчащего ручья шляющихся покупателей. И отшвырнула к некрашеному забору.
- Удачно ли съездил, Петрович?
- Можно ещё смотаться.
- Как там наша бывшая Украина?
- Не хило.
- Похоронил старушку?
- Жива. Ещё меня переживёт.
- Чего ж огород без леса городил?
 …
- Должок верни. Оговоренный срок истёк.
- Не буду отдавать гроши.
- Объясни, не дай умереть придурком.
- Денег нема.
Разговаривающих окружали ёханые бабаи, на стакане. Они загоготали, словно гуси на весенней проталине.
Отставник гордо прошествовал в сторону бочек с вином и жарящихся шашлыков.
- Петрович? - окликнул кредитор. Заёмщик пугливо оглянулся.
 - Ще молода дытына!..
* * *
- О, как мельчает народишко, - с грустью защитник. - Офицер, честь, слово… Да раньше застрелился бы, чтоб не позорить фамилию.
Думал и о кризисе морали. Свобода явилась избыточной порцией озона. И едва не порвала лёгкие. Поняв её как волю. Как Разин, Пугачёв, Болотников. Снижение запретов отворило ворота наркомании. Добавь организованных уголовников, порнографию на телевидении, ложь власти. Интеллект и бизнес интенсивно драпает из страны. Насилие и обман - философия жизни.
А год назад аптекарю юридическую коллизию решил. От гонорара отказался. И заслужил - вино с горчинкою…
Загораживая, разъезд авто на дороге стоял, жеванный годами мужичок. В несвежей майке, тренировочных китайских брюках. Сандалеты - на босу ногу. Год видимо не стригся - это Мазай (кличка), Бобров (фамилия). Городская экзотика.
Людскую сутолоку гомон, крики грузчиков и детский плач, игнорируя. И общественное мнение - тоже. Трёх классов на жизнь вполне хватало. На "чёрный день" капиталец сделал в 90-х. Как и российский паспорт на чужую фамилию. В городе известен после фразы. "Преступно быть в СИЗО в такое время…"
- Дружбан-то что вытворяет? - замес-то приветствия, адвокат. - Попридержал бы за штаны!
- Петрович, хамило, скурвился. - Жалуются многие. Ты на машине?
Вадимыч кивнул. На удивление здраво у Боброва идея. Подскочить утречком ранним для беседы. Пока заёмщик тёпленький и не сбежал. С каплюжниками - любителями пьяной воды по утрам. Где искать?
Утром с опохмелившимся, тотчас воспрянувшим духом Бобровым - поехали.
Он вывел полуодетого лекаря. Шея толще головы. Златая цепь на дубе том. На пальце колечко грамм на сто. Попался же клиент…
У подъезда зачуханой "хрущёвки", радуя глаз, стояла "Тойота". Возле автомобильного чуда столетия и разговор. Любопытные пенсионерки явно реагировали. Затем начали скамеечные курлыканья. Их любопытство внезапно прошло.
Как бы лениво Вадимыч завёл беседу:
- Брал на поездку к матушке?
- Да, триста в долларах се-ше-а.
- Почему бы не отдать, сроки канули?
- Грошей нема.
-А пенсия? - Слово, наконец! Извини за несовременное чудачество, - фамилия!
 Эскулап откровенно дурил. Зевал, чего-то такого пожёвывая. Пулемёт диалога - как и моделировал Лабутин, - шёл впустую. Абсолютная калька предыдущего разговора. Мазай, прислушиваясь к разговору, качал снежной головой. Предлагая какие-то наивные расчеты. Вспоминая случаи шестилетней давности.
Точно в драме "Варяга", силы прослушивать белиберду - отсутствовали. И, сдерживать в котлах накопившийся пар. Злость из-за потери времени, утраченного доверия.
 Вспомнилась хулиганская молодость. Великолепный тренер по боксу Саранкин. Бодряще - чёткие установки перед выходом на ринг. Многажды поднятую вверх руку.
 Ра-з-з! Как атомная бомба по Нагасаки! Аптекарь, ожиревший боров - себялюбец, после хука встал на колени. Ещё левой, в челюсть! Как "выпад на рапире", удар свалил тушу.
Помнящие ещё Лазо старухи истошно: "Убивают, где ж милиция! Развели демократию!"
Правовед не унизился даже до реакции. Неспешна закурил известную трубку. Хладнокровно посадил растерявшегося деда и, уезжая - кричаще - сигнал. В салоне инструктаж - как вести в дальнейшем. Ибо история едва ли закончится. Был уверен, за плечами жизнь  тяжко-голодная, опыт.
Бобров - общепризнанно скуповат. Вместе с тем, нельзя было отказать в уме. Заигрывание с уголовным кодексом пошло отрицательно. Молодые годы научили уркагана понятливости. А на закате лет - коммуникабельности. Расставаясь, у калитки Вадимыч невесело молвил:
- Правда, на моей стороне. А финансы - у него. И, усмехнувшись:
- Чего не бреешься?
- Седина бобра не портит! - выдал каламбур дед.
Расстались необычно - молча, пожав руки. Без обязательного ста грамм - Мазай "зажилил".
* * *
Где-то в четыре ночи залаяла овчарка. От шума проснулся маленький Стёпка. Затем, по нарастающей, многолюдный дом.
Хозяин исподтишка отодвинул штору: японский микроавтобус. Кто, шутоломный, без телефонного звонка? Ночью!
Кое-что захватив для уверенности, вышел.
В салоне невнятный говор. Музыка популярно-скандального барда Александра Новикова. Облако табачного дыма: не продохнуть.
- К тебе базар. - Голос приглушен, спотыклив. Грязным рукавом армейской куртки Мазай вытер нос. Будто у яловой коровы слюни; был, что медуза Горгона.- Этот хамло, накатал в контору заяву. Справку приложил о телесных повреждениях хари. Вник?
 - Конечно. Ясно, как три рубля.
- И что ж теперь делать? Ноги?
- Мой вопрос. - Расставаясь, выложил его на чистое блюдечко. В том числе, озвучваемый вариант. Какие непонятки, зачем кашу по тарелке размазывать?
Старик обидчиво замолк. Начал тщательно протирать дымчатые очки. Думая, наверное, что благодарность выскажут за сведения. А может, переваривая сказанное? Откашлявшись, глухо, по - боцмански:
- Может, врежем грамм по двести? С устатку и от нервов?
- Давай. Такого добра, навалом. Организую минут так через девять.
- И что-нибудь занюхать - крикнули вдогонку.
Отъехали метров на триста, дабы успокоить псину. Лаяла овчарка явно не к добру.
Хряпнув рюмку правовед ушёл от компании. Успокоя родных: мать, всхлипывающую жену. Однако заветного сна, не было. Зато - легион дурацких мыслей, хоть отбавляй.
 Юрист начал прогнозировать ситуацию. Вспоминая: реплики междометия, анекдоты в "тему", оговорочки по "Фрейду". Предложения деда и уже теплой, хохочущей, братвы. И не удивился супруге, передавшей весть в кабинет. Прогноз оказался точен. У коттеджа - "Делика".
В поисках жареного блуждающие гости доставили лекаря.
 Вид у мачо-срачо - явно жалок. Как у солдата вышедшего из окружения с боем. Коротко стриженую голову обтягивала марлевая повязка. На заросшей щетиной челюсти - кровавые ссадины. Хлеборезка в запёкшейся крови. Он что-то невнятно стал разъяснять.
Лабутин смотрел на украинца без жалости. Те же мысли, что и на рынке. "Что же всё-таки "сломало" его? Алкоголь, женщины? А шире взглянуть? Надо ли всё списывать на "кырло-мырло" бороду? Скорее, "единственно верное учение" еврея - немца медик не читал. Разговорный лексикон, окружение, кругозор - подтверждение.
Твёрдого стержня школа, институт, армейский политрук - не заложили. Мироощущение - уровень плинтуса. Слух не ловит шума времени, запросов окружающих. Вот откуда "совковая" подлость, хамство. Рушит отношения, дружбу. Результат: спившийся мужчина, кому нужен? А сколько таких охламонов в городе, регионе?..
- Рви бумаги, или приморю! - яростным шёпотом вызвездил Мазай. - Здесь и сейчас! Конкретно ручался! Забыл, кто в суде помог! А ты, крыса, подводишь уважаемых людей. Я таких бушлатом гонял по зоне!
* * *
Документы с нечетким числом, входящим штампом, аптекарь разорвал. Хотел извиниться: находился с бодуна. Кореша - приятели, глупые, мол-де настроили.
Мазай бесцеремонно прервал диалог:
- Я взял в залог телевизор. - Поступок: извинение за сводничество. Прохиндей, одно слово! И по этому случаю, а, Вадимыч? Что дельце-то разрешилось, извини, конешно?
- Не собес я, не красное солнышко всех обогревать.
- А мы захватили. - Твой любимый "Парламент" и болгарские сигареты, - враз реакция деда.
 Вчерашняя бригада дружно загомонила. Улыбаясь, опять закуривая. Пришлось чуток выпить. Так, за компанию. Люмпенам понравилось - гордости мало. Заговорив: удачное разрешение ещё истории.
Дали хамило слово. Щупая грязной ладонью затылок, без энтузиазма:
- Эта… Ну, в общем… Засандалил правильно. Извини, Вадимыч.
- Хорошие желания часто заканчиваются лечением, - среагировал последний.
Присутствующие по-доброму, засмеялись. Смех, будто хлопки ангельских крыльев, множился.
День обещал быть удачным.

***

Отцовский крюк

 (Притча)
Эту притчу слышал давно, ещё юношей. В хорошем настроении рассказал покойный, увы, отец. В фольклоре, застольных посиделках, не встречалось аналогичного сюжета. Сегодня вспомнить подсказала непутёвая действительность.
В одном из многочисленных сёл Забайкалья жил имущий хозяин. Назовём его для чёткости, не повторяясь - Крестьянин. Жил, что называется, обильной чашей. Владея землями, птицей, КРС и скотом помельче. Еженедельно ходил в церковь и среди односельчан пользовался заслуженным уважением. К "горькой" - абсолютно равнодушен.
И был у Крестьянина единственный Сынок. Мать умерла вскоре после родов. Сынок являлся, естественно, наследником имущества. А нажитое являлось довольно значительным состоянием.
 Чадо в жизни оказалось на редкость непутёвое. Ничем благотворным не занимался, к грамоте, труду питая отвращение. Бродяжил днями по родному селу. Щупая ядрёных девок, выхвалялся отцовским богатством. Каждый день надевал обновы, приобретённые любимым родителем. Однако носил их демонстративно, типа шаляй - валяй.
Надевая рубаху - обязательно испачкает или порвёт. Обует новые сапоги: забредёт в самую грязь. И не думая вычистить или помыть обувь. Бесхитростно вот забрасывает на чердак, надевая иную пару с рубашкой.
Крестьянин, безо всяких, Сынка любил, нежа. На юношеское мотовство смотрел с улыбкой, вспоминая жену, горюя. Иногда, правда, упрекнёт, но так, вскользь, с добра гримасой, наедине.
Пришлёпало время, и Сынок упал к ногам: тятя, благословите на женитьбу!
Крестьянин построил молодым дом на окраине с видом на церковь. Значительны хоромы банька, конюшня и хозяйственные пристройки. Сынок был очарован. Одного лишь не мог вразумить: для чего вбили здоровенный крюк в горнице? Спросил об этом у плотников, затем у Крестьянина. Раз другой, тот хмуро отмалчивался. А на третий вдруг яростно зарычал: "Да чтоб на нём повесился, когда моченька иссякнет!"
После такого взрыва эмоций Сынок закончил расспросы.
Вскоре, опосля богатой свадьбы, Крестьянин простудился. Болел недолго и умер. И выяснилось: не так уж был и зажиточен. Точнее: дома скот, земли, птица, конечно, остались. Однако наличных ассигнаций оказалось крайне мало.
Имущество требовало ежедневного догляда. Хозяйство - ухода. А к этому - то Сынок не был приспособлен. Отцовские счета и записи в амбарных книгах, не понимал. Крепкое хозяйство быстро шло к упадку.
Вместе с тем, Сынок поначалу жил по таким же обычаям. Вёл разгульно-пёстрый образ жизни. Распродавая потом и кровью нажитое имущество. Оно таяло росой на восходе солнца. Наконец, пришёл тот день и час, когда вспомнил о тряпках, закинутых в молодости на чердак. Стал приводить более-менее в форму. И, тоже, продавать хихикающим односельчанам.
Скорое изменение уклада жизни от благополучия к нищете оказалось ходким. Главное - полной неожиданностью для Сынка.
Жена венчалась с обеспеченным мужем. И вовсе не хотела делить с супругом наступающую бедность. Поэтому, забрав дочку, ушла. Дворовая челядь стала просить расчёта. Что можно было продать - ушло за бесценок.
И вот однажды, с глубокого бодуна, потеряв уже всё, зашёл Сынок в дом. Там - хоть шаром покати. Даже тараканы отсутствовали. Взгляд остановился на торчащем в потолке крюке. Вспомнились пророческие слова отца.
И тихо поплёлся на конюшню, за верёвкой.
Сделал тугую петлю, обратился с молитвой к всевышнему. Зацепил верёвку за крюк. Забрался на оставшуюся в доме табуретку. И, простившись с жизнью, отпихнул ногами. И очутился… нет, не в лучшем из миров. А на грязно-заплёванном полу. А сверху, из раскрывшегося тайника, обильно высыпались золотые червонцы…
Переступив через конец, Сынок НАВСЕГДА ДРУГОЙ личностью знался. Буквально на голову свалившееся золото не разбазарил. Не пустя дуриком на ветер. Восстановил, насколько смог, отцовское хозяйство, исправно работая до конца дней земных.

***

Пригород

     Маленькие домики прилепились к берегу Ингоды, точь-точь крошки хлеба на громоздко - ровной скатерти.
Заросший, аккурат человеческие плечи - лебедой, бурьяном и травами участочек. Землица: четыре сотки - огорожены валящимся уже штакетником, забор от жгучего солнца дождей и ветра - почернел углём. Жидкие кусты худо плодоносящей малины - унылы. Сиротливо возвышались деревца облепихи с черёмухой. Выглядывали шахтёрские лица подсолнухов, на тонко-хмельных шеях, радуя глаза донельзя измочаленных буднями, визитёров.
    Наше пристанище: дощато-убогое, маленького размера, такая же кубатура захламленной донельзя веранды. Заячий островок тесного пола, рассохшиеся доски, однажды крашеные. Стены точил жучок, и все обсыпаны лилейной мукой; в углах хижины гамачками лохматая паутина, густо хлопьями, в два пальца толщиной. Наискосок от моей кровати зуммером верещал сверчок. Ветки малины лежали в углах, чтобы не случались мыши.
     В простом, как улей, домике, со временем сделали ремонт. Законопатив появившиеся щели, наклеив бледно-розовые обои. Заштукатурив покрасили, не жалея глины, извести. Дружно побелив фундамент, рамы и домик стал житийным.
Нежно заиграла светлым тоном летняя веранда. За окнами - полный уют, а детский лепет враз оживил угол, сделав гостеприимным для проживания.
      Скреблись в окошки от ветра полынь и крапива, в уныло висящих проводах искрился электрический ток.
     От бывших хозяев достался колодец. Вода очень холодна, даже в зное августа - прозрачно-чиста, как родниковая. Достанешь ведро из колодца глоточками из ладошек, - зубы ноют! Рабочий люд (соседи) запасается водицею загодя. Уезжая, уже ночью в обихожено-телефонизированные квартиры, пятиэтажки без лица.
     Город - областной центр - вблизи; добираться удобно, по сносному, не до конца разбитому, шоссе. Запылённый с трещиной лобового стекла автобус - с уважением, ежедневно, душно-раскалённый к вечеру, громыхающий на ямах. Стоимость проезда - булка теперешнего хлеба. Для граждан удобно и сердито. Впрочем, кому что нравится, многие скалив зубы, ехидно улыбаясь. В советские годы, мол, портмоне облегчался лишь на три копейки! Старость - тёмный зимний вечер...
     Любопытный глаз вбирает земное раздолье. Вот она - русская прерия! Удобно расположены для легковых машин дороги - ровные и с ямками, как дачная жизнь. Далее - фартучно цветастые, круглые поляны с одуванчиками, ромашкой, иван - чаем. Ох, и славно пахнут клевером луга! Нескошенные травы щекочут подбородок закату. Радуемся заливным полянам и влажным оврагам с буреломами. Небольшие, аккуратно поставленные стожки и копны - блистает поле глянцем или рябью. Марь ядреных паров, кузнечиков сплошные веера. Летний воздух гомоном распорот. Пыль кувыркается чирком, сбитым выстрелом. Сотнями ботинок натоптанные тропы дополняют за оконный пейзаж. Совсем неслышен времени бег…
     За излучиной реки негромко, с одышкой, бабахают эшелоны, колеса постукивают на стыках "тра-та-та - та". Гудят рельсы, на Восток чинно бегут локомотивы, тяжко приминая землю, разбивая шпалы. Упругая певучесть тепловозного гудка радует сердце. Состав промчался, унося вырванный с мясом кусок тишины.

Поезд что-то ищет
Миром колесит.
Километров тыщи,
А он всё не сыт.

А вечером улыбчиво катятся, сверкая окошками, электрички, посвистывая, будто Арахлейские чайки. Грациозно режущие воздух, замечать прекрасное уча нас.
* * *
     На ином берегу, уже затемно, или рановато(если воскресенье), перекликаются чудаки. Да, те самые, для которых рыбалка - "пуще неволи".
- Андрюха - а - а, клюёт у тебя-то?
- Не-а-а...
- И здесь тоже пусто, блин...
В воздухе отпечаталось крепкое слово. И вновь, тихо.
     Исподволь, разумом привыкаешь к запаху свежести, июльскому запаху дубравы, воды. Что за редкостное время! С удовольствием перечитывается классика. Для зачумленного Монбланом вопросов горожанина, - размышляется, о чём-то жизненно-важном, непреходящем. Явно - в кои-то веки! - ощущаешь думающим. О чём же? О жизни быстротечной, космических микронах отпущенного времени. Пустяках, в общем-то, если мыслить разрядами науки. А затем мысли плавно уходят в бредень сиюминутности, - работа, деньги, внучата. Для творческих особ, умеющих анализировать зигзаги жизни, лучше места едва ли найти...
     Воздух на дачке и окрестностях постоянно свеж и резок нашатырём. Его можно попробовать губами и снова отпустить на волю. Коммерсанты могут продавать хоть в загазованную Японию! А непривычная для цивильного человека тишина иногда, право, оглушает. Нарушают лишь летающие тучки пернатых, громко щебечущих о чём-то важно -нужном. Распустив покатую грудь, характерный "к - карр-р", издаст долгосрочная ворона, победно сидящая на заборе, чистящая на виду доспехи. Чересчур громко кукушки переговариваются, тревожный надрыв беспокоит душу.
     А громкоголосо чирикающие воробьи обожают утешиться ягодками. И крикливо заявляющие бригады(соек)- тоже. Это заметно в сентябре, когда наливаются ягоды черёмухи. А через месяц - облепиха! Жёлтые точечки плодов стыло, висят на кустах,  почти голых и поэтому заметных издалека. Через короткое время дерево будет сиротливо, уверены, дачники! А птахи, весело галдя, улетят ордой в иное,
местечко. Завидую птичьей беспечности…
     Как на бумаге, где подобрать точно-нежные слова для августовского шиповника? Большие и не очень, мягкие, ярко - кумачовые плоды, созревшие, чуть тронутые ранним заморозкам. На фоне выцветших листочков, краски подступающей осени; видны лишь голые, пепельного тона эффектных стеблей кустов. Собирать божественный дар жалко - панорамная красота искажается. Царапаешь пальцы о шипы до кровянки. Зрелые легко отделяют от корневого, боковых стволов, на пальцах остается мякоть с крохотным зачатком. Точно кровь алая, она с истинным наслаждением вылизывается языком: во рту: медово. Заразительное упоение сбором продолжается  и время бежит едва ли галопом.
     Что говорить: место удачно-красивое. Слева, в пятидесяти шагах, катит воды царица Ингода, как будто на лавочке тихо разговаривают женщины. Река, слетая с отрогов Яблоневого хребта, гудит в омутах; бурча утробно, старчески ворчит. Бело-синевато сверкает на перекатах, и, говорливая, страстно ликует, неутешно плача в призрачно-белой ночи. И нет-нет, да явственно в говоре слышатся ангельские голоса.
     По весне голубоокая пухнет, как чреватая бабёнка; сказительница, заботливая река, эх, да красавица. Вдоль кормилицы (для немногих), устроились заросли шиповника, боярки, черёмухи, тянущиеся на сотни метров.

Сытней обеда - две горсти черники,
Вкусней нектара - вода в роднике…

     Справа: два зеркала прудов, годных для купания школят. Центр закольцованных водоёмов оживляют жёлто-белые кувшинки, настырно бьют  из-под земли ключи. Вечер розовым вином стекает в зелень прудов; мятое отражение звёзд, лес над водою озёрною аукается. Вздохи, юношеские мечтания у запруды, женский хохот и плески купаний ночных. Слышны рая голоса…
     Заросшие берёзами, густым осинником с редким просветом каменистые сопки. Ближайший лес - смешанный, дико живописен: всегда многолос, большелик. Есть на чём зацепиться взору - в лесу архитектура, разнообразна, как булькающая за окнами жизнь. Прямо таки левитановские акварели на контрасте.
     Лента зовущей куда-то в потудань извилистой реки. Ярко-изумрудный папоротник на берегу, на зыбистых склонах шиповником обсыпаны кусты. Рябины красной брызготня, чёрен перегной, хороша волчья ягода в ажуре листвы! Баяны гнилых пней и волнующий дух грибов. Веником в бане чмокает мох под шаткой ногою. Солдатский, ряд зелёных берез, массивно-трепетные осины, жёлтая заря лиственниц, чахлый соснячок. И многолетних сосен исполинский рост. Тихо журчащий по дну оврага ручей, овраг чернеет, яко грешник. Красотища ещё та! На ветке - небьющийся русский стакан…
     Шелест собственных кроссовок по весёло-утрамбованной тропинке. Лесные дорожки, задумчивы. Воздух потен, зефир ветерка студит физиономию. Вымокший мох, хлябь, щебетанье птиц, дают лесу трудно объяснимый колорит. Всё мило и говорит не забугорным языком. В момент кислого дождичка лес выразительней, гуще по тонам. Это ли не желанное счастье, вступившее в душу! И собеседников не надо...
     А насколько дивно пахнет вкусом сырой земли! Лесные гнилушки, знакомы с послевоенного детства, жухло-прошлогодние листья хвои, иголок, росистая трава. На серо-голубых от старости валунах, мох. Пробивающееся через листву ярко-неравномерными кружочками, солнце. Очарование малолюдством, фантазёрское состояние и покой. Лишь дятлы выстукивают бесконечную азбуку Морзе. Мираж!..И так  всё зовёт к уравновешенности, даже полынное горе о любви напоминает. Однако, что делать, кто виноват, так нам, аюшки, худо!
     А длинные вечера августа! Дивно и умиротворяюще глядится закат солнышка. Мрачно-красное и, срезанное горами наполовину, похоже на каплю раскалённого чугуна. Лучи аналогичны прожекторам: через стволы деревьев и ответвлений, косо шлёпаются на апартаменты посёлка. В локотках затухающего солнца, беззвучно извиваются армады мошек, вместе с лучами исчезает и гнус. Но ещё долго в воздухе тонкий писк и звон и дробинки качающихся мошек…
     Чёрные, набухшие лозины над рекой. Ингода, на ночь, глядя, мерцает светом посреди берегов. Отражающая небо вода в круговороте пены и струях. Отличны  выглаженные снегом, дождями, камни по берегу и перекатам; будто люди, плачут, только не все это слышат…  Вижу, светлячок на излёте погас, голубые искры и ожог в душе. И присядешь на кисельный бережок, ещё тёплый, задумаешься, в тишке да на припёке. Так славненько! Израненная душа лет чувствует это.
Среда твоя - и есть родина, малая или большая - едва ли так важно! Родина-мать. Русь-великая. Россия, кровью умытая (Артём Весёлый).Обрекла любящих детей своих, на беспорточное выживание и чем больнее, тем жутче. Можно возненавидеть, однако разлюбить, вряд ли. И спасибо, родина, за честь принадлежать великому народу.
* * *
     Мир всему, кто просыпается. Очередное утро Сашко (дачник) встречает с тихой радостью, неземной, подзабытой уже. Первая - богатырский сон, какой был в далёком младенчестве. И до "упора", если ночью комары не хулиганили.
     Вторая - природные качества атмосферы, как бы целебно-забайкальской; ибо живёшь почти в лесу. Роскошное безмолвие до звона в ушах до физического обалдения. Там и сям водоёмы, травушка-муравушка, цветы, бабочки, жужжат насекомые, шмели, осы. Тетерева неспешно пьют утреннюю росу, шустрый бурундук вальяжно пробежал по забору… Дышится радостно, полной грудью, является аппетит к жизни. Настроение улучшается, походка благородней…
     Бывший вояка, на годы махнувший, поднимается в 6.00., без раскачки; тело звенит от накопленных сил и лёгкости. Так и хочется задать вопрос: "Что нынче предстоит фартового?" Тучки расчесав, видать: явь окрест щедра. Звёзды, похожи на гроздья бузины; медленно тает клинопись. Ночевал на крыше месяц-тихоход.Берёзовой нитью штопано утро, тихо дремлет, светясь лампадкою над рекою, лес и туман отрывается от широких полян, заполняя овраги лес, дорогу. Коричнево проглядывает сквозь молочные завитки, вода, окутав кисельные берега в дедовские притчи. На ивах клочьями висит жидкое марево.
     Сашко открывает утреннюю мозаику так. Ты - на блатном стереофильме, на самолёте летишь пассажиром. А внизу, если глядеть в иллюминатор - рваные облака, перисто-кучевые. По форме як африканский питон, извивающийся хвостом и кольцами. На вздыбившиеся утром космы женщины похож...
     - Хорошо - о - о! - от переполняющих чувств кричит отставник, начиная физзарядку. Сократовский, без морщинок лоб покрылся росою. Затем для сердца необременительная пробежка по роще. На бегу мысли в одном направлении кучкуются: "Райский же уголок! За что счастье привалило?" С удовольствием рысцой назад. По влажной тропинке, один. На улочке пышно растёт зелёная полоса, стеклянный блеск росы. Природы чудо - везде! Само диво роскошно-налитые, будто в колбы, молекулы воды, фасонисто держащиеся на стебельках трав. Точь в точь на ёлке новогодней - инопланетные шары. Ещё не тронутые храпящим дачным воинством, обжигают щиколотки ног. Приятно-щекотно, закалка для организма.
Отличны - здоровые утренние эмоции, копящиеся на долгую зиму. Право, стоит жить анахоретом, в медвежьем углу вереницей деньков. Без недосягаемых обид, городских сплетен, чёрной хандры! Словно от коросты очищается жизнь…
                * * *
     Разлука-остуда закончилась. В начале лета-мяты завозит внучат,-единственные литры родной крови. Хозяйства сложно-непредсказуемые. Тотчас возле дома появляются сучковатые удилища, дуриком валяются рогульки, шесты, обомшелая кора. Кофейно-загорелый Борис, любитель огонька, жжёт дачный мусор. Степан-любитель водных процедур, Полива грядок, умильных розыгрышей. Мы парад-алле.
     День медленно гаснет, кубок солнца пролил золотистый чай. Вечером приятно трещал костерок, быв для нас светилом; шесть человек - точно планеты вокруг него.
Ночь степями лилась прямо в огонёк, выстраивая мимолётные замки. Набросали сыроватых корней, дым возвышенно пах ладаном, смешиваясь с трубочным отставника, химера пахла вкусно. При этом: байки с пятое на десятое, восхищение. Тихо скандалят меж собою ребятишки: легче родить, чем воспитать… Уютно расположившись на крылечке, слушая разговор любовных двоек. Далеко слышится непрерывное кваканье, в воздухе незабываемый ор. В хоре - если прислушаться - выделяется и соло, и фальцет, и бас... "Жа-жа-ж-жа-а". Да, именно концерт с оркестром! Квакушечья сказка, раз в год. Для живущих в городе - что-то незабываемое; случайны на природе, обтерпевшихся к асфальту и рыку моторов в каменных джунглях. Лишь когда-нибудь бродячий "Шапито" посетить, глядя на экзотических животных...
                * * *
     Суббота. Пчелиное золотишко небосвода; под ошмётки заката, заглядывают товарки жены,на костерок, по-соседски - не совсем одеты. Сверкая лучезарно коленками, выглядев свежими огурцами с грядки. Мастерицы, каких едва ли делают в Гамбурге! Только в России… Румяные от садоводческих дел на лилипутских участках; загоревшие, важничая, будто матроны древности. Детные женщины: бездна шарма. И зовут их славненько: Людочка, Ирочка, Зоечка, Фаечка, Валечка. Хозяин обожал казацкий румянец и татарские брови вразлёт; описание более высокого пера достойно.
     И до появления звёзд бесхитростный трёп; успокаивающим кремом ложились слова: внучата, овощи, любовь-морковь. Россыпь хрустальных переливов, воркуют - будто сытые голуби. Лихо вспоминают жёлтые кружева подробностей. Какая женщина не ведьма до любви? Примут ложку вина - захмелеют…
     … - Еда! Еда-да-а! После обеденного сна внук зовёт на реку. Открыв влажный рот, пофыркивал зноем день, хрипя, словно пьяная драка. Из пасти солнцепёка - водопад красного шёлка. Гряда прозрачных облаков чисто тюлевые занавески. Месяц июль, беременные травы налиты соком. Вот мятлик с лисичкой. Вот - пырей. Они прогибаются под собственной тяжестью. К ждущей дождичка земле клонятся, словно целуя икону. И, кладут на плаху головы дурманящих разноцветий.
     Останавливались - чтобы подуть на цветочки, сорвать жарок у забора - их множество, обморок цветенья. Цветные дары лежали под ногой: слёзные васильки, мак пылающий, одуванчики солнышком блестели. Степуля часто приседал на корточки.Цветы рассматривал, надувая щёки. С лица не сходила неопределённо-загадочная полуулыбка юнната.
     Общаясь с продвинутым внуком, заметил дед: распечатав игры с файлов, начиная осваивать чудо XX века, в монитор не смотрит. Ударяя по буквам клавиатуры, что-то тихонько напевая, рассказывает… На окружающих, пишущего деда, - не реагируя. Никак. Ведь о чём-то Стёпка думает, какие-то мысли приходят? Не по годам развитому, смешливо- затейному, любящим мультфильмы и рисование? Охотно помогающий женщинам стряпать... Интересно: что думает? Чему улыбается во сне, поджав коленки и разбросав тощие не загорелые длани, и кому? С ангелами разговаривает, что-ль? Бабушка говорила - да, с ангелочками. Но речь тогда шла обо мне, давно.
     У деда внуком-светом трогательные отношения, с ним мог говорить до полного обветшания! Он начинал:
А Степушка, наш внучок,
не оттит кутить войчок,

- улыбался, ребёнок. Моя солнцедобринка в крови!
     Затем через густой массив боярышника по невидимой иногородними тропке,  испещренной солнца пятнами. И, выходим на песчаный берег реки. Даже больно на минуту стало, такой свет ударил в глаза. Так прозрачен и резок воздух!
Вода - как молоко подоенной бурёнки. Чиста (говорят иное), будто вымытое стекло. До самого дна проникали божественные локотки. Намытый водою хрустящий песочек - горяч, щекотно давился меж пальцев. Игрушечный перекатик из гальки в ступню глубиной шептал близко.
     Тело дитятки ласкала Ингода! Река на маленьких волнах качала небо, от синевы небес ломило душу. И обморочно кликала над ними чайка. А какие царственные облака, зрея арбузами, на небе! Проплывали зароды, охапками теряясь по дороге…
     - Л,ыбки, еда, л,ыбки!
Дыхание затаив, бедовый наблюдал мальков. Ладошку к глазам, стоя по расцарапанные коленки, на цырлах. Тучки гальянов, как в лупу видных на песчано-илистом дне, стояли неподвижно. Затем моментально, точно по приказу, врассыпную шарахались в сторону, или щекотливо тыкались в ножки внука. Отчего счастливо галдел на дачный пляж.
Опосля любимое упражнение - "печь блины". Плоские камешки отставник заготовил раньше; гость долго размахивался, сильно швыряя параллельно воде - бульк, чмок! Чмок, бульк! Достижение - шесть всплесков; радость, лепет, визг беспределен! И блажен дед: поставить в жизни точку не спешит.
     А вокруг - тишина, отсутствие рычащих машин. С шумом не летали самолёты, юркая электричка и та не свистела. Лишь задумчивое облачко пером чайки скрещивало горизонт. Мир вокруг тих, задумчив и прекрасен. Жизнь перед внуком - бесконечно-радостная, "по-зеленому"…
      А денёк - аж огнём горит! В изящной осоке полдень увяз. Устав, речной воздух не вдыхая, а, жуя, ушли к дачке, в тень, на отдых…
                * * *
     Есть в каждом лете неизбежно своя особая тоска. В описываемое хозяин начал чувствовать болячки. И где-то подкорка сработала: возлюби ходить в дубравы, на очную ставку с шикарной натурой (баланс природы). Где берёзки, как невесты; лес вышит царским кафтаном. Прогуливаться, размышлять, собирая грибы и только.
В ближайший лесочек топал дачник, где ходко, или не спеша с выстроганной для этого, палочкой. Прогуливался по узенькой тропинке, бормоча стихи Заболоцкого, Анны Андреевны. Читал, забывая дышать.

Ведь где-то есть простая жизнь и свет,
Прозрачный, тёплый и весёлый...
Там с девушкой через забор сосед
Под вечер говорит, и слышат только пчёлы
Нежнейшую из всех бесед.

     Вытоптанная десятками подошв тропа, чернела среди благоухающей зелени; изгибаясь вокруг берёз-красавиц, тянулась ноголомная, параллельно реке. Черно-белые, обнажённые корни деревьев висели, на щупальца морских спрутов похожи. Ветерок обычно нежно-тёплый, плыл звонкий, глохнув, целуя серёжки берёз. Над мутным отражением, страдая, черёмуха поникла у воды. Вся жизнь бегом, даже река берега покидает.
     В траве играли невидимые музыканты. Летающей тарелкой кружился шмель.Тишина. Правда, иногда (по вечерам), гремят дуплеты, есть излишки пороха в стране…
Мал-помалу ощущал заразительно-целебный искус розыска. Стал разбираться в обширно -грибном кругу. И где искать укромно прячущихся от алчного взора. Для этого заглянул Сашко на книжный развал, к разбитно-голосистой бабёнке майской клумбой одетой.
     Обследуя тьму детективов, любовных романов и ворох иной макулатуры, купил книжечку с советами начинающему грибнику. И дело сразу же верняк! По уши втюрился в богоугодный промысел! А грибы, вот те крест! - в окрестностях разнообразные. И белый (редко), и подберёзовик (часто), и сырой груздь. Маслята, лисички, волнушки... Чего только нет, да всё здесь есть! Остановился - и сквозь подошвы рвут грибы буграми… Только от названий у заядлых - умопомрачение! Лёгкое, какое от добротной браги… Идея полоснёт, как ножом: быстрее, в лес, знакомый, будто свои лимфатические узелки, до кочки и деревца, на "тихую" охоту…
     Часть грибов оказывается, начинена мурашами, на что пионер-грибник-любитель вряд ли обижается. Они должны выживать! Чтобы лес гремел, стрекача, полётами оводов, жуков, насекомых. Вот он стоит - муравейник; красавец загадочный, ум живого леса. Живой холмик из бурого вещества, действительно похож на мозг. Подойдёшь впритирку, осмотришься: копошатся муравьи, будто мысли в голове человека. Ведь на деле каждый несёт информацию (мысль), передавая каким-то химическим способом другим муравьям. Такое же шествие происходит и в уме. Однако, выделяясь от человеческого, этот мозг бессмертно прекрасен.
     На подходе чувствуешь запах спирта муравьиной кислоты; еле заметно, шипит холмик. А прислонись, испытай! Вмиг сотни душистых тел захватят тебя, тонкими, словно иголочка, ножками. И щекотно вопьются в кожу бескровно-чёрные роботы,  нежнейшим на глаз оранжевым торсом. А кусают едва ли больно, лишь по долгу службы, как малые дети, грудь. Кажется - с тобою заключают мировое соглашение.
Автору нравятся муравьиные телосложения: расчётливы, предсказуемы. Кусачий циркуль под названием "муравей", ценю исключительно за солдатскую натуру, за чёткость и военную маршировку. За длинные цепи инфантерии - нигде ни застревающий обоз, часовому механизму "Буре" подобный…
     …Когда-то был сопливо-глупым школьником (60 лет назад). Как линия горизонта, интриговал ребятню холмик в пригороде. И однажды с ватагой доморощенных балбесов разворошил муравейник, где жили трудолюбивые создания божественной Природы. Бесстрашная пацанва(где не надо) скумекали: ухоженное устройство-то как-бы многокамерно. Хитро и с умом построено, а по человеческим меркам восьмиквартирный дом. С двух сторон - ряд входов, служивших естественным каналом вентиляции.
     Отдельно расположены углубления, похожие на "комнаты". Шикарная, например, для матки; более простенькая - для "кладбища", где мёртвые тельца. В хранилище зёрна, гусеницы, жучки, иная добыча. На пне трухлявом обнаружилось углубление; там личинки с куколками, отложенные яйца. Ювелирно сработанное покрытие - из иголок и малепусеньких веточек, защита от изменений погоды! И это царское сооружение борзинская шпана, разбомбила. Да хотела гоп-компания, во главе с крякнутым Шурой Легаевым, - запалить! Хорошо, что спички отсырели…
      Рвань(а кто ещё?) отрывала от туловища так называемые антенны, жало, шпоры и ножные коготки. Находив железу, вырабатывающую кислоту,-отсасывала, будто с голодного края, толстокожая азиатчина! Чувство, будто в рот засунули контакты фонарной батарейки; любопытно щиплет кислый ток, боязно-щекотно языку.Теперь - донельзя стыдно,простите запоздало дурака-несмышлёныша, мураши. Вспоминаешь, мелкая дрожь по хребту, особенно, когда гуляешь с шутоломным чадом, собирая в букет любимые семицветики. И глядь: рядом с тропинкой шевелящийся холмик. Да-а, вчера ни догонишь, и от завтра не уйдёшь… И поглаживая, совесть по шерстке рассказали "ботаничке". Мы безбожно привирали, чувствовав первопроходцами юными. Училка с комиссарской сталью в голосе обозвала врунишками и хулиганьём. К Гурусову, немедля! Вызвали в директорский кабинет родителей. Насчёт хулиганья очкастая "ботаника" абсолютно права. Озадаченные услышанным родители были такого же мнения…
                * * *
 … Отмечает Сашко - беззащитные дубравы загажены. Разбросан хлам в неподходящих и укромных точках. Рваные автомобильные баллоны, большие аккордеоны сожженных легковушек, водочные бутыли, пакеты, сумки. Стеклянно-жестяные банки, несгоревшие палко-дрова от костров. Металлолом, газеты, башни, пардон! - человеческих испражнений. Многочисленные трупики сигарет на полянах. По свалкам ходят мужиковатые грачи, журясь…
     Глухим толчком реагирует сердце. Без розовых шор, видно: едва ли желают граждане убирать мусор, ну, ни в широком характере строптивого забайкальца! После весёлых кутежей, амура, торжественно-семейных бросков - оставлять место чистым. Открыто: смотрите, люди, мы гуляли здесь! Общей, да элементарной культуры "гомо сапиенс" вряд ли хватает, - со злинкой, пенсионер. Неприятное мнение; гадливое, словно по предсердию надрез, настроение - будто шёл затяжной мелко-бесовский под ребро, дождик.
     И вернувшись, Сашко долго любуется грибочками, приятно-усталый, цокая, по-аварски языком. Сидя на лавочке дачки, размышляя о прожитом дне, быстролетящей жизни. И частенько очи туманит невольная слеза. Кажется, ливень бурлит, течёт, с градом, магнитной бурей. Годы мелькнули, будто в колесе велосипеда спицы. Уже пронеслись аллюром мечты, разочарования и грусть. Великие мечтанья засыпал песок. Короче жизненный путь, сгорающий резво, лозой в костре. Дюже седее волос, душа бродит во временной ночи, редеют полчища невзгод. Время загонять пером корявые мысли в ряд. Как же прекрасен этот мир!
     Сашко вздыхая, аккуратно чистит грибы от листьев, колючек и червячков, по-жонглёрски действуя ножичком. Затем (привычка), тщательное мытье даров леса. И жарка на медленном огне, горящего трепетным подергиванием сизостью, угольками костерка, на сковородке, доставшейся от родителей. С лучком и аппетитной зеленушкой из ближайшей грядки. Посолит, обмакивая в деревенскую сметанку, и…
Залпом жахнет чарку холодненькой монопольки. Ах-х! Груздочек под водочку - истома!

                ***

ШАБАШНИКИ

У редактора одного из журнальчиков "Словцо края" встретились двое. Творческие мужи солидны, знались, - ох, десятилетия. Обильные столы с выпивкой бывали; ни раз, ни два из памяти вон. Из совместного дела - одно, весьма конфузливое для профессионала.
- М… н…н… есть заказ, старичок! Деньжата верные…
 Сжав, вяло ладонь, изображал улыбку Клим. Одышка, на лице расползались морщины, точно голодные черви. Толстячок почти всегда с сигаретой в зубах, менторским говорком. И творческой импотенцией, увы. Явно выявилось к концу рухнувшей в тартарары эпохи.
 При власти коммунистов: руководитель направления в творческой среде. Уважения "акул пера", мягко говоря, велеречивый секретарь не заслужил. Халява кончилась, украсть трудно, некого доить (времена иные).
Сломался и ход жизни. А зарабатывать ассигнации любитель дармовой выпивки не умел. Рубль на полтину всегда ломал…
 Светоч местной журналистики с полгода как вышел на пенсию. В цифрах - титьки куриные. И по-чёрному запи-и-л, э-хх-ма! проклиная козни эпохи. Ему аккомпанировал сосед по даче (врач - алкоголик).
Расстройство в характере - отвратное; похож на всех зверей сразу. Оледенев чувствами, хорохорился без меры. Имея тюремный вкус к злу, болезненно интерпретировал события. В дачном кооперативе знакомые прикидывали и так и эдак. Как помочь?
И с жёнами ему как-то так не везло. Естественно, внуков ни-ни. Использованный билет трамвая кому нужен, а? Фактически совсем одинёшенек, по-человечески жаль. 
* * *
 Второй: низкорослый крепыш, легко сутулящийся, звать-величать Жаргалом. Осторожен на трезвую голову; верченый, как-то застарело уставший. Людей знавал тонко-тонко  кожей чувствуя многое. И посулы его абсолютно не волновали; к славе, с явной иронией…
… Жаргал, душу в кулак, зажав, прокурено-хрипящем ручейком:
 - Однако нужно думать. И - закашлялся. Курил ядрёно, ещё с юрты детства.
 - А что тут думать, ведь не шахматы? Сделали же книгу…
 - В беседах, я глаза в сторону. - С гонораром, Климушка, околпачил, жалуются…
И словно на ярмарке оценивая жеребца, вторил: надо размышлять! Волноваться, стоя родным словом! Сочинитель по жизни здравомыслящ, обязателен. Обширна - на зависть литературным щелкопёрам - родова. По древним, чудом сохранившимся книгам, - потомок любопытных монголов. Его братья, предки Чингисхана, разделённые тридцаткой столетий…
О, волен же сын ононских степей. Молчаливый даур, чёрны волосы и туго-широкие скулы. Каркас высокий, будто для раздвижения пространства, отбоя ветра. Ему бы сейчас на копеечного жеребца, держась за гриву, да полями! Лениво нюхать, как чабрецом, шалфеем пахнет степь. Гнуса отродясь не водилось, - ветерком отдувало. Красота…
Вдаль горизонт обширен, буйство трав, бутанчиков цветенье. Глаза пьют белый ковыль, алые саранки, ургуй. Мелкие речушки, тарбаганы, сусликов пересвист. Вой боязливого шакала… Нынче степь омолодилась. Очнувшись от долгого сна, зелено-сочно налилась щекастыми холмами. И сердце кто-то щипать начнёт, так чудесно!
А стоянки с юртами, кошары; овцы, гуртами скот, табунищи лошадей! Совсем не чужд к возгласам крови. На скаку жизни не раструсил язык и память истории…
Голубками с чубчиком выпускал негу поэзии с цветастым "узоречьем" славян. "Каждая фраза строит глазки" - говоря. О, да, энергия хлестала; а это - слаще женщин и мёду! Раздольна крылатость: чуялась степная вольница…
 Исколесил в молодые годы, ах, где они! - 60% территории Союза. Топча одиннадцатым маршрутом (надёжен!) родимую сторонушку. С пользой, учительствуя в деревнях областей.
И беженству рад, как дороге скитаний. К юбилею не обзавёлся машиной, дачей. К благам цивилизации спокоен: чужд приобретательства; квартира - только во сне. Зато море "разливанное" друзей, жён и внуков. Существенных долгов, да и так, по мелочам. Ровно дышит к ассигнациям. Укрывался от знакомцев-бездарей, "доставальщиков" в общаге машзавода. Устроил по блату товарищ-юрист. Адрес знали близкие, изменялись цифры на мобильном ежемесячно. Как-будто у раскрученного актёра телесериалов - от воздыхательниц…
 Вопреки течению шёл по жизни один. С друзьми же и безрассудным шансом победить вгрызался в общественно-политическую заваруху. Депутатским корпусом и чинушами бит (шкура аж задубела!); осмеяный нещадно, раскритикован. О, руководство в нём праздника совсем не видело… Листвяк!
Саша-редактор здравую идею уважил (кисло). Чокнулись, выпили, крякнув по-стариковски, прибавив волны дыма в кабинет.
Думы, воспоминания, байки…
* * *
Сумел таки уговорить журналистский ветрогон, хватка ещё та! Уехали по зимнику в Агинский регион. Близился юбилей одного района. Сам глава пригласил, чего ж ещё!
Урусящий Клим речист, не отнимешь; в администрации заливался соловьём, прохиндей!
Кососкулый напарник хмуро отмалчивался. Заказ явно не по душе; вкалывать-то придётся сутками. Но своего пути не обежишь… "Божидаркуев, чего молчите?" Глава коричневый, сухой, похожий на замученного негра из африканского телерепортажа.
- Так Вы же благобеседуете? Хорошо одно при другом…
Честный ответ на заданный в лоб вопрос.
Торейские знакомцы и родня (в чиновниках) дивились на кровника; непонятки абсолютные! Деньги выделят лишь под имя; среди тейпа громкую фамилию.
А в юрте щедро спела кусками баранина, варёная бухэлёром; не всякий молодец одолеет в один присяд.
В рюмки макали палец брызгая на четыре стороны. Пили много. Долго. Последовательно с речами. Умело. И оспа русской перебранки возникала таки.
Под водочку сварганился мало-мальский договор. Ударили по рукам: хорошо-с подрумяненным шабашникам - аванс. Удачно: денег "иногда" мало. Много лишь камней в почках…
Сейчас, вдогонку факту Божидаркуев в тревоге. Корит: опять слабину алкоголю дал. Ей-бо, зачем ввязался в драмокомедию? В годах-то лёгкости нет, издательский срок жмёт… Эх, головушка отчаянная, от ёкарганэ!
Мысли только об альманахе - кого увлечь из пишущей братии? Они должны знать эпос, литературу бурят. Обязательно: житьё-бытьё нынешнее. А именно толковых - единицы, и они при деле.
Допреж много чего обещавший "коллега" - звонками в офис не радовал. Не заходить - также. Налим!
- Ладно, - куплю мопед, обещал внуку…
- Вторично разыгран гамбит, - улыбается лысый Анчуткин.

***

СЛУЧАЙ С ЖИГАНОВЫМ

(Маленькая повесть)

Не вина, а оплошность
Разбивает стекло.
 Иосиф Бродский
…И очутился Андрон в народном суде.
* * *
Забайкальская жара вряд ли думала спадать. Удушливый африканский зной плыл по городу ежедневно лёгкой дымкой. Она застилала всё, что имелось на её пути. Жарища плотно забивалась в нос, лёгкие, обжигала грудь. Вместо облегчения каждый глоток атмосферы приносил таблетку жара. Лёгкого дождя не было уже с месяц. Под обжигающим солнцем залимонились листья тополей и акаций. Земля - матушка потрескалась, высохла. И даже под тополями казалась жухло - безжизненной. Асфальт не выдерживал: ноги увязали в шоссейном болоте. Втоптанные колечки от пивных баночек резко сияли. Словно ювелирные драгоценности на животах африканских танцовщиц…
По безлюдным улицам японские легковушки ехали медленно - скорбно. Областной центр между двух речек выстилался налётом пыли. Горожане мечтали о прохладе берегов Ингоды и Арахлея. У кого имелись дачи - там спасались от пекла.
Андрон Жиганов, прервав к вечеру цепь суетной тщеты, заглянул в "рыгаловку". Назвал разливо-водочное заведение так, как - бы "про себя". И в усечённой компании, за рюмкой чая, нечаянно обмолвился. И с лёгкой руки поплыло обидно-курьёзное название. Друзья по питейному цеху стали называть заведение так, а не иначе. Назначая здесь встречи: деловые, любовные, товарищеские…
Доморощенные писатели забегали услышать солоновато - народную речь, без "изысков". Журналистский полк редакций, непризнанные Гиляровские - опохмелиться. Редко, но заходила и милая, недобитая большевиками, интеллигенция из университета. Где доспорить семинар, лекцию, коллоквиум? Неучастливая молодёжь: скоротать часок с воблой и пивком. Студенты младших курсов бар облюбовали - тоже вроде люди… Глуповатая попса серьгой в ушах и обнажённым животом забегала убить время от Интернета, родителей.
Ох, притягивала, "рыгаловка", точно мелодия заграничной шарманки. Однако в целом собирался не лучший народ - востроглаз. Гурманами здесь едва ли пахло!
Но очень уж хотелось Андрону морозного пивка: любимая таранька - с собою. И кое-что обдумать: месяц заканчивался, ясно-житейского состояния дел, - не было. По истечении месяца подводил фифти - баланс, забавную арифметику жизни. Получая кое-какой эмоциональный оргазм. В "рыгаловке" - запросто. Сидела какая-то пьяная бесшабашность русских трактиров …
Разухабистое заведение, как и в любые времена, открыто. Людей: китайцев в Хабаровске меньше. Гул, будто на ухоженной любовно пасеке. Над потолком висело одеяло табачного дыма. Его по ходу глотая, кивал знакомцам, сел на финише веранды. Шпажным взглядом окинул помещение.
 Увиденное никак не вдохновляла на творческие поиски и радости. До икотных колик знакомы лица виножоров, околоточных хануриков, - скушно. У утомлённых "Солнцедаром", казалось, выступила плесень на щеках. Руки и впалые груди мужиков - в кружевах синих наколок. Ах, ты сволочья родня!
Развязно сидели женщины подлого звания - мадонны тротуаров. Вид беспечный, почти трамвайно деловит. Грех сладок, а человек падок! Холодно - расчётливые стервы. Калёные по-современному лица. В зрачках - сто долларовые бумажки (ломаюсь позже). Травленые блондинки дразнили глубоким вырезом Копны роскошных грудей, и пальцы не окольцованы. Щуря глаза, ужаленные сигаретным дымом, кривили абрикосные рты. На губах улыбки, читающиеся лёгким вызовом. Одна фантастическая дуся ковырялась миниатюрными ножницами в зубах. "Сплошная мистика", - говаривал товарищ, заметив доступную женщину…
Поднадоевший до чёртиков отборно-матерный флёр, скабрезности. Трёхбуквенные слова, "ёрничество" витали, как "здрастье!" Словоблудили, в основном, бабы: назвать милыми вряд ли язык поворачивался. "Лучше на передовую в Чечню, чем с такими целоваться". Полублатная мешанина из динамиков, занудная реклама - кость сосредоточения на важном.
Деревянные столики обслуживали молодые подавальщицы. Девичьи глаза обтекали посетителей, будто нечто заранее враждебное. Эх, "не из Смольного барышни!"
Поданное свежее "Клинское" - холодненькое, факт. Завозного пива множество, сорта - на любой вкус. И это влекло не только местный люд.
На веранде, экзотичный Рафид (туркмен) готовил шашлыки: классно пахло жареным. Известно, что восточный человек сбывает (знакомым) косячки анаши. Приучает к недорогому зелью ультрасовременную молодёжь…
- Ассалям, алейкум!
- Саллям!..
За стойкой, как всегда, в полумраке - Додик, одессит. Бармен с улыбкой шесть на девять, глаза весёлые. Редкость, насколько можно видеть извозчика в пенсне. Каким Макаром южанин попал в забайкальские дали: Бог весть. Ясность отсутствовала напрочь. В том числе и в житейском окружении.
Впрочем, Додик (а мужику за тридцать!) намекал смазливо-разводным барышням. Из действующей армии уволился сам и баста! Не "прокололся" ни разу, служа интендантом батальона в Германии. Старлей знаменит ещё и тем, что отменно готовил кофе по-турецки. Шаманя по дедовским, тем ещё, рецептам. Собственноручно перемалывая машинкой бразильские зёрна. О, это нужно было видеть, движения, жестикуляцию: циркач! При этом, аппетитно раскуривая трубку: кайфовал. Табак был, опять же из Стамбула…
Хорошим знакомым друзьям кофе отдельно. Шумящая очередь (как в 60-е за хлебушком), едва ли сей факт, замечала.
Ещё Додик блестяще рассказывал анекдоты, хохмачки. "За жизнь" - подмигивая хохочущим слушателям, мягко южанин. "У меня в жизни есть одно пожелание, - угрюмо  товарищам. Будучи уже подшофе в конце вечера. - Какое же? - Быть похороненным на втором еврейском, в Одессе, рядом с тюрягой. - А причём здесь острог? - спрашивал несведущий. - Напротив тюрьмы, - говорил понуро Додик, лежит моя Фаня". И зло ударял ладонью по столику…
 Жены менялись, а былое не отпускало…
С известным коротышкой Жиганов познакомился так.
Заканчивался очередной летний вечер. В воздухе - лёгкая музыка и ругательства. Кто-то из местных оболдуев, громко:
- Додя, выдай что-нибудь из одесского юмора!
 Бармен - кофеман, с неподражаемым акцентом, отреагировал сразу же:
- Бора, Бора, ви выдаёте дочку замуж?
 На весь зал "перец" анекдота договорил журналист:
- Да, видаём, видаём понемногу.
Народ залыбился, позже форменная ржачка: юмор дошёл таки. Закрыв бар, ежеминутно извиняясь, южанин надолго уселся возле столика.
- Родились в Одессе?
- Нужно быть литератором, чтоб там родиться…
-Жили там? - утвердительно Давид Львович, теребя рыжую бородку "а ля Николай второй".
- Да, в Аркадии, Тенистая улица.
- А я таки на Петра Великого.
Андрон кивнул: знаю, центральный рынок, факультет мединститута там.
- Как Вам несчастные жрицы любви? - легонечко кивок в сторону жалмерок. Нагло декольтированны платья, хищно обнаженные спины. У близко сидящей: длинно-холёные, красного цвета, ногти. И такой же хайло, напоминавшее зияющую рану.
- Увы, одесские шмары намного лучше, - заметил журналист.
- Расскажите хохмочку, ай, как соскучился?
- Ну, это - то с удовольствием. - Одесский двор. Истошный крик: мадам Бытовухес, дети из вашего лифчика гамак сделали!- Ничего, пусть детки покачаются, он чуточку стал жать.
- Ха - ха - ха…  Не слышал. Вот же, поц. Можно за "свой" продать?
- Можно. - Лэхаим. И ненавязчиво так: "Не делайте монополии на торговлю Одессой, будто Моня с арбузной Гавани. Это ви в Чите - умница, а Одессе ви еле-еле идиот!"
И - начались приятельские отношения. Выяснилось: работник торговли с оригинальной фамилией Шмеерсон - без куража! - знает поэзию, литературу. Класс! Сочиняет достойные вирши. Браво! Подписывается на украинские издания читает на реформаторскую ересь…
Сейчас, видя Жиганова, улыбаясь, кивнул. Поднял руку: "Сердечный виват!"
Рядом сидели несколько отпетых выпускников ИТК. Не способные присосаться к булькающей жизни людишки. Настырны будто слепни. Один под пиво рвал воблу лапая соседку. А ей горячая ладонь - как лошади подкова…
Иногда из роя голосов, смехуёчков долетали обрывки фраз. Они дышали поэтикой и тонким колоритом свадьбы цыган. Андрон начал кое-что запоминать:
* * *
- Не выёгивайся, сука, нажила же двух ребятишек с Федей, блин…
- Он типа хорошенький, я его закадрю, вот увидите…
- Что за сволочи, кинули на тысячу баксов…
- Энергоноситель этого мира - деньги!..
- Прощай любимая, больше не встретимся, решётки тёмные мне…
- Ну, кореша: дунем - плюнем, загудим …
 - Каждый из нас раз сто на день то подлец, то ангел…
- Всё российское изгнали с эфира, остался полиэтилен, убожество, ну, отупение же нации …
- Водяра без пива, сам знаешь: деньги на улицу…
- Вставай, Архип - петух хрипит… Тот спал на руинах стола, бывалым моряком на обломках шлюпки.
- Хватит меня позорить, домой Архипушка уйдём, картоха, стынет, селёдочка, лучок…
- Ик… ик, укатаю, как валенок…
- Итить твою мать за ногу под забором три раза скряду с переподвыподвёртом…
- Самогон, палёнка, люди и запиваются как раз от безысходности …
- Ничто меня не возбуждает так, как тугая пачка американских денег…
- Прожила, как в ж…пе сгнила…
- Гуран пьёт не на те деньги, что есть, а на те, которые будут …
- Да знаешь ли ты, голова-два уха, не туда идёт страна, в безысходность, вот хавай, есть хороший выход…
- Мы сами воспитали этот быдлятник…
- Интеллигенция едва ли нужна власти, можно доказать это, уважаемый коллега…
- Для русских гибель литературы всё равно, что потеря Бога.
- Она даёт какой-то свет, к жизни вкус возвращает…
- Статистика бьёт эмоции, как козырная шестёрка туза…
- Понимает язык океана только тот, кто стоит на его краю…
 - Тетя мотя, куды претя и пошто суды идетя, когда я сегоды впервой вижу...
- У нас поговорка ходит: умнее был бы - лес не валил. А я перевалял - дай Бог…
- Мы, альпинисты, вечно срывающиеся с покорённых вершин…
- Это не музыка, а триппер: быстро цепляется и трудно отделаться…
- Димочке Билану, понтовитому, отдалась бы, до зубовного скрежета …
- Суррогат культуры одержал полный успех, бля …
- Гуманитарный факультет источник всех российских бед …
- Почему отсутствуют в газетной каменоломне фельетоны, триптихи, журналистские расследования, а? Потому, молодёжь, что - цензура скрытая, редактора прикормленные, тьфу …
- Если стихи не лечат, вряд ли это поэзия…
- Стихи, по Бродскому, метод борьбы с удушьем…
- Стоящий поэт заслуживает оглушительной неизвестности...
- Истина одна: если тебя держат в стойле, готовся к приходу коновала …
 - Для женщины большее счастье чтобы утром просыпаться на мужиковой руке - разве есть?!
- Теплый зяблого разве когда поймет?
- Очковтирательство - из жаргона картёжников, но кто это ведает?
- Как бы мы плохо ни говорили о министрах, они думают о нас ещё хуже …
- Идёт во всём полнейшее размазывание трудового человека… демократия - одни бумажки, ну и идеология, разрушительна…
- Дух веет, где хочет…
- Настоящее одиночество - когда тебя некому забрать из морга…
- Щас как дам… если меня взбесить - перекусаю часть Юрского периода со Спилбергом во главе…
- Ешще Польска не згинела…
- Конкретно в рот, да горько в сглот…
- Я тоже проливал за Родину кагор!
- Найти работу и уладить жизнь ты всегда успеешь, а кафешка закрывается через час...
 - Хоть воруй, иди, еп твою мать! Пошто так лютует власть?
- Баня, говорят, тело правит, а церковь - душу…
- Пожрать возьми, Игнаха, и курить!
- Каво?
- Курева, глушня!
- Конституцию изучали? Шесть условий товарища Сталина знаете? Чтоб всё было чисто, гладко, шито-крыто, и концы в воду! Ясно?!..
- Как чучело соломой, набит рекламой интернет, а в музеях уйма орфографических ошибок…
Андрон усмехнувшись, достал трубку. Дымок завивался затейливо: греческая буква. Будто выписывал математическую формулу судьбы. Стали оборачиваться завсегдаи (запах вкусен).
Соседний столик занят клокочущими писателями. Андрон иронически улыбался половодью чувств:
- А ну встань, графоманская морда, с тобой поэт разговаривает!
- Я счастлив уже тем, что знаю русский алфавит!
- Очевидно, что у Бога все ведущие поэты на учёте, и нельзя сочинять хуже, чем ты можешь...
- Писателю надлежит не думать о критике, так же как солдату о госпитале…
Задолбленные фразы без содержания. Житейская плоть заземлёно-российской скорлупы. Бесконечный "перечень боль и обид". Сколько щемящей жалости в уставшем народце! и полнамёка Эдем… "Много разговоров, событий, пойду на работу, отдохну" - шутливо думал журналист.
* * *
Уже вступал в силу народный танец раздолбай. И через варенье захмелевшего сознания, булькнуло имя. Напересек, с угла зала кто-то выбросил руку. Здороваясь по-немецки: (рот фронт!) Перекрикивая слёзоточивый шлягер безголосой Распутиной, назвали его.
 Андрон узнал Фоминых Максима. Знакомы ещё по комсомольской работе. Улыбчиво расшаркиваясь при встречах. Кое в чём оказывали информационную помощь. Не гнушаясь вечерком пропустить и тройку стопок коньячку, в баре. Иногда парились в загородной сауне. Случалось - с валютными девочками. Однако на "ты" перейти что-то сковывало. Была в нём какая-то неуловимая говнистость…
Исполняя на совесть чужие замыслы, оказался на высоте. Держа нос по ветру, будто медалистка легавая. Пребывал в курсе туманов домысла и вранья. Как в справочном бюро можно узнать о заметном человеке. Заимел и подлый опыт игры по неписанным обоснованиям. За это и ценили партаппаратчики. Последние автоматически, вдруг, объявили себя исключительно демократами. А им бы всё трибуналить! И забавно шустрившего Максима - рьяно по карьерной стремянке. Вместе с тем, опыт управления был заложен при Советах, факт…
 В городе ходила байка, весьма смахивающая на истину. "Знаем Макса, переспит с чужой женой и скажет - я узнал Бога!". Окружающих достал амурной непоследовательностью, любовями-калеками. Ох, и щедро расходовал сердечный капитал… Второй брак - неравный. По любви, как уверял окружение Фоминых, распался за год. Хотя… "В его рогах пауки свили город!" - молва недоброжелателей.

Он, как серая цапля, печален,
Рассказал о себе, подлеце,
Опрокинув рюмашку в начале
И две рюмки - в конце.
 В узком кругу за глаза звали - "Цапля". Максим оправдывал занятное прозвище: тамбурмажорского роста, длинные, ноги. Походка какая-то мультипликационная. Ежедневно по-воробьинному нахохлен, взгляд отрешённости. Часто смотрел в землю, будто потерял что-то важно - нужное. Разговаривая в кабинете, вопрошающе смотрел на паркет. В глаза - никогда, отсутствие привычки.
Бюрократическая деятельность во время реформ наложила специфику на образ жизни. Будто рыхлая опара тело молодого дяди стало. Нажил "руководящее" брюшко, офигенную пятую точку. Лицо землистого цвета. Небритые щёки (модно) опустились, как брыла у собаки. Во рту - постоянно ментоловая сигарета.
Андрон выдал шутливые стишки с такой концовкой:
Через минуту жали крепко руки. Гость по современным нравам пытался, обнять. Андрон, по безотчётному импульсу - уклонился. "Вечер ещё далеко, - шевелил мозгами. Раньше здесь не видел. Обычно пиарится на тусовках демократических круглых столах, "голубом экране"…
Макс неожиданно-принаряженный, аккуратно опустился в кресло. Батюшки! Оно заскрипело тарантасом под Чичиковым. Вторична улыбка по - актёрски, подтянул стрелки брюк, закуривая. Физиономия - луна в ясную погоду. Загомонили товарищи почти одновременно, с радостью. Перебивая собеседника фразами, не замечая, впрочем, этого. Вспомнив ближайшее окружение: "того уж нет, а те далече"… Разговор выдыхался не сразу, насколько шампанское в бокале - осела пена и конец.
 - Хочу представить друга туманно-яростной юности. - Вы как?
- Для чего, Максим? - Годков уже за "полтинник". Лишние знакомства обременяют.
- А он хохочет, читая Ваши байки. - Едва ли каждому журналисту удаётся-то! Вы умудряетесь извлечь из обыденности пронзительный аккорд надежды. И откуда черпаете вдохновение, и лихо? О, Монтана!
Предисловье такое у Максима. Помолчал. А потом:
- Да и маленькая консультация необходима. Во как! Поднёс ребро широкой ладони к горлу. По-свойски, выразительно дважды подмигнув.
- В городе кучно юридических советников, частнопрактикующих адвокатов. - Профессия чересчур востребована. А хохмачки нравятся читателям, известно. Ну, вот льстят самолюбию, чего уж таится! Приятно в женском обществе. На конфетно-букетной стадии знакомства, к примеру…
- Честно говоря, Вас ожидали. Скоро выборы в Думу.
- Вот с этого бы и начинали, дружище…
Так, закрутилась авантюрная история.
* * *
Жиганов, чур, фигура штучная.
Андрон Эмильевич, уйдя на пенсию (военную), ощутил мал-помалу: финансы - в худом состоянии. Натуральной кровью заслуженные льготы убрали. Из категории "опрятной бедности" нырнул в разряд "нищеты". А себе цену знал. Армия и большие звёздочки на погонах - констатация.
Друзья знали остроумно-жизнерадостным. С заразительно-лучистым даром, с налётом трогательной исконности.  С шести утра чувство юмора в обороте. На шутки - панически щедр. Интуицией не обижен, друганы: звериный нюх. "Сало в голове имел" - восхищался близкий товарищ.
По-настоящему преданных друзей имея единицы. На суровую нитку выстраивал отношения. Весьма критично относился к булькающей за дверью жизни. К себе - по-аптекарски дозировкой иронии. Считая: вряд ли честь является обузой. Эта аура и подкупала действительно знающих характер Жиганова. Он - круче варёного яйца. Данность эта многих злила…
Любил бродяжить по тайге, охоту, фотографию. Хорошую компашку, достойных собеседников, редкие песни. Еженедельно обходя книжные магазины, уличные развалы. Редкие ценители поэзии считали его близким "в доску".
Душкой не был. Любитель женщин и выпивки. Как все нормальные мужики. Творческий же человек! Случалось, однако ж, забывался. Волю слабине не давая, и тогда такой крутеж начинался! Кому б со стороны глянуть - хватай ручку да пиши роман. Но вовремя пресечь, и чтоб без лишнего шороху - всегда удавалось. По "гамбурскому" счету, трезвым мужиком был. Умел страстишку на руку намотать. А рука жилистая, в ей не поелозишься, как в сердечке…
Однако "какое, милые, тысячелетье на дворе?" Дети учились на платных отделениях университета. На удивление незаметно подрастали четверо любимых внучат. На жизнь денег - мало. В тесноте институтского общежития ютилась семья. Часто ужиная слезами…
Предпринимал смешные попытки бизнеса в условиях дикого рынка… Под натиском жизненных обстоятельств, "рубил капусту", где мог. Работая, как вол пашет. В негуманный век нёс гуманные идеи.
Не гнушался опереточных заработков в газетах, явно пожелтевших. Очаровательно безобразничая на их страницах. Сочиняя небольшие рассказы, юморески, с зарисовками. Перо оказалось лёгким; слова - высокооктановым горючим. Журналистику любил, сколь море истинный рыбак. Хотел не утратить её Большой стиль, любя писать о Человеке труда. Истинно, чудак! Кому сейчас нужны драмы и быт рабочего человека!
Однако Андрон (что ни говори!) принадлежал к "шпионам сердца человеческого". Зная среду изнутри, вкалывал под журналистской фамилией. Но что можно сохранить в тайне? В захудалом центре, где борзописцы многие лета пили-ели, спали, растив общих детей? Где всякий холмик мнит себя Казбеком? В денежное время, жутковато - подлое? Кому нужно - знали областных писарьков. И - "Гальянов" - не большой секрет для маленькой компании…
* * *
Макс - уже весёл, будто маслом облит, дал знак крепышу. Весьма габаритному в плечах. И плотному, будто мешок с зерном. Не типчик, но и не босой. Юноша стильно одет, выбрит, ухожен. Кучеряв срыжа, с редкими веснушками. Похож на успевающего спортсмена, вернувшегося из-за кордона.
Однако лицо, томно-жеманное, - настораживало.
В руках набодяженого маломерка: бутылка армянского. Тарелочка с лимоном, горкой мелкого сахара.
- Давайте по существу, парни. - У меня тяжёлый день. К тому же, жара: из подмышек льёт, - хозяин столика. Любо?
- Суть проста, як три гроша, - егозил задумчиво Максим. Нацедив из карманной фляжки водчонки в бокал. Ситуация знакома: нормальные люди шампанского не пьют! - Мой товарищ, Юрков, знакомьтесь, выставляется в Думу. Туда нужно по-любому. Вряд ли постоит за деньгами. Обеспечен, имеет бизнес и кошелёк - самотряс. Команду набрал, известные спецы в узких областях. Есть заинтересованные спонсоры. И люди и во властных учреждениях. Так ведь, старина?
- Верно, ресурс имеется.
- С какого бока к шараде-то, незаметная личность моя? - спросил Жиганов.
- Не скромничайте уж чересчур. - Вряд ли это модно, уважаемый друг. Жизненные запасы деловые качества мы чуем на расстоянии, - эмоционально, "Цапля". Вас, поздравляю, назначают руководителем избирательной комиссии. По команде сверху, этаж шестой, знаете, о ком речь ... А Вам что разве не сказали ещё? О, Монтана! Мы утром выведали из осведомлённых источников. Андрон Эмильевич, дорогой! Вы же рьяно отстаиваете (уважаю), что наш век, - информация. Кто ею владеет, тот хозяин в городе. Так что имеем на сегодня вот такой расклад. Ясен пень, с карефаном в дышловой упряжке. Как молочко грудному ребёнку помощь нужна. Не школярские хухры-мухры и отсебятина дедсада. Да какие они спецы по выборам! Оторви и брось, хоть весь штаб! О, Монтана!
А Вы в юриспруденции, писанине разной, знакомствах чудных, - дока. Вас уважают - осведомлён. Желваки не выпячиваете, контактны, это привлекает, знаете ли…
- Батюшки, расписали почище Леонардо (в смысле универсализма)!
Наступило общее молчание. Товарищи подростковых лет зыкали жадным взором. Ждав реакции на сказанное. Маленькие, китообразные фужеры, осторожно держа в руках.
Журналист переваривал: действительно не ведал о назначении. Хотя слухи витали. С инстанций звонки, юрист из администрации - Епифанцев. Но конкретика отсутствовала.
Внешне казался, невозмутим, будто индеец. Думы бегали мышью в погребке. "Мещане лезут во "дворянство", - вспомнил нашумевшую пьесу. Избирательная компания сродни грязному боевику. Для работы в Думе честный кандидат вряд ли пройдёт: барьеры. Э, да кто желает идти в представительный орган?
 Разочарование демократией у большинства - полное. "Куда ведёте!" - хрипит страна десятилетие с лишком. А "денежные мешки", новые русские, шизофреники - пожалуйста. Вперёд, с гимном и флагом! К услугам: беспринципные журналюги с юрким пером. Листовки-зазывалы, как-будто воскресные блины! А также - сомнительные политтехнологи, охмуряющее телевидение. Чересчур шумливое радио. Окружение; деньги и "административный" ресурс, многозначащий для избрания. Хочется-то малости: депутатской неприкосновенности.
А может "тряхнуть яблоню", что-нибудь перепадёт? Отбросив слова-ходули, мысль легла проституткой. Деньги ведь лучше, чем их отсутствие. А прямо только сорока летает. Без ассигнаций можно какое-то время перебиться. Озноб стыда, если что, будет надолго, факт… Или же сохранение лица важнее? От мыслей дружно отбивался недодушенный стыд.
Пауза затягивалась уже неприлично. Фоминых лихо опрокинул стопку, крякнув, закурил вновь.
- Хотелось бы услышать Ваше согласие, - разверзлись уста Юркова. - Башли достаточные имеются. О деталях переговорить и завтра можно.
Предприниматель был скушен, как некрасивый отличник у школьной доски. (Не дай Бог, оказаться вместе в купе поезда).
- Э, да у вас мозаика, а сложится ли узор? Дайте время пораскинуть мозгами, - заинтересованный опереточным ходом уронил журналист. Видите ли, наносить "боевую раскраску", обещая что-то, не спешу. Созвонимся-ка через недельку другую. Любо?
На этом и разошлись в противоположные стороны.
 * * *
"Вчерашние Иваны - дырявые карманы" тайм-аут отнюдь не сдержали. Телефонные звонки на мобильный, "сэмэски" - настойчиво-ежедневны. Ну, желали буквально встречи, срочной. Что - то эмоционально пытался объяснить, Фоминых (о, Монтана!) Выражания трамвайщиков Неаполя…
В ближайшие дни скупые мазки избирательной картины прояснились. Были провинциальны и лоскутно - осколочны.
Через неделю увиделись: Андрон держал фактор времени. Друзья оказались информированными. Аж оторопь брала! Зная и детали, относящиеся к намечаемым выборам. Даже не решённые проблемы финансов, обсуждавшиеся на закрытом совещании. Откуда? Вопрос, конечно, интересный. Стоит поразмышлять на досуге, отключено мыслил герой.
От добротной выпивки уклонился: брюхо набивать - лукавого тешить. Столик ломился от шикарных блюд и пойла. Юрков неподдельно удивился.
 С обескураживающей хренотенью говорил кандидат. Цицерон не важнецкий: детский лепет с манной кашей пополам. Такую околесицу вряд ли услышишь за минуты до открытия пивного ларька.
Фоминых молчал, куря, подперев по-бабьи щёку. Хмурый, похож на известного актёра кино Балуева.
- Фу, это пена, что должен сделать? - взял за рога Жиганов.
- А ничего. - Всё уже сделано. Из областной комиссии передадут кипу документов. О якобы проголосовавших досрочно стариках-избирателях. Вам лишь поставить на акте закорючку. Секретарь внесёт в перечень голосовавших. Детали обговорены, - хмыкнул Юрков, чему-то томно улыбаясь.
- Работа трудна, молоко за неё не дают, знаете ли …
- Ну, башли после выборов, а сейчас лишь аванс.
- А если подвох? Обычно артиллерия бьёт по своим.
- Бросьте! Максим гарантирует сказанное.
"Цапля" кивнул начинающей седеть головой: о, да, Монтана! Дуэт смотрел в упор, заинтересованно. Взгляд у охотников на подлетающую стаю уток. Помогите, читалось явно в глазах, хочется быть избранником. Мелькать на телевизионных экранах. Давая интервью в газетах. Учить ребятишек, как дальше жить, к чему стремиться. Пасти, в общем, разболтанный донельзя народец.
- Э, венчаете с подлостью, ребята. - Конечно, избирательная система прогнила, нужны изменения. Свежий человек удивится: как так? Едва ли спрос нищих управляет богатым воображением! Знаю ситуацию, фальшак почти везде. За верность общей подлости - руководителям дают конверты. Тоска по венам струится, видя доступность комиссий. Обидно за избирателей.
Но руководство автоматически контролируется. Берии с Ежовым косточки сгнили, а наушные люди информируют. Контора военная, работает дюже чётко. Зарплату отрабатывают вон как лихо. Чувствую, будут шероховатости с вами, едва ли хороша команда. Потянут к становому или ещё чего хуже, факт…
- У нас всё схвачено, за место заплатили, - цинична улыбка Юркова. - Сейчас башли правят миром, Андрон Эмильевич, уважаемый вы наш. А знания-то тю-тю… Рад знакомству. О вас хорошие разговоры, действительно!
"Импотент учит производителя! И мнит себя эстетом, работая кастетом. Пора лезть в томик Фрейда", - думал неприязненно журналист.
* * *
…В кои веки сели с женой ужинать. В железную дверь: костяшек пальцев барабан. Хозяин, не интересуясь, кто - открыл.
- Вы Жиганов?
- Да.
- Следователь прокуратуры Ханцевич. В воздухе мелькнуло служебное, красного цвета, удостоверение. - Есть несколько вопросов. Разрешите?
- Вы уже зашли. - Проходите-ка в кабинет. Чего так много сопровождающих. Боитесь кого?
 Надел лёгкую рубашку. Плюхнулся в любимое кожаное кресло. Медленно набивая самосадом, раскурил трубку. Посмотрел вопросительно на нервничающего явно следователя.
- Где пакет с бюллетенями?
- В сейфе думаю.
- Их там нет.
- Адресуйте вопрос иным. - Как раз за документы-то, не отвечаю. Видите ли, их давали членам комиссии, увы. Под роспись. А пакеты охраняла доблестная милиция. Туда обращайтесь.
- Уже беседовали с кем надо, - многозначительно так работник структуры права. - Однако всё-таки: где?
- Э, не знаю, - с омерзительной краткостью.
Интересный разговор в таком ключе продолжался минут двадцать. Ни к чему хорошему трендиловки едва ли могли привести.
У франта Ханцевича лицо, как у задумавшейся гири. Оглядел ещё раз полки, набитые справочниками, редкой книгой по философии, энциклопедии. Хмыкнул, без энтузиазма кивнул участковому: найти понятых…
* * *
…Уже в тринадцать лет Ханцевич вымахал, будто корабельная сосна. И в школе, и учась юридическом, занимался баскетболом. Получалось очень даже удачно и рост, здорово выручал. Малыши, элитного дома, хохоча, кричали вечером. "Боб, достань воробышка!" Не таил юрист обиды, лишь грустно улыбался. Запирал машину, и - в неуютную "однушку".
Возраст придавливал: светил тридцатник. Спорт как-то незаметно отошёл на задний план. К приходящим ночным девушкам относился равнодушно. Ни одна не зацепляла внимания. Началась цепкая привычка к алкоголю. Поначалу Борис цену крепким напиткам не ведал. А водка-то многих людей сбодала…
Ох, и любил же Борис тысячные ассигнации! Несколько лет жил, как Бог в Одессе. По сути, мало работая на государство. По-умному брал взятки у подозреваемых в криминале лиц. Явно химичил с отчётностью негласного аппарата. Что ж, всякая птичка свой зобок набивает…
Хорошо известно, дьявол, - в косвенных чёрточках. Вдруг: просят развёрнутые объяснения; звонок из кадров - явиться к начальнику. Невнятный отчёт работникам департамента собственной безопасности. Затем - коллегия по личному составу УВД. Внятно разъяснить оперативные результаты - как-то не случилось. А также: нескромность, подозрительные доходы, регулярные жалобы членам коллегии. И так стеклянное доверие начальства к Ханцевичу абсолютно улетучилось. Мать-их-перемать!
 Опосля из мутно-перестроечного розыска его шуранули…
У них, эмведэшников, шла компания за чистоту рядов. Борьба с оборотнями в погонах, шумно- всероссийская. Чисто показушный бредень для населения. К тому же заказанн сверху - видно невооружённым взглядом. "Легко ещё отделался. Шишкова-то Юрку, с Центрального, - посадили", - размышлял "бывалый" розыскник. Однако японского "мерина" аккурат купить успел. И капитальный гараж в центре города, факт…
Если потеряешь лицо, говорят на Востоке, исправить трудно. В растрёпе чувств начал поиски "хлебного" места…
 Вопрос с кадрами в прокуратуре был тоже аховый. В районном звене дел - выше крыши. Трагедийный завал и неразбериха в материалах. С леопардовой гибкостью Борис "пересел на другой стул". Устроился вначале надзорным клерком, затем - следователем. Браконьера назначили лесничим…
Как-то поздней осенью его вызывает "сам".
- Чего от алиментов, - спрашивает, - уклоняешься? - Так брак-то гражданский, - живо отреагировал следачок.- Чтоб больше я жену ни видел. - Уяснил? Точно? Или?
Тощий, маленького роста прокурор изучал буравчиками диаметром с копейку. Их щелочки методично впивались победитом - свёрлышком. Бр-р-р…
Следователь гадал: для чего вызвали? Где успел "накосячить"?
 - Давно у нас?
- Второй год уже, - пронюнил Борис. Загипнотизировано глядя  филином - ни мигая.
- У молодого Ветрова забери-ка избиркомовский материал. (Начальник узрел: у молодого гнущийся позвоночник).
- Слушаюсь, - показал дивный рост, - когда?
- Завтра. И доведи любым способом до кондиции, - мытарил прокурор. - Уяснил? Точно? Или?
Лексикон точно у служителя погребальной конторы.
- Да, конечно…
Материалы, как таковые - отсутствовали. Была кипа объяснений членов избиркома, взятых работниками милиции. Из них сложно уяснить что-то конкретное. Телефонные звонки. Опечатанный сейф. Кто-то в бегах. Недостача сотни бюллетеней для голосования. Какие-то лишние подписи в черновой ведомости. Так, материалы-объяснения в бытовом соусе. Однако раз приказали…
Ханцевич крепко задумался. Затем достал "склерозник" с телефонами. Сделал парочку коротких звонков. И покатил, в любимое до слёз Центральное отделение. Красно-белый импортный галстук, одеваемый редко, придавал дурную значительность. Такую же, как портфель чиновнику среднего административного звена.
* * *
Дуб силён корнями! Оперативники встретили старого кореша радушно. "Жаль, - говорят, - что ушёл, старичок".- Так вы ж знаете мою ситуацию! Вилы в горло"…
Выпили, неспешно дармового коньячку. Закурив, рассказали обоюдно о жизни быстротечной. Обсосав до косточек тему, заданную гостем. Один выразил напрожог расцвеченное сомнение… А как же закон, ребята? Конституция? Однако слушать его ни стали. Начинающий, что с него взять!.. Задним числом быстренько оформили с десяток розыскных донесений. И гуртом - к дежурному судье.
Ловчев - хороший знакомый, компанейский. Раньше тоже вкалывал в милиции. Уехали с выпивкой (договариваться) в район курорта "Молоковка". (Меньше догляда - больше собственного лада). Захватив для антуража и веселья парочку дев. Общительно - штормовых, без отказа, как машинка "Зингер".
Спустя час лес утонул в крике, объятиях. Правоохранительная структура интегрировалась в токовище. Смачно уничтожив привезённое. Сгоняли ещё за ящиком "Агинской". Водочки хорошей, пока не раскрученной. Благо город рядышком… "Тихо, рассказываю анекдот из булькающей жизни. Было так, зуб даю! Оказался я у шефа вчера по личным делам, то, сё. Стук в дверь, осторожный такой, неуверенно как-то. Заходит невзрачный мужичок, битый. Сильно потрепанная личность, небрит, кержачёк такой. Лицо - налимно-жёлтая слизь. - Сколько грит даёте за убийство? - А кого замочил-то? - Дак ещё никого. Тёщу вот хочу. - А-а-а, если мою захватишь, - дадим год. И то условно, - отвечает прокурор".
После рассказанной Ханцевичем столетней байки все зашлись от хохота. Компания заряжена даровым весельем. Отсмеявшись, дала таки Фемида разрешение на незаконное мероприятие. Ведомство в очередной раз "приоткрыло личико"… Мать их в бабку!
Папка со штемпельной документацией еженедельно множилась. Конкретика, естественно, отсутствовала. Упорно-туповатый долбёж людей: результат копейка. Выводы экспертиз не стали доказательствами. Подкрепить явную "липу" - абсолютно нечем. Несколько (за водку) допрошенных бродяг - не в счёт. Дело зависло. Будто августовское облако над лесом. Журналист брезгливо помалкивал, наблюдая уродливо-мышиную возню. Немая правда мычала…
Несмотря на обстоятельства, "сам" завизировал препроводиловку. Даже в бумаги не глянул (!?). О передаче материалов для судебного рассмотрения. И тут же звякнул по "сотовому": всё, ушло дело. Ответ, будто эхо из преисподней: ба, наконец-то, год ждём…
 По законам дозорный района открыл массивный сейф. Извлёк початую бутылку настоящего "армянского".
- Ух, ещё одна гора с плеч!
- Достали? - утвердительно Борис, выпивая залпом, рюмку.
- А то, еженедельно звонили, - фамильярничал глава. Загляни-ка в бухгалтерию, есть премиальные. Кстати, жена обозвала тебя Иродом…
* * *
…С Капитолиной Абагуевой юрист познакомился на молодёжной спартакиаде. Увидя около бассейна, в спортивной форме, и всё. Прилип раз и навсегда (и ни один такой).
 Великолепно сложена фигурка. Стать, гены. Длинная (редкость) коса до пояса. А чего стоили глаза! Как большие спелые вишни. Глубокие, спокойны, будто тина. На губах сальце бесцветной помады. На щеках румянец вышитый мелькал. Открыта людям студентка, душа здоровая. С лучезарной улыбкой. И счастливая - что ни положи в рот, то мёд.
Из далёкой таёжной глухомани родом, с южного Чикоя. Семья древней ещё, той веры. Старообрядческая многодетна, не боящаяся любой работы. Всё сочно, с перехватом. Говорят прибаутками, тем и спасаясь от жизненных тягот и неурядиц. Словно отбиваясь от невзгод, как бы задабривая лихо, не упускающее возможности показать власть. Такие дружные ячейки, будто оазис в Сахаре. Многие окружающие звали по-свойски. Капа.
Была дивчина нравом весьма строга. Часто доброту за характером скрывая. С отличием заканчивала спортивный факультет. Гордость местного пединститута! Призёрша многочисленных соревнований. Окружающим виделась чокнутой - кроме спорта, ничего. Некоторым из остриженной "под Котовского" молодёжи спорт кажется удручающей прозой. У них завораживающий слоган: бери от жизни всё! И есть телевизор, как пуп земли… А поколению воинствующего эгоизма ТВ - кубик (жаль, что крупноват). Нельзя покатать в ладонях.
Всё покатилось по-обычному, как у многих. По-библии история. Жизнь разваливалась на две части. Как сухая горбушка: до и после знакомства с девушкой. Для уставшего чувствами розыскника Капа: отдушина от службы.
 Назначались регулярные встречи, цветы, броски в кино. После работы двойка радостно встречалась в общежитии. Тикал на прикроватной тумбочке будильник. Старенький монстр с натугой поспешал за ходким временем. Высокий старомодный графин с водой. На полках художественные книги, фотографии. Часть монографий по спорту и вузовские учебники.
Стерильная чистота лейтенанту юстиции быстро надоела. Ощущение - пух в воздухе.
Институтские подруги (при ближайшем рассмотрении) казались, надуто - глупыми. Томная лень годков обуяла рано. Обе тоже из глубинки; девушки там смешливы, и на язык чутки. Всё смешочки, хи-хи, да ха-ха; щебет, мечты о замужестве. Опер чурался трындежа этих язв. Молодые лярвы, что с них взять?
Ежедневное оживление в дружеский пейзаж вносила конфетно-букетная стадия. И затем постепенно, ликёрная… Более чего крепкого спортсменка ни употребляла.
Её легкокрыло, по-доброму информировали и запазушно, окружающие. Жить-то оказывается просто, как траве расти, например. А ковылю выпрыгивать над травой и покачиваться.
- Знай, сверчок личный шесток, - говорили Капе многие.
 - Когда шагнёшь, чуешь: лёд прозрачно- хрупкий! - с глянцевитым холодком. Кротко молчала. Для Абагуевой было естественно, как цедить глоточками воду. Если протягивают в чистом стакане. Таёжная ведь девчонка-то…
Борис вначале казался молчуном и скрытным, "себе на уме". Это вовсе не мешало постепенному сближению. Ведь любопытно и похоже на реальное узнавание другого. Примерно: снятие шелухи и явление белизны луковицы.
Однако к женитьбе Борис явно глух. Зачем? Его и так хорошо катает… Хотя девушка нравилась. Даже очень. Трепетал мотыльком у горящей лампы. Про Майю забыл сразу же… Иногда задумывался: зачем портить редкое? Однако скоро такие мысли улетучивались.
Эх-х, первая девчоночья любовь! Чувство становилось длительным, со вкусом мёда. Ловя, ветер в глаза ходила, пьяная радостью с ухающим сердцем. Циничные забулдыги восторженно глазели: походка жеребёнка, что надо! Ай, повезло девчонке, улыбка судьбы. А он для неё - санаторий у Чёрного моря. Слишком уж прикипели глаза. Стал, любим и выкупан в ласке. И как у современной молодёжи принято - добрачно-интимные отношения. Радость двадцать первого столетия обзывалась гражданским браком. А что брак?
Зато у родни сложилось отрицательное мнение о невесте.
- Ни наших она кровей! - заявлял громогласно и широко дядя - стоматолог. Известен был романтическим шрамом на мозге. Его бескорыстная лень и дурная фантазия, превосходила возможности Бога.
 - Жениться рано! Да и нищая она. Имя и то собачье, Капа, - школила мама. - Майя Бессараб что, хуже?
- Если лягушку обсыпать сахаром, кушать же невозможно! К тому же она досковая! - хохотнул сын. Извини за натуральный слог, мамочка…
На отпрыска мать смотрела примерно так. Уставший к вечеру санаторный врач на избалованного болезнью отпускника…
Глава семьи, дока в бытовых грешках, по-привычке отмалчивался. И на лице отражалась гамма растерянности. Хмыкая, закуривал любимую трубку, выходил на уютный балкон с рюмкой коньяка. Намеренно забывя шуряка…
Годовая тяга к невесте исчерпывалась, чисто детская свинка. Недавние чувства оттеснены в далёкий шкафчик памяти.Началось охлаждение, стали видны берега Беломорканала. К тому же девушка однажды выдала: беременна! Диагноз короток, понятный, будто рецепт ОРЗ…
Счастье, однако, дотаивало.
Борис начал увиливать от встреч - по совету мамочки. Выдумывая какие-то детсадовские причины. Убеждая (пошловато) сделать аборт: не очень-то блещущая новизной мысль. Изменил номер сотового телефона. Уехал жить на зимнюю дачу, в район элитной "Смоленки". Короче: поматросил и сфинтил, шмяга. Аккурат в этот же период у оперативника служебные неприятности…
Теперь, коротая, в сущности, одинокие вечера, жалел о разрыве. Тоскливая собачья вина посещала ежедневно. Ведь родился сын, Аверий. Узнаваемый всеми институтскими, будто Варфоломеевский крест! Силы небесные, он папа! Что тут много говорить: родная кровь. Его наследник. И думалось (в мечтах) - опора в жизненных бурях, выбоинах…
Он часто вспоминал её щеки и губы. И по позвоночнику медленно катился сладкий холод. Рецидивной форточницей жалила мысль. Чур, а может замириться? Упасть вот так, по-старинному, на колени?
Правовед вспомнил Еремея: молчаливо- бородатого старовера-отца. Щетина белее снега, а взгляд остро-внимательный. Ему далеко за шестьдесят, языческому молчуну. Могутные плечи десятиборца, склеротические жилы, чудаковат. Да ведь тайга слабаков и говорунов не любит!
 Братьев, умелых мужиков, шибко подвяленных лесным воздухом. Ухватистые - ничего из рук не выпадет. По жизни - большие молчальники. И высокую температуру их эмоций при единственной беседе. Спешишь лысая выхухоль хватануть блинок пока, горяч? Как говорили до революции, ощутил чугун во всём суставе. Да-а-а, эти могут убить, точно. Белку в глаз стреляют…
Бьёт крылами память сильно, однако ж. На ум часто приходило (и во снах) воспоминание. Медленно покачиваясь, точно рыбацкая лодка на дрейфе. До мелочей запомнил последнюю свиданку, в любимом кафе:
- Борух, ведь пожалеешь! Первая любовь одна… Каждому поют свои ангелы…
- Делаешь вилы в горло… Родители против… Карьера… Борис лебезил полуглумливым разговором туда, сюда, на ощупь.
 - Густо и полно врёшь…
Её фразы - на месте. Прозорливой оказалась умная спортсменка. Как всегда распахнута миру света и добра. С каждым днём всё более убеждался Ханцевич. "Господи, какой - же я м…дак!"
Человек успевает себя познать, не так уж длинна, жизни ниточка …
* * *
…Однако прокурорские радовались напрасно…
* * *
…Как же чувствовало виноватое косвенно лицо? В ЧП" городского масштаба, не побоюсь смелости заключения?
В глазах авантюристов, уговорившим на крамолу, - воеводой. Угощали водочкой местного разлива. Настоящим (редкость) коньячком. Давая с умным видом никчемные рекомендации. Всё образуется как надо. Чего журналист волнуется! Легковая машина с опытным водилой - пожалуйста. Спустим дело на тормозах, увидите, единоверцы есть везде…
Свидетель (пока) хмыкая в густые, рано засеребрившиеся усы: не верил. Усвоя, ещё древние изрекали: где люди, там скандал! И как-бы отстранённо, наблюдая за копошением вокруг его положения в городе.
С быстротой летящего Аники-воина по ухоженным квартирам - домыслы. Кто-то видел Андрона задержанным, в следственном изоляторе. Говорил ахающим собеседникам: уже вовсю Ивановскую даёт показания…
Юрков с баламутом "Цаплей" оказались жучилами, адамово племя! Вопросов к ним "до и больше". Скрывались, похожие на лягушек в болотной тине.
Друзья стали реже отвечать на звонки. А встречи, заранее договоренные - игнорировали. Зачем? Как же, теперь в Думе сидит, - политический Гулливер! Наказы, электората выполняя! Власть своих отыскала… "А что ты хотел, старик? - мыслил Жиганов. Амбициозные опасны, как всякие повзрослевшие романтики. Замес у них сибирский"…
Об ассигнациях, естественно, - забыв. Как и помощи. С юридическим крючкотворством и фантомной болью, оставили наедине. Точно паралитика на соревновании бегунов. Также, почти незаметно, брошенного именитой частью собутыльников.
На душе - ежедневно кюхельбекерно …
 * * *
Аркадия Юркова в депутаты звал нелюбимый им, старый отчим.
- Зачем? - ответ пасынка. Я ведь в этом ни бэ, ни мэ. Каждая птица летает на своей высоте…
- Будешь иметь солидные деньги, - отвечал почти родственник. - Только стремись на председателя комитета. И через тебя Шилкой потечёт бюджет. Распределишь тысчонки между своими и вот, аюшки! Старость обеспечена, шабаш …
- А где взять миллион на выборы? - Аркадий юн, слеп. Ласковый телок в стайке, да и только.
- "Лимон" дам, затем вернёшь.
 Отчим, известный строитель, продолжил: "На листовки, бензин, рекламу, мелкие взяточки - хватит. А набранной команде отдать рубли "забудешь". Цыц ты, приём-то известный от рождества Христова! Делают почти все кандидаты".
Юрков именно так и поступил. Специалистам штаба, даже товарищам бабло, не отдал. Правда, по мелким долгам рассчитался быстро. И полгода скрывался от рассерженного люда, отключив телефоны. Наняв боксёра-охранника - так, всякий случай. По городу: мальчишка-депутат с охраной! Из-за этого пассажа испортил отношения с влиятельным слоем города.
Комитет не получил, хотя очень старался. Проехал, ребята, чистый голяк. А депутат-одиночка, беспартийный, связей нет, кому нужен? И бывший футболист Аркадий ушёл в запой. Первый: с цыганами и медведем. Две недели под замком у водки сидя …
Однажды, под редкое настроение, Жиганов всё-таки дозвонился. Менеджеру представился известным хроникёром, чтоб соединил наверняка. Нехитрый приём, а ведь сработал чётко.
- Здравствуйте, это чик!
- Кто - о - о - о! - с заминкой, хлябко ответил Юрков.
- Честь имею кланяться. Так здоровалась после революции уцелевшая интеллигенция. Вряд ли что-то депутат хочет шепнуть?
- А-а-а … Долгая пауза, голоса, треск и шорох в аппарате. - Я, как разбросаю дела, позвоню Вам, - кисло.
- Добре, буду ждать. Я точу на Вас перо, господин хороший. Смотрите, так можно и заиграться. Желаю глубоких оргазмов! И бросил трубку, забыв попрощаться.
Звонка от новоявленного депутата, конечно же, не дождался. Что ж, век живи и столько же учись…
* * *
Душе стыдно впервые в кабинете прокурора. Ознакомительная беседа (или допрос?) прошла масляно. Даже чинно с анекдотами и кофе, по-интеллигентному. Хотя мелкий, заковыристый вопрос был. В самом конце, после морального давления, чуть-чуть.
- Где чёрная папка?
- Дома, - ответил свидетель, в кабинете, её видели.
 Чуточку запнувшись, поглядел на второго следователя. Тот, будто мышь под веником, устроился сбоку в кресле. И как бы совсем не принимя участия в разговоре. Но вопрос задал именно он. Тихоня мастак, не сводивший с Андрона глаз.
Затем речь о возврате изъятого паспорта. Ханцевич покопался в стопке шелестящих бумаг. Вернуть, что ли? Начал было звонить дежурному. Ещё кому-то из группы задействованных участковых. Но - тщетно. Уже поздновато за окном. "Хороший всё-таки парень, - думал свидетель. Жаль, что в дьявольской организации служба. Ведомство похоже на изношенное бельё".
Опосля - палом в душе тревога. Чяки ряки! Раскаяние и алкоголь в харчевне - обжорке. Мгновенное русское утешение - потеха от сердечных болей. А если не пить, то остаётся только выть, хоть на луну. Однако в дрова напивался редко. Если такое случалось, пел отцовскую, любимую отца:

Тран - сваль, тран - сваль, стра - на мо - я!
Го - ришь ты вся в ог - не.
Под де - рев - цем раз - ве - си - стым
За - дум - чив бур си - дел.

Затем приглашался на следственные мероприятия. Откликаясь на телефонные звонки усталого секретаря. Хмуро молчал египетским сфинксом в угарно - душных помещениях. Документы читать не хотел. Затуманенный взгляд устремляя в неважно промытый линолеум. "Ноль внимания, фунт презрения!" - говорила в таких случаях бабушка Марфа. На душевные беседы "хорошего" парня никоим образом не реагируя. Ну, полная отрицаловка, в некоторых кругах говорят …
 * * *
Пресс учинён жёсткий, будто стиральная доска. Более искушённый в хитросплетениях законов работник, Андроном, - шокирован. Такого положения в богато - щедрой деятельности не случалось. Свидетель попался ещё тот, фрукт! Не хотел адвоката! Гм-м, не разговаривал с представителем власти!!! Щёки служивого зардели, как у недозрелой девки. И, сорвался. В мат, бога, душу, истерический крик. Иглой в душу входило хрипатое: "Посажу - у-у!!!".
 Исписанные бумаги, и чистые летели в коридор. С губ слетала казёнщина: ну, хорошо, аюшки, отлично! Так ведёшь, грамотей? Если не подписываешь акт экспертизы - задержу. Заявление имеется, поддержка руководства, - есть. За хранение патронов сурово накажут. С уголовным кодексом ощущаю, знаком.
Медленно, глядя в очи допрашиваемому, поднял трубку аппарата внутренней связи.

Не трогайте душу, не надо
Я сам её пну сапогом
 
- Чи-и-во-о? Поэт, что ли? - удивился следак.
- Ломаете ружьём через колено? Давите, тьфу, стыдоба! Третий раз подмечаю, - запальчиво Андрон Эмильевич. Кого! За Афган имею "звёздочку" и медали, факт! Есть заявление, ознакомьте. Кодекс разжёвываете, "ура!" не выкрикивается. Задерживайте, разве против? Любопытно: как обоснуете эту чуховину? Я даже к административной ответственности не привлекался. Кроме грязно-подлых слухов отсутствуют доказательства вины. Вижу, нет и косвенных, факт …
- Обоснуем, не заржавеет, - напыщенно, Борис. Вряд ли гнев утих. Щёки похожи на школьное знамя. Даже закурил в кабинете.
- Это - то меня как раз и пугает.
В кабинет вошёл заместитель прокурора. Куратор мелких дел следствия. Растрепанные, колечками волосы, очки с диоптрией, борода. Страшноватый, диагноз психиатра веселее. Свидетеля попросили уйти.
Из кабинетчика горемыка отправился восвояси. Пустой, как выпитая бутылка. Чертыхаясь и ругая знакомых от мала до велика. От-чяки ряки!
Не давали уюта свинцовые мысли, тучно наплывающие. Будто включённая зажигалка рядом с газом - скользили по ноющему, мотору. "Хорошо, думал Жиганов, что образование заимел юридическое. Какая - никакая практика имелась, методы журналиста, заступника. Да годами реанимированный опыт плюс известность".
И, этот рюкзак богатства двинулся в жизненную оборону.
Погода - как и настроение. На сучьем небе - похожие на брюхо чёрной дворняги, тучи. Противно накрапывал дождь. Тугой, как детский мячик, шальной ветер - хулиган, разбрасывал сор. Изношенные временем полупустые троллейбусы с лязгом неслись по улицам. Череда легковых машин, выстроилась в ряд китайской стеной. Редкие прохожие спешили по домам, без оглядки. Мужчины чур, осторожным каботажем вдоль заборов…
* * *
Леон, заслуженный адвокат, исчез, словно по мановению волшебной палочки. Будто и не участвовал в уговорах. Да на кой ляд сдался заступник! Чтобы работал потно - необходим гонорар. Для них и пятнадцать штук - едва ли финансы! Более мелкие, защита оборачивается туфтой. Вот в чём ядовитый парадокс!
Интуиция сработала и на этот раз. Правильно, что ушёл от адвокатского содействия! И у него, бедолаги, работа стала жиже. Ведь ежедневно из процесса в очередное слушание кочует по фемидам! И молва против защитников: узаконенные барышники! А они - юридические муравьи, видимо…
Слабенькая надежда забрезжила в конце длинного по времени, тоннеля. А из-за него, какие шероховатости? Не уклоняется от встреч. Защищается сам и как умеет. Опираясь на юридические нормы. Едва ли что и кто может быть авторитетнее в такой ситуации? И не предпринимает: обходных трасс (их множество), знакомств. Из головоломных, ситуаций, нужно выбираться лично, - андроновское кредо. Отметил же философ: нравственный мир внутри человека. И звёздный свод над головой - костяк бытия.
Жиганов уверен: теперь неуклонно следовать им.
* * *
На заседание пригласили безликим извещением. Долго ждал в полупустом коридоре серого здания. Веяло склепом. И задремал от духоты - спал неважно: поднимался, курил трубку размышляя.
 Сигнальной ракетой в подкорке вспомнилось турне, к матушке. Это, так или иначе, к роднику сходить: и умыться, и напиться.
 На поезда билеты отсутствовали, добирался автобусом. Затем - в маршрутном такси. Битком заполненное хнычущей детворой и чемоданами. Куда, интересно народ едет!
Вдоль ухабистого шоссе - столбы. С глянцевыми фото кандидатов в депутаты. Что ни столб - постамент для будущего избранника. Во кино и немцы! Многих Андрон знал с детства: шулера, сопливо-уличная рвань. Воровайки с местечковым кругозором. Не заслужившие и клички позорной. Кабинет - для прикрытия воровства, ибо в экономике не смыслят ни бельмеса. Сопля с плевком борются...
Жизнь как свихнулась, ей не впервой…
Уже чувствовалось приближение холодов. Деревья стояли без листьев неприглядные, осиротело - грустные. В степи: предсмертный лепет трав. Угрюмого ветра свист. На мелькающих за окном полях - грачи, вороны. Нет-нет да стада: коровёнки, тощие овцы. И лошади, выщипывающие тень свою.
Остовы растащенных коровников, ферм, стоянок. Осевшие срубы нищих годами, деревень. Жители показывались крайне редко. О, заплёванное время …
…Босоногое детство с чёрной окаемкой под ногтями. Благодать - речка, лапта, послевоенная школа. Где же вы, дружившие со мною стаи голубей? Ах, счастье - лотерейное дело. На ветру пылит соломой фортуна …
Чирикал воробьями осенний день. Ласточки, покачиваясь, сидели меж столбами. На родимой улице: скисшие заборы, лысые тополя. Дома, как старая мебель. Поваленный штакетник и заколоченные жилища. Как невесты грустят о женихах своих. Замки истлели - едва ли найдёшь ключи…
В огородах: забытые граммофоны подсолнухов. Некошеная лебеда, как эхо современных репрессий. Мы отсюда: из родной глуши. И будем помнить холодрыгу и голодную еду. И семилетних планов иго. Чего ж лукавить? Заработок не легкий, огневой...
 Начинали дымиться трубы хаток, когда причапал к жилищу. Дом белёный в разводах акаций и тополей. Когда-то уютно оживлённому - родителем приспособленному для жизни.
 Забрехала лениво старая овчарка. Её дружно поддержали бездомные собаки. Дёрнулась белая занавеска в окне. Как на проявляемой фотографии увидел родимое лицо.
Узнав, начала открывать дверные крючки, причитая:
- Ой, что же без предупреждения, сына! Разболакайся…
 Эх, мама, ты уже седая. И у тебя печальный взгляд! Матери восьмой десяток заканчивается. Но такая же шустро-неугомонная, как и в молодости: отличная певунья, работница. В праздношатании не было и дня! Горбилась летом - огород, картошка, полив на четырёх сотках. Хорошо удобренные, спасали мать, копающуюся на земле. Выскребет дочиста сорняки - огород на загляденье. И скуден подчас урожай, но главное - шель-шевель, копошись. Но много ли нужно? "Меня спасает движение-от, - говорила по телефону. А телевизор: зло. Убедилась твоей правоте, сына. Многие подруги умерли, сидючи возле антихристова ящика. Хотели узнать: что скажет Луис Альберто в последнем фильме".
Однако зрение уже подводило. И очки лекарства, черника, посылаемые с земляками, содействовали мало, таки возраст. "С такой нервотрёпной жизнью до 60 бы дотянуть! - размышлял гость. Живёшь, будто сердце достали вилами забыв о них".
Расцеловались крепко. Обнял сухонькое тело. Будто в детстве: хотелось уткнуться в фартук, жалко поплакаться от обид.
"Нет на свете дороже картин, чем лицо в обрамлении седин, живое лицо матери". И опять от ресницы свербит заслезившийся глаз…
Пахло испечённым хлебом, тепло. Точно руке в варежке. Русская печь бормочет глуше, не тревожа тихий вечер. Беленая печка будто светится. Стоит удобно ведро прозрачной воды на табуреточке, молоко - в банке у двери на холодке.
 Из громадного, в доперестроечные времена, хозяйства, осталось: собака, кот. Да несколько курочек с боевым генералом, естественно, Петей. Котяра, цап - царапыч привычно тёрся о джинсы, урча дизельным моторчиком. И шелудивый, прекрасно-безобразный Трезор, гремя цепью, когтями царапал запотевшие стёкла. И наступил душевный покой, мучивший каторжно-шоссейные километры. Да и сердце, брызжущее хмелем год, лаявшее овчаркой забитой, - успокаивалось. Ёмкое слово ДОМ, всего-то три буквы. Смысл, как мёд - целебен…
На печке забурлила в казанке водица. Туда - кучно замороженные "пилимени". И стол в момент накрыт, и рюмочка кагора: "За встречу!".
Прополоскал горло рюмкой "Абсолюта".
- Как поживаешь, матка?
- Так и живу, Андрончик. - У мира на виду. Каждый год, думая, что последний. С продуктами, мануфактурой-то сейчас лучше. Да и ты помогаешь, уважая старуху. Если жив был отец, радовался! Пенсии хватает, добавили-от 500 за войну. Уголь запасла. Вот только немножечко бы здоровья, сына. Умирать-то совсем не хочется. Да и войну, ну её к бесу! телевизор и смотреть нельзя - одни убийства.
 А газетные статьи твои, книги, читаем. Всей улицей, на завалинке. Многим ндравятся-от, особенно Фаине Антоновне, школьной директрисе.
Ай, давно ли в зыбке-то был, а теперь - на-тка, седой уже!
* * *
…Через вату сна, наконец-то, выглянула девица в прыщах, кивнула милостиво - заходите. В больной тиши зала сидело с десятку человек. После уточнения анкетных формальностей дали слово.
- Ваша честь! - обронил словесный бисер - Сверх меры узаконенная шпана расследовала дело. И, что называется, в "одни ворота". Почему?
- Выбирайте обороты и предложения! - изрекла уткнувшаяся в бумаги судья.
- Разве я кого-то оскорбляю? - Даже в мыслях отсутствует такое. За это штрафуют, ведаю. Факты называю  своим именем, по - людски. Грубовато, но в пределах литературного языка, факт. Обороты речи затёрты , с кирпичиком сомнений. Великодушно извините, юридическую простофилю.
- Ваша честь! - Пройденное шоссе вряд ли с односторонним движением. Сменяясь еженочно и допрашивая, хлюпики от юриспруденции не удосужились записать ходатайства. "Забыли" взять экспериментальные образцы почерка. Говорящий здесь, право, не отказался бы начёркать дознавателям. Что скрывать? Краем уха, позже, слышал: "брали" образцы, думаете, где? В финансовых бумагах офицерского дела. Уже шестнадцать годочков, вручают державный пенсион. Э, за это время не только почерк меняется…
Видите ли, правда требует уточнения болезненных обстоятельств дела. С конфликтного знакомства "государственного ока" молол во всеуслышание: в адвокате потребности нет. Сам имею махонькое отношение к праву. Ответили несмышлёнышу: так положено. Ну, раз положено, так сему и быть. Человек одинёшенек, а неисполняемых законов - тьма…
 Через время допрашивают в качестве свидетеля. Леон-адвокат, как чёрт из табакерки, показался опять. Через два месяца хотели предъявить обвинение. Не допросив ни в качестве подозреваемого, тем более - обвиняемого! Во кино и немцы! Изложил вторичное заявление. Отвергли без вынесения соответствующего постановления. А как же требования процессуального кодекса? Ведь манускрипт этот - "библия следователя!" Опять - нарушение языка, сути, формы Права. Блин, Семёны Порфирьевичи продвинутые… И представляется: что-то кучковато нарушений.
 Леон: человек-то зрелый, убежал советоваться. Поможет ли оказавшемуся в юридической заварухе? А что реальнее кружки воды, поданной жаждущему? Думается, желаема следователям его закорючка. Чтобы "слепить" видимость документа, факт …
А обыск, Ваша честь? Это же бином Ньютона для малолеток! Санкции прокурора, решения судьи - не было. На чисто-девственном бланке протокола отсутствовал даже автограф следака. Во кино и немцы! Чисто заказное дело, ушки - то явно торчат… Разве излагаемое не есть фальсификация?
 Если чего-то, без умысла, я накуролесил - так и обезьяна падает с дерева. Опять же ветошная, по - моему, продукция; изначально тухлая. И похожие на осколочное эхо в лесу сплетни, - затихли.
- Излагайте по существу Жиганов, без обобщений, - молвила представитель Фемиды. - Вы не в лекционном зале института.
Судья оторвала взгляд от документов, где что-то чёркала ручкой. Протёрла толстые стёкла модных когда-то очков. "Если посмотреть в лицо, кажется, рушится бетонная стена" - думал Андрон. Взгляд - скальпель!"
* * *
…Галина Зиновьевна Христолюбова внешний лик оправдывала. Строгий пробор в каштановых волосах, заинтересованные глаза. Только чёрный костюм служителя Фемиды, массивно-роговые очки с диоптрией. Коллегия назначила в Христовом возрасте судьёй - ко дню ангела подарок. На совещаниях говорила убедительно с напором, без шпаргалки. И нотками металла слух фразы не царапали.
У женщины средних лет уже, чванство отсутствовало абсолютно. В отличие от желчных коллег по юридическому цеху.  По бытовому облику вряд ли догадаешься, где работает. Милые тётушки Глафира и Фая, выручалки - соседки по дому, ахали неделю, узнав о профессии.
В детстве всерьёз мечтала стать хирургом. Как Николай Пирогов, например. О котором много, взахлёб читала. Старший брат Аверьян - кормилец умер (халтурная операция). Матери, одной, здорово досталось. И девушка с оленьими глазами занималась в училище, реализуя подростковую мечту.
Девичьи годы вкалывала фельдшером в участковой больнице. Копила стаж для института. А затем, неожиданно - и себя тоже! - документы на юрфак. "С чего бы это, доча? - заволновалась, хлюпая носом, лапотная мать. Мы же хотели выучить на хирурга".
Известно: Господь и намерение целует. Это была судьба-призвание. Бабушкиной любимицы, (отличница!), пушистой Галочки.
Грызя науки в университете, мысли в душе, лисьи: а если опять в здравоохранение? Были шапочные знакомства, ассистент-жених. Малепусенькая перспектива, бурный роман с главврачом. Но степенно увлеклась непонятным для многих законодательством. Блажью - по захолустному мнению. И, в конечном итоге, связала жизнь с иным ведомством. Правосудия. Хотя о решении, по-бабьи, горевала многократно. По вечерам частенько, в одиночку (кот не в счёт!) плача на кухоньке. Нагрузки архибольшие, нервы, волокита. Жалованье - смешно говорить! И ответственность за вынесенные решения; судьба подсудимых, истцов. Убеждалась: жизнь - многообразнее законов, это главное.
И нынче утречком, опаздывая, издалека увидела труженика прокуратуры. В мозгу, зарницей: дело "вёл", ждущий явно Г.З., юноша. Ох, много "косяков" в деле! С горечью вспомнила, как чертыхалась, изучав нелогичные материалы. Однако разговаривать с прокурорским, не стала. Мышкой прошмыгнув, вежливо кивнула на "здрастье!"
И вот начало заседания, пустой зал, ершистый журналист. Сначала газетчик едва ли понравился. Затем, по колким ответам, логике, поняла: истина под мышкой. Какой он простофиля? Ему до него, как до Лондона пешком…
Судья ещё раз оглядела интеллигента. "Утверждаете, данные ранее свидетельские показания или нет?"
- По-моему, не ухожу от сути. - Ну, хоть раз в жизни могу выступить в суде! До божьего - далековато… Я не дрожу арабским скакуном на ипподроме. Что было, то и говорю. В хоре интриганов и злопыхателей расслышьте и мой колокольчик.…
Юридическим пассажем лихо увенчал речь. "Думается, что искажение фактов, коллизия гражданского законодательства - ей - ей, налицо. Если хотите - фальсификация документов. Решение за вами: кто виноват в случившимся". И неожиданно, с ребячьей дурашливостью выкрикнул: "Да здравствует российское правосудие!"
В душном зале одобрительный шумок, скрип кресел. Стоял точно уличённый школьник перед инспектором районо. Жиганов вспотел ещё и от первичности ситуации, в которой оказался. Э, как бы всё на месте, да через шпалу!..
 * * *
С женой договорился встретиться в любимом ресторанчике.
Евдокия, увидев, резко встала. Как в молодости, ёкнуло сердце от радости. Это его солнечный удар! Она многое прощала в жизни. Скорее, нутром ощущая эмоциональную мятежность половины.
Дуня нервно теребила скомканный кружевной платочек. Взгляд туманен. Лицо - чересчур измученное. Тушь - размазана. Глаза покрасневшие: у беременной зайчихи такие же. Что только не наговорили доброхоты-пиявки, крови не боящиеся!
- Ну, чё?
- Отпад полный, родимая. - У суда против, ничего, абсолютно. Виновных в годовой мерехлюндии, увидишь, - покараю…

***

И богушка камешком стукнет

Давно случилась окаянная история! А стыдоба до нынешних лет. Свербит-таки отставников армейских тренированная память. И опять под уздцы берёшь её - сноровистую лошадку из табуна…
* * *
Оказывается, вполне может измениться сука-жизнь. Делает "ап" - и ты, по-цирковому разинув уста, обалдело хлопаешь глазами.
Свежеиспечённому замполиту объявили о командировании в иную часть. "До генерала недалечко", - улыбчиво выдохнул избумажившийся кадровик.
- Приказ есть, желаю дальнейших успехов!
С завитушками махрового канцеляризма, выдал дивизионный управленец. Что ж, царь сказал - народ исполняет…
Замполит - майор Басецкий. Именовали обыденно: Юрий Петрович (мама кличет до сих пор Юриком). У него свойско-конопатое лицо, немного безалаберное, но приятно.
 Заголосил впервые в лесисто-топкой Белоруссии, милом городке Молодечно. Год исполнилось - счастливые молодожёны убыли в хуторок, ближе к родственникам.
В армии очутился по задиристо-комсомольскому призыву. Модному в кругах "шестидесятых" ушедшего столетия. Художественный фильм "Офицеры", видели? О, вот где явилась наглядная сила искусства! Опосля выхода ленты - тучи ребят кинулись в училища. Словно жаждущие веры, к источнику. Дюжина крепких тел - с места ни сойти! - на вакансию. Мальчишек-курсантов разве что на ладонях не носили.
Знала молодёжь, куда направить парус!
"Всё для обороноспособности армии! Крепить, будто зеницу ока!" В быту, с уст рабоче-крестьянской интеллигенции - яркие лозунги, официоз. Руководящая элита любила цитаты, метафоры, сравнения.
А сейчас на дворе тысячелетье - лихо явное! Запомнить фамилию Министра обороны не успеваешь… Информационная рота политиканствующих карликов всячески охаивает армию. Ай, да кормятся жёлудями зелени лилипуты …
Юрик изящно сдал экзамены, за хвостик тётеньки не держался... Он ни сколько не жалел о выборе. Был молод, холост, беден и весел. Самолетный ход одобрили родня, Любава (невеста). Уличные кенты фасонисто жали пятерню: "бас", а впуск-то дельный! Хэбэшную форму и кирзачи уважали за дело.
И, прости-прощай село родное!
* * *
Служба началась в Кремлёвском полку (фартово!) Общеизвестная в республике часть - игрушка, заметная. Самодовольные офицеры лямку тянули, десятилетиями. Без разрыва жил, инициативы. Не стесняясь житухи перед военными более заземлённых гарнизонов. В беседах тет-а-тет - выше крыши, нос. О, зарождающаяся элита офицеров…
После жидких щей, рыбы минтай окреп лейтенант. Старшиной выдавались пайковые. А для молодой семьи подспорье ощутимое. Спортивным лейтенантом командиры, довольны. В отчётах в верха, по случаю юбилеев фамилия мелькала. Лавры и другие специи военных стороной не обходили. Звёздочки на погоны закатывались в срок. Он, уже комвзвода, завоевывал призы на турнирах. После заметок в "дивизионке" - очерк в центральной газете. Серия фотографий убедительно оживляла материал "Красной звезды". В деревне рады, а особенно - дед…
Недавно узким кругом обмывали "звёздочку". Здоровье ваше - горло наше! На обрядной гулянке, Юрий, знатно подрумянившийся, выдал:
- Всё обрыдло, мужики! Строим замки из песка, а какая б…, тоска!
Церемониальная ходьба (носочек выше-е-е!) отравляла печёнки. Муштра без смысла, изучение речей мудрецов из Политбюро. А без возбуждающего огонька, занятия, тошненькие политинформации! Глаголя в запале: одинаково - армейские дни, ничтожны, по сути. Ну, сколько ж можно - изливал карефанам укрепившуюся, было душу! Рубя воздух ладонью с аргунского сазана…
Совсем заброшена историческая наука. В закрытые архивы доступ лишь блатным. Замшелые истины, состарившиеся авторитеты, камень догм... Жевать цеженые литом идеи, ох, и скучное занятие. Таких "историков" - до одури. Тяга к работам старцев на кремлёвской зарплате - ушла. Дошло, наконец-то, что монографии, книги - схоластические упражнения. Рытвинки базовых знаний - ступа не толчённая, - далека до академического пороха. А ещё недавно черпалось, вдохновение ложками… А именно оргинальных мыслей у Басецкого, не было. Забылся телефон руководителя. Академик, схож лицом Канта, обиделся всерьёз и надолго.
Отдушина седьмого дня - занятия боксом, радовать перестали. Насколько случалось в золотую пору взросления. На бурно-весёлых стычках в училище, затем - академии. Упрятал спорт в колодец памяти.
Опять же, Любава, что-то изображала - такая вся из себя. Вроде бы - республиканский город приелся (острила!?). Сдуру насытилась идеями модного Карнеги. Ну, причём здесь дядюшка Сэм и белорусы? И - та-та-та... Без оснований дерзила, фурия - лишнего сказать, ни-ни. Заводятся же в тылу семьи непонятки!
Старшая: худенькая, с белой кожей, чудесные ямочки на щёчках. Вызревающие обворожительно-млечные холмы. Заёмная одёжка: синие джинсы (редкость), кроссовки. Танго и чарльстон по воскресеньям. И, "Куба, любовь моя!" Ясно, колобродил возраст; юность по сухожилиям горном трубила. Девица-девушка с угольной, спускающейся на глаза чёлкой радовала юношеские взгляды… Вот такушки!
И красавица в унисон с благоверной, замкнулись. Членораздельного выражения от них дождаться трудно. Жизненные линии домашних: требовался капитал в обучение и формирующийся нрав. На плацдарме семьи и жалованья развернуться трудно. На рубли народ существует, но толстеющую материю жизни как залататешь? И бился горячий нерв сомнений, чего уж…
И что с того? А полётная душа Юры жаждала заземлённой чудинки. Живого дела, учений во всей красе и ракурсах, наконец. Неформального разговора с рядовыми-первогода. С младшим комсоставом - осязаемо укропной связи. К лешему осточертевшее книжно-бумажное бытьё!
Ближе к ночи впадал в саморасстреляно-душевную тишину. Дикарская тоска-кручина скоблила острее и настойчиво. Часто глядел на донышко рюмахи, музыка едва ли спасала…
Вечером как-то, в субботу, расслабился. В одиночку заливая горло домашней наливочкой. Ажур! Закурил сигарету с ментолом; лёгкий кофеёк, думы. Обожаемый Рахманинов из нутра австрийского монстра: гений выручал в замороченные деньки. Каждому времени - своя музыка. Хотя без неё жизнь стала бы ошибкой…
Щуря ужаленный дымком глаз, листал амбарную книгу юности. Каприз подкорки - неуклюжий медведь, тащивший сорную рыбёшку...
* * *
…Юрик, по-уличному "бас" - средней комплекции. Рыжеватый вихрь на чубчике, словно шаловливым бычком зализан. Кепка по-урочьи надвинута на глаза, форс. И созвездие милых конопушек на лице. Шустро успевающий по хозяйству, в учёбе, играх. Лапта, драчка; вкатывался в хату с синяками, ну, чисто индеец в раскраске! А пацанва-то на улицах - до разнузданности бедово-шаловливая … Драчки каждый божий день!
Много хохлатых голубей, с чубчиком. Любима голубка: беленька - красноногенькая, ну такая же прехорошенькая!.. Трепет крыльев голубиный, щемящий отблеск смеха родителей. Басёнок, милый, шугай!
Богатая природа, собаки, рыбалка входили в отрады мальчугана. Жизнь, наполненная запахом сена, трелью жаворонков; телячьи - конские визитки. Мир по-Фолкнеру "горьковатый, терпкий и притягательный".
Родичи нагружали обязанностями степенно. На сенокосе - реальные длани отцу с братом. Жив шевелением пота в волосах. Сила и удаль нудили. Соседи на завалинках долдонили: тягловый малец…
Личному слову - барин. Характер целен - мог до ночи сидеть за учебниками. Да ещё под одеялом  с фонариком читать затрепанные книги "про войну". Память, чисто белые ночи, в Ленинграде.  Удивленно всматривался раек глаза в окружающих. Ум - цепко в задуманный кем-то мир. Иногда мог такое отчебучить, аж глаза от злости щурил директор…
- Ну, да-а, - листал чётки воспоминаний, искра Божья случалась. И озорные игрища; и чудесно-школьные деньки бывали, ах! Жаль, тиной зарастали в родные "палестины" отпуска…
В манящей зноем речушке Ольшанке лучилось, ярило. Век бежит, куда нужно - не шелохнется с лица. Знакома школьным ранцем каждая излучина с ямкой. Уличная дружина в воде; без подштанников, по - щенячьи, визгливо барахтающаяся. Каждый с чёрной ногтевой окаёмкой…
К вечеру испечённая в золе бульба. Вкусней до сих пор, не едал. Хотя за богато столами гулял, - и мно-о-о-го!..
Холодная роса, днём мило голосят пташки. Редкой красоты скворцовый напев-посвист. Лёгкие космы нежно-жёлтых берёз редели в дымке. В начале картофельных га осины со своим лесом. Островками лилипутов, в тени полупустых ветвей росли грибки.
Лютики-цвет, за ними ковёр из ягодных трав. Слегка шумящая дубрава. А сколько разлюли-малины, аромата пахучей земляники? О, Бог сыпанул - не жадовал…
Под звуки лютни чарующей ухающее сердчишко мальчугана. Нескоро испаряющаяся в душе музыкальная клубника. Одноклассницы, чуть-что кривившие рты в невинном плаче. Атмосферу щекочут секретные ворсинки первой любви. Увлечение Яной-Сухеной, а кто не горел на высокой любви? Быстро юность заблудилась, и-и-ех-х!..
Дед Лукич, истовый хлебосол, молодечествующий рыболов - охотник, ау-у. На крутом угори, прожил земной век. В уютно расположенной деревнёшеньке возле Бобруйска. Любя разводить дикой крепости табак. Ладони: чисто копыта изюбря - сплошные мозоли. Адские трудодни в совхозе, корявый быт, жизнь впроголодь. Однако рубля на полтину не ломал. Не понимая действительно: что за ананас, выходные в селе…
Сносившая тело дотла опрятная бабушка Марфа, - где ты-ы? Как живёшь-можешь? Услыхала ли, слепокурая, любительница хватающих приговорок. Ими хвастаюсь в разговорах. "Каждая пешка может стать ферзём - опосля смерти".
Горло хватанул ком; дрогнуло сердце, откуда-то влага по щеке, шелест ускользающих мыслей…
* * *
…И тридцати семилетняя надежда армии кадровую ситуацию, секанула. Раскалённым наконечником вонзилась думка…
И, богушка камушком стукнет! - двинул в инстанцию рапорт. Артелью гуляющие друзья ходу воспротивились. Спорно, "бас". Умудрённые жизненным капиталом офицеры, - хихикали.
- Чего бесишься-то, салага? Дудочкой крысолова Минск выманивает? Видел хоть гарнизонную дыру? То-то же…
- Полуправда, - мягко ответствовал Юрий, - ух, измочалила. А без дел вера мертва, ядрёный шаг...
- Мы так-сяк отфлажкуем - завоешь!
- М-мм ... своего пути не обежишь ...
Любая атака иссякает, каждый взлёт равен падению. Иногда так хочется выпустить себя из рук! Это как голубя запустить в небо. Только, чтоб шелест крыльев и солнце в глаза. И синева! И синева!
Как легавая-медалистка чувствовал: годы близко, застойные. Они топырились, стогом лезли в родную калитку…
А начальство (калачи тёртые) выслушав с охоткой, ухватилось за документ. И, помедлив - зелёный свет. С хитрым подходом расчёты на будущее …
* * *
Часть, теперь пехотная, дислоцировалась на юго-востоке Монголии. Добрались вовремя, чисто былинная сивка-бурка. Уставший мир замполита стремился в покой. Мол, устаканится, какая никакая заграница, иные широты, то, сё… Внешне за мягкостью, булыжником в густой траве, таилась жёсткость...
И куда ж забросила героя Великая Шлюха Судьба?
Первоначала на аэродроме Улан-Батора встретил казистый Яков. Табачный старлей верченый коротыш, подтянут. Не привычно белокур для этих мест. Простецкие стрелки бровей - линька тарбаган в Забайкалье. Облупленные щеки на лице. Весь солнцем закопчён, точно кора дуба. Гимнастёрка богато в разводах от соли.
Военные, отдав честь, познакомились. В минуту загружен копеечный скарб в "УАЗик". И гайда по степняку в часть.
Ну, здравствуй, тьмутараканное царство! Точно жених нарядным выдался заграничный день. Ощущение радости прилипчиво, сколь грязь в летний дождь. Тихо. Испепеляющее солнце камнем застыло без единого облачка в небе. Марево, до ослепления. По-над степью: царственно удаляющиеся за горизонт замки барханов. Радующие зенки гранями бирюзы. Полевой вид обширный...
- Такие минуты душу штопором открывают!
Ротный окинул майора взглядом, заинтересованно.
А Юрий с удовольствием глазел по сторонам. Впервые любознательно на уймищу песка (кинохроника не в счёт). Забавно скачущие по буграм маленькие ящерицы, варанчики. Юрты, стада овец, легион верблюдов. Множество колючек перекати-поле - ежедневной жвачки двухгорбых. Монголы, что-то крича, жонглировали пыльному "уазику". Усталые лошадки; пастухи, ни смотря на жару, в халатах. "В них поступь веков скрыта. Пейзаж, достойный кисти Айвазовского", - размышлял белорус.
Пески над равниной Гоби, злы, по сути (его ходовое выражение). Слегка лишь доступны чужакам. Как и трясины возле Пинска, ставшие знаменитыми в Отечественную. И до сего времени с тайнами мстителей-партизан. И чудилось: звенит струя незримого колодца…
Воздухом раскаленным дух омарило. Из-под мышек, кранами - лилось обильно. Пыль заглатывалась пузырьками шампанского. "А если буря? Воздух песочный будет наждаком"...
Яков что-то уважительно, вполголоса разъяснял женщинам. Они дышали с трудом. Обмахивались по-театральному, косынками.
- Пап, жаль, ты не художник, этюды, смотри каковы!
Дочь-егоза защебетала студенткой на экзамене.
Водитель Саха щурился, глаз от дороги не отрывая. Говор юрок, так шашкой лозу секут. Родова ушлого шофёра казачья, гураны из Забайкалья. С верховьев реки Газимур, бо-о-гатых ягодой, сенокосами, угодьями охотников.
В паузах балагурил о ценах. Вводя в разговор монгольские чудные слова. Сравнивал тугрики с рублями - материально-вещный оборот. Сколь кожанок можно приобрести? Ковров? Ласково-галантерейное щупанье исходило, чисто азиатское. Что за штучка жена, характер, каков? Тряпичница ли? А там и ежу ясно, муж будет солдатский…
Яков смотрел на крепко сбитого водилу с неодобрением.
Естественно, замполита в гарнизоне ждали: на тускло-коптящем фоне дней - событие! Грибом из-под земли возник комендант. Отдав честь, субординация, а как же! Указал жильё. Тяжёлые чемоданы занёс Саха. "Там подписные издания!"  Хором женский комбинат чертыхающему гурану.
Стыдливо голодающие по любви военные оценили жену. Фигуристый бабец - мечта!
Статно-дордевшая вишенка-черешенка, завлекательна притайкой. Глаза золотисты с янтарным оттенком. Любава и в детстве-то была мил-хорошавочкой, однолюбкой… Одну верёвку судьбы числобог затянул, точно. А что слаще вина и мёду?
Чётко доложил примоложенно-складному комбату Тугину. В честь встречи однокашник по академии затянулся в парадный мундир. "Здравствуй, старый друг! испытанный!"
 Отметился у секретаря партбюро. Для себя отметил: точно валун замшелый, с лицом жабы-ряпухи. А фамилия, о, не передать - Толмачёв!
С младшим комсоставом встретились в уютной ленкомнате. С алоэ на широких подоконниках и ржаво воплощающимися в службу, лозунгами. На виду сопел портрет Министра Гречко.
Уже вечером, личное знакомство с многонациональным составом.
* * *
И "ось потэкла тыхенько" гарнизонная жизнь. Разборы жалоб, учения, политдни. Краткосрочные отпуска для солдат, дежурства, заседания бюро, настенные газеты и… много чего ещё. Дел - километр, заводным крутился… Эх, голубей бы в небо! Чтоб солнце в глаза и синева-а-а...
В батальоне ждал "дембеля" Олесь, ефрейтор. Лицо, не обезображенное интеллектом. Дубинушка эдак под метр 95, Боженька ростом не обидел. Хорош парнишка, что и говорить! Из Украины, с херсонских земель, где богато арбузов. Запорожский кошевой атаман Варивода - там известен. Та же фамилия и у красавца с обманчивой внешностью, суетливыми глазками.
Однако хлопец лишь внешне улыбчив. А рот откроет: боже, чёрные лягушки так и скачут из зева. Почти иудушка Головлёв: угорь и налим в одном флаконе. По нему рыдал "дисбат", а может - таёжный лесоповал под Ухтой…
Всерьёз занимаясь спортом, в этом дока. Особенно любил модный: гиревой. И штангу в полупустом спортзале таскал, будь здоров, не кашляй! Мышцы и живот ходили кузнечным горном. Рукасто-локтевой "качок" - ясно, в гарнизоне таких мало.
Ошпаренного выражения "дедовщина" тогда не знали. Хохол оказался лидером угловатых салажат: так их, кутят! Первогодки боялись: царюющее зло. Играючи сбивал с катушек любого, думающего о защите. Ухмылялся: ша-ша-а, чмыри! Изгаляясь, як на балаганных игрищах, "чистил" посылки, с тумбочками. С миной ехидны, затрещинами отбирал деньги, курево. Сам "едрён-батон" (прозвище) к дымку равнодушен…
Симпотяшка из хохлацкого захолустья дерзил всё чаще и офицерам. Смачно южным говором. А что, на вытянутой руке - свобода! Вот она!
Однако с бдительным капитаном (016-м) запорожцев внук, якшался. Этот приём известен от рождества Христова. В затхлой атмосфере устойчивы шепотки; лить колокола по-старинному. Ёра оказался в зените дурацких и не только, разговоров. И хоть бы что ему! Слуга двух господ, осточертел уже вчистую.
Держа нейтралитет располагающе-виновато улыбался Федорчук, старшина. Ядрёный здоровяк видел "тяжёлые" части, где блатных, выше крыши! С него тысячно-километровых дислокаций по содружеству Варшавскому, хватит. Извините, сыт по ватерлинию! "Жизнь любит армейцев наоборот" - говорил с чуткостью локатора, вздыхая …
Очкастый сильно комсомолец (главный) при украинской фамилии, дрейфил. Гримасничая, чесал в затылке, разводя худые длани.
- Что я могу, товарищи? У смутьяна клумба взысканий! Вот документы, гляньте…
И, бархаткой тёр диоптрии: взор мимо собеседника…
И батяня-комбат на ефрейтора тоже мурыжился. Не желая с щирым однофамильцем атамана, "связываться". И предъявлял ротам как бы свидетельство о бедности: его нет. Нет, и всё тут, мама родная! Часть на хорошем счету у генерала, ранжированных штабников с округа. Будто из рога изобилия - медали, звания, отпуска.
Выносить "мелкий" сор желающие отсутствовали долго. Как-будто на грех, им оказался предшественник Басецкого. Добропорядочный человек, любимец батальона "сгорел" из-за хохла окаянного. В унтер-офицерских нравах руководства подполковник, мальчик для битья …
* * *
И вот по графику - черед дежурить. Мелочь службы оказалась таки, знаковой. Беда скучала по Юрию Петровичу, ядрёный шаг. …
Инспектируя третью роту, кажется отсутствие сержанта. К дежурному: подъём личному составу! Полусонный рядовой-узбек оглашено завопил:
- И-и - р-о-ота, па-адъёо-м!
С двухъярусных коек встали растерянные единицы. В сторону "качка" взгляд был опаслив.
- Рота, пад-ёом-м! Уже замполит, рубивший по-привычке воздух ладонью.
Варивода спал в углу широкой казармы. Тело не вмещалось на ложе - ноги снаружи. Хамоватый ефрейтор с ленью открывает глазки. Оповестил с издёвочной зевотцой:
- Если счас встану, кому-то будет хреново!
Дембель осклабился в ожидании реплики.
У майора ноги шли отдельно от головы. Естественно обида заскрипела колючками. Он что, с конки сверзнулся - неподчинение уставу! Вот тебе блинок, идеолог! Всплыли тотчас застольно-банные разговоры, худоватые слухи "за украинца". Калякали о "дружбе" с "особистом". От него зависело много: лямку-то тянули в стране неверных! Обстановочка-то международная, знаете ли-с… Поэтому общее мнение: клоака!
Будто ещё перед схваткой курсантом, - нетерпение. Знакомая дрожь в руках, под ложечкой - сладкое нытьё. Годы с дыхалкой в придачу озоровал на ринге, бокс знал на "ять". Как офицерский "Макаров"...
Оперативно сгоношилось колумбово яйцо. И, "богушка камешком стукнет!" С непонимающим дневальным магистрально к хаму. Десятки глаз следили: что будет? Ей-бо, ждав грозу: казарма окуталась тишиной. Слышно: чесалась муха на лампочке…
Ситуация разрешилась с изюминкой. Умильно, с омерзением взял "качка" за подбородок. Будто скрижали приподняв, в мгновение ока и, о, ужас! - вдарил. Туша издала утробно-свинячий "ы-ык-к". Близстоящим казалось: рубильник мутилы изошёл на части.
- Это борщ, упырь! А на второе кашку хочешь?
- Не-а…
- Быстро обмелел, ярыга …
Станиславский здесь отдыхал! Такая мощь на сцене; герои характерные, а яркие краски действия!
Групповой вздох облегчения шелестел змейкой. Качание стриженых голов, шепоток неподдельного удивления. В кои веков явился офицер, а не баба! Хватит получать на орехи от сексота!
Многие вспомнили умильные драчки на танцах. На деревенских; до первой крови - лежачего не бьют. Из-за ждущих сейчас девушек и невест. А фактически уже многие, жёны… Вот такушки!
И - долгожданную мизансцену сфотографировав, жёлторотики организовали строй. В полутьме белея исподним, разминая затекающие ноги. Выглядя безлико: картофель, теснящийся в лотке.
- На первый, второй, рас-счи-та-а-йсь!
Состав роты оказался на месте где и положено быть. Комиссар по - старому, резким голосом: "За тревогу бойцы, извините. Показалось отсутствие сержанта".
На каблуках быстро вертанулся в сторону ошарашенного ефрейтора. И, колокольчиком Валдая: "Тебе сейчас хреново, едрён-батон. И мне будет, но лишь завтра".
Ратники в казарме якобы, замерли. Осклабился лишь уроженец с античного Херсонеса. У покусанного шпица видок намного благороднее, да-а. Мутно-бесстыжие, как у рака гляделки - в пол. Вожжой текут слюни. Брусничное полотенце на физиомордии, выражающей сардоническую улыбку…
- Разойдись!
Фальцет бурлящего случившимся вывертом, офицера. Едва ли ожидал такого "чепе" интеллигент во втором колене. Что ж, мудрость годы копи, а подкорка выдаёт-таки фрейдовское… Впервые, чертовщина явная. Боже, прости, грешен…
Расписавшись в затрёпанном журнале проверок, ушёл. Правая десница болела. Юрий Петрович кумекал: "А где ж добротолюбие, муравьиным соком выделяемое?"
Прослойка любит солоно-горький вопрос, ядрёный шаг...
Ярко - рыжий диск спутницы Земли торжествовал на плацу. Вокруг тишина: как на сопках Маньчжурии. Шакалы степные и те, как бывало - не завывали.
Бушевал океан чувств и мыслей. Точно сороконожка, думай теперь, с какой шагнуть ноги! Думай... "Нужно к "бороде" лично, опередив местную голоту!" Иначе - всю жизнь не проикаешься!
* * *
До липуче-обалденной жары рванул в дивизию. Берсенёв Саха, отчаюга не отрывал глаз от шляха. Всегда охоч до гарнизонных баек, зубоскальства молчал трухлявым пнём. Будто немые с Кяхтинского вокзала восемьдесят с гаком…
Тёртые наждаком здоровающиеся офицеры: что, на разбор полётов? Они уже знали о "ЧП", сарафанное радио шепнуло…
Не слушая толком, Юрий бегом, через шаткие ступеньки, к куратору. Застучал легонько костяшками в дверь.
У Железняка, стареющего полковника возраст опасно мудр. Лицо без морщин, обтяжной пуговицей. Милый нос картошкой, наш, рязанский. Взгляд и остёр, и доброжелателен. Души людские читал газетным фельетоном… Он аки червонцы взвешивал слова (иголку сунуть трудно). На совещаниях кудряво-зажигательно говорил. Слегка грассируя без шпаргалок.
 Бес лести напрочь отсутствовал в кабинете. Знали об этом. Замполиты меж собой любовно, "бородач". И, как золотую жилу использовали его. Ох, и тяжек хлеб! Должность являлась, скажем, так, "расстрельной" - происшествия были всякие. Генералитет не любил трудягу за язычок: подкатывая брёвна под ноги. И, с изяществом медведя-шатуна пыталось сломать критика. Однако: дело знал, сало в голове имел, без армии не мог...
 Худой знак обозначился сразу же: не угостил крепчайшим чаем.
Стоя тетерей, Басецкий многоточием очертил жареный факт. С запечатлённой мукой, подступившей к горлу. Затем, облизнул враз пересохшие губы.
 Физиономия у командира - попадание холода на больной зуб. Хмуря густые брови, теснее уходил в скрипучее кресло. Очи-улья распахнулись и, вместо желаемого бальзама сорванно-журчащим голосом:
- Грить твою растак!
Ясен перец, выражение солонее.
Наставник над мыслью тотчас вспотел:
- Объясните: читать устав драчливому гнусу - волк же в пастухах!
По юношеской привычке разряжал ладонью воздух, сжимая её в кулак. Будто бы ставя! знаки в окончании каждой фразы. Клинок объяснения получился длинноват…
С десяток минут - внемлющая тишина.
Лицо Железняка, задумчиво. Губы - сталь пулемётной щели. Приглаживая остатки волос, откашлялся. Одёрнув ладно шитый китель, встал из-за стола. Спина чуток круглилась. Длинные руки сложены фертом. В глазах - чертенята овёс молотят. На добротно писанный маслом портрет генерала Епишева, взгляд. Иронично усмехнулся в густую бороду. Любовно гладя рыжевато-седую бурю (скрывал шрам из Вьетнама).
Задымил любимой "беломориной", иных папирос не существовало. Привычка десятилетий...
Ещё вздох, как рукой махнул, и:
- М... н... н... да так же, майор.- Едва ли уронил честь офицера, репутацию партии…

***

 МОЛЧАНИЕ СУПРУГА …

Мой заполошный брат Андрюха осчастливил известием по сотику. Запутана "юридня" - чем и любишь и заниматься. У старшего воображение гончее. Кормил иногда делами, темой публикаций. Редкий тям у него ко всяким увязываниям, вообще обустройству. Брательник в мать, непредсказуем, всё ищущий справедливости. Трудноисправимый родовой изъян…
Догадывался бы адвокат о заседаниях судов, командировках, участковом, отлучении от литературы…
И привёл товарища по рельсовой службе. Молод, высок, черноволос, кареглаз, бородат. Костюм добротный, но сидел мешковато. А худущий-то, мама родная! Можно показывать результат голода в Поволжье… Железнодорожник заметно волновался.
 На широкой летней кухне знакомимся: Анатолий Славкин. - "Юлий Романович". Уселись за накрытый женушкой, столик. Андрюха, извинительно глядя: в центр - стеклянный торт. Меньшой это добро-то не шибко жаловал. Имея взгляд на проблему: у-х-х, зараза разведённая! Выпив, Юлий сморщился, будто хватанул кислой облепихи. Закусив, обсудили драму - Славкин разрисовал так.
Кх-м… Возвращался как-то в сумерках от родственника. Естественно, выпивши "слегонца". По-пути решив заглянуть к товарищу. Совместно вкалывали, в молодости ещё. И спутал типовые "хрущёвки", как в фильме "Ирония судьбы…"
Электрозвонок, будто на грех, испортился; настойчиво стучал в квартиру. Тык-Мык. Из соседней выкатился шало-весёлый мужичок. Пыхтя локомотивом, обхватив за туловище, молча свалил. Толик грохнулся шумно; заохал, кое-как встал. Ребром ладони - обидчику. Табачно-перегарным запахом дыша, бичеван косолапо заорал: п-п-шёл вон, алкашня местечковая! И, мать-перемать… "Чтоб ты, урод, скрипел, как дверь!"
Оклемавшись, побрёл не спешно, утирая кровавые сопли.
 С утречка явилась родимая милиция. Сутуляще-хмурый лейтенант, участковый. Люд уличный кликал незлобиво, - "дымок". Гуран ещё тот!
Трудовая мозоль, распирая сорочку, угрозливо нависала над портупеей. Раздолен в плечах; коротконог, с шадровитым лицом, где нечистые горох молотили. На щеках и кривоватом, с пуговицу, носу - малиновые сосудики. Тунгусоватая физиономия нажарена солнцем, хош блины пеки. Глаза в заячью розовинку, остро-прозрачные чуть скошено-рассечённые к вискам. И жгут, главное, будто углями! Чёрт-те какой намес кровей, скулы ломит…
Глядя хитро, кожух цветастой речи: "Чё натворил, дуралей, а?" Хмыкая на разодранные штанцы; куртку, в грязюке. Черканул для блезира объясненице на полстранички.
- Вины мужа нет, "дымок"!
 Дуня вздохнула, влюблённым слоном. Бравая с краснеющим лицом - горой вздыбилась. Отбривающим взглядом колола "милицанера" серо-некрупными глазами. Баба - горшок, что влей - то и кипит…
- В поле ветер, сзади дым, а?
Офицер рассупонивал так с похмелюги. Поднесённую Толей чарку опрокинув: х-х-а, дерзкий первачок! - "Самогонка пей - земля валяйся, а?" Глаза умиленно растаяли среди холмистых щек.
Сощурившись с хитрецой опять улыбнулся: трындец.
Затем - восвояси на гарь-шумном мотоцикле.
Два месяца - библиотечной тишины. Опосля извещение о компенсации вреда, судебное. Ни фига себе! В глазах теплиночкой читалось: за что?
Ему, от законов далёкому, объяснено. С табачным дымом вместе мелькало: статья, нормы, вред.
Толик пятернёй, как жаткой, загреб волосы ото лба - ух, и сложности.
* * *
Ознакомившись с кипой документов, Юлий врубился: совсем не так изложено! В действительности иначе, в этом-то - "изюм". Что ж, братки товарищ, как тут не подсобить? Жизнь - фемида, на которой разбирается одно дело: судьба против человека.
И вот заседание суда. Мазутом пахнущие руки до неприличия дрожат. Кряхтит; слова, набухая гелем, лопались, не звуча.
 Мирон (истец) в задумчивости изучал широкое окно; умильно балагурящих голубей на карнизе. Казалось, что ход заседания, его результат не волнует. На вопросы судьи - молчание.
Визгливо отвечала супруга Кротова.
Отчего-то вообразила актрисой Бернар местного разлива. Причёска - осиное гнездо, смела для возраста юбка. Заламывая худые руки, обмахивалась веером и не по теме дерзила. Сбивчивая, с горячим захлебом речь. От взглядов объявляла бойкот печёнка. Смелость обличал выпендрёж: никтошечка жаловалась мокротой. Судья по-женски успокаивала, давая воду из графина.
Секретарь-девочка, от усердия высунув кончик языка, фиксирует говоримое.
 Дождался слова защитник.
- Идёт кропотливая работа, а не оперетта в захудалом театре. Вести, необходимо корректно, Фемиде представляя доказательства, а не эмоции, - сказал Юлий. - С чего моральный вред оценен именно в 500 тысяч? - "Я так захотела".
- Сумма равнозначна якобы нанесённому удару? Неловкое молчание, глаза в потолок, затем - вздох.
- Да, госпожа судья, ответчик не воспитывался, в юридическом пространстве… Истцы необдуманны в размашистых обобщениях. Впопад приладить к закону - не могут. С общедоступной статьёй знакомы явно нетвердо. Имеются принципиальные возражения, - глаголил заступник. Заявленные бумаги толка не имеют. Ходатайствую о допросе в качестве свидетелей лиц… приобщении к иску документов…
Начались юридические тонкости. О, заумь председательствующей к сторонам. Осторожны реплики-вопросы заседателей, кутающихся по-старушечьи, в шали. Эмоции прокурора, глядевщего то и дело на судью. Типовой процесс: нудно; дистиллированная жвачка для разбирающихся.
И вот, наконец, оглашено решение.
С ордой иных заявителей выкатились на простор.Жары не чувствуется; знойный мираж, пыльно-угарно. Птичий звон, комариные серенады. Тополя кряжисты, чуть шелестящие листвой, засохшие акации. Редкий шелест легковых машин. От Владимирской церкви доносится звон, создавая причудливое эхо. Знакомые, на ходу курящие - приветствуют.
Зарядили жадно рот сигаретами.
- Доволен ли? С тебя, однако, причитается.
- Кх-м, не совсем, хотя вы для меня - указка.
- А что так?
- Не потяну такие деньги, Романыч. - На жалость не бью, ежемесячно рассрочка за квартиру. Трое ребятишек. Жена-училка ревёт белугой - платят-то гроши. Надо бы что-то ещё придумать!
- Не пузырись дешевым вином; чего мозги сушишь, не шахматы. Двинем кассацию.
- Кх-м, мозги и так в расклин - что это?
- Вторая инстанция, более объективна… заход против шерсти сделать, что-ли …
В областной центр ушли документы. Время летело курьерским, через месяц - вызов.
Серое здание в центре, рядышком с вокзалом. Охранники - бугаи при входе. Револьверы, дубинки на поясах, цедят сквозь зубы. Бестолково-людская суматоха в коридоре. И, благоговейная тишина в кабинетах.
Стулья заняты, притулится негде. Обстановочка знакома, будто приступ язвы.
-Да-а-а, очень жаль.
- Чего?
- Жаль, что свидетелей нету.
- Я ж Вам говорю: люди во дворе слышали.
- А рядом кто стоял? Вот именно, никто. Скажут, телик работал, на всю мощь. Поэтому и отвечаю: свидетелей нету.
"Гражданское дело четырнадцать ноль восемь, прошу в зал!" Имевшие отношение к "четырнадцать ноль восемь" встрепенулись. И тихо калякающей стайкой потянулись вглубь здания. Тела пересекли вестибюль. На освободившиеся места поспешили другие. Стулья жалко заскрипели, чисто коляска под Чичиковым. "И вот она, прикинь, к-а-ак бросит котлеты под ноги: жрите, мол, блин! Нет, ты представляешь, "жрите!", кричит. Рожки по дивану, котлеты по хате!"
- Да-а-а… Повезло. А сын что?
- А что Денис… При чём тут он?
Разговоры сливались в баюкающий гул, вялый поток. Иногда выплёскивались отчётливо: дознаватель, участковый, штраф. Плыли степенно чертополосицы, будто выхваченные из мрака наугад, калейдоскопно. Как выступ скалы на повороте дороги, мигают и тут же гаснут. Фары летят далее. Это по-нашему: вдоль обрыва, по-над пропастью!
* * *
Наконец, слышу мою фамилию. Захожу в маленькую аудиторию: желающих судиться, битком.
По-военному чётко - доклад.
- Что можете добавить, есть ли новые аргументы? - тактично спрашивает председательствующая бальзаковского возраста. Тяжёлые, сильные очки с диоптрией 60-х, служебный костюм. Рядом помощники, двое. Добротный, будто конь-тяжеловес, стол, намертво вросший в темноту паркета.
- Если позволите, выскажу, уважаемый суд.
- Слушаем.
- Видите ли, ответчик работает с четырнадцати лет, запись в трудовой - единственна. Горохом не катало по стране: кто этим хвастается в тумане реформ? Судьба рабочего, то бьющая под дых, то голубящая…
А что значит служить машинистом? Рабочий день за гланды, волос стынет от переработок. Возвратившись из поездки, "сидит" на телефоне - отлучаться нежелательно; контроль. До водки или хотя бы её запаха?
Уверяю Вас, доверитель характера осмотрительного. Поведением на скандальность не претендует. Хребтом горбатясь, ощущает время, соответствуя должности. Благодарностей и грамот - на штатную роту.
Упредил аварию; статьи в газетах. Интервью - глоток родниковой воды среди телевизионной мути… Документы в столице: награждение знаком "Почётный железнодорожник". Представляете, ваша честь, как заслуживается отличие?
А какой-то шкодник, извините, без родины и флага, обвиняет в хулиганстве! Якобы потерпевшего Славкин не трогал, в квартиру его - ни-ни. Опять же потасовка затеяна истцом, утверждает свидетель.
Адвокат осел пробитым колесом. Чувство: осыпается зримо шелуха. Линия заступничества крепчала рельсом.
Его не перебивали, отнюдь смотря с интересом; уважительно - на депутатский значок. Заглядывая в бумаги, аккуратно так на ушко шептались. Тишина, слышно на люстре чесалась муха.
- Достопочтимая Фемида! - Если ударился бы виском о гвоздь на половицах, а? Даже кошка, загнанная в угол, превращается в хищника. Не на облаке ведь живём-то… Пе-ре-кос иска явен. За словопадом отшелушены крупицы истины.
 По залу - шепоток. Затем, я так думаю при обнародовав решение - аплодисменты. От-так-от их!.. Тщеславие удовлетворено: Юлий потерпел успех. "Рахат-лукум", - говорит моя бравая…
* * *
Однако молчание истца рождало суеверие. Видимо, есть-таки Бог: изредка да чудесит судьба. Жистюшка свела чуть-ли не лбами с в маркете. Юлий щербато-улыбчиво приветствовал. Тот узнал, но не сразу. Лицо - оборванец, проснувшийся в королевской спальне!
Отоварившись, почапали вместе. Употреблял юрист не только воду ключевую; от заявленной чарки не бегая.
Вошли в "непричесанный" сад, акацией цветущей закрытый уголок. Небо - высоко-блаженное, по - августовски синее. Грустное тепло держало воздух в чистоте. Тишина, кроме чирикающих воробьёв: никого.
Мирон: длиннорожий, выразительно-глядящие глаза. В траве затона стоящая щучара. Такое же неподвижное, с хитринкой: дескать, как затаился-то, а. Щетина цвета соломы, краснота прожилок на тонко-горбатом носу. Ко лбу липли космы серо-белых волос… Да-а…
Деревенский простец - мужичок; выпив на брудершафт, стали на "ты". Текла беседа обо всём помаленьку. Решившись на мучавший вопрос, ткнулся в трёхдневную щетину защитник:
- Ой, до щекотки хочется узнать, разреши?
- Замётано.
- Чего на заседаниях-то молчал?
- Почему? По известному овощу, - буркнул, скорчив гримасу алкаша, хлебнувшего по недоразумению керосин. - Жена заварила всю кашу. К адвокатам-то, аж юбка заворачивалась, гы-гы… малохольная… Те умники: дело мол, выигрышное. Хай им грэц! Я, долбак, не хотел - разбираюсь тока в ликёрке. А ты, молоток шустряк. Опрокинем!
 - Всё-таки сумма прилична, отчего? - "Дочь замуж выскочила, отселить хотел, подлюгу. Дак ой-ё-ё! За "однушку" хозяин пятьсот косух и запросил. А вот хренушки ему!"
 Теперь всё на месте, как затвор в раме при сборке автомата.
- А ты, молоток шустряк. - Приспичит, сразу к тебе. Замётано?
 - С чего вдруг?
- Хм-м… профсоюз-то сдался на хрен, воротилам. - Ты не гнушаясь, работяг защищаешь. Тыл у них, тю-тю. Э-х-х… А начальство задрипанное, из грязи, лютует… Живём тока на нервах. Почто так?
Юлий, собираясь с мыслями, закурил. "Полагаю что, большинство зажаждало иметь власть, хоть маленькую. - Мелок стал, человек… блуждая, духом ослаб, нравами. Ушло что-то цементирующее людей. О, нас-то воодушевляли споры, книги, противоречия… Главный канал "ящика" смотришь: ну, чистое фэнтези… Выверты с заманками, расчёсывание людских царапин… Чувствую засуху шкурой, прибора-то лучше нет! Страна плывёт брошенным кораблём"…
Сидели молча. Уже зашло солнце. Горсад заполнился прохладой и тенями. Была смиренность, отрада, и тополиный покой. Все это рядом, но жизнью какой-то недоступной двоим. Такою же, как вечерние облака там, в медово-прозрачной глубине и далях неба. Высокие, недоступно - чистые…
От этого было горько и неспокойно.

***

 АНАНАС И ПЕРЧИК

Субботний вечер. Приятно-дружеская компашка, разношерстна: женщины, вино. В уюте гостиной свободного места - в ладошку. Дыма - хоть прикуривай. Вечер достойно-спокоен: товарищества ради. Интеллигентно и без мордобоя.
Сплетни, называемые отчего-то информацией; любимые песни 80-х - пропеты. Много видавшая гитара-подруга, отложена. На "слуху" любимые поэты Евтушенко, Щипачёва и Бродский. Граня - хозяйка салона - болела "коклюшем" по Рождественскому. Верлибры Роберта изложены тоже. Реже уже носовой смешок любезно-приветной хозяйки. Полное разгуляево заканчивалось.  Накрытый добротно стол - чист вконец. Будто крестьянский ларь опосля посева. Когда градус разговоров скис вчистую - звонок. Спустились с горочки забубённые друзья на огонёк.
И - распазив дверь:
 
- А как пОутру, поУтру, поутрУ
Всё было нОлито, налИто, налитО…
 
Размахивая в такт, декларировал Роман Канифолин. Он юрист, весь рас-такой из себя.
Заглядываются на него, породисто красив, выставили цену люди. Тридцать шесть лет, а густые волосы опуржены инеем. Бородка купеческая, затемнённые очки (мода). Добротны вещи и одежда; спортивна фигура. Горделивая, даже с вызовом, осанка, большой лоб. И самоирония, вперемежку с юмором - ох и фактура!..
Акулий плавничок в горле; хоть и русский - точность германская. Если выражаться по-футбольному, то - игрочина! Держался особнячком, выше слухов - молву заглушает лишь равнодушие. Это-то хорошо чувствовал на задубелой шкуре. Характер, конечно, не мёд…
А сладостный удар по нервам! Завидев голубичные глаза, следовательши хорошели,  обретая товарный вид. Адвокаты-раскрасули глаз не отводили, застыдиться глазением, не успевая. О, многие искали общества, "сдыхали" по защитнику.
Гражданские споры, которые "вёл", интересны. О них, длящихся, иногда месяцами, шептались. Защита - гейзер! Въедливо-матёрый цивилист доходил до сути, творя шоу 99 пробы. Либо тихой сапой, выигрывал…
 Близких - пальцев руки хватает; люди творческие. Шёпоток: пером любопытствует, заболел энцефалитом словес всерьёз. "Мне нравится складывать слова в абзацы!" Поговори с таким…
Но это разговоры не понимающих в толк обывателей. Юридическая же слобода, не чётко звучащая, едко характеризовала: "ворона". Бело-ветвистая! А им-то фарт частенько махал ручкой! И, захлёбывались в слюнях: Канифолин много делал бесплатно… В обесившемся веке прощается такое, а?
Праздник ожил и, вспыхнув, словно бросили в затухший костер хвороста.
Дамы-учительницы: одна другой выпендроннее - теребят целенаправленно. Расскажите такое-этакое, захватывающее… О, разгорячённые винцом тянули адвоката за фалды. Рассказчик хорош, слушали с удовольствием. Часто героем хохмочек был сам. Рома, как никто умел посмеяться над собой.
По-привычке за гитару спрятался:

Не пей, красавица, при мне
Ты вина Грузии заморской,
У нас в Чите портвейн
приморский вполне
  приемлем по цене.

Улыбчиво-красноустый рыцарь пропев, задумался. Истина: доза веселящей горилки, устанавливаешь отношения. Жидкость маслянисто колыхалась в чарке, блестела ярче стекла. Гриб да огурец в брюхе не жилец, а коли под рюмочку! Тут слова абсолютно лишни…
Приняв, юрмаршал взорлил, "на-гора" - экспромт. "Предложение жёстко, как формулы в римском праве".
* * *
 - Хотите истории за Фемиду? - по-одесски, кожуринки завертелись в глазах. - Они есть у меня. Скаред я, но внимайте же перчики. И на вес - ананас. Готовы? Таков, к примеру, воп-ро-с… Обман…
Вообще-то говоря, ложь - термин не юридического цеха. Что это за фрукт в идущих конвейером заседаниях судов? И антипод: правда? Адвокат работает не для установления истины, вымысла, господа-товарищи. А для клиента, ибо так устроено с античных времён. Латынь вековых греков - свидетельство. Более, скажу грубо, защитник теоретически врать не может. Ибо правды-то не знает. Её, абсолютную ведает только Бог. И правоведу не интересно, виноват ли клиент. Главное: доказана ли вина! А ложь…
О, враки - эмоциональная оценка лишь; мало ли кто, что и как воспринимает! Я чувствую - доверитель говорит "не то". Однако вряд ли что-то сделаю, на вред. Даже не в его пользу владея информацией.
Иль, на щите возвратить иск - не имею на то прав (искрит рыле совести). Хотя… есть в каждом юристе запах палача. В этом сила. И мой гребень хребта, с него многое видать. И главное - в обе стороны.
- Почему? - Оживляж внесла директриса школы Граня (хозяйка). Ух-х, и фортеция; всё - то под прицелом, и рассчитано от и до. И - взгляд конвоира…
С кокетством игривая стойка, руки на предгорье груди. Зорево теплится улыбка. Лицо нежно-влажное - цветок после дождя. А за худобу обзываемую Венера Фанерная. Постаревшая, вечно молодящаяся кокотка…
Лялякали в учительской: болтушка, себе на уме - мотор возле таких глохнет. Сам! И супругов, на бомжихе вшей меньше. Подруги, казалось бы, не разлей вода, а языки ох крапивные…
 В молодости училась на юрфаке университета. И к поводырю вереницею шёл люд. С удовольствием, "держа фасон" разъясняла… словами опутывая… горей-забот мало - чужие подавай. Как была громогласная простодыра, так и осталась. - Романтические слова-меты, или теория кухни?
Остальные глядели букой, словно восковые фигуры в музее. Джентльмены куря, наматывали разговор на ус, вплетая в хемингуэевские бороды. Ни до чего дела нет, кроме своих персон! Умные женщины это чувствовали…
У дочери хозяйки зрачки, взятые на прокат у филина (очки на коленях). Руки - крылья не махали, ноги-ласты обвисли. Ходит в кедах, матерится. Притом внешне - ангелочек. Хочет очень лавстори.
- Эх-х, мама, рожай сына обратно!
Куражлив басок Глеба, пришедшего с заступником.
В лацканах пиджака сверкают разнообразные значки. Давняя слабина к медалькам, продающимся в киосках. На лысеющей голове волосы торчали в стороны. Пучками, точно у гения. Взгляд: дико - жгучий, ежедневно.
Но в райцентре уже знали: человек давно исписался. Шекспир районного масштаба, певец надоев, слагатель гимнов искусственному осеменению… Утром тщательно полощет рот одеколоном. Чтобы не разило алкоголем в момент встреч с начальством. А также при интервью с трудящимися.
Многозначительно пожевав губами-сосисками, глянул на хозяйку.
 - Всё-то знаем, кроме одного: как жить!
Остряк, блин. Юрий Никулин.
* * *
Адвокат шаловливую реплику - мимо. "Слегон-нца" теребя ухоженную бородку; и далее, так задумчиво:
- Видите ли, законтрактован долгом и совестью; исходя из формулы - "не навреди". Фантазирую: обвинение считает, что доверитель лжёт. Ну и флаг им в руки! Нехай доказывает обоюдоострую, правду. Защита же понимает их, как измышления. Структура правды и лжи, относительна. Поэтому, знаете-ли, истиной считается доказанность иска. Иль наоборот.

Я адвокатская пушка,
Стреляю туда и сюда.

Дарю экспромт на память. Вникли иль не в кон?
- Всё по-человеч-чи, - улыбнулся моржеобразный здоровяк с бронзовым пузом. Чем-то похож на ничейную собаку - откликался на любой зов. Складчатый личинкой, затылок; голова босиком, по-молодёжному… Улыбка приоткрыла у друга хозяйки нехватку зубов. Чувствовалось: Крым и рым Минька отпехотил. Кулачищи - во! Только кувалду и держать. Сидел на корточках, по-зэчьи, хребёт на дверь. О справедливости, личное понятие: приговор зачитывали дважды.
- Всё блин, по уму! Мы ещё не Гондурас…
От бухарика заздравное, что хула. Душа в спиртовом тепле уже спарилась. Алкогольный змий тряс по утрам, как пилораму… Липуч, просто свидетель Иеговы. Их сейчас больше, чем мафиози в Неаполе…
- Теперь для многих, знаете-ли, Бог - Америка. - Голоском слаще девичьих бус, Рома. Бывал за океаном. Вспомню - шало в черепке гудит. Узнав реальность штатовских адвокатов - завидки, честн-слово. На почве уважения к закону работают... О, это как восход на горе Фудзи!
Я полагаю: мы крестьяне на скалах, пытающиеся вырастить урожай. А его нужно удобрять, пардон, слоем коровяка-чернозёма. Юридический чертополох махрово лопушится по сию пору. Это "реализм действительной жизни". Закон потребностью для каждого, извините, не стал. Правосудие в корне отличается, так - то, гураны…
- Чем же именно? - едва ли не хором "обшшэство"; задел рассказчик явно. Познавательно конечно, … но в юриспруденции мы - уездные лекари! "Не буду подробничать; умственно-восторженных запилов, избегу. - Кислым словцом ограничусь чуток: шило-то годами торчит из мешка.
Видите ли ихний адвокат запросто проводит экспертизу; свидетели, в любом количестве. Я же пишу ходатайства - судья может: тубо, нельзя! А капризулю убедить, что Шопена перешопенить. У нас суд независим… Торопко, просишь о допросе свидетелей опять-таки. К примеру, пригласить могу девять, "размажущих" гособвинение. А суд выслушивает, двоих…
Извините, барабан может, конечно, заглушить оркестр. А заменить - вряд ли. Улавливаете разницу, а? Или не кон?
Роман извлекал с какой-то по-солдатски отмобилизованной вдохновенностью. Прядь волос то и дело спадала на лоб. Жест - скупой и точный - как бы сопровождал мысль. Делая её, рождающуюся на глазах искреннее и доступней. Да-а, понятны стремления адвокатесс… "У наших успех (и мой) - вопреки случаю. Истребитель летает сам, а без поддержки с земли - птица однокрылая… Зуб даю: мы выше! Не о том, однакож, речь".
- Хлеб ешь, а правду матку режь… У Фемиды правду сыскать, легче ноги у змеи!
 Журналюга, через губу тарабарным речитативом, - пожалился. В центре дивана шаромордый, с миной, будто на усы выплеснули рассолу. Смотря исподлобья на всех резвым бычком.
Воздух в помещении спрессовался: твёрдые духи. Глаза у всех - на Канифолине. Он задумчиво так: "Не вижу летающих чепчиков народ-господин!" И далее узорочье, словесное.
- Видите ли годы, мечемся: казарма иль бордель! Жизнь-то, чисто истина на дыбе. Думы у многих - скользить по ней, будто Иисус по водам. А спотыкаются, как на лестнице в ад. А в народе молвят, что-де на одном гвозде не повесишь всего. Чувствуя себя "под углом вечных беспокойств" - законы нужно менять. Горе-юристам в Думах: "лица не обще выражение" иметь. Ликбез для "золотушных шкетов", опять же.
 И - первое! Гражданам на веру принять таки бухгалтера разума - закон. Без него - хана. Это не слова - однодневки, верьте! Это труд, да, большой, но для меня - что ромашка в поле.
Главное - величие замысла! Остальное - шалости игристого ума…

***

И, РАЗДВИНУВ ЛОКТЯМИ ПРОСТРАНСТВО ВОДЫ

 
Всё должно быть немножко не в фокусе
Говоря как бы: накося, вы-ку-си!

Семя бросил в чернозём Юрий Петрович Ткаченко - основатель регионального "Фонда им. Петра Бекетова". Бессменный руководитель скликал под казачьи древки любителей драматургических забав.
 - Хочешь правду без одежд? - ежевато спросил войсковой старшина, окладом разгладя снежную бороду, лопатой видную со спины. С не утраченным хохлацким достоинством вопрошающе глядя при встрече.
Опьяняя, предложение, ударило затворнице-душе в голову. Отодвинуться на месяц от балаганного повседневья; фальшака похвал, забав вином, утомительно-телевизионной трескотни, мушиного жужжания радио, отравы газет. Это ли не диво! В городе сейчас не нужен никто и никому…
- А что, только боги горшки обжигают? - выдал загогулину.
- Действительно, с таким лицом шататься по Чите!
 Слово есть дело, дорог всё-таки ещё уговор. Хотя горячий нерв сомнений бился, конечно.
В шуме-гаме начинающегося лета, начался активно-целенаправленный поиск финансов. "Спонсорское громадьё" отсутствовало, у самих в карманах деньги точно не ершились… Сначала дела закрутились штатно. Пошив формы для казачат, питание, строительство основного плота. Получился не хилым, размером 8х12 метров - и стоит описания.
 На носу: бунчук, казацкие флаги, парус, вёсла. Роскошное полотнище региональных "Зелёных": экология под партийным контролем, как и в старо-добрые времена. Столик капитана с томиком плана фарватеров рек; ввинченное кресло, трансформатор, скамейки по бокам. На "полу" - стёршиеся от долгого времени походов - ковры. Три каюты закрыли непромокаемой цвета белого снега, плёнкой. Будто взаправдашние четыре пушки для стрельбы китайской бутафорией. К эффекту хлопушек не сведены, гул оглушительный: верьте на слово.
 На корме расположились мини-столовая с камбузом; вёсла, лёгкие моторы "ветерок" для вывода плотов на центр течения. Надувные лодки, плотики с хозяйственным материалом - на дюжих канатах. Даже теоретически, выхоленное сооружение не перевернулось бы. Под днищем - восемь тысяч полиэтиленовых бутылок, а это не хухры-мухры!
 Скептиков - выше крыши: чего только не кликушествовали, и каких советов "бывалых" пришлось выслушать нам! Выдержали...
 Сбросив мишуру скептицизма семнадцатого июля из столицы края, отбыли казачата. Пшеничны чубы, располагающие улыбки, раскосые глаза - одним словом, гураны с Забайкалья! Нынешние квелые парнята ни шли ни в какое сравнение… Для десяти человек плюс корреспондента газеты, путешествие - начальное. Для хитрована Ткаченко - ему сильно за шестьдесят, - поход уже восьмой. Дорога: только детишек ночами стращать...
 Курс - бывшая крепость казаков Албазино, что в Амурской области. И, буквально два слова, о сооружении.
В 1685 году, наскоро выстроенную из дерева, крепость защищали восемь сотен казаков. Почти 9 месяцев, вдумайтесь! Неприятель - тридцать тысяч воинов из Поднебесной. Коротка им оказалась, кольчужка! Отбив атаки без числа, потеряв 2/3 состава (китайцы десять тысяч), казаки согласились уйти из острога. Покинули с оружием и знамёнами, а в то время значило многое!
 Албазинская оборона - одна из страниц русской истории; тут, счастью, она не врёт. К сожалению глубокому, фактически обществу неизвестна, а это - земля дедов наших, первопроходцев! До комка в горле - пронзительна; и свинцовой кровью из-под земли дошла слеза на финише…

  Вчера … Позавчера …
А впрочем. Что нам сроки!
  Давно пришла пора
Признать, что мы жестоки …
 
 - Готовился к походу загодя, принимая участие в оборудовании главного плота. На вёслах, с удовольствием, "вахта" - два часа, ежедневно. Дежурство зависело от скорости ветра, течения и качки. Чувствую, да и старшие удивлены - здорово окреп физически. Задружился с ребятами: учясь играть на гитаре, разжигать костёр с одной спички. В краеведческие музеи Нерчинска, Сретенска, Усть-Карска ходили в сшитой форме казака. Румянец играет, глаза блестят… Многие интересовались: "Откуда вы?" Мы, гордо: "Из Читы!"
Вёрст - тысяча с гаком по кружевам Ингоды, Шилки, Амура. Рекам достойных суровых краёв: клокочущие перекаты, узкие подчас места, мели, затоны, омутов водоворот. Встречаются и быстрые течения; весьма привлекательны для туристов, увлекающихся экстримом, любителей перчёных ощущений, рюкзачников.
* * *
И хохоча, поплыл мне мир навстречу. Вздохнув сладкого воздуха, пьянящего чище добротной браги - в сухой остаток выпал журналист.
 Большое впечатление (а мест видел, ух) оставила чудесная Шилка - кормилица. И что эт украинцы хвалятся чересчур горами в Крыму? Со всех сторон общёлканными забавной ратью неленивых фотографов! Хохлы во сне не видев мощно-красивейшей Вяткинской гряды, пещер с широкими входами, так похожи на райские. А роскошно-мертвенные пещерные сталактиты! Странно выглядят скалы, из чьей гранитной груди выглядывают тоненько-растрёпанные деревца. А чудесные равнинно-лесистые берега на известной реке; ковыльно-тюльпанные равнины. Диковата природа: невысокие синевато-перламутровые скалы в лёгких поясках тумана, увалы и ущелья, поросшие разнолесьем, просторные долины с рощицами берёз и ромашек лугами, и всюду - закрой глаза и прислушайся! - дремотный звон родниковых ключей.

У самой ночи на пороге,
Уже от берега в отрыв
Сидит гора, босые ноги
В живую воду опустив.

Ну, это, как говорят сейчас - ва-аще! Всё безмолвное - вечно...
 Деньки шелестели бочком между короткими ночами. О! Сердце замирало в первобытном восторге каждый день. Словно колокол звучав: небо - в облачном скафандре. Река - облака, берега - мурава и лес, полный чудес. Плеск от реки, лягушачьи стоны, хрипы водяного быка. А сладко-пахучий дым костра! И трубочный (из Стамбула) газетчика по шикарным вече-ра-а-мм; Конфуцианские саги капитана снулым голосом! Плащ из рваных слов фамилий, идей, названий …
Напевное бренчание гитарных струн; шалая маета казачат возле жеманниц-поварих. У тех - шалые глаза; фигурки опрятно-соразмерные, как у полевых птах. У ребят - грудь петухом! Что ж, молодость надеждой ох как богата!..
Без информационного насилия, через образы богатейшей природы тянуло выразиться ах поэтически. Удивить чуточку мир выражением изгаженной городом, души; или хотя бы постараться в древне-приятном занятии. Понимаю: до бунинского слога очень и очень далеко, непостижно, по сути. Да и память не фотоальбом - скорее, пачка снимков, рассыпанная по столу. Творец включил музыку Земли, пишу русским по белому...
Густо на кружевной реке пропитано кровью время. Резкий воздух насыщен горчинкой шальных изотопов. Чистые мысли, как волны, светлы и легки. Видимые леса мерили папахи горцев. Рябили даль берёзки-невестушки; от их молочного света на душе светло. Чудо о своём поющих утренних лесов. Раскинулись океаном степи, и днём пело росное пламя. Ромашки трепетно горели огнём больших планет. В обед оранжевый шар, не слезавший с неба, плавил-таки клетки. А какова младенческая вода из горных ручьёв! А сенокосы-то вдоль реки! В самую макушку лета выгорали дочиста травы в лощинах. Ух!
 Вспомнилось красой овеянное детство: разноцветье трав пахучих вблизи Харанора; ручные совершенно лошади, волокуша, пение жаворонков в голубизне неба… Рябые грёзы, несбывшиеся. На деле же всё было цветистее, верьте мне, люди!
 Ночная тишина вовсю объемлет июльскую явь, влажной свежестью дыша в затылок. В полночь хохочут сотни кикимор. Всходит колдовскою иконой шалый месяц-обходчик, змеясь в тихо булькающей воде. И с семейством юная Медведица вышла разгуляться в небесной шири. Льняное небо штопано строчками звёзд пулемёта, нежными среди тьмы.
 А начало дня сродни иконе древней! О да, это нужно видеть!
Берега укрыты саваном густого тумана; чудно поднимается над Ингодой марево. Это свежее небо, глядящее в бездну воды! О, чур видение, чур! Дикие козочки удивленно смотрят на плывущий караван. Тучки куличков, клинопись уток, редкая цапля, пичуги-пилигримы. Журавли, мореходы неба! - курлыкали, улетая в чужие края; грустный клик жёг истово душу. Да что там, не лукавя, говорить - мороз по коже! Со стаей - романтическая душа моя…
Мощные лесистые крутосклоны отражаются в бурливой Шилке, как в темно-зеленом зеркале. Большие пузыри корабликами стояли на воде. Барашек волн на стремнинах, будто серебряные плавники рыб, мельчая, держал интервал. Вода чуточку мутна от выпавших осадков. Тем не менее, к вечеру в спасательных жилетах купались все: с удовольствием хлюпаясь, бегемотами, молодецки показывая спортивный характер. Жилеты жёлтые, как спасательный круг. Блажили на всю реку; парная волна ласкова. И погода баловала, жара - август в законных правах. Жизнь ягодкой сладка, что ещё нужно! Однако, это к слову…
 Остался позади древний град Сретенск. Произвёл на всех не очень-то хорошее впечатление. Жильё разрушается, народ взахлёб уныл; с работой туго - рубля не высочишь. Молодёжи почти не видать на улицах. В подвале редакции газеты - длительный ремонт…
 Егорием на белом коне уходящая роскошь: церкви села Бянкино видны на десятки вёрст. Отзвук жизни царской - молитвенный распев и чуден звон колоколов. Редкий коршун чертит круг. Так что же ты безрадостна, земля Сибирская?
 К вечеру заякорили в одном из шикарных мест - Ергачах. Круто-скалистые горы густо обросли лесом. Широкие солнечно-медовые сарафанные поля, суховейная даль. Ни с чем не сравним запах полыни степи кочевой. Водная артерия добротна - живи, Человек, радуйся, благодари Всевышнего. Ан нет…
 Встретил хороший знакомец казаков: фермер Виталий Жирнов. Мужичок-плотнячок с хитринкой; дородный крестьянин, на все руки, что называется, мастер. Сначала горделиво казал парники - натюрморт, точно. Большие теплицы; ульи для пчёл, сотки засаженного картофеля, - ухожены. Затем по-быстрому сгоношил для казачат баньку. С гостеприимной женой враз сготовил чудный ужин: картошечку с зеленью, среднесолёный хариус, ленок. Котлеты из дикого мяса, парное-распарное молоко, свежеиспечённый хлеб и мёд. Отлично сидим! К вечеру на три голоса браво выводили песни казаков. Ещё бы, с такой закусью…
 За столом Виталий Романович, неторопливо, с ноткой удрученности, сказывал:
 - В восьми домах: через пень-колоду теплится жизнь. Думайте сами - почта - раз в неделю; о телефонной связи только мечтаем. Магазина в селе фактически не имеем, как и работы (уже давно). А на дворе 21 век! Без сомнения, начальство о сельчанах забыло. Люди выкручиваются, как могут - лишь бы выжить. Занимаюсь пчёломёдом, сенокосом, охотой; развожу скот, мелкую живность. Есть латаный тракторишка "Беларусь" выручающий по хозяйству. Без него бы - хана! Мёд и "молочку" супруга иногда реализует команде теплохода "Заря", курсирующего по Шилке, чисто автобус в городе. Деньки скрашивает дисциплинированный внук-школьник, на лето дочь привозит. Да вечерняя рыбалка, с детства ещё люба…
 Летняя ночь чисто заячий хвост. Был пьян расплывчатый рассвет, когда на горном ручье набрали хрусталь-водицы, отфильтрованной землёй. Чудо поющего леса до сих пор в памяти; на траве - чешуя змеи - иней... Трудяга "Романыч" молодого картофеля дал - путь у нас, длиннёхонек. Тяжёлый всё-таки у него хлеб! Фотографируемся на память. Дав салют представителю чудом выживающего фермерства - "упёред", как гуторят братья- украинцы.
 3 августа, под дождичек, раненько бросили якорь в Усть-Карске. До тридцатых годов уже прошлого, о, время! - столетия назывался Карой. В памяти сразу же молнией: Кара - вековое слово русичей. Означает божью кару, наказание, муку, карий цвет. Автору представляется в слове "Ка-ра" мифологический смысл древности. Ка - индийская богиня Кали, грозная жена немилостивого Бога Шиви, а Ра - бог солнца. Если меняем местами слоги, то возникает Рака - скудельница, драгоценный ларец для мощей православных святителей. Однако, это к слову…
Гостья: глава администрации, скорее дородная, чем полнушка. Сготовили быстро программку дня: музей, посещение вновь воздвигнутой церкви; памятника политическим осужденным, встреча с активом школьников, дружеский обед и т.д.
Очаг культуры действительно впечатляет: компактный, множество экспонатов. Включайте чучела диких животных и птиц - таксидермист отработал грамотно. Много лет руководительница Т.П. Кузьмина, низкий поклон; благодаря хлопотам и держится музей. Совсем не зря награждена орденом Бекетова с бантами; степень вторая. Директор - инициатор публикации научно-популярной книги, в продаже не найти! - "Страницы истории Кары". В добротном издании для тех лет - много иллюстрированных фотографий; единично-архивные документы с комментариями. Записи, воспоминания старожилов о непростых эпизодах жизни. Чудесным образом книга, ставшая библиографической редкостью, нашлась. И, хорош остался автограф на ней…
 Отдельный стенд посвящён Антон Павловичу Чехову. На Шилке молодой писатель-интелигент останавливался надвое суток. Добирался на пароходе, вместе с "политическими". Отправляя с каторжной глухомани письма друзьям, издателю, в театр. Кто забыл: известнейшая поездка А.П. на Сахалин, за свой счёт, кстати. Где и заполучил чахотку… Сам милейший Антон Павлович считал путешествие событием в жизни. Это важный поступок, которого так не хватало его театральным героям...
 Для гостей директор сделала запоминающую экскурсию. Опосля были у памятника каторжанам; церковь, на мой взгляд, - удалась. Гуляли по улочкам, удивляя формой жителей. Удивлялись и мы - было чему. К примеру, бригада строителей из Молдавии возводит жилые дома. Свои же плотники, без работы… Здоровенный бык, глядящий властелином улицы. Чающие подачки с балтийской кровью нищебродствовали возле плота - автор дал денег (на "хлеб").
Пока осматривали, достопримечательности над плотами шефствовал Серёжа Пляскин; участковый, студент-заочник краевого университета.
Вкусно сготовленные блюда в единственном кафе. Выпили "по лампадке". Групповое фото с видео съёмкой при расставании с новыми друзьями, обмен адресом, телефонами.
И мы вновь салютуем, отплывая. Ведь каждая встреча - начало разлуки… И до устья Амура фактически стоянок не делали. В зелёной вьюге чистоты встретились две алеющие лодки рыбаков да пароход - водомер. Только гудящий ветер в разгоне волн шаманил …

Ах, Рассеюшка-Россия,
  Фатерландия моя!
  Здесь любой мужик - Мессия
  На просторах бытия.

 Вдоль скал хорошо видна местами "Катькина" дорога. Так в народе до сих пор зовут; по ней, с колокольчиками, почтовые кареты мчались. И по ней же гнали ссыльных "за политику", убийц в кандалах, иной криминальный элемент. Каторжане в основном и строили шлях… "Динь-бом, динь-бом, слышен звон кандальный, динь-бом, динь-бом, путь сибирский дальний" - пела сестра по праздникам (воспоминание). Сотрапезники ей помогали… Думалось: жить в России без опыты тюрьмы, слабо?
 Ровно и мощно, без плеска несло воду, завороженные ею берега расступаясь, расходились, открывая дорогу все дальше, и конца-краю не было этой дороге…
В три ночи пятого августа причалили к "Усть-Стрелке", заставе береговой охраны. Встретили истошным лаем о чём-то знающие, помощники пограничников. Ох, и верные псы, беды чувствующие нутром. А может, думаю, рвано заявляли протест окружающей жизни?
С краснопёрым рассветом удалой крепыш Александр Простакишин, главный, изучил ворох документов. А как же, граница! Усердствуя, будто герой фильма о Коломбо. Оказался земляком старший прапор: родился на известной станции Приисковая. Белозуб, с кудрями, с огромным лбом и длиннющими (редкость) ресницами; оленьи глаза. Хорошо подогнанная форма, тельник; сильный як домкрат. Был ог-ром-н-ый интерес разговаривать; за лето экспедиция - первая. Угостили ребята добротным хлебом - ржаной, выпечка своя. Мы честно обрадовались - сухари уже поднадоели.
 Маленький отдых. Рыбалка: на червячка хорошо клюют сомики, возле бережка, в водорослях. Всё это опьяняет сильнее хмеля бабушки; душа распотелась, обогрелся. Дни загаром с меня сползали. Здравствуй, пьяный август, как обложка, глянцевый! Я слушал его тонкий пульс. Мокнут глаза от зелёного великолепия. Уходящее лето включило звукозапись на полную мощность. Выпь одинокая рядом летает. Звенел кузнечик где-то над головой. Стрекот мяты и запах сверчков, строчащих зуммером... Такую б вот тишь да в память на годы засушить!..
Солнце пригревало как-то по особенному, ласково, ушла ожоговая горючесть дня. Пил глазами чистое небо и слабый коктейль облаков. В хорошо остывающем воздухе сидел в лодке, закрыв глаза; лёгкому теплу фигуру, выставив, мечтая и следя за горизонтом. Мысли, бликуя от воды, роились в прошлом.
Медленный закат огромен и ярок.  Клонится беззвучно. Читаю с интересом роман Н. Задорнова "Амур-батюшка" об освоении крестьянами-первопроходцами Дальнего Востока. Мало кто знает: Николай Павлович жил в Чите; здесь прошла юность. Работал актёром и режиссёром; далее - завлитом драмтеатра в Комсомольске-на-Амуре в 30 годы прошлого столетия. В 1952 году за цикл романов о дальневосточниках - лауреат Сталинской премии. Сын его Михаил - известный сатирик, прикалывается на телевизионной эстраде, заметен...
 Недостаточно знают россияне и о том, что в 1640 году низовьями великого Амура прошёл казацкий отряд. Атаман - Иван Москвитин; его картами пользовались в мире. Именно ему принадлежит открытие о. Сахалин, но имя - малоизвестно даже в кругах историков (знаю, преподаю в ВУЗе более двадцати лет). Как и фамилии Василия Головнина, Григория Шелехова, Владимира Атласова. Последнего Пушкин назвал "камчатским Ермаком". Что уж говорить о студентах, если "преподы плавают"... Но это так, к слову…
 Закат о бренном намекнув, над рекою угасая, рдеет.
После соблюдения формальностей вошли в русло Амура. О да, святое устье, действительно! Все сердца ему покорны и, как все, моё томилось (впервые в точке слиянии двух рек).
Воспетый христианским народом батюшка-красавец встретил не ласково. Сиверко - цыпочный пацан - так и гулял, щеголяя по волнам! Небо наглухо завалено тучами. Временами, с ощутимым ветром, бичом в пижаме полосатой хлестал дождь; будто цветок - мелок да стоек. Волны аки ящики комода; заглядывал и захлопывал их, психопатствуя. Один из лодочных моторов, как на грех, заглох; идти на веслах стало сложнее. Тошнит, извините, а плыть-то надо. Плоты скрипели, треща совсем не на шутку. Я прикидывал расстояние до берега… Парус, пушечно хлопая, стонет по-человечески. Тут уже вручили вёсла художнику слова. Оторвав от створаживания словесности, чаек междометий, наблюдений. Я же представил в пучине океанских вод Хейердала, именитого!..
 Скукожившиеся казачки, молодцы, без второго слова несли вахту по часам; на реках мам нет! И дисциплина с уставом обязывала…
 С гуранской хитрецой вглядываемся: сначала отец похож на Шилку, точно. Те же горы, равнинно-безмолвная местность и берега без людей. На китайском же не вооружённым глазом видны рыбаки, распутывающие километры (!) сетей. Увидев нас в бинокль, один припустил в землянку, бегом. Очевидно, доложить по телефону об экспедиции. Так к слову было всякий раз, когда другие "рыбаки" увидев фуражки, казацкую форму, шашки. Приседали от неожиданности, и рысью…
Промчался мимо белого цвета катер, красив, ничего не скажешь, на сильных моторах "Ямаха". Удивлённые донельзя азиаты тоже таращились на парус, флаги, людей в гимнастёрках. Да ещё лампасы с фуражками, чубы… И щёлк-щёлк фотокамерами; уже отплыв - махая ветряно руками. Богатеи могут позволить прогулку до устья Аргуни…
 Вспомнился классик: "Русские завладели территорией к Северу от Амура и большей частью берега Маньчжурии к югу от этой реки, укрепились там... начертали планы городов и гаваней". Это извините, Фридрих Энгельс, штудировал в студенчестве. Но это так, к слову...
 Группу учтиво пригласили на отдых погранцы с заставы "Игнашино". Накормив горячими щами, калориен и шницель с гречкой в ухоженной столовой. Само то! Сходив в баню, упарившись от души, на чисто-белых простынях спали младенчески, до упора.
Сама застава, я бы выразился так: любовно ухоженная. И комплекс зданий, и территория, и прилегающая местность. На видном месте лозунг:
 
  Жизнь - Родине,
  Любовь - к границе,
  Честь - никому.

Напротив - вышка заставы китайцев из кирпича, дежурные катера у причала. Бесподобно выстроенные дома отдыха, без малейшего преувеличения - архитектурные дворцы; хорошо видны и без бинокля. Множество огней ночью, бары, шикарные (говорят) казино, музыка отлично слышна. Да, чувствительная разница…
Услыхали похожую на явь байку, о задержании нарушителя. Мужчина, корейского роду уханькал всю территорию (?!) Китая. Переправился через Амур утром туманным и… Наследники легендарного Карацупы продолжают благородно-сложное дело охраны границы. Несмотря на политические свары, смены президентов, кризис с финансами… Никиту Фёдоровича когда-то знала вся страна. Помню, мальчишки чуть-ли не поголовно хотели служить на границе и стреножить шпионов. У меня была собака Индус…
Мы пограничникам - интересны, точно. Юрий Петрович отяготился шашкой, казачьей бижутерией и отчебучил доклад. И весь в медалях! Убеждающей скороговоркой: об истории казачества и сегодняшнего, совсем нелёгкого, положения. О целях бревенчатого путешествия; чем занимается бекетовский "Фонд", конкретно. Грамотно, цепко, со злинкой - отвечая на вопросы, заданные не только стажёрами Хабаровского института погранвойск, хватавшие речь райскими кузнечиками. Что значит бывший политрук! Их - бывших - нет, твержу уж много лет…
Контрактники службой довольны, зарплата высокая (с их слов). Многие из других областей, даже с Краснодарского края мускулистые ребята есть. Женатая молодёжь проживают отдельно, в посёлке.
Замполит - калининградец, сама любезность, выделил на часок "уазик". Чтобы съестным запасом сундуки пополнить, до экспедиции довести. Магазин в посёлке в частном доме, для торговли абсолютно не приспособлен. Охраняет охотничья лайка, стара и безобидна. Продавец в блокадном халате, застиран донельзя; идёт, подбирая подол. Рваны тапочки: глаза с поволокой, роток с позевотой… Торговая точка единственна на сотню жителей, купить можно и в пол-четвёртого ночи… Ассортимент фактически весь, цены атомные-с. Контроля, естественно, никакого, о кассовом аппарате, чеках тётка слушает удивлённо, открыв щербатый рот.
Всё-таки одного мы поля корабли. С помощью друзей - взяли на буксир, спасибо - успели вовремя. И девятого августа в 15.00. подошли к заставе "Албазино" - не доплыв три версты до крепостного сооружения.
 Начальник в майорском чине Кирилл, молод; выставил пост для охраны. Добротный офицерский ужин по старорусски, гости - головка посёлка.
Да, разбирались раньше, где строить крепость. Это истинно русское: этот размах, эта удаль и отвязанность от пристани. Словно ветер, ощущали деды волю: берег высок, отличная видимость на мно-о-о-гие километры. Широкая река - подобраться крадучись вражинам, ну просто, никак…
Группу разместили в солдатской казарме. Запоздало позавтракали: кашевар отличный, добавка без ограничений, улыбка на раздаче - материнская. Жителей посёлка чуть больше четырёх сотен. Удивился глаз: на торжество автобусом, маршрутками с Благовещенска приехали паломники (семьями). Сопровождал приветливый дьякон в чёрной сутане и крестом на груди. Верой крепок народ!
 Мы - "гвоздь"! В честь праздника, причаливая к крепости - салют из пушек. Главный не жалел "боеприпасов" для этого! Забайкальцев по-простому встречали знакомые; угостившиеся с лубяными глазами, испитым лицом, - местные казаки. И руководители администрации Сковородинского района, депутат Законодательного Собрания, Герой России Юрий Карпов. Субординация, протокол! Объятья, монологи и разговоры, разговоры и диалоги, щёлканье фотоаппаратов… Многие с ухмылкой заходили по трапу на борт. Осматривая флаги, устройство, каюты, пушки. Капитан и молодые хозяева, показывая, с улыбкой объясняли. Отвечая на заковыристые вопросы. Удивлённые сходили на берег гости …
Да и место культовое, где всего вдоволь - реки, улыбок, солнца. Впечатляет мощный крест, освящён, завезённый два года назад из Читы Юрием Ткаченко.
Очень глянулся обширнейший комплекс музея. Действительно, впечатляет: экспонаты, редкие картины. Казачьи (настоящие!) вещи: утварь, одежда, патефон, зеркала, фотографии. Натуральный дом из лиственницы, где жила семья; банька, конюшня, сарай для сена, кузница, иные подсобные помещения. На территории маленькая церковь с иконостасами. Уютна по-домашнему, хорошо пахнет внутри ладаном. На свечечках сердечки из огня...
Адресную экскурсию вёл директор, Алексей Лобанов. Содержится музей аккуратно; три по-штату работника, что интересно - самоокупаем, да-а. Достопримечательность, областная! Кстати, выиграл, грант правительства страны за 2008 год…
 О, торжество удалось на славу! Слыхать вечерами: люди душевно заводят дивные песни; а говор-то - сердцу люб, яркий самоцвет. Встречали нас сердцеприятным, пузырящим кровь, обычаем землепроходцев. И по бороде настоянное месяцами, текло (ух, мягко пошла!). И в рот что-то падало зажаренное, с хрустом, охотно…
 - Был ответственным за основной якорь. С охоткой учился работать на вёслах. В свободное время - купался, загорая в лодке. Поймал маленькую ящерицу, отдушина для честной компании. Понравились реки с живописными берегами; музеи, где впервые побывал; ведь родные корни - степи. Кушал "от пуза", что называется. Колко отдыхали в спальных мешках. Неважно: досаждала кусливая мухота, пауты, душно в каютах в послеобеденное время. А также - отсутствие мобильной связи, непривычно-жёсткая дисциплина.
 Без ложной патетики: надлежит гордиться диковатой природой Забайкалья! Именно - гордиться. И рекламно, где только можно - возносить, что автор скромно делает, полагаясь на отпущенные природой силы. Русским молчанием, землешарно воскликну: оперативно заселять богатейшие места - иначе народ другой будет, заграничный. На 400 (!?) речных километров - ни одного селения (кроме метеостанции). Да загородных особняков богачей - могочинцев, инопланетно смотревших на экспедицию…
Даже громче крикну: у многих грамотеев сомнения на этот счёт, отсутствуют (природа пустоты не любит). И сердце бьёт набат! А Забайкалье уже где-то побоку лежит. Как копченая семга: закоптил, полюбовался, положил в мешок - и забыл, а клялся, что осенью с пивком сгрызет...
  Бекетовский фонд организовал знаковое мероприятие года. Загорело-закалённая компания, форма подогнана, стать - лицом в грязь не ударила. В условиях достаточного стресса ребята показались с великолепной стороны. И поход по душе всем участникам! От альфы до омеги натянутости в отношениях не замечено. Хотя шалопут в группе оказался всё-таки. Эх, Сашка-канашка, мал да вонюч!.. Думается, надолго путешествие запомнится юношам. Очеркисту, под углом уклонных лет, - всенепременно. Кроме забытой яркости путешествия, каприза памяти фениксом воскресло:
- село Покровка - начальная остановка на Амуре. На солнцепёке - средних размеров ядовитая змея. На вскрики, брошенные камни, даже не шевельнулась. Так и осталась лежать возле заплат-проплешин дороги;
- на Шилке, закат, трёхдневный полёт белых мотыльков, облапливающих всего; десятки сгорали на глазах, падая в яркий костёр;
- ни одного письма-отчёта редакция газеты не получила, хотя всё чин-чинарём; конверты куплены на почте и тут же, отправлены (Фирсово, Утыча, Усть-Карск).
- на китайском берегу солидная отара белых (!?!) овец, без пастуха.
И последнее.
Казачий атаман Пётр Бекетов: сильна духом, драматическая фигура истории Сибири, малоизученна. Обосновал сотник Ингодинское зимовье, откуда и зародилась матушка Чита. Имеется на задворках улица его имени, неухоженная. Жаль, забытый потомками, с хрустом проевшее наследство на десятилетие вперёд. Это так, к слову…
На центральной улице края атаману, наконец-то, воздвигли памятник. Впечатляет… Скажем простецки: грошик надежды. Эта подмога выжить, от неё легче. Хоть и лично-авторские соображения.
 Но жизнь такова, как она есть - и больше ни какова.
г. Чита - пос. Албазино Амурской области

***

 У реки есть исток

Есть где-то, есть, иль был наш дом,
а нет, так должен быть!
Т. Твардовский
Далёко-каторжное Забайкалье; неблагозвучный городок в степи - Борзя. В обширнейшей стране таких хоть пруд пруди. Назвать красавчиком - перебор явный; неухоженный, чуть ли не еженедельно задуваем. ветрами-живодёрами. С хрустящим песком на зубах. Не только на зубах, будто стекло жеваное, но даже за ушами.
 Велики студные исторические пространства - Бог, видимо, здесь и не думал, ночевать… Здесь явился на свет автор. Колыбель детства, от неё остались дребезги, как и от самого детства. Оно моё, крохоборно-шпанистое! Светел его лепет, обращённый в пепел...
Душа играется годами. Из разлитого воздуха времени память отковала многое. Бегло восстанавливаю: из капель воды и состоит океан.
Поселение городка деревянное: бараки вперемежку с землянками, редко двух - трёх этажные дома. Удобств гигиенических не было и в помине. Невнятно, говор взрослых: строили после Отечественной пленённые японцы. Именно барак рождал быт, духовную атмосферу. И, если хотите - философию жизни! Куце-пещерную! Быт напоминал криминал, тоска в трущобах - до обморока. Вспоминая то время, осеняю себя крестным знаменем. Слава Богу, имелся отчий дом. Первый дом земного бытия. Лучший на земле. Три буквы, а какое ёмкое понятие! О ДОМЕ, сформировавшем меня, скажу, ибо жизненный разбег начал от маленькой избёнки.
… Терпеливо вспоминаю: лет двадцать тогда стукнуло. Приехал с Омска, наворочено-цивильного, каникулы, ура! И чуть ли не вприпрыжку, задрав шкеры, с вокзала. До окончательной ямки, бугорка знакома всклокоченная улица. Уж как тянуло-притягивало к отчему месту! Тосковал, по-девичьи... Радость билась молоточком первого свидания. У калитки: густо взволнованные на чувства, родители. Отворачиваются, шмыгая часто носом - заходи. Родимая изобка ждёт всегда.
"Тихая моя родина" на носящей имя А.С. Пушкина, улице. О, широко-зелёная, с тополями, телескопом вытянувшаяся в южной части. Здесь я "гонял по крышам голубей и здесь на этом перекрёстке…"
Житейско-уютный домик, под белым шифером; во дворе - хозяйственные пристройки. На шести сотках, в то требовательно - жёсткое время. Бредил запахом акаций обихоженный дворик. По теперешним размерам воздвигнутых и строящихся хоромин: так, средненький дом. Окошек сонные глазёнки. Цветы на широких подоконниках: герань, алоэ, большой фикус в углу. Комнаты ненормально чистые. Шестиструнная гитара, будто виновна, часто стояла в углу. Палко-сторожем подпирали дверь (замка не было!)
Жили впятером, не ругаясь особенно. Размена на мелочи быта - не было. Хотя в семье, естественно, бывает и случалось разное. Бытовой ил - куда без него? Ребятишек явилось на свет божий трое: (мальчишки), вот мы, без экивоков.

Мне нужен род, чтоб я принадлежал.
Пристанище опоры!

О, род - держится (трое! внуков уже).
Отчее гнездовье помнит всякое. Скромно, но шумяще-весёлое бракосочетание кровного Валерия. Отъезд в Читу младшего брата в техникум. Бывали тугие годины: на зеркалах материя, открывались настежь ворота...
Малую родину не унесёшь за границу на подошвах. Хорошо сказано: её не выбирают. Слов проникновенных в общепризнанном миром языке, найти трудновато. Одно, а слёзу выбивает... Ощущение испытываемое, что это ДОМ родителей - неповторимо. Ему мой поклон.
...Изгибы улочек, переулков названы в честь активных революционеров. Инициаторы и проводники идей революции в слои бедноты. Это - Лазо, Якимов, Журавлёв, Дымов, Ведерников, Семенихин и др. Демократическая власть улицы не переименовала. И верно, по-моему! Историю даурских земель, где родился и теперь здравствуешь, необходимо чтить. Это важно и поучительно.
Трепетно дорожили, помнится, в СССР воспоминаниями о героях. Агитпропы работали на совесть. Например, в ДК железнодорожников, на стенках в фойе, размещались портреты, фотографии. Партизаны Алтагачанской коммуны, Курунзулая. Помнят ли сейчас "историки-верхогляды" фамилии М. Безъязыкова, И. Зимина, И. Миронова, М. Юрьева (все жители Борзинского района!) Награды, любовь и уважение граждан, какие-то облегчающие жизнь, - финансовые скидки. Помню, когда на открытие памятника (возле вокзала, 1966 год) приехал снайпер Номоконов, где выступил, какая честь оказана! И заслуженно! Книга "Трубка снайпера", трижды переиздавалась...
…Помню жалостливых нищих, задумчивых калек, стайки инвалидов, войной растерзанных. Бессловесно горбатящихся мужиков - Тюх-Матюх советских, и усталые лица женщин. Родители вечно притужены трудовой деятельностью. Папа часто оказывался в командировках, особенно при уборке урожая. Да и шестой день недели, был рабочим в то время.
Деревянные тротуары в центре, на Советской улице. Асфальт лишь на центральной - им. В. И. Ленина. Столовая-забегаловка "Голубой Дунай" с бесплатным хлебом и солью на замызганном столике. Судебный орган в деревянном здании напротив современного здания РОВД (отец - народный заседатель). Смешанные магазины: "Финский", "Высокое крыльцо", "Стеклянный". Какой фантазёр дал чудные названия, взглянуть бы на него хоть одним глазком?
В доме на ул. Б/Хмельницкого 33 пахло ладаном. Запомнились разговоры любимой бабушки Марфы: "Лишь бы не было войны!", "Царя Америки убили!" Воспоминала о голодухе 1946 года - варка супа из лебеды. С нею проведена (тетёшкала меня) уйма отроческого времени. Часто показывала прутик: от, яскорь тебя! - но никогда его не использовала. Я умыт, в чистой одежде, накормлен - чего ещё? С ночёвкой оставался по субботам: дед Николай Лукич топил-колдовал баню. Сажал меня на ногу, будто на коня-качалку, улыбался. В бороде у деда жили интересные сказки.
... К празднику сшиты заранее, карнавальные наряды. Уборы чудные, шутовские колпаки с бубенчиками. Тётка Маша повела троих братьев (впервые!) на ёлку - утренник в садике. Оставив в крутящемся хороводе, соленый сургуч - обильно из глаз. Но ревели многие, заглушая слова Снегурочки и деда Мороза.
В детский сад водили с братом. Сейчас в здании располагаются непонятные конторки "Дара".
Затем, позже - детские игры в "войнушку". Угрюмые сараи служили для играющей ребятни дзотами. Фингалы были, сопли кровавые. Стрельба из рогаток по голубям. Естественно, разоблачения. Жалобы законные. Родительские наказания, мягко говоря, с сорными выражениями. А любимые игры: лапта, фантики, прятки, чехарда и "зоска", в пристенок - детские страшилки. Шлендрами босиком по лужам, холодно, и не простывали, вот что интересно! Опосля поспела езда на "великах", магнитофоны.
Первая "европейская" улица двухэтажных домов - имени Чайковского - строилась в то время. Маленькие квартиры с печным отоплением и санузлами. Сколько радости у жильцов, отдельные! Во дворах "дровяники", всяческий скарб, где хранить? Жила на втором этаже, дом шесть, родная тётка Лариса, заведующая местным загсом…
...Школа средняя №43. Ребята ходили в безликой, серого цвета, форме. В робах из гнилого сукна, если быть точным. Девочки - в тёмно-коричневых фартуках и платьях. Обучение совместное. Мы с братом как-то "вырядились" и первого сентября, в третий класс, заявились в матроской форме: фланель, тельняшки. К ним придачу шорты, чулочки. Нас "выставила" на улицу сразу же, дирекция. Одноклассники смеялись, указывая пальцами. О, коллективный гений вкуса! Пришлось чапать домой, и одеваться в уксусную одёжу, трико с пузырями. Я ревя, идти обратно не хотел… Не выделяться, один из элементов-принципов воспитания. Сомнительный, указали канувшие в лету десятилетия. Нас приучали уже тогда к обочине... Неладное что-то было в школьном королевстве уже в то время...
Я застал ещё выпуск одиннадцатилетнего класса.
Первая учительница - Валентина Васильевна Мурзина. Такую - только в музеях выставлять (и надо!), говорить стихом. Высокого роста, одета весьма скромно - опрятно. Море шарма. Тонкий гнев бровей, глаза - как две звезды. Стать, постановка шеи, лицо! Справедлива, понимая учителей коллектив, нас шалунишек. Очень красивый почерк у неё был. Мой, абсолютно "мурзинский". Относился к В. В. трепетно.
… Тучный пласт памяти цепко выхватывает директоров тт. Гурусова, Савинкова, Русакову; преподавателей Кононенко, Потапову, Горбенко, Черняеву, физрука Ходаковского. Заякорились почти все, а менялось учителей множество. По объективным причинам: уезд-приезд.
Чернильницы-непроливайки, пеналы для школьных ручек. Хрупкие перья, карандашики, тетради, заплечный ранец - я вспоминаю добром. Газета "Пионерская правда". Утром по чёрной тарелке - пионерская зорька. Шумно-ежедневные линейки. Глазами остриженного подростка - бессмысленный сбор макулатуры. В старших классах - металлолома. На большой перемене: магазин "Высокое крыльцо" - всегда подушечки с повидлом, какао за 12 копеек. Их так приятно уминать... Какое ж счастье вспоминать!
…Исписанные лаконичным фольклором и рисунками заборы. Голая энергия непристойности лезла опарой  через край. Сальные шуточки мочегонно-эротического характера. Пустопорожнее (как жалею!) времяпровождение. Торжественный приём в пионеры, за классом закреплёна пионервожатая Шура Рабинович. Голос - как река подо льдом. Её отец запомнился, работал в отделе учёта райкома. Шнобель, во! Перехват наивных записок школяров учительницами. Безликие собрания, абсолютно не решавшие вопроса (для галочки). Иногда, вызов родителей для вздрючки в кабинет директора. Весь преподавательский состав - абсолютно! - имел прозвища, порою нелепо-обидные. Физико-химические олимпиады хорошо запомнились. Демонстрации шумные на первое мая и 7 ноября, ежегодно.
В классе шестом, забросив велосипед, голубей, рыбалку, сбор мангыра, птичий звон, комариные песни начал читать. Возвратясь после уроков, сразу на диван и зачитывался до сумерек. Жанровый винегрет: "проглатывал" Ф. Купера, М. Рида, Я. Гашека, А. Гайдара наряду с авторами школьной программы. Книги о разведчиках (серия о майоре Пронине), шпионско-приключенческие. "Саша читает, тише!" Это пришедшему с работы отцу мама .
Из "а" класса, по свидетельству библиотекаря Татьяны Андреевны Рабинович - больше читала лишь Галя Саблина. Уехавшая куда-то из седьмого класса и растворившаяся в пространстве страны. Помню редактора газеты, хромающего фронтовика Мурашко, подарившего свою книгу "Седая молодость". С автографом, храню до сих пор!
 Библиотека располагалась на первом этаже, в левом углу: книг-журналов, в кукурузном початке зёрен меньше. Очень много и без разбора читал... Право же, увлекательное чтиво оказалось! Оно выручало, давая опору, конкретно. Закалялся классиками… Учитываю: многих "классиков" и литературных пращуров выбросили с парохода современности с явным облегчением… Книги учили противостоять и "внешним влияниям": реализму увечному. Это считаю главным.
 Процесс обожаю, до сей поры: запойный книгочей. Имею на зависть коллегам с университета, библиотеку. Книги дают веру и успокоение, составляя, если можно так выразиться, особо-книжную соборность. Болею литературой и сейчас, по-настоящему... Хочу самореализоваться, голос выстрадан... За мной по следу строчек караван; мёд наблюдений взбаламученной злободневности, тщета их выражения...
Воспитанный на коротком вздохе, крике, тем не менее, свидетельствую. Десятилетка с её многомерностью хорошим глазом привила любовь к: чтению, письму, ведению дневников. Вооружила, если хотите - мужеством индивидуала. Хотя тихо-послушный специалист удобнее, чем на торжище жизни думающий интеллигент...
Ни о чём, ни мусолю: пару-тройку друзей да поклонниц пяток, вот уже и читатель. Мне этого вволю. Совесть чиста перед речью родною...
Многие одноклассники возвратились таки на малую Родину (Капко, Микулич, Саховская, Пасынков, Замарёхина, Сапожникова, Миронов и др). А некоторые, пасмурно вспомню: ё-ка-лэмэнэ, стукнули в калитку райского сада... Времище ест своих детей...
Вечером из парка отдыха железнодорожников, слышалась музыка. Мелодии духового оркестра, заворожён - уснуть трудно. Танцы для молодых и не очень, три раза в неделю под магнитофон. Рушились финансовые устои исполкома: молодёжь явно предпочитала забор, кассе. Чинно танцевали вальсы пары. Принаряженные девчата, юноши - с набриолиненными волосами. Эстрада была душевна, запоминающаяся. Стихи к ней просты, будто три рубля. Большинство песен находило дорожку к сердцу человека. На "слуху" певцы: Жан Татлян, Эдуард Хиль, Майя Кристалинская, Мария Лукач, Галина Ненашева, Муслим Магомаев. А также - Иосиф Кобзон, певец из-под Житомира. Без парика ещё, начинающий карьеру в дуэте с женой - Вероникой Кругловой. Это Вам не современная "фанера" и шоу-бизнес!
Уличные меломаны обходились популярным журналом "Кругозор". На гибких пластинках синего цвета, шлягеры, или, по-современному - хиты. Жили скудно, финансовых скважин почти ни у кого не было. Посему: магнитофоны в городе - наперечёт. Их обладатели, не Ален Делоны, вне конкуренции у заневестившихся девушек, молодых вдов и жён лейтенантов. Лишь бы волосы на бриолине, пробор, о, (мода)…
В разговорах замелькало слово - стиляга. Брюки-дудочки, рубашка яркая с пальмами желательно, галстук цветной. Или туфли на "дутой" платформе. Стиляг, подражающих гниющему Западу, комсомольцы с гневом осуждали на игрушечных собраниях. А что мы понимали! Прошедшее время измерялось классами, взрослели юнцы без чертежей и плана...
Но будет и счастье - раз юность: "И губы прыгают - от счастья рассмеяться./ И восемнадцать лет, и жизнь не задалась./ И женщины идут, в глазах слегка двоятся,/ и на мельканье икр не наглядеться всласть".
В общественных местах чёртом из табакерки замелькал рой дружинников, ватаги бригадмильцев (бригады содействия милиции). Какие у них, шустрых, права? Не ведаю до сих пор. Но при мне, отроку на танцплощадке бригадмильцы разрезали ножницами брюки. Ибо ширина была меньше (19!?) установленных сантиметров. На танцах запрещалось играть на аккордеоне (буржуазное орудие пропаганды). Так объясняли дородные тёти. И дяди-инструкторы голосом объевшегося сметаны кота Матроскина. Зимой танцевали в ДК мясокомбината, школе № 15. Возвращались стаями; горлопанила устало-хвастливо-разномастная орава.
Агрессивной жестокости, как сейчас, - не было в помине. Хотя потасовки из-за девчат, случались частенько. Парни, закончив танцевальные па, выясняли отношения. "Помощь" - ах, мать-перемать! - оказывали шпанистые друзья - супостаты. Шальные головы, не обуздавшие нрава, о, горе матерям...
О наркоте, "паленой" водке, коррупции - не слышал... И о порнухе, депрессии, тумане реклам, безработице. Хотя изнанку жизни, грубые швы её узнали рано-ранёхонько. О, помнится Указ о борьбе с хулиганством 1966 года. Для многих пацанов - нырок в "места не столь отдалённые"...
Факты - румянились, история до обидного переписывалась. Страна без вранья, что генсек без бровей, не соответствует званью. Власть умело бутафорила, а полуправда вериг забайкальцев, думаю, измучила. Глуховато долдонили против окружающего мирка. Утерялся внутренний стержень: начиналась Держава Зелёного Змия...
Там, где корни мои, поросло всё травой, не поют воробьи, слышен ветра лишь вой. Сердце очень болит за родительский дом. Жизнь давно не кипит в моём доме родном. И стоит он один в этом крае большом. Не горят в нём огни, всё укутано сном. Тополёк лишь стучит тихой веткой в окно. И т. д.
… У каждого борзянина (или борзинца?) частности личные. Внешне не бросок, однако свиток времени свой. Из босоного-вороватого детства с траурной окаёмкой под ногтями запомнился калейдоскоп ситуаций. Они, ерундовые внешне помогли сформироваться. Как человеку, гражданину, личности. Цепка память, будто кадры старой кинохроники. Сначала тускло-обрывочные, потом более яркие и выразительные - сохранила воспоминания. Мои фрагменты, разноцветные камешки в мозаике:
Торжественное "погребение" ватагой задушенного кошкой цыплёнка; разлившаяся речка Борзянка и дед, босой, в ограде, носящий на руках внуков. Чудно пахнущая кладовая в доме у него; заготовка родственниками громадья дров на зиму. Шлепающая меня по губам, родимая - чтоб не матерился (года 4 было). Кроликов пары, живущие в подполье. Пристройка комнаты к дому. Лыжные катания с гор Осиновка и Буха; начальные "посиделки" с девчонками сыпочными, костром, на улице Комсомольская. Вечерние споры отца с соседом об участи Патриса Лумумбы, Африки, жизни в целом и, под конец: что практически? Я бежал за перцовкой…
Посадка и копка картошки; поездки с компанией на рыбалку на 9-11 км. Уличный волейбол. Строительство городской бани по улице имени К/Маркса; кинотеатра "Восток". Фильмы "Чингисхан", "Верьте мне, люди", "Последний дюйм". Песня "О, Марко Поло", "Голубая тайга"; приезд актёров драмтеатра со спектаклем; дефицитные фрукты в день выборов в Верховный Совет РСФСР. Пыльный переезд возле базы "Вторчермета". Многолюдные похороны разбившейся в автокатастрофе семьи Абагуевых, - с Борисом в одном классе; дикий отстрел бродячих собак на улицах. Внезапная школьная линейка - в космосе Гагарин!, а затем - Герман Титов; озеленение улиц под руководством председателя горсовета Мулина. Уличный футбол, настольный теннис, секция бокса в СК "Локомотив"; хлюпающая носом мама - принёс впервые тринадцать заработанных целковых. Фотокружок в школьном подвале; марш - бросок домочадцами в деревню Чиндант на 9-е мая, к фронтовому корешу отца - Попову Александру. Зачитанные "Тихий Дон", "Один день Ивана Денисовича", принесённые братом; впервые увиденные верблюды на территории старого базара. Летний кинотеатр (сборный) в районе школы № 15. Бабушка Толи Зырянова, одноклассника, по солнцу определявшая время дня. Утренние подъёмы флага, с хриплым звуком горна и рахитичной дробью барабана, костры по вечерам: лагерь в районе с. Аккурай (физрук Бордюжа); а мы, золотушные шкеты, партизанили на задворках, придумывая этакое шари-вари. Сбор почтовых марок. Поездки на 12 км за вербой на великах. Буквально из всех дворов и окон, песня "Чёрный кот"; сдача "излишков" молока, очереди за хлебом, шёпот о снятии Н.С. Хрущёва. (У ушастого народа, действительно, был страх, являющийся, по-моему, фактором управления жизнью). Деление райкомов: промышленные и сельские; выезд в гости в г. Балей.
Поездки с дядей на охоту с ночевкой; живописная природа (с отцом ездили) в пос. Кокуй, что на реке Шилка. Отдача найденного кошелька с деньгами сотруднику милиции. Самостоятельный полёт на Украину, на заработанные деньги; проводы на местожительство в г. Саратов одноклассника Володи Крюкова. Дельные возражения учительнице русского за придирки (колкий оказался, наособицу) в изложении; чтение на зароде сена книги "Даурия" - рядом случился пожар, но я тушения не заметил. Мелкие споры с директором школы Н.И. Гурусовым на уроке опять же русского языка; ежегодное участие в легкоатлетических эстафетах на приз газеты. Все ёлки, с карнавалом в школе; театрализованная сценка выпускающегося 11-го о лете. И как голубил ночами девчат-одноклассниц... Завуч Фаина Антоновна известила родителей: выпускное "произведение" сынка направляют на конкурс в область; и, о, выпускной бал!
... Чтобы кто ни говорил мне, убеждая, а советская школа была вне конкуренции в мире...
Краски смешались и стали почти неземными. Алою зарёю встретили рассвет, отметившись на любимой Борзянке. Коньяк пах клопами, как впрочем, и сейчас. Краснопёрый рассвет играл классику. Шелестел камыш, осоковые дудки. Трава, раскинувшая шёлковые сети. На волю вольную дымом печным утро стремилось. Любованье общее первым лучом солнышка, глазуньей ромашек. Синее небо выпив глазами, пошли по домам, а точнее - в жизнь...
Материальные блага не грозили семье будущего юриста-профессора. С аттестатом строил на железной дороге коммунизм. Свободен: пей, ешь, веселись. Гульба безбрежно-степного пространства; радость задымившейся жизни, возгонка чувств. И мировые друзья детства!
Срама людского, голода и тюрьмы, избежал. На мелочевку ни сошёл. На юридической барахолке - не истрепался. О, а судьба-рок могла пойти инаково...
Удача: жена-однолюбка. Клятва верности: да! Навсегда! Семейство счастливое - подражанью образец. А я, подлец, изменял тихо и незаметно...
Я весь "озабайкален".
Своеобразным светофором мигает жизни год. 17-й, незаметно пролетевший булыжником над головой. Оказался обоюдоострой бритвой: либо служба в армии, или учёба. Помогла дурочка-удача, майнридовско-джеклондонская закваска. Многое добрал самоуком...
Расколотив судьбы копилку, без всякой форы, цепко по-альпинистски окончил офицерский институт. С корявой немотой тянул лямку "кубарем по Союзу", загранке. Закрутилась-завертелась двадцатипятилетнее колесо совсем не сладкой жизни. Лом дворницкий, знаете? Вот то и оно. Не стелил мне Бог соломы...
Жаль времён, быстрых, как зарница в осеннем небе. Хотя годы обманные, но чисты помыслами. Чтили не только родителей. Уважение к женщине, цвело. В терпеливой душе не слишком грамотных и не обременённых информацией, людей, жила надежда. И никто над этим не ржал - хохотал!
В любой отрезок исторический времени - свои кумиры. Тоскливо глядеть, как низвергают богов, пусть и отживших. И всё равно: нельзя жить в свинарнике и верить, что ты - благородный олень!
Представляется: жизненные истоки, начало начал идут с детства. Рвано-шкодливые впечатления, поступки юноши переходили во что-то значимое, временно-оценочное.
И степенная закалка мужского характера. Незримое формирование мироощущения, каторга труда, душевного. Ряд больных и не очень мелких ошибок, упущений. Что-нибудь отчебучишь, жутко легкомысленное! Трава по другую сторону забора всегда зеленее...
Хулиганствующие делишки, за которые с высоты лет - стыдно. Э, слова горько-водочные. Но так было, вырву чекой язык! Ведь юность самый трагический образ. Неподъёмный ещё на мысль воспринимаешь мир, какой есть, другого-то не знаешь. Все должно быть так, как происходит. А разве бывает иначе? И как ни хай себя, достигнутое в булькающей жизни - оттуда, из раннего детства. И только на малой Родине вдруг понимаешь, что лучшее с годами утекло. Я отлично помню, где рос и куда сейчас врастаю.
… Вижу часто я удивительный сон. Улицы акаций, ленты-лица старших, льётся аромат булочек с маком из бабушкиной кухни. Шары воздушные на демонстрациях, свою звезду, благодать любви, цветущая речка-малютка, обезумевшие мальки грызут огрызки яблока, салюты в честь дня Победы, балаган с огромным костром, наступающее лето, водоворот омутов-ямок на речке, тёплый песок-пыль под ногами, отъезд в пионерский лагерь и... я просыпаюсь...
Волосы до сих пор пахнут песком.
И последнее. Вечные истины банальностью не являются. Отсутствует река без истока, нет дерева без корней. Нет рода без памяти, Родины, без любви к малой родине.
Эпилог вместо пролога:
Нелепо клясться Родине в любви:
она своих и так, не глядя, знает...